Текст книги "Не ангел"

Автор книги: Пенни Винченци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Селия тупо кивнула врачу, не произнеся ни слова.

Она стала быстро поправляться, но тут ею овладела тяжелая депрессия. Селия лежала в кровати в тупом оцепенении и плакала, уставившись пустым взглядом в потолок. Селия знала: нынешнее состояние – плата за непомерные амбиции. Окружающие только раздражали ее, единственным исключением был Джек.

Он приехал в отпуск, когда Селия еще лежала в постели, и многие часы провел, сидя подле нее. Человек, не склонный к сложным переживаниям и при любых обстоятельствах веселый и легкий, он был просто мил и доброжелателен, что Селии как раз и требовалось. Он рассказывал ей забавные истории о разных дурачествах, играл с ней в шашки и несложные карточные игры и быстро помог ей прийти в норму. Вечером накануне отъезда Джек застал Селию в слезах. Не в силах притворяться, она призналась, что боится без него снова впасть в депрессию. Растроганный и огорченный, Джек присел к ней на постель, обнял ее, пообещал регулярно писать и даже спел несколько армейских песенок, разумеется, в пристойной версии, чтобы ее развеселить.

Впервые за вечер Селия хихикнула, а потом снова заплакала, но уже не так горько. И под конец так и заснула в объятиях Джека, положив голову ему на плечо, после чего он тихонько уполз, оставив на подушке смешную записку о том, что боится, как бы на рассвете Оливер, застав их вдвоем, не вызвал его на дуэль. Спустя многие годы Селия часто вспоминала о том, как Джек был добр и ласков с ней, каким хорошим другом он оказался, и о том, в какой же она тогда была страшной депрессии, если не заметила всей его привлекательности…

Но Джек все же уехал, и Селия вновь погрузилась в тоску и растущий ворох проблем, связанных с Оливером и их браком. Она чувствовала, нет, знала наверняка, что муж винит ее за этот выкидыш. Оливер отдалился от нее, отказывался делиться своими чувствами. Когда же он заходил к ней в комнату, то чаще вел вежливые разговоры, но не проявлял сочувствия и не утешал ее. Как-то вечером Селия вдруг обнаружила книгу под названием «Женское здоровье», с явным намеком лежавшую открытой на ее туалетном столике. Селия отложила щетку для волос, взяла книгу и прочла следующее: «Призвание женщины – не блистать в литературных кругах и светских салонах, а светить чистым, ровным и теплым пламенем своему супругу и детям». И далее: «Здоровое тело и осведомленный ум делают женщину счастливее, нежели избыточный ум и хрупкое тело». Оливер явно оставил это для нее. Селия проплакала почти всю ночь и потом долго не могла видеть мужа – так невыносима ей была его постоянная отчужденность и так тяжелы собственные угрызения совести.

В конце концов Оливер все же серьезно обеспокоился состоянием жены и решил проконсультироваться не только с домашним доктором, но и с гинекологом, психологом и даже гомеопатом. Никакого результата: Селия продолжала пребывать в состоянии глубокой тоски.

Наконец, совершенно отчаявшись, Оливер спросил у матери Селии, как, по ее мнению, ему следует поступить. Леди Бекенхем прибыла на Чейни-уок, как всегда, с полной экипировкой и в сопровождении горничной, а несколько дней спустя сказала Оливеру, что лучшим средством для Селии, как ей кажется, будет возможность вновь вернуться на работу.

– Она целыми днями лежит в постели, преисполненная жалости к самой себе, и ей нечем заняться. Селии необходима какая-то деятельность. Лично мне в подобных случаях всегда помогала неделя рыбалки в Шотландии. Оливер, не смотри на меня с таким удивлением. Я сама потеряла четверых детей. Все это очень тяжело, тебе, мужчине, не дано понять, каково это. Едва ли ты вообще способен что-нибудь понять, если ты такой же, как лорд Бекенхем. Должна признаться, я полагала, что ты несколько отличаешься от него. Селия думает, что ты осуждаешь ее, а тебе не следовало бы так поступать. В жизни всякое случается. Я охотилась верхом, с собаками, когда была беременна, – и никаких последствий, хотя, казалось бы, вероятность несчастья здесь намного больше, чем при работе с книгами. В общем-то, я не питаю иллюзий, что рыбалка принесет Селии какую-то пользу, но, надеюсь, ты учтешь мое мнение. Позволь ей вернуться к работе, она и правда обожает ее, бог знает почему, и я уверена, что через какое-то время Селия вновь засияет, как ясный день. Только, ради бога, никакой новой беременности! После таких эпизодов это очень легко происходит. А Селия далеко не столь сильная, как ей кажется.

Оливер пришел в такой ужас от собственного портрета, который живописала ему теща, что немедленно поднялся наверх к Селии, обнял ее и нежно сказал:

– Дорогая, я хочу, чтобы ты знала: я действительно тебя люблю!

– Правда? – спросила она, с опаской глядя на мужа. – А мне кажется, что нет.

– Конечно люблю. Прости, что я заставил тебя страдать. И еще… – Он сделал паузу и также с опаской взглянул на нее. – В общем… я хочу, чтобы ты как можно скорее вернулась в издательство… – И добавил: – Но поначалу на неполный рабочий день.

Селия быстро села на постели, лицо ее просияло.

– Завтра? – спросила она.

– Нет, дорогая, еще не завтра. На следующей неделе, если будешь хорошо себя чувствовать.

На что Селия вновь разразилась слезами.

– Милая, не надо, пожалуйста. Не надо столько плакать. Может, это не такая уж хорошая идея…

– Нет-нет, это прекрасная идея! Мне необходимо думать о чем-то еще. Прости, прости меня, Оливер, я чувствую себя такой виноватой, такой… плохой! Я должна была вести себя осторожнее, так, как советовали все доктора. С моей стороны это было эго истично и так больно ударило и тебя, и меня. Пожалуйста, прости меня.

– Прощаю, – целуя ее, сказал Оливер, – конечно прощаю. Ты же просто не знала, – великодушно добавил он. – Но в следующий раз ты обязательно должна делать все, что велит врач. Отдых, отдых и еще раз отдых.

– И ты на меня больше не сердишься?

– Не сержусь. Печально для нас обоих, и хватит о грустном. В следующий раз все будет в порядке. Но до этого еще далеко, – твердо добавил Оливер. – Мы должны быть очень, очень осторожны. Твоя мама приглашает тебя поужинать с нами. Сможешь спуститься?

– Да, конечно.

– Стреляный воробей – наша матушка, – пошутил Оливер, – кладезь здравого смысла. Она все больше и больше мне нравится. Кстати, она рассказала мне, что сама потеряла четверых детей. Ты знала об этом, Селия?

– До сегодняшнего дня – нет, – ответила Селия, – она мне только сегодня призналась. Не думаю, что о таком стоит беседовать с детьми. Но меня ее откровение немного успокоило. Ведь это не помешало маме иметь детей в дальнейшем. Так что…

– Дорогая, я тебе уже сказал: о детях – ни слова.

– Что ж, ладно, – вздохнула Селия, – но я ужасно соскучилась по нашей любви. Это одна из причин самых тяжких моих страданий. Я думала, что больше не нужна тебе, что ты слишком злишься на меня.

– Я ужасно хочу тебя, – прошептал Оливер, – и если… в общем, как я уже говорил, мы просто должны быть очень осторожны. Знаю, тебе это не очень-то нравится, но…

– Мы непременно будем осторожны – обещаю, – заверила Селия. – Если я вновь смогу обрести твою любовь, я готова на все, что угодно.

Серия «Биографика» начала выходить с декабря 1907 года. Вначале появился комплект из трех первых томов в одном футляре: это были биографии Флоренс Найтингейл, лорда Мельбурна и Уильяма Морриса. На фронтисписе каждой книги помещалась иллюстрация, выполненная талантливым, найденным Селией художником с благозвучным именем Томас Уолси. Серия разошлась в считаные дни. Целая армия распространителей – молодых людей, забирающих книги у издателей и развозящих их по книжным лавкам, – была загружена вплоть до самого Рождества.

А Селия уже работала над новым комплектом и между делом – весьма небрежно – выполняла свои рождественские обязанности: покупала подарки, наряжала елку. Она была очень занята, но все же не настолько, чтобы не чувствовать подступающих к глазам слез при виде детишек в колясках и многочисленных фигурок младенца Христа, уложенного в застеленные соломой ясли, над которым нежно склонялась фигура Богородицы с молитвенно сложенными руками. Ей было особенно тяжело, когда она повела двухлетнего Джайлза на рождественскую службу в Старую церковь в Челси, так тяжело, что, когда они возвращались домой и она держала сына за руку, он взглянул на нее и спросил, почему она так сильно плакала в церкви. Селия улыбнулась ему и сказала, что она плакала не по-настоящему, а просто от радости и счастья. А когда они пришли домой и возле огромной установленной в холле елки их встретил Оливер с подарками – педальной машиной для Джайлза и изысканным жемчужным ожерельем в три нити для Селии, – она и в самом деле почувствовала радость и счастье и поняла, что сказала сыну правду.

А в это время Сильвия Миллер лежала в постели у себя на Лайн-стрит, на матрасе, тщательно застеленном газетами. Детей отослали к соседям. Тед взволнованно ходил взад-вперед по короткому коридорчику, пытаясь не прислушиваться к стонам жены. На печке грелся запас горячей воды. С помощью соседки, нелегально служившей повивальной бабкой всему району, Сильвия родила очень маленькую, но вполне здоровую девочку. Потом, лежа в постели, бледная и измученная, но очень счастливая, Сильвия велела позвать детей и показала им девочку, которую решили назвать Барбарой.

Но тут маленький Фрэнк, который только начал говорить, сильно взволнованный рождением сестренки, сказал:

– Барти, Барти, Барти, – и погладил девочку по маленькой головке, покрытой шелковистыми волосиками.

Так она и осталась Барти на всю жизнь.

Глава 4

– Нет, пойду. Ты не имеешь права меня удерживать. Я не… не рабыня тебе.

– Бога ради, Селия, – устало сказал Оливер, – разумеется, не рабыня. Но мои настояния, чтобы ты берегла здоровье и не принимала все чересчур близко к сердцу, вовсе не диктат. Я волнуюсь за тебя. За тебя и ребенка. Мы не должны допустить повторения того, что случилось в прошлый раз.

Встретившись с мужем взглядом, Селия вспыхнула.

– Нет, – спокойно возразила она, – конечно нет. Ведь я же не работаю. Пока. До рождения ребенка. Все, что я собираюсь сделать, – это поучаствовать в группе миссис Пембер Ривз и понаблюдать за одним из этих несчастных семейств. Всего один-два раза в неделю. И физически это будет не так утомительно, как игры с Джайлзом. Это важно, Оливер. Удивительно, что ты меня не поддерживаешь. Неглубок, видать, твой социализм.

– Перестань, Селия. Это не имеет ровно никакого отношения к глубине моих убеждений. Как и твоих, к слову сказать. Я забочусь о тебе и нашем ребенке. Тебе нужен полный покой.

– Доктор Перринг не так сказал. Он сказал, чтобы я была осторожна и побольше отдыхала. Особенно на том сроке, когда это случилось в прошлый раз. Но до этого еще далеко. Когда подойдет время, я неделю или больше буду лежать в кровати, обещаю тебе. Я выполняю все, что велел доктор, даже сплю днем по два часа. Работа не станет помехой моему режиму. В общем, Оливер, если не хочешь заработать в глазах членов Фабианского общества[5] репутацию старомодного мужа-капиталиста, ты должен меня отпустить.

– Расскажи-ка мне еще раз, какая конкретно деятельность имеется в виду, – взглянув на жену, произнес Оливер.

– Я так и знала, что ты не слушал. Оливер, миссис Пембер Ривз – замечательная женщина. Именно в ее доме была организована женская группа Фабианского общества, Ривз выдвинула программу помощи бедным семьям в Ламбете. И вообще бедным семьям. Это не то что обычная благотворительность – собирать деньги, кормить супом и прочие глупости. У миссис Ривз на все есть свое мнение. Она говорит, что государство обязано осознать свою ответственность, должно четко понять, на что именно оно обрекает бедняков, если не дать им необходимое. А это сносное жилье и возможность обеспечивать семьи, не испытывая постоянного страха перед нищетой и болезнями.

– И как твоя Пембер Ривз собирается это сделать?

– Ну, рассказать в подробном, составленном на основании точных данных отчете о том, как губительна нищета, как она развращает людей, показать замкнутый круг, в котором дети, особенно девочки, обречены вести такую же нищенскую жизнь, как и их матери. Только так можно убедить государство удовлетворить их основные человеческие потребности. И обеспечить гражданские права, такие как приличные условия жизни и возможность, особенно женщинам, самим эти условия улучшать.

– А это имеет какое-то отношение к другой, столь дорогой Фабианскому обществу идее – предоставить женщинам избирательные права?

– Нет, почти никакого. Или весьма косвенное. Конечно, это меня тоже волнует. Но я не собираюсь устраивать демонстрации, привязывать себя к садовым оградам и тому подобное, иначе ты и вправду меня запрешь.

– Верно.

– Думаю, что могу быть полезна. Знаешь ли ты, Оливер, что в двух милях отсюда большие семьи живут меньше чем на фунт в неделю, в помещениях, каждое из которых по площади в четыре раза меньше вот этой комнаты. А матери, порядочные, умные женщины, не в состоянии обеспечить своим семьям мало-мальски приемлемую жизнь. Уровень детской смертности страшно высок, и не потому, что матери невежественны или равнодушны, а потому, что им не хватает средств. Им не хватает еды, одежды, и, естественно, нет возможности отдохнуть и восстановить силы. Положение не улучшится до тех пор, пока они не получат все необходимое. По праву. Если план миссис Пембер Ривз принесет плоды, у этих женщин появится надежда. И я собираюсь помочь ей.

– Да, тебя, я вижу, не остановишь, – вздохнул Оливер. – Мне никогда не удавалось удерживать тебя от чего-либо. Даже, – сказал он с тенью улыбки, – от брака со мной.

– Не понимаю, Оливер, чего ты так боишься? – нетерпеливо спросила Селия. – Ну что тут для меня вредного?

– Я боюсь двух вещей, – взглянув на нее, начал Оливер. – Во-первых, ты можешь причинить вред и себе, и ребенку. А во-вторых… – Тут он на миг умолк и вновь, как будто нехотя, улыбнулся: – А во-вторых, боюсь, в один прекрасный день ты заявишься домой вместе с парой таких семей и сообщишь мне о том, что отныне они будут жить вместе с нами.

– Не дурачься, – покачала головой Селия, – нам категорически запрещено проявлять любое личное участие. Иначе меня просто исключат из Фабианского общества. Не стоит об этом беспокоиться.

ММ шла по короткому переходу со станции подземки к своему дому. Она была погружена не столько в свои мысли, сколько в финансовые проблемы. У ММ были выдающиеся способности к выполнению математических операций в уме, она могла удерживать в памяти три-четыре колонки чисел, складывать их, вычитать, высчитывать проценты. Это было для нее не только подспорьем в работе, но и удовольствием, почти отдыхом. Как некоторые люди перед сном или на прогулке мысленно читают стихи, так ММ забавлялась числами. Правда, сегодня она не забавлялась – она подсчитывала объем прибыли, которую Литтоны получили от продажи трех новых томов «Биографики». Их нужно было продавать дороже, чем поначалу планировалось. Услуги книжного клуба и библиотечные скидки, новые обложки по задуманной схеме для Центральной книжной палаты, повышение расценок на переплетные работы – все это означало, что серия должна выходить по цене не меньше шести шиллингов за том. Теперь все шло к тому, что придется продавать книги по шесть шиллингов и шесть пенсов, а это уже дороговато для дешевой библиотеки качественных книг. И все равно выручка с одного тома составляет всего полкроны. Значит, при тираже в пять тысяч экземпляров издательство выручит чуть больше тысячи фунтов. Явно недостаточно. Но…

– Что это такая милашка делает одна на улице в такое время? Да еще в такой темной аллее? А? – (ММ не произнесла ни слова в ответ, просто замерла на месте.) – Хочешь смыться по-тихому? Не получится!

Ее схватили чьи-то сильные руки. Одна легла ей на плечи, другая сзади на шею.

– А теперь пошли. Сюда, вот так, хорошо, идем дальше. Нет-нет, не пытайся меня укусить. Черт, где же дорога?

Они почти дошли до уличного фонаря в конце проулка. Рука мужчины скользнула вниз к ее груди.

– Очень славно, просто чудненько. Мне не терпится увидеть больше. Просто не терпится. Эй, я сказал не кусаться! Я жутко злюсь, когда меня кусают или царапают, так что не вздумай делать ни то ни другое.

ММ быстро повернулась и оказалась под фонарем лицом к лицу с мужчиной. Твердо очерченный овал, сильная челюсть и широкий рот, темные вьющиеся волосы, густые черные брови и глубоко посаженные, очень темные глаза. И эти глаза улыбались – весьма самоуверенно.

– Ну что, понравился, что ли? – с ухмылкой спросил мужчина. – Мне-то ты очень понравилась. С первого раза. – Он протянул руку и коснулся ее губ, но ММ тут же прикусила его палец. – Эй! Полегче, полегче! Пошли, нам сюда. Поживей! В моем распоряжении не вся ночь.

– Неужели? – поворачиваясь и обнимая мужчину за шею, проговорила ММ. – А у меня вся. И я очень надеюсь, что ты мне в этом не откажешь.

ММ познакомилась с ним на собрании членов Независимой партии труда в Хэмпстеде. Она сразу выделила этого парня из толпы: он не походил на большинство присутствующих, на всех этих знающих себе цену представителей среднего класса в дорогой одежде. Он был явным выходцем из рабочих – в толстом твидовом костюме, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, и непричесанными волосами. Парень стоял, опершись о стену. Он тоже приметил ММ и с полуулыбкой поглядывал на нее.

Позже он рассказал ей, что «почуял» ее еще до того, как увидел:

– Почуял тебя под кожей, изнутри.

Народу на собрании было мало; под конец Майкл Фосдайк, член местного отделения партии, пригласил всех к себе в дом на Хите выпить чаю с печеньем. «Или пива, если кто захочет. Или стаканчик вина». ММ торопливо пробиралась сквозь толпу в холле, не испытывая желания воспользоваться гостеприимством Майкла Фосдайка, поскольку его социальная сознательность, которую он явно выставлял напоказ, откровенно раздражала ее. И тут ММ остановил этот человек. Очень учтиво, но решительно – просто загородил ей путь к выходу.

– Не пойдете к Майклу? Чтобы за стаканчиком мадеры обсудить, как можно улучшить положение рабочих? Пренебрегаете?

– Не пойду, – смело взглянув в его удивленные темные глаза, ответила ММ. – Надеюсь, что смогу сделать нечто большее для рабочего движения, нежели наесться печенья, приготовленного кухаркой мистера Фосдайка, которой он регулярно недоплачивает.

– Вот это да! – Парень откинул голову и расхохотался. – Оригинальный взгляд на вещи! А как бы вы действовали? В смысле – улучшали наше положение?

– Полагаю, ваше в особом улучшении не нуждается, – отрезала она. – По-моему, вы в полном порядке. Но я занимаюсь издательским делом. И у меня есть друзья среди журналистов. В «Дейли миррор» и еще кое-где. Думаю, опубликовать несколько дельных статей намного полезнее, чем кормить баснями.

ММ сознавала, что слишком много говорит с ним – и этим поощряет его. Женщине опасно так разговаривать с молодым человеком. Каково бы ни было его социальное происхождение. Она и сама не очень-то понимала, почему так себя ведет. Он просто вынуждал ее поступать именно так.

– И… и вы совсем одна. Вы не боитесь, что к вам начнут приставать?

– Нет, не боюсь. Мне кажется, подобные страхи сильно преувеличены. Я хожу по всему Лондону. Очень люблю это занятие. И со мной пока ничего не случилось. И потом…

– Да?

– Я ведь… уже не юная девушка.

– Ну и что? Какая разница?

– Как какая?

– Я что-то не замечал, чтобы приставали только к юным девушкам. К тому же вы очень привлекательная женщина. Прошу прощения за дерзость.

– Спасибо. – ММ вновь взглянула на парня: он вовсе не дерзил и выражение его лица было умилительно серьезным.

– Тогда почему бы мне не проводить вас до дома?

– О нет. Вот этого делать не нужно.

– Почему?

– Я же сказала – не нужно.

А вдруг он начнет к ней приставать по пути? Или даже ограбит дом, когда-нибудь потом, если узнает, где она живет? Все может быть. Но верилось в это с трудом.

– Так почему не нужно? – вновь спросил парень.

– Вообще-то, причин нет, – ответила ММ и заметила, как он улыбается понимающей улыбкой.

– Тогда пойдем. Это же недалеко?

– Нет. Немного дальше… по улице.

– Вы лучше скажите точно где, – попросил парень. – Рано или поздно я же все равно узнаю. Коли уж иду с вами.

– Да. Конечно. Это в Китс-Гроув.

– Прекрасно!

– Да? Что прекрасно?

Возможно, она делает страшную ошибку – вот так все ему рассказывает. Но тут же ММ подумала, что, будь этот тип явным представителем среднего класса и жителем Хэмпстеда, она бы так не сомневалась, и ей стало стыдно. Какая разница: рабочие тоже люди.

– Послушайте, в этом правда нет необходимости, – едва слышно произнесла она.

– Знаю, – коротко ответил он, – но мне просто охота вас проводить. Ладно?

– Да, – сказала ММ, – ладно.

Несколько минут они шли по улице молча, потом ММ спросила:

– А вы где живете?

– Там, внизу. Возле Свисс-Коттеджа. У меня там маленький домик.

– Собственный? – спросила ММ и тут же возненавидела себя за удивление в голосе.

– Да. Принадлежал моей тетке. Она оставила его мне. Я был ее любимцем. Полдома я сдаю, чтобы хватало на расходы, налоги и все такое прочее.

– Ясно.

– А этот ваш печатный бизнес…

– Издательский.

– Какая разница?

– Издатели продают книги, – ММ тщательно подбирала слова, – а печатники… печатники их печатают.

– Вот как? А вы там чем занимаетесь? Небось секретарша?

– Нет, – ответила ММ, поскольку всегда считала, что честность – лучшее средство при любых обстоятельствах. – Я владелец издательства. Я и мой брат.

– Ничего себе! – присвистнул он.

– Да. Безусловно. Издательство основал наш отец.

Наступило молчание. Затем парень улыбнулся:

– Я знал, что с тобой будет здорово, как только тебя увидел!

– А еще я знал, что ты тоже запала, – сказал молодой человек несколькими часами позже. Они сидели на софе в гостиной ММ, и он целовал ее. ММ с чувством отвечала ему.

Она пригласила его зайти на чашечку чая. ММ уговаривала себя, что это всего лишь долг вежливости, ведь молодой человек проводил ее, а ему еще предстоит неблизкий путь домой. По дороге они увлеченно говорили о политике: сумеет ли до конца десятилетия либеральная партия добиться значительных социальных реформ, чтобы улучшить условия жизни рабочих. Это был нелегкий разговор. Молодой человек поразительно много знал. Экономка ММ, миссис Билл, была дома – вместе с хозяйкой она перебралась сюда из прежнего большого дома, будучи уверена в том, что сама ММ не способна о себе позаботиться. Миссис Билл занимала две уютные комнатки на верхнем этаже. На самом деле ее звали миссис Уильямс, но ММ окрестила ее миссис Билл, еще когда была маленькой.

ММ очень хотела поболтать с новым знакомым подольше: он ей понравился. Очень понравился. Звали его Джеймс Форд.

– Но друзья зовут меня просто Джаго, – объяснил он.

Джаго был из тех, кого Селия назвала бы обаятельным, а ММ – легким. Легким и умным, и с необычным чувством юмора. У него была хорошая речь, четкая логика и свое мнение, и, несмотря на типичный лондонский акцент, он на удивление гладко и убедительно строил фразы. Джаго выпил две чашки чая, поданных безропотной миссис Билл, которая привыкла к тому, что в доме постоянно бывали «забавные», как она говорила, люди. А затем – поскольку спор о либеральной партии все еще не закончился – ММ предложила Форду пива.

– Нет, спасибо, – покачал головой он. – Ты сама-то будешь?

– Нет, – ответила ММ, – я не люблю пиво. Вот виски я бы выпила.

– Тогда и мне налей виски. Или ты решила, что это не вяжется с моими вкусами? – Он весело посмотрел на нее.

– Нет, – чувствуя, что краснеет, сердито ответила ММ, – нет, я так не решила. Мне кажется, с вашей стороны нечестно даже намекать на это. Я просто подумала… ну, что вы, наверное, любите пиво. Большинство мужчин его любят. Конечно, можете выпить и виски. Мне это будет приятно.

– А твой брат любит пиво? – спросил Джаго. – Тот, что владеет издательством вместе с тобой?

– Нет, – ответила она, – не любит. А вот отец любил. Очень. Может, прекратим эту дурацкую дискуссию о пиве?

– Как тебе будет угодно. Что зря проветривать рты? И все же я выпью виски. С твоего позволения. А тебе идет, – грубовато добавил он.

– Что идет?

– Проветриться. Вон как раскраснелась! Прямо красавица. Аж помолодела. А сколько тебе лет?

– Тридцать два, – после короткой паузы ответила ММ. – А вам?

– Тридцать. Слушай, тебе не дашь тридцать два, честное слово.

– Что ж… спасибо, – немного смутившись, тихо сказала ММ.

– У вас в издательстве есть профсоюз?

– Нет.

– Профсоюзы печатников набирают силу, знаешь?

– Еще бы не знать, – сказала она, – расценки на печать очень высоки. И это вполне справедливо. С моей точки зрения. Хотя, естественно, доставляет нам немало хлопот.

– И твой брат тоже так считает? Он, выходит, тоже социалист?

– Конечно, – просто ответила ММ, а затем, весело взглянув на Джаго, добавила: – И его жена тоже.

– Да ну? И она небось леди из высшего класса?

– Из очень даже высшего. Ее отец – лорд.

– Слушай, я влип! – засмеялся Джаго. – Вот ужас-то!

– Вообще-то, нет, – сказала ММ. – Селия чрезвычайно умна. И она очень хороший, преданный друг, она просто чудеса творит с моим братом, которому всегда недостает уверенности в себе. Селия мне нравится. Работает вместе с нами в издательстве. Она у нас редактор.

– Редактор? Странное, видать, у вас место, если там женщины на таких должностях.

– Мы верим в работоспособность женщин, – ответила ММ, – так что все очень просто. Правда, если они отвечают нашим требованиям.

– Ну, знаешь, многие женщины имеют хорошую работоспособность. Но это не очень-то помогает им получить работу, верно? Кроме прислуги, конечно. Совсем другое дело, когда у тебя друзья или родственники на высоких должностях, я так думаю.

– Да, я тоже так думаю, – кивнула ММ. – А вы чем занимаетесь?

– Я строитель, – ответил Джаго. – Кровельщик. Неплохая работа летом. Зато зимой просто кошмар. Часто простаиваем без дела, особенно если погода плохая. Я уже несколько недель без работы. Хотя… в будущем месяце кое-что предполагается. Ряд домов возле Камден-Тауна.

– И… на что же вы живете? – с искренним интересом спросила ММ. – Когда нет работы?

– Ну, я кое-что поднакопил. И получу небольшое пособие по безработице, если повезет. Правда, что-то власти с ним не торопятся… Потом, еще рента с моих жильцов. Я прямо капиталист, а? Прямо как ты.

– А семья у вас есть? – спросила ММ, упорно продолжая называть его на «вы».

– Нет, – коротко ответил Джаго.

– Вы никогда не были женаты?

– Я этого не говорил.

– Ну и?

– Слушай, – внезапно окрысился он, – я же у тебя не спрашиваю, с кем ты была.

– Нет. Простите. Выпейте еще виски. – Важно было снова завоевать его расположение.

– Да, выпью. Спасибо.

Джаго молча выпил, затем немного смущенно взглянул на ММ.

– Я был женат, – вдруг сказал он, – но она… в общем… она умерла.

– Простите меня. Мне очень жаль!

– Да. Это тяжело.

– Вы… очень ее любили? – спросила она, удивляясь сама себе, что задала такой интимный вопрос.

– Да, любил, наверное. Она умерла при родах. И ребенок умер вместе с ней. Скверное дело.

– Очень, очень жаль, – повторила ММ, чувствуя, что на глаза навернулись слезы. Едва сдерживая их, она отхлебнула большой глоток виски.

– Вам правда, что ли, так жаль? – посмотрел на нее с удивлением Джаго.

– Конечно правда. Печальная история. Она… в общем, она меня потрясла.

Джаго отвернулся, вытащил из кармана довольно грязный носовой платок и высморкался.

– Ладно, – буркнул он, – чего об этом говорить.

– А когда… когда это случилось?

– В начале года, – коротко ответил он.

ММ была поражена: оказывается, такое горе он пережил совсем недавно. Она протянула руку и положила ему на ладонь:

– Я очень сочувствую вам.

– Да, вот так. Она… была чудесная. Кроткая, хорошая такая. И храбрая. Ей-богу, вот была храбрая! Я до сих пор поверить не могу. Чертовы доктора!

– А что же случилось?

– Роды начались преждевременно. Всего восемь месяцев было. Врачи сказали, что все с ней будет в порядке, никакого особого ухода не нужно. Что она молодая и все такое. А получилось так… послед вдруг отошел первым. Так что ребенок умер. Ну а потом… В общем, она тоже умерла. От потери крови. Врачи сказали, что они ничего не могли сделать. Да они бы в любом случае так сказали! – Джаго сидел, поникнув головой и глядя на ладонь ММ, лежавшую на его руке. Затем поднял глаза, и она увидела, что они полны слез. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и жалкой. – Вот кретин! Хотел просто проводить тебя до дома. А не рассказывать историю своей жизни. Но с тобой приятно разговаривать. Легче становится, когда поговоришь с кем-то. Я лучше пойду. А то ты подумаешь, что я совсем никчемный. – У входной двери Джаго обернулся и улыбнулся ММ: – Спасибо за угощение. И за утешение. А ты все-таки не тянешь на свой возраст. Это точно.

– Спасибо.

Последовало молчание. Затем Джаго весело спросил:

– Ну, я ведь не приставал к тебе, верно? И я не собираюсь возвращаться, чтобы обчистить твой дом.

– Что-что?

– Знаю, ты об этом подумала, – сказал он, – когда предложил проводить тебя.

ММ вспыхнула от гнева, но он тут же сменился чувством вины.

– Да как вы смеете такое говорить? – воскликнула она. – Как смеете строить на мой счет подобные предположения?

– Смею, – ответил он, – потому что так оно и есть.

– Я оказываю вам гостеприимство, радушие, а вы отвечаете мне таким злобным, классово враждебным отношением.

– Да бросьте вы, мисс Литтон! Сами себя выдаете. Конечно, ты была со мной очень мила, добра и выполнила свой долг, как хороший социалист, каким ты, я уверен, являешься. Но как послушаешь тебя… Да на тебе ж это просто написано…

– Что написано? – дрожащим голосом спросила ММ. – Знаете что, идите-ка отсюда. Я не просила вас провожать меня.

– Ладно, – сказал он с усмешкой, на сей раз несколько неловкой, – не расстраивайтесь, леди, нет причин. Я погорячился.

– Вы меня обидели, – сказала она, – причем незаслуженно.

Новая волна ярости и внезапно возникшего, пугающего чувства одиночества захлестнула ее, слезы подступили к глазам. ММ отвернулась.

– Плачешь, что ли? Вот придумала!

– Не плачу. Пожалуйста, уходите.

– Нет, плачешь, – повторил Джаго, протянул руку и пальцем стер слезинку, скользнувшую по ее щеке. – Ишь какая чувствительная!

– Вовсе я не чувствительная.

– Очень, – сказал он, – очень даже.

– Я просто сильно обиделась, – отговорилась ММ, пытаясь взять себя в руки. – Потому что вы сочли этот вечер чем-то вроде… вроде общественной работы с моей стороны. Я хочу, чтобы вы ушли.

– Ладно… Ладно, я пошел.

И тут появилась миссис Билл.

– Все в порядке, мисс Литтон? – спросила она, и голос ее звучал весьма многозначительно.