Текст книги "Не ангел"

Автор книги: Пенни Винченци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Неужели?

– Думаю, – помедлив, произнес он, – мне все же хотелось, чтобы она пришла, она мне понравилась. Но только это было… Господи, какой я тупица!

– Похоже, вы правы. А какие чувства вы питаете к мисс Литтон, смею спросить?

– Я люблю ее, – просто сказал он.

– Вы ее любите?

– Да. Очень люблю.

– Итак, вы ей солгали. Вы приглашаете в дом другую девушку, девушку, для которой – и вы это прекрасно знаете – вы привлекательны и которая, как я догадываюсь, привлекательна для вас, что, вероятнее всего, чревато проблемами…

– Да, – согласился он, и голос его зазвучал глухо, – да, совершенно верно.

– Но зачем?

Мужчина взглянул на Селию. Последовало долгое молчание, а затем признание:

– Да так… думаю, просто ради забавы.

– Вот как? Ради забавы вы рисковали отношениями, которые важны для вас?

– Я… да. Да. Я… ну, это несопоставимые вещи, понимаете? Она… как сказать, мисс Литтон – женщина замечательная, но с ней все не так просто. И… – Он в который раз замялся.

– Что?..

– Да так, пустяки.

– Нет уж, пожалуйста, говорите.

– Что ж… вечно мне не везет, – наконец сказал он, глядя ей в глаза – немного удивленно, немного смущенно. – У нее ведь есть все, у мисс Литтон: и деньги, и образование, и положение. Мне никогда не победить. А та другая молодая леди… Она решила, что я замечательный. С моей стороны это, может, и дурно, но было так приятно… Всего-то один раз.

Селия взглянула на мужчину, внезапно и остро посочувствовав ему.

– Да, – медленно произнесла она, – да, я могу это понять. Я правда понимаю. И все же вы поступили дурно. Дурно и безумно обидно для ММ… для мисс Литтон. И я не знаю, что могу сделать.

– Леди Селия, – попросил он. – Пожалуйста… Мне очень нуж на ваша помощь.

– Да, это уж точно. Но…

– А вы никогда не делали ничего такого, – неожиданно поинтересовался он, – чего-нибудь в другом роде, конечно, но все равно – такого, с чем вы не могли совладать? Заранее зная, что потом пожалеете?

– Возможно, – осторожно сказала Селия, – но, думаю, нет нужды обсуждать это сейчас. Вам это вряд ли поможет.

Он промолчал.

– Вот что вам нужно сделать, – начала Селия, – вам нужно пойти и увидеться с ней. Расскажите ей все то, что рассказали мне. Даже то… как вы чувствовали, что не можете это преодолеть. Попробуйте ее убедить, заставить понять.

– Она не желает меня видеть, – судорожно вздохнув, сказал он. – Не думайте, что я не пробовал. Всю ночь я просидел на ее пороге. И сегодня утром все еще был там. Она просто перешагнула через меня. И не стала слушать.

– Ничего удивительного, – ответила Селия.

– Нет, – перебил он, – я тоже не удивился. Но… я действительно ее люблю. И она любит меня.

– Да что вы?

– Да, любит. – И мгновение спустя добавил: – И я ей нужен.

Селия напряженно размышляла. Наверняка так оно и есть. Он действительно нужен ММ. Совершенно ясно, что с ним она была счастлива. И прежде чем она найдет кого-то другого, если это вообще случится, пройдет еще уйма времени. Селия инстинктивно почувствовала, что, несмотря на свое весьма легкомысленное поведение, человек он хороший. Может, в том-то и дело. Очень печальная история. Забавной ММ уж точно не была. В том смысле, который он подразумевал. Он явно моложе ее и изголодался по удовольствиям. А для мужчины, должно быть, очень тяжело оказаться в таком подчиненном положении. Селия улавливала в этом отголосок собственных отношений с Оливером.

– Послушайте, – неожиданно предложила она, – я с ней обязательно поговорю. Попробую уговорить ее встретиться с вами.

– О! – обрадовался он. – Правда, леди Селия? Я был бы вам так признателен.

– Погодите, пока рано благодарить. Она меня даже слушать не захотела. Не говоря уже о вас. Но я сделаю что смогу. Только мне нужно поторопиться, потому что сегодня вечером я отправляюсь в путешествие.

– Да, – сказал он, – она мне говорила. На «Титанике». Вот это приключение! Я бы многое отдал, чтобы поплавать на таком корабле!

Селия взглянула на него и впервые улыбнулась:

– Надеюсь, что для начала вы пожертвуете этой молодой дамой. Но вы правы, это будет замечательное путешествие. Я прекрасно понимаю, как мне повезло. Так, теперь спускайтесь и посидите внизу, а я позвоню мисс Литтон и посмотрю, что сумею для вас сделать. Я спущусь, когда… если у меня будут какие-нибудь новости.

Через двадцать минут Селия обнаружила его в приемной. Он сидел, опустив голову на руки. Она протянула ладонь и мягко коснулась его плеча:

– Если вы отправитесь в Хэмпстед немедленно, мисс Литтон, по крайней мере, повидается с вами. Больше ничего обещать не могу. А теперь мне пора. Нужно успеть на корабль.

– Она страшно горячая, – сказала Летти, – и пульс у нее очень частый. И она как-то странно дышит. Не знаю, правильно ли мы поступили, не вызвав доктора еще раз.

– С ней полный порядок, – заявила Нэнни. – Она ведь спит? Лучше оставить ее в покое. Не нужно говорить леди Селии. Это неправильно. Зачем портить ей путешествие?

– Но, Нэнни…

– Летти, ей не хуже, чем было Венеции. Вспомни, что происходило с той. Сорок восемь часов – и ни в одном глазу. Уж в этом-то можешь не сомневаться.

– Хорошо, Нэнни. А вот и машина леди Селии. Не будем говорить?

– Можешь войти, только ненадолго, – предупредила ММ, – у меня ровно пять минут. Я действительно крайне занята.

Ее голос звучал холодно и безучастно, она смотрела на Джаго так, словно он был каким-нибудь случайным знакомым, с которым ее никогда ничто не связывало. Он вошел.

– Может, мы… присядем?

– Не вижу в этом особой необходимости. Потому что беседа будет очень короткая.

– Мэг… – Джаго говорил с трудом, его голос дрожал от волнения.

– Да?

– Я так… виноват.

– В самом деле?

– Да. Очень-очень виноват. Не знаю, что это на меня нашло.

– По-моему, – сказала ММ, – все довольно ясно. Судя по тому, что я видела. Молодая, весьма привлекательная женщина. Ты ею не на шутку увлекся. Что ж, в конце концов, думаю, это естественно.

– Да, – глубоко вздохнул Джаго, – да, вполне. Естественно, я имею в виду.

ММ отпрянула. Лицо ее побелело.

– Пожалуй, тебе следует немедленно уйти, – сказала она, – если это все, что ты хочешь мне сказать. В качестве объяснения.

– Это так, – повторил он, – да.

ММ поднялась, подошла к входной двери и распахнула ее.

– Всего хорошего, – сказала она.

– Мэг! Мэг, не надо. Не будь такой.

– О, ради бога! – воскликнула она, и ее бледное лицо залил густой румянец. – А чего ты от меня ждал? Всепрощения? Понимания? Извини, Джаго, но в таком случае ты меня плохо знаешь.

– Я этого не жду, конечно, – сказал он, – но я… на это надеялся.

– Надо полагать. Что ж, боюсь, ты будешь разочарован. Пожалуйста, уходи.

– Нет, я не уйду, – произнес он. – До тех пор, пока не скажу все, что должен сказать. Вот тогда я уйду. Закрой дверь, Мэг. Будь любезна.

Она взглянула на него: в нем вдруг появилось что-то властное, менее приниженное.

– Продолжай, выкладывай. – Она закрыла дверь.

– Это было… естественно, как ты сказала. Но от этого мне не легче. И так же стыдно. Но именно так и было. Она женщина миловидная, решила пококетничать со мной и взяла верх. Это не повлияло на мое отношение к тебе, Мэг. Не заставило меня меньше тебя любить.

– Какая жалость! – съязвила ММ. – И что же мне теперь делать? Благословить, проводить на свидание с ней, когда тебе будет угодно?

– Нет, перестань, нет, конечно же, нет. Просто… посмотреть на это моими глазами. Это не было… не было неверностью. Я только поцеловал и обнял ее, пойми!

– Джаго, мне не нужны подобные детали.

– Нужны, – настаивал он, – ты должна знать. Это важно. Я бы никогда не лег в постель с другой женщиной, никогда. Я бы не смог. После тебя… после того, как я тебя узнал. Это немыслимо. Ужасно!

– Понятно, – пробормотала ММ. Тон у нее был непреклонный, но что-то промелькнуло в ее темных глазах. Усмешка? Понимание?.. Это приободрило Джаго.

– Вот так… Но я не могу не замечать чью-либо… привлекательность. И это естественно. И никто не может.

– Разве?

– Ну… никто, кроме тебя, – усмехнулся он. ММ вперила в него каменный взгляд. Рановато ухмыляться. – Но то, что я сделал, – торопливо продолжил Джаго, – пригласил ее к себе, солгал тебе… это непростительно. И то, что я тебя обидел, заставив страдать. Мне очень стыдно, Мэг. Очень стыдно.

Она молча смотрела на него.

– Я люблю тебя, – сказал Джаго, – хоть тебе и трудно в это поверить даже на минуту, но я тебя люблю. Я люблю тебя так, как никогда никого не любил. Конечно, не так уж много их, вообще-то, и было. Но… больше, чем… чем у некоторых. Никогда.

Джаго не произнес имени Энни, ясно ощущая, что это будет предательством по отношению к покойной жене. ММ была глубоко тронута, на глаза у нее навернулись слезы. Она изо всех сил удерживала их – не могла позволить себе этого. Только не слезы. Только не сейчас…

– И другой быть не может. Никогда, – повторил он. – Никогда после того, что было между нами, после всего, что ты дала мне.

– Должна признаться, – заговорила ММ, и голос ее смягчился, несмотря на попытки воспрепятствовать этому, – твое поведение едва ли об этом свидетельствует.

– Мэг! Ты меня не слушаешь. Я говорю о любви. Не… не о пустяках.

– Эти пустяки… оказались очень тяжелы. Для меня, – заметила она.

– Знаю, – поспешно добавил Джаго, – знаю, что так. Не нужно мне повторять. Но я хочу, чтобы все это закончилось. Для нас обоих. Хочу, чтобы мы снова были вместе. Очень хочу.

– Как я могу верить тебе? – спросила она, чувствуя, что почти против воли смягчается. – Вот в чем дело, Джаго. Верить снова?

– Придется, – просто ответил он. – Тебе ничего больше не остается. Или верить мне, или распрощаться. – (ММ молчала.) – Дело в том, – продолжил он, – и я об этом не говорил, для меня не всегда все так уж просто. Ты такая умная, и прочее, и у тебя все есть.

– У меня не все есть, Джаго, – сдержанно ответила ММ. Но теперь она позволила себе улыбнуться.

– Да нет, все. Деньги, образование, карьера. Вот что я называю «все». Пока я не поговорил с той женщиной, я не понимал, какие Литтоны важные, какой важной должна быть ты. От этого я почувствовал себя таким мелким. Ничтожным. Ну вот, а с ней… с той девушкой… я вдруг стал что-то значить. На меня полагались. Думаю, что дело было еще и в этом. И, надо сказать, в немалой степени.

ММ во все глаза смотрела на Джаго: пришел ее черед почувствовать себя мелкой и ничтожной. Она никогда не задумывалась о том, как, должно быть, трудно Джаго. В рамках их отношений, по крайней мере. Она любила, чтобы, как он это сформулировал, все во всем полагались на нее. Возможно, тут не было высокомерия, но ей все же нравилось давать, предлагать – одним словом, обладать. Никогда не брать, никогда не чувствовать себя кому-то обязанной. Она оглянулась на прошедшие годы, увидела их так, как наверняка видел он: вот она приглашает его в дом, кормит, поит вином, дарит подарки – всегда дает, – и ей вдруг стало стыдно.

ММ перевела дыхание, чтобы сказать Джаго – что сказать? Как? Но он заговорил первым:

– Дело в том, что, кроме как в постели, я никогда ничего не решаю. Я в подчинении. Но ведь это неправильно, да? Мы оба должны делить ответственность. Именно так должно быть.

ММ дала волю слезам. Они неумолимо текли по ее лицу – безмолвные, горькие слезы. И так она стояла, совершенно неподвижно, плакала и смотрела на него через холл. Наконец ММ перестала плакать и протянула Джаго руку. Он шагнул вперед и принял ее в свои ладони.

– Прости, – вновь сказал он, – прости, что я сделал тебе больно.

– Что ж, – ответила она, – возможно, я… теперь я, во всяком случае, хоть что-то понимаю. Но это не значит, будто я согласна на повторение подобного, этакого… – она опять улыбнулась, – естественного.

– Нет, – согласился он, – конечно не значит.

– Я тоже виновата. В том… ну, что ты так себя чувствуешь. Раньше я не задумывалась ни о чем. Не знаю, смогу ли справиться со всем этим, но постараюсь.

– Э, нет, – сказал Джаго, – вот этого не надо. Не хочу, чтобы ты менялась, Мэг. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Если ты мне веришь.

– Я… верю, – произнесла она, – и я тоже люблю тебя. Может быть, мы… то есть… может быть, ты побудешь еще немного?

– Да, – ответил он, – да, чудесно. Спасибо тебе.

Брансон впустил Селию в дом и сказал, что мистер Литтон наверху, пакует вещи.

– Трумэн с машиной наготове, чтобы отвезти вас на станцию, леди Селия. Нужно выехать не позднее чем через полчаса.

– Знаю, Брансон, знаю. Один Бог ведает, как я со всем этим справляюсь. Где дети?

– Девочки спят, насколько мне известно, леди Селия. Мистер Джайлз в гостях у приятеля.

– Да, конечно. Я и забыла. Но он успеет вернуться, чтобы попрощаться?

– Думаю, да, леди Селия.

Селия побежала наверх в их с Оливером комнату. Оливер недовольно взглянул на нее, на щеках его пылал сердитый румянец.

– Ты почему так поздно? Нам выезжать через…

– Через полчаса. Знаю. Я была кое-чем занята. Господи, Оливер, я буду просто счастлива наконец-то сесть на вечерний поезд. Тогда нас уже ничто и никто не остановит. Какое чудо! Не волнуйся, мой дорогой, я все успею. Уже все упаковано. Осталось уложить мою косметичку. Полагаю, по возвращении мне придется позаботиться о том, чтобы завести себе личную горничную. Уж больно много у меня хлопот, особенно когда мы заняты общественными делами. В любом случае дай мне двадцать минут покоя… а почему ты не идешь наверх, в детскую? Попрощаться с девочками?

– Я уже был там. Они все спят. Нэнни очень волновалась, как бы я их не разбудил.

– Но ведь… И ладно, возможно, так оно лучше. Послушай, просто оставь меня одну, и я соберусь гораздо быстрее. А знаешь, несмотря ни на что, я страшно волнуюсь.

– Я тоже, дорогая моя. Я тоже.

Барти пыталась приглушить кашель, уткнувшись в подушку. Она плохо понимала, где находится, иногда ей казалось, что она вновь на Лайн-стрит, в кровати с братьями, а затем ей уже казалось, что она проваливается сквозь раму кровати и падает – все вниз и вниз, под дом Литтонов, в какой-то жаркий, темный водоворот. Когда ей чудилось, что она на Лайн-стрит, она звала маму, но та не приходила, только Нэнни с сердитым видом запихивала в нее одну за другой ложку микстуры от кашля. Барти уже выпила ее так много, что ее тошнило. И тогда Нэнни пригрозила ей изрядной порцией касторки, если она потревожит леди Селию.

– Я не хочу, чтобы леди Селия разволновалась, когда она поднимется в детскую и узнает, что ты больна. Это будет очень дурно с твоей стороны. С тобой ничего серьезного, и завтра утром ты встанешь – еще не хватало, чтобы ты валялась в кровати, а я тут весь день тебе прислуживала. А теперь нужно заснуть и спать – так велел доктор.

Барти хорошо знала, что доктор велел не только это, но язык у нее распух, а горло болело так сильно, что она не могла вымолвить ни слова. Она вообще не должна издать ни звука, и Барти было невдомек, почему няньки так пеклись о том, чтобы она не потревожила тетю Селию. Один раз Барти все же попыталась встать, потому что ей нужно было в туалет, но когда она села на кровати, то почувствовала себя так плохо, что снова легла. Значит, придется намочить постель. Но сил беспокоиться об этом уже не было.

Уложив последние вещи и переодевшись для путешествия – в бежевый в талию костюм излюбленного королевой Александрой стиля, с изумительной широкополой шляпой на голове, – Селия побежала наверх, в детскую. Там было тихо. Селия украдкой отворила дверь дневной детской. Нэнни сидела у огня и штопала какие-то вещи. Она поднялась и прижала палец к губам:

– Все крепко спят, леди Селия. Знаю, что вы хотели с ними попрощаться, но, думаю, их сейчас лучше не трогать. Они только расстроятся, если вас увидят.

– Да, наверное, – согласилась Селия, – но я не буду их будить, Нэнни, просто взгляну на них. Я же не увижу их больше трех недель!

– Тогда зайдите лучше к близнецам, вот что, – предложила Нэнни, – а к Барти не нужно.

– Почему?

– Да она тут плакала. Маму звала. Ну, вы знаете, иногда с ней бывает. Я ее приласкала, прочитала ей сказку, и она вроде успокоилась. Но если она проснется… в общем… Лучше не рисковать и не тревожить ее.

– Да. Да, пожалуй, ты права. Господи, бедная маленькая Барти! Иногда кажется…

– Да не волнуйтесь вы о ней! Она все время весела, как майский день.

– Надеюсь. Ой, а времени-то сколько! На секундочку загляну к близнецам и…

Селия проскользнула в ночную детскую. Близнецы лежали тихо и сладко спали в стоявших рядом кроватках. Они засыпали, только если видели друг друга. Однажды, когда Адель болела, доктор, ошибочно заподозривший скарлатину, предписал изоляцию, и кроватку Адель перенесли на другой этаж. Обе девочки полночи ревели, пока Нэнни, которую вдруг осенило, не сунула в каждую кроватку по маленькому зеркальцу. Близнецы в изумлении уставились каждая на свое отражение, прижатое к перекладинам кровати, и уснули.

Селия улыбнулась с полными слез глазами и мысленно поцеловала обеих девочек. Она ненавидела расставаться с ними. Всякое ведь может случиться…

– Дорогая, идем. Мы опоздаем на поезд.

– Иду, иду… До свидания, Нэнни. Спасибо за то, что ты у нас такая замечательная. Увидимся через три недели. Оливер, а где Джайлз? Надо с ним попрощаться.

– Он ждет внизу, хочет помахать нам на прощание.

– Он расстроен?

– Нет, держится молодцом.

– Я спущусь, – сказала Нэнни, – убедиться, что с мальчиком все в порядке.

– Спасибо, Нэнни. Дорогая, идем же, поспеши.

– Джайлз, милый мой, до свидания. Будь умницей. Мы привезем тебе из Америки много-много подарков. И пригласим Мод и ее братьев приехать к нам погостить. Ну, обними маму покрепче.

– Желаю тебе хорошо провести время, мамочка. – Джайлз послушно обнял ее. – И папе тоже.

– Непременно, старина. Ну, дорогая, машина ждет. Трумэн уже все загрузил. Я не шучу, мы и в самом деле можем опоздать на поезд.

– Иду, иду, уже иду.

– Вам действительно надо ехать? – вдруг спросил Джайлз.

– Да, конечно надо. Ты и сам знаешь. Ну же, Джайлз, не плачь, будь мужчиной. Маму расстроишь.

Джайлз прикусил задрожавшую губу. Он проводил родителей до двери и остановился между Нэнни и Брансоном, держа их за руки.

– Счастливого пути вам, сэр, – сказал Брансон, – и вам, леди Селия.

– Спасибо, Брансон. Вы и оглянуться не успеете, как мы вернемся.

Джайлз неожиданно высвободил руки и рванулся к Селии. Его маленькое личико дышало волнением.

– А ты попрощалась с Барти и близнецами?

– Да, конечно. Я заглянула к ним на минуточку. Они все спали.

Джайлз взглянул ей в лицо и тихо прибавил:

– Значит, Летти была права насчет Барти.

Селия остановилась и замерла, затем наклонилась и заглянула сыну в лицо:

– Что ты имеешь в виду, милый?

– Селия, ради всего святого, поехали наконец, прошу тебя!

– Нет, Оливер, подожди. Это важно. Джайлз, так насчет чего Летти оказалась права?

– Она сказала… она сказала…

– Селия!

– Что сказала Летти?

Нэнни подлетела к Джайлзу и сгребла его за руку.

– Джайлз, не расстраивай маму. Ни к чему ей сейчас волнения.

– Что сказала Летти, Джайлз?

Он не ответил, взглянул на Нэнни очень проницательно. А затем произнес:

– Она сказала, что ты не откажешься от путешествия из-за Барти.

– Что? Что это значит?

– Мистер Джайлз, я сказала – нет!

– Джайлз, что она имела в виду? Почему я должна отказаться от путешествия из-за Барти? Я не понимаю. Летти еще что-нибудь говорила?

– Селия, я поехал! Встретимся на станции.

– Джайлз?!

– Мистер Джайлз!!!

– Летти еще что-нибудь говорила?

– Она…

– Джайлз, объясни мне, пожалуйста.

– Она сказала, что ты не откажешься от путешествия из-за Барти. Несмотря на все твои… – Его голос дрогнул, но затем окреп, и Джайлз выпалил: – Несмотря на все твои разговоры о том, что Барти – часть нашей семьи.

– Джайлз, – вымолвила Селия и сразу почувствовала, словно проваливается в глубокую черную бездну, – я не понимаю. Почему Летти так сказала? Почему я должна отказаться от путешествия из-за Барти? Ведь на то нет причин. Она же не больна, в конце концов… Она больна?

Часть вторая

1914–1918

Глава 9

– Умерла! Оливер, какой ужас! Что же нам делать? Может быть, тебе съездить туда… А что стряслось?

– Видимо, у нее… случился выкидыш, – сказал Оливер, поднимая глаза от телеграммы, которую им только что доставили. – Больше я ничего не знаю. Похороны на следующей неделе. Конечно, мне бы хотелось поехать туда, но это совершенно невозможно. Успеть в срок просто нереально.

– Конечно нет. Бедный Роберт. Бедняга, бедняга. Надо же, выкидыш! А ведь в прошлый раз все шло так хорошо. По-моему, ей было – сколько? – сорок пять. Но даже и в этом случае…

– Что ж, единственное, что мы можем сделать, – это написать Роберту, – добавил Оливер и вздохнул. – И поехать повидаться с ним, как только сможем. Все это очень печально. Она мне так нравилась. Я уважал ее, это была чрезвычайно умная женщина. Я… Мы многим ей обязаны.

– Да, – согласилась Селия, которая иногда противилась вмешательству Дженетт в дела «Литтонс» и нескрываемому восхищению Оливера этой женщиной и теперь чувствовала себя виноватой. – Дженетт прекрасно к нам относилась. И мне она тоже нравилась. А как было весело, когда она приезжала к нам в гости прошлым летом, со всеми детьми. Она была полна жизни, я не могу представить ее… о господи. Как жестоко! Я немедленно напишу Роберту. А эти несчастные мальчики…

– В самом деле, – сказал Оливер, – пережить такой кошмар – потерю обоих родителей. Селия, да что ж это за страшная неделя такая: убили эрцгерцога, миру грозит война, а теперь еще и бедная Дженетт.

– Да, вы беременны, – осторожно сказал врач, с натянутой веселостью добавляя, что природа знает свое дело. – Однако вы не должны слишком доверяться ей. Давление у вас немного выше нормы, поэтому нужно как можно больше отдыхать, миссис Литтон. В общем, сон в положенное время, долгий отдых после полудня, никаких ранних подъемов, никаких нагрузок и, разумеется, никакой… – он прокашлялся, – никакой интимной близости. А я буду навещать вас для осмотра каждую неделю.

– Не гляди на меня так, Роберт, любимый, – сказала Дженетт, когда врач ушел. – Я буду в полном порядке, вот увидишь. Вспомни, какой образцово-показательный акушерский случай я собою представляла, когда родилась Мод. Я прекрасно себя чув ствую. И очень счастлива и рада.

– Знаю, дорогая моя, знаю. Но… не могу же я не волноваться.

– Ты не должен. Кроме того, это целиком моя вина. Мне нужно было… в общем, нужно было настоять на том, чтобы мы вели себя осторожнее. Но в минуты страсти это так трудно. А эти мгновения так чудно страстны, правда?

Роберт улыбнулся, растроганный ее счастьем.

– Ты просто должна относиться ко всему проще, – посоветовал он. – Не нужно чрезмерных развлечений. Не стоит без конца бегать в банк «Эллиоттс» и…

– Знаю, знаю, Роберт. И еще в «Литтонс». Хорошо, не буду. Обещаю. Беременность гораздо важнее. Я понимаю.

Что ж, по крайней мере, она это признавала. В последнее время Роберт чувствовал себя несчастным: Дженетт была полностью поглощена своей новой важной литературной жизнью, как она это называла. Она просто обожала все это – обожала ходить в офис «Литтонс», очень фешенебельное здание из темного камня во французском стиле близ Грамерси-парка. «Дом должен выглядеть престижно, – объяснила она Оливеру, – поэтому важно, чтобы там была хорошая витрина». Роберт все это просто возненавидел: иронией судьбы он был разлучен с женой ее заботой о его собственной семье. На самом деле офис для них нашел именно он, и затем его не допустили к участию в деле. Все прибрала к рукам Дженетт: она самостоятельно обсуждала сроки аренды, отделку, кадровые ставки, и Оливер полностью подчинился ей. Роберт наблюдал за этим процессом и переживал: уж он-то знал, как прекрасно Дженетт умела подчинять.

Филиал издательства «Литтонс» в Нью-Йорке был сравнительно небольшим, но весьма влиятельным. Управлял им представительный молодой человек по имени Стюарт Бейли, которого Оливер переманил из «Даблдей»[10] и назначил главным редактором. Исполнительного директора, ответственного за деловую сторону, нашла сама Дженетт.

– Он управляет одной из благотворительных организаций, с которой я связана. Человек чрезвычайно способный и в целом не чужд искусства. Я предпочла бы, чтобы он и Стюарт предоставляли совместные отчеты. Это лучше, чем просить одного из них отчитываться перед другим. Оба асы в своей области. Возникли бы проблемы.

Оливер, которого, как всегда, впечатлило ее понимание структуры компании, согласился. В итоге – Роберт знал, что так оно и будет, – оба отчитывались перед Дженетт. Вначале компания выпускала лишь то, что издательство «Литтонс» печатало в Лондоне, но несколько месяцев спустя Стюарт Бейли начал обзаводиться собственными книгами и авторами. Он был одновременно и деловым, и творческим человеком, и Селия, как никто, оценила его.

– Он просто безупречен. Вот бы заполучить его в Лондон!

– Мне кажется, – ответил на это Оливер, насмешливо глядя на жену, – в Лондоне маловато места для вас обоих.

К концу первого года компания встала на ноги. Она была еще не вполне прибыльной, поскольку приходилось много вкладывать, но уже наметилась определенная положительная тенденция. Дженетт пребывала в постоянном возбуждении, с головой погрузившись в дело, и настойчиво вела собственные поиски талантов и идей. Роберту казалось, что она все больше и больше становится похожа на Селию: столь же одержимая работой, она так же отдалялась от семьи. Это его тревожило, и отнюдь не потому, что он был ревнив и упрям. Дженетт строила планы на следующий год, собиралась расширить дело, предложила организовать отдел литературы по искусству, говорила о самостоятельной поездке в Лондон с целью обсудить с Оливером свои новшества. Все это казалось Роберту нелепо грандиозным.

Но теперь Дженетт опять ждала ребенка. И пообещала, что ее новая игра – ибо именно так Роберт воспринимал занятия жены – прекратится. Он удивился, что она так легко уступила, но поверил и успокоился.

– Конечно, ребенок важнее, – сказала Дженетт, – и вплоть до его благополучного появления на свет он, разумеется, будет моей главной заботой. – Она улыбнулась мужу. – Уверена, что на этот раз у нас родится мальчик. Твой наследник. Не волнуйся так, любимый. Я буду умницей. И уверена, что, как говорит доктор Уайтлоу, природа знает свое дело.

Однако природа знала не все. И ровно в шесть месяцев у Дженетт начались преждевременные роды, она родила мертвого мальчика и спустя сутки умерла.

Роберт Литтон сидел в одиночестве у себя в кабинете, пытаясь завершить план похорон, когда в комнату без стука вошел Лоренс.

– Я хочу с тобой поговорить, – сказал он.

– Да? Если насчет похорон, я, конечно, выслушаю любые предложения.

Он действительно был рад Лоренсу. Со дня смерти Дженетт мальчик почти не покидал свою комнату, куда ему подавали еду, и выходил только для того, чтобы в одиночестве пройтись по Центральному парку. Лоренс держал мать за руку, когда та умирала, си дел застывши подле нее весь ее долгий и страшный последний день. Он отказался двинуться с места, даже когда Роберт попросил ненадолго оставить его с женой наедине. Спустя несколько минут после того, как врач констатировал смерть, Лоренс встал, поцеловал мать в лоб и вышел – с сухими глазами и мертвенным лицом. Джейми, беспомощно плача, выбежал за ним следом, но почти сразу же вернулся, укрывшись в объятиях Роберта.

Роберт тщетно пытался справиться с собственным горем, оказавшись лицом к лицу с ужасом заботы о своей семье, в том числе о двухлетней дочери. Он тревожился за Лоренса, несколько раз подходил к его комнате, вежливо стучал в дверь и уходил ни с чем.

– Он хочет побыть один, – сказал Джейми, и взгляд его больших голубовато-зеленых, в точности как у матери, глаз, покрасневших и заплаканных, встретился с полусмущенным, полурастерянным взглядом Роберта. – Он просил меня передать тебе, чтобы ты… даже не пытался с ним разговаривать.

– Что ж, это вполне естественно, – мягко ответил Роберт. – Думаю, мы должны уважать его просьбу, верно, Джейми?

Джейми кивнул и попытался улыбнуться. Тринадцатилетний мальчик был слишком потрясен, слишком убит смертью матери, чтобы поддерживать чувство вражды к Роберту. Он любил отчима и ничего не мог с этим поделать и всегда видел в нем человека доброго и веселого. И когда в ближайшую осень после рождения Мод Лоренс отправился в школу, Джейми наконец с легкой душой потянулся к Роберту. Было, конечно, трудно, когда Лоренс вернулся домой, и Джейми попытался создать видимость того, что по-прежнему не имеет с Робертом ничего общего, а потом убедить Лоренса, что отчим хороший, но Лоренс, устремив на младшего брата холодные глаза, сказал:

– Можешь предавать нашего отца, если считаешь нужным, Джейми. Для меня это невозможно. Вероятно, ты поймешь, когда станешь старше. Не волнуйся. Я знаю, тебе трудно.

– Так нечестно! – убежденно заявил Джейми, но Лоренс пожал плечами и ответил, что просто сказал правду, как он ее понимает.

Однажды после смерти матери Джейми проснулся и услышал ужасные, раздирающие душу рыдания, доносившиеся из комнаты Лоренса. Джейми вошел туда, забрался к брату в постель и постарался утешить его. Но Лоренс лежал застывший, как камень, и отказывался говорить. Все, что он сказал, когда Джейми наконец пошел прочь, было:

– Ты же знаешь, это сделал он. Он убил ее, это его вина.

– Не глупи, – ответил Джейми и, изрядно напуганный яростью, звучавшей в голосе брата, вернулся в свою комнату горевать в одиночку. Он так толком и не понял, что́ Лоренс имел в виду.

Но Роберт понял.

– Она умерла из-за тебя, – так начал Лоренс. – Она умерла из-за твоего ребенка.

– Лоренс! Ты говоришь чудовищные вещи. – Но чувство вины всколыхнулось у Роберта внутри; та же самая мысль не только приходила ему в голову – она преследовала его во время бодрствования, заполняла его сны.

– Твоя мать умерла от потери крови, – твердо сказал он, пытаясь подавить дрожь в голосе. – Я понимаю твое горе и даже твой гнев, но, пожалуйста, не выдумывай здесь злого умысла.

– Какой там злой умысел, – возразил Лоренс, – простой случай причины и следствия, скажешь – нет? Ты трахнул ее…

– Лоренс! Как ты смеешь говорить со мной подобным образом? Немедленно извинись.

– Извиняюсь за то, что употребил непристойное слово, – произнес Лоренс, голос его был очень спокоен и холоден, – но не за действие, которое это слово описывает. Из-за тебя она забеременела, хотя была уже не молода и не вполне здорова для таких дел, и в итоге она умерла. Не могу понять, как ты способен уклоняться от признания своей вины.

Роберт молчал.

– В общем, – заключил Лоренс, – я надеюсь, что после похорон, на которых, ясно, должны соблюдаться приличия, мы с тобой больше не увидимся. У меня нет желания ни видеть тебя, ни говорить с тобою.