Текст книги "Не ангел"

Автор книги: Пенни Винченци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Да, – сказала Селия, – могу представить. Вот беда-то. Когда… должны забрать ребенка?

– Я так думаю, в следующий вторник. А ММ вернется сюда.

– Ты видела его? Он… как он выглядит?

– Как все новорожденные, – сухо ответила графиня и положила трубку.

Для ребенка подыскали хороший дом – так сказала ММ дама из агентства по усыновлению, навестившая ее в пятницу, – очень славную семью из Биконсфилда. Чета уже пожилая, так что мужу не придется идти на войну. У них восхитительный дом, они будут отличными родителями, нет никаких сомнений. Они придут посмотреть на дитя и, если все будет хорошо, заберут его с собой во вторник.

– Хорошо, – сказала ММ, – поскорее бы.

Она чувствовала себя очень несчастной, на третьи сутки после родов у нее начались сильные боли – грудь ломило от прибывавшего молока. Грудь ей перетянули, но стало еще больнее.

– Приготовьтесь к тому, что придется потерпеть, – сказала старшая сестра, которая, понятно, сильно невзлюбила ММ, – но через день-два молоко уйдет. Ребенок прекрасно обходится без него. Похоже, он вовсе не нуждается в вас.

– Вот и отлично, – заявила ММ, но почему-то ей хотелось плакать.

В понедельник утром миссис Билл занималась уборкой, когда в дверь постучали. Это был почтальон. Он протянул ей письма: одно, в большом конверте, пришло от поэтессы – миссис Билл узнала ее по почерку. Поэтесса никогда не присылала своих сочинений в издательство, объяснив ММ, что боится, как бы их не потеряли. Миссис Билл положила письма на стол, чтобы рассортировать их немного позже, и вернулась к уборке.

Селия чувствовала себя неважно. Ее донимала пульсирующая боль в спине, тошнота и отчаянная усталость. Неудивительно: ей приходилось теперь справляться одной и со всем домашним хозяйством, и с издательством. Вот и Трумэн собрался в армию. Ей будет страшно не хватать его, если шофер уйдет, он так много для нее делал. Служба доставки продуктов прекратила свое существование, и Трумэн обеспечивал все заявки на бакалею и мясо, а кроме того, доставлял продукты по адресам и ежедневно отвозил ее на работу и забирал обратно. На выходных Селия побывала у ММ и пришла в отчаяние. Та была враждебно настроена к ребенку, а с Селией держалась очень неприветливо. Селия не была вполне уверена, но ММ, возможно, винила и ее. Конечно, ММ очень страдает, хотя глаза ее оставались сухими. Селия спросила ММ о ребенке, и та резким тоном ответила, что даже не взглянула на него с момента его рождения, да и зачем? Все это очень огорчало Селию. Она видела ребенка ММ, держала его на руках. С каким удовольствием Селия взяла бы его домой сама! Но она прекрасно понимала, что не может сделать этого. Позже, за чаем, мать прочла ее мысли.

– Твой дом не приют для беспризорных, Селия, – сказала она резко. – Я полагала, что ты уже получила урок.

В конце концов, неблагодарное это дело – весь день трястись в машине, вместо того чтобы лежать в постели и отдыхать. Селия погрузилась в работу над своим текущим проектом – новым каталогом детской литературы. По иронии судьбы все, что она давно предлагала издать, но всегда получала отказ, теперь осуществлялось, и не в последнюю очередь потому, что Оливер был на фронте. В это время зазвонил телефон.

– Слушаю?

– Миссис Билл на проводе, леди Селия. Говорит, срочно.

Миссис Билл, казалось, едва переводила дыхание. И была чем-то очень расстроена.

– Доброе утро, леди Селия. Как поживаете?

– Очень хорошо, спасибо, миссис Билл. А вы?

– Пришло письмо, – сказала миссис Билл.

– Письмо?

– Да. От… от мистера Форда.

– Мистера Форда? Но, позвольте, миссис Билл, этого быть не может, он же… он же погиб.

– Я знаю. Должно быть, застряло где-то в пути. Но письмо от него, это так, совершенно точно. Штемпель Франции, и почерк его.

– Вы уверены? Оно не от командира? Они же всегда пишут в таких случаях, вы знаете.

– Нет, – твердила миссис Билл, – нет, точно нет. Я бы его по почерку все равно узнала.

– О господи, – проговорила Селия, – я… мне кажется, вам надо бы…

– Леди Селия, я не смогла. Просто не смогла.

– В таком случае, – решившись, предложила Селия, – везите его ко мне. Я пришлю за вами Трумэна. Нет, лучше поступим иначе – вы можете взять такси? Так будет быстрее. Я заплачу.

– Да, – согласилась миссис Билл. – Да, хорошо.

Когда она вручила письмо Селии, та взглянула на него. Селия была абсолютно уверена, что должна вскрыть его и затем решить, как поступить. Обстоятельства были критическими, и если в письме что-то не то, тогда при нынешнем душевном состоянии ММ ему лучше навсегда затеряться. С другой стороны, если там что-то хорошее…

– Я собираюсь вскрыть его, миссис Билл, – заявила Селия. – Знаю, это может показаться дурно, но…

– Нет, леди Селия, – ответила та, – если это сделаете вы, то нет. Это вовсе не будет дурно.

Селия надорвала конверт. Она пришла в ужас от собственных действий, словно вторгалась в самый тайный интимный уголок жизни ММ. Развернув письмо только наполовину, она помедлила, ее охватил почти физический ужас. Но она доделала начатое, села и прочла письмо до конца, медленно и тщательно. Поначалу она ничего толком не поняла, ее мысли, как и зрение, в прямом смысле просто помутились от волнения, и текст выглядел бессмысленным набором слов. Понемногу строчки выровнялись, и она снова начала читать. Миссис Билл следила за ней. Несколько минут спустя Селия положила письмо на стол и взглянула на миссис Билл, из глаз ее ручьем бежали слезы.

– Что… плохие новости, леди Селия?

– Нет, – сказала та, – нет, не плохие. И мы поступили совершенно верно. Миссис Билл, я должна ехать. Немедленно. В Биконсфилд. Нужно позвонить Трумэну… Хотя нет, ваше такси еще здесь? Мы можем вместе поехать на Чейни-уок, это гораздо разумнее. Нельзя терять время.

Она встала и поморщилась: сильно вступило в поясницу. Миссис Билл заметила это.

– С вами все в порядке, леди Селия?

– О да. Немного болит спина. Вполне обычно при данных обстоятельствах, так ведь? – улыбнулась она. – Идемте же.

Селия довольно медленно взошла по лестнице в дом – боль в спине усилилась. Позвонила в колокольчик, дверь открыл Брансон.

– Вам нехорошо, леди Селия? Вы неважно выглядите, простите за мои слова.

– Все нормально, Брансон. Правда. Но мне очень нужен Трумэн.

– Его нет, леди Селия. Он поехал узнать насчет зачисления в армию.

– О, только не это! Что же делать? Так… так, разберемся. Машина здесь, я выведу ее сама. Мне срочно нужно кое-что доставить и…

– Если бы только я мог водить, леди Селия, я сел бы за руль.

– Знаю, Брансон. Ох, что ж такое… – Снова вступило в поясницу – иначе, резко. Селия ужасно испугалась неожиданной боли. – Брансон, не могли бы вы выйти посмотреть, здесь ли еще миссис Билл. В такси, снаружи? Я просила ее немного подождать.

Но миссис Билл уже не было, и такси тоже.

Ничего не поделать, придется самой садиться за руль и ехать в Биконсфилд. Она знала дорогу, в конце концов, она будет сидеть. Не шастать по офису, как выразился доктор Перринг. Обязательно нужно доставить письмо ММ, непременно. На данный момент это несравнимо важнее всего остального. От этого зависело будущее двух людей и, странным образом, прошлое еще одного человека. Это ее долг перед ММ. С ней все будет хорошо. Обязательно будет.

ММ лежала, пытаясь заснуть, отгоняя мысль о завтрашнем дне, когда вошла младшая сестра.

– Будете ужинать, мисс Литтон? Вам нужно поесть, вы знаете, нужно поддерживать в себе силы.

– Я не хочу ужинать, – сказала ММ. – Я не голодна.

Сестра посмотрела на нее, потом, присев на кровать, взяла ее за руку. Старшая сестра велела ей не связываться с этой бессердечной дамой, но она так остро чувствовала, что ММ совершает ошибку, что не оставляла попыток уговорить ее. К тому же ей было жаль ребенка. Вероятно, он и попадет в хороший дом, но с мамой-то все равно намного лучше. А если его отца убили на войне, то он должен быть матери еще дороже. Она просто не сознает этого. К тому же сестра была абсолютно уверена, что стоит маме только один раз подержать ребенка, увидеть, какой он красивый, она тут же изменит решение.

– Мисс Литтон, – мягко сказала она, – вы точно уверены в том, что не хотите подержать дитя? Он такой чудный и…

ММ резко села в кровати.

– Убирайся! – закричала она. – Сто раз тебе говорить?! Когда ты вобьешь в свою кретинскую голову, что я не хочу этого ребенка? Я не люблю его, он мне не нужен! Пошла к черту!

Молоденькая сестра взглянула на нее и разрыдалась. Она встала и побежала к двери, старшая сестра, услыхавшая шум, перехватила ее.

– Мисс Литтон, – строго произнесла она, – как вы смеете так разговаривать с персоналом? Вы не имеете права, никакого права! Я понимаю, что вы расстроены, но всему есть предел, даже моему терпению. Немедленно извинитесь перед сестрой.

ММ с ненавистью взглянула на нее.

– Прошу прощения, – процедила она сквозь зубы, – за то, что расстраиваю ваших сотрудников. Но она сама расстроила меня.

– К счастью для вас и для нас, завтра вы отправляетесь домой. И никто больше не будет вас расстраивать. Сестра, идите, исполняйте свои обязанности. Ребенок мисс Литтон плачет. Несчастное крошечное существо, – сурово добавила она и сунула ММ какие-то бумаги. – Это вам велела передать миссис Бертон из общества по усыновлению. На подпись. Она сказала, что это будет способствовать тому, чтобы завтра все прошло гладко. Она скоро зайдет к вам.

– Очень хорошо, – сказала ММ.

Она вынула ручку и стала просматривать бумаги. В них все говорилось открытым текстом: от нее требовался отказ от любых притязаний на ребенка, обещание никогда не пытаться входить в контакт с ним и его приемными родителями в течение всей жизни или накладывать какие-то ограничения на его воспитание.

Вошла миссис Бертон.

– Я не вправе сообщить вам, кто его приемные родители или где они проживают, – пояснила она, – и, возможно, будет гораздо лучше, если вы не узнаете об этом. А он не узнает, кто такая вы и где или как можно пообщаться с вами. Он будет носить имя своих новых родителей.

– Да-да, – кивнула ММ, – я все понимаю.

Ей нужно было только подписать бумаги – поставить закорючку и уладить дело, тогда она сможет расслабиться и вернуться наконец к прежней жизни. Вычеркнуть из нее этого ребенка. Никогда больше о нем не думать. ММ была рада, что почти не видела его и никогда не брала на руки, – это сильно облегчало дело. Его не будет в ее памяти, словно и не существовало никогда. Вот чего ей так хотелось.

– Боюсь, о том, чтобы повидать мисс Литтон сию минуту, не может быть и речи, – сказала старшая сестра Селии. – Часы посещения давно закончены, все поужинали и спят. А если я разрешу визит одному, придется разрешить многим.

– Сестра, – попросила Селия, – это очень важно. Мне необходимо срочно повидать свою золовку.

– Я не могу, у нас такие правила. Что бы это ни было, придется подождать до утра.

Боль пронзила Селию, словно ее тело затянули веревкой. Она испугалась, потому что помнила эту боль и хорошо знала, что́ она предвещает. Но Селию это только разозлило.

– Сестра, – резко заявила она, – я желаю видеть мою золовку сегодня, немедленно и требую разрешить мне пройти к ней.

– Я должна спросить позволения у начальства, – поколебалась сестра.

– Слушайте, не валяйте дурака, – разозлилась Селия. – Я не вторгаюсь ни в тяжелую операцию, ни в сложные роды, насколько мне известно. И хочу напомнить вам, что ваша патронесса – подруга моей матери, леди Бекенхем, и ей крайне не понравится, если она узнает, что меня не допустили к золовке.

Сестра пристально и тревожно посмотрела на Селию: начальница уже дважды устраивала ей нагоняй за то, что она якобы не уважала желания мисс Литтон. Патронесса рассчитывала на приглашение в Эшингем, чтобы обсудить планы об устройстве там госпиталя, а возможно, и поучаствовать в самом предприятии.

– Хорошо, – согласилась сестра, – только пойду посмотрю, готова ли мисс Литтон принять вас.

– Я иду с вами, – сказала Селия. – Если не возражаете.

– Мисс Литтон, мисс Литтон, проснитесь, пожалуйста. К вам пришли.

– Пришли? О нет, слишком поздно, я устала.

Должно быть, это леди Бекенхем – страшная женщина. Но она, по крайней мере, понимала ситуацию и была единственным человеком, который не пытался убедить ММ изменить решение о судьбе своего сына.

– Животные так тоже поступают, – сказала она тогда, несколько неловко похлопав ММ по руке, – и принимают чужих детенышей. Овцы в основном. Если ярка привыкает к новому ягненку, его запаху, она принимает его точно так же, как и его настоящая мать. Так что не беспокойтесь.

ММ уловила скрытое издевательство, но ей даже понравилось сравнение с овцой: оно подействовало на нее успокаивающе. Все равно сейчас у нее не было никакого желания видеть леди Бекенхем. К тому же она пока не подписала бумаги. А надо бы. Она с трудом села на кровати и выпила немного воды.

– Я не желаю никого видеть, – сказала она, – кто бы это ни был. Передайте мои извинения. А если вы немного подождете, то заберете вот эти анкеты. Я сейчас подпишу.

– Привет, ММ.

Это была Селия. Но что это с ней? Бледная, с распахнутыми глазами. Она что-то протягивала ей – письмо.

– ММ, прочти скорее. Пожалуйста. Я хотела, чтобы оно попало к тебе как можно быстрее. Сестра, не могли бы вы принести мне воды? Что-то мне… нехорошо. И подайте стул, пожалуйста, не сочтите за труд.

Сестра издала некий звук наподобие фырканья и вышла из комнаты.

Селия тяжело опустилась к ММ на кровать – ей явно было плохо, боль не утихала, но ММ не замечала этого. Она ничего не замечала. Она сидела, читая письмо, которое привезла Селия, и губы ее при этом бесшумно двигались. Она перечитала письмо несколько раз, а когда закончила, отложила его и, откинувшись на подушку, улыбнулась.

– И в то же время она плакала, плакала в три ручья, – рассказывала потом младшая сестра остальным сестрам, – а потом, спустя минуту или две, сказала: «Принесите мне, пожалуйста, ребенка, немедленно!» А старшая сестра ответила ей, что не может, потому что он спит, и я ей тоже об этом говорила, а она заявила, что неважно, спит он или нет: она хочет увидеть его, и, если мы не дадим, тогда она сама пойдет и возьмет своего сына. Пришлось мне пойти и принести его. Старшая сестра пришла в ярость. А та взяла ребенка и давай гладить по головке, нескладно, если уж говорить по правде, и целовать его, и все плакала и причитала, что виновата и что любит его, снова и снова. Ну просто умиление. А потом та вторая леди, которая привезла письмо, лишилась чувств, и старшая сестра послала за доктором. Но похоже, теперь эта леди сама потеряет своего ребенка. Вот ведь печаль какая!

Глава 11

– Мод, пойдем, моя милая, папа покажет тебе чудесный новый дом, который он для тебя построил.

– Прямо для меня? – Мод смотрела на отца широко открытыми глазами – совершенно зелеными, без тени голубого.

– Нет, я там тоже буду жить, если позволишь. И Джейми иногда тоже. И няня, конечно, и кое-какие слуги. Мне кажется, тебе там понравится, он стоит на замечательной улице, которая называется Саттон-плейс, на Ист-Ривер.

– На реке? Мы можем покататься на лодке?

– Ну, только не на Ист-Ривер, – засмеялся Роберт. – Но на выходные я подыскиваю для нас место на Лонг-Айленде. Вот там мы сможем покататься.

– Почему нам нужно уехать из этого дома?

– Он для нас великоват, милая. Для нас с тобой.

– И для Джейми.

– Да. Теперь пойди к няне и попроси одеть тебя. Я тебя подожду, и мы поедем.

Мод уже исполнилось четыре года. Это было нежнейшее создание, не то чтобы очень красивое, но необычайно привлекательное – с рыжевато-золотыми волосами и серьезным личиком. Они с отцом были искренне преданы друг другу. Мод росла не по годам смышленой, но не избалованной. Роберт, насколько мог, избегал баловать ее, боясь, как бы она не стала похожа на старшего брата. С самого начала он был с дочерью строг и того же требовал от няни.

– Я понимаю, что ей без матери трудно. Но в таких условиях еще проще превратиться в дурного ребенка, поскольку все стараются компенсировать ей эту потерю. А в дальнейшем избалованность сослужит ей дурную службу.

Роберту казалось, что самое трудное время миновало. Дженетт существовала для Мод как самое любимое воспоминание, которое Роберт всячески старался поддерживать. Но то был лишь эпизод, вспышка памяти, потому что всю сознательную жизнь Мод провела без матери.

Мир Мод счастливо замыкался на Роберте, няне и Джейми, которых она обожала. Бруеры удачно расширили круг их общения: Джон и Фелисити души не чаяли в Мод, а их сын Кайл принял на себя роль Лоренса как старшего брата. Что не умаляло Джейми в глазах девочки, даже напротив. Поэтому Роберт был счастлив за Мод и спокоен за ее будущее, особенно теперь, когда он построил дом и Лоренс больше не мог обижать их. Единственное, чего он желал, – это чтобы Мод могла познакомиться с остальными Литтонами. В первые дни войны он все еще лелеял надежду свозить ее в Лондон, но торпедная атака немецких подводных лодок на «Луизиану», гибель в море свыше тысячи пассажиров сделали поездку в Англию решительно невозможной. Поговаривали, что это всего лишь вопрос времени и Америка тоже вступит в войну. Американские избиратели, с неохотой сознающие свои патриотические обязанности и благодарные власти за каждый мирный день, единодушно проголосовали в тот год за Томаса Вудро Уилсона как человека, до сих пор уберегавшего их от войны. Роберт, более независимый в политических оценках, чем большинство его соотечественников, пребывал в постоянном беспокойстве за судьбы младших братьев, но был благодарен и судьбе, и президенту за избавление от того кошмара, через который проходили младшие Литтоны.

– Я хочу, чтобы ты переехала ко мне и жила вместе с нами на Чейни-уок, – предложила Селия.

ММ недоуменно посмотрела на нее: вот этого ей хотелось меньше всего. Ей была ненавистна мысль о потере независимости, уходе из собственного дома. Она обожала одиночество, и отказ Джаго переехать к ней послужил существенным условием длительности их отношений.

– По-моему, не очень хорошая идея, – быстро ответила она.

– Но почему? Почему бы нет? Это было бы очень удобно: мы по очереди ходили бы за углем, продуктами и прочими вещами. К тому же теперь, когда детей нет дома, совсем ни к чему каждой из нас оставаться в отдельном большом доме.

ММ ответила, что ее дом совсем небольшой, а Селия возразила, что, по общим меркам, для одного человека он все-таки большой.

– Никто не предлагает тебе продавать его, ты можешь вернуться туда в ту же минуту, как окончится война. А миссис Билл было бы не так скучно, если бы она жила с нами. ММ, я совершенно не потревожу тебя, обещаю, можешь даже есть отдельно в своей комнате, если хочешь.

ММ попросила немного времени на раздумья и наконец согласилась, не столько поддавшись уговорам Селии, сколько из чувства, что многим обязана ей. Конечно, долгая, утомительная поездка на машине в Биконсфилд с драгоценным письмом от Джаго стала если не главной причиной потери Селией ребенка, то, во всяком случае, одной из причин. ММ знала, что никогда, пока жива, не забудет той ночи, когда она сидела и держала своего Джея, припав к нему, не в силах от него оторваться, и снова перечитывала нежные строки.

Возлюбленная моя Мэг!

Я и представить не мог, что буду так счастлив. Только при мысли о том, что ты носишь нашего ребенка, мои глаза наполняются слезами. Конечно, я боюсь за вас, но твердо знаю: когда вернусь домой и увижу вас вместе – мою родную семью, это будет стоить всего того, что каждому из нас пришлось выдержать. Я так горд и так рад, Мэг! Я люблю тебя больше, чем когда-либо, и благодарен тебе от всего сердца за этот чудный подарок – от тебя и от Бога, в которого я начинаю верить.

Любящий тебя Джаго.

P. S. Я хочу, чтобы мы как можно скорее поженились. Не могу допустить, чтобы мой сын – а я уверен, что это сын, – рос маленьким бастардом.

Джаго

P. P. S. Полагаю, его нужно назвать Джеем.

Радость переполнила ММ, растеклась в ней, и любовь тоже, и каким-то неведомым образом заполнила прошедшие несколько страшных месяцев, превратив уныние и отчаяние в счастье и надежду. Джаго не было в живых, но все же он не был потерян для нее, не отверг ее, как ей казалось. Он любил ее и хотел, чтобы она носила его дитя, – и таким образом она снова обрела его. И когда ММ думала о том, как близка была к потере маленького Джея, почти отдав его чужим людям и даже ни разу не подержав на руках этой маленькой частички Джаго, и сделала бы это, не прибудь Селия вовремя, ее переполняли одновременно ужас и благодарность. Но было одно страшное «но»: Селия в результате потеряла свое дитя, которого так хотела, которого так ждал Оливер, – символ продолжающейся жизни, их совместной счастливой жизни вопреки войне. Селия, со свойственной ей дерзкой отвагой, рисковала ради ММ собственным ребенком, и риск оказался слишком велик.

– Оставь, пожалуйста, – ответила Селия ММ на следующий день, когда, бледная и изнуренная, лежала после долгой ночи, во время которой родилась и через час умерла ее недоношенная девочка. – Это все равно случилось бы, я все делала не так, доктор Перринг давным-давно велел мне лежать. Вчера, вставая, я поняла, что это неизбежно. Я долгое время игнорировала все сигналы своего организма. Если кто и виноват, так это книги, которые мы таскали на прошлой неделе. Пожалуйста, не вини себя, ММ. Я очень рада за тебя.

Но храбрость покинула Селию, когда позже, после горестной регистрации смерти, похорон и извещения Оливеру, она сломалась и плакала дни напролет. Мать утешала ее в Эшингеме со свойственным ей бесцеремонным сочувствием, а ММ с Джеем пока жили в «голубятне», стараясь не попадаться Селии на глаза. ММ понимала, что один только вид чужого здорового ребенка будет сейчас Селии не по силам.

Вот здесь она ошибалась. Как-то днем Селия приехала, настроенная весьма решительно, и потребовала показать Джея.

– Я хочу по-настоящему познакомиться с ним, он столько для нас всех значит. Дай мне его, пожалуйста, ММ, мне хочется его подержать.

И ММ, немного помедлив, передала ей Джея, который уже набирал вес и изображал на личике нечто, что ММ называла улыбкой, хотя все в один голос говорили ей, что в три недели от роду такого не бывает.

Селия прижала кроху к себе и, взглянув на ММ поверх его маленькой темной головки, сказала:

– ММ, для меня он особенный. Уверяю тебя. Да, я плачу и ничего не могу с этим поделать, но я не знала Джаго, а вот так узна́ю его. Я хочу постоянно видеться с этим пареньком, ведь столько сил отдано, чтобы он остался с нами. Ты только посмотри, какой он красивый! Скорее бы его увидели все остальные.

Внешне Селия храбрилась, но и после возвращения в Лондон ММ несколько раз видела, как она беспомощно всхлипывает.

– Только не утешай, – сказала она довольно сердито, – для меня это хуже нет. Я справлюсь. Будем лучше работать до упаду. Работа меня всегда излечивала. Кстати, и за Оливера я не буду так тревожиться.

Уважая горе Селии и ценя ее храбрость, ММ в конечном итоге согласилась жить с ней на Чейни-уок, взяв с собой маленького Джея, миссис Билл и Дороти Дженкинс, веселую, легкого характера молодую женщину, которую наняла ухаживать за Джеем. Но долго это не продлилось.

В начале 1915 года немцы совершили несколько налетов на побережье, но первая воздушная атака на Лондон произошла только в начале лета. Селия постоянно смотрела на небо и трепетала при виде цеппелинов, висящих над городом, – прожекторы высвечивали их сигарообразные тела. Неторопливое, на вид плавное движение дирижаблей было таким обманчивым и, казалось, совсем не сулило того, что случалось потом: неистовый гул, оглушающий грохот и огонь, а затем… страшные взрывы бомб. Жертвы бомбежек были малочисленны, но многие здания оказались разрушены, и все понимали, что это не в последний раз. Жители города были сильно напуганы. На следующий же день Барти, близнецы и Джей вместе с нянями немедленно отправились в Эшингем.

Моя дорогая!

Теперь, оглядываясь назад, я удивляюсь тому, что́ нам говорили в Колчестере об окопной войне. Четыре дня на передовой, четыре дня под прикрытием артиллерии, восемь дней в запасе и четырнадцать дней отдыха – такова была теория. Звучало мрачновато, но терпимо. Сейчас, при острой нехватке людей, здесь можно пробыть неограниченное время. Говорят, что батальон полка «Блэк уотч»[15]провел на передовой сорок восемь дней. Мы пока здесь двадцать. Люди истощены, но, что удивительно, моральное состояние хорошее. Один за всех и все за одного. Мы сидим в довольно сносных окопах с деревянными настилами. Есть даже жаровни, которые разжигаются в сумерки в помещениях для офицеров. Роскошь! К тому же мы находимся примерно на глубине десяти футов, поэтому чувствуем себя вполне безопасно.

Самое противное, во всяком случае ночами, – это газ. Боже, вот жуткая штука! Газовая атака – настоящий кошмар. Но опять же, пока все хорошо. Раньше было гораздо хуже: каждый день по пояс в грязной жиже и никакой возможности просушить одежду. И конечно, жуткие окопные вши, несколько моих бойцов подцепили их. А самых больных признали негодными. Их ноги попросту гнили в постоянной сырости, и началась гангрена.

Самое главное здесь, на передовой, – это моральная стойкость. А иначе падает боевой дух, исчезает храбрость. Ах, дорогая моя, где те дни, когда я ходил по сухому чистому дому, принимал ванны, носил чистую одежду и все заботы, способные потревожить мой сон, сводились к «Литтонс» и его новому каталогу. Неужели это было?! Только мысли о тебе позволяют мне вспомнить прежнюю жизнь.

Я люблю тебя, дорогая, очень сильно. Скажи детям, чтобы писали мне, я обожаю их письма, они поддерживают во мне веру. И я страшно обрадовался их фотографиям, чудесно было увидеть маленького Джея. Он совсем не похож на Литтона. Именно с частицей тебя, дорогая, я хожу в бой: медальон с твоим локоном и твоей фотографией всегда в моем нагрудном кармане, и я каждый раз касаюсь их, когда выхожу из окопа. Это мой амулет, он хранил меня все это время.

Заканчиваю писать, уже поздно, а день здесь начинается рано. По крайней мере, не нужен будильник!!!

Вся моя любовь с тобой.

Оливер

Селия прочла письмо сначала быстро, а потом медленно, как делала всегда, затем поцеловала его, сунула в кожаную сумку и спустилась вниз в утреннюю комнату, где ее уже ждал поднос с чаем и тостами. Завтраки прежних дней с бесконечным переч нем блюд из яиц, бекона, почек и колбасы, выстроившихся рядком на буфете под серебряными крышками, фрукты, кофе, горячие булочки, горки сливочного масла, горшочки с мармеладами и джема ми – все это казалось сейчас просто фантастикой. Сильно ощущался недостаток продовольствия, цены резко подскочили, шли постоянные разговоры о введении карточек как единственном справедливом решении. Женщины часами стояли в очередях за продуктами.

Кухарка Селии каждое утро отправлялась в магазин, заранее занимая очередь. С тех пор как горничные ушли работать на фабрику, она с истинным рвением исполняла свои обязанности. Весело объявив, что на кухне дел не так уж много, кухарка вызвалась помогать Селии с уборкой. В этом отношении Селии просто повезло, потому что кухарки многих ее друзей негодовали, если им поручали уборку дома. Кухарка и Брансон следили за домом, а втроем с Селией они поддерживали и сад, так что он выглядел аккуратным и ухоженным. Трумэн ушел на фронт, и Селия сама садилась за руль в тех случаях, когда общественный транспорт ее подводил. Селия приобрела новый «пежо», который очень ей полюбился, этой машине требовалось гораздо меньше бензина, чем «роллсу», поставленному пока в гараж в Эшингеме.

Горничная Селии попросила расчет и отправилась на курсы медсестер. Селия спокойно отпустила ее, поручив ей вести дневник, который можно будет опубликовать после войны. Селия теперь сама следила за своей одеждой и сама стирала ее. Она обнаружила, что глаженье – до сих пор неизвестное ей занятие – очень успокаивает, и часами простаивала у гладильной доски, разглаживая платья, юбки и блузки, отделанные кружевом. Она по-прежнему любила одежду и старалась одеваться разнообразно. ММ же оставалась верна своей «униформе». Селии нравилась новая укороченная модель юбки: и за вид, и за практичность, и за то, что она приоткрывала ее бесспорно стройные ноги. Ее также восхищала простота новых фасонов пальто и жакетов. Но в редких случаях, отправляясь куда-нибудь вечером, Селия все же надевала длинные платья, отделанные кружевом, бархатные накидки, туфли на высоком каблуке и часами укладывала волосы.

– Приходится продолжать заниматься тем, что для тебя значимо, – говорила она ММ, – и делать это как можно лучше. Иначе жизнь становится совершенно неузнаваемой.

А тот факт, что жизнь становилась совершенно неузнаваемой, Селия упорно отказывалась признавать – это не отвечало ее упрямому оптимизму.

В школе после возвращения Джайлзу стало не лучше, а еще хуже. Над ним продолжали издеваться, у него по-прежнему не было друзей, и он ощущал себя в равной степени бездарным и в крикете, и в футболе. Еда, и до того плохая, стала просто отвратительной; а хуже всего оказалось то, что сменился штат преподавателей. Почти все молодые учителя ушли на фронт. Их место заняли преподаватели значительно старшего возраста или дамы средних лет с комплексом «старой девы», что не только привнесло скуку в обучение, но и проявилось в их еще большем неведении относительно того, что происходило прямо у них под носом. В результате пошатнулась общая дисциплина и усилилась власть старост-префектов и фагов. Джайлз был в отчаянии, его страдания усугублялись постоянным страхом, что отец может погибнуть, а в случае если нем цы выиграют войну, они заколют всех детей и сожрут их.

Никто на самом деле не верил в победу немцев, но поздно ночью, когда гасили свет, мальчишки начинали рассказывать всякие ужасы, особенно Кларк – один из самых противных префектов. Он якобы слышал от верных людей, что немчура ловила бельгийских детей и вырывала им языки, прежде чем поджарить живьем на вертеле.

Джайлз боялся заснуть от страха, что ему приснятся все эти кошмары, но бодрствовать, лежа в темноте и постоянно прокручивая в голове эти ужасы, было еще хуже. А потом он переключался на мысли об отце, который сражался с этими страшными извергами, и раздумывал, что с ним произойдет, если его не убьют, а возьмут в плен и подвергнут пыткам.

А потом случилось нечто еще более ужасное. Как-то утром всех учеников собрали в зале, и директор сообщил, что у него для них есть одна печальная новость. Мальчики в страхе переглянулись. Раньше некоторых из них уже вызывали поодиночке в кабинет директора, и несколько минут спустя они появлялись оттуда в слезах, потому что им сообщали о гибели их отцов или старших братьев. Но зачем собирать всех? Может, вся наша армия уже разгромлена, немец победил и идет сюда?