Текст книги "Не ангел"

Автор книги: Пенни Винченци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Самая моя горячая любовь – тебе, моя дорогая. Не проходит ни единого мгновения, чтобы не думал о тебе и о том, насколько ты мне дорога.

Оливер

Мэг, любимая!

Пишу коротко, нет времени. Я жив-здоров, дела не так уж плохи. Еда паршивая, и мы немного устали, а в остальном нормально. Казармы неплохие. По большей части это амбары на грязных фермах, хозяйственные постройки и палатки в лесу. Мы движемся через отвратительные грязные поля к линии фронта, к траншеям в шести-семи милях отсюда. Прекрасно чувствуешь себя в канаве по пояс в воде. Вполне хватило для моих новых башмаков! Последний участок до траншей стал сложным – открытое поле, изрытое воронками от снарядов, и, хотя была ночь, все озаряла полная луна. Когда мы добрались туда, то и там оказалось не лучше: некоторые траншеи очень мелкие, и пришлось лежать в жидкой грязи, чтобы укрыться. Я попал на глубокий конец траншеи, выходит, повезло. Предполагалось, что мы пробудем там два или три дня, но люди в мелких траншеях не могли выдержать больше двух часов, и командир приказал отходить назад, так как многие из нашего отряда мучились поносом. Чего я тоже избежал. Мы миля за милей натягиваем колючую проволоку против немцев. И это намного лучше, чем крыть крыши в ноябре, скажу я тебе.

Я люблю тебя. Джаго.

P. S. Очень надеемся вернуться домой на Рождество.

Дорогая Мэг, очень, очень хорошие новости. На Рождество точно буду дома. Готовься встречать.

Люблю.

Джаго

Если он действительно приедет домой, подумала ММ, в буквальном смысле прижимая письмо к сердцу, нужно хорошенько подготовиться. Это будет замечательно! Она купит елку, украсит дом, приготовит Джаго подарки. И на этот раз будет счастливой и стойкой ради него. Вот только если бы она сама чувствовала себя немного лучше. Возможно теперь, когда она знает, что он приедет домой, ей станет полегче. ММ раньше никогда не страдала слабым здоровьем, у нее не бывало такой противной постоянной тошноты, вялости и сердцебиения. А теперь еще и месячные прекратились. Она, естественно, знала, в чем дело: наступали возрастные перемены. Она уже какое-то время поджидала их – в конце концов, ей уже сорок лет. С мамой это случилось рано, но у нее был рак. ММ застыла как вкопанная на спуске с Хаверсток-Хилл, куда вышла немного прогуляться. А если это не возраст, а рак? Она встряхнулась. Да нет, конечно. Не может быть. Но надо показаться врачу. И поскорее. Как можно скорее. Даже сегодня, если удастся.

– Я беременна. Что ты об этом думаешь?

– Беременна! О, Селия, я… не знаю, что и сказать.

– И я не знаю, ММ. Я даже не знаю, сообщать ли Оливеру. Он только задергается. Скажет, что мне надо отдыхать, и прочие глупости. А я же не могу сейчас себе это позволить.

– Ох, Селия! Мне так… так жаль… – беспомощно добавила ММ, надеясь, что это подходящие слова.

Хотя Селия и была встревожена, выглядела она чрезвычайно бодро. А что ей оставалось делать? Она все встречала с высоко поднятой головой, ничто ее не пугало. Справится и с этим, и со всем прочим, что бы ни случилось. Ее стойкость была неимоверной. ММ тоже была храброй, практически во всем, но беременность пугала ее. В ее сознании беременность была неразрывно связана со смертью: в основном из-за Джаго и трагической судьбы его жены Энни, но также и потому, что бедная Дженетт тоже умерла от этого. И ММ не могла забыть, как тогда на полу в офисе, в луже крови нашла Селию, у которой случился выкидыш. Почти каждый день ММ благодарила Бога, что ей не пришлось подвергаться подобному кошмару.

– Прости, ММ, – сказала Селия, – я не должна была тебя тревожить. В конце концов, какое это имеет значение, когда каждый день убивают людей. Ой, прости меня, ММ, я имела в виду… Ради бога, не плачь, не надо…

– Все нормально, – сказала ММ, усилием воли взяв себя в руки и сумев улыбнуться Селии. – Пожалуйста, не думай обо мне. Все это не столь важно.

– Конечно важно, ММ. Это… то есть… ты… твой… – Ее голос затих. – Прости, ММ, мне не надо было спрашивать…

– Как раз ты имеешь полное право спрашивать, – пояснила ММ. – Более, чем кто-либо. Мне надо было давно сказать тебе, и я виновата, что этого не сделала. Мой друг, мистер Форд, с которым ты однажды уже встречалась…

Селия тактично кивнула, словно встречала Джаго на ланче литераторов.

– Он сейчас во Франции.

– Во Франции…

– Да. На фронте.

– ММ, мне так жаль. Очень жаль. А он… Боже мой, какой, право, идиотский вопрос…

– Он жив и здоров, – твердо сказала ММ, – и постоянно мне пишет. Конечно, все это очень тревожно. Но он точно жив и здоров. И, надеюсь, на Рождество приедет домой. Тогда я тебе сообщу, – добавила она.

– ММ, ты вовсе не обязана…

– Я так хочу. Ты так… помогла нам в тот день, нам обоим. Как хороший друг.

– Могу только порадоваться, что все хорошо закончилось. Ведь заранее не угадаешь. И он мне очень понравился, ММ, я подумала, что он… невероятно…

– Поговорим о тебе, – уклончиво прервала ее ММ. Рассказывать Селии о том, как он служит, – одно дело, обсуждать его личность – совсем иное.

Селия покраснела, поняв, что сказала лишнее.

– Прости, ММ. Да, я и моя беременность. Вот, право! – Она на секунду задумалась, а затем добавила: – Думаю, что не стану пока говорить Оливеру. Не перед его отъездом. Он уедет гораздо более счастливым, если не будет волноваться обо мне. А там, бог даст, как-нибудь справлюсь. Возможно, я даже и не увижу его, до тех пор пока… – Ее голос слегка дрогнул, затем выровнялся: – Пока не родится ребенок. Это будет разумно, так ведь?

– Пожалуй. Когда… когда ты собираешься?..

– Рожать? Сейчас, дай-ка подумать. В июле. Еще далеко. В Рождество ничто меня не выдаст, разве что, возможно, тошнота, которую я уж как-нибудь да объясню. Ох, ММ, дорогая, и зачем я такая плодовитая!

– Наверное, это трудно, – вежливо заметила та. И вновь подумала: какое счастье, что в числе ее проблем не было хотя бы этой.

11 ноября

Мэг, любимая!

Нам сказали, что военные действия пока прекращены. Какое-то время крупных наступлений не будет, так что можешь перестать волноваться обо мне. Мы находимся в лагере отдыха, и теперь я могу сообщить тебе, что тут была чертовски кровавая драка. Убили нескольких офицеров. Должен сказать, здесь неплохая команда офицеров – все храбрецы и очень хорошо относятся к нам, солдатам. Я о них слова плохого не слыхал. Честно говоря, сперва я сильно сомневался, видя, как они разъезжают в вагонах первого класса и все такое прочее, в то время как нас держали, будто стадо скота, но мы вверяем им свою жизнь, и они, как могут, стараются ее сберечь. Во всяком случае, «искренне твой» вышел без единой царапины. Похоже, мне везет. Старшина сказал, что не бывает везучих солдат, бывают только хорошие. Коли так, стало быть, я чертовски хорош. С Рождеством все более-менее ясно. Не знаю, сколько мы пробудем здесь, знаю только, что здесь спокойно.

Я люблю тебя, Мэг.

Джаго

Дорогая Селия!

На Рождество я приеду домой. Надеюсь, для меня найдется местечко за твоим столом. Или хотя бы под елкой! Меня бы устроило хорошее старомодное семейное Рождество с твоим выводком. Я много думал о них. Славные у тебя детки. Передай Оливеру, что тут все хорошо, даже отменно весело, но что ему понадобится изрядный запас теплого белья.

С любовью,

Джек.

– Здравствуй, мам.

– Ах… Барти! Я не слышала, как ты вошла. Как поживаешь, дорогая?

– Спасибо, очень хорошо, – вежливо сказала Барти.

Превращаться в вежливую незнакомку для матери Барти терпеть не могла. Да и мальчишки ее дразнили. Называли кралей. Это было ужасно обидно.

– Ты прекрасно выглядишь. Леди Селия с тобой?

– Нет. Она привезла меня сюда и уехала в офис на один-два часа.

– Но она зайдет, когда будет забирать тебя? Ох, тогда мне нужно привести дом в порядок, вымыть пол.

– Мам! Не глупи. При чем тут пол?

– Как это при чем, если леди Селия приедет!

– Я думаю, – сказала Барти, – у нее сейчас есть тревоги поважнее твоего пола. Уол идет на войну.

– Да что ты! Вот ужас, жалко-то как! А где он сейчас?

– На учениях где-то в Англии. Она сама тебе расскажет, когда вернется, я уверена. А папа… Он что-нибудь говорил об этом?

– Нет, что ты, дорогая. Куда ему идти. Он больше нужен здесь. Поддерживать очаг, как он говорит. На войне уже много народу, к тому же он слегка староват – ему ведь за тридцать, так что, может, его и вовсе не возьмут. Какая нужда всем-то туда спешить, в конце концов?

– Да никакой, – ответила Барти, – конечно, никакой. А где он? Я хотела бы с ним повидаться.

– Ушел, милочка. В рабочий клуб. Он теперь оттуда не вылезает.

– А что он там делает? – озабоченно спросила Барти, надеясь, что клуб не такое место, где можно хлебнуть пива.

– А, наверное, в снукер на бильярде играет. В карты. Играет, в общем.

– Понятно. А почему он не остался дома?

Было обидно, что отец, как всегда, не стремился повидаться с ней.

– Ну, он ведь не знал, что ты приедешь, – осторожно пояснила Сильвия. – Конечно, он огорчится, что пропустил твой приезд. Да что ж это я, надо же прибраться, Барти. Марджори, иди помоги мне! Смотри, Барти приехала, а потом и леди Селия приедет, надо, чтоб у нас тут было чисто.

– Так пусть Барти сама тебе и поможет, – дерзко крикнула Марджори.

Она даже не поздоровалась с сестрой. Она стала крупным нескладным ребенком, копией отца, и из всех детей наиболее враждебно относилась к Барти, не скрывая этого. Мальчишки могли дразнить Барти кралей, болтать о ее манере разговаривать и одеваться, но, по сути, оставались добродушными. Марджори же страстно ненавидела Барти за ее счастливую судьбу. Она много раз спрашивала у матери, нельзя ли им с Барти поменяться местами.

– Мам, почему именно она живет у леди Селии, почему не я, если все дело в том, чтобы тут стало посвободнее, а тебе полегче?

Сильвия как можно строже ответила дочери, что леди Селия всегда любила Барти и не захочет менять заведенный порядок.

– И кроме того, она уже сделала из Барти юную леди, а с тобой ей придется начинать все сначала.

Это откровенно бестактное объяснение отнюдь не способствовало тому, чтобы примирить Марджори с существующим положением дел.

– Да, конечно, я помогу. Как поживаешь, Марджори?

– О, очень хорошо, благодарю вас, ваша милость, – елейным голосом ответила та. – Прошу прощения, но мне нужно сделать звонок. Прошу покорнейше меня извинить, ваша милость.

– Марджори, – сказала Барти, – не кривляйся. Почему ты так относишься ко мне? Я же твоя сестра.

– Да кто бы мог подумать, глядя на твою одежду и слыша твою речь, что ты моя сестра? Так вот, я не хочу быть твоей сестрой, у нас нет ничего общего. Ты мне никто, поняла? Мама, я пошла, мы с Дорин встречаемся возле магазина. – И она, скорчив Барти гримасу, ушла.

– Боже мой, – сказала Сильвия, – что с ней делать, Барти?

– Ладно, бог с ней, – глотая слезы, ответила Барти. – А где мальчики?

Братья редко бывали дома в те дни, когда приезжала Барти, старались не попадаться ей на глаза, раздираемые чувством смущения и враждебности, и виновато понимая – по крайней мере старшие, – что широкая пропасть между ними возникла не по ее вине.

– Играют где-то. Но Билли сказал, что скоро вернется.

– Вот хорошо. Фрэнку понравилась книга, которую я подарила ему на день рождения?

– Понравилась, милочка, даже очень. Я объяснила, что это одна из книг фирмы, которая принадлежит леди Селии, но он, похоже, не придал этому значения. Он хорошо учится в школе, наш Фрэнк. Говорят, он мог бы получить пособие, только смысла нет. Я все равно не смогу купить ему форму, если он пройдет.

– Мама, тетя Селия заплатит за форму. Я знаю, она поможет, – убежденно сказала Барти с тревогой в огромных глазах.

– Ну нет! Я больше ничего не могу брать у Литтонов. Не дело это. Хватит с них тебя.

– Но это может помочь мне, – спокойно объяснила Барти.

– Помочь? Ты о чем? Подай-ка мне вон то ведро, милочка.

– Остальные будут меня меньше ненавидеть.

– Они тебя не ненавидят, не выдумывай.

– Нет, ненавидят. Можно, я попрошу тетю Селию… Мам, что у тебя с рукой? Болит?

– Все в порядке, – поспешно ответила Сильвия. – Повредила немного, когда поднимала бадью с бельем на прошлой неделе.

– Врет! Это отец спихнул ее с лестницы. – То был Билли, он вошел с парадного крыльца.

– Спихнул с… Мам, это правда? Какой ужас! Нельзя позволять ему так поступать.

– Барти, – взглянул на нее с грустью в глазах Билли, – жизнь с этими людьми все мозги тебе перевернула. Как, по-твоему, мать может что-то не позволять отцу?

– Да я… – Глаза Барти наполнились слезами, отчасти из-за слов Билли, но в основном из страха и тревоги за состояние матери. – Я… я не знаю. Но я могу сказать тете Селии…

Билли шагнул вперед и крепко схватил сестру за руку. Он был уже взрослым парнем, ему скоро должно было исполниться шестнадцать. Барти сморщилась от боли.

– Слушай, ты! Только попробуй сказать своей драгоценной тете Селии о наших проблемах, и я сломаю тебе руку. Мы не желаем, чтобы эта леди лезла в нашу жизнь. Она и так уже натворила дел, забрав тебя из дома. Благодетельница тоже.

– Она не забирала меня из дома! – закричала Барти.

Но она знала, что Билли говорит правду. Тетя Селия забрала ее из родительского дома, и, как бы Барти ни желала этого, путь назад был ей заказан.

– Я понимаю, что это возраст, – сказала ММ. – Я просто хотела бы знать, есть ли средства, чтобы облегчить мое состояние.

– Хм… – Доктор Питтс осторожно взглянул на нее. – А нет приливов, потливости по ночам?

– Нет, – ответила ММ, – но…

– Кровянистых выделений?

– Нет, я же сказала вам, что… что у меня прекратились месячные.

– Так, понятно. Гм… мисс Литтон…

– Да, доктор Питтс? – ММ знала его почти всю свою жизнь, он лечил еще ее отца.

– Мисс Литтон, уж вы простите меня, но, думаю… предвижу, для вас это будет потрясением… – Вид у врача был очень серьезный, даже суровый.

«Это рак, – подумала ММ, – вот что это такое. У меня рак, я умру, как мама, прежде чем увижу Джаго». Она собрала все свое мужество и глубоко вдохнула.

– Да? – еле слышно спросила она. – Пожалуйста, скажите мне. Что бы это ни было. Я предпочитаю знать.

– Да, вам просто необходимо это знать, – сказал доктор Питтс. Он еле заметно улыбнулся, потом немного замялся, словно надеялся, что ему не придется продолжать. Затем набрал в легкие побольше воздуха и быстро проговорил: – Мисс Литтон, нет совершенно никаких сомнений, я бы сказал – ни малейших сомнений, в том, что вы беременны.

Глава 10

«Почему именно под Рождество жизнь становится такой драматичной?» – раздраженно думала Селия, укрепляя в сочельник свечи на ветках и исколов все пальцы еловыми иголками. И это Рождество не стало исключением. Оливер был дома, но вечером второго дня Рождества, как раз в День подарков, он должен уезжать, так что счастье оказалось весьма скоротечным, зато усилия выглядеть веселой и беззаботной – огромными.

Оливер и сам бодрился изо всех сил, но, разумеется, был отчаянно расстроен.

– Нам дали некоторое представление о том, чего следует ожидать, – сказал он Селии, – и увиденное нами не слишком приятно. Мягко говоря. Но, – жалко улыбнулся он ей, – придется использовать полученный опыт наилучшим образом. В конце концов, я дома…

– Да, – рассудительно заметила Селия, – в конце концов, ты дома. Нам очень повезло.

За три дня до этого ММ пришла в офис к Селии и сказала чрезвычайно неуверенным голосом, что мистер Форд все же не приедет домой на Рождество.

– ММ, дорогая, – огорчилась Селия, – очень жаль, а почему?

– Похоже, там недостаточно сил, чтобы оборонять французскую линию фронта. И пока не прибудут новые батальоны, было принято решение отправить домой только тех, кто женат, – проговорила ММ так, словно декламировала выученные наизусть строки.

– Да, понимаю, – сказала Селия. – Как же это печально для тебя! Но ты должна прийти к нам на Рождество, тебе нельзя оставаться одной.

ММ ответила, что, скорее всего, не придет, потому что хочет провести этот день в Хэмпстеде, и на несколько часов скрылась в своем офисе. Но за два дня до Рождества она спросила Селию, не будет ли для той большим неудобством, если она все же изменит решение.

– Мои мысли – не самое лучшее общество в такое время, – с неловкой улыбкой призналась ММ. – Наверное, мне лучше будет отвлечься от них на несколько часов.

Селия сказала, что тоже так думает: конечно, пусть ММ приезжает, Джек тоже приедет домой, а уж он-то кого хочешь развеселит. Но на самом деле Селию немного тревожило, что суровая печаль ММ отразится на общем настроении не лучшим образом.

И еще Селия испытывала постоянное напряжение, скрывая от Оливера свою беременность. Муж заметил, что она осунулась, плохо ест, спрашивал, как же он может спокойно уехать, если она выглядит такой нездоровой.

– Оливер, я прекрасно себя чувствую. Правда. У меня слегка расстроился желудок, вот и все. Тошнота и прочие малоприятные вещи. Так что если у меня плохой аппетит, то только от этого. Но сейчас мне гораздо лучше.

– Ты уверена?

– Вполне, вполне уверена. Я хорошо себя чувствую.

На самом деле она плохо спала, как всегда, когда бывала беременна, а потому очень уставала, но тошнота прекратилась, и Селия почувствовала себя достаточно сносно, чтобы притвориться. Слава богу, живот пока не был заметен. В своем решении ничего не говорить мужу Селия была непоколебима, и все же это оказалось непросто.

Ее тревожил Джайлз, который вернулся из школы в странном состоянии. Когда Селия приехала его забирать, он вышел совершенно спокойный, сел в машину, быстро обнял мать и примостился рядом. Всю дорогу домой он сидел, тесно прижавшись к ней и почти не разговаривая. По приезде мальчик сразу же бросился в детскую и приветствовал няню с гораздо большим энтузиазмом, чем Селию. Она объяснила это тем, что дома за ним не наблюдали одноклассники, которых он, видимо, очень стеснялся. Джайлз надолго скрылся в маленькой комнатке Барти и за ужином был очень тихим, но вполне веселым. Однако на следующее утро он пришел к Селии совсем в другом настроении.

– Мама, можно с тобой поговорить?

– Только не очень долго, дорогой. Я уже опаздываю.

– А… Ну тогда вечером.

– Да, так будет лучше.

В тот вечер Джайлз некоторое время сидел рядом с ней, ни слова не говоря и заметно нервничая. Наконец он собрался с духом и выпалил, покраснев при этом:

– Мама, можно мне, пожалуйста, очень тебя прошу, уйти из школы?

– Уйти? Но почему? Ты так хорошо учишься, у тебя великолепная характеристика, и письма твои были такими счастливыми.

– Наши письма читают, – объяснил Джайлз.

– Понятно. Ну, так что же не так?

– Другие мальчишки. Они ужасно обращаются со мной.

– В каком смысле – ужасно? – спросила Селия.

– Они меня дразнят. Все время.

– Милый, в школе всех дразнят. Это неприятно, но ровно ничего не значит.

– Для меня это многое значит, – сказал Джайлз. Голос его задрожал.

– Расскажи мне подробно, что они делают, – внимательно посмотрела на сына Селия.

– Называют меня мерзкими прозвищами.

– Ну, это не так страшно.

– Ты не знаешь, какие это прозвища. И старший ученик, которому я должен прислуживать, кричит на меня и… и…

– Что же он делает, милый? Он ударил тебя?

– Нет, – быстро ответил Джайлз.

Он не решился сказать матери правду. Ведь Джарвис ясно дал ему понять, если Джайлз когда-нибудь проговорится хоть кому-то о том, что они с ним делают, то его жизнь превратится в ад.

– Ну, дорогой. Прозвища – это дело житейское. Мальчики твоего возраста всегда дают их друг другу. А ты, как я поняла, поешь в хоре и начал учиться играть на флейте. Так что все не так уж плохо. А ты подружился с кем-нибудь?

– Я… – Джайлз умолк. Сказать, что у него вообще нет друзей, было бы слишком унизительно. Он не хотел выглядеть в глазах матери полным неудачником. – Я общаюсь со всеми мальчиками, – выдавил из себя он.

– Ну вот видишь. Вы все в одной лодке.

– Да, но, мама, я ненавижу школу, я так несчастен, так скучаю по дому, по тебе и папе, так сильно… и… – Наверное, все же стоит сказать, наверное, надо решиться. Рискнуть, невзирая на последствия, которыми грозил Джарвис. Мама такая умная, она придумала бы, что делать, как со всем этим справиться, а если ей не рассказать, как все скверно, вряд ли она сможет помочь. – Все совсем плохо, – осторожно сказал он. – Другие мальчики… они… они заставляют меня…

– Джайлз, – прервала его Селия.

Она вдруг почувствовала, что очень устала. Всю дорогу домой, сидя в машине, она читала в газетах сообщения о страшных потерях уже за первые несколько месяцев войны: девяносто процентов призванных были либо убиты, либо ранены, либо попали в плен. Девяносто процентов! Один батальон выставил тысячу сто человек, из которых потерял восемьсот. В то утро леди Бекенхем позвонила Селии с мрачной новостью: в семьях их друзей уже убиты несколько человек. И теперь Селия должна была проститься с Оливером, отпустить его туда, где, похоже, смерть становилась полноправной хозяйкой. Ностальгия маленького мальчика по дому казалась Селии такой мелочью.

– Джайлз, милый, – твердо сказала она, – все мы сейчас должны учиться храбро переносить неприятности. Это часть взросления. Идет ужасная война, и папа уходит сражаться за нас всех, понимаешь? И чего мне меньше всего хочется, так это лишний раз беспокоить его перед отъездом. Сейчас не время, дорогой мой. Поэтому я хочу, чтобы ты был смелым и веселым, и не надо, пожалуйста, расстраивать папу. Дальше будет легче, Джайлз. И папа, и твой дедушка, и почти все, с кем мы знакомы, прошли через этот тяжелый период, когда впервые попали в школу. И все выжили. Постарайся это запомнить и приободрись.

Сын некоторое время мрачно смотрел ей в лицо, а затем, не сказав более ни слова, вышел из комнаты и поднялся наверх, в детскую. Позже, испытывая легкие угрызения совести, Селия последовала за ним, но услышала, как он и Барти над чем-то хихикают. Ну и прекрасно, значит, не так уж все плохо, решила Селия и вернулась.

Барти собиралась провести Рождество в своей семье и буквально искрилась от волнения, выбирая для каждого брата и сестренки подарки, пакуя свертки, помогая Селии уложить корзину с продуктами, печеньем и бутылкой портера для отца. Но едва Селия уложила последнюю свечу и занялась свертками, в парадную дверь постучали. Селия сама открыла дверь и увидела на пороге Билли Миллера. Вид у него был очень неприветливый.

– Пусть завтра не приходит, – угрюмо бросил он. – Пусть Барти не приходит.

– Как же так, Билли, почему? Она с таким нетерпением ждет этого!

– Ей не надо приходить, – твердил Билли, – мама больна.

– В каком смысле – больна, Билли?

– Она упала с лестницы. Пришлось звать доктора. Она сломала запястье, разбила голову и сейчас лежит в постели.

– Билли, что ты говоришь? Я хочу пойти к вам повидать ее, может, надо что-то принести?

– Нет, – ответил парень, покраснев и смутившись, – нет, не приходите. Мы сами как-нибудь…

– А твой отец справится? Ему же надо теперь ухаживать за ней и за всеми малышами.

– Прекрасно справится, – ответил Билли. – Я в любом случае ему помогу. Спасибо, – добавил он, как бы спохватившись.

– Ох, Билли, мне так жаль, что это случилось. Пожалуйста, передай маме самый нежный привет. Ты шел сюда пешком? Так далеко!

– Нет, не далеко, – заявил парень, – я быстро хожу.

– Знаю, но ведь на улице холодно. Послушай, давай я отправлю тебя домой на машине. Я тут собрала для всех вас корзину с подарками на Рождество, ты возьмешь ее с собой. Вот беда-то, Барти будет так расстроена. Ее сейчас нет, она пошла в церковь на службу с няней и близнецами. Постой, я вызову шофера, пусть подгонит машину.

– Ну ладно, – согласился Билли.

Паренек стоял на ступеньках, ожидая, пока подъедет машина, и шарил взглядом вокруг: его явно впечатляли размеры дома, холла, елки.

– Вы занимаете весь дом, да? – наконец спросил он.

– Ну… да, – несколько неуверенно ответила Селия и добавила, словно пытаясь оправдаться: – Но нас тут много. Четверо детей, мой муж, я сама и потом еще… – Она хотела сказать «слуги», но запнулась, напуганная собственной бестактностью. «Я становлюсь похожа на маму», – подумала она и торопливо добавила: – Мои родители, мой шурин, и… в общем, тут всегда много народу. А, Трумэн, вот и вы. Этого молодого человека зовут Билли Миллер, он старший брат мисс Барти. Его нужно отвезти домой в Кеннингтон. И еще мне хотелось бы, чтобы вы взяли корзину, которую приготовили мы с Барти. Она внизу, в кухне. Кухарка передаст ее вам.

Корзину уже загружали в машину, а Билли тем временем попивал лимонад из стакана. И тут как раз вернулась Барти. Увидев брата, она радостно вскрикнула и бросилась к нему на шею.

– Билли, Билли, как чудесно, что ты здесь! Как здорово, что ты решил забрать меня пораньше. Я буду готова через минуту, подожди…

– Ты не поедешь, – угрюмо отрезал он. – Мама больна. Она сказала, что ей сейчас не до веселья. Велела поздравить тебя с Рождеством.

– Да? Да, я понимаю.

Селия взглянула на Барти и удивилась, потому что та, казалось, даже не огорчилась, не стала спорить и только сказала:

– Да, ладно. Понимаю. Счастливого Рождества, Билли.

Она привстала на цыпочки, поцеловала его и убежала, очень быстро, перепрыгивая через две ступеньки, по направлению к детским, не сказав даже «до свидания». Провожая ее взглядом, Селия испытала благоговейный трепет перед тем, как девочка семи лет проявляет такую волю и такой железный самоконтроль. Но позже, когда она поднялась к Барти в комнату, та ничком лежала на кровати и безутешно плакала. Селия присела рядышком и обняла ее.

– Барти, милая, не расстраивайся так, – сказала она. – Я знаю, что тебе тяжело, но ничего не поделаешь, твоя мама нездорова. После Рождества поедем навестить ее вместе. А я, – и тут Селия поцеловала Барти, – даже немного рада, потому что завтра мне бы тебя не хватало за праздничным столом.

– Вы не понимаете, – зарыдала Барти, – они отказались от меня. Все. Если бы они хотели, чтобы я приехала, то как-нибудь уж справились бы, да и я могла бы помочь, маме было бы проще. Они навсегда отказались от меня и считают, что я им чужая.

С тяжелым чувством Селия сошла вниз, сердце ее болело за Барти, а в голове царила паника от сознания того, что она сама навлекла на девочку такие недетские переживания.

Рождественский ланч прошел в напряжении, несмотря на то что за столом собралось довольно многочисленное общество. К нему присоединились Бекенхемы, и, к изумлению матери, Селия, как обычно, распорядилась, чтобы в Рождество прислуга сидела за одним столом со всей семьей. Селия посадила леди Бекенхем рядом с Джеком, который, пребывая в прекрасном настроении, так и сыпал историями о победах во Франции и встречах с немчурой. Леди Бекенхем Джек нравился, она с удовольствием слушала его и часто повторяла, как замечательно, что они с Оливером братья.

– Он такой славный малый и, главное, без всяких странностей. А как замечательно он ездил верхом там, в Индии! Бекенхем о нем чрезвычайно высокого мнения.

ММ, бледная и мрачная, сидела между спокойной и серьезной Барти и няней. Она почти не разговаривала, хотя вежливо надела бумажную шляпу и прочла пожелания, адресованные ей и няне. Она съела довольно много гусятины и ветчины, но теперь, когда Оливер внес и поставил на стол чудесный рождественский пудинг, просто гоняла свой кусок по тарелке. Селия наблюдала за ней: бедная ММ, она и впрямь в полном отчаянии. И вдруг та отодвинула стул, довольно спокойно сказала: «Прошу прощения», вышла из-за стола, но в дверях мягкой кучей осела на пол, лишившись чувств. Оливер вскочил, поднял ее на руки и направился с нею вверх по лестнице, попутно давая указания няне срочно вызвать доктора Перринга. Но еще до этого Селия, остолбенев от неожиданности, увидела, что под распахнувшимся свободным жакетом ММ широкий пояс ее юбки расстегнут, и живот под ним поднимается куполом в форме, не оставляющей никаких сомнений.

– Ты все видела? – безразлично спросила ММ.

Она была слишком утомлена и подавлена, чтобы притворяться дальше. Безразлично лежа на подушках в ожидании доктора Перринга, она встретила Селию кислой полуулыбкой и тут же молча отвернулась к окну. Селия села рядом и взяла ее за руку.

– Да, – ответила она, – я видела. Но больше не видел никто. ММ, когда… я имею в виду…

– В мае, – сообщила ММ, – в начале мая, мне сказали.

– Почему ты ничего не… рассказала мне?

– Я и сама узнала всего несколько недель назад. Я думала, это возрастные изменения. А потом – мне было так стыдно, я чувствовала себя так глупо…

– Вот это напрасно. О какой глупости ты говоришь? Это же прекрасно! Я просто убеждена в этом. А что твой… твой…

– Джаго. Его зовут Джаго, – сказала ММ. Тень улыбки скользнула по ее лицу. – Мне как-то не хочется по-прежнему называть его мистером Фордом.

– Какое чудесное имя – Джаго. У нас в словаре оно есть?

– Не думаю, нет.

– Нужно вставить. Так что он говорит?

– Он ничего не знает.

– Не знает? Я думала, что письма на фронт доходят очень быстро.

– Действительно быстро. Но я ему ничего не писала. И не стану говорить ему.

– Как это?

– Не могу. Селия, тебе этого не понять. Он не воспринял бы это положительно, для него это будет невыносимо.

– Невыносимо? Почему, ММ? Прости меня, но я не понимаю, почему он должен испытывать такие чувства.

Селия сидела, держа ММ за руку, пока та рассказывала ей об Энни, о страхе Джаго перед беременностью и деторождением и о собственных опасениях.

– Он пришел бы в ужас и перепугался. А ему и так сейчас трудно. Ты должна понять меня, ты же не сказала Оливеру о…

– Знаю, знаю, но я, конечно, расскажу ему. Когда он уедет, и не будет так волноваться об отъезде, и не сможет настаивать на том, чтобы я бросила работу, и прочей чепухе, вот тогда я напишу ему и сообщу – он будет доволен.

– Ох, Селия, – беспомощно сказала ММ. – Я не знаю, что делать. Просто не знаю.

– Ты должна ему написать. Ты не можешь принимать за него такого рода решения. Это… это неправильно. Это его дитя, точно так же, как и твое. Он имеет право знать о нем.

– Нет, – заявила ММ после долгого раздумья. – Я не могу, Селия. Может быть, потом, когда ребенок благополучно родится, а я выживу… Если выживу.

– Разумеется, выживешь, куда ты денешься? Роды всегда болезненны и неприятны, но при должном уходе не столь и опасны. Жена Джаго умерла, потому что уход был плохой. А хороший доктор наверняка выявил бы все отклонения и сумел бы с ними справиться.

– Не кажется ли тебе, что я старовата для первого ребенка? – спросила ММ.

– Ну, знаешь! Сколько тебе – сорок? И что такого? Ты в прекрасной форме и очень сильная. А как ты ворочаешь эти книги. Кстати, это нужно прекратить, сама понимаешь. Что говорит доктор?

– Да то же и говорит. Что я здоровая и крепкая.