Текст книги "Немного безумия (СИ)"

Автор книги: Павел Журба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2

– Ты слишком всё усложняешь. – глоток водки прожёг мою глотку и выдавил из сморщенных глаз мужские слёзы. Ещё бы они не сморщились, от такой-то лампы над барной стойкой. Её белый свет мог сравниться с божьим приходом, если бы этот скромный парень рискнул посетить доходный дом. – Знаешь, как говорят у меня на родине? «Пан или пропал». И ты выбрал пан.

– У тебя на родине?.. – помнится, я тогда громко икнул. – Джеки, эта пословица людская до мозга костей! Вам, йолям, живущим в мире и гармонии с пичужками, она ни к чему. – мой товарищ знатно напыжился, но спорить не стал. В наших спорах он почти всегда проигрывал.

– Аристарх, есть ещё?.. – Джеки позвал бармена, но тот, по обычаю, ничего не делал или уснул в кладовке на треножном стуле. – Где ж этот старый хрен носится...

– Ищет старую редьку. – под бутылкой спиртного такой юмор казался мне верхом иронии. Странно, что меня не взяли в газету черкать коротенькие анекдоты или похвальбы герцогу.

– Аристарх!.. – полукровка свесился с барного стула и, заглянув под стойку, обнаружил там неоценимый клад. – Восемьдесят девятый год... сколько тебе тогда было, лет пятнадцать? – Джеки без лишней мороки вылил остатки водки на пол, а потом подышал в стакан. Стекло почти моментально запотело. – Прыщи, поллюции и мечты о славе.

– В восемьдесят девятом мне было двадцать три, я отучился на плотника и стругал полено. – не очень-то мечтательно, зато на жизнь хватало. Вспоминая те бородатые годы, можно и старенький фрак найти, а к нему приличный портсигар и даже галстук. Сейчас на мне редко заметишь галстук, последний раз я надевал его на новый год, когда ходил в гости к хозяйке моей квартиры.

Пара пьянчуг за столом чокнулись стаканами и выпили солодовый виски. После очередной рюмки кажется, что нёбо становится неуязвимым под любым градусом.

– Так, значится, и на чём мы остановились? – Джеки надул накрашенные блеском губы, словно самый суровый судья, выносивший смертельный приговор. – Отнёс ты эту несчастную до больницы, а потом... сбежал?

– Нет, нет, не сбежал. – быстро запротестовал мой пьяный разум. – Ушёл.

– Просто ушёл? – чуть покачиваясь на стуле, спросил Йоль.

– Да, просто ушёл. И знаешь, что? – я наклонил голову вперёд и заработал мигрень от лампы. – Ни капли об этом не жалею. – спасительный глоток. – Кто я такой, чтобы из-за глупых догадок чинить препятствия герцогской конторе?

– Ты детектив... по крайней мере, был им до сегодняшнего дня.

– Угу, а вечером я превращаюсь в летучую мышь и пью кровь. – давняя шутка. Наш общий знакомый, а ровно и бармен этого заведения, со страшной силой боится несуществующих вампиров и постоянно вешает чеснок на входе, как бы хозяйка не запрещала ему этого делать. – Твоя кровь самая вкусная, дорогой мой наркоман. – когда чувствуешь близкое поражение, в ход идут упрёки.

– Сегодня ни грамма в носу! – гордо заявил мой единственный знакомый и встал со стола, покачиваясь, как матрос... выпивший пару пинт водки. – На этой прекрасной ноте я с тобой прощаюсь, Джеймс.

– Э-э-э, мы же только начали. – я взглянул на пару пустых бутылок, а потом поднял глаза на часы. Стрелки стояли на отметке десять часов вечера. Незнакомые с баром люди обычно удивляются, когда видят их, правильно идущих, а затем пустоту у забитых досками окон. Никто не любит здесь пить: места мало, в холода, как сегодня, приходится носить куртку или свитер, а двери постоянно открываются под напором ветра. И это я ещё не упомянул запах чеснока изо рта Аристарха.

– Нет, детектив, мне надо идти работать. Если вы получаете свои грязные деньги обманом и ловлей рыжих девиц, то мы, Йоли из резерваций, вынуждены крутиться, как белка в колесе. – Джеки прихватил валяющуюся на одном из столов дамскую сумочку, вытащил оттуда увлажняющую мазь и принялся наводить марафет перед зеркальцем в руке. Не один раз он получал в морду от редких посетителей паба по вполне справедливым и обоснованным причинам, а слово «голубой» он слышит чаще, чем своё выдуманное имя. Но, справедливости ради, стоит сказать, что Джеки в общем-то нормальный парень и любит женщин, только уж больно следит за своим телом и сухостью кожи... ну, и трудится на благо самой древней профессии, а она обязывает держать имидж.

Поначалу я ненавидел Йоля за такой "проститутский" образ жизни, кривился при виде туши для ресниц или щипцов, а если ещё и замечал рядом с ним бигуди, то и вовсе тянулся за кастетом в кармане... Но со временем ко всему привыкаешь, даже к парню с таким набором джентльмена. По правде говоря, не будь старины Джеки, я бы давно повесился от одиночества. Хоть раз в неделю надо выпить в компании.

– Пойдём, я тебя провожу. Заодно развеюсь... – мы оставили бармену на чай, благо деньги у меня теперь водятся, и вышли из помещения в промозглый вечер. На узкой улице пахло дождём и самую малость дёгтем. Совсем рядом с пабом, в паре кварталов отсюда, стоял городской порт. Крики пьяных матросов, крики чаек и крики городской стражи были там постоянным явлением, мешающим местным спать. Мне лично они не мешали: я обычно приходил в квартиру пьяный и уставший.

– Холодно. – пожаловался Джеки, растирая примёрзшие руки. На нём было лишь тонкое рабочее платье и стайка бус, а под ногами высокие каблуки. С ними он почти доставал до моего роста и мы могли смотреть друг другу в глаза, правда, на его расширенные зрачки без слёз не взглянешь и потому я обычно отворачиваюсь, если он на меня смотрит. – Надо было надеть чулки.

– Надо было родиться мужиком и ходить в штанах. – сказал я очевидную вещь и шмыгнул носом. Осенние сопли ловили меня примерно в середине сентября и не отпускали до конца мая. – Неужели нельзя найти обычную работу? Пошёл бы на токарный станок. – ещё во времена моего детства деды не верили в прогресс и «магическое» оборудование, ходили по колдунам и сеяли кукурузу, в то время как рабочий класс постепенно забивал их фермерство в угол точными ударами по корпусу. Сейчас абсолютное большинство города – это солдаты, шлюхи и рабочие. Иногда они меняются местами.

– Станок? Станок, говоришь? – искусственно, как и всё в нём, запротестовал Йоль. – Видишь мои руки, видишь? Кожа, словно шёлк! Таким рукам не по нраву десять часов подряд работать на убой, а потом идти домой и бить жену.

– А если бить только по праздникам?

Мы засмеялись на всю улицу, подрабатывая на полставки вместо будильника. И всё равно, что сейчас ночь на дворе и люди спят, лично мне веселей некуда.

С горем пополам, кое-где на карачках, мы добрались до главной достопримечательности в городе – улицы красных фонарей. Обычно, если место сгнило с головы, то единственной интересной его частью являются бордели и пабы. Какова ирония, что в большинстве городов действительно больше ничего и нет кроме паба, где можно нажраться, как свинья.

– Ну, дальше я как-нибудь сам.

– Уверен? В прошлый раз тебя избили прямо перед входом. – и мне пришлось тратить свои кровные на мазь от гематом, потому как все деньги йоля ушли какому-то барыге.

– Сейчас у нас усиленная охрана. – мы пожали друг-другу руки и разошлись по своим углам. Джеки в «Красную девицу», а я к себе домой.

Самым нелюбимым моим делом являются прогулки по городу. Не из-за слабых ног, а из-за вопиющего страха отхватить в бубен чего лишнего. Тёмные кварталы, разбитые фонари с выкраденными лампочками и редкий, но от того не менее пугающий вой собак, что дерут соседских котов, настораживает и заставляет как бы невзначай ускорить и без того быстрый шаг.

Получается, до доходного дома я почти бежал, хлюпая по дождевой воде на брусчатке.

– Мистер... мистер!.. – я выхватил складной нож и моментально спрятался за мусорный бак, стоящий у заднего входа в дом. Надеюсь, мои плечи тогда не сильно дрожали.

У открытой двери, с которой шёл приятный жёлтый свет, стоял крепкого вида мужичок в потасканном пальто и грубых, затвердевших сапогах. Осмотревшись, я пришёл к выводу, что стоял он там совершенно один.

– Что надо? – нож я предпочёл убрать, хотя всё ещё был наготове рвануть, как по сигналу пистоля.

– Я Чейз Крамер. – полноватый субъект достал руку с кармана и вытянул её для рукопожатия. Опасаясь шального удара, я медленно схватился за мозолистую ладонь с въевшейся в ногти грязью и крепко её пожал. – А вы ведь Джеймс Браун?

– Зависит от того, как вы обо мне узнали. – я не очень популярная личность в городе, но если уж меня увидел, то вовек не забудешь. Гуще щетины вырасти не может, с неё можно делать щётки для ботинок.

– Я знаком с Клайвом. – сказал Крамер, как будто имя «Клайв» мне о чём-то говорит.

– Это ещё кто?

– Ну как же вы не помните! Это ж главный механик с сталелитейного завода, вы у него собаку нашли... – какой позор: теперь меня узнают благодаря тому, что я нашёл вшивую моську весом в пару крупных яблок. Собака сбежала из дому, жена механика отчаялась и тот нанял мою персону. Собаку я нашёл в прогнившей подвальной разливайке, где бобика успели обстричь и откормить на одну пятую его веса.

– Ах, припоминаю. И вы его друг?

– Нет, что вы, я ж обычный мужик, куда мне с механиками брататься... – у рабочего класса довольно суровая субординация. – Он просто настоятельно рекомендовал мне посетить вас, потому как моя проблема, – то ли я такой страшный, то ли тема разговора так щепетильна, но глаза Чейза Крамера стали на мокрое место и не думали оттуда возвращаться, – тесно связана с вашим ремеслом.

– И что вы от меня хотите? – почти уверен, что надо найти поганого любовника жены. Хорошо бы, если у любовника окажется меньше наличности, иначе я рискую потерять след и зайти в тупик с мошной монет за пазухой.

– Я... ох... – мужчина утёр слёзы сразу двумя руками и достал пожухший платок мерзкого, зелёного от соплей цвета. – Я потерял дочь. – тут нужен некромант со стажем или копатель могил.

– Потеряли? – я немного недоумённо посмотрел на рабочего. – На вокзале или в порту...

– Нет, нет, я не так выразился! – оборвал мои догадки мистер Крамер. – Мою дочь кто-то украл.

– Сочувствую. – дети в наше нелегкое время пропадают часто. Например, от богатых педофилов или от идиотов, мнящих себя чёрными колдунами с одной потрёпанной книжкой, да и от тех же подрядчиков, коим детский труд за бесценок нравится несравненно больше, чем уплата мужику, что в случае несправедливости может и бока намять. – Аванс равен трём золотым.

– Погодите, что значит «аванс»?

– Одна пятая от оплаты всего заказа.

– Это ж глупости! Вы же ещё не нашли мою дочь. – чувствую, с таким отношением и не найду.

– Детективы не работают забесплатно, особенно при пропаже людей. Кто знает, может её уже по кускам скинули в море. Где гарантии, что я получу хоть что-то?

– Не несите чушь! – мне на секунду показалось, что Крамер набросится на меня с кулаками. – Она жива-здорова, просто немного заплутала.

– И сколько она плутает? – с едкой усмешкой спросил я скрягу.

– Семь дней.

– Сколько?! – мой голос чуть не сорвался на крик. О пропажа говорят максимум через день после того, как не нашли ребёнка, а не через четверть месяца. Всё, что могло остыть, давно остыло.

– Я не сразу к вам пошёл, для начала я написал заявление в полицию, – доблестные стражи закона не смогут найти даже своего товарища в освещённой комнате. Их места давно заняты сынками мелких дворян, которые ловко получают жалование и при этом ещё хитрее не получают ровно никаких знаний о сыске, – мне пообещали, что передадут всё куда следует, а когда я пришёл на следующий день, то мне сказали, что дело только проходит стадию подтверждения! Подтверждения! – повторил Крамер, чтобы я точно всё понял. – У меня в доме дочери нет, а им подтверждение подавай! Только через три дня пришёл следователь, от него разило выпивкой похуже вас, – как следователь ещё не умер от такого количества алкоголя – загадка века, – он что-то там написал, опросил соседей и потом просто-напросто ушёл! И больше ко мне никто не приходил. Я каждый вечер бегу после смены в их мышкину контору, но они говорят, что по делу ничего ещё нет, а сегодня так и вовсе выгнали меня, потому что я им, видите ли, мешаю!

– Аванс возрастает до шести монет. – складки на лбу Чейза превратились в страшную гримасу. – В первый день вероятность найти пропавшего крайне высока, во второй день она в два раза меньше, а в третий ещё в два раза меньше. Далее посчитаете по аналогии. Вы же умеете считать?..

– У меня всего две монеты. – Крамер достал купюры, равные двум золотым. – Через три недели будет ещё пять серебряных, но больше пока нет.

– Тогда мне нечего вам предложить. – я обошёл Крамера и направился к своей уютной квартирке.

– Погодите! – грубиян ухватил меня за плечо и чуть не вывернул его на изнанку. – Я могу продать свои часы, за них дадут ещё монету. Согласны?

– Помножьте ваши средства на два и тогда можете приходить. – я откинул руку Чейза и уже поднялся на первую ступеньку, но тот опять остановил меня, схватив за рукав, как весенний клещ из леса.

– Вы что, не понимаете, человек пропал!

– Это очень грустно. – с большим трудом я отлепил жучка от своей куртки и с приличной скоростью погнал по лестничной клетке. Крамер, этот обнаглевший пролетарий, рванул за мной на всех парах, чуть не сбив со стены картину.

На узкой лестничной клетке я по обыкновению поскользнулся на ковре и упал, отбив локоть. Когда мой поддатый организм попытался встать, то меня повело в сторону, и с ужасным бурлением в животе я свалился в угол, сев на плошку с подвязанным цветком.

– Твою мать... – палка больно упёрлась в спину и, возможно, порвала мою единственную куртку.

– Мистер Браун, не убегайте! – запыхавшийся рабочий догнал меня на переходе между вторым и третьим и подошёл к развалившейся куче. – Умоляю, смилуйтесь! Я найду деньги, поставлю на продажу дом! Не знаю, купят ли его, но в случае чего отдам дом вам! Он хороший, двухэтажный, крышу сам делал...

– У меня уже есть недвижимость, и думаю, в районе получше вашего. – я опёрся на тонкую стенку и потихоньку начал подымать отбитый зад. – Мой вам совет – найдите деньги и приходите. Дешевле нигде нет, а пройдёт пару дней и цена вообще возрастёт до десятки.

– Вы жулик! – разгневанный отец подошёл ко мне с понятными намерениями, и я с превеликим удовольствием вытащил нож. Любой портовый драчун избил бы пьяного храбреца так, что мама не горюй, но обычный обыватель ножей очень боится.

– Не подходи, гад, а то так исполосую, что дочурка не узнает!

– Чтоб ты сдох, сволочь! – рабочий плюнул мне под ноги и, громко топая, начал спускаться к выходу.

Не поверите, когда-то я помогал и таким фантазёрам с пустым карманом, но, постепенно, прячась от снега под самодельной палаткой, я приходил к выводу, что получать за свой труд деньги куда лучше, нежели получать скромную благодарность.

– Ох... – силы мои закончились, поэтому я выронил нож и повалился на всё тот же цветок. Блевать хотелось, аж жуть берёт. – Твою мать...

– Джеймс, что вы тут делаете! – прощебетал звонкий голосок с третьего этажа, предвещая большую беду. – Ой, Джеймс, что с вами! Вас никто не обидел? – хозяйка доходного дома подлетела ко мне надоедливым воробьём и начала ходить вокруг да около, не зная, как подступиться к пьяному мужлану. – Вы опять напились? Я же говорила Аристарху, чтобы он вам больше не наливал!

– Я не пьян! – заревело существо внутри меня на всю лестничную клетку и попыталось встать, но было моментально сражено земным притяжением. В неравной борьбе плошка окончательно лопнула, рассыпав землю на ковёр.

– Нет, вы пьяный и бесстыжий!

– Когда я выпивал, тебя ещё на свете не было, так что не надо тут!.. – я грубо высказал наглой девице с волосами до пятой точки всё, что я о ней думаю. Обычно, после таких закидонов, мне приходиться извиняться с цветами и валяться в ногах у хнычущей хозяйки, как псу. Она, конечно, поревёт своё, но потом точно простит и даже принесёт ножку курицы на ужин.

– Вставайте, вам надо поспать! – всегда удивлялся силе этой хрупкой девушки. С рвением быка она ухватила меня за шкирку и с писком подняла к себе на плечо. Да какое плечо – гладкое, белёсое и такое же хрупкое, как она. Мужчины вились за хозяйкой доходного дома толпами, а по вечерам мы с Джими неизменно слушали разного качества серенады. Однажды один поэт написал целую балладу и Маппи( так зовут хозяйку) ему громко хлопала, мило смеясь до ямочек на щеках.

Когда местом заведовал её отец, тут было много хуже: он бил наглых посетителей, запрещал Аристарху вешать чеснок, никогда не убирал в коридорах и пару раз даже выгонял меня за просрочку. Маппи – другое дело, она требует с меня денег месяцами, но и не заикается о том, чтобы выгнать... именно из-за этого я перестал задерживать деньги, потому как стыдно стало хуже некуда.

– Маппи, золотце, я тебя люблю! – я попытался обнять мою кормилицу, но не рассчитал силы и мы чуть не упали на дверь мой квартиры. – Проси, что хочешь! Хочешь платье, будет платье! Хочешь цветов, будут цветы! А если хочешь потанцевать...

– Мистер Браун, я очень хочу спать, а вы меня разбудили. – девушка перебила моё праздничное настроение на корню. – Мне завтра в шесть утра идти за углём и я должна выспаться.

– Ах, этот поганый уголь! Да я его... – меня повалили на кровать, сняли куртку и сапоги, а после плотно прикрыли дверь с другой стороны.

Глава 3

Смутные ощущения нереальности происходящего закрадывались в мою наполненную мелатонином голову, но я никак не мог проснуться...

Сны по своей природе бывают разными: у них нет единой точки отсчёта, каждый раз мозг рисует что-то новое, и, в зависимости от человека и недавно пережитых им эмоций, сны делятся на красочные или мрачные. Мой сон не был похож на другие и отнести его к какому-то определённому типу не представлялось возможным.

Размытые и наложенные друг на друга образы, словно реалистичные изображения, сильно подтёртые ластиком, мирно плыли вокруг, и, как только я делал шаг, пускай и очень маленький, один тут же подлетал ко мне и дополнял картинку под ногами. Чем-то моё путешествие по миру снов было схоже с собиранием пазла, только собирал его не я, а нечто другое, выдуманное моим воображением.

Долго я бродил по улицам, так похожим на город, в котором я жил с совершеннолетия и знал каждый закоулок. При этом знакомых мест я не узнавал: они вышли из моей памяти с билетом в одну сторону и больше и не думали возвращаться.

Когда я ступил ногой на широкий проспект, то целый десяток образов, не меньше, упорхнул из общей массы и воссоздал передо мной картину городской ратуши и площади рядом с ней. Это место я помнил в мельчайших деталях, ведь чтобы забыть его, требовалось нечто большее... просто нечто большее, уж не знаю чего именно. Знакомые бутики на первых этажах домов, старый банк, построенный ещё при дедушке герцога, пыльные прилавки с вечно перезрелыми помидорами, потому что лотки всегда смотрят на солнце, и памятник старому Генри, основателю города с более чем трёхсотлетней историей.

Тогда, у памятника, миловидная девушка вязала букет для дня матери, а один глупый наивный идиот...

– Вы знаете, что букеты следует дарить мне, а не вам? – крепкий молодой человек, вышедший из-за угла в робе плотника, нагло облокотился на старого Генри и без просу достал сигарету.

– А вы знаете, что к девушке не следует подходить с сигаретой в зубах, как бандиту? – юноша неловко засмеялся, а затем открыл рот. Самое неприятное, он просто его открыл и больше ничего не говорил, хотя когда-то на этом месте болтал без умолку. Я знал, что парень должен был сказать даме у памятника что-то несомненно приятное, только вот юнец в этот раз почему-то молчал, вызывая во мне злость.

И тут девушка повернулась ко мне. Её глаза, вполне обычные и неинтересные, в тот миг казались вершиной моих скомканных фантазий. Платье плотно облегало женский силуэт, даже сейчас будоража моё слабое воображение.

Призрак женщины встал и отбросил серый букет цветов. Те исчезли в дымке, будто их кинули в растопленный огонь печи. Всё вокруг было серым, с примесью синего. Только люди светились, как ангелы, и пылали белым праведным светом.

Девушка пошла прочь от площади, невидимой силой потянув меня за собой. Я не хотел бросать памятник старого Генри и потому уцепился за прилавок, но образы, подчиняемые призраку, окружили моё тело и уносили его всё дальше и дальше от перезрелых помидор. С каждым шагом я узнавал улицы всё больше и больше, а призрак с каждой пройденной ступенькой из девушки превращался в женщину... больную. Скукоженную, неприятную, и отчего-то окровавленную.

Когда поток выплюнул меня на брусчатку, я уже чётко видел сорок третий дом сталелитейной улицы. Видел его номер, короткий заборчик, и главное, я видел её...

Последний раз я смотрел на это лицо в больнице, когда оно не подавало признаков жизни и стало белым, как самый белый мел. Заболевшая смертельной болезнью сжала зубы с такой силой, что я чувствовал их натужный скрип. Женщина ухватилась за дверь сорок третьего дома и постучала, попеременно смотря то на меня, то на человека, ставшего в проходе...

***

Ещё никогда в городе не звучал такой сильный гром. Я бы даже не назвал это громом, скорее карой небес. От взрыва моя персона повалилась на пол, куда и сблевала. Зная себя лучше кого-либо ещё, я давно убрал с пола всякую ткань, потому как оттирать её каждые выходные (да и что греха таить, каждые будни) было утомительно.

– Твою мать... – вздрагивая от жуткого холода, я доковылял до умывальника и принялся с старанием обчищать своё тельце, а затем добрался и до мытья пола. Половая тряпка давно выцвела и скорее была грязнее, чем сам пол, но другой в квартире не было.

Грязные кастрюли, сковородки, кружки и тарелки в хаотичном порядке валялись по всей кухне, приуроченной к моей спальной комнате. В единственном шкафу торчало дорогое, ни разу не надетое пальто чёрного цвета. Оно мне нравилось и потому я его купил, о чём позже сильно пожалел. Продавец не хотел брать пальто назад, мне некуда его было надевать, а кушать временами уж очень хотелось.

Испив рассола не первой свежести и заполировав это дело полупустой бутылкой пива цвета застоявшейся мочи, я принялся наводить лоск на своём лице: бритва, щётка для зубов и пинцет, чтобы вырвать волосы из носу. К последнему меня приучил Джеки (после долгих споров о мужской красоте и, в частности, мужественности).

На улице моросил легкий надоедливый дождик, и иногда капли нет-нет, да залетали через форточку на комод со сменным бельём. Когда я потянулся закрыть её, то приметил довольно странную процессию – группку спешивших к порту людей, в том числе и стражников. Парни в алой форме наконец взялись за наточенные алебарды и в приличном количестве бежали по улице, подвернув усы кверху. Не вываливался из окна ради сплетен только самый ленивый.

Решив, что в порту кого-то прирезали, я махнул рукой на доставучих любителей поглумиться над чужим несчастьем и, приодевшись во вчерашнее, спустился к бару.

В комнате, как всегда, никто и не думал топить, а из посетителей была только одна проститутка и попивающей горький кофе капитан баржи. Молока или сахара старый спорщик принципиально не клал, чтобы жизнь мёдом не казалась.

– Как дела на море, мистер Прайс, без перемен? – я уселся к капитану и ухватился за сальное меню на столе. Аристарх, как обычно, запаздывал.

– Вы опять пили. – Прайс «нахмурил» седые усы.

– Всего капельку, для поднятия настроения. – как капитан решил закодироваться с помощью шарлатанского гипноза, то стал невыносим. Стоило ему съесть конфетку с ликёром, он моментально её выблёвывал и начинал злиться на весь белый свет.

– Ваш друг педик неисправим, но хоть вы-то! Вы ведь служили в армии, вам вбили дисциплину! – я мало кому рассказываю, но на севере герцогства мне вместо дисциплины вбили в спину ножку стула с гвоздём, разодрав мясо до кости. Я валялся в собственной крови, а старослужащие избивали меня ногами. Одного я позже нашёл, один умер от холеры, а другого повесили за осквернение могил. – А вы так пьёте... – завидя моё хмурое лицо, старик ослабил нажим.

– Регулярно пить – это тоже своего рода дисциплина. – дед фыркнул и уткнулся в газету.

– Чего надо, негодник? – подошедший бармен угрюмо уставился на стул, в котором я имел честь посиживать.

– Аристарх, как дела у вампиров? – старик обиженно принял заказ и ухватил старое меню в руку. Она у него была единственной: вторую отрезали на флоте после стычки с соседним королевством. Отец Маппи был сослуживцем Аристарха, поэтому, как только сумел найти бизнес, сразу устроил друга на работу, пусть тот и не крутил рюмки с текилой, как виртуоз. Для Маппи Аристарх был почти дядей, потому она терпела его сварливость, нравоучения и всякие выходки.

– Ай, ай, ай. – капитан зацокал языком, а затем перевернул газету и всучил мне её прямо в руки. – Читайте – в совете требуют лишить герцога законодательной и судебной власти, оставив только исполнительную.

– Это плохо?

– Ужасно! Если бы лет сорок назад хоть кто-то бы в городе заикнулся о власти герцога, его бы без расспросов засунули в казематы и вырвали блудливый язык. – как добро и современно. – А сейчас? Свобода слова, эти печатники несут со страниц всякую ересь, а барон Кобальт им за это доплачивает! – барон с фамилией химического элемента на данный момент был главным конкурентом герцога и настоящий магнатом. Большинство заводов так или иначе принадлежало ему и голоса всех рабочих шли за ним, как цыплята за курицей. Последнее время участились бунты и столкновения, целый батальон вошёл в город и квартируется в центре города, пугая мещанок и ещё больше отталкивая людей от старой власти. – Вы ведь за герцога, голубчик?

Я пододвинул тарелку с яичницей и, ужасно чавкая, ответил старику:

– По мне всё едино. Уйдёт этот герцог, придёт новый, похуже. Хрен редьки не слаще.

– Так думают только те, кто хочет усидеть на заборе, не порвав жопы. – на такой пассаж ответить мне было нечего, поэтому я предпочёл перенести тему подальше от политики и пятых точек.

– А вы не знаете, что это утром так гремело?

– Псих-больница взорвалась. – легко и просто сообщил мне новость капитан, словно рассказал о плохой погоде.

– Как это взорвалась?

– А вот взяла и взорвалась! – рявкнул дедок, глухо кашляя в свой кофе. – Поспрашивайте на улице, я много не знаю... – я в один укус доел яичницу, запил это дело сухофруктовым компотом и, не попрощавшись, выбежал на улицу, попав в тонкий ручеёк самых жалких газетчиков: они последними успеют на горячую новость.

Когда я добрался до порта, там уже скопилось порядочно народу и горстка стражи не могла оцепить причалы.

На одном из пирсов стоял почти столетний Один Пайкс, по кличке старый... не буду ругаться, поэтому скажу более умеренную в мате кличку – старый врун. В прошлом году он поймал сома весом в тонну, но показать не успел: его одиннадцать худощавых внуков сожрали сома вместе с костями.

– Клянусь бигудями жены, от взрыва полетели камни! – толпа людей около старика заголосила наперебой. Я притулился к самому её краю и дальше пройти не мог, как ни пытался. Заслышав сплетню, женщины в возрасте вдруг становятся очень сильными и оттолкнуть их подальше от новой порции пересудов становится почти так же трудно, как оттянуть за уши голодных поросят от корыта с харчами.

– У меня до сих пор звон в ушах стоит! – Один Пайкс встаёт раньше всех рыбаков, примерно в пять часов утра, и подплывает на своей лодчонке почти к псих-больнице, где водится крупная рыба. – Вода забурлила, кирпичи от стены попадали в воду, и разверзлись пучины ада...

– В твоих труселях! – заржал неверящий рыбак и его смех подхватили все коллеги по ремеслу. Мужики ни во что не ставили байки старого хрыча, хотя тот, прежде чем завраться и немного тронуться умом, обладал большим уважением и гнул руками подковы.

– Можешь смеяться, сколько влезет, да только правда это всё до последнего слова! – срываясь на вопли, вещал Один Пайкс свою историю. – Налетел жуткий туман, не видно ни зги, и вдруг прямо передо мной прошла голубая дымка, как от курительной трубки, только больше, гораздо больше. И шла она не вверх, как обычно бывает, а вдоль моря, к самому городу. И главное, – дед артистично осмотрел публику, – пение, словно женщина стонет. Она зовёт, шепчет... вот, послушайте!

– Да врёшь ты всё, где сейчас твоя голубая дымка! – хором ответил на откровения рыбака сразу десяток голосов. Недоверчивые люди переглядывались между собой, боясь заслышать на пристани то самое песнопение.

– Дымка растворилась, и ежу ясно! Это всё магия... – гомонящая толпа разом умолкла. Где-то в паре кварталов стало слышно, как пищит грудной ребёнок.

Официально, да и неофициально тоже, магии не существует. Моё поколение смеётся над доверчивыми лопухами, что верят, будто когда-то по земле ходили волшебники с посохом и творили добро. А я верю во что-то скрытое, особенно, если у него есть ритуал. Только об этом особо не распространяюсь, чтобы не приняли в больничку на острове...

Кто-то с опаской поглядел на маячащую вдалеке псих-больницу, откуда шёл дым. От такого сильного взрыва, что прогремел на весь город, всегда идёт в небо чёрная копоть. Порох именно так и работает, я видел его в действии и не раз.

Так что я сразу понял, что старик несдержанно обманывал нас своими сказками о волшебном тумане и женском оперном вокале, что стонет и плачет, рассказывая немую историю заблудшим морякам.

Я зевнул до хруста челюсти и помотал тяжёлой головой, разгоняя дремоту... и вдруг заметил в толпе безумно яркую прядь рыжих волос, торчащую с тёмно-синего плаща.

– Интересно. – куце промямлил я, сделав шаг навстречу плащу, а потом меня оттолкнули почти в воду.

С праведным негодованием я сжал кулак и собрался показать непонятному хаму всю свою мощь, но идущие по парам гвардейцы мигом поумерили мой пыл. Два десятка закованных в доспехи мужчин с мушкетами за спиной идеально маршировали по мокрым доскам, вминая народ в бочки с селёдкой.

– Что тут такое, разойтись! – приказал тот самый вояка, что чуть не столкнул меня в острые, как зубы акул, камни. Суровое северное течение постоянно гнало к порту воду и волнорезов попросту не хватало. – Я не ясно выразился? Пошли вон отсюда! – разодетый в парадный мундир гвардеец лихо ухватился за стариковскую куртку Одина и стянул болтуна на сваи, порвав эту куртку в плече. Негодяя с тяжёлой рукой звали капитан Бутчер и он очень любил командовать. Больше работы капитан любил лишь одного человека – герцога. Тот дал верному человеку всё: почёт, уважение, деньги и титул барона, не смотря на протесты дворянского сословия.