Текст книги "Фарсис (СИ)"

Автор книги: Павел Корнилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– М-да, неприятно.

– Поэтому информация должна быть спрятана.

– Да, если хочешь знать, я её спрятал...

– А вот этого мне знать не нужно. Может быть, скоро меня будут допрашивать весьма жёстко.

–Меня ведь тоже могут допросить.

– Ты посторонний человек. Будем надеяться, на недозволенные меры они не пойдут.

– Надеюсь.

На обратном пути из магазина Петров спросил:

– По какому поводу все у тебя собрались? Просто так, воскресенье?

– Отмечаем то, что мы определились с датой и местом демонстрации.

– Ну и когда же всё случится?

– Ровно через неделю. А вот где, извини, не скажу. Хотя и доверяю. На этот раз обставили всё серьёзнее, предварительно место собрания знают только пять человек. И трое из них ждут нас у меня дома. Если информацию "сольют" властям, то пятерых можно проверить детально. Ну, а если всё пройдёт нормально, значит предатель не среди нас.

– Или он затаился.

Зеленицкий кивнул.

В комнате было накурено и жарко. Шахримуллин, сидя на краю узкой кровати, пытался настроить старую гитару Зеленицкого. Адлия и Шмидт сидели за столом. Василий курил и рассказывал что-то из своей жизни, но прервался, чтобы пожать руку Петрову.

– Привет, Игорь, – сказала Адлия. Шахримуллин только кивнул головой.

Петров и Зеленицкий сели на свободные стулья.

– Рассказывай дальше, Вася. Что там за история?

– Устроился я пару лет назад программистом в одну фирму. Так вот, рабочий процесс был организован достаточно интересно. Фирма берётся за задачу по разработке какого-либо софта. Набирает коллектив, который будет заниматься этим проектом. И всех участников проекта селят в коттеджный посёлок, каждому дают небольшой отдельный дом. И каждый в нём работает. Результаты по сети отправляешь. Дистанционный труд, короче. В поселке магазин есть, но досуга никакого, тоска, в общем. Наш посёлок находился чуть севернее Приозёрска. От скуки, мы из посёлка на север ездили. Там глушь, людей почти не живёт, дороги убитые. А один раз на дорогу лось вышел. И удивленно так на нашу машину посмотрел. И я тогда подумал, что вот, все люди ушли в города и природа о них, как будто забыла. И как то грустно стало.

– Да, бензин нынче дорог, а систему электрических заправок за пределами городов так и не сделали. Трудно сейчас жить в глуши. Так что жить в лесу не получится, – пожал плечами Зеленицкий.

– Да я и не предлагаю жить там. Просто иногда нужно напоминать, что мы есть.

– А что за проект-то был? – спросила Адлия.

– Наш софт разрабатывался для какой-то оборонной программы. Не буду вдаваться в подробности. Скажу только, что дело кончилось тем, что программу свернули, денег фирма не получила, нас всех уволили. А посёлок хозяин фирмы под турбазу сдал, чтобы деньги вернуть. Я слышал, Зеленицкий, как то ты на собрании говорил про свободный доступ к информации. Мол, госзаказ и всё такое. А я вот что-то сомневаюсь, что такое возможно сделать.

– Задача тяжёлая конечно. Но надо пытаться, – вздохнул Зеленицкий.

На время все замолчали. Шахримуллин наигрывал на гитаре что-то похожее на "Интернационал". Тихо позвякивали стаканы. Наконец, Зеленицкий нарушил молчание:

– Я знаю, что в последнее время среди членов движения присутствуют упаднические настроения. Ходят разговоры о бессмысленности нашей борьбы. Люди уходят из движения. Даже в настроениях руководителей движения заметен пессимизм. Поэтому я хочу пояснить, хотя бы для вас, за что мы боремся.

– Чтобы получить власть, – угрюмо произнёс Шахримуллин.

– Да, но есть ли у нас моральное право на власть?

– А оно нам нужно? – пожал плечами Агиш.

– Нужно, конечно. Всю историю человечества менялись правители, которые не служил никакой идее. Они лишь изобретали псевдо-идеологии для того, чтобы служить лишь своим корыстным целям. Настоящими реформаторами среди них являлись единицы. Наше движение же создано для того, чтобы реально изменить жизнь людей к лучшему.

– И как же её изменить к лучшему? – спросил Шмидт.

– Вы все, кроме Петрова, пожалуй, знаете основы нашей идеологии. Можно сказать, что основной чертой нашего движения является не только готовность к переменам, но и признание их необходимости. В нашем кругу нечасто высказывается вслух, но признаётся практически всеми то, что в мире нет ничего постоянного и навсегда определённого. Математики говорят, что сложные системы не бывают статичными, а ведь мир сложная система. Но есть идеологии, которые утверждают, по сути, обратное.

– Консерватизм, – сказала Адлия.

– Да, верно. Очевидно, что им и пользуется правящая ныне Консервативная партия. Что лежит в основе консерватизма? Идея, что есть нечто неизменное в мире. Опора на традиционные ценности, что означает, в общем-то, признание мысли, что раньше мир был лучше, а развитие цивилизации сделало его менее комфортным для проживания. Поэтому все утопии от античных времён до наших дней описывают общества, где прогресс остановлен или приостановлен. Статичное идеальное состояние – вот скрытая цель консерватора.

– Вроде не такая уж плохая цель, – заметила Арифова.

– Ну, тогда можно копнуть глубже и посмотреть, что лежит в основе этой идеи. В мифологии каждого народа есть история о так называемом "золотом веке", то есть, о времени, когда всё было идеально, но потом, как правило, из-за действий людей, идеальное состояние было потеряно. Если сравнить миф о "золотом веке" с представлением отдельного человека о своей жизни, то можно найти сходство. Обычно, человеку кажется, что в детстве ему жилось лучше, даже если детство, на самом деле, не было таким уж счастливым. Просто в детстве всё воспринимается легче. А во взрослом состоянии человек на всё смотрит более критично и запоминает неудачи лучше. Многие люди признают, что хотели бы вернуться в детство. И так же они переносят свои представления о жизни на представления об истории. Но в реальности никакого "золотого века" не существовало. Жизнь людей становится лучше постепенно, благодаря их собственным стараниям. Нужно признать это и жить в реальном времени. Мир постоянно меняется, и остановить это невозможно. Тем более что есть закон ускорения прогресса. Как писал один футурист, сегодня цивилизация развивается с такой скоростью, что опыт предков оказывается бесполезен. Сложные системы не статичны, если остановить прогресс, то начнётся регресс. Так что у нас нет выбора, кроме как принимать перемены и пытаться подстроиться под них. Вот что вам нужно понимать. Кто-нибудь хочет, что– либо сказать?

Шмидт, уже изрядно подпив, смотрел на поверхность стола, где вперемешку стояли стаканы и тарелки. Шахримуллин продолжал наигрывать на гитаре. Адлия вертела стакан в руках и поглядывала в окно, за которым светились огни соседнего дома.

– Я согласен, – сказал Петров. – Вообще, я вот читал, что базисом общества является экономика. Всё остальное лишь надстройки: политика, культура, социальная сфера. А характер экономики определяет уровень средств производства. Получается, что технологии, которые создает человек, определяют всё строение общества. Инженеры – вот кто создаёт общество. Тот, кто создал вот этот, стоящий на столе, электрический чайник, сделал для цивилизации намного больше, чем любой мыслитель или политик.

– Достаточно вольная трактовка, – хмыкнул Зеленицкий.

– Какие философские труды не возьми, суть всегда одна и та же. Автор всегда пытается найти какое-то оправдание своему присутствию в этом мире. Но если мыслить в рамках материализма, наше появление здесь случайно. Нет никакого смысла в том, что мы существуем, мы лишь следствие закономерных процессов эволюции вселенной.

– Если нет смысла, то, как жить? – спросила Адлия.

– Нет универсального смысла для всех, смысл каждый выдумывает для себя сам.

– Ну, ты, Петров, как выпьешь, так тебя не узнать, – усмехнулся Дмитрий. – Отрицаешь философию, а сам философствуешь. Выпей лучше ещё.

– Хорошая мысль, – кивнул головой Петров.

Попойка продолжалась ещё долго, разъехались все далеко за полночь.

Более отдалённое будущее

– Просыпайся, товарищ Грегори. Сегодня двадцать пятое июня две тысячи сто девяностого года. Время семь тридцать утра. Температура воздуха двадцать один и четыре десятых градуса Цельсия, влажность девяносто три процента, скорость движения воздуха шесть метров в секунду, атмосферное давление семьсот сорок три миллиметра ртутного столба. Вас ожидает приятный день, полный новых свершений.

Бао резко сел на кровати. Таких странных снов он не видел за всю свою жизнь. Он подумал, что отчет о его психическом состоянии уже отправлен в службу контроля. Оставалось только дождаться вызова для тщательной проверки здоровья. Он надел на руку компьютер, и тут же поступил вызов.

"Когда мне прийти в отдел контроля?" – спросил он, не дожидаясь текста сообщения.

"Точно не сегодня. В восемь ровно машина подъедет к твоему дому" – это был Хендерсон.

– Дом. Приготовь тонизирующий напиток, – проговорил Бао, по пути в ванную.

На улице начинал покрапывать дождь. Бао сел в правительственный лимузин.

– Мучают страшные сны? – Хендерсон сидел на том же месте, в той же позе, что и вчера. Бао отгонял от себя нелепую мысль, что Отто так и сидел в машине со вчерашнего дня.

– Ну, это был не страшный сон. Просто какой-то необычный. Раньше таких снов я не видел.

– Любопытно. Расскажи подробно, – в глазах Отто промелькнуло подобие интереса.

Координатор внимательно выслушал рассказ Бао.

– Как, однако, в человеке сильно чувство собственника. Я только напомнил тебе о фактах, которые ты и так знал. Но только упоминание о возможности владения имуществом и ты тут же потерял покой, – Хендерсон слегка насмешливо посмотрел на Бао.

– Просто на меня свалилось сразу много всего. Но, я вспомнил уроки истории вчера и задумался. Как странно, что люди когда-то владели частной собственностью. У человека был дом, и он мог сделать с ним всё что угодно. Но если бы этот дом, например, сгорел, никто не дал бы ему другой. Ему нужно было постоянно волноваться за этот дом. Беспокойная жизнь.

– А ты бы хотел иметь свой дом? Или много домов? – Отто внимательно разглядывал Бао.

– Нет, такая жизнь не для меня. Государство мне и так даёт всё, что нужно. И зачем мне собственный дом? Что я буду с ним делать?

– Ну, ты прав. Тебе частная собственность ни к чему. Если твой дом сгорит, государство даст тебе другой, точно такой же. Получить больше собственности, чем другие ты не сможешь. Может быть, существование собственности имело бы смысл, если бы ты мог передать её по наследству своим потомкам. Но у тебя не может быть и собственных потомков. Семья, как общественный институт исчезла, а воспроизводство населения теперь осуществляется в инкубаториях. Девяносто процентов граждан Союза появляются на свет бесполыми. И только оставшихся десять подразделяются на мужчин и женщин. Это необходимо как мера предосторожности, на случай если размножение в инкубаториях станет невозможно.

– При изучении курса истории, меня всегда удивляло, как в Союзе смогли так быстро упразднить семью? – спросил Бао.

"Специально никто ни чего не отменял" – Хендерсон перешел на мысли. – "Семья, как ты помнишь из программы обучения, прежде всего экономическое образование. К концу двадцать первого века предпосылки для её существования почти исчезли в большинстве стран мира. Основой экономической жизни общества становился отдельный индивид. И, по сути, благодаря этому стало возможно создание нового Союза. Как известно, понятие семьи и собственности тесно переплетены. Одно зависит от другого. Без одного стало возможным отменить и другое. Естественно, оставалась одна проблема – продолжение рода. И в две тысячи восемьдесят четвертом году был создан первый эффективный инкубатор для человека. Как работник сферы воспитания, ты, конечно, проходил общий курс по экстракорпоральному развитию. Помнишь особенности питания, введения гормонов, микроклимата, искусственному кровообращения, прививок, – Грегори кивнул, хотя Отто не спрашивал, а просто констатировал факт. – Первые опыты были чрезвычайно дороги. Но руководство Союза не сдалось, процедура была поставлена на поток, что сделало её значительно дешевле. Это открыло возможность для создания воспитательных центров, где человек с детства обучался и подготавливался к будущей жизни. Впрочем, об этом ты всё хорошо знаешь"

– Да, это моя работа, – кивнул Бао. – Информаторий говорит, что мы едем на завод по производству строительных роботов.

– Всё верно, – электромобиль уже выехал из города, но в противоположную от сельхозугодий сторону. – Мне очень нравится бывать на этом заводе. Там роботы делают роботов. И чинят и обслуживают этих роботов тоже роботы. И даже проектируют и контролируют всех этих роботов тоже роботы, правда, не без участия человека.

Поездка продолжалась довольно долго. Завод, естественно, был удалён от Фарсиса, чтобы уберечь город от загрязнения. Только через час с лишним поездки, показались строения завода. Вскоре электромобиль свернул с основной дороги и въехал в защитную зону завода, где вскоре и остановился.

Отто вышел из электромобиля и пошёл к производственным корпусам, Бао последовал за ним. Они прошли к административному зданию. Оно располагалось чуть в стороне от основного производства. Хендерсон и Грегори прошли в операторскую. Здесь работали сменный начальник завода и диспетчер. Информаторий сообщил Бао их имена. Начальника звали Фидель Лунин, диспетчера-женщину – Ким Маркош. Хендерсон мысленно обменялся с персоналом приветствиями.

"Производство не отстаёт от графика, товарищ Лунин?" – спросил Отто.

"Всё строго по плану, товарищ Хендерсон" – отозвался Лунин. Он, конечно, понимал, что Отто уже всё проверил в информатории, и спрашивает только для вежливости.

"Чем занимается конструкторский отдел?" – Хендерсон посмотрел на дверь в дальнем конце помещения.

"Работают над проектированием новой серии роботов-ремонтников. Можете сходить туда, лично посмотреть"

"Нет, ни к чему. Мы можем сходить в цех?" – спросил Отто.

"Разумеется, товарищ Хендерсон" – закивал головой Лунин. – "Нужна ли вам спецодежда?"

"Нет, мы осмотрим цех из контрольного помещения"

– Нужно получить формальное разрешение. Даже членам КС, – сказал Отто, когда он и Бао вышли на улицу. – Всё-таки, производственный объект.

Они подошли к стене цеха. Высота стен цеха была, как сообщил информаторий, сравнительно небольшой, около пятнадцати метров, но она компенсировалась огромной площадью здания. Вслед за Хендерсоном Бао зашел внутрь и увидел коридор, который, видимо, опоясывал цех по периметру. За стеной смутно слышался шум машин. Пройдя пятьдесят метров, они сели в лифт, который доставил их на контрольную вышку под крышей цеха.

– Отличный вид, правда? – Отто подошёл к стеклу. – Можно, конечно, и в информатории найти видеотрансляцию из цеха, но вживую увидеть – это, всё-таки, интереснее.

– Да, впечатляет, – Бао рассматривал цех с высоты. Когда они начали осматривать производство, автоматика сразу же включила освещение. На длинных конвейерных линиях, протянувшихся вдоль цеха, листы металла обрабатывались с помощью лазерных лучей. На всём протяжении каждой линии лазеры производили сварку, резку, сплавление металла. Конвейерные линии не заканчивались в этом помещении, они исчезали в шахтах в дальней стене цеха, именно туда перемещались готовые изделия.

– Стекло защищает нас от шума и испарений, – сказал Хендерсон. – А там, внизу, жарко, шумно и душно. Когда-то, на таких конвейерах работали сотни людей, в тяжелейших условиях, монотонно выполняя одни и те же функции каждый день, вдыхая ядовитые вещества, и так по восемь – двенадцать часов в день, в зависимости от длины смены.

Бао вспомнил изображения старых производственных помещений из курса истории. Он представил, что вместо чётко работающих машин в цехе по ним работают сотни людей, усталых, недовольных, выполняющих работу, которую должна делать техника.

– Тяжело было раньше рабочим, – сказал он Хендерсону.

– Тяжело, – согласился Отто. – Но самое худшее не в тяжелых условиях. Хуже то, что происходит с личностью работника, занятого однотипным трудом. Изначально, для такой работы не нужен образованный человек. Вся подготовка осуществлялась за три – четыре месяца. Выучил несколько операций – и вперёд. И сама работа не требует воображения. Каждый день выполнение нескольких простых функций. Человек, который каждый день завинчивает одну и ту же гайку несколько тысяч раз, не видит смысла в саморазвитии. Дойти до дома, отдохнуть и завтра снова на работу. Постепенно происходит деградация личности, закрепляющаяся в поколениях рабочих. К тому же, рабочий, совершая только одну операцию, не видит конечного результата своего труда. Происходит так называемое отчуждение. Рабочему кажется, что он не важен для производства и, вообще, для мира, что он ни на что не может влиять. Всё это и даёт нам толпы необразованных, разочарованных, агрессивных людей. Такова сила конвейера. Многие мыслители говорили о превращении человека в придаток машины. Многие писатели описывали конвейер, как основа будущих тоталитарных государств. Но инженеры нашли способ, как заменить человека автоматом.

– Процесс замены ведь шёл с большим трудом, – заметил Бао.

– Да, разумеется. Пройдём в следующий цех. При создании Союза тезис о том, что человек не должен эксплуатировать человека, был признан приоритетным. Для начала сделать, хотя бы так, чтобы человек занимался только умственным трудом, а вся физическая работа была возложена на машины. Уже здесь возникли значительные проблемы. Если автоматизировать стационарные рабочие места было сравнительно легко, то с местами, где нужно постоянно передвигаться, возникали затруднения. Трудно было заменить людей в системе "человек-человек", то есть в воспитании, медицине, социальной работе. На некоторых низкоквалифицированных работах экономически целесообразней было использовать человека, а не робота. Наконец, в результате автоматизации сокращались тысячи рабочих мест, возникал вопрос, что делать с ними.

Застеклённый балкон тянулся под крышей завода через все цеха, так что можно было без проблем перемещаться и осматривать производство. Они вошли в следующий цех. Здесь из деталей, поступивших на конвейере, собирались отдельные части механизмов. Роботы-сборщики работали с огромной скоростью, движения манипуляторов были едва видны. Мелькали лазерные лучи в процессе сварки. По залу сновали мелкие, похожие на пауков, роботы-ремонтники.

– Выход был в создании единых автоматизированных комплексов, вместо постепенной модернизации старых предприятий, – продолжил рассказывать Хендерсон. – Разумеется, создание новых предприятий с нуля требовало значительных затрат. Но первое правительство Союза не жалело средств для этих целей. И затраты окупились. Новые автоматизированные линии показали невиданную ранее производительность. Для решения проблемы нестационарных мест были созданы роботы-ремонтники, которых ты сейчас видишь. Они достаточно универсальны, могут, как обслуживать роботов, так и производить уборку цеха. С их появлением рабочие профессии в промышленности исчезли.

– Была ещё одна проблема – автоматизированные линии хорошо работали в массовом производстве, но выпускать штучные товары было не слишком удобно, – заметил Бао. – Но сокращение числа потенциальных потребителей требовало индивидуального подхода. Я помню, нам об этом рассказывали на учёбе.

"Да, это тоже была проблема" – Отто устал говорить вслух. – "Именно тогда был создан стандарт внешности гражданина Союза. Генотипы всех людей были изменены соответствующим образом. Это избавляло промышленность от необходимости подстраиваться под особенности отдельного индивида. Одинаковая одежда, мебель, дома – всё стандартное. Это позволило сэкономить огромные средства"

Они миновали цех первичной сборки. Теперь под ними простиралось помещение цеха окончательной сборки. Большие манипуляторы собирали отдельные части в целых роботов. Другие автоматы наносили краску и пластмассовое покрытие на корпуса собираемых роботов. В дальнем конце зала виднелись готовые роботы-строители, которые подготавливались для транспортировки на место работы.

"Роботы-строители тоже универсальны, всего несколько типов роботов выполняют весь спектр строительных работ. И здания, которые они возводят, тоже стандартны. Жилые дома: многоквартирный для самозанятых, частный для специалистов. Несколько типов производственных и служебных зданий, объекты инфраструктуры. Универсальность и однотипность – основные принципы Союза" – сообщил Хендерсон.

"Но иногда нужна и штучная работа" – продолжил он через несколько секунд. – "Когда из-за автоматизации производства множество людей потеряли работу, встал вопрос о том, что необходимо их чем-нибудь занять, ведь ни чем не занятые массы людей опасны. Тогда и был образован особый класс – самозанятые. Эти люди всю жизнь занимаются только специально подобранным увлечением. Они занимаются творчеством, мелкой исследовательской работой, осваивают старые ремёсла. Лучшие их достижения становятся достоянием всего Союза. В последнее время, приходится все большее количество людей переводить на самозанятость, даже несмотря на то, что мы постоянно сокращаем производство новых людей"

– Так что, постепенно все станут самозанятыми? – спросил Бао.

– Это отдельный большой вопрос. Сначала скажи вот что. Как ты видишь, весь производственный процесс нельзя увидеть детально, даже находясь в цехе. Все операции выполняются тихо и незаметно, основная часть конвейера скрыта от людских глаз – ремонт и наладка выполняется роботами, которыми управляет компьютер. Операторы-люди получают общие данные о производительности и состоянии комплекса, другой информации им не нужно. Взглянуть вживую, конечно, интересно, но подробнее о строении комплекса гораздо лучше можно узнать из информатория, чем находясь внутри цеха. Целью таких экскурсий, по замыслу авторов, должно быть ознакомление с передовыми производствами, своеобразная выставка достижений народного хозяйства. Но я думаю, что экскурсия должна служить осознанию закономерностей нашего общества. Поэтому дальше я покажу тебе несколько мест, которые могут понять устройство Нового Союза намного лучше"

"И что это за места?"

"Места, которые помогут ответить на твой предыдущий вопрос. Но сейчас, мы посмотрим несколько вспомогательных цехов. Раз уж начали экскурсию по заводу, надо пройти его целиком" – Отто направился к выходу с балкона.

Вечером Бао, как обычно, сидел в саду у своего дома. Он любил время, когда звезды только начинали появляться на небе. Его дом был близок к центру города, но в Союзе боролись со световым загрязнением и звёзды в городе были неплохо видны.

Грегори закрыл глаза и вызвал трансляцию с орбитального спутника. На большей части Союза уже была ночь. Слабо светились огоньки городов. Рядом гораздо отчетливее виднелись светлые пятна промышленных зон. Города и заводы окружали темные области заповедных зон. На каждый объект, видимый со спутника, можно было запросить информацию. Расположение многих городов Бао помнил и без информатория: Толлан, Китеж, Лапута, Лисс. Все города Нового Союза были названы в честь вымышленных мест, и не имели привязки к каким-либо государствам, существовавшим здесь раньше. Спутник как раз пролетал над Северной Европой и чуть пониже Балтийского моря был виден огонёк Фарсиса. Вдоволь полюбовавшись панорамой ночной Земли, Бао отправился спать.

Утром следующего дня правительственный электромобиль ехал по улицам города.

– И куда же мы едем? – спросил Бао у Хендерсона.

– Мы почти приехали. Это приют для престарелых. Один из трёх в Фарсисе.

Одноэтажное здание, большой площади, было окружено парком. Среди деревьев были проложены дорожки. Вдоль дорог через каждые несколько метров стояли скамейки под навесом. Отто уверенно двинулся по одной из дорожек. Бао отметил, что в информатории выяснять путь он не стал, значит, бывал здесь и раньше.

"Здесь очень много очень старых людей. Интересно послушать стариков, которые помнят времена образования Союза. Да, вот и один из них"

В это время они вышли на площадку для отдыха престарелых. Несмотря на дождливую погоду, стариков за столиками под навесом сидело достаточно много. Отто подошёл к столику, за которым два старика играли в голографические шахматы. Один из них казался совсем ветхим, он спал, другой имевший более бодрый вид, похоже, играл в шахматы сам с собой. Бао решил посмотреть в информатории их возраст. Сначала он проверил дряхлого, информаторий показал досье: 95 лет. Затем компьютер выдал данные по более бодрому: сто тридцать два года. Бао от удивления поперхнулся. Похоже, этот человек жил дольше всех, когда-либо существовавших людей.

– Добрый день, – именно к долгожителю и обратился Отто. – Вацлав, знакомься – это Бао Грегори.

"Здравствуй" – мысленно поприветствовал старика Бао. Ответа не последовало.

– Он тебя не слышит, – пояснил Отто. – Ему же сто тридцать два года. Он родился ещё до появления Союза. Тогда импланты в мозг в массовом порядке не ставили.

– Прошу прощения, приветствую тебя, Вацлав.

– Доброго дня, имя моё господин Хендерсон назвал, я бы сказал фамилию, только вы и так её уже знаете из системы, – голос старика звучал скрипуче, а слова на нови звучали не слишком правильно.

– Не называй меня господин, – Отто уселся на скамейку сбоку от старика. – Мы обращаемся друг к другу – товарищ. И, между прочим, Великобритания вошла в Союз, когда тебе было тридцать четыре года, так что ты успел привыкнуть к этому обращению.

– На этом языке все эти слова звучат странно. Придумали тоже – объединить все языки мира, перемещать и назвать всё это новым. Ваш язык это хаос. И в мозгах у вас тоже хаос.

– Вацлав был противником создания Союза, – слегка улыбнулся Отто.

– И правильно делал, только его всё равно создали. В восьмидесятых только и разговоров было про Союз, как в нём хорошо будет. А я уже тогда говорил, что диктатура до добра не доведёт. Но никому дела не было, – старик разогнул спину и Бао отметил, что, несмотря на возраст, тот всё равно на голову выше него.

– Почему диктатура? – спросил он.

– Твои мысли, при желании, знает вся страна. Ты не можешь уединиться, ты всегда на виду. Правительство, – Вацлав бросил взгляд на Отто, – знает каждый твой шаг. Если это не диктатура, то, что тогда?

– Ты мыслишь старыми категориями, Вацлав. Раньше так и было: неприкосновенность частной жизни, собственности. Но теперь этих понятий не существует. Прежде люди боялись, что если представители власти узнают их личную информацию, то смогут использовать её против них. И всё это потому, что власть имущие больше преследовали свои личные интересы, а не интересы общества. Но в Союзе члены правительства не имеют личных интересов, мы трудимся на благо государства, ведь у нас нет имущества, а если мы будем служить плохо, нам одна дорога – в отставку, без шанса вернуться, – Отто победно улыбнулся.

– Ага, все правители всегда работали на благо государства, – хмыкнул старик. – Сыграешь в шахматы, товарищ Хендерсон?

– Я выиграю, – отмахнулся Отто.

– Если бы ты думал своей головой, не всё было бы так просто, – покачал головой Вацлав.

– Ты бежал от прихода Союза в Англию, – подал голос Бао. – А почему тогда не уехал в Америку, когда Великобритания присоединилась к нам?

– А этого в моем деле нет, что ли? – едко спросил старик. – Я решил всё-таки посмотреть, что такое этот Союз. И остался.

– Жалеешь?

– Ну, не сильно. Здесь безопасно и, по-своему, даже уютно. Но всё здесь меняется слишком быстро, – Вацлав бессистемно передвигал фигуры по виртуальной доске, пока они не выстроились в хаотичном порядке.

– От перемен в наши дни в другую страну не убежишь, – Отто взглянул на доску, и фигуры выстроились в начальный порядок.

– Это верно, – вздохнул старый человек.

"Поразительно" – послал Бао сообщение Хендерсону, когда они попрощались с Вацлавом – "сто тридцать два года. Этакий Мафусаил нашего времени"

"Ну, до Мафусаила ему далеко. Но, случай действительно необычный. Большинство людей, сейчас, умирает в возрасте около ста двадцати лет, по-видимому, это предел организма обычного человека. Но Вацлав сумел прожить дольше. При этом он сохранил поразительную работоспособность. Поистине уникальный случай"

Они шли по парку дома престарелых. На многих скамейках под навесами сидели старики. На руках поблескивали компьютеры, намного примитивнее, чем те, что носили Грегори и Хендерсон. Эти приборы были нужны только для отслеживания состояния здоровья. Туда-сюда сновали сервисные роботы, реагируя на вызовы подопечных или при поступлении сигнала об ухудшении здоровья кого-нибудь из стариков.

"Неплохая система" – отметил Отто. – "Они под надёжным присмотром здесь. Но есть защита надёжнее"

Они зашли в здание приюта, прошли по длинному коридору, свернули направо и остановились перед массивной дверью. Видимо, охранная система приюта идентифицировала личность Хендерсона, потому что двери тут же открылись. После небольшой комнаты, которая когда-то, до автоматизации, была дежурным помещением медперсонала, они вошли в большой зал. Все стены зала были разбиты на ячейки, отчего помещение походило на банковское хранилище. На каждой дверце ячейки, на экране, светилось чьё-то имя и возраст. К удивлению Бао, информаторий не выдавал информации по этому месту.

"Это что, кладбище?" – озадаченно спросил он Хендерсона. – "Разве не все тела кремируют?"

"Конечно, все" – отозвался Отто. – "Мы не можем себе позволить просто зарывать трупы в землю. Сельскому хозяйству постоянно не хватает фосфора. Это не захоронение, это камера жизнеобеспечения. Сюда отправляют жителей приюта, по состоянию здоровья или по их собственному желанию"

"А почему информаторий не даёт сведений об этом зале?" – спросил Бао.

"Это экспериментальный образец. Такие залы, существуют уже около десяти лет, во всех приютах, но совет, до сих пор не хочет предавать данные огласке. Хотя ничего незаконного тут нет"

– А мне... – Бао попробовал заговорить вслух, но тут же замолчал. В этом месте звуки речи казались неуместными.

"А мне ты решил показать?" – повторил он мысленно.

"Я обещал показать интересные места нашего государства – я их показываю" – Отто повернулся к стене. – "Открыть ячейку триста восемьдесят один"

Экран одной из ячеек замерцал, затем она выдвинулась из стены. Подойдя ближе, Бао увидел, что крышка камеры была прозрачной. В камере лежал старый человек. На экране было написано имя: Давид Лао. Судя по имени, он родился после основания Союза, однако его рост был больше, чем стандартный рост членов Союза, стандарт, введённый в две тысячи сто восемнадцатом году.