Текст книги "Сказки долгой зимы (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Ниф-Ниф не то более прочих осознавал тщетность бытия, не то был самой ленивой жопой из трёх, поэтому построил себе дом из соломы. Ну, как построил… навалил кучей, утоптал, верёвочкой подвязал, вышло что-то типа шалашика, позволяющего сделать вид, что ты как бы уже не на улице спишь.

Нуф-Нуф оказался свинюком более основательным и соорудил себе хижину из говна и палок, причём с преобладанием первого компонента, поскольку он у свиней не в дефиците. Это известно каждому, кто оказывался с подветренной стороны от свинофермы. А вот Наф-наф был не таков!

' Я конечно всех умней,

ясен хрен, всех умней… —

напевал он.

– Дом построю из камней,

с дверью помощней!'

Поёт и строит – фундамент из бетона, и не ленточный какой-нибудь, целиковую плиту отлил. Сваи, контрфорсы, стены в два валуна, ставни, решётки, железобетонные перекрытия, крыша выдерживает падение самолёта, а дверь – таран танка. И там по мелочи всякое – забор с колючей проволокой, противотаранная змейка, надолбы, капониры, контрольно-следовая полоса, видеонаблюдение и уже просто так, чисто чтобы было, – лёгкое, символическое минирование подходов. В два слоя, не больше, он же не параноик какой-нибудь.

«Брателло, – смеялся над ним Нуф-Нуф, – да ты рехнулся! Вместо того, чтобы жить и жизни радоваться, ты вломил кучу ресурсов в какой-то чёртов бункер! А если волк так и не придёт? Прикинь, как глупо ты будешь выглядеть? Прими неизбежную конечность бытия, брат! Наслаждайся его скоротечностью!»

«Нафчик, дорогой, – вторил Ниф-Ниф, – я тебя люблю как брата, но ты конкретно загнался сейчас. Сурвайверство – это тупик и отрицание неизбежности. Все там будем! Но мы с Нуфом хотя бы проживём нашу жизнь ярко, а ты просидишь как дурак в бункере. Имей мужество принять неизбежность с достоинством!»

А тот ничего не отвечает, только насвистывает и дверь укрепляет:

'Никакой на свете зверь,

хищный зверь, страшный зверь,

не откроет эту дверь,

вот такая херь…'

«Братан! – говорят ему поросята. – Окстись! Чахнуть в бункере над тушёнкой особенно глупо, если ты и есть тушёнка! Забей, однова живём! Пошли, выпьем, споём, спляшем, забудем о грустном!» Но Наф-Наф только смотрит на них жалостливо, как на дурачков, и продолжает свою фортификацию. Не было у них в семье взаимопонимания, в общем.

Ну и, конечно же, однажды пришёл Волк.

И вот что интересно: как только запахло псиной, послышался волчий вой и защёлкали вдалеке зубы, так сразу всё это «живи быстро, умри молодым» с поросят как рукой сняло! Ниф-Ниф с Нуф-Нуфом забились в свои халабуды, сидят, глазки зажмурили, хвостиками дрожат и думают вовсе не о неизбежной конечности бытия и принятии естественного исхода с достоинством. Одна мысль осталась: «Только не меня! Только не меня!» А что там себе думал Наф-Наф, никто не знает, потому что он на крылечке постоял посмотрел на это безобразие, сплюнул, а потом в дом зашёл, дверь закрыл и был таков. Только ещё с полминуты засовы лязгали.

Первым Волк пришёл к Ниф-Нифу. Посмотрел на кучку соломы, из которой торчит розовая поросячья жопка, и говорит:

– Эй, ты же понимаешь, что я тебя вижу? Вылезай, я тебя не больно съем.

– Нет-нет! – дрожит поросёнок. – Я в домике, я в домике! Это не может случиться со мной! Только не со мной! Я не готов! Я ещё так молод! Уходи, страшный Волк!

Усмехнулся Волк, дунул, плюнул и сдул с него всю солому. Обосрался Ниф-Ниф и бежать. Добежал до Нуф-Нуфа, стучится в фанерную дверцу, кричит:

– Впусти, брат, там Волк пришёл!

– Ты что, притащил ко мне Волка⁈ – вопит в ответ тот. – Тоже мне брат называется!

– А что, надо было дать себя съесть⁈

– Конечно! Может быть, он бы тобой наелся и ушёл! А теперь нас обоих слопает! Не пущу!

– Пусти, а то я сам дверь сломаю! Всё равно это не дверь, а кусок говна с палками!

– Что б ты понимал в экологичном строительстве! Не пущу!

– Пусти, вдвоём мы дверь будем в два раза сильнее держать!

В общем, уболтал брата, сидят вместе. Вроде вдвоём не так страшно.

– Может, ещё и не доберётся до нас Волк! – храбрится Нуф-Нуф. – Палками оцарапается, говном побрезгует! У меня всё-таки дом, не то, что твой соломенный шалашик.

– Да-да, – поддакивает ему обосратый Ниф-Ниф, – это ведь всего лишь волк, а не лев и не медведь…

– Тихо ты! Накличешь!

Ну и, натурально, вот он, Волк.

– И это в ваших краях называется домом? – смеётся он. – Это же вообще несерьёзно, ребятки. Не длите бессмысленную агонию, выходите с поднятыми руками, петрушкой в жопке и яблочком в ротике. Я люблю чтобы с яблочком. С ним вкуснее.

– Нет-нет! – дрожащими голосами отвечают поросята. – Не выйдем! Вы не имеете права! Неприкосновенность жилища! У нас тоже есть права!

– Когда прихожу я, все права заканчиваются, – сказал Волк. – Остаются только возможности. И я своими намерен воспользоваться.

Дунул, плюнул, ногой топнул, хвостом махнул, и развалился экологичный домик Нуф-Нуфа на исходные компоненты. Вернул в круговорот веществ изъятые говно и палки. Обосрались поросята, кто по первому, а кто уже и по второму разу, и бежать. Добежали до Наф-Нафовского бункера и давай кнопку селектора жать и в микрофон орать:

– Впусти, брат! Началось! Волк! Волк пришёл!

– Так не вы ли меня уверяли, что он не придёт?

– Прости, братуха! Ошиблись! Ты был прав, а мы нет! Ты умный, а мы дурачки! Впусти!

– Что-то я плохо расслышал, что там про дурачков было?

– Мы! Мы дурачки! Ты мудр! Впусти только, Волк уже близко!

Поглумился над ними Наф-Наф, но впустил, конечно. Родная ж кровь. А тут и Волк пришёл.

– Эй, – говорит, – домовладелец! Добром выйдешь, или штурмом будем брать?

– Скажи, скажи ему, что не выйдем! – трясутся Ниф-Ниф с Нуф-Нуфом. – Пусть уходит!

– Вот ещё, разговаривать с ним, – отмахивается Наф-наф. – Много чести!

– Можешь тех двух дурачков выкинуть, – предлагает Волк, – разойдёмся по-хорошему. Ты, я вижу, свинюк продуманный, так и быть, живи.

– Не отдавай нас ему! – дрожат поросята.

– Вот ещё, обойдётся, – отвечает Наф-Наф.

– Ладно, – говорит Волк, – срок ультиматума вышел.

Дунул-плюнул – стоит дом. Топнул-хлопнул – по нулям. Икнул-пукнул – та же фигня. Наф-Наф на хороший цемент не поскупился. Пошёл Волк врукопашную, но в колючей проволоке запутался, об противотанковые ежи споткнулся, на минное поле хряпнулся, башкой об стальную дверь треснулся и озяб. Наф-Нафу только и оставалось, что контроль сделать. Вышел, шмальнул с дробана и говорит братьям:

– Ну вот, а вы боялись.

– Кто боялся? – смеются они, жопки обосратые украдкой обтирая. – Мы боялись? Скажешь тоже! Мы бы и сами прекрасно справились, сколько того Волка. Просто решили тебя навестить, компанию составить, чтобы ты в бункере своём не скучал. Пока, брателло, пора нам. Там, вроде, и солома недалеко разлетелась, и говно с палками кучкой лежат. А то твой дом, извини, неэкологичный совсем. И окна узковаты, и пейзаж забором испорчен. Надо быть ближе к природе, братух!

– Вы что, думаете, это последний Волк? – спросил удивлённый Наф-Наф.

Но поросята его уже не слушали. Поскакали, хохоча, обратно петь и веселиться.

– Всё-таки мы умнее, – сказал по пути Ниф-Ниф Нуф-Нуфу. – И живы, и на цемент не потратились.

– Точно! – отвечает тот. – Кроме того, согласись, если бы Волк так и не пришёл, старина Наф выглядел бы в своём бункере полным придурком!

– Однозначно! Ну что, по пивку и дальше плясать?

– Разумеется, братан! К чёрту этого зануду!

Наф-Наф посмотрел им вслед, плечами пожал и пошёл забор чинить. Потому что сурвайвер – это состояние души. А кто из поросят прав, зависит от того, пришёл Волк или не пришёл. Оно ведь по-разному бывает. Вот к здешним наведался – а они не готовы. А кто-то всю жизнь за стеной просидел, а Волк так и не явился. Тоже обидно выходит.

Тут, Лысая, и сказочке конец. Понравилось? Башку отпустило чуток? Это главное. А вон, смотри, Деян с Драганом топают. Старый, что малый, два сапога – обувь. Наверное, скоро нам паровоз до Убежища подадут. Проверим, как там теперь жизнь в бункере, ничего себе или полный Наф-Наф.

Глава 15

Терем-теремок

Паровоз со снегоочистителем ползёт по рельсам шумно и неторопливо. Прицепленный к нему вагончик не так комфортен, как штабной: просто большая бытовка на колёсах, с железной печкой, где гудит огонь. На печке посвистывает чайник. Ингвар рассматривает пакет с кашей:

– Фигралия. Никто не пробовал?

Молчаливое отрицание.

– Я тоже в первый раз, – он высыпал порошок в миску и понюхал. – Интересная химия. В сухом виде не пахнет вообще. Пока не заваришь, не поймёшь, какой удивительный гастрономический опыт предстоит пережить на этот раз. Деян, подай чайник, если не сложно… Вот. Ещё одна странность – как в такой вес концентрата влезает столько калорий? Объём-то она набирает за счёт воды, понятно, но исходный сублимат и ста граммов не весит, а трёх порций хватает на сутки. Ну-ка… Что вам сказать? Фигралия – это почти как скумбрия. Выросшая в бочке с керосином, питаясь резиновыми сапогами. Освежает необычностью. Кто ещё будет? Все? Я так и думал. Мы стали непритязательны в еде в этот апокалипсис.

– Что такое апокалипсис? – недовольно спросил Драган, протягивая миску. – За полгода радиовещания куча твоих дурацких словечек вошла в обиход. Я понимаю, что синоним Катастрофы, но почему?

– Книжка у нас была такая, – пояснил Ингвар, орудуя чайником, – давно. Предсказывала всеобщий трындец, но в такой художественной форме, что ложилась на любой сценарий. Очень удобно – что бы ни случилось, всё можно было трактовать как «было предсказано». Со временем слово стало синонимом понятия «конец всему». У нас он, на момент моего отбытия с Родины, так и не наступил, но вам как раз пригодилось. Вот, фигралия, будьте любезны. Лучше не нюхай, Лысая, так ешь.

Ингвар поставил перед девушкой тарелку.

– Что ты кривишься? Вкус – это условность, в конце концов, в итоге всё решают калории. Но всё же… Не знаю, даже как сказать… Не сочтите, что я рехнулся, но…

– Да что такое? – не выдержал Драган. – Вряд ли нас можно чем-то шокировать.

– Мы все жрём эту кашу с момента Катастрофы примерно, так? Сначала ещё были всякие консервы, остатки, запасы, да и сейчас попадаются, но вот эти пакетики… – он потряс в воздухе упаковкой, – основное меню. Каждый в пустошах таскает с собой мешок каши или сидит на ящике с ней, неважно. Я не исключение, так что за это время перепробовал бешеное количество вкусов, как все мы. Потрясающее разнообразие. Но вот в чём засада: я несколько раз замечал, что вкусы меняются словно сами по себе. Собираешься куда-то, складываешь в мешок, отобрав знакомые, более-менее съедобные, чтобы не давиться всяким дерьмом в пути, а потом на привале достаёшь из мешка фигралию какую-нибудь и чешешь репу: я же точно её не клал! Как так вышло? Если бы раз, ну два – можно было бы списать на случайность. Но у меня такое ощущение, что это чуть ли не постоянно происходит. Да, я понимаю, как это звучит. Да, вкусы пропечатаны на бумаге типографским способом и никак не могут измениться, а значит, скорее всего, со мной что-то не так… Но вот такое у меня наблюдение. Что скажете?

– Теперь, когда ты сказал… – неуверенно ответил Драган. – Да, тоже замечал такое. Но не фокусировался, думал просто ошибся.

– Шла коже мощно глаз лидер, – добавил Деян. – Пологие отвращали понимание.

Лиарна ткнула пальцем в упаковку каши, ткнула пальцем себе в голову, обвела тем же пальцем вокруг, потом развела руками, пожала плечами и вернулась к еде.

– Смысл этой пантомимы от меня ускользнул, – признался Ингвар. – Ты хочешь сказать, что дело не в каше, а в наших мозгах?

Девушка кивнула и повторила жест, сделав круг пальцем.

– И в мире вокруг?

Кивок.

– Да уж, с миром здешним что-то капитально не так, – признал Ингвар. – И до Катастрофы было странно, а сейчас и вовсе. Меня с первого дня преследует ощущение, что он какой-то ненатуральный, переупрощенный, словно его кто-то выдумал, а не само так сложилось. Выдумал, не сильно заморачиваясь подробностями, и реализовал как получилось. Словно это не мир, а инструмент для какой-то задачи, а люди в нём просто детальки. Что ты киваешь, Лысая? Это так и есть?

– И что это за задача такая, требующая для реализации целого мира? – спросил Драган. – Что может быть настолько больше мира?

Девушка только покосилась на него мрачно, так что ответил Ингвар:

– Мне приходит в голову только один ответ: Мультиверсум. Великий Фрактал, или как там ещё его называют. Только он идёт уровнем выше. И если этот мир затыкает в нём какую-нибудь важную дырку, то…

Лиарна, не сдержавшись, фыркнула в стакан с чаем, забрызгав стол.

– Ты чего?

Она только отмахнулась, смеясь.

– Вот и пойми тебя, – вздохнул Ингвар. – Ладно, подъезжаем уже. Давайте собираться.

* * *

Поезд ожидают. Представители общины встретили их под сводами тоннеля, недовольно жмурясь с отвычки на падающий снаружи свет. Вперёд выступил председатель Совета Горчин:

– Хмырь вынули вощение пересолить мех в автоклав! Метод пыхать консерву! – заявил он торжественно прибывшему на паровозе представителю администрации Кареграда. – Жёлуди столовой заправляться в жуть.

– Э… Вы что-то поняли? – тихо спросил Немановский посланник у Ингвара.

– Ни черта, – признался тот. – Йована, переведите, пожалуйста.

– Мочим насрал гора осеменяться, – сказала пожилая женщина. – Шлак будень шлем пучит.

– Значит, женщин у вас тоже накрыло?

– Егерь швы разом оказия. Дурак раком годы.

– Просто кивните, если вы с нами в новый анклав, – терпеливо сказал чиновник. – Или помотайте головой, если решили оставаться здесь. Нам ещё назад ехать, причём вагоном вперёд, разворотного круга тут нет.

Йована и Горчин изо всех сил закивали.

– Первой партией заберём человек десять, они подготовят вам место в одном из корпусов, завтра пригоним ещё пару вагонов, надо вывезти здешние запасы. Напоминаю, ваше согласие означает, что община вливается в анклав на общих основаниях, никакой автономии. Рядовыми членами.

– Говно ломы жуковредители! – возмутился Горчин.

Представитель Кареграда его на этот раз, как ни странно, понял:

– Чтобы стать руководителями там, вам придётся сначала проявить себя. Старые заслуги не действуют. Собирайте вещи…

* * *

– Привет, Милана, – сказал Ингвар. – Помнишь Лысую Башку?

– Ровно выгнулась? – спросила девушка. – Бред пожимала…

– Ох… И до тебя, значит, афазия добралась?

– Я… Сейчас… – блондинка сделала над собой заметное усилие, глубоко вдохнула, постояла пару секунд зажмурившись и ответила: – Да, с каждым разом всё тяжелее. Трансляции записей работают гораздо хуже, чем прямой эфир. Я тут внизу ещё держусь, в Убежище есть что-то вроде остаточного фона… Не знаю, как правильно сказать. Мне вообще трудно говорить, простите.

– Вяжись дубиной швы отправились! – утешил её Деян. – Балда совсем облезут манку шепчет.

– Он считает, – пояснила Милана, – что здесь есть небольшой аналог излучателя, точнее, нечто вроде его интерфейса… Я не очень разбираюсь. Совсем слабенький, даже наша небольшая община превысила предел числа абонентов, и он не работает.

– Да, – кивнул Драган, – так посыпались несколько анклавов: принимали слишком много людей, и в какой-то момент излучатель переставал на них действовать, хотя и не отключался. Спаслись те, у кого хватило решимости моментально избавиться от излишков населения. Поэтому Неман так осторожничает, никто не знает, где этот предел.

– То есть когда все уедут, вам хватит? – уточнил Ингвар.

– Деян считает, что да.

– Ладно, дело ваше. Как там Юльча?

– Только что проснулась. Хотите её покормить?

– А можно?

– Думаю, да. Она по вам скучает, мне кажется. Может, будет меньше баловаться за столом.

Деян шумно выдохнул и нахмурился, но промолчал.

* * *

– Юльча-Юленька, привет, что сегодня на обед? – пропел Ингвар, пододвигая к себе миску. – Не очень каша вкусная, и Юльча совсем грустная?

– Каса!

– Да ты ж какая умница! Ну-ка… – он попробовал кашу. – Незнакомый вкус… Но, ты знаешь, не так уж плохо. Сладенько. Как сосиски в сиропе. Давай-ка ложечку за маму? Что ты крутишь головой? Вон, перемазалась вся. Открывай ротик. Нет? Слишком просто для такой хитренькой Юльчи? Ладно…

– Сорока-ворона,

кашу варила,

ну, как «варила»,

на складе добыла,

кипятком зали́ла,

Юльчу кормила.

Юльча капри́зит,

каша не лезет,

хочется Юльке

вкусненькой булки.

Булочки нету,

дадим ей конфету,

за то и за это

из Кареграда с приветом…

Ингвар достал из кармана шоколадную конфету в ярком фантике и помахал ей перед носом девочки. Та радостно захлопала ладошками.

– Ай! Ай!

– Развернём бумажку,

но сначала кашку!

Ложка взлетает,

кашку хватает,

вверх поднимает,

к Юльче подлетает,

в рот ей ныряет!

Девочка, смеясь, открывает рот, получает порцию каши, тянется к конфете.

– Нет-нет, давай сперва ещё кашки. Мама не одобрит, если я тебя накормлю только конфетой.

– Мама! Ам!

– Да ты ж наша разговорчивая! Главные слова уже знаешь, остальное приложится. Давай-ка ещё по кашке врежем.

– Помешаем ложкой кашу

и покормим Юльчу нашу.

Наша ложка летит в ротик,

каша падает в животик!

Девочка открывает рот, съедает порцию, потом прикрывает его ладошкой и мотает головкой, сдавленно хихикая.

– На кормление Юльчонка

с прибаутками хожу,

кашу ложкой помешаю

и конфетку покажу!

– ещё одна порция отправляется в рот, повторяется пантомима с ладошкой.

– Шоу должно продолжаться? – смеётся Ингвар. – Просто так есть скучно? Мне не трудно.

– Травку кушает корова,

кустик кушает коза,

ну, а Юльча любит кашку,

озорная егоза!

– ладошка отодвигается ото рта, пропуская ложку.

– На таможню пришла ложка,

кашки зацепив немножко,

вот товарный манифест:

эту кашу Юльча съест!

– ложка ныряет в рот.

– Эту кашу наша банда

доставляла контрабандой,

ее Юльча изымает,

себе в ротик отправляет!

– ладошка послушно пропускает порцию.

– Вот лежит кашка,

в Юльчиной чашке,

мы её ложкой

зацепим немножко,

повыше поднимем

и в ротик задвинем…

– рот послушно открывается, но потом перемазанная кашей ладошка снова закрывает губы, так что хохочет девочка в нос, смешно фыркая.

– Наша Юльча красотуля

и совсем не капризуля,

сейчас кашу всю сожрёт

и опять играть пойдёт!

– ложке снова выдан доступ.

– На дне Юльчиной тарелки

нарисованы две белки,

чтоб на белок посмотреть,

надо кашу одолеть.

Мы вонзаем в кашу ложку —

белочка видна немножко.

Ложка раз и ложка два,

вот у белки голова.

Ещё ложка – опа,

вот у белки…

– Ингвар! – возмущённо восклицает стоящая в дверях Милана.

– Юльча кашу доедает и конфетку получает! – тут же переключается он. – Держи, заслужила!

– Конфета? Шоколадная? – удивляется девушка.

– На, – Ингвар протянул ей вторую конфету. – Больше нет, это я в Кареграде у Немана подрезал. Из старых запасов.

– И принесли нам? М-м-м! Шоколад! Как я по нему скучала! Все здешние остатки скормила Юльче… Спасибо.

– Не за что. У тебя очень милая дочка, а если её умыть, станет ещё лучше.

Юльча увлечённо размазывает по физиономии кашу вперемежку с шоколадом.

– Да, сейчас приведу её в порядок. Скажите, возвращение вашей лысой спутницы… Она пришла за вами?

– Нет, у неё тут свои дела. Но, если всё пройдёт хорошо, то прихватит меня, возвращаясь. А вы собираетесь так и сидеть всю жизнь под землёй?

– Нет, конечно. Но уходить с остальными в новый анклав я тоже не хочу. Возможно, потом, когда эта проклятая зима закончится… Я знаю, что вам не нравится эта идея, но…

– Ты большая девочка, я тебе никто, решай сама.

– Это не так, – покачала головой Милана. – Вы много сделали для меня и Юльчи, вы не чужой нам человек. И Деян на самом деле очень вас уважает, хотя и ревнует немного. Просто мы должны быть здесь. Это важно.

– Для кого?

– Для нашего мира.

– Или для тех, кто внушил вам эту мысль. Я не знаю, кто стоит за вашими излучателями. Может быть, они действительно хотят добра. Но ты уверена, что они хотят его вам? Не миру вообще, не человечеству, сколько бы его ни осталось, а тебе, Милане, и твоей дочке Юльче? Или вас используют и выкинут во имя какой-то цели, о которой ты даже не узнаешь?

– Я верю, что всё будет хорошо, – уверенно ответила девушка, – что мы поступаем правильно. И вы не переубедите меня. Я просто это знаю. Мне жаль, что вы не можете воспринять это так же, как мы с Деяном. Гораздо легче жить, точно зная, что всё идёт правильно! Что мы под присмотром, что поступаем верно, что…

– Аллилуйя! Господь любит вас!

– Что? – растерялась Милана.

– Да так, флешбек из прошлой жизни. Неважно. Живите как хотите.

– Не расстраивайтесь. Вот увидите, всё будет хорошо! Позвать вас, когда буду Юльчу укладывать? Расскажете ей сказку?

* * *

– Стоит в поле теремок…

Нет-нет, глазки у Юльчи должны быть закрыты! Да, вот так, умничка.

Стоит в поле теремок,

он не низок, не высок,

он не узок, не широк,

он не лёгок, не тяжёл,

иди мимо, куда шёл.

Первой бежит мышка,

в мешке кочерыжка.

'Кто-кто в теремочке живёт?

Кто-кто в невысоком живёт?'

Тишина было ответом,

жильцов в доме пока нету.

'Это я зашла удачно,

покантуюсь в этой дачке!'

Мышка в теремок вошла,

и спокойно зажила.

Полстакана накатила,

кочерыжкой закусила,

почесала сыто брюшко,

глядь в окно, а там лягушка!

'Кто-кто в теремочке живёт?

Кто-кто в невысоком живёт?'

«Я, мышка-норушка, а ты кто?»

«А я лягушка-квакушка. Пусти к себе жить?»

'Тут, конечно, места мало, —

мышь задумчиво сказала, —

но жить скучно без подружки,

заходи и ты, лягушка!'

Стали мышка и лягушка

жить вдвоём в одной лачужке,

вместе домик обживают

и культурно выпивают.

Только вот одна беда —

все повадились туда.

В теремке в конце концов

нет отбоя от жильцов!

'Кто-кто в теремочке живёт?

Кто-кто в невысоком живёт?'

«Я мышка-норушка». «И я, лягушка-квакушка. А вы кто?»

«Я заяц-выбегаец!»

«Я лиса, рыжая краса».

«Я волк, зубами щёлк».

«Я барсук, никого не ссу».

«Я росомаха, врежу с размаха».

«Я енот, всё тащу в рот».

«Я бобёр, буратино спёр».

«Я ёжик, в кармане ножик».

«Я белка, болтушка и трынделка».

«Я котик, пушистый животик».

«Я собака, брехливая задавака».

В теремок они набились,

все ужались, постеснились,

кое-как угомонились,

быстро все передружились

и неплохо так зажили.

Тут приходит к ним Юльчонок,

удивительный ребёнок,

говорит: 'Привет, зверушки!

Ах, какие у вас ушки!

Лапки, хвостики и брюшки!

В теремок хочу к вам жить,

со зверушками дружить…'

– Ингвар! Ингвар! – шёпотом позвала Милана. – Юльча уснула, а вам… Мне кажется, вам стоит присутствовать.

* * *

– Лысая Башка, ты что творишь? Блин, ты меня слышишь вообще? Драган, давно она так?

– С полчаса примерно.

– Это ты её надоумил?

– Вот ещё. Я понятия не имел, что тут есть церебральный коннектор, и даже представить себе не могу, откуда она про него узнала.

Лиарна лежит на узком, обтянутом кожзаменителем ложе, уложив затылок в выемку изголовья. К расположенным за ушами имплантам плотно прижались контактные группы, фиксируя голову. Под закрытыми веками быстро бегают туда-сюда глазные яблоки, руки и ноги подёргиваются, лицо перекашивают болезненные гримасы.

– Не похоже, что ей очень весело, – сказал Ингвар.

– Она сама! – быстро ответила Милана. – Я не знала, зачем тут эта штука!

– Лето каменно пырит жмень кобуры, – добавил уверенно Деян. – Левее драть умильных гренок.

– Ладно, – решил Ингвар, – Лысая точно не тот человек, которого вы смогли бы запихать туда насильно. Будем надеяться, она знает, что делает, хотя мне и не нравится, как это выглядит. Отключать принудительно вряд ли хорошая идея, боюсь перегорит её многострадальная башка окончательно. Драган, не объяснишь, что это вообще такое?

– К такой же штуке мы подключали… ну, тех, кому…

– Тех несчастных, которым вы вбивали в голову гвозди, я понял. Осталось понять, чего именно вы пытались этим добиться.

– Человек, подключённый таким образом, становится частью системы и может на неё повлиять. Наверное.

– Какие-то успехи?

– Думаю, раз работы продолжались, то хотя бы промежуточные были.

– Или вашим главным не хватало яиц признать, что они облажались и зря угробили кучу народа, и вы продолжали забивать людям гвозди в голову, потому что никаких новых идей не было.

Драган молча пожал плечами.

– Я вот чего не пойму, вы долго этим занимались, не один год, так?

– Так.

– Почему вас не остановили те, кто с той стороны розетки? Те, кто стоял за излучателями? При такой-то налаженной системе контроля?

– Персонал состоял из резистентных, а они как бы вне системы. Я, например, по всем бумагам так и числился сидящим в коррекционном центре. Никто из нормальных попасть внутрь не мог, для этого было специальное устройство, создающее поле помех. Резная круглая штука с цветным полупрозрачным шаром внутри, я её видел. Нормальным от неё становилось худо, а нам, резистентным, наоборот, хорошо. Рядом с ней все испытывали такой прилив энергии – горы хотелось свернуть! И голова сразу начинала работать лучше, и всякие… хм… природные позывы обострялись. Я уже тогда был далеко не мальчик, но рядом с этим шаром секретаршу валял как молодой!

– А Лысая Башка? Что с ней было?

– Судя по тому, как с ней носились, результаты чуть ли не впервые были действительно обнадёживающими.

– Какие именно результаты?

– На внутреннем жаргоне все подопытные назывались «отмычками», так что, надо полагать, речь шла о каком-то замке. Но я краем уха слышал про «портал», что бы это ни значило. Имплантированных подключали контактами к аппаратуре и проводили… контролируемое мотивирующее воздействие.

– Отчего-то мне кажется, что это не была положительная мотивация. То есть их не конфетами кормили.

– Использовался акустический мотиватор, как в коррекционных центрах. Начинали с малой интенсивности, потом медленно поднимали, ступень за ступенью, до уровня болевого шока. Это должно было побуждать их прекратить боль любой ценой, а единственным способом этого добиться было открыть то, что они должны были открыть.

– Неудивительно, что она не прониклась к вам симпатией. Я бы убил нафиг.

– Она так и поступила. Когда произошёл подземный толчок, электричество пропало, замки открылись, эта сумасшедшая где-то раздобыла рубило на длинной ручке и… Видели бы вы её! Худая, безумная, вся покрытая кровью…. У меня на двери кабинета был механический замок и армированное стекло, поэтому я выжил, но зрелище… Никто не сопротивлялся, до синдрома контактной агрессии было ещё несколько дней, так что девушка устроила настоящую бойню. Не уверен, что она понимала, что творит, но я бы на вашем месте не слишком ей доверял.

– Думаю, Драган, я не нуждаюсь в ваших советах. О, кажется, приходит в себя. Не уходите далеко, вдруг ей снова потребуется кого-нибудь убить.

– Шуточки у вас…

– А кто сказал, что это шутка? Эй, Лысая, ты как вообще?

– Дико болит голова, – сказала девушка, садясь. – У меня мало времени, нам надо поговорить, пока могу.

Глава 16

Дикие лебеди

– Помять твою тыкву? – участливо спросил Ингвар, когда они остались вдвоём.

Лиарна тщательно закрыла железную дверь в комнату, решительно вытолкав из неё всех любопытствующих.

– Да, если не сложно. Болит ужасно, твой массаж немного помогает.

Она легла, положив голову Ингвару на колени, и закрыла синие глаза.

– Так ты добилась, чего хотела? – спросил он.

– И да, и нет. Я получила информацию, но здесь её мало, а я не так хорошо сонастроена, как ожидала.

– Поэтому голова болит?

– Да. В том числе. Это сейчас неважно, не перебивай. В итоге мне придётся добираться туда, где всё началось. Не спрашивай, времени мало. Драган пока, к сожалению, нужен, он много знает, а я, уходя оттуда, была не в себе.

– Да что там, безумна, как мартовский заяц, – фыркнул Ингвар. – Всё время боялся, что ты меня покусаешь. Рад, что тебе легче.

– Я всё ещё не та, что была до всего этого. Наверное, уже такой не стану. Корректора первого ранга Лиарны больше нет, осталась Лысая Башка, – тихо засмеялась девушка. – Безумная баба с гвоздями в черепе.

– Ничего, тебе даже идёт. Этакий панк-рок. Гвозди у тебя новые, куда краше прежних, стильный аксессуар.

– Спасибо. Это альтери постарались. Их импланты для управления порталами, которые вживляют операторам.

– Знаменитая транспортная монополия, – кивнул Ингвар. – Дорого, но удобно: гору товара можно перебросить в один момент, никаких караванов. У меня никогда не было достаточно крупных поставок, чтобы портал окупался, но наслышан, наслышан. Так у них там люди внутри вставлены?

– Операторы портала, – подтвердила Лиарна. – Меня сдали в клинику, выдав за одного из них, и там заменили импланты.

– Здесь аборигены пытались сделать портал? Зачем? Свалить отсюда к чёртовой матери, что ли?

– Местные пытались подобрать отмычки к замку, но те просто ломались, и только со мной у них едва не получилось. Если бы они добились своей цели, последствия были бы чудовищными.

– Хуже Катастрофы?

– Катастрофа вызвала всего лишь коллапс среза, а те, кто их направлял, хотели получить коллапс всего Мультиверсума.

– Такое возможно?

– Говорят, да. Считалось, что корректоры были нужны как раз для того, чтобы этого не случилось.

– Были?

– Да. Корректоров больше нет.

– А как же ваша героическая организация, о которой так распиналась Джен?

– Распущена. Я узнала об этом в последний момент, когда уже готовилась отправиться сюда, но что-то менять было поздно.

– То есть никакая белобрысая велокавалерия выручать тебя на этот раз не прискачет?

– Нет. Джен не знает, где я, и не сможет найти. Да ей и не до того сейчас, я думаю. Корректоры ищут новое место в изменившемся Мультиверсуме, они теперь не охотники, а добыча. Ценный приз, который многим пригодится в условиях нового кризиса.

– Дай угадаю: чтобы напихать в голову гвоздей и засунуть в какую-нибудь древнюю штуку?

– Именно.

– Но ты всё равно собираешься сделать то, зачем пришла?

– У меня нет выбора. Я не героиня, кладущая себя на… Куда там они обычно себя кладут?

– На алтарь. Но ты можешь просто полежать у меня на коленках, я не против.

– Я только рада была бы, поверь. Но не могу поступить иначе. Чисто технически. То, что сделали с моей головой, не оставило мне вариантов. Если бы не вернулась, то постепенно деградировала бы до полного распада личности, как здешние аборигены без излучателя.

– Но твоё состояние обратимо? Я не понял, что именно ты хочешь тут сделать, но, когда сделаешь – свободна? Вали на все четыре стороны, прихватив, я надеюсь, меня?

– Очень надеюсь на это, – Лиарна замолкла.

– Прости, Лысая, как-то неубедительно прозвучало. Я давно на свете живу, меня тебе обмануть труднее, чем себя. Очень похоже, что ты настроилась на дорогу в один конец и боишься мне в этом признаться, чтобы я тебя не бросил. Потому что ты, конечно, самостоятельная сильная лысая женщина с гвоздями в башке, но остаться сейчас одной тебе было бы грустно и страшно. Угадал? Что молчишь? Чего отворачиваешься? Стыдно? То-то же.