Текст книги "Происхождение фашизма"
Автор книги: Павел Рахшмир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Annotation
Прошло более полувека с тех пор, как на политической сцене капиталистического мира появились фашисты. Где коренятся истоки фашизма? Какие факторы обусловили его возникновение? Каким образом он набрал силу? На эти вопросы и отвечает предлагаемая читателю книга. В ней рассказывается о предыстории фашизма и его становлении, вскрывается ответственность монополистической реакции за ту зловещую роль, которую он сыграл в истории европейских народов, объясняются причины возникновения неофашистских тенденций в наши дни.
ОТ РЕДАКТОРА
Глава 1
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ
ДУХОВНЫЕ ИМПУЛЬСЫ
Глава 2
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА —
«ВЕЛИКИЙ СТРАХ»
РЕКРУТЫ ФАШИЗМА
ШКОЛА ДИКТАТОРОВ
ПУТЬ В «НАЦИОНАЛЬНЫЕ БАРАБАНЩИКИ»
Глава 3
ПОХОД, КОТОРОГО НЕ БЫЛО
«ПИВНОЙ ПУТЧ»,
ОТ ФЕЛЬДХЕРНХАЛЛЕ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «НАУКА»
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «НАУКА»
INFO
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
comments
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
164
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
175
176
177
178
179
180
181
182
183
184
185
186
187
188
189
190
191
192
193
194
195
196
197
198
199
200
201
202
203
204
205
206
207
208
209
210
211
212
213
214
215
216
217
218
219
220
221
222
223
224
225
226
227
228
229
230
231
232
233
234
235
236
237
238
239
240
241
242
243
244
245
246
247
248
249
250
251
252
253
254
255
256
257
258
259
260
261
262
263
264
265
266
267
268
269
270
271
272
273
П. Ю. РАХШМИР
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ФАШИЗМА
*
Ответственный редактор
доктор исторических наук
А. А. ГАЛКИН
© Издательство «Наука», 1981 г.
ОТ РЕДАКТОРА
В конце 70 – начале 80-х годов в развитых капиталистических странах наметилось определенное оживление крайне правых политических сил. Оно проявляется и в создании экстремистских союзов и движений, и в попытках объединить так называемых умеренных правых и силы откровенно неофашистского лагеря, и в проведении целой серии кровавых террористических акций.
Постоянным источником политической напряженности являются неофашистские элементы в бывших цитаделях «традиционного» фашизма – в Италии, ФРГ, Испании. Последыши Муссолини и Гитлера хотели бы повернуть вспять исторический процесс, пуская в ход террористические методы и используя широкие легальные возможности, предоставленные им буржуазным обществом. Не желают примириться с поражением фашисты пиренейских государств, где так долго держались диктаторские режимы. Активизировались реакционные силы на Латиноамериканском континенте. Сигналом тревоги для человечества стала трагедия Чили. «Она учит бдительности против современного фашизма», – подчеркивал Л. И. Брежнев на XXV съезде КПСС{1}.
Очаги неофашизма сохраняются и в кичащихся своей «демократией» государствах Запада при попустительстве, а порой и под покровительством властей. По улицам Лондона нагло шествуют молодчики из расистско-фашистского «Национального фронта», в Чикаго демонстрируют американские последователи фашистов. Брюссель и Льеж становятся ареной экстремистских вылазок бельгийских фашистов, всю Францию потряс устроенный неофашистами взрыв на улице Коперника в Париже. Неофашисты пытаются сплотить свои силы в международном масштабе, чтобы противодействовать позитивным тенденциям современного мирового развития{2}.
Очевидно, что в этих условиях перед демократическими, антифашистскими силами остро встает задача: сорвать замыслы и планы, вынашиваемые международной реакцией, и прежде всего преградить путь фашистской опасности. Для решения этой задачи необходимо глубокое и всестороннее знание истоков, происхождения и социальной сущности фашизма.
В этом плане необходимо четко представлять ту роль, которую сыграл в прошлом фашизм. Напомним, что зарождение фашизма пришлось на то время, когда капитализм вступил в стадию общего кризиса. Господство крупных монополий углубило прежние противоречия. Первая мировая война с огромной силой форсировала эти процессы, а Великая Октябрьская социалистическая революция в огромной степени ускорила революционизацию широких масс.
В этих условиях перед буржуазией в большинстве государств развитого капитализма встал во всей остроте вопрос о новых формах сохранения своего господства. Буржуазия стремилась выйти из кризиса путем установлении открытого террора в отношении широких масс трудящихся, применения более изощренных методов насилия и манипуляции массами. Она стала применять политическое насилие, опираясь на фашистское движение, возникшее на волне шовинистических настроений. В обстановке острого кризиса на фашизм были возложены функции, которые не могли в создавшихся условиях выполнять традиционные буржуазные партии: приспособить старую систему власти к новой экономической и социальной реальности и тем самым создать альтернативу социализму. Иными словами, ставилась задача при помощи крайних средств установить господство государственно-монополистического капитализма со всеми свойственными ему атрибутами.
Сказанное, разумеется, не означает, что развитие от монополистического к государственно-монополистическому капитализму должно было неизбежно пройти через фазу фашизма. Впоследствии правящий класс ряда стран нашел другие пути перехода к государственно-монополистическому капитализму при сохранении традиционных форм буржуазной демократии. Речь, таким образом, не идет о фатальной неизбежности фашизма. Однако в сложившихся тогда условиях правящие классы в некоторых развитых капиталистических странах обратились именно к фашизму.
Немалую роль в выборе, который они сделали, сыграло и то, что фашизм показался им удобным орудием осуществления внешнеполитических амбиций. Стремление к тотальной регламентации жизни общества и реорганизации его на военизированной основе, апелляция к крайнему национализму делали его превосходным инструментом подготовки к проведению территориальной экспансии. Не случайно, фашистские силы захватили власть в тех странах, в которых правящие классы чувствовали себя обойденными при дележе добычи (Италия) или ущемленными в результате понесенного поражения (Германия).
Результаты всего этого общеизвестны. Сегодня, произнося слово «фашизм», мы ясно представляем себе главные характеристики этого мрачнейшего феномена XX в. Фашизм – это порабощение и ограбление десятков народов, лишение их не только человеческих прав, но и жизненно необходимых средств к существованию. Фашизм – это массовые кровавые расправы, уничтожение целых народов, фабрики смерти. Фашизм – это всеобщее подавление и слежка, система физического и духовного гнета.
Ситуация, в которой действует ныне капитализм, по многим показателям существенно отличается от той, которая способствовала возникновению и укреплению фашизма в межвоенный период. В этой связи достаточно напомнить о новом соотношении сил в мире между капитализмом и социализмом, империализмом и антиимпериалистическими движениями, реакцией и прогрессом.
Тем не менее фашистская угроза коренится в самой социально-экономической и политической природе империализма. В середине 70-х годов капитализм вступил в полосу резкого обострения всех его противоречий. Продолжается оно и в 80-е годы. Проявившись в первую очередь в экономической сфере, кризисные процессы, как это обычно бывает, захватили и политическую область, усилив тем самым существовавшую и до этого неустойчивость политического механизма, призванного обеспечить неприкосновенность капиталистических общественных отношений.
Как только кризис институтов власти приобрел острые формы, в правящих кругах капиталистического общества усилились опасения за свои позиции. Это в ряде случаев привело к пересмотру взглядов на наиболее предпочтительные формы осуществления политического господства. Соответственно, укрепилось влияние сторонников открытого политического принуждения.
Выбор форм и методов осуществления власти зависит, разумеется, не только от воли правящей верхушки. Он определяется также степенью противостояния других общественных групп, и прежде всего – активностью демократических движений и организаций. Вне зависимости от желания власть имущих существует реальная возможность предотвратить тенденцию сползания вправо, к автократическим и авторитарным типам господства. Можно положить конец и амбициям фашистских и неофашистских организаций, подрывая их массовую базу и пресекая попытки прорваться к власти.
Об этом ясно и четко говорится в документах международного коммунистического движения. «Необходимо искоренить фашизм, предотвратить его возрождение в открытой или завуалированной форме, бороться против организации и деятельности фашистских и неофашистских террористических организаций и групп»{3}.
Сказанное объясняет, почему книга П. Рахшмира, предлагаемая вниманию читателя, будучи исторической, звучит так политически злободневно.
Профессор А. Галкин
Глава 1
ИСТОКИ ФАШИЗМА
Проверенный историческим опытом марксистский взгляд на фашизм позволяет научно подойти к выявлению его истоков. Они генетически сплетаются с истоками общего кризиса капитализма, который в полную силу разразился после первой мировой войны и Великой Октябрьской социалистической революции. Однако процесс всестороннего разложения устоев буржуазного общества начался еще до первой мировой войны – война, отмечал В. И. Ленин, лишь ускорила его. Зародышевые элементы общего кризиса капитализма проявляются в социально-экономической, политической и духовной сферах жизни буржуазного общества, вступившего в империалистическую стадию развития.
При анализе предпосылок фашизма следует иметь в виду следующее ленинское указание: «С точки зрения марксизма нелепо останавливаться на положении одной только страны, говоря об империализме, тогда как капиталистические страны так тесно связаны друг с другом»{4}. В. И. Ленин подчеркивал международный характер империалистической реакции, усилившейся «при всяких политических порядках»{5}, т. е. начиная с самодержавной монархии и кончая буржуазно-демократической республикой. И эмбрионы фашизма вызревали в самых разнообразных политических и социально-экономических структурах.
Попытки сузить сферу распространения фашизма, предельно локализовать его, встречающиеся в буржуазной исторической литературе, основаны на смешении вопроса о предпосылках фашизма и вопроса о причинах успехов или неудач, силы или слабости фашистских движений в отдельных странах. Если предпосылки возникают в большинстве империалистических государств, то степень их глубины и интенсивности оказывается везде различной в силу неравномерности социально-экономического и политического развития отдельных стран, их национально-исторической специфики.
Непосредственные предпосылки фашизма формируются с началом «империалистической эпохи всемирного капитализма», в качестве исходного пункта которой В. И. Ленин выделял рубеж XIX и XX вв.{6}.
В. И. Ленин постоянно подчеркивал реакционный характер империализма. «Политически империализм есть вообще стремление к насилию и к реакции… политической надстройкой над новой экономикой, над монополистическим капитализмом (империализм есть монополистический капитализм) является поворот от демократии к политической реакции. Свободной конкуренции соответствует демократия. Монополии соответствует политическая реакция», – писал он{7}.
В империалистической реакции антипролетарские, антисоциалистические тенденции сочетались с антилиберальными, поскольку либерализм считался синонимом буржуазной демократии. Фашизм, несмотря на преобладающий в нем антикоммунизм, антидемократичен в самом широком смысле слова, будучи решительным и последовательным отрицанием не только социалистической, но и буржуазной демократии.
Фашизм – крайняя форма империалистической реакции, и зарождение его, естественно, связано с монополистической стадией эволюции капитализма. Это, разумеется, не означает, что установление фашистских режимов было исторической неизбежностью. В империалистической реакции заложена потенциальная возможность развития фашистских тенденций в ужасающую реальность фашистских диктатур. Однако претворение этой возможности в реальность в конечном счете зависит от конкретного соотношения классовых сил в отдельных странах и на международной арене в целом. Такая постановка вопроса особенно важна, поскольку она не освобождает различные партии, группировки и отдельных политических деятелей от исторической ответственности за трагедии народов, ставших жертвами фашизма.
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ
Социально-экономическая почва империализма стала благодатной питательной средой для вызревания эмбрионов фашизма. Хотя в генезисе фашизма немаловажное значение имеют факторы политического, культурно-идеологического и психологического характера, главная роль все же принадлежит такому основополагающему признаку империализма, как монополизация экономики.
Монополизация экономики требовала возрастания роли государства. Предпринимателям эпохи свободной конкуренции нужно было государство со скромными функциями и расходами, своего рода «ночной сторож». Им хватало простора в сфере производства и на рынках. Рабочее движение еще только формировалось организационно, поэтому буржуазия чувствовала себя достаточно сильной, чтобы обходиться без посредничества государства во взаимоотношениях с рабочими. Буржуазия эпохи монополистического капитализма предъявляет иные требования к государству. С его помощью она стремится обеспечить гегемонию на внутренних рынках и завоевать рынки внешние, удержать классовое господство под натиском развивающегося рабочего движения. Ей нужен не скромный «ночной сторож», а вооруженный до зубов часовой, способный отстаивать ее внутренние и внешние интересы.
С точки зрения генезиса фашизма особое значение имеет следующая объективная закономерность, свойственная базису капиталистической системы в эпоху империализма: «Чем больше базис имеет тенденцию к превращению в монополистический, чем больше растет концентрация капитала, тем больше государство испытывает тенденцию к превращению в государство не всех капиталистов, а в государство финансового капитала, господствующей олигархии…»{8}. В таком развитии уже таилась угроза установления контроля над государством и обществом со стороны наиболее агрессивных группировок монополистического капитала.
Вследствие концентрации производства и капитала формируется могущественная финансово-промышленная олигархия: стальные, угольные, нефтяные, пушечные, газетные и прочие «короли» образуют династии, богатства которых и степень влияния на все стороны жизни достигают невиданных масштабов{9}.
Хорошо известно, что переход капитализма в империалистическую стадию сопровождался усилением неравномерности экономического развития отдельных стран. Отсюда и существенные изменения в соотношении сил на мировой арене: «С одной стороны, молодые, необыкновенно быстро прогрессировавшие капиталистические страны (Америка, Германия, Япония); с другой – страны старого капиталистического развития, которые прогрессировали в последнее время гораздо медленнее предыдущих (Франция, Англия)»{10}.
В США промышленная продукция в 1870–1914 гг. выросла в 9 раз, в Германии – в 5,5 раза, во Франции – в 3 раза, в Англии – в 2,3 раза. В 1870 г. удельный вес Германии в мировом промышленном производстве составлял 13 %, Англии – 32 %, Франции – 10 %, а в 1913 г. – соответственно 16, 14 и 6 %.
В Италии период наиболее бурных темпов роста промышленности пришелся на 1901–1913 гг. За это время прирост промышленной продукции в стране достиг 87 %, тогда как по Европе в среднем – 56 %.
К началу XX в. Север Италии (между промышленным Севером и аграрным Югом существовал довольно большой разрыв) занял уверенные позиции на международной арене. К концу XIX в. Милан, центр итальянской текстильной промышленности, потеснил Лион, а Генуя успешно конкурировала с Марселем в борьбе за роль главного порта Средиземноморья.
Буржуазия «запоздавших» стран стремилась опереться на поддержку государства, чтобы противостоять буржуазии стран «старого капиталистического развития», успевших укрепиться на внешних рынках, создать колониальные империи.
В. И. Ленин неоднократно указывал на Германию как на «образец передовой капиталистической страны, которая в смысле организованности капитализма, финансового капитализма, была выше Америки. Она была ниже во многих отношениях, в отношении техники и производства, в политическом отношении, но в отношении организованности финансового капитализма, в отношении превращения монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм – Германия была выше Америки»{11}.
Что касается итальянского империализма, то его, по словам П. Тольятти, «можно отнести к числу наиболее слабых, поскольку у него нет собственного сырья и пр., но с точки зрения организации, структуры он, без сомнения, один из наиболее развитых»{12}. Экономическая слабость итальянского капитализма в известной мере компенсировалась разветвленной системой организационно-финансовых связей, мощью отдельных монополий-гигантов («Ансальдо», «Ильва», «Бреда», «Пирелли», «Фиат» и др.). Главной чертой запоздалой итальянской промышленной революции известный историк Р. Ромео считает вмешательство государства в таком объеме, «который отнюдь не предвидела либеральная экономическая теория»{13}. Эта практика способствовала более раннему зарождению государственно-монополистических тенденций в «запоздавших» странах. Их финансово-промышленная олигархия при активном содействии государства вторгается в различные сферы общественной жизни. Но и в «старых» империалистических государствах с буржуазно-либеральными традициями также усиливается тенденция к всеобъемлющему контролю за экономикой, политикой и массовым сознанием со стороны финансово-промышленной олигархии. Только контроль этот осуществлялся более косвенными, негосударственными методами через парламентарные и партийно-политические структуры, с помощью массовой прессы, родиной которой стала буржуазно-демократическая Англия. Именно в этой стране «лорды прессы» располагали огромным влиянием на правительство, парламент, буржуазные партии. Первенство тогда, бесспорно, принадлежало лорду Нортклиффу, чья газета «Дейли мейл» в 1914 г. выходила рекордным тиражом – 7 млн. экземпляров в день.
Гигантское разнообразие экономических и политических условий, крайнее несоответствие темпов развития разных стран, как отмечал В. И. Ленин, было органично связано «с бешеной борьбой между империалистическими государствами»{14}. Их острое соперничество за «место под солнцем», а также развитие рабочего движения обусловили нарастание милитаристских тенденций. Содержание постоянных армий, втягивающих в орбиту военного обучения миллионы людей, создание крупного военно-промышленного потенциала заметно увеличили удельный вес милитаризма в капиталистическом обществе, придали ему качественно новые черты. «Современный милитаризм, – писал В. И. Ленин, – есть результат капитализма. В обеих своих формах он – «жизненное проявление» капитализма: как военная сила, употребляемая капиталистическими государствами при их внешних столкновениях («Militarismus nach aussen», как выражаются немцы) и как оружие, служащее в руках господствующих классов для подавления всякого рода (экономических и политических) движений пролетариата («Militarismus nach innen»)»{15}.
Громадные масштабы милитаризм принимает прежде всего под прямым воздействием процесса монополизации экономики. В области военного производства возникают гигантские монополии, неразрывно связанные с государством. Эти первоначальные проявления государственно-монополистического капитализма в известной мере предвосхитили создание современного военно-промышленного комплекса. Вот что писал о французском военном концерне «Крезо» видный либеральный ученый Г. Хальгартен: «Любимой вотчиной этой фирмы было военно-морское министерство, которое благодаря своей структуре размещало среди промышленников самые «жирные» заказы. В последних недостатка не было. Об этом заботились многие люди, близкие к концерну, в том числе два брата Клемансо»{16}.
Даже в Англии, где монополистические и государственно-монополистические тенденции до первой мировой войны по сравнению с другими странами были выражены более слабо (сказывались последствия многолетней торгово-промышленной гегемонии), в военной промышленности возникли могущественные монополии, тесно связанные с государством. «Морские вооружения Англии, – отмечал В. И. Ленин, – особенно велики. Судостроительные заводы Англии (Викерс, Армстронг, Броун и др.) пользуются мировой известностью… А в качестве акционеров и директоров предприятий судостроительных, пороховых, динамитных, пушечных и т. д. мы видим адмиралов и знаменитейших государственных деятелей Англии из обеих партий: и консервативной, и либеральной»{17}.
Не ограничиваясь связями с государственным аппаратом своих стран, военные монополии, по словам К. Либкнехта, образовали «кровавый интернационал торговцев смертью». Они как бы подстегивали друг друга, чем больше оружия производилось за границей, тем больше нужно было выкачать средств на производство вооружений в собственной стране.
Не без основания в глазах множества людей во всем мире олицетворением военного бизнеса стали немецкие пушечные короли Круппы. Автор обширной книги об этой династии – американский публицист У. Манчестер так рисует лагерь торговцев смертью накануне первой мировой войны: «Торговцы оружием во всех странах включились тогда в безудержную гонку, устремляясь к незаметной для них пока пропасти, и Густав Крупп вместе с другими оружейниками – Шнейдером, Шкодой, Мицуи, Виккерсом и Армстронгом, Путиловым, Терни и Ансальдо, Бетхлемом и Дюпоном – быстро приближался к этому финишу. Между Круппом и остальными была только та разница, что Крупп вырвался вперед и вел за собой всю стаю хищников»{18}.
«Что хорошо для Круппа, то хорошо и для Германии» – этот мотив в самой разнообразной аранжировке звучал во время прений в рейхстаге (недаром у Круппов имелся тайный избирательный фонд для поддержки своих фаворитов), со страниц буржуазной прессы. Не были забыты и университетские аудитории, где сохранялись еще остатки либерального духа. Чтобы выветрить его, директорат крупповского концерна оказывал финансовое содействие профессорам, проповедовавшим милитаристские идеи.
Крупповский концерн (как и его собратья в других странах) отнюдь не являлся «одиноким волком» в сфере большого бизнеса. Г. Хальгартен подчеркивает, что «тяжелая промышленность с самого начала была неразрывно связана с военной промышленностью даже и тогда, когда обе эти отрасли не представляли собой единого целого»{19}. Магнаты тяжелой индустрии и пушечные короли энергично подталкивали развитие милитаризма как во внешней, так и во внутренней его форме.
Милитаризм служил постоянной опорой для авторитарно-диктаторских устремлений внутри господствующих классов, нагнетал атмосферу националистическо-шовинистического угара. Он готовил кадры, способные на любые преступления. Не случайно почти вся фашистская «элита» в той или иной мере прошла казарменную школу милитаризма. Исторические судьбы фашизма и милитаризма неотделимы друг от друга.
Возникновение социальных предпосылок фашизма находится в тесной взаимосвязи с уже рассмотренными экономическими процессами, прежде всего с монополизацией. Одним из главных социальных последствий монополизации экономики Явилось формирование нового элемента элиты буржуазного общества – монополистической олигархии, постепенно превращавшейся в решающую силу лагеря верхов. Как раз ее наиболее реакционные фракции становятся мощным генератором тенденций, способствующих зарождению фашизма.
Чтобы разобраться в социальной подоплеке фашизма, необходимо учитывать и психологические факторы: состояние умов, систему ценностей людей разных социальных слоев, в том числе и правящих верхов. Процесс монополизации углублял у последних неутолимую жажду полновластия. Колониальные авантюры привили вкус к политическому авантюризму, а опыт жестокого подавления колониальных народов побуждал к политическому экстремизму и в метрополиях.
В эпоху империализма формируется мощная армия революционных сил, нацеленных на свершение социалистической революции, но вместе с тем экономическая и социальная реальность буржуазного общества порождает у отдельных индивидуумов и определенных социальных слоев такие психологические свойства, которыми может манипулировать самая махровая реакция. Прежде всего это относится к мелкобуржуазным и средним слоям, занимающим промежуточное положение между буржуазией и пролетариатом. В период монополистического капитализма их социальные позиции пошатнулись. Мелкой буржуазии казалось, что она находится между двух огней. С одной стороны, она ощущала свою слабость перед монополиями, а с другой – испытывала страх перед набиравшим силу организованным рабочим движением.
В «запоздавших» империалистических государствах интенсивная ломка традиционных социально-экономических структур особенно обостряла классовые противоречия и создавала напряженную психологическую ситуацию для многочисленных слоев населения, не успевших адаптироваться в быстро меняющихся условиях.
Ранняя монополизация, прежде всего в Германии и Италии, ставила в трудное положение мелких предпринимателей, торговцев, ремесленников, не успевших экономически и политически консолидироваться в той мере, как, например, аналогичные слои во Франции, где они имели опыт участия в нескольких революциях и многолетнюю школу политической борьбы.
Немецкая мелкая буржуазия по своему политическому развитию значительно отставала от подобных социальных слоев в других западноевропейских странах. «Английский, французский и всякий другой мелкий буржуа отнюдь не стоит на одном уровне с немецким», – отмечал Энгельс{20}. Причина, по его словам, кроется в следующем: «В Германии мещанство – это плод потерпевшей поражение революции…»{21}.
Политическое единство пришло в Германию поздно. Результатом его явились «порядок», «величие», «слава», а мелкой буржуазии особенно свойственно отождествлять себя с нацией и с ее воплощением – государством. Идентификация с мощным кайзеровским рейхом льстила социальному самолюбию мелкого буржуа, насквозь пропитанного в Германии тем духом верноподданничества, который с таким разящим сарказмом развенчал Г. Манн. Не удивительно, что мелкобуржуазные слои в Германии оказались подвержены воздействию реакции и часть их была вовлечена в русло консервативной юнкерско-буржуазной политики.
Идея «национального величия» давала мелкому буржуа (причем не только германскому) компенсацию за пошатнувшиеся экономические позиции. Империалистическая экспансия выглядела конкретной реализацией этой идеи. «Империализм, – пишет прогрессивный западногерманский ученый Р. Кюнль, – являлся, таким образом, одним из важнейших связующих звеньев между мелкобуржуазными массами, которые по многим причинам мечтают о величии нации, и капиталом, который с конца XIX в. был побуждаем к экспансии потребностями самосохранения»{22}.
Эффективным рычагом для втягивания массовых слоев в орбиту империалистической политики служил реакционный национализм. Трудно переоценить его роль в подготовке социальной базы фашизма. В то же время нужно иметь в виду, что в распространенных на Западе концепциях национализм изображается своего рода стихийным порывом широких народных масс, который будто бы и подталкивал верхи на путь экспансии. Так, американский историк А. Касселе пишет о «народном национализме», проистекающем из глубоких иррациональных инстинктов масс.
На самом же деле националистическая истерия насаждалась сверху. Наглядным примером может служить Германия, где запоздавший к разделу мира империализм обрел наиболее агрессивный характер. Там основным разносчиком националистической заразы был основанный в 90-х годах XIX в. Пангерманский союз. Пангерманский союз пропагандировал не только объединение всех немцев под одной крышей, но и, по сути дела, ничем не ограниченную экспансию. Промышленный магнат Э. Кирдорф (это имя еще не раз появится на страницах этой книги), входивший в руководство союза, недвусмысленно высказался на этот счет: «Европейское платье стало для нас слишком тесным»{23}.
После того как главой союза в 1909 г. стал Г. Класс, еще более упрочились связи пангерманцев с монополистическим капиталом. Тем более что один из руководителей союза – А. Гугенберг возглавил директорат концерна Круппа и вошел в директорат Центрального союза германских промышленников. Не удивительно, что крупповскую монополию Г. Класс приводил в качестве примера подлинно национального промышленного комплекса.
В «мозговом тресте» союза была широко представлена буржуазная интеллигенция, располагавшая большими возможностями воздействия на массовое сознание. По данным на 1904 г., из 276 членов правления насчитывалось 19 университетских профессоров, учителей и священников – 61, прочих представителей интеллигенции – 62. Если прежде говорили, что прусский школьный учитель одержал победы под Садовой и Седаном (имеются в виду австро-прусская и франко-прусская войны), то теперь с помощью учителей, священников, профессоров, журналистов монополии рассчитывали подготовить массы к борьбе за мировое господство. Достаточно вспомнить хотя бы активную деятельность националистического историка Г. Трейчке.
Пангерманский союз представлял собой своеобразное головное учреждение, от которого тянулись идейно-организационные нити к родственным организациям. Так, в декабре 1913 г. в Германии насчитывалось 3845 местных групп Флотского союза, требовавшего создания мощного флота и неограниченной экспансии на океанских просторах. «Союз рассылал бесплатно многие тысячи экземпляров информационных материалов, организовывал экскурсии учителей и школьников к побережью Северного моря. Благодаря такому размаху своей деятельности, шумихе, поднятой в обществе… Флотский союз представлял для монополий такой рекламный аппарат, каким не располагал ни один другой концерн в мире», – так оценивает роль этой организации Г. Хальгартен{24}.
