Текст книги "Можайский — 7: Завершение (СИ)"
Автор книги: Павел Саксонов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
– А Гесс?
– Его мы не стали брать. Нам было нужно, чтобы он встретился – без вас – или с самим Молжаниновым, или с господином Анутиным, который к вашему приезду уже день маялся в Венеции. Таким образом мы надеялись повлиять как на самого Гесса – из вас двоих он все-таки более внушаем, – так и на вас, принчипе. Чтобы вы сразу в ход кулаки и зубы не пустили. И, должен сказать, этот наш план сработал! А вот какого черта всё дальше пошло не так…
«Секретарь» – впервые за время беседы – нахмурился. Улыбка сошла с его лица, и это лицо мгновенно из чрезвычайно приятного превратилось в чрезвычайно же неприятное.
– Insulto! Что за побоище! Что за резня! Понятно, нам никто не поверит, что это не мы виноваты! И потому…
– …отнюдь не австрийцы и немцы, – подхватил Можайский, – назначили награды за наши головы, а лично вы. Чтобы мы не сболтнули лишнего.
«Секретарь» отодвинулся еще немного.
– Я только одного не понимаю: Молжанинов-то ушел. И Талобелов. Какая вам выгода от нашей смерти?
«Секретарь» почесал щетину на своей щеке и ответил просто:
– Талобелов уже не всплывет: его эпоха закончена. А Молжанинову рот заткнут англичане: им нужен не больше, чем вы – нам.
– Вы так уверены?
– Абсолютно!
Можайский покосился на Владимира Львовича. Тот сидел максимально прямо – насколько ему позволяла его грузная фигура – и слушал предельно внимательно. Предельно внимательно он подмечал и разные обстоятельства, то и дело калейдоскопом менявшиеся вокруг: вошел карабинер – забрал чашки с остывшим кофе; вышел начальник; вернулся карабинер – принес новые чашки…
Владимир Львович ответил на взгляд Можайского едва уловимым кивком.
Можайский вздохнул, принял со стола чашку дымившегося кофе, поднес ее к губам и вдруг – движением резким и быстрым – выплеснул кофе прямо в лицо «секретарю». «Секретарь» вскрикнул, отшатнулся, взмахнул руками, чтобы тут же прикрыть ими обожженное лицо, и грохнулся со стула навзничь.
Можайский и Владимир Львович быстро встали по сторонам двери.
Дверь распахнулась.
– Che [63]63
63 Что…
[Закрыть]…
Только и успел произнести начальник карабинеров: с обеих сторон на него обрушились затрещины, и он повалился на пол.
60.
– Пока темно и удерживается туман, мы в относительной безопасности, – говорил, слегка задыхаясь от слишком уж быстрой для него ходьбы, Владимир Львович. – Но если, а вернее всего – когда туман рассеется, нас непременно схватят!
– Только при условии, что мы останемся в городе! – ответил Можайский.
Можайский и Владимир Львович, вырвавшись из управления карабинеров, сразу же нырнули в туман и начали быстро – иногда бегом – петлять по улочкам и пьяцеттам, то выбираясь на берега каналов и рек, то снова углубляясь в «сухопутную» застройку. Для Владимира Львовича темп оказался слишком бодрым: сказывались возраст и несколько лет, проведенных в полной праздности. Но Можайский дышал ровно, его шаг был уверенным, и если бы рядом с ним не пыхтел и отдувался генерал, он мог бы идти еще быстрее. Владимир Львович вполне оценил поведение «нашего князя» – учитывая ситуацию, в нем было определенное великодушие, – но ни ему, ни самому Можайскому и в голову не пришло заговорить на манер современных героев, когда один предлагает оставить его, а другой – упирается и заверяет товарища в том, что – буде возникнет такая необходимость – он его и на себе потащит.
– Из города мы выбраться не сможем! – возразил Владимир Львович, шаря по карманам в поисках платка.
– Ошибаетесь! – Можайский ухмыльнулся и протянул генералу свой собственный платок. – Еще как сможем!
Владимир Львович отер взмокший лоб и уточнил:
– Как именно? Все выходы наверняка уже оцеплены либо их вот-вот оцепят!
– Морем! – ответил Можайский.
Владимир Львович ахнул:
– Что вы задумали?
– Посмотрим, – ушел от прямого ответа Можайский и свернул в какой-то переулок, внезапно развернувшийся в довольно приличную площадь.
Оба остановились на границе – под прикрытием глухой стены видавшего виды особняка.
– Уверен, нас и здесь уже ждут!
– Может быть. Но… мы не можем поступить иначе!
С другой стороны площади тянулось приземистое двухэтажное здание. Это была та самая больница, в которую определили Гесса. По дороге сюда Можайский и Владимир Львович коротко поспорили.
«Первым делом, – натаивал Можайский, – нужно вызволить моего помощника. Его нельзя оставлять!»
«Само-собою, нельзя, – возражал Владимир Львович, – но если мы сами сунемся туда, нас обязательно сцапают. Они ведь первым делом там и выставят пост: знают, гады, что мы своих не бросаем!»
«Пост в больнице наверняка и так имеется».
«Но это человек или два, а не целая армия!»
«Что же вы предлагаете?»
«Нам нужно не в больницу попасть, а к нашему консулу. Ему будет проще вызволить Вадима Арнольдовича. При нем итальянцы не осмелятся…»
«Нет, – покачал головой Можайский, – у нас нет на это времени. Вы забыли, что в Венеции нашим собственным человеком мы не представлены: только почетным, а этот почетный – гражданин Итальянского королевства. В такой ситуации он бессилен. Разумеется, он свяжется с консулом в Милане, но пока суть да дело… Гесса просто убьют!»
«А если к англичанам?»
Можайский покосился на Владимира Львовича и тот пояснил:
«Они уже вытащили Молжанинова. Отчего бы им не вытащить и нас, и вашего помощника?»
Это было интересно предложение, но, совсем немного подумав, Можайский и его отверг:
«Мы не можем точно знать, какие отношения связывают вашего друга с британцами. Вполне возможно, «секретарь» сказал правду: они помогли Молжанинову скрыться только ради того, чтобы знать наверняка – уж он-то никому и ничего не скажет! Никогда. А это значит… вы понимаете».
Владимир Львович не нашелся с ответом, и вот они – Владимир Львович и Можайский – встали под стеной видавшего виды особняка, откуда открывался лучший вид на городскую больницу.
Правильнее сказать, вид должен был открываться, но этого не было. Туман хотя и поредел, но по-прежнему оставался достаточно плотным. Поэтому из него и тьмы – как-никак, ночь была в полном разгаре – виднелся лишь силуэт длинного приземистого здания.
Это здание целиком замыкало площадь, превращая ее в тупик. И самое неприятное заключалось в том, что никаких иных выходов не существовало: если бы кому-нибудь пришло в голову перекрыть переулок, Можайский и Владимир Львович, войдя на площадь, оказались бы в ловушке. Глупо было не предположить, что столь очевидная идея либо уже посетила противника, либо вот-вот его посетит.
– И что теперь?
– Дело, должен признаться, дрянь!
– Но мы входим?
– Разумеется. Держитесь рядом со мной.
Можайский подхватил Владимира Львовича под руку и вышел на площадь.
Ничего не произошло: никто не выскочил из тумана, нигде за спинами не послышались звук шагов и характерный лязг оружия. Только уже у входа в больницу от темного проема вдруг отделилась одиночная тень, вспыхнул фонарь и грубоватый голос потребовал остановиться.
– Кто такие?
Можайский приподнял шляпу – так, чтобы его лицо попало в пятно мутного света.
Тень сделала еще один шаг вперед, оказавшись полицейским агентом:
– Ах, это вы господа! Карабинеры с вами уже закончили?
– Именно так, – спокойно ответил Можайский. – А теперь нам нужно попасть внутрь. У нас для Гесса срочная информация!
– Бог с вами, принчипе! – изумился агент. – Третий час ночи! Ваш человек наверняка давно спит. Вчера ему крепко досталось. Подождите до утра!
Можайский вплотную подошел к агенту – настолько, что тот даже был вынужден немного попятиться:
– Мы не можем ждать. Мы пришли за Гессом и должны увести его с собой!
Мгновение-другое агент смотрел на Можайского растерянно, но затем на его лице появилось выражение брезгливости:
– Только не говорите мне, – воскликнул он, – что эти… – взмах руки куда-то, где, по-видимому, агент представлял себе логово карабинеров, – что эти… решили играть нечисто! Неужели я прав?
– Не совсем, – невольно и с облегчением улыбнулся Можайский, подметив брезгливость на лице агента. – Карабинеры тут ни при чем. Но они выполнят приказ. А если они его выполнят, нас всех убьют.
– Вот дерьмо! – агент погасил фонарь. – Идемте!
Владимир Львович дернул Можайского за рукав, как бы прося его повременить:
– Вы уверены?
Можайский пожал плечами:
– Откуда мне знать? Но какие у нас варианты?
Владимир Львович кивнул:
– Возможно, они и вправду действуют порознь.
– Возможно.
61.
Агент провел Можайского и Владимира Львовича прямо в палату, где, в недоступной для простых пациентов роскоши одиночества, томился или должен был томиться Вадим Арнольдович. Но, как агент и предсказывал, вместо беспокойного человека Можайский и Владимир Львович увидели человека, спавшего богатырским сном. Тому, очевидно, причиной была не только и даже не столько слабость от пережитого, считая и болезненную операцию, сколько молодость и крепкое от рождения здоровье.
– Гесс! – Можайский – сначала бережно, а потом и с силой – потряс Вадима Арнольдовича. – Гесс! Просыпайтесь!
– Может, его опоили опиатами?
Вопрос Владимира Львовича относился к агенту. Агент отрицательно мотнул головой:
– Вряд ли. Если уж он, как я слышал, отказался от анестезии при операции – не доверял нам, видите ли! – то с чего бы ему принимать снотворное на ночь?
– А если без его собственного ведома?
Взгляд агента, направленный на пустой столик подле кровати, был более чем красноречив:
– Просто трясите его сильнее!
Владимир Львович присоединился к Можайскому:
– Гесс! Гесс!
Вадим Арнольдович наконец-то открыл глаза и в испуге приподнялся на локте:
– Что происходит?
– Вставайте и собирайтесь: мы уходим!
Тон Можайского был категоричным, и Гесс, привыкший этому тону повиноваться беспрекословно, быстро вскочил с постели, натянул на себя брюки и сорочку, набросил поверх пиджак и… растерянно остановился:
– А мое пальто? – спросил он после паузы. – И ботинки?
Можайский недоуменно осмотрелся и чертыхнулся:
– Они забрали ботинки! Ну надо же!
Агент хохотнул:
– Однако!
Владимир Львович нахмурился:
– Не вижу ничего смешного: как он пойдет?
– Какой у вас размер? – спросил тогда агент.
Гесс назвал размер своей обуви.
– Сойдет… – агент начал разуваться.
– Что вы делаете?
– Вам нужнее!
Гесс не стал спорить. Собственно, никто спорить не стал. Только Можайский, прищурившись, поинтересовался:
– Почему вы нам помогаете?
Агент смутился:
– Я, – начал он, растягивая, против обычной манеры итальянцев, слова, – кажется, понимаю, что произошло. Вы оказались совсем не там и не в то время. По голове меня, конечно, не погладят, но вот увидите: через день или два они сами одумаются, спохватятся и только рады будут, что я помог вам выбраться из этой заварушки. В конце концов, мы – гостеприимный народ, а не… убийцы!
Прозвучало это не слишком убедительно, особенно учитывая всю италийскую историю, начиная с древнейших времен. Очевидно, и самому агенту пришли на ум многочисленные истории коварства, предательств и беспощадных решений, так сильно омрачавшие течение тысячелетий на Апеннинском полуострове. Он смутился еще больше и поспешил заверить:
– Как бы там ни было, но я-то у ж точно не убийца: можете мне поверить!
Вот это уже было сказано с искренней убежденностью. Можайский и Владимир Львович – по очереди – пожали агенту руку. Гесс, обувшись в его ботинки, сделал то же. Агент, тронутый и по-прежнему благородно смущенный, переминался с одной босой ноги на другую.
– Вы уж поспешите, – сказал он напоследок: когда Можайский, Владимир Львович и Гесс двинулись к выходу из палаты. – Иначе… моя жертва окажется напрасной!
62.
За те четверть часа, что наши герои провели в больнице, на улице произошли определенные изменения, и почти все они были к худшему.
Во-первых, поднялся ветер. Во-вторых, этот ветер – с лагуны – погнал туман, разрывая его и рассеивая, так что улицы постепенно очищались от него и светлели под темным еще, но усыпанном яркими звездами небом. В-третьих, ветер дул не стой стороны: так объяснил Можайский, ведя свой маленький отряд по направлению к порту.
– Трудновато нам будет выйти в море при таком ветре!
Впрочем, как раз это соображение меньше всего обеспокоило Владимира Львовича и Вадима Арнольдовича: в отличие от своего «командира», они вообще не были уверены в том, что им удастся добраться и до самого порта.
Однако главного затруднения, которого опасались все, не случилось: переулок – единственный выход с больничной площади – не был перекрыт карабинерами, что выглядело странным, но принято было как подарок судьбы.
– Странно! – проворчал Владимир Львович. – Не могут же они до такой степени не ловить мышей! Но всё же будем им благодарными!
Звук торопливых шагов, более не сдерживаемый и не поглощаемый туманом, разносился звонко и далеко.
– Мы шумим так, что только глухой нас может не услышать! – пожаловался Гесс, кутаясь в пиджак, но ходу не сбавляя.
– Нужно торопиться! – оправдывал отсутствие предосторожностей Можайский. – Еще час и даже на итальянских лодках начнется движение: будут меняться вахты. Тогда мы не сможем никого захватить врасплох!
– Да что вы вообще задумали? – недоумевал Владимир Львович, всё еще отказывавшийся всерьез поверить в затею Можайского уйти из Венеции морем.
– Увидите!
И они – Владимир Львович и Гесс – увидели!
Порт – как и всё вообще в Венеции – открылся взглядам неожиданно и сразу. Это был не тот порт, который многим из вас, дорогие читатели, знаком сегодня. Но как и сегодня, добраться до него, находясь непосредственно в Венеции, было не так-то просто: открыться-то взглядам он открылся, но словно видение – вроде бы близкое, но недостижимое!
– Это конец! – воскликнул Владимир Львович, глядя на широкое пространство воды, отделявшее их от порта, раскинувшегося на противоположном берегу лагуны. – Только не говорите, что теперь нам предстоит пуститься вплавь! Скажем, я утонуть, скорее всего, не утону, но что замерзну насмерть – точно! Вадим Арнольдович окочурится еще раньше: он уже и сейчас зубами вовсю стучит! Да и вы такое расстояние в ледяной воде не одолеете!
Гесс и впрямь дрожал – в отличие от Можайского и Владимира Львовича, одетых в теплые пальто, на нем был только пиджак, совершенно не годившийся для того, чтобы служить подходящей одежкой в ветреную – с северо-запада – ночь!
– О б-б бо мне н не думайте! – простучал он зубами. – Но плыть и вправду н-не хотелось бы!
– Плыть не придется, – успокоил Гесса Можайский. – У меня приготовлен сюрприз!
– Надеюсь, – Владимир Львович, – без изъяна!
– Я тоже надеюсь!
Можайский негромко, но протяжно засвистел.
Минуту или две никто не отзывался, но по их прошествии стало ясно, почему: из-за поворота улицы – создавалось именно такое впечатление – выплыла небольшая лодка; управлявший лодкой человек был занят настолько, что ему уж точно было не до ответных свистков!
Лодка шла тяжело: вода в канале под ветром бежала вспять и даже вспучивалась гребешками волн – таких обычно в Венеции не увидишь. Исключительно речная, для выхода в море неприспособленная, лодка болезненно реагировала даже на такое волнение и то и дело норовила развернуться лагом. Человек понукал ее, как необъезженную лошадь, и лодка, возвращаясь на курс, медленно продвигалась вперед.
– Что скажете? – в голосе Можайского проявились хвастливые нотки. – Как вам наше транспортное средство?
Гесс выпучил глаза, а Владимир Львович застонал:
– Вы на этомпредлагаете нам бежать?
Можайский широко улыбнулся:
– Только до порта!
Лодка причалила.
– Как договаривались, принчипе! – откликнулся на приветствие Можайского лодочник. – Стало быть, абдза́ [64]64
64 Венецианец произносит русское слово «абзац» (abzaz) с итальянским акцентом.
[Закрыть]?
– Абзац, мой друг, полнейший абзац! – подтвердил Можайский.
– Ну, тогда садитесь!
Можайский, Владимир Львович и Гесс заняли места, и лодка вышла в лагуну.
63.
Над портом еще царила ночь. Ветер и здесь разогнал туман, а звездное небо, куполом объявшее пространство, светилось и мерцало даже ярче, нежели в самой Венеции. Однако здесь, в порту, жизнь замерла совершенно: в грузовой его оконечности приключилась забастовка – стоявшие под разгрузкой или загрузкой суда превратились в беспомощные обезлюдевшие корпуса, – а с пассажирской стороны сон и покой реяли над ошвартованными яхтами – роскошными игрушками миллионеров [65]65
65 Во время описываемых событий яхтинг еще не был относительно доступным развлечением.
[Закрыть].
Лодка подошла к одной из яхт и аккуратно – так, чтобы ни плеск воды, ни стук весла о корпус не разбудили спавших – встала с нею борт о борт. Эта яхта представляла собою подлинное произведение искусства: такое, ныне каких на морях уже и не встретишь. Вооружением – гафельный шлюп [66]66
66 Шлюп – здесь одномачтовое парусное судно. Гафельный тип парусов – вариант косых парусов, в наше время почти полностью вытесненный «бермудским».
[Закрыть]или даже тендер [67]67
67 Тендер – одномачтовое парусное судно, в силу конструктивных особенностей способное нести больше парусов, чем шлюп.
[Закрыть], она имела стремительные обводы зауженного корпуса, чрезвычайно близко к баку установленную мачту, как будто бы под яростным напором ветра клонившуюся к корме – на глаз казалось, что градус между палубой и мачтой едва ли составлял чуть больше половины прямого угла! – огромный, выдававшийся далеко за пределы кормы гик и почти отлого уходивший вперед бушприт, раскрепленный по-простецки: без блинда-гафеля и мартин-гика. Корпус яхты был угольно-черного цвета – настолько черного, что даже ночью – и даже если бы по небу расползались тучи, а не рассыпались звезды – он был прекрасно виден, причем издалека.
Еще когда лодка находилась на полпути к причалам, Можайский, вглядываясь в темноту, неожиданно привстал на банке и с волнением в голосе воскликнул:
– Не может быть! Глазам своим не верю!
Владимир Львович, с самого момента побега из управления карабинеров всюду ожидавший подвоха, насторожился:
– На этот-то раз что такое?
– Смотрите туда!
Владимир Львович посмотрел в указанном направлении, но так и не понял, что же настолько сильно взволновало Можайского.
– Да ведь это «Анабель»! Богом клянусь, господа: «Анабель»!
Сказано это было так, что теперь уже и Владимир Львович, и Гесс, и даже лодочник сообразили: происходило что-то и впрямь из ряда вон!
– «Анабель»? – переспросил Владимир Львович.
– Да! Яхта лорда Солтверка! Самая быстрая из всех, когда-либо ходивших под вымпелом Королевского клуба [68]68
68 Очевидно, Юрий Михайлович имеет в виду Королевский Темзинский яхт-клуб.
[Закрыть]!
Можайский азартно потер руками и велел лодочнику:
– Правь к ней!
Лодочник – с волнением, конечно, меньшим, чем у принчипе, но с уважением таким же – всмотрелся в низкий хищный силуэт и кивнул:
– Ей Богу: отличный выбор!
И лодка, как мы уже сказали, поборов течение и волны, аккуратно встала борт о борт с «Анабелью».
64.
Можайский – даром что, в отличие от Инихова, предпочитал папиросы – держал в руке огромную сигару и задумчиво смотрел на ее тлевший кончик. Рядом – в не меньшей задумчивости или, правильнее сказать, растерянности – стояли Гесс и Владимир Львович. Гесс держал в руке плотный, не сложенный для конверта лист бумаги. Владимир Львович – фонарь. Фонарь, отбрасывая свет аккуратным кругом, освещал натертые добела доски палубы и принайтовленные вдоль борта запасные части рангоута и такелажа. Никого из людей, кроме наших троих беглецов, – ни лорда Солтверка, ни команды – на «Анабели» не было.
Что на яхте не было никого, стало понятно сразу, едва Можайский, Владимир Львович и Гесс поднялись на борт. Все их предосторожности оказались ненужными: их встретил только подвешенный у нактоуза незадуваемый фонарь, затворки лампы которого были направлены так, чтобы свет падал на распахнутый люк в салон и ступени за этим самым люком.
– Что за ерунда? – удивился Можайский.
– Чует мое сердце, засада! – встревожился Владимир Львович.
– Странно! – только и вымолвил Гесс, кутаясь в пиджак и поеживаясь.
– Сойдем вниз? – предложил Можайский.
Внизу-то всё и разъяснилось.
Прихватив с собою с палубы фонарь, беглецы сошли в салон и первым, что они увидели, стал тот самый, плотный даже на вид – без ощупи, – внушительный лист бумаги с красивыми обрезами и гербом. Лист лежал на штурманском столе, прикрывая собою, как тут же выяснилось, ходовые карты. От верха до низа лист был заполнен изящного вида письменами, явно сделанными неторопливой рукой.
Dear George…
…прочитал Можайский.
Зная, насколько сильно влечет тебя к морю, я допустил, что из Венеции ты попытаешься скрыться именно так – захватив какое-нибудь судно. И хотя твои спутники – не моряки, люди они бывалые, а значит, за день-другой ты их поднатаскаешь.
Извини за сумбур: пишу за грогом – болит голова, температурю. На последнем переходе простыл: штормило, наш рулевой сломал себе руку, пришлось стоять вместо него вахту за вахтой… Ветер был, доложу я тебе, – на зависть! Да ты и сам его застанешь, если не окажешься настолько глуп, чтобы дать себя схватить. И если ты, как я полагаю, все-таки выйдешь в море, ты восхитишься: на крутых волнах Адриатики «Анабель» потряхивает, но идет она так, что дух захватывает!
Эх, где ты – наше лето позапрошлого года? Где наш с тобою переход через Атлантику, когда мы так легко надрали задницы и бошам, и лягушатникам, и звездно-полосатым? Всё изменилось: ты – погряз в своей полицейской работе, а я… да знаешь ли ты об этом? Я теперь состою при нашем посольстве в Риме.
О твоей затее мне стало известно загодя, и я сообразил: дело, в которое ты так неосмотрительно впутался, тебе решительно не по зубам. Не только потому, что уровень его – не уровень полиции. В первую очередь, всё в нем – сплошные интриги; клубок, о множестве нитей которого не подозревает почти никто. Даже я в своих мемуарах – засяду за них… кхе-кхе… лет через двадцать – не осмелюсь открыть всю правду, ограничившись разве что анекдотом: твоим спасением под носом у злого и коварного врага!
И кстати об этом враге: ты его должен был встретить – этого якобы секретаря Виктора-Эммануила. Человек он без совести, без чести и беспощадный до оторопи. Но если ты читаешь мое письмо, значит, ты от него покамест улизнул. Главное – не расслабляйся! Выводи «Анабель» из лагуны – и как можно скорее. Погоня будет – это я тебе гарантирую. И чем больше ты положишь миль между собою и «секретарем», тем более вероятно, что всё закончится благополучно.
«Анабель» имеет все необходимые припасы, а в ящике стола ты обнаружишь сигары. Знаю: ты больше любишь папиросы, но этих ваших здесь купить невозможно. Сигары же – те самые, что предпочитает наш первый лорд Адмиралтейства: помню, тебе они тоже пришлись по вкусу.
Первую часть курса смотри на обороте. В указанных координатах ты встретишь наш – британский я имею в виду – корабль: с него тебе передадут другое мое письмо. А там – на Гибралтар и Солент [69]69
69 Пролив между островом Уайт и южным побережьем Англии.
[Закрыть] . В Саутгемптоне ты и твои спутники будете в безопасности. Возвращайтесь оттуда в Россию и не забывайте обо мне: о твоем друге навеки —
Тоби, лорде Солтверке.
– Ах, Тоби, Тоби… – Можайский – бумагу у него забрал Вадим Арнольдович – улыбался. – Невероятный человек! Это же надо: перегнать сюда «Анабель», догадавшись, что мы…
– Вы ему доверяете? – перебил Можайского Владимир Львович.
– Да.
– А мне всё это кажется странным!
– Вы никогда не ходили с нами в море! Иначе… – Можайский пожал плечами. – Давайте-ка лучше осмотримся. Посветите мне!
Владимир Львович, склонившись над вставшим на колени Можайским, удерживал фонарь так, чтобы Юрий Михайлович мог видеть содержимое трюмов. Сам же Юрий Михайлович откидывал пайол [70]70
70 Съемный деревянный настил вроде люка, прикрывающий грузовые и технические помещения на, как правило, небольших судах, где организация полноценных трюмов под нижней палубой невозможна.
[Закрыть]за пайолом и каждый раз удовлетворенно кивал головой: трюмы были наполнены всякой всячиной – аккуратными рядами консервов, мешками с крупами и сухарями, а в цистернах оказалось более чем достаточно пресной воды.
– Тоби, – в итоге констатировал Можайский, – загрузил «Анабель» под завязку: от голода и жажды мы не умрем! Теперь – на палубу!
На палубе (Гесс, только что приодевшийся в найденную в салоне робу, по-прежнему держал письмо, а Владимир Львович – фонарь) все трое встали у румпеля. Можайский закурил, задумчиво поглядывая то на устрашавши-красный в темноте кончик сигары, то на сложенные вдоль борта части рангоута, то на своих спутников.
– Что, господа, – наконец, произнес он, – дельце нам предстоит нелегкое?
Гесс вздрогнул и, не очень-то слушавшимися его пальцами сложив в несколько раз бумагу и сунув ее за пояс, запрокинул голову и не без робости посмотрел вверх – на клонившуюся мачту, от которой еще выше, через эзельгофт, убегала к звездам стеньга:
– Как… как мы с этимсправимся?!
Можайский – без малейшего смущения – швырнул сигару за борт и усмехнулся:
– Перестаньте дрожать, Вадим Арнольдович! Вспомните, что ваш отец был членом императорского клуба и сам ходил на лодках поболе этой!
– Да, но я-то, – возразил Гесс, – человек сугубо сухопутный. У меня уже голова кругом идет!
Можайский повернулся к Владимиру Львовичу:
– Ну, а вы, генерал?
Владимир Львович невольно похлопал себя по животу и ответил со вздохом не без горечи:
– Господи, и где мои семнадцать лет?
– Ничего! – Можайский уже рассмеялся в голос. – К концу перехода вы станете стройным, как жердочка!
И, перегнувшись через борт:
– Друг мой, ты еще здесь?
– Здесь, принчипе! – отозвался лодочник.
– Тогда окажи любезность: перебрось швартовы!
Лодочник выполнил приказ.
«Анабель», ошвартованная к причалу кормой и теперь удерживаемая только якорем с носа, двинулась и начала угрожающе наваливаться на соседнюю яхту. Можайский тихонько выругался:
– Гесс, голубчик! Бегом на нос: выбирайте якорь!
Вадим Арнольдович убежал.
– Владимир Львович! На руль!
Генерал повесил фонарь и встал к румпелю.
«Анабель», выбирая слабину якорного каната, легонько пошла вперед.
Можайский начал быстро вращать одну лебедку – бросил. Перебежал к другой и тоже бросил… Его метания по палубе выглядели хаотичными, но странное дело – яхта начала преображаться, всё более одеваясь парусами: пока еще не забиравшими ветер, но уже готовыми вот-вот приняться за работу.
– Якорь… – послышалось неуверенное с носа, – чист? Кажется, так говорят?
Можайский закрепил шкот и, утерев лоб, отозвался:
– Всё верно, Вадим Арнольдович! Вы – молодец!
И – Владимиру Львовичу, вскрикнувшему вдруг под тою тяжестью, какой внезапно налился руль:
– Иду!
Вдвоем они навалились и «Анабель» вышла под ветер. И ровно в этот же момент из темноты послышались ругательства, показалась большая лодка под вёслами, сверкнули три или четыре вспышки: палили из ружей.
– Фермо! Фермо [71]71
71 Стой, стой!
[Закрыть]!
Но было поздно. «Анабель» еще секунду или две помедлила, а затем, накренившись и почти забирая воду бортом, понеслась, как чемпионский жеребец при звуке стартового пистолета.
– А-ах! – воскликнул Гесс, уцепившись за штаг.
– Черт побери! – расхохотался, удерживая румпель, Владимир Львович.
– А я что говорил, господа?!
Можайский перегнулся через транец и сделал в темноту всем и тогда уже понятный жест —
–
Поддержать автора можно переводом любой суммы на любой из кошельков:
в системе Яндекс.деньги – 410011091853782
в системе WebMoney – R361475204874
Z312553969315
E407406578366
в системе RBK Money (RuPay) – RU923276360
Вопросы, пожелания? – paulsaxon собака yandex.ru
