Текст книги "Палачка"

Автор книги: Павел Когоут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Если не смотреть на нее глазами любовника – ему открывались в ней новые и новые достоинства – и отогнать воспоминания об их «склещенных» телах, все больше и больше распалявшие его мечты и желания, то следовало признать, что как ученица она далеко не безупречна. Робость мешала ей проявлять интеллект, который чувствовался и в ее утонченных чертах, и в грациозных манерах, и даже в самых что ни на есть прозаических действиях, таких как зевок или сморкание… Ей бы смекалку Казика, вздыхал Влк, и стала бы доктором наук! Вообще-то он подозревал, что за коллекцией троек скрывается некое благоволение «нинсотов» – это его раздражало больше всего, – которые, видимо, не прочь были попробовать ее на зубок, хотя во рту давно носили протезы, а дома имели дочерей такого же возраста.

Все воскресенье он боролся с искушением пойти против правил и заранее дать ей вопросы. Лицемер! – кричал внутри него любовник на педагога. Семя-то ты ей давать можешь?! Педагога же останавливало, что тогда придется отказаться от традиции вытягивать билеты. А ведь хотелось бы продемонстрировать училище во всем блеске! В конце концов выход – благодаря Доктору – был найден. Поэтому теперь, когда к нему вернулся былой оптимизм, он подмигнул своей возлюбленной, желая подбодрить ее, а всем им от души пожелал: – Чтоб вам шею сломать!

Зазвенели ключи, заскрежетала решетка. Влк вышел в коридор – все шло точно по расписанию – встретить начальника тюрьмы, сопровождавшего обоих членов комиссии. Доктор не стал пожимать протянутую руку, вежливо указав Влку на шествующего рядом с ним мужчину средних лет с густыми курчавыми волосами черного цвета. Он выглядел так, словно только что вышел от первоклассного портного и парикмахера. Впечатление портили только покрасневшее, как при высокой температуре, лицо да черная ленточка в нагрудном кармане поверх щегольского носового платочка.

– Влк, – недоумевая, представился Влк.

– Да ведь мы знакомы, Бедя, – сказал гость.

– Да, конечно… – сказал Влк, как всегда в таких случаях; он не понимал только, почему не может припомнить обладателя столь впечатляющей гривы.

– Тебе могу сказать, – засмеялся тот. – Парик! Тут Влк уловил запах духов.

– Ольда, – оторопел он. – А я думал…

– Режимы, – сказал бывший прокурор, – приходят и уходят, а палач пребывает вовеки. Ты мне руки должен целовать – останься учителем, махал бы сейчас лопатой третий срок!

Влк был изумлен, что бывший прокурор – а кто он сейчас? Ведь ему на пенсию давно пора! – выглядит гораздо лучше, чем тогда в трамвае – судья.

– Я недавно встретил… – сказал он, еще не придя в себя от удивления, но тут же поправился: – Встретил года три назад…

– Вилика! – договорил за него бывший прокурор. – Он едва не лопнул от смеха, когда рассказывал в лицах, как ты чуть было не дал ему на сигареты!

Влк укоризненно посмотрел на Доктора, который лишь виновато улыбнулся.

– Да, – признался он, – знаю, знаю. Но я ведь не заставлял вас заключать пари. Я только хотел укрепить вашу веру в будущее, не разглашая государственную тайну.

– Точно так! – сказал прокурор. – Будущее уже пришло, и мы вместе с ним. A propos: Вилик просил передать свои извинения. Как назло, сегодня он обслуживает этих, ну, борцов за права человека, так что ему надо успеть получить инструкции, сколько и чего им выдать: хорошо, если только галстук, это еще цвето… Ладно, потом как-нибудь поговорим!

– А что Мирда? – спросил Влк.

Такой реакции он не ожидал: у бывшего прокурора тотчас побежали по щекам слезы, оставляя тоненькие бороздки; румянец оказался не следствием высокой температуры, а обычным макияжем; из-под пудры стали видны следы пластических операций.

– Коллега адвокат умер, – вполголоса пояснил Доктор.

Влк понял значение черной ленточки. За облезшим фасадом проступило лицо старика, и Влк поразился, а ведь они, оказывается, ровесники. Боже, подумал он, какое опустошение несет смерть любимого существа. Он представил себе, каково было бы ему потерять Маркету или Лизинку, и содрогнулся.

– Дурацкая простата, – проговорил бывший прокурор, – и все планы, все мечты насмарку!

Он вытащил платочек, вытер щеки и отрешенно уставился на красные пятна от румян. Даже Влку передалась эта печаль, словно на его глазах угасло пламя костра, у которого они некогда провели ночь в задушевной беседе.

– А что ты теперь, собственно… – спросил Влк, чтобы уйти от тягостной темы, – как мне тебя, собственно…

– Как меня называть? – резко прервал его прокурор, высморкав в платочек свое горе. – Да хоть Нестором! Где у вас тут уборная? Надо себя в порядок привести.

Когда за ним закрылась дверь туалета, Доктор прошептал оторопевшему Влку, чтобы не расслышал начальник тюрьмы, с любопытством глазевший по сторонам:

– Это он загнул. Всего лишь заместитель. Но с ним надо поосторожнее, сейчас он еще строже, чем был раньше, эмоциональной защищенности недостает!

– Готов! – объявил ученик; не спуская с них ясных глаз, он безукоризненно вытянулся по стойке «смирно» – выправку портил только его.

53.

горб – перед столом комиссии, дожидаясь, пока к нему подойдет Доктор со шляпой в руках. Было четверть двенадцатого, и они с Лизинкой оставались последними. Сначала пошли сдавать «середнячки», чтобы избежать неожиданностей, – то есть Казик оба Краля. Какое-то время Влк колебался, не поставить ли Кралей в разные тройки, чтобы в случае чего они успели сменить проборы, но склонился к тому, что после перерыва должно сдавать трио Шимон – Альберт – Лизинка. На то у него были веские причины.

Из шляпы Доктора, содержимое которой бывший прокурор обстоятельно проверил как полномочный председатель комиссии, Франтишек Казик вытащил два разноцветных бумажных шарика: посовещавшись в пятницу, Доктор с Влком на белых бумажках написали вопросы по «Клаке», на розовых – по «Совке». В беленьком билете Казику достался трудный вопрос – "Характеристика средневековых наказаний". Как и предполагал Влк, Казик, не моргнув глазом, прыгнул в воду и поплыл, не заботясь о стиле плавания – лишь бы не утонуть, – по закону подлости именно на этот вопрос у него не было шпаргалки. Он правильно отметил, что смертная казнь в те времена могла быть назначена за любое преступление, поэтому ее воспитательная функция зависела исключительно от нюансов: уголовникам – «вешалка» или колесо, диссидентам (еретикам) – отсечение головы, в отдельных случаях – четвертование; в качестве наказания за дамские, как он выразился, шалости в равной мере годились и вода, и земля; и, наконец, ведьмы и педерасты корчились на костре. Если бы он только знал, что этой последней фразой сам под собой разжег костер!

К счастью, бывший прокурор не пожелал уронить себя в глазах Влка; он ледяным тоном велел парню продолжать. Тут Франтишеку уже не помогло переливание из пустого в порожнее: он с трудом припомнил, что при обработке землей, случалось, применяли трубочки для дыхания и питья, чтобы погребенный протянул еще пару дней. Пришлось Доктору, как-то незаметно принявшему на себя функции старшего экзаменатора, напомнить ему, что, например, уличенных в супружеской измене in flagranti[60]60
  Здесь: на месте преступления (лат.)


[Закрыть] любовников сажали на кол, а фальшивомонетчиков варили в масле на медленном огне.

На розовом билете у Франтишека значилось «Газ», и он в целом довольно сносно описал порядок действий – от проверки герметичности камеры и заполнения резервуаров серной кислотой и кристаллами цианистого калия вплоть до поворота вентиля: кислота и яд одновременно поступают в сосуд под креслом, а выделяющиеся при их реакции пары поднимаются вверх в виде тумана; достигнув носа, они вызывают длительные рефлекторные конвульсии, однако клиент, видимо, их уже не ощущает.

– А сте… – подсказал Доктор, когда Франтишек умолк.

– А степень готовности, – не понял Франтишек, – полная!

– А стетоскоп? – закончил фразу Доктор.

С досады хлопнув себя по щеке, Франтишек с запозданием принялся сыпать подробностями: как укрепить стетоскоп на груди клиента и как подсоединить его к слуховоду, идущему в помещение, где находится врач, – иного способа официально констатировать смерть у него нет. Ошибка настолько выбила его из колеи, что описание заключительной фазы он начал прямо с разгерметизации камеры.

– И степень готовности, – передразнил его Доктор, – у вас и у понятых – полная!

За то, что он забыл сказать о включении вытяжки, председатель предложил поставить ему двойку. Хотя Влк считал, что это чересчур, он приберег возражения для более серьезных случаев.

С четким пробором на правой стороне вышел отвечать Павел Краль – ему достались история гильотины и электрокуция. Он говорил медленно, с паузами, однако произвел на комиссию более выгодное впечатление, чем Франтишек. Павел взял мелок и изобразил на доске принцип действия "Diele",[61]61
  Букв.: доска (нем.)


[Закрыть] – первого устройства для отрубания головы, применявшегося в Германии уже в раннем средневековье. Оно не отличалось простотой, столь характерной для его правнучки (смотри алтарные изображения в Падуе и Барселоне), поэтому по доске с острой гранью, заменявшей нож, исполнителю иной раз довольно долго приходилось колотить молотом, прежде чем голова отделялась от туловища. Это привело к появлению итальянской – Павел набросал вторую схему – манайи, увековеченной Лукасом Кранахом, где по деревянным направляющим падает топор, привязанный к веревке; при необходимости удар можно тут же повторить. Эти механизмы, заметил Павел, наверняка были известны врачу Гильйотену, когда тот вознамерился одарить Революцию равенством в казни. Решение технических вопросов взял на себя немецкий механик Шмидт, часто бывавший в доме мэтра Шарля Сансона, – они любили разыгрывать дуэты Глюка. Впервые машину опробовали 21 апреля 1792 года, и честь участвовать в премьере, как ни странно, выпала революционеру – что не помешало ему, добавил Павел, отложив мелок, быть в то же время грабителем – по имени Пеллетье.

Он умолк. Только Влк заметил, что Павел нервничает: он не переставая потирал пальцы левой руки, хотя мелом была испачкана правая.

– А что, – спросил Доктор невинным тоном, – вы знаете о машине для отсечения головы под названием «Луизетта», которую запустили в эксплуатацию в тот же день?

Павел выпучил на него глаза. Боже мой! – оторопел Влк. Ведь он не успел ознакомить ребят с такими подробностями – курс-то рассчитан всего на год! Но теперь не место и не время пускаться в объяснения.

– Когда знаешь столько, сколько вы, не следует, хотя бы из сословной гордости, – сказал Доктор укоризненно, – упоминать особ столь незначительных, как Сансон, и забывать о человеке, внесшем в усовершенствование гильотины не меньший вклад, чем чешский лесничий Рессель – в усовершенствование гребного винта. Да, пан, – обратился он к нему в старомодной, академичной манере, – коллега, Революция дала крылья бесчисленному множеству талантов, и один из них, а именно доктор Антуан Луи из Меца, подал Шмидту идею не только подставки с лункой для шеи, но и, главное, скошенного лезвия, которому клиенты не нарадуются, поскольку голова отваливается сразу же в момент падения лезвия. Правда, известны случаи, – заметил Доктор с присущей ему педантичностью, – когда спусковой механизм не срабатывал, и вид недообслуженных клиентов мог восстановить понятых против исполнителей. Поэтому теперь подручный всегда держит наготове топор, чтобы исполнитель мог в случае сбоя отрубить голову старым способом, как это сделал Фридрих Хеер из Гамбурга, обрабатывая Иосифа Бендера, укравшего брюки из магазина, в который угодила бомба. Но сперва, – вернулся он к прежней теме.

– Луи провел испытания в больнице дома призрения в Бисетре, сначала на живых овцах, потом на человеческих трупах, причем начал с детских, чтобы (я цитирую Барринга) "легче было отладить машинку". Присутствующие (я цитирую Керншоу), "которым он предъявил отрубленные головы для товарищеского обсуждения преимуществ его изобретения, пришли в полный восторг". Луи допустил только одну ошибку: он умудрился умереть всего пару месяцев спустя. Вместе с ним умерло и название «Луизетта», в то время как Гильйотен еще двадцать лет активно действовал на общественном поприще. Впрочем, ваш ответ доказывает, что важно не столько само изобретение, сколько умение «протолкнуть» его, а в этом отношении не было никого, равного, – добавил Доктор с благоговением.

– Жозефу Игнацу Гильйотену.

С электрокуцией Павел тоже справился. Он описал, как закреплять электроды, отметив, что для этого нужно сделать разрез на правой штанине, о чем, подчеркнул он, часто забывают; он упомянул и о "маске милосердия", которая по официальной версии избавляет клиента от необходимости видеть всю подготовку, на самом же деле – исключает возможность гипнотического воздействия на исполнителя со стороны клиента. Тут он к месту упомянул случай с Робертом Эллиотом: пристегивая ремни, Эллиот вдруг покрылся испариной и сумел продолжить работу только после ого, как начальник тюрьмы привел его в чувство пощечиной. Павел правильно описал и обе конкурирующие системы: низко– и высоковольтную. В то время как первая, выводил он на доске под собственную диктовку, дает в течение 50 секунд 500 вольт 8 секунд 1000 вольт 50 секунд 500 вольт плюс в течение еще 5 секунд – 2000 вольт в качестве своего рода удара милосердия; по второй системе начинают с десяти тысяч вольт, постепенно увеличивая напряжение до тридцати тысяч; именно эта система широко известна по фильмам и телепередачам: стоит только включить рубильник, как по всей тюрьме весьма эффектно гаснет свет. Недостаток первой – она отнимает слишком много времени, за что подвергалась критике еще в 1929 году, когда Рой Патерсон в Оберне, продолжал Павел, заряжал Мэри Фармер током, как батарейку, чуть ли не целый час, прежде чем она перестала верещать. Достоинства этого способа: долгое воздействие тока не вызывает иных последствий, кроме деформации черепа, искажения черт лица и легких ожогов конечностей. Генри Уайт, штат Огайо, выдержавший первый «десятитысячник», при повышении напряжения втрое моментально был готов, но из него полыхнуло пламя, а понятые потеряли сознание от смрада; мало того, впавший в истерику врач заявил, что фактически клиент зажарен, а это противоречит приговору.

– У вас все? – спросил Доктор, когда Павел замолчал.

Павел кивнул.

– Вы перечислили, – сказал Доктор, мило улыбаясь, но Влк понял, что он расставляет очередную ловушку, – трудности, с которыми связана электрокуция. Выходит, она не гарантирует стопроцентный результат?

– Почему же? – поспешно возразил Павел. – Гарантирует!

– А как же тогда, – ввернул Доктор, – Фред Филлипс?

Павел опять превратился в вопросительный знак. Бедняга, посочувствовал ему Влк, второй раз он тебя подловил – о пятерке и думать забудь!

– Это, – сказал Доктор внушительно, – прецедент, о котором обязан помнить каждый электрокутор! Труп Филлипса, после того как врач констатировал смерть, в научных целях передали некоему доктору Корнишу, который безответственно скрыл результаты своего эксперимента, не подумав о последствиях: он вернул казненного к жизни. Когда же Корниш продемонстрировал плоды своих усилий, разразился скандал, началось судебное разбирательство; штат Нью-Йорк, требовавший повторной казни, проиграл дело, и Филлипсу позволили выехать под вымышленным именем в Мексику, где он вскоре на радостях, – закончил Доктор, сделав знак Влку подтвердить, – упился до смерти.

Влк кивнул. Ничего другого ему не оставалось. Павел получил четверку и мог поздравить себя с тем, что легко отделался. А вот за второго близнеца профессор беспокоился гораздо сильнее. Но вместо него появился Карличек с тарелкой бутербродов. Уверенность, с которой он прошел к кафедре и водрузил на нее тарелку, сбила с толку даже Влка.

– Господа, – Карличек сделал приглашающий жест рукой, – делу время, закуске час!

– Постойте, – возразил председатель, – еще рано делать перерыв, мы прослушали только двоих!

– Карличек, – насупился Влк, – ты что, с ума сошел?

– Мне сказали, что уже! – стал защищаться тот.

– Кто сказал?! – рассердился Влк.

– Не помню, – ответил Карличек с унылым видом: у него случались провалы в памяти.

– Оставь все здесь и убирайся! – приказал Влк. – И пришли сюда Петра Краля!

Карличек, пятясь, выбрался из зала: видимо, полагал, что так будет менее заметен. И сразу же зашел Петр Краль с косым пробором на левой стороне. К ужасу Влка ему достался вопрос, который скорее подошел бы его брату: "Является ли палач гуманистом?" Но Петр Краль не побледнел, не стал запинаться, а напротив, удивительно бойко начал перечислять примеры – Влк не раз обсуждал, их на уроках, стараясь воспитать в ребятах гордость за свою гильдию.

Он упомянул римлянина Алессандро Браччо, который обливался слезами, устраивая по папскому вердикту чудовищное устройство для наказания роскошной красавицы (Петр назвал ее "Мисс Италия") Беатриче Ченчи: она наняла убийц, желая отомстить обесчестившему ее отцу. Алессандро подвесил обнаженную Беатриче за руки и за ноги над столбом с алмазным острием; когда мышцы конечностей ослабевали, острие вонзалось в ее нежный живот. Второй раз Браччо прослезился, когда отрубал ей, преступнице и жертве, голову. Обезглавленное тело, продолжал Петр, яростно извивалось в конвульсиях, пышная грудь колыхалась. Исполненный сострадания, Браччо поднял за волосы голову Беатриче и воскликнул: "Вот голова римской девственницы, павшей жертвой своей красоты!"

– А вы знаете, как это звучит в оригинале? – прервал его Доктор и, не дождавшись ответа, продекламировал, выразительно жестикулируя: – "Eссо, lа testa di una donzella romana martire della sua belezza"! Но это – так, – благосклонно пояснил он, – в качестве дополнения. Продолжайте.

Петр продолжал раскрывать тему. Он поведал о мастере Клаусе из Берна: тот, будучи не в силах спокойно смотреть, как у Ганса Эттера, стоящего на костре, из-за ветра медленно обугливаются ноги, размозжил ему голову, за что и был уволен, пояснил Петр, с позорным клеймом либерала. Он упомянул и выдающегося гуманиста восемнадцатого века Франца Иосифа Вольмута из Зальцбурга – своими смелыми прошениями в адрес Его Святейшества архиепископа он не раз добивался, чтобы мелким жуликам повешение заменяли отсечением головы; случалось, Вольмут становился крестным отцом детей казненных, и те обязаны ему львиной долей своих успехов, например, будущий священник Моор, автор песни "Тихая ночь". Из современников Петр упомянул Джона Джонсона из Чикаго – в 1965 году он не побоялся выступить по телевидению (Влка кольнуло в сердце: он вспомнил, как они с Шимсой завидовали ему) в дискуссии с преступником по фамилии Уитерспун, убившим полицейского. Уитерспун попытался, и не безуспешно, вызвать сочувствие зрителей, утверждая, что убивал в состоянии аффекта, в то время как Джонсон намеревается убить его вполне осознанно. В ответ Джонсон невозмутимо произнес: "Это мой бизнес!" – и сотни тысяч американцев встретили эти слова рукоплесканиями. В заключение Петр привел рассказ актрисы Дайаны Доре о том, как Палач Ее Величества Альберт Пьерпойнт время от времени приглашал ее в принадлежащий ему бар на Олдхем-роуд, где гостеприимно угощал за свой счет бедняков, обязавшихся соблюдать правило: "NO HANGING AROUND THE BAR!"[62]62
  «Около бара не болтаться!» (англ.)


[Закрыть] A когда он после работы собирался к ней в гости, то, бывало, перед этим нежно напевал в телефон: «Be kind to me»;[63]63
  «Будь мила со мной» (англ.)


[Закрыть] по свидетельству Дайаны Доре, он был безупречным супругом и любящим отцом пятерых ребятишек.

– Вы процитировали, – сказал Доктор, – Браччо и Джонсона. А известно ли вам еще одно, гораздо более веское высказывание? Скажем, Де… Ну?..

Петр, хоть и не растерялся вконец, как Франтишек, но не среагировал на подсказку.

– Вы что же, – нахмурился Доктор, – не слыхали о Дефурно?

– Дефурно Анри, – встрепенулся Петр, – исполнитель, или Месье, Парижа, а значит, и всей Франции, всего за одиннадцать лет, с момента вступления в должность в 1939 году успел обработать в общей сложности 255 клиентов и двух клиенток.

– А знаете, – спросил Доктор, – почему это ему удалось?

– Простите, – потупился Петр, – нет…

– А следовало бы, – назидательно сказал Доктор, – ибо небезызвестное высказывание может еще не раз пригодиться и вам. После войны его стали попрекать тем, что по неофициальным данным германские трибуналы обошли его по количеству Акций, а главное – он, мол, вообще не должен был соглашаться участвовать в расправах немцев над французскими патриотами. "Мое дело – топором махать, – ответил он критикам, – вот и все. А рассуждать не входит в обязанности, – добавил Доктор, сделав знак председателю, что с вопросами покончено, – палача!"

– Переходите к «Совке», – распорядился председатель.

Петр вытащил вопрос "Казнь через расстрел". С ним он разделался быстро. Он описал все разновидности расстрела в военных условиях: тип «соло» – взвод целится по мишени "глаз – сердце", а потом командир производит дострел в затылок – и массовый вариант – огороженный участок сначала обрабатывают пулеметными очередями, а потом разравнивают бульдозером. Затем он перешел к казни через расстрел в мирное время, например, в некоторых американских штатах предусмотрены закрытые боксы для стрелков-добровольцев, чаще всего родственников жертвы преступления или просто охотников – они нажимают на курок по сигналу, передающемуся через наушники. Этот способ обработки распространен довольно широко, но с профессиональной точки зрения, подчеркнул Петр, малоинтересен, потому и отдан на откуп дилетантам.

Доктора стрельба тоже не интересовала, поэтому он даже не стал задавать вопросов. Петр Краль, поклонившись, направился к выходу, и только теперь Влк заметил, что он с облегчением разминает пальцы левой руки, а на правой отчетливо видны (хотя к доске он не подходил!) следы мела. Он понял, что Карличек своим вторжением тянул время – прикрывал быструю смену пробора, а значит, способствовал обману экзаменаторов. Но бывший прокурор уже предложил выставить Петру четверку, и Влк с радостью согласился: после перерыва училище ждала горькая пилюля.

Его тревога еще более возросла, когда председатель комиссии отказался от спиртного.

– Теперь я знаю, – произнес он трагическим голосом, – что все беды от простаты! – Доктор не клюнул даже на свою любимую текилью, которую Влк нарочно припас для сегодняшнего дня. Теперь Шимона Гуса могло спасти только чудо.

Влк немного воспрял духом, когда парень вытащил по «Клаке» вопрос "Сажание на кол", а по «Совке» – и вовсе «Повешение», которое они мусолили больше всего. По первому вопросу следовало говорить о Ромильде, любимице Доктора, – благодаря ему Влк наизусть знал эту love story VIII века из жизни лангобардов, увековеченную Паоло Диаконусом; поэтому Влк рассказывал о ней ребятам особенно подробно. Но из Шимона на сей раз улетучился даже слабый налет интеллекта, иногда появлявшийся под воздействием особо сильных стимулов. Стремясь доказать, что в незнании виноват ученик, а не система обучения, Влк попытался сам задавать наводящие вопросы. Однако в результате говорил он один, и, когда Шимон – в первый и последний раз – подал голос, все стало яснее ясного.

– Поскольку, – изо всех сил старался Влк, – ее побудила к измене похоть, то ей проткнули колом – что? Ну?

– Жопу, – сказал Шимон. По второму вопросу он и вовсе рта не раскрыл.

Такого провала Влк не ожидал. Когда за Гусом захлопнулась дверь, ему захотелось выбежать вслед за ним. Но ведь ПУПИК – тот корабль, который он выстрадал в своих мечтах и в беготне по канцеляриям, отспорил у судьбы, и он не мог покинуть мостик только потому, что один из матросов свалился за борт. Он попытался спасти Гуса, напомнив о его славном предке и невзгодах, постигших его отца.

– А главное, – сказал он в заключение, – недостаток интеллекта можно компенсировать другими качествами. Я убежден, например, что массовую, – продолжал он через силу, готовый сквозь землю провалиться от стыда, – обработку он провел бы лучше прочих, и значит, у него хорошие перспективы в странах "третьего мира". Я предлагаю допустить его к экзамену по мастерству!

– Бедя, – доверительно обратился к нему председатель, – то, что ты никого не хочешь сбрасывать со счетов, делает тебе честь, но если мы дадим ему проскочить, то тебе самому окажем медвежью услугу: первый же твой недоброжелатель без труда докажет, что сегодня таких палачей и среди тюремщиков пруд пруди и нечего выбрасывать деньги на обучение. Нет, Бедржих! Именно потому, что он – Гус, он не должен позорить ни тебя, ни себя. Итак, – резко оборвал он свою речь, чтобы избавить Влка от дальнейших комментариев, – продолжаем!

В класс вошел Альберт. Он по-военному щелкнул каблуками и замер в ожидании. Доктор поднялся и протянул ему шляпу.

– Минутку! – неожиданно вмешался председатель. – Пусть ответит по билету Гуса, тогда хоть будет с чем сравнивать.

– Bon, – отозвался Доктор.

Влк представил, как сейчас Доктор оседлает свою любимую Ромильду, и у него потемнело в глазах. От Альберта требовалось не просто ответить, а ответить блестяще, и поэтому все время, пока юноша собирался с мыслями, Влк держал кулак на счастье.

– Готовы? – спросил председатель нетерпеливо.

– Готов! – отозвался паренек; он слегка тряхнул головой, отчего по каштановым волосам прошла волна, чуть прикрыл большие глаза и начал говорить так складно, словно кто-то ему подсказывал изнутри. Он описывал осаду Сивидаль-дель-Фриули. Город не сдавался, и вот как-то раз, когда аварский хан Какан, опустошивший всю округу, объезжал городские стены, его увидела принцесса Ромильда, и ее охватила, как выразился Альберт, безудержная похоть. Она велела передать хану, что сдаст город, если он возьмет ее в жены. Варвар согласился, но едва по ее распоряжению приоткрылись ворота, как он приказал взрослых мужчин-лангобардов перебить, а женщин и детей увести в рабство. Наскоро выполнив свое обещание, а именно, пояснил Альберт, сделав Ромильду женщиной (перед Влком всплыла яркая картинка ночного купе), он повелел совокупиться с ней еще дюжине аваров, а после прилюдно посадить ее, как истинную виновницу смертоубийства, закончил Альберт, на кол.

– А не помните, – спросил Доктор, и видение Влка тут же исчезло, – что сказал Какан по поводу кола?

– Он сказал, – отрапортовал Альберт, – "Вот муж, которого ты достойна!"

– Может, вы и в оригинале произнесете? – подзадорил его Доктор.

– "Talem te dignum est maritum habere", – ответил Альберт, – но так у Диаконуса на латыни. Аварское звучание, к сожалению, не сохранилось.

И этот удар Доктора прошел мимо цели. Влк замер: он понимал, что Доктор не успокоится, пока не посадит парня в лужу. Надежда на Альберта снова угасла.

– Была ли это, – спросил Доктор, пряча досаду за самой сладкой из своих улыбок, – первая обработка колом, о которой сохранилось свидетельство?

– Да, но только, – спокойно парировал Альберт, – в Европе. К всемирно известным приверженцам кола относился уже царь Ашшурбанипал, живший в седьмом веке до Рождества Христова. Сохранились свидетельства, что у входа в покоренные им города были нескончаемые шеренги насаженных на кол пленников.

– Куда вводился кол? – не унимался Доктор.

– Обычно в прямую кишку, – ответил Альберт.

– Его что же, прямо так брали и втыкали? – вступил в разговор председатель комиссии; сразу было видно, что он не слишком разбирается в теме.

– Когда как. На пленных всем было, прошу прощения, – и Альберт отважно произнес словцо, выдающее его происхождение, правда, предварительно извинившись, что явилось доказательством его воспитанности, – насрать. Их просто насаживали на вкопанный в землю кол и тянули за ноги вниз, чтобы они не могли выпростаться.

– А что, были и другие способы? – спросил председатель с любопытством.

– Были, – ответил Альберт. – Приговоренного ставили на четвереньки, кол, смазанный жиром, вводили примерно на полметра в прямую кишку и лишь затем ставили вертикально. Остальное было делом земного притяжения.

– Выходит, именно так, – сказал Доктор, – обработали и Ромильду?

Осторожно! – хотелось крикнуть Влку, но это оказалось излишним.

– Отнюдь, – сказал Альберт и в упор посмотрел на Доктора, широко раскрыв огромные глаза, отчего они стали похожи на глаза косули. – Какан повелел совокупить Ромильду с колом.

– Это как же? – спросил Доктор, уже не скрывая раздражения.

– Per vaginam,[64]64
  через влагалище (лат.)


[Закрыть] – лаконично ответил Альберт.

Тревога Влка исчезла; взглянув на раздосадованное лицо Доктора, он испытал огромное удовольствие.

– Когда наступил, – не сдавался Доктор, – золотой век кола и новый исторический период?

– В шестнадцатом веке, – бойко ответил Альберт. – Турки применяли его столь широко, что он был введен даже в европейскую юрисдикцию с целью приобщения к нему населения. А прижился он главным образом в Вене.

– А когда, – неутомимо продолжал допытываться Доктор, – европейцы столкнулись с ним в последний раз?

– В 1800 году, – не задумываясь, сказал Альберт, – когда на глазах французского экспедиционного корпуса в Египте был посажен на кол молодой араб Сулейман-эль-Халеби, убийца Клебера, любимого генерала Наполеона. Четыре часа подряд он нараспев читал суры, хотя кол давно торчал у него из шеи. Только после того, как ушел египетский палач, французский караульный дал казнимому напиться, и тот сразу испустил дух – так бывает всегда, если посаженному на кол дать воды.

– А почему? – Доктор притворился удивленным.

– Не знаю, – громко сказал Альберт; Влк чуть не подскочил.

– Ах, не знаете?! – торжествующе воскликнул Доктор.

– Нет, не знаю, – терпеливо повторил Альберт, – пока что этого не смог объяснить даже крупнейший знаток кола Зигмунд Штяссны.

У Влка еще один камень упал с сердца, хотя он и сердился, что паренек продолжает играть с огнем.

– Можно ли, – упрямо продолжал выспрашивать Доктор, – регулировать ход обработки?

– Можно, – ответил Альберт. – Если конец кола как следует затупить, то он не повредит важнейших органов – прежде всего желудок, печень, селезенку, а обойдет их стороной, что увеличивает шансы клиента дотянуть до помилования. Впрочем, – опередил он следующий вопрос Доктора, – в некоторых случаях затупленный кол без каких-либо последствий засовывали в задний проход в качестве предупреждения… А иногда в дело шла просто толстая репа.

– Знаете, – спросил Доктор, – как это назы…

– Raphanidosis, – молниеносно среагировал Альберт, тем самым подтвердив давние подозрения Влка: парень занимался сверх программы.

– Но это, – подавшись вперед, вступил в разговор председатель, – должно быть, не так уж неприятно…

Влк сообразил, что бывший прокурор ищет замену усопшему другу, и ему стало искренне жаль его. Но он тут же спохватился, как бы ничего не подозревающий Альберт неловкой фразой не сделал прокурора своим заклятым врагом.