Текст книги "Палачка"

Автор книги: Павел Когоут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Павел Когоут
Палачка

***

На Страстной четверг выяснилось, что вступительный экзамен в театральное училище Лизинка Тахеци провалила.

Председатель комиссии, знаменитый артист, с непритворным сожалением сообщил ее матери Люции, что жюри пришло к такому выводу после бурной дискуссии, лишь после того, как и повторные пробы показали: замкнутый характер ее дочери гораздо более подходит для профессии врача, ученого или писателя.

В Страстную пятницу стало ясно, что Лизинка провалилась и на экзамене в классическую гимназию – заведение, указанное в ее заявлении вторым номером.

Директор школы, известный педагог, с неподдельной грустью объявил матери, что комиссия пришла к такому выводу после горячих споров, лишь после того, как и дополнительные тесты подтвердили: внешность ее дочери, несомненно, позволит ей добиться гораздо больших успехов в качестве фотомодели, манекенщицы или актрисы.

Придя с работы домой, доктор филологии Тахеци застал там лишь дочь. Она сидела в гостиной перед телевизором и нажимала на кнопки дистанционного управления. Как только она нажимала кнопку, два человека начинали яростно бить друг друга кулаками. Нажимала другую, и начинал петь детский ансамбль народной песни. Когда нажимала обе одновременно, на экране появлялась белая шумящая полоса.

– Ну, как дела? – спросил доктор Тахеци.

Лизинка, увлеченная своим занятием, пожала плечиками.

– Где мама? – спросил доктор Тахеци.

Лизинка кивнула в сторону спальни.

Доктор Тахеци вышел в прихожую и осторожно взялся за ручку двери. Подождав немного, тихо постучал. Никто не отозвался. Поколебавшись еще некоторое время, он через дверь несмело спросил у своей супруги, не хочет ли она чаю или еще чего-нибудь.

В ответ на это пани Люция выбежала в прихожую и закричала, что прежде всего не хочет жить с человеком, который не способен устроить в училище свою единственную дочь. И с плачем заперлась в ванной.

Доктор Тахеци поджарил своей единственной дочери единственное яичко – остальные были уже окрашены – и отправил ее, слишком нежную и чувствительную, чтобы быть свидетельницей дальнейших событий, спать. Потом принялся стучать в дверь ванной и произносить успокаивающие слова. Тишина пугала его все больше и больше. Как включается газ, он не знал, но ему было известно, что в ванной есть лезвия и всякие порошки. Подойдя к телефону, он стал с мученическим видом листать справочник. С родственниками он не встречался, друзей не имел, полиции боялся – и в столь критической ситуации решился позвонить по телефону доверия.

Дежурный психиатр выслушал его сбивчивый рассказ и спросил:

– Давно она там?

– Часа два, – сказал доктор Тахеци.

– И часто это с ней бывает? – спросил психиатр.

– Нет, – сказал доктор Тахеци, – чаще всего она запирается в спальне.

– А где же тогда спите вы? – спросил психиатр.

– Как правило, в ванной, – сказал доктор Тахеци.

– Ну так ложитесь сегодня в спальне, – сказал психиатр. – По крайней мере, попользуетесь ею хоть немного.

– Простите, – сказал доктор Тахеци, – но у меня есть серьезные опасения….

– Простите, – сказал психиатр, – но у меня это третья подряд ночная смена, я сейчас и от ванной не стал бы отказываться. Как вы полагаете, подойдет она к телефону?

– Вряд ли, – сказал доктор Тахеци. – Я подумал, не могли бы вы сами сюда…

– Не получится, – сказал психиатр. – Я должен сидеть у телефона, в эти дни у нас тут сотни родителей на стенку лезут. У вас есть долото?

– Что это такое? – спросил доктор Тахеци.

– Вы философ? – спросил психиатр.

– Филолог, – сказал доктор Тахеци.

– Ага, – сказал психиатр, – знаете что? Может, вы ей скажете, что с ней хочет поговорить директор школы?

– Простите, – сказал доктор Тахеци, – я принципиально не лгу…

– Пан доктор, – сказал психиатр, – возможно, в эту минуту мне звонит кто-то, кому я действительно могу помочь. Пока вы позволяете себе принципиальничать, ваши дела совсем не так плохи.

Доктор Тахеци медленно положил трубку. В эту минуту его жена вышла из ванной. Она была празднично причесана и ярко накрашена, словно собралась на бал. Не глядя на мужа, она вынула из сумочки золотую записную книжку, подошла к телефону, набрала номер и стала ждать, постукивая каблучком. Потом звонким голосом спросила:

– Оскар?

– Да, – сказал Оскар. – Кто это?

– Люси, – сказала пани Люция.

– Какая Люси? – спросил Оскар.

– Люция Александрова, – сказала Люция Тахеци.

Доктор Тахеци сглотнул слюну.

– Люция Александрова! – сказал Оскар. – Фантастика! Люси!

– Что поделываешь, Оси? – спросила пани Люция. – Все еще не женился?

– Естественно, – сказал Оскар. – А ты все еще замужем?

– Естественно, – сказала панн Люция. – Я подумала, что неплохо бы заскочить к тебе на стаканчик вина.

Доктор Тахеци воззвал с порога ванной:

– Люция…

– Фантастика! – сказал Оскар. – Только…

– Ты не один, – сказала пани Люция.

– Естественно, – сказал Оскар.

– Можно и в другой раз, – сказала пани Люция, – сегодня мне больше нужен твой совет.

– Тачку покупаешь? – спросил Оскар. – Или квартиру?

– Нет, – сказала пани Люция. – У меня дочь.

– Поздравляю, – сказал Оскар. – Место в яслях надо?

– Она у меня уже пятнадцать лет, – сказала пани Люция.

– Что? Ах да, извини. Неужели пятнадцать? Фантастика!

– Ее не приняли в училище, – сказала пани Люция. – Она там показалась то ли чересчур красивой, то ли чересчур умной.

– Тогда зачем ей вообще училище? – спросил Оскар.

– Я хочу, чтобы из нее что-нибудь получилось, чтобы с ней не произошло то же, что со мной.

– Люция… – сказал доктор Тахеци, стоя на пороге ванной.

– Училище, – сказал Оскар. – Черт побери, у кого бы… кто мне это… погоди, ведь есть же какая-то комиссия по этим делам… секундочку, ягодка!

– Ты давно меня так не называл, – сказала пани Люция.

– Что? А, извини, это я не тебе.

– Жаль, – сказала пани Люция.

– Неделю терпит, – спросил Оскар, – пока я не вернусь с гор? Совместили бы приятное с полезным.

– Не вспомнишь хотя бы, что это за комиссия?

– Ага, – сказал Оскар, – уже вспомнил. Городская комиссия по профориентации. Фамилию председателя я забыл, но ты спокойно можешь сослаться на меня, я ему устраивал гараж.

– Пока всего лишь спасибо, – сказала пани Люция. – Теперь беги, а то простынешь.

– Как ты догадалась?.. – спросил Оскар.

– Да вот так, – сказала пани Люция. – Скажи котику, что тебе звонила тетя. Счастливой Пасхи, Оси.

Она бросила трубку. Вместе с трубкой она отбросила и свою лучезарную улыбку.

С порога ванной раздался голос доктора Тахеци:

– Люция, кто это?

– Один человек, – сказала пани Тахеци, – который когда-то хотел на мне жениться. Разреши-ка.

Муж посторонился, пропустил ее в ванную.

– Почему ты позвонила именно ему? – спросил он.

– Потому что, – сказала жена, – не будь я полной идиоткой шестнадцать лет назад, отцом Лизинки был бы ОН!

– Возможно. И даже вполне вероятно, – сухо сказал председатель комиссии по профориентации. – Это, должно быть, тот самый гараж, из-за которого моему предшественнику пришлось в одночасье покинуть свое место.

– Это окончательно убедило пани Тахеци: Лизинка родилась не под счастливой звездой. В первый же вторник после Пасхи ее добило известие, что их примут лишь в четверг, по общему списку. Оскар скрывался в горах, поделиться с мужем она не могла. Поэтому, изобразив крайнее утомление, она слегла в постель. При ее темпераменте это требовало такой силы воли, что в среду она была близка к нервному расстройству. Она осознавала – доктора Тахеци не изменить, он все равно будет вести себя в официальных местах так, словно его поймали с поличным. Любовь к Лизинке подняла ее с постели и вновь привела в четверг в неприветливый коридор к двери, за которой приглушенно слышалось хныканье провалившихся учеников и вопли разгневанных отцов.

Опыт и привычка заставили ее тщательно продумать, как им с Лизинкой повыигрышнее одеться. Готовясь к подобным визитам, не следовало слишком подчеркивать свои достоинства – ведь идешь не столько требовать, сколько просить, особенно если предстоит иметь дело с женщиной. Но на сей раз партнером должен был быть мужчина, даже больше – друг человека, болезненно – она это знала – падкого на женские прелести. Поэтому она поставила на самую сильную карту.

На ней было французское облегающее модельное платье с ярким рисунком, подчеркивающее тонкую талию, высокую грудь и длинную шею. Для Лизинки она выбрала мини-платье без рукавов цвета снега перед восходом солнца.

И теперь с ужасом поняла, что куда уместнее был бы монашеский балахон.

Председателем комиссии оказался человек, за многие годы сросшийся со своей неблагодарной должностью, как средневековый рыцарь – с доспехами. Голова с мощным подбородком, водруженная прямо на могучее тело, производила страшное впечатление. Стало ясно – ее обладатель непробиваем. Белые пальцы выдавали некурящего, старомодный костюм – закоренелого холостяка. И сразу стало все понятно: он совершенно чужд страстей, взяток не берет, а женщин боится.

Рядом сидела секретарша, пожилая костлявая женщина, которая зорко оглядела их, с отвращением отвела глаза и стала чертить крестики в блокноте. По ее виду пани Тахеци могла заключить, что она залечивает здесь свои жизненные раны, наблюдая невзгоды других и заодно умножая их по мере своих сил.

Председатель на них даже не взглянул. Ему слишком примелькались удрученные лица, и он их не различал; когда приходится резать людей без ножа, нельзя позволять себе такую роскошь, как сострадание и участие. Одной фразой разделавшись со своим предшественником, он указал рукой на свободные стулья, раскрыл папку с документами Лизинки и отрицательно покачал головой.

– Театральное училище, все ясно… гимназия, ясно, ясно… – сказал он чуть ли не укоризненно, – нам бы любой ценой аттестат получить, неважно, достойны мы того или нет. Короче, милая пани: из училищ, выдающих диплом, у меня осталось только среднее музыкальное для подростков с дефектами зрения, которых у нее, увы, нет, как я понял из медицинского заключения. Так что расстаньтесь с мыслью о дипломе, милая пани, и благодарите Бога! Если вы ее, – продолжал председатель комиссии, – действительно любите, постарайтесь, пока не поздно, дать ей производственную специальность. С ремеслом никогда не пропадешь. Поступить в театральное, милая пани, много легче, чем поступить в училище, где готовят стюардесс или парикмахеров. Так что забудьте о дипломе и радуйтесь! Зачем такой молодой, здоровой девушке, – продолжал председатель комиссии, не поднимая глаз, – всю жизнь возиться с чужими прическами или летать по воздуху, когда, к примеру, школа садоводов и огородников предлагает ей твердую почву под ногами и свежий воздух круглый год! Ну как?

– Но она… боится холода… – сказала пани Тахеци.

От столь неожиданного поворота ей в голову не пришло ничего лучшего.

– Ясно, – сказал председатель снисходительно, – да и что тут удивительного? Есть профессии поинтереснее, чем в грязи под дождем сажать капусту или окучивать картошку. Если она так теплолюбива, нет ничего лучше училища пекарей. Что вы на это скажете?

– Она, – сказала пани Тахеци крайне удрученно, – и тепла не переносит…

– Ясно, ясно, – удовлетворенно сказал председатель, – ничего страшного! Стоит ли зимой и летом вскакивать в три утра, когда сельскохозяйственное профучилище – специальность животновода – обеспечит ей автоматизированный труд в закрытом помещении. А если после окончания она поедет в деревню, у нее будет и дом, и приданое, а это фактически гарантирует жениха. Ну как, идет?

Привычным движением он протянул руку, и секретарша столь же привычным движением вложила анкету между его большим и указательным пальцами.

– Боже мой, – сказала пани Тахеци, едва не лишаясь чувств, – Боже мой, неужели ей придется убирать за поросятами?

Если бы она стала кричать, угрожать или плакать, это не произвело бы на него никакого впечатления, но когда прозвучал ее прерывающийся шепот – словно сам Всевышний сидел с ними в кабинете, – председатель невольно поднял голову – и увидел Лизинку.

Лизинка все это время следила за карандашом его помощницы. Как только председатель говорил «ясно», та ставила в блокноте точку. Когда у нее набиралось пять черточек или точек, она соединяла их, и очередной крестик был готов. Сейчас острие карандаша висело в воздухе, Лизинка ждала, когда оно опустится.

Но председатель комиссии смотрел на ее острые локти и коленки, на еще детское, почти прозрачное личико, утопающее в водопаде длинных золотистых волос, и ощутил вдруг, как горячий вихрь чувств и воспоминаний выносит его из строгой конторы, вытаскивает из солидного костюма, из привычек и несет наперерез потоку дел и совещаний в страну святой невинности. Внезапно он услышал голос, который, как ему казалось, давным-давно и навсегда смолк в его ушах: «Мадонна! – вновь сказала его мама на Святом Холме, на который они только что поднялись вместе с процессией. – Встань на колени, Гонзичек, это Пресвятая Дева!

И хотя ему надо было набрать квоту, рука с анкетой опустилась, и он повернулся к секретарше.

– Дайте мне, – сказал он, – папку „СС“.

Костлявая женщина оторвала взгляд от крестиков и снова посмотрела на Лизинку, теперь уже с испугом. Зная своего начальника, она не могла понять, что вызвало в нем такую резкую перемену. Нехотя отложив карандаш, она подошла к сейфу и подала председателю папку с надписью „Совершенно секретно“. В ней лежал список особых специальностей, заявленных несколькими центральными ведомствами. Рядом с каждой кратко, но исчерпывающе излагались требования к поступающему.

Будучи человеком честным, изменившим своим убеждениям лишь однажды – отрекшись от Бога ради государственной службы, – председатель, конечно, и сейчас не собирался делать ничего, что могло бы государству повредить. Просматривая список профессий, предлагаемых юношам и девушкам, он добросовестно исключил все, для которых у Лизинки не было должных способностей, образования или социального происхождения: дипкурьер, посол или депутат. Дойдя до контрразведки, куда требовалось сразу три человека, он в первый раз задумался. В памяти промелькнуло еще одно воспоминание – о нежной Грете Гарбо в роли Маты Хари. Но оно тут же исчезло, как только он заметил пометку ПОЛ МУЖ. Он перевернул страницу. В глаза сразу же бросилась характеристика, завершавшая раздел ПОЛ ЖЕН. и весь список:

ГУМ. СПЕЦ-СТЬ С ПОЛУЧ. ДИПЛОМА – ОКОНЧ. ДЕВЯТИЛЕТКУ (Ж.) – ВОЗБ. ДОВЕРИЕ – УМЕЮЩ. ДЕРЖАТЬ СЕБЯ В ОБЩ. – ФЛЕГМ. ХАРАКТЕР – ПРИЯТН. ВНЕШН.

Далее шло примечание, единственное такого рода в папке „СС“: КОТОРУЮ ХОТЕЛОСЬ БЫ ВСТРЕТИТЬ В ЗУБОВРАЧЕБНОМ КАБИНЕТЕ!!!

Председатель снова поднял глаза. Даже самый строгий критик не мог не признать, что Лизинка полностью отвечает всем этим требованиям. Более того, он не представлял себе другого лица, на которое ему было бы приятнее смотреть из зубоврачебного кресла, где он пережил столько мучений. Когда он бывал уверен, что действует в интересах общества, то решения принимал мгновенно.

– Барышня, – без обиняков спросил он Лизинку, – не хотели бы вы стать исполнительницей?

– Что это такое? – спросила мать, быстро придя в себя.

– Председатель комиссии по профориентации углубился в бумаги.

– Особая гуманитарная специальность, по окончании выдается диплом, – сказал он после недолгой паузы.

– А что это за специальность? – спросила мать вкрадчиво, чтобы ненароком не задуть огонек вспыхнувшей надежды.

Лишь сейчас он заметил, что после заявки идет приписка: „для получ. пригл. на собес, зв. проф. Влку, тел. 61460“.

– Для получения приглашения на собеседование, – начал разъяснять он, – необходимо позвонить профессору Влку, номер указан. Из этого следует, что все подробности вам сообщит вышеназванный сотрудник. Естественно, чтобы выписать к нему направление мне нужно знать, согласны ли вы в принципе.

Итак, – нетерпеливо воскликнул председатель, начиная понимать по выражению лица секретарши, что запятнал свою репутацию, – садовод, булочница, скотница или…

– Конечно же, – воскликнула пани Тахеци, – конечно же исполнительница!

– Что это такое? – спросил доктор филологии Тахеци, когда его жена закончила свой рассказ.

Они сидели в столовой, склонившись над тарелками с супом. Лизинка смотрела на свое отражение в тарелке. Когда она опускала ложку, на лицо набегали волнистые морщинки, когда поднимала, лицо расплывалось до краев тарелки.

– Как что? – сказала пани Тахеци. – Гуманитарная специальность с получением диплома.

– А какая, хоть приблизительно? – очень миролюбиво спросил доктор Тахеци, чтобы случайно не раздуть пожар нового спора. Он встал и, подойдя к книжному шкафу, вынул краткий энциклопедический словарь и принялся листать его.

– Исполнительницы тут вообще нет, – сказал он через некоторое время. – Только „исполнение“, „исполнения“, средний род, означает действие, служба, обслуживание.

– Ну, значит, она будет обслуживать, – сказала пани Тахеци. – Тем лучше!

– Только ведь, – сказал доктор Тахеци, – такое определение больше подходит для кокотки.

– Лизинка, – сказала пани Тахеци, – доешь, моя девочка, и ложись спать. Завтра тебе на учебу!

Едва дочь поцеловала ее на ночь и закрыла за собой дверь, мать заговорила, на этот раз без крика и слез, отчего ее слова звучали особенно веско.

– Единственное, что ты сделал для своей дочери, – воспользовался моей доверчивостью шестнадцать лет назад и затащил меня в кусты, как последнюю служанку. Мне и в голову не могло прийти, что человек с университетским образованием начнет с то го, что сделает мне ребенка. А главное, я надеялась, что он хоть будет о нем заботиться. Ты же, – продолжала она с напором, и доктор Тахеци моментально оценил всю критичность ситуации, – боишься рот раскрыть, когда кондуктор в трамвае не возвращает тебе сдачу со ста крон, – куда уж там дать обычную взятку, чтобы дочь сдала экзамен! Чай – единственное, что ты мне предложил, когда все ее будущее висело на волоске. И когда я вместо тебя нахожу для нее последний шанс, чтобы ей не пришлось идти в скотницы, ты смеешь меня упрекать, что я делаю из нее шлюху? Я, – она слегка повысила голос, словно заранее опровергая возражения, о которых доктор Тахеци теперь и подумать не смел, не знаю, что такое исполнительница, и не хочу этого знать. Мне достаточно, что она получит диплом и тогда уж сможет заниматься всем, чем пожелает. И если хочешь, чтобы она и дальше называла тебя папой, ты завтра же позвонишь этому Влку и встретишься с ним. И, само собой, на эту встречу ты, как каждый нормальный отец, придешь с бутылкой коньяка, а если он по телефону начнет тебе пудрить мозги, то с двумя. Потому что, – прибавила пани Тахеци, и он с недоумением увидел на ее лице лучезарную улыбку, – если ты этого не сделаешь, то к нему пойду я и предложу ему все, что может предложить мать и женщина.

В пятницу утром, едва усевшись за свой стол в филологической консультации Академии наук, доктор Тахеци набрал номер 61460.

– Слушаю, – сказали там, куда он звонил.

– Алло, – сказал тот, кто звонил. – Пожалуйста, могу ли я поговорить с профессором Влком?

– Кто его спрашивает? – сказал голос в трубке.

– Доктор Тахеци, – сказал доктор Тахеци.

– Не знаю такого, – сказал голос.

Доктор Тахеци почувствовал, как заливается краской. Обладатели столь властных голосов действовали на него так, что он безропотно пропускал их без очереди, позволял себя обвешивать, послушно ел запеченную гусиную кровь, которую ему подавали вместо гусиной печенки, и, не протестуя, платил за воду, принесенную вместо водки. Он был уже готов пролепетать извинения и повесить трубку. Но жгучая мысль, что тем самым он отдаст обладателю голоса свою обожаемую жену, вселило в него небывалую отвагу.

– Извините, – сказал он, – я звоню по поводу дочери.

– Какой дочери? – спросил голос.

– По поводу моей дочери Лизинки, – продолжал доктор Тахеци и закрыл глаза, словно кидаясь в бездну. – Они с женой были вчера в комиссии, где им дали ваш номер.

– А у вас какой номер? – спросил голос.

– 27 14 25, – послушно сказал доктор Тахеци. – Добавочный 15.

– Положите трубку, – сказал голос. – Я вам перезвоню.

Щелчок. Трубку повесили. Доктор Тахеци сделал то же самое и остался сидеть, потрясенный собственным мужеством. Впрочем, открыв глаза, он сразу же понял, что ничего не добился, более того – даже не знает, когда ему позвонят, и, несмотря на успех, не сможет ничего сообщить домашним. Телефон молчал. Можно, конечно, позвонить еще раз, но это выше его сил. Внезапно в его ученой голове, привыкшей оперировать только проверенными фактами, возникла яркая картина: он увидел, как его жена, обнаженная и желанная, вновь опускается в траву, на сей раз под натиском чужого жадного тела. Он снова схватил трубку. В этот момент телефон зазвонил.

– Говорит профессор Влк, – сказал недавний голос. На этот раз он звучал приветливо, почти дружески. – Простите, мне необходимо было проверить. Итак, у вас дочь. Как вы считаете, она может вызывать к себе доверие?

– Думаю, да, – сказал доктор Тахеци. – Ей всегда поручали собирать пожертвования на Рождество.

– Она умеет держать себя на людях? – спросил профессор Влк.

– Думаю, да, – сказал доктор Тахеци. – На школьных утренниках ей случалось играть Спящую красавицу.

– Могу ли я из этого заключить, что у нее приятная внешность? – спросил профессор Влк.

– Думаю, да, – сказал доктор Тахеци.

– И что характер у нее скорее флегматичный? – спросил профессор Влк.

– Думаю, да, – сказал доктор Тахеци.

– Скажите, пан доктор, – спросил профессор Влк, – хотелось бы встретить такую девушку человеку в неприятной ситуации – скажем, у зубного врача?

– Не знаю, – честно признался доктор Тахеци.

– Вы полагаете, нет? – обеспокоено спросил профессор Влк.

– Не знаю, – повторил доктор Тахеци. – Я ни когда не был у зубного врача.

Поздравляю, – рассмеялся профессор Влк. – Зубные врачи страшнее убийц – все, кроме моего личного врача! Итак, вы не исключаете, что в зубоврачебном кабинете ваша дочурка могла бы оказать успокаивающее воздействие?

– Конечно, не исключаю, – сказал доктор Тахеци.

– Это замечательно, – сказал профессор Влк. – Просто замечательно!

– Честно говоря, – сказал доктор Тахеци, – нам не вполне ясно, о какой специальности, собственно, идет речь. Именно поэтому моя жена и попросила меня встретиться с вами.

– Встретиться нам надо прежде всего с вашей дочерью, – сказал профессор Влк, – чтобы ее проэкзаменовать.

– Нельзя ли узнать, что это за экзамен? – спросил доктор Тахеци. – Она могла бы немного подготовиться…

– Не нужно, – сказал профессор Влк. – Это всего лишь психотехнический тест.

– Куда мы должны с ней прийти? – спросил доктор Тахеци.

– У вас есть ванна? – спросил профессор Влк.

– Думаю, да, – удивленно ответил доктор Тахеци и тут же поправился: – Да, разумеется, есть!

– Лучше, если мы сами к вам придем, – сказал профессор Влк. – Дома она будет увереннее себя чувствовать, и мы сможем спокойно поговорить. Вас устроит завтра в четырнадцать тридцать?

– Завтра суббота, – сказал доктор Тахеци.

– Мы работаем в основном по субботам, – сказал профессор Влк. – Передайте супруге мое почтение, а дочурка пусть спит спокойно. Если она нормальная, молодая и здоровая девушка, то справится с этим одной левой.

– А если их будет двое? – спросила пани Тахеци. – Как ты разделишь эту бутылку?

– Тогда они выпьют здесь вдвоем, – предположил муж.

– У тебя чудовищные представления о взятках, – сказала жена.

Они сидели в столовой, обреченные на пассивное ожидание. Пани Тахеци нервно курила и время от времени посыпала сахарной пудрой „мраморный“ торт. Доктор Тахеци просматривал свои альбомы, то и дело тщательно протирая лупу. Лизинка следила за мухой на оконном стекле. Когда она закрывала правый глаз, муха карабкалась на трансформаторную будку. Когда закрывала левый, муха ползла по грунтовой дороге. Когда она открывала оба глаза и скашивала их к носу, то видела сразу двух мух, но тогда будка и дорога расплывались.

– Если мне говорят: „Мы придем“, я обычно спрашиваю: кто это „мы“, – сказала пани Тахеци.

– Я решил, что он говорит о себе во множественном числе, – сказал муж.

– Святая простота! – сказала жена. – Боже мой, неужели ты не можешь оторваться от своих дурацких марок?

Наученная опытом последнего четверга, она надела свободное серое платье отечественного производства, которое скрывало ее талию, бюст и шею.

– Извини, – удивленно сказал муж. – Я не знал, что это тебя раздражает.

На нем был перешитый отцовский английский костюм, который он уже много лет надевал к субботнему чаю.

– Меня это раздражает лет пятнадцать, не больше, – сказала жена. – Лизинка, прекрати портить глаза!

Лизинка перестала скашивать глаза. На ней была длинная юбка цвета ее волос и белая блузка, трогательно трепетавшая на маленькой груди.

– Может быть, тебе не стоит так много курить? – заботливо спросил доктор Тахеци.

– Это единственная роскошь, которую может себе позволить твоя жена, – сказала пани Тахеци.

– Я просто подумал: вдруг он окажется некурящим, – виновато сказал муж.

Ты так думаешь? – испугавшись, она торопливо потушила сигарету, открыла обе створки окна и попыталась разогнать дым руками. После этого пани Тахеци взглянула на часы.

– Тридцать одна минута третьего, – обеспокоенно сказала она.

– Двадцать девять минут, – успокоил он.

В этот момент где-то прозвучал сигнал точного времени и одновременно – входной звонок. Пани Тахеци схватила пепельницу и вытряхнула ее в окно.

На лестничной клетке стояли трое мужчин. На них были почти одинаковые черные пальто, черные классические шляпы и белые перчатки. Первый держал букет красных роз. Второй – округлый предмет в пестрой обертке. Третий – бидон и большой чемодан.

– Я профессор Влк, – сказал первый, снимая шляпу и перчатки. – Позвольте, сударыня, поцеловать вам руку и вручить сей скромный знак внимания?

Это был статный мужчина лет шестидесяти с пронзительными глазами; седина лишь кое-где посеребрила его черную шевелюру и мохнатые сросшиеся брови. Он походил на интеллигентного сельского врача из обедневшего дворянского рода.

– Очень рада с вами познакомиться, – сказала пани Тахеци тем чарующим голосом, каким когда-то в первый раз поздоровалась с доктором Тахеци. Она понюхала розы и пожалела, что не надела платье, в котором была в четверг. Она невольно позавидовала Лизинке.

– Позвольте, – сказал профессор Влк, – представить вам моего заместителя, доцента Шимсу.

– Доцент Шимса, – сказал доцент Шимса, поклонившись и протягивая доктору Тахеци округлый предмет. – Мы подумали, что вы отдадите предпочтение хорошему коньяку!

Это был ровесник пани Тахеци, невысокий, но гибкий мужчина атлетического сложения, которое подчеркивала короткая стрижка. Морщинки в уголках глаз свидетельствовали о том, что он часто и с удовольствием смеется.

– Не стоило беспокоиться, – пробормотал доктор Тахеци в крайнем смущении. Он уже начал ревновать жену к доценту. Пытаясь скрыть свои чувства, он поставил бутылку на пол и засуетился – ему хотелось избавить третьего гостя от его ноши.

– Позвольте, – сказал он, – я вам помогу, пан… пан…

Третий был полным человеком неопределенного возраста. Его глазки почти терялись на мясистом лице. Устрашающе торчал крюк перебитого носа. Его лицо походило на давнее поле боя – типичное лицо бывшего боксера.

– Это Карличек, – сказал профессор Влк, – наш ассистент и шофер. Не могли бы вы показать ему, где ванная?

– Да-да, – сказал доктор Тахеци. – Конечно, разумеется, непременно…

Он открыл дверь ванной и включил свет. Человек, которого звали Карличеком, вежливо подождал, пока доктор выйдет, и положил свой груз около ванны. Потом снял шляпу, и в прихожей засветилась лысина. Он поднял бутылку с пола и услужливо подал ее доктору Тахеци.

– Карличек, – сказал профессор Влк, – если нас не будет через пятнадцать минут, отвези тару, заскочи домой и приезжай за нами ровно в пять!

– Слушаюсь, шеф. – Карличек продолжал стоять, не спуская с него преданных глаз.

– Можешь взять у меня пару мотков, – ласково сказал профессор Влк.

– Спасибо, шеф, – поблагодарил Карличек и повернулся к остальным: – Мое почтение, целую ручки, сударыня.

Он натянул шляпу и отсалютовал. Его огромная ладонь качнулась, как слоновье ухо.

– Вы позволите нам раздеться? – спросил профессор Влк.

– Боже мой, Эмиль! – сказала пани Тахеци. – Помоги же господам!

Доктор Тахеци снова поставил бутылку на пол, но профессор с доцентом оказались проворнее. Под пальто на них были бордовые пиджаки одинакового покроя, с государственными гербами на правом рукаве и слева на груди. Они выглядели как руководители олимпийской команды, что успокоило пани Тахеци.

– Мы должны извиниться перед вами, сударыня, – сказал профессор Влк. – Мы прямо с работы. Однако где же наша барышня?

Доцент Шимса учтиво поднял бутылку и подал ее доктору Тахеци. Пани Тахеци теперь полностью владела собой.

– Лизинка ждет в комнате, – сказала она с извиняющейся материнской улыбкой. – Волнуется. Не удивляйтесь. Она еще совсем ребенок.

– Если она в вас, сударыня, – сказал профессор Влк, – то в жизни ей нечего бояться. Пожалуйста, познакомьте нас с ней.

– Лизинка! – позвала пани Тахеци.

Дверь комнаты отворилась. Лизинка возникла в проеме, как прелестная старинная картина.

– Это наша Лизинка, – произнесла пани Тахеци со счастливой гордостью. – Лизинка, это пан профессор Влк и пан доцент Шимса.

Лизинка благовоспитанно сделала книксен. Профессор Влк и доцент Шимса посмотрели друг на друга с нескрываемым волнением. Они были похожи на вербовщиков профессионального спортклуба, что обеспокоило доктора Тахеци.

– Эмиль, – сказала пани Тахеци, – пригласи же гостей в комнату!

Доктор Тахеци поставил бутылку на пол.

– Нет-нет, – сказал профессор Влк. – Прошу вас, позвольте нам сначала зайти вместе с барышней.

– Что они там с ней делают? – в третий раз спросил доктор Тахеци.

– Успокойся, пожалуйста, – в третий раз сказала его жена. – Ты же сам мне говорил, она должна сдать экзамен.

– А что, разве экзамены полагается сдавать в ванной? – сказал муж.

– Во всяком случае, их полагается сдавать без родителей, – сказала жена.

– Так мы же могли пойти на кухню, – сказал муж.

– Они не хотели нас стеснять, только и всего. Этот профессор – настоящий английский лорд.

– Зато этот доцент – настоящий пижон.

– Ты выглядел так же, когда я тебя повстречала.

– Но только выглядел! – сказал муж.

– Увы! – сказала жена.

Через две двери было слышно, как в ванной течет вода.

– Ванну напускают, – сказал доктор Тахеци.

– Ставят какой-нибудь опыт, – сказала жена.

– В ванне? – сказал муж.

– А разве вы не учили этот закон? – спросила жена. – О том, что вес воды равняется весу тела?