Текст книги "Торпедоносцы"

Автор книги: Павел Цупко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Наконец пришло командование авиаполка. Гостей усадили на почетные места, и капитан Мещерин обратился к завстоловой:

– Давай, старшина! А то от голода у моих летчиков скулы свело] Не дайте погибнуть во цвете лет!

Старшина включил заблаговременно приготовленный патефон, и шум столовой заглушили бодрые звуки авиационного марша.

Все приумолкли, наблюдая, как от окна раздаточной, сияя улыбкой и белизной передника, отошла официантка Катя, На вытянутых руках она держала блюдо с… поросенком! Поросенок был невелик. Он лежал брюшком вниз, вытянув мордочку с пятачком, зажаренный до золотистой корочки, толстенький и необыкновенно аппетитный. А Катя, разрумянившись от всеобщего внимания, старательно попадая в такт музыке, пронесла поросенка через всю столовую и с поклоном подала Ситякову.

– Э-э, нет! – возразил комполка и показал в сторону Борисова и Богачева. – Сначала главным виновникам! Прошу!

Под дружные веселые хлопки командиры экипажей, смущаясь, приняли дары. А девушки уже несли от раздаточной еще пару поросят. Патефон умолк, в столовой воцарилась тишина.

– Товарищи! – поднялся командир авиаполка. Сегодня в районе Таллина летчиками нашего авиаполка одержаны замечательные победы. Потоплено пять немецких транспортов общим водоизмещением сорок тысяч тонн и три боевых корабля. Победы крупные! Но достались они дорогой ценой. Смертью храбрых погибли наши боевые товарищи Пудов, Быстров, Крамарь. Горько на душе каждого из нас, что за этими праздничными столами их нет. Обидно до слез! И все-таки они с нами) Есть и будут! Мы помним их имена и будем всегда помнить. Мы гордимся, что среди нас выросли эти герои! На их примере мы будем учить молодежь, как надо любить Родину! Ценой своих жизней они прикрыли нас в бою, проложили дорогу к победе! Прошу почтить их светлую память минутой молчания…

Летчики, стараясь не шуметь, поднялись с мест, склонили головы. Тихо-тихо стало в столовой, где еще утром, за завтраком, сидели, шутила и смеялись трое друзей, Вот у того окна был их стол…

– Прошу садиться, – голос Ситякова звучал глухо. Потом зазвенел:

– Позвольте, друзья, провозгласить здравицу в честь нашей победы! За здоровье всех, кто отличился сегодня в бою! От имени Родины и от лица службы я благодарю вас, морские соколы, за достигнутые победы! За вас, друзья! За ваше здоровье и новые успехи в боях с немецко-фашистскими захватчиками!

Слова командира потонули в бурных рукоплесканиях и криках. Начались взаимные поздравления. Но Ситяков не собирался упускать из рук управление вечером. Он застучал ладонью по столу.

– Минутку, товарищи! Разрешите продолжить? Сегодня экипажи Мещерина, Борисова и Богачева потопили три транспорта водоизмещением двадцать девять тысяч тонн! Товарищи, это очень крупная победа не только в нашем полку, но и на всем Краснознаменном Балтийском флоте! Чтобы, друзья, вы оценили ее значимость, а следовательно, и ущерб, нанесенный фашистам, я позволю себе сравнить с сухопутными победами. Принято считать, что вес железнодорожного эшелона составляет условно тысяча двести тонн. Выходит, что летчики третьей эскадрильи сегодня пустили на дно моря двадцать четыре эшелона! Значит, двадцать четыре эшелона военных грузов вырваны из арсенала гитлеровских вояк и никогда больше не будут использованы против наших войск, против нашего народа!

Крики «Ура-а!» покрыли слова командира. – Тихо! Тихо, товарищи! – поднял руку комполка. – Хочу добавить всего несколько слов. Из всех сегодняшних побед об одной я должен сказать особо. Экипаж торпедоносца Михаила Борисова, его штурман Иван Рачков и радист Александр Демин поставили своеобразный рекорд в победах: за день этот храбрый экипаж потопил два транспорта! Да каких! В семь и восемнадцать тысяч тонн!! Или, по нашему сравнению, пустил на дно двадцать один эшелон! Такого успеха, насколько мне известно, еще не добивался ни один летчик в мире! Ура экипажу!

– Ура-а-а!.. Ура-а!.. Ура-а! – сотряслись своды столовой.

– И последнее, товарищи! Честь выдающейся победы экипажа Борисова полностью разделяет топмачтовик Александр Александрович Богачев со своими соратниками. Своей редчайшей, я бы сказал, выдающейся отвагой, расчетливой дерзостью и смелостью экипаж Богачева обеспечил удары торпедоносца и его победы. Честь и хвала вам, наши дорогие соколы! С победой вас! Уверен, она на вашем боевом счету не последняя… За проявленные в морском бою мужество и героизм, за достигнутые победы экипажи Мещерина, Борисова и Богачева представляю к правительственным наградам!

Названные летчики вскочили и, как положено в таких случаях, дружно ответили:

– Служим Советскому Союзу!..

Поздно вечером уснувшего Борисова разбудил Рачков:

– Да проснись ты наконец, Миша! Слушай! Всесоюзное радио передает о нас!

Передавался приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении столицы Эстонии города Таллина и о присвоении наиболее отличившимся в боях соединениям и частям Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота почетных, наименований «Таллинские». В числе других был назван и 51-й минно-торпедный авиаполк.

А через несколько дней состоялась торжественная церемония. Приехавший на нее командующий военно-воздушными силами КБФ генерал-лейтенант авиации Михаил Иванович Самохин зачитал приказ Верховного Главнокомандующего, поздравления народного комиссара Военно-Морского Флота СССР и Военного совета Балтфлота, а потом развернул Боевое Знамя полка и все под портретом Ленина прочитали на нем свежую, блеснувшую золотом вышивку; «Таллинский». Офицерам, сержантам и матросам были вручены отпечатанные на специальных бланках благодарности Верховного Главнокомандующего за овладение городами Пярну и Таллином.

Только в боях за освобождение столицы Эстонии летчики полка потопили восемь вражеских транспортов общим водоизмещением сорок три тысячи тонн, сторожевой корабль, большой тральщик, буксирный пароход и быстроходную десантную баржу. Кроме того, были повреждены еще четыре крупных транспорта, два сторожевика и более десяти мелких судов.

С высоко поднятыми головами стояли в общем строю Михаил Борисов и Иван Рачков, Александр Богачев и Григорий Штефан, их радисты, держали равнение на яркое полотнище Боевого Знамени и с чувством гордости вслушивались в лаконичную сводку сообщения об итогах боев. Гордиться было чем! В общем «котле» одержанных авиаполком побед на долю их экипажей приходилось более трети!

– Для начала совсем не плохо! – после построения поздравлял своих питомцев капитан Мещерин. Он, как и все, был радостно возбужден. Лицо его разгладилось, стало приветливым и добрым. – Но не зазнаваться! Впереди тяжелые бои. Предстоит освобождать острова Моонзундского архипелага, потом Латвию, Литву, добивать фашистского зверя в его берлоге. Все это, друзья, предстоит делать нам. – И закончил, улыбаясь: – Думаю, скоро авиабазе придется разводить специальную свиноферму.

Его слова покрыл дружный хохот.

Через несколько дней нашелся экипаж Мифтахутдинова. Сбитый в бою еще 18 сентября, на резиновой лодке с раненым штурманом Локтионовым в течение пяти суток без пищи и воды он носился ветрами по осеннему морю, пока его не подобрали финские рыбаки и не доставили советскому командованию.

На Приморском фланге

1

Хмурая балтийская осень окончательно заполонила небо, море. Над водой и землей ползли низкие слоисто-дождевые облака. Из них, будто процеженные густым ситом, сыпались мелкие водяные капли. Глинистое поле аэродрома раскисло. Люди мокли, с трудом таскали ноги по грязи. Но самолеты одиночно и парами продолжали летать на задания.

В один из последних сентябрьских дней, когда погода особенно испортилась, в штаб авиаполка срочно вызвали экипажи Мещерина и Борисова. В кабинете командира уже находились несколько офицеров. Ситяков, Заварин и бритоголовый начальник штаба полка капитан Иванов склонились над разложенной на столе пятикилометровкой.

Ситяков приветливо кивнул вошедшим, не прерывая разговор:

– …в Рижском заливе должен быть туман, товарищи. Пярну уже сообщает о нем, – показал на бланк метеосводки. – При высоте облачности в сто – сто пятьдесят метров и ограниченной видимости разыскать цель в море невероятно трудно. Об этом в штабе дивизии должны иметь представление. Но даже если экипажам повезет и они разыщут ее, как при таких условиях выходить в атаку?

– Что загадывать? На месте виднее будет, – заметил начальник штаба.

– Да! – сказал флаг-штурман. – Погода очень сложная, а мы должны дать летчикам предельно ясное представление, как долететь до цели и как ее лучше атаковать.

– Вот сейчас и решим! – Ситяков выпрямился, оглядел собравшихся, спросил: – Все прибыли? Тогда прошу подойти к этой карте. Позавчера войска Ленинградского фронта и десантники флота начали операцию по освобождению островов Моонзундского архипелага. Немцы не хотят уходить оттуда, спешно укрепляются. Разведка установила в том районе увеличение морских перевозок противника. Сейчас сообщили, что здесь, – комполка показал на карту, – в море движется очередной караван. Нам приказано разгромить его. Пойдем одиночно в торпедном варианте. Повторяю: фашистский конвой должен быть разгромлен. Первым полетит мой экипаж. Вы, Мещерин, – вторым, Борисов – третьим. Погода, не скрою, скверная, сложная, но метеорологи обещают над морем просвет в двести – триста метров, Нам хватит. Обстановка и задача ясна? Вопросы ко мне?

– Какие вопросы, раз приказ? – заглянул в карту Мещерин, – Мой экипаж к полету готов!

– Вы, Борисов, как? Погода не смущает? Справитесь?

– Не смущает. Лететь готовы. Только, товарищ командир, пусть приводная радиостанция работает все время.

Ситяков повернулся к начальнику связи. Черкашин выпрямился, доложил:

– Вахта на приводной уже открыта. Будет включена по первому указанию.

– Добро! – удовлетворенно кивнул Ситяков. – Да! Чуть не забыл! Надо выполнить одну приятную формальность.

Командир полка неторопливо подошел к угловому столу и достал из ящика пару новеньких золотых погон. Потом подошел к смутившемуся Борисову, торжественно сказал:

– Приказом командующего Краснознаменным Балтийским флотом вам, товарищ Борисов, присвоено очередное воинское звание лейтенант. От души поздравляю, Миша! Хорошо ты начал службу в нашем полку. Так держать! Ну, друзья! По самолетам!..

2

Дождь не прекращался. Едва самолет командира полка оторвался от бетонки и перешел в набор высоты, как оказался в облаках, Борисов из своей кабины видел взлет, услышал, как Ситяков по радио приказывал руководителю полетов:

– Никого в воздух не выпускать! Высота облачности всего двадцать метров. Лечу по приборам. На задание пойду один. Повторяю; в воздух никого не выпускать! Как поняли? Прием!

– Вас понял, Ноль один! На задание не выпускать никого!

– Поняли правильно, «Изумруд»! Матчасть работает нормально. Ложусь на курс следования. Прием!

Михаил открыл боковую форточку, прислушался. Над головой в тумане раздалось знакомое гудение. Звук усилился, сместился в сторону моря и там постепенно затих.

Со стартового командного пункта приказали:

– Двадцатому и Двадцать седьмому! Находиться в готовности! Из кабин не отлучаться…

Дождь постепенно усиливался. Серая мгла сгущалась…

Спустя два часа от комполка была получена радиограмма. Задание выполнили, в Рижском заливе потопили транспорт противника, погода ухудшается, экипаж возвращается на аэродром. Боевая готовность была отменена, но летчики с аэродрома не уходили; ждали возвращения командира. Время шло, однако самолет комполка не появлялся. Встревоженные летчики толпились у связной радиостанции, прислушивались к вызовам радиста. Эфир молчал. Настроение у всех было подавленное. В томительном ожидании прошел весь день, ночь. Только на вторые сутки узнали; при возвращении на аэродром над Нарвским заливом комполка решил выйти из облаков, стал снижаться. На его беду облака слились с туманом. Самолет врезался в воду. Федор Андреевич Ситяков и Григорий Антонович Заварин погибли. Из экипажа случайно остался в живых начальник связи старший лейтенант Черкашин, При ударе машины о воду его выбросило вместе с турелью-башней, но перебило ноги. На счастье в районе катастрофы находились рыбаки. Они подобрали Павла Макаровича и доставили на берег, потом отвезли в Малую Ижору, в военно-морской госпиталь.

Поздно вечером уставший от нервного дня Борисов добрался наконец до своей землянки. Он стащил с себя мокрое летное обмундирование и развесил его у буржуйки. У тумбочки в окружении летчиков эскадрильи младших лейтенантов Мифтахутдинова, Башаева и Кролько Рачков что-то высчитывал на навигационной линейке. Ему помогал башаевский штурман Алексей Арбузов, На нарах, беседуя, полулежали Григорий Зубенко и его штурман Сергей Гараньков, Богачев и Конько, бывший штурман-перегонщик, недавно вернувшийся в экипаж Александра, спали, накрывшись одеялами.

– Я ж говорил! – потряс линейкой Иван. – Мы теряем два часа! Час туда, час обратно. Миша, не знаешь, почему мы не перелетаем на таллинский аэродром или в Пярну? Район боев сместился туда, а мы все еще сидим под Ленинградом.

– Там разбиты аэродромы, – угрюмо ответил Борисов. – Приведут в порядок и перелетим. А в Пярну места нет. Там штурмовики работают на Моонзунде… Ты, Ильич, кончай, между прочим, свою бухгалтерию. Утром вылет.

– Куда? Кто полетит? – вскинулись все.

– Туда же, где Ситяков… В Рижский залив. Приказано блокировать Ригу. Башаев! Вы пойдете со мной топмачтовиком. А сейчас спать, ребята! – приказал Борисов.

– Разрешите мне слетать с «полутоннками»? – спросил Башаев, рыжеволосый усатый летчик, переучившийся из техников. – Не сомневайтесь, Михаил Владимирович, взлечу.

– Хорошо! – согласился, подумав, замкомэск и повторил: – Спать всем!

Он забрался под одеяло, закрыл глаза. Но сон, несмотря на усталость, не шел. Мысль упорно возвращалась к погибшим.

Командира авиаполка и флаг-штурмана Михаил знал недавно, но сердцем почувствовал в них хороших настоящих людей и успел привязаться душой. Сегодня на КП начмин инженер-майор Киселев, тоже горевавший, завел разговор о Ситякове и Заварине, и боль утраты захлестнула Михаила с новой силой. Было ужасно жаль, что погибли такие способные, смелые, а главное, хорошие люди. Боевое крещение оба получили еще в 1938 году, когда громили японских самураев у озера Хасан, потом дрались с ними на Халхин-Голе. Григорий Антонович Заварин имел на боевом счету свыше ста успешных боевых вылетов, много побед. У Федора Андреевича Ситякова счет личных побед был скромнее, зато под его руководством в боях подчиненные летчики добивались весьма серьезных результатов и наносили врагу огромный ущерб. В то же время оба оставались людьми скромными, отзывчивыми к чужой беде. Молодые ими гордились, с них брали пример…

3

Торпедоносец и топмачтовик, оглашая окрестности ревом моторов, мчались над сушей – теперь, когда немцев изгнали из материковой части Эстонии, самолеты летали из Клопиц в Балтийское море по кратчайшему пути через Пярну. Переднюю машину пилотировал Борисов, вторую – Башаев, Курс они держали на Рижский залив, где предстояло вести поиск и уничтожение кораблей противника.

Начинающийся день выдался хмурым настолько, что в кабине царил полумрак. Высота полета была небольшой – около трехсот метров. Под самолетами мелькали еще одетые в зелень осенние леса и поля, матово поблескивали зеркала озер и болот, кривые ленты речушек, петляли паутинки серо-желтых дорог. Чем ближе самолеты подлетели к морю, тем чаще раскидывались обширные поля, густо утыканные небольшими хуторками. Но вот местность под крылом прорезалась неширокой лентой реки, нити шоссейных и железных дорог сблизились, переплелись. Впереди блеснули влажные крыши небольшого приморского города Пярну.

Михаил впервые здесь был и потому с любопытством рассматривал город, разделенный рекой, его узкие, кривые улочки с деревянными домишками и редкими невысокими особняками. Острыми шпилями мелькали кирхи, вот и традиционная ратуша. Порт небольшой, зато залив окаймляет длинный и широкий пляж. Судя по всему, война пощадила городок.

Под крылом промелькнула береговая черта, и самолеты зависли над гладью Рижского залива. Именно зависли: полумрак здесь не рассеивался, а даже густел. Плотная дымка подступила к самолетам, скрыла горизонт настолько, что вокруг все слилось в опасном однообразии: серое море незаметно переходило в такие же серые облака. Сразу пропало представление о пространстве, о движении, о том, где верх и где низ, вода и небо, от этого казалось, что самолеты остановились, их подвесили в центре гигантского шара с серой поверхностью. Борисов вызвал Рачкова и приказал:

– Ильич! Посматривай вокруг. Лечу по приборам.

По приборам – означало, что летчик смотрит только на приборы, так как не имеет возможности видеть, что делается перед самолетом. Если там внезапно возникнет опасность, ему не успеть отвернуть.

Штурман сразу лег на пол кабины и, поправив на голове очки, преодолевая могучий поток холодного воздуха, высунулся за борт, осмотрелся. Горизонтальная видимость не превышала двух-трех километров – в таких условиях разглядеть что-либо нелегко. А нужно было не только наблюдать, но и вести группу по маршруту.

Справа в дымке темным пятном проплыл небольшой прибрежный островок – окончилась материковая часть Эстонии. Островок вернул штурману уверенность: самолеты следовали точно! Дальше на запад и на север через неширокие проливы тянулись многочисленные острова Моонзундского архипелага, где уже не первый день шли упорные бои за их освобождение. Островов много – более тысячи. Перед вылетом начштаба капитан Иванов сообщил летчикам последние данные о положении на островах. Торпедные катера Краснознаменного балтийского флота высадили несколько десантов и заняли остров Вормси, а потом вместе с подоспевшими частями 8-й армии Ленинградского фронта освободили другой крупный остров – Муху и сегодня с рассвета повели бои за остров Хиума, второй по величине в архипелаге. Моонзундские острова для гитлеровцев значили многое – они прикрывали морские перевозки в северной части Балтийского моря и в Рижском заливе, поэтому фашисты цеплялись за них упорно, продолжали укреплять, перебрасывали туда резервы, усиливали гарнизоны. Вот почему начштаба рекомендовал искать вражеские конвои в районе архипелага и в Рижском заливе.

– Миша! Начинаем поиск! Курс двести тридцать четыре!

Искать корабли в море – задача не из легких. Противник не дурак; чтобы пройти в нужный порт незаметно для нашей авиации, он хитрит, маскируется, часто меняет курсы следования, маршруты, время прохождения опасных для него районов. Боевые корабли научились, как правило, ходить без дыма. Поэтому обнаружить их можно лишь пролетев в непосредственной близости.

Торпедоносцы взяли направление на запад, периодически, через равные промежутки времени меняли курсы – галсировали, чтобы осматривать более широкую полосу поверхности моря. Но время шло. Летчики пролетели уже более трехсот километров, а враг не попадался. Михаил начал ощущать усталость: мышцы ног и рук, напряженные до предела нервы, спина – все постепенно утомлялось, в горле пересохло, перед глазами все чаще возникали миражи. Тогда он оглядывался на ведомого. Тот летел рядом уверенно. Это успокаивало.

Вот справа опять что-то затемнело. Борисов довернул машину к пятну, всмотрелся до рези в глазах. Пятно не исчезало, а даже увеличивалось. «Корабли?» – вспыхнула надежда. Но нет! Из дымки проступил изрезанный мелкими заливчиками, окаймленный островками, как кружевами, берег огромного острова Саарема, еще занятого Гитлеровцами. Берег быстро приближайся, обретал краски: зажелтели песчаные отмели, зазеленели кроны прибрежных лесов, блеснули мокрые крыши редких рыбацких поселков.

Первый этап поиска окончился безрезультатно. Торпедоносцы изменили курс и полетели вдоль побережья.

Появились шаланды, лодки, катера. Один из них успел открыть пулеметный огонь по пролетающим самолетам. Светящиеся трассы пуль прошли так близко к носу машины, что Михаил вынужден был резко отвернуть, а потом, опустив нос самолета, ударить по катеру изо всех пулеметов. Мощная струя крупнокалиберных пуль буквально разрезала вражью посудину.

– Командир! – спустя полминуты доложил Демин. – Катер противника скрылся под водой. Запишем на боевой счет?

– Нам, Дёма, фашисты нужны покрупнее. Это не наши цели.

Но крупных целей все не было. Группа пролетела вдоль длинного, как коса, полуострова Сырве, обогнула мыс Сырве-Сяяр, омывавшийся водами Ирбенского пролива, и повернула на север.

– Ты куда, Михаил? – обеспокоился Рачков решением командира без согласования с ним. – Давай назад в Рижский, а то первая эскадрилья обвинит нас в браконьерстве. Это их зона.

Штурман был прав. Штаб авиаполка одновременно с группой Борисова направил в море и других торпедоносцев, а чтобы они не мешали друг другу, установил разграничительные линии – зоны.

– Виноват! Увлекся! – оправдался летчик, разворачиваясь.

– А вот и Ирбен!

Ирбенский пролив, отделяющий остров Саарема от Курземского полуострова на юге и являющийся входными воротами в Рижский залив, довольно широк. От северного его берега до южного почти тридцать километров. С малой высоты полета берегов не видно даже в хорошую погоду, а сегодня – тем более. Пролив этот для немцев важен: только здесь проходил путь судов в рижский порт и обратно.

В проливе тоже ничего не было, только на севере у мыса Сырве-Сяяр на воде одиноко маячил дозорный катер. Торпедоносцы направились к южному берегу. Через несколько минут в дымке на высоком берегу показался маяк – мыс Колка, северная оконечность обширного Курземского полуострова. Летчики знали, что в районе этого мыса и дальше на запад по берегу гитлеровцы установили несколько мощных артиллерийских батарей, прикрытых зенитками. Эти батареи держали под обстрелом прилегающую акваторию на десятки километров. Экипажи усилили наблюдение.

За мысом береговая черта круто повернула на юго-восток.

Туда же повернули и самолеты. Вскоре в серой мгле слева от носа машины появилось и стало быстро расширяться темное пятно. По мере приближения самолетов оно густело и наливалось чернотой.

Насторожившийся Борисов посмотрел на карту; островов в этом районе не было. Летчик направил машину к подозрительному пятну, и почти тотчас раздалось предупреждение штурмана:

– Конвой впереди! Отверни влево, а то напоремся на зенитки!.. Миша! Вижу два транспорта и четыре корабля охраны.

Нос самолета сместился в сторону, и Борисов увидел: прижимаясь к берегу, в сторону Риги шел караван. Впереди резал воды залива остроносый тральщик. В кильватер ему следовали два тяжело груженных транспорта водоизмещением четыре и шесть тысяч тонн. С кормы и со стороны моря их охраняли сторожевики.

– Не четыре, а пять кораблей в охране вижу! Между транспортами и берегом есть БДБ! Сильно! – летчик рассмотрел быстроходную десантную баржу, следовавшую справа.

Он сближался с конвоем, радовался, что тяжелый поиск оказался ненапрасным, а цель – богатой. Особенно привлекал «шеститысячник». Из его широкой и высокой трубы до самого неба поднимался густой черный дым, а за кормой стлалась пенная дорожка, – плыл он неторопливо и как-то уж очень по-хозяйски, домовито.

«Перегрузился, гад!» – с нарастающей неприязнью думал Михаил, разглядывая опущенные почти до воды борта судна.

Торпедоносцы полетели вдоль конвоя. – Командир! Нас обстреливают зенитки! Разрывы справа, дистанция тысяча метров!

Такие разрывы для самолетов не опасны. Но враг стрелял бешено. Хмурое небо озарялось частыми вспышками. Число их с каждой минутой нарастало. Они приближались к самолетам.

– Нервный фашист пошел! – засмеялся Рачков. – А раз нервный, значит, боится своей судьбы!

– Нет! – не согласился Борисов. – Тут дело в другом. Он хочет нас запугать… С полсотни стволов бьет! Как же подобраться?

После беглого осмотра каравана стало ясно, что пробиться к транспортам со стороны моря невозможно: торпедоносцы неминуемо попадали под сосредоточенный огонь зениток трех кораблей и обоих транспортов.

«Попробовать разве с носа через тральщик? – размышлял Михаил. – На тральщиках зениток мало. Это хорошо, Но тогда атаковать придется с острого угла, а это резко уменьшит вероятность попадания торпеды в транспорт. Да к тому же он может сманеврировать, уклониться. Бить следует только под прямым углом!»

– Что будем делать, Иван Ильич?

– Как что? Топить, пока фашисты не очухались и не вызвали истребителей, – у них аэродромы под боком!

– Знаю. Но откуда бить? Вот если б от берега!

– Ты что? Там же батареи! Впрочем, если на бреющем? Может, проскочим, а? Риск, конечно! Но… чем черт не шутит!

Рачков был прав; идти в атаку со стороны берега было рискованно не только потому, что прорываться к морю пришлось бы через позиции зенитных батарей, а немцы стреляли метко, в этом Борисов убедился не раз, но и потому, что конвой шел слишком близко к суше, – времени на прицеливание и сброс торпеды оставалось крайне мало.

Иного выхода не было. Другую цель искать Борисов не мог. Он понимал; эти перегруженные, тщательно охраняемые большие транспорты следуют в Ригу с ценными военными грузами. Войска Прибалтийского фронта должны были вот-вот начать бои за освобождение Риги, и поэтому всякая помощь с моря усиливала врага и оборачивалась для наших войск увеличением жертв. Транспорт надо было топить! Даже ценой собственной жизни…

– Ваня! Ты выведешь меня на конвой со стороны берега?

Штурман хорошо понимал терзания друга, разделял их и потому ответил решительно:

– Ложись на обратный курс, Михаил!..

– Командир! – ворвался голос Демина. – С юга вижу четыре истребителя! «Фоккеры»!

«Значит, немцы вызвали прикрытие! Надо уходить. Обстановка серьезно усложнилась…»

Давно растворились в дымке контуры конвоя. Торпедоносец и топмачтовик гудели моторами над заливом, улетая на запад. Слева показался и проплыл мимо еле видимый мыс Колка.

– Пора, Миша! – предупредил Рачков и подал команду; – Лево на борт! Пошли на берег. Надо проскочить между батареями у деревень Мазирбе и Колка, посмотри на карту. Нас, конечно, наблюдатели увидят, сообщат «фоккерам». Они – сюда, а мы – туда! Хорош план, Миша?

– Утверждаю! – оживился Борисов. Ему было приятно, что его мысли совпали с предложением штурмана.

Несложный маневр – Башаев перевел машину в левый пеленг, и оба самолета со снижением устремились к высокому берегу. Вот его неровная полоска уже осталась позади: прижимаясь к земле, самолеты мчались в глубь полуострова на максимальной скорости. Перед глазами летчиков стремительно проносились извилистые нити ходов сообщений и траншей, полудужья окопов и овалы батарейных позиций, редкие хуторские домики, бросившееся врассыпную стадо черно-белых коров, снова окопы и позиции зенитных пушек с бегающими между ними солдатами в серо-зеленых шинелях. Сотрясая окрестности могучим ревом, самолеты углублялись в стан врагов, и те от неожиданности и страха шарахались по щелям.

Рачков метался по кабине между иллюминаторами, сверяя местность с картой, – ждал намеченный ориентир – изгиб дороги, от которого намеревался повернуть группу к морю, а его все не было. Дорога появилась внезапно. Она терялась за густыми посадками деревьев, но штурман узнал ее и крикнул:

– Разворот влево! Курс сорок пять! Упреждение полдлины вправо. Скорость своя – сто восемьдесят миль в час!

– Понял, Ильич!.. Дёма! Не проморгай истребителей! Следи!

– Есть, командир!

Белесая полоска воды у горизонта появилась за зеленым травяным полем незаметно. Еще раньше летчик увидел дымы и силуэты судов.

«Молодец, Рачков! Вывел что надо!»

– Демин! Где истребители?

– Пока не видно, командир! Над конвоем небо чистое!

Расчет командира группы оказался точным; немцы не ожидали появления советских торпедоносцев со стороны берега и потому походный строй-ордер не изменили, продолжали идти прежним курсом.

– Внимание! Я – Двадцать седьмой! Наша цель – «шеститысячник»! – скомандовал ведомому Борисов. – Как поняли? Атака!

– Вас понял! Выполняю! – ответил Башаев и запел:

– Волга, Волга, мать родная…

Топмачтовик, все время летевший рядом с командиром, резко увеличил скорость и сразу вышел вперед. Спустя несколько секунд нос его машины засверкал огнями; он обрушил град пуль на быстроходную десантную баржу, пробивая путь следовавшему за ним Борисову.

Ошеломленные, немцы все еще не открывали зенитного огня, и Михаил спокойно, как на полигоне, выполнял команды боковой наводки штурмана. Но летчик не мешкал, спешил: атаки торпедоносцев весьма скоротечны. Самолет за минуту пролетает больше пяти километров. Сбрасывание торпеды производится в среднем за шестьсот – четыреста метров от цели. Поэтому самолет находится на боевом курсе всего пятнадцать-двадцать секунд! За эти считанные секунды надо успеть сделать многое: прицелиться поточнее и нанести удар, то есть сбросить торпеду.

Борисов хладнокровно выдержал элементы атаки, и когда слева от его машины промелькнул вздыбившийся над водой тупой, будто обрубленный, нос БДБ, поднятый взрывом башаевских бомб, подождал несколько секунд и плавно утопил кнопку на штурвале – сбросил торпеду, двинул вперед до отказа секторы газов и тут же нажал вторую кнопку – ударил из пулеметов по баку транспорта, где шустрая артиллерийская прислуга успела развернуть пушки и открыть стрельбу в упор. Еще секунду спустя Михаил свалил машину в крен, стал отворачивать вправо, намереваясь испытанным приемом проскочить между кораблями охранения, В этот самый миг глухой удар потряс торпедоносец, с приборной доски брызнули стекла, над головой в горгроте – остекленной крышке кабины – разверзлась огромная дыра и через нее с шипением вырвался воздух.

Борисов оцепенел. Но моторы не изменили своего напористого ровного гула, самолет тоже летел устойчиво, скорость его не падала, и летчик быстро справился со своим неприятным состоянием. В поле зрения попал бешено стреляющий по самолету тральщик. Стиснув зубы, Михаил довернул машину правее, поймал корабль в прицел, полоснул по нему пулеметной струёй с кормы до носа и проскочил над мачтами, едва не задев их. Рядом с самолетом густыми потоками неслись зеленые и красные огоньки трассирующих снарядов и пуль. Но с каждой секундой количество их редело, а потом и вовсе пропало.

– Вырвался! – Борисов вытер пот, застилавший глаза, и огляделся.

Над морем он был один. Караван судов исчез за дымкой.

– …чему не отвечаешь? Миша-а! Что случилось? Миша! – в телефонах прорывался тревожный голос. Борисов с трудом узнал его; говорил штурман, но слышимость была плохой. Летчик повернул ручку громкости, вызвал: