Текст книги "Торпедоносцы"

Автор книги: Павел Цупко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Иван Ильич поежился, показывая на эту стену:

– Будто специально вымазали в сажу!

– Ничего! Просвет между ними и водой есть. Значит, пойдем!

Через четверть часа торпедоносцы Борисова в сопровождении двенадцати Як-9 капитана Чистякова держали курс в туманную Балтику.

После многодневного шторма море утихло. Под самолетами простиралась темно-свинцовая гладь, только иногда нарушаемая вскакивающими и тотчас исчезающими белыми барашками пены. Чем дальше группа улетала на юго-запад, тем условия горизонтальной видимости улучшались, нижняя граница облачности приподнималась, и зловещая чернота, неприятно поразившая летчиков перед вылетом, пропадала. Торпедоносцы поднялись выше и обзор района увеличился.

– Миша! В воздухе уже сорок минут. Подходим к заданному квадрату. Пора начинать поиск. Держи курс двести десять!

Ведущий качнул крыльями, предупреждая ведомых, и плавно развернулся. Группа повторила его маневр.

Но и на новом курсе море пустынно. И вдруг глазастый Демин что-то разглядел в дымке, доложил:

– Командир! Слева курсовой сорок, вижу восемь неизвестных самолетов! Дистанция около десяти километров!

Летчик без особого труда увидел в указанном секторе двигавшиеся продолговатые черточки, различил две четверки. Одна из них начала разворот, и на фоне серой облачности четко обозначились тупоносые «фокке-вульфы».

– Где находимся, Ильич?

– На север от Гдыни в восьмидесяти километрах. Что делать немецким истребителям да еще в таком большом количестве так далеко в море? Летают по кругу, значит, что-то или кого-то охраняют на воде. Кого? Может, тот самый караван?

Ведущий торпедоносец начал сближение с вражескими истребителями, следя за их маневрами.

Рачков через люк уже разглядел корабли, крикнул:

– Миша! Конвой! Наверное, тот самый. Вижу четыре «калоши» в кольцевом охранении, идут курсом на запад. Молодец разведчик! Точно выдал место… Атакуем с ходу?

Командир группы не ответил, раздумывал, приглядывался к конвою. Корабли шли обычным походным строем-ордером: впереди два тральщика, за ними эсминец и транспорты, по бокам – сторожевики, сзади – быстроходные десантные баржи – ни с какой стороны не подступиться! Атаковать с ходу, не дать опомниться, как это любит Богачев? А если внезапность не получится, и немцы уже «ведут» торпедоносцев прицелами?

– Пожалуй, давай-ка, Ильич, зайдем со стороны берега, как тогда у Ирбенского пролива, помнишь? Правда, берег здесь далековат! Но немцы наверняка больше наблюдают за этой, северной, стороной. Рассчитывай атаку!

– Есть, с берега!

Борисов в своих рассуждениях был прав: при атаке малыми силами всегда важно сохранить элемент внезапности, Одно дело, когда противник обнаружил самолеты, сыграл на кораблях боевую тревогу, изготовился для боя. Тогда торпедоносцам приходится таранить его оборону. А это всегда увеличивает вероятность быть сбитым. И совсем иное дело, когда самолеты атакуют внезапно. Противник тогда паникует, спешит, стреляет беспорядочно, неприцельно и тем облегчает атаку.

Командир группы отвернул на север, увел ведомых от обнаруженного каравана; если вражеские наблюдатели обнаружили торпедоносцев, то пусть думают, что они кораблей не заметили и улетели прочь.

Когда немецкие истребители пропали в дымке, Борисов широким маневром обошел караван с запада и неподалеку от берега включил радиопередатчик:

– Внимание, соколы! Приготовиться к атаке! Боевой курс ноль градусов. Цели выбирать самостоятельно. «Ястреб» Восемнадцатый! Видел над «калошами» «фоккеров»?

– Вас понял, Двадцать седьмой! – подтвердил Чистяков. – Займусь ими!

Командир истребителей подал команду, и две четверки «яков» умчались в северо-восточном направлении. Оставшееся звено Чистяков подвел поближе к ведущему торпедоносцу.

– Миша! Пора! – передал штурман.

– Внимание, соколы! – загремел в эфире голос командира группы. – Разворот влево! Занять исходную позицию!

Самолеты быстро перестроились и, растянувшись по фронту, устремились за командиром на невидимую пока цель.

Борисов невольно залюбовался ведомыми; распластавшись над волнами, несмотря на неуклюжий вид и громоздкие размеры, крылатые машины с торпедами и крупными авиабомбами под фюзеляжами выглядели грозно. И он на минуту представил себе, что должен чувствовать враг при виде их атаки. В груди, оттесняя все другое, поднималась знакомая волна боевого возбуждения. Держитесь, гады! Михаил побольше набрал в грудь воздуха и крепче сжал штурвал, почувствовав в себе силу несокрушимого возмездия.

За носом машины появились черточки немецких истребителей. Они по-прежнему, не меняя порядка, барражировали четверками. По их манере видно было, что торпедоносцев они еще не обнаружили. Порядок!.. Под истребителями показались столбы дыма, потом трубы, мачты, надстройки транспортов и наконец узкие корпуса боевых кораблей – караван был виден весь, как на ладони.

Борисов избрал себе целью самый крупный транспорт – по середине его корпуса в серое небо упирались две дымящиеся широкие трубы. Центральная часть – так называемый спардек – была намного выше носовой и кормовой. На палубах громоздились, прикрытые брезентом, штабеля грузов. Все судно было настолько загружено, что борта сидели низко в воде. Водоизмещение его было не менее шести тысяч тонн, В строю он шел вторым. Впереди и сзади следовали однотрубные «четырехтысячники», а колонну замыкал «тысячник».

– Атака!

Ведомые ждали этой команды, сразу на максимальной скорости рванули вперед топмачтовики, истребители Чистякова взмыли на высоту, Борисов стал снижаться, нацеливаясь на «шеститысячник». Богачев отвернул левее и повел свою машину на эскадренный миноносец; его ведомый Мифтахутдинов атаковал головной транспорт; Башаев вышел вперед и ударил из пулеметов по сторожевому кораблю, закрывавшему дорогу к «шеститысячнику», – все складывалось, как было задумано.

Еще Михаил успел заметить, как из облаков появились две четверки «Яковлевых» и набросились на «фокке-вульфов». Атака наших истребителей была настолько стремительной и меткой, что через десяток секунд к воде заштопорило два сбитых врага. Остальные закружились в виражах воздушного боя. В той стороне небо прорезалось пушечными трассами. Эфир, как всегда при воздушном бое истребителей, наполнился резкими голосами, командами, криками.

Появление советских самолетов со стороны берега, видимо, озадачило конвой, а может быть, его командование замышляло что-то новое, неожиданное для атакующих, но ни корабли охраны, ни транспорты огня не открывали, и торпедоносцы с топмачтовиками, не маневрируя, беспрепятственно быстро сближались с избранными целями.

И вдруг, когда до атакующих самолетов оставалось не больше двух километров, все корабли и транспорты одновременно, как по команде, опоясались вспышками и дымами выстрелов – залпами ударили все орудия. Мглистое небо сразу во всех направлениях расчертилось цветастыми хвостами трасс и клубами дымных разрывов заградительного огня.

«Выходит, хитрили, сволочи? Ждали!»

– Скорость двухтрубника – восемь узлов. Упреждение – влево полкорпуса! – донесся голос Рачкова.

Борисов, бросая самолет из стороны в сторону, проскочил за кормой сторожевого корабля и ударил из пулеметов по стреляющим зениткам на баке транспорта. Размеры вражеского судна так быстро вырастали перед глазами, что Михаил едва сдерживал себя, чтобы преждевременно не нажать кнопку электроторпедосбрасывателя.

– Миша! Бей по середине! Он ложится в циркуляцию!

Летчик и сам заметил смещение цели с делений планки, понял, что капитан судна хитрил: пытался развернуть свой огромный транспорт навстречу торпеде, чтобы таким образом избежать с ней встречи. Но ведь он, Борисов, теперь был не тем необстрелянным новичком, которого гитлеровцам удалось одурачить во время первой его атаки в начале сентября! Теперь он знал, что для того чтобы повернуть такую глыбу, нужно время, а его-то у гитлеровца уже не было.

Вдруг в уши ударил радостный крик истребителей:

– Попал! Обе бомбы попали, молодец! Кто попал? Куда попал? – смотреть некогда. Но хорошо! Какая-то цель накрыта! Теперь бы самому не сплоховать…

– Бросай, Миша! Молодец! И Чистяков сверху подтвердил:

– Торпеда пошла! Пошла голубушка!

Михаил привычным движением прижал торпедоносец к воде, чуть отвернул – справа рядом с консолью крыла пронесся острый нос двухтрубника, за ним сверкнули кинжальные лезвия бешеного огня второго сторожевика – струи его неслись точно в лоб, и Борисов энергично толкнул правую педаль, увернулся, сразу вписал в кольца прицела корму охранного корабля и нажал боевую кнопку – нос самолета затрясся от выстрелов. Пару секунд спустя торпедоносец уже пронесся над мачтами сторожевика и, сбивая отворотами прицельную стрельбу зенитчиков, помчался вперед, туда, где распахнулась спасительная морская ширь; тянувшиеся слева от орудий головного тральщика цепочки трассирующих снарядов уже не были опасны – слишком далеко от них находился самолет и это расстояние быстро увеличивалось. Вырвались!..

– Горят три транспорта! – докладывал Рачков. – Значит, так! Бомбы Мифтахутдинова попали в головной, Он тонет. Башаев поразил третий. Тоже идет ко дну. Атаку Богачева не наблюдал. С самого начала видел, что он стал давить эсминец. А наша торпеда попала в середину двухтрубника. Сейчас он ложится на борт. Скоро забулькает!.. Ну, Миша, наделали мы фашистам шороха в старый Новый год!..

Борисов летел вдоль конвоя, теперь уже бывшего, и любовался работой группы. На воде бушевал огонь двух огромных костров. Клубы густого черного дыма стелились к воде, поднимались к облакам. Двухтрубник, показав летчикам черное днище, стал медленно погружаться в волны.

К ведущему уже пристроились Башаев и истребители.

Слева впереди летел еще один торпедоносец. Четвертого не было. Где же он?

– Двадцать четвертый! – раздался в эфире голос Богачева. – Почему вы возвращаетесь к конвою? Займите свое место в строю!

– Двадцать третий! Я сейчас! Только сфотографирую!..

Борисов оглянулся в сторону разгромленного конвоя, посмотрел на его остатки с удовлетворением, радуясь удачной атаке и тому, что группа не понесла потерь. Он без труда отыскал в небе возле кораблей четвертый двухмоторный самолет, отметил про себя, что вражеских истребителей там не было, как вдруг перед его глазами торпедоносец Мифтахутдинова сделал крутую горку, свалился на крыло и в ту же минуту врезался в воду, подняв широкий всплеск… Трагедия произошла столь неожиданно и быстро, что Михаил не сразу осознал случившееся.

«Ну зачем он вернулся? Зачем? – чуть не плакал от горя летчик. – Да на черта нужны те фотографии, когда остальные штурманы наверняка сфотографировали весь конвой и не раз…»

Неожиданная смерть прекрасного и смелого экипажа потрясла всех летчиков группы. В молчании они повернули к берегу…

Для Александра Богачева атака эскадренного миноносца сложилась неудачно; вражеский корабль в последнюю секунду сумел уклониться от встречи с торпедой. Истребители и экипаж торпедоносца видели, как она прошла рядом с бортом. В то же время, набросившись на самый крупный корабль конвоя, Александр в единоборстве подавил его зенитный огонь и тем обеспечил успешную атаку всей группы.

Личный счет потопленных судов у Борисова и Богачева опять выровнялся.

4

Авторитет Борисова рос вместе с его победами. О нем стали писать флотские газеты и даже центральные, передавали в радиосообщениях.

Победы торпедоносца под номером «27» обеспокоили фашистское командование. Особые указания на сей счет получили вражеские истребители; они стали охотиться за ним.

Полеты в плохо оборудованной хвостовой кабине, постоянные досмотры из люка под мощной струей морозного воздуха для штурмана Рачкова не прошли бесследно: он простудился и его уложили в лазарет.

Борисов переживал болезнь друга, но боевые полеты не прекращал, взяв к себе в экипаж молодого способного штурмана звена младшего лейтенанта Алексея Арбузова. В тот день воздушный разведчик сообщил, что обнаружил в районе Мемеля транспорт в сопровождении двух малых кораблей, и Борисов с Полюшкиным немедленно вылетел.

Метеорологические условия полета выдались сложными, но надо было «обкатывать» в такой обстановке молодежь! Пара торпедоносцев, прорываясь через снежные заряды, упрямо приближалась к указанному квадрату и исподволь готовилась к внезапной атаке. Вдруг в эфире прозвучало:

– «Сокол» Двадцать семь! «Сокол» Двадцать семь! Я – «Весна»! Как слышите! Отвечайте! Прием!

«Весна» – это позывные командира авиадивизии. Борисов немедленно вышел на связь и получил приказание оставить задание и идти в другой квадрат, где «рыба» была покрупнее.

– Вас понял, «Весна»! Выполняю!

Торпедоносцы развернулись на северо-запад. Около часа рыскали они над хмурым зимним морем, рвали снежные заряды и хлопья тумана, но цели так и не обнаружили. А погода все ухудшалась, и ведущий принял решение возвращаться. Молодой штурман настроил радиополукомпас на волну приводной аэродромной радиостанции, и торпедоносцы полетели в сторону берега.

– Арбузов! Почему мы идем таким малым курсом? Посмотри на магнитный компас! Всего пятнадцать Градусов! – удивился летчик, разглядывая приборы. – Тоже и на гирокомпасе!

Штурман сверился с волной настройки радиополукомпаса, его индикатором, с магнитным компасом: расхождение было, но стрелка индикатора курса стояла на нуле, значит, самолет летел строго на приводную радиостанцию!

– Ничего страшного! – объявил Арбузов. – На привод идем хорошо! Скоро будут наши!

В плохую погоду выйти с моря на палангский пятачок – задача сложная: чуть отклонишься севернее или южнее – попадешь под пушки противника. А как уточнить место, где летишь, если под самолетом вода, впереди вода, в стороны вода и кроме нее больше ничего не видно? Надежда одна: радиополукомпас!

– Арбузов! Проверьте еще раз. Мы идем слишком малым курсом! – беспокоился Борисов, – Такого не должно быть!

Штурман покрутил ручку настройки приемника, проверил: отклонений нет, все правильно! Не верить радио-полукомпасу у него не было оснований.

– Ошибки нет, командир! Прослушайте, передают «Катюшу»!

Михаил переставил флажок переключателя внутренней связи на нужную риску и в телефонах зазвучала знакомая и бесконечно дорогая мелодия. Летчик несколько успокоился. Но перед глазами в густой дымке на воде стали вырисовываться знакомые полудужья молов.

– Что за черт? – выругался Борисов. – Куда ты меня завел, Арбузов? Это же Либава!

– Командир! Трассы справа! – закричал Демин.

Действительно, с молов и с берега ударили «эрликоны». Трассы хлестнули по носу самолета, снопами пронеслись над кабиной.

Михаил с силой толкнул левую педаль, рванул штурвал на себя, заваливая машину в глубокий вираж, и поспешил уйти назад, в море. Хорошо, Полгошкин не оторвался.

Ох и досталось штурману Арбузову от командира группы!

На аэродроме радиотехник долго возился с проверкой аппаратуры. Работала она безукоризненно, но загадка, почему радиополукомпас вывел самолеты вместо Паланги в Либаву, осталась не выясненной. На всякий случай, аппаратуру сменили. А Борисов усомнился в способностях штурмана Арбузова и отказался с ним летать.

Тем временем в Палангу были переведены остальные экипажи третьей авиаэскадрильи, и на очередное задание Борисов вылетел с флаг-штурманом капитаном Шараповым.

Целей опять не обнаружили, а при возвращении «Катюша» опять завела торпедоносцы под пушки Либавы.

Капитан Мещерин решил во всем разобраться сам. Он взлетел с Шараповым и направился в море.

Картина повторилась. Больше того, экипаж командира эскадрильи попал под удар двух «фокке-вульфов» и еле ушел от них в облака. Стало ясно, что немцы пошли на провокацию: они подстроили свою радиостанцию на приводную волну аэродрома Паланга и за счет увеличения мощности излучаемого сигнала «заводили» торпедоносцы на свои зенитные батареи.

Выяснилось также, что комдив с «Весны» никаких приказаний Борисову в воздух не передавал.

5

Ненастный рассвет над Палангой 26 января вновь взорвался громом канонады. Интенсивный, не прекращающийся ни на минуту огонь вели все морские пушки артиллерийских железнодорожных дивизионов Барбакадзе и Мясникова. Им вторила артиллерия на юго-востоке от аэродрома и со стороны моря. А едва установился день, как в хмурое небо взлетели шестерки «ильюшиных» из авиадивизии полковника Манжосова. Так войска 1-го Прибалтийского фронта во взаимодействии с авиацией, артиллерией и кораблями Краснознаменного Балтийского флота начали решающий штурм мемельской группировки врага.

Чтобы не дать немецкому командованию перебрасывать в Мемель подкрепления, морская авиация блокировала с моря Либаву и Виндаву.

На палангском аэродроме сидели, готовые к немедленному вылету, торпедоносцы и топмачтовики мещеринской авиаэскадрильи. Вскоре к ним присоединился перелетевший из Паневежиса экипаж старшего лейтенанта Макарихина. Зажатый в Мемеле враг, чувствуя приближающийся конец, использовал малейшую щель, чтобы удрать из осажденной базы. Торпедоносцам приходилось все время быть начеку.

В эти дни отличились экипажи Богачева и Макарихина: они за два вылета потопили по два крупных транспорта. А вот Михаилу Борисову не повезло: часами носился он над морскими просторами, но нужные цели не попались.

Через день оперативный дежурный эскадрильи принял телефонограмму: над военно-морской базой и городом поднят красный флаг! Восстановилось литовское название старинного балтийского города – Клайпеда. Мемельская группировка врага перестала существовать. Наши войска ворвались на косу Курише-Нерунг и погнали по ней гитлеровцев к Земландскому полуострову в Восточную Пруссию.

Поздно вечером летчики третьей эскадрильи собрались у бортовых радиоприемников и с радостью и гордостью слушали приказ Верховного Главнокомандующего об овладении штурмом города Клайпеда. Среди частей и соединений, отличившихся при взятии города и военно-морской базы, были названы соседи – штурмовая авиадивизия полковника Манжосова Дмитрия Ивановича, гвардейцы истребители полковника Корешкова Владимира Степановича; всему личному составу, участвовавшему в боях, объявлялась благодарность, а 1-му гвардейскому минно-торпедному авиаполку майора Кузнецова Василия Михайловича, 14-му гвардейскому истребительному дважды Краснознаменному авиаполку подполковника Мироненко Александра Алексеевича и 9-му истребительному авиационному Краснознаменному полку подполковника Джапаридзе Автандила Давидовича присваивалось почетное наименование «Клайпедские»…

Мещеринцы от души поздравили боевых соратников с высокими наградами.

6

Задолго до рассвета, наскоро позавтракав, экипажи Борисова, Полюшкина, Башаева и Бровченко прибыли к самолетам и заступили на боевое дежурство. Темнота быстро отступала. Иван Рачков возился у торпеды с механиком по вооружению; Демин, поразмыслив, шмыгнул в свою башню, а Борисов оценивающе оглядывал небосвод начинающегося дня. Он ничего хорошего не сулил: нижняя граница облаков просматривалась с трудом, густая дымка закрывала даже южную часть аэродрома. В такую погоду рассчитывать на вылет не приходилось. Но служба есть служба! От нее нельзя уклоняться, и замкомэск подошел к телефону, доложил оперативному дежурному о готовности группы.

– Принято! Для вас пока ничего нет! – ответил оперативный и вдруг спросил: – Товарищ лейтенант, вы меня не узнали? Я – Игошин, штурман Носова. Помните, мы по прибытии из училища сначала попали к вам, а потом нас перевели в первую эскадрилью?

Как не помнить! В тот предпраздничный день младшие лейтенанты Носов и Игошин долго расспрашивали замкомэска о боях торпедоносцев, восторгались подвигами летчиков, сами рассказывали о тихоокеанце Михаиле Паникахе, который, объятый пламенем, в последнюю минуту своей жизни бросился на фашистский танк под Сталинградом и сжег его, об Александре Чикаренко, в последний день обороны Севастополя успевшего на глазах у немцев соединить контакты взрывателя и взорвать огромные штольни Маячной балки, где хранились десятки тысяч тонн боеприпасов; о своем горячем желании быстрее начать боевые вылеты. Михаил тогда, разглядывая их худенькие мальчишеские лица, уловил в глазах огонь решимости и невольно отметил: «Надежные ребята!..»

– А где сейчас Виктор Носов?

– Тоже дежурит. Только по полку.

Уж так сложилось в авиации: в суточное дежурство заступали экипажами, летчик – дежурным по авиаполку, его штурман – оперативным. Борисов знал об этом и не удивился. Поговорили о службе, о знакомых. Потом Михаил попросил Игошина зачитать метеосводку, поблагодарил и вернулся к самолету: тоскливое дежурство началось.

Борисов сидел в своей кабине и увлеченно перечитывал роман Николая Островского «Как закалялась сталь» (уж очень ему был по сердцу Павка Корчагин!), когда к дежурным торпедоносцам подъехала бортовая автомашина. С ее подножки спрыгнул одетый в шинель с бело-синей повязкой «рцы» на рукаве (знаком дежурного) молодой офицер.

– Младший лейтенант Носов! – представился он и доложил: – Товарищ лейтенант! Приказано ваш экипаж срочно доставить на командный пункт.

– Зачем, не знаете?

– Нет. Был какой-то звонок из дивизии, и меня сразу послали за вами. А зачем – не знаю! – чистые голубые глаза дежурного глядели на Михаила с таким обожанием, что замкомэск, скрывая смущение, крикнул нарочито грубо:

– Рачков! Демин! Где вы? Дрыхните, что ли? В машину!

Борисов спустился по крылу самолета на землю, остановился возле Носова. Тот отвел глаза и вздохнул.

– Что так? – поинтересовался Михаил – Дежурство тяжелое?

– Нет, нормальное. Завидую вам. По-честному!

Откровенность молодого летчика обескуражила Борисова.

– Ну-у? За какие-такие грехи? Что я сделал такого?

– Да нет, товарищ лейтенант! Я завидую вам по-хорошему. Горжусь знакомством с вами. Недавно майор Киселев на занятиях анализировал ваш бой двадцать второго сентября, когда вы потопили в конвое транспорт в семь тысяч тонн. Майор назвал вас талантливым торпедоносцем! Видите? Теперь всех учат по вашим боям. А ведь между нами в возрасте нет разницы. Я, как и вы, с двадцать третьего. Но вы уже признанный ас торпедных атак, а я салажонок.

– Так уж и ас! – в сердцах отмахнулся Михаил. – Просто мне пришлось больше летать!

– Так мастерство летчика от этого и зависит! Вы вон прошли через какие испытания! Я знаю, что еще в Гомельском аэроклубе на первом самостоятельном полете у вас на У-2 загорелся мотор, а вы, извините, мальчишка в семнадцать лет, не растерялись, успели развернуться и посадить машину на аэродром! Знаю также, что когда вы были курсантом, у вас на Пе-2 дважды отказывали моторы, но вы благополучно возвращались. Потому вас и оставляли в училище инструктором, А вот со мной ничего такого не случалось, даже обидно. Я ж сельский! Есть на Волге недалеко от Ульяновска село Сенгилей. То моя родина. Но после окончания восьми классов я работал в соседнем Ставрополе радиомехаником, точнее, монтером, занимался радиофикацией. Об авиации мог только мечтать. Спасибо, помог военком. Осенью сорок первого он послал меня в «первоначалку». Потом я стал леваневцем. Учебу закончил нормально, без летных происшествий. Все – и в «терке», и в полетах – шло, как говорят, без сучка без задоринки. Не как у вас.

– Нашел чему! Это ж, хорошо, Виктор, когда нет на пути тех «сучков». А если встретятся? Думаю, вы не из робких, чтобы пасовать перед ними. Я слышал, вас допустили к полетам в облаках? Вот, видите? Значит, скоро доверят летать и в такую погоду, как сегодня.

– Я готов, пусть посылают! Я, Михаил Владимирович, чувствую в себе силу! Слетаю в любую погоду. Штурман у меня Саша Игошин тоже подготовлен. Пусть доверят!

В словах младшего лейтенанта было столько обезоруживающей убежденности, искренности, юношеского порыва, что Михаил – будь в его власти, – не задумываясь, взял бы молодого летчика в самый трудный полет. Брал же он впервые Башаева, Репина, Полюшкина, Ермышкина! И никто не подвел его, ведущего. Теперь некоторые сами стали ведущими.

– А я и не сомневаюсь. Справитесь! В глазах Носова запрыгал огонек радости. Он порывисто пожал Борисову руку:

– Спасибо, товарищ лейтенант! Вы даже не представляете, как много для меня значат ваши слова!..

Полгода жестокой войны, смена полкового коллектива не прошли бесследно для чуткого от природы Михаила. Нелегкие фронтовые будни наложили отпечаток на облик и характер молодого человека: он стал сдержаннее, собраннее и суровее. На фронте он был всего шестой месяц, но на его долю выпало немало страшных испытаний и тяжких переживаний, связанных с боями и гибелью дорогих людей, близких товарищей. За это же время молодой офицер пережил стремительный рост от рядового летчика до заместителя командира эскадрильи, утвердился в новой должности, нашел призвание. Его авторитет в эскадрилье стал таким же непререкаемым, как и капитана Мещерина, – он это чувствовал, видел; при появлении замкомэска подчиненные вели себя сдержаннее, с вниманием выслушивали каждое его слово, быстро и четко выполняли распоряжения.

Носов своей непосредственностью и искренностью, доверчивостью тронул душу Борисова, и Михаил вдруг остро почувствовал, как важно в любой жизненной ситуации оставаться самим собой. Человеком!

Задумавшись, он даже не отреагировал на реплику подошедшего Демина:

– Тебя – на КП!

Экипаж на командном пункте ждал начштаба капитан Иванов. Он приказал:

– Немедленно вылетайте в южные районы. Посмотрите в Данцигской бухте и за косой Хель. Результаты донесете по радио в адрес командующего. А сейчас изучите обстановку!

Начштаба развернул карту и пояснил:

– В конце января войска второго Белорусского фронта маршала Рокоссовского вышли к морю в районе города Эльбинг. Тем самым в Восточной Пруссии было завершено окружение крупной группировки фашистских соединений. Немцы сейчас ведут интенсивные перевозки из портов Циммербуде, Пиллау, Данцига и Гдыни. Надо разведать маршруты движения. Запишите линию фронта…

Провожать улетающих собралась вся третья эскадрилья. Среди меховых летных комбинезонов и технических курток черным островком выделялась шинель младшего лейтенанта Носова. Выруливая со стоянки, Михаил встретился с ним взглядом и дружески подмигнул. Тормоза взвизгнули, самолет развернулся и, поднимая снежную пыль, пошел на взлет…

Через час аэродромная радиостанция поймала первое донесение экипажа Борисова. Он докладывал командующему, что около немецкой военно-морской базы Пиллау обнаружил караван в составе двенадцати единиц и что экипаж атаковал его и потопил транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн.

Еще через полчаса разведчик сообщил, что севернее косы Хель курсом на восток следует эскадра в составе одиннадцати вымпелов, в том числе два тяжелых крейсера, и что погода в районе ухудшается.

Когда уставший экипаж заруливал свою машину в укрытие, в толпе встречающих Борисов снова увидел шинель дежурного по полку.

Мещерин поздравлял летчиков с большой победой, а Виктор Беликов шутливо сокрушался, показывая фюзеляж под кабиной пилота, где красовалось два ряда символов:

– Что будем делать дальше, командир? Рисовать негде!

Михаил весело посмотрел на своего земного помощника:

– Место найдешь, были бы победы!..

7

Во вторник утром Борисов, которому недавно присвоили очередное звание старшего лейтенанта, зашел в штаб авиаполка ознакомиться с разведсводкой. В полутьме просторной комнаты было людно, слышался чуть приглушенный говор. Взяв папку с документами, Михаил присел за стол и углубился в чтение.

Разведсводка была обзорной. Она сообщала, что войска маршала Рокоссовского, оставив окруженную и прижатую к морю восточно-прусскую группировку немцев на «попечение» 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов, устремилась в Восточную Померанию, громя гитлеровскую группу армий «Висла», которая имела в своем составе тридцать восемь дивизий и шесть бригад. Наши войска продолжали крушить восточно-прусскую группировку, сумели расчленить ее на три котла; юго-западнее Кенигсберга, в крепости Кенигсберг и на Земландском полуострове. 10 февраля 1945 года 3-й Белорусский фронт начал действия по ликвидации самой крупной из окруженных группировок, находящейся юго-западнее Кенигсберга.

Успехи советских войск порадовали летчика. Но сводка сообщала также и о значительном усилении гитлеровских перевозок морем, о том, что немцам удалось вызволить из Курляндии часть своих сил. Последнее известие было неприятным: несмотря на самоотверженность балтийских моряков и летчиков, враг умело использовал плохую погоду и прорывал блокаду.

Борисов собрал папку, закрыл ее и собирался уходить, когда услышал знакомый юношеский голос, говоривший:

– Сегодня тринадцатое февраля, товарищ синоптик. Чертова дюжина, говорят в народе. По-моему, это везучее число.

Михаил повернулся на голос. У соседнего стола над синоптической картой склонился Виктор Носов.

– В полет, Виктор Петрович? – поздоровавшись, спросил его замкомэск.

– Так точно! – выпрямился тот, – У косы Хель наш разведчик засек конвой. Вылетаем на перехват двумя парами. Ведет старший лейтенант Фоменко.

– Выходит, Виктор, мои слова сбываются? И вас посылают в сложную погоду! Поздравляю от души.

Борисов вспомнил, что экипаж Носова участвовал в массированном налете на Либаву 22 декабря в группе Мещерина и отличился, потопив сторожевой корабль, а недавно – 5 февраля – в группе потопил транспорт водоизмещением семь тысяч тонн – очень крупная победа.

– А вы, я слышал, недавно отличились и, говорят, получили награду?

Носов залился краской, поспешно ответил:

– Меня и моего штурмана Сашу Игошина наградили орденами Красного Знамени. А нашего Федю… Виноват! Радиста Дорофеева – Красной Звездой.

– Что ж ты молчишь? Руку! – искренне обрадовался Михаил, обмениваясь крепким рукопожатием. – Ай да волжане! Молодцы! Теперь и вы орденоносцы! Поздравляю с первыми!

– А вы правы. В моем экипаже все волжане! – гордо проговорил Носов. – Александр Иванович Игошин – из Перми, а она на Каме, приток Волги. Федор Иванович Дорофеев – ставропольский, с Волги!

– Выходит, все наследники Валерия Павловича Чкалова? Так держать, волжские богатыри! Лиха беда – начало!.. Кто ж еще сегодня летит с вами?

– Экипажи Еникеева и Колташенко. Знаете их?

– Наслышан. Хорошие ребята, сильные летчики, – подумав, резюмировал Борисов, – Да с таким ведущим, как Владимир Петрович! Не сомневаюсь, сегодня счет ваших побед увеличится. От души желаю успеха, Виктор!

– Постараемся не оплошать! – голубые глаза летчика сузились, мягкие черты юношеского лица стали жестче. – У меня к фашистам свои счеты! Сквитаюсь!

Сержант-синоптик закончил выписывать метеобюллетень и подал его Носову: