Текст книги "Торпедоносцы"

Автор книги: Павел Цупко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Все притихли, стараясь расслышать ответ командира авиаполка. Но что услышишь из прижатой трубки? Крупные черты лица комэска тоже были непроницаемы. Но голос его был недовольным.

– Не разрешает? – осторожно спросил Борисов, когда Мещерин положил трубку.

Тот мрачно взглянул на него, но ничего не ответил, потянулся к табакерке.

– А что было в августе сорок первого, товарищ капитан? – поинтересовался Рачков, – Не расскажете? Или нельзя?

Константин Александрович в раздумье раскуривал папиросу.

– Почему же? Но… такое лучше не вспоминать. Михаил укоризненно посмотрел на штурмана. Тот понял его взгляд по-своему. И, стараясь вызвать комэска на откровенность, многозначительно проговорил:

– В сорок первом, конечно, было тяжело. Но так было не только на Балтике. Везде.

– Нет, лейтенант, не везде! – серые глаза Мещерина буравчиками сверлили Рачкова. – При отходе из Таллина погибло несколько десятков наших транспортов и кораблей. Такой трагедии нигде не было, – комэск замолчал и сердито засопел папиросой. От внимания не ускользнуло, как после его слов вытянулись лица летчиков, не сразу понял причину такой реакции. Потом догадался: молодежь, конечно, была наслышана о больших потерях в том августовском переходе из Таллина в Кронштадт, но подробностей не знала, так как их тщательно скрывали, чтобы они не действовали на бойцов деморализующе, он же в запальчивости проговорился и тотчас увидел их удручающее действие на молодые сердца. А ведь ему хотелось другого, передать своим питомцам те чувства гнева, жажду мести, которыми наполнялась его душа при одном воспоминании о той трагедии.

И Константин Александрович заговорил спокойно, обстоятельно:

– Наш флот не собирался покидать свою главную базу в Таллине. Но так уж сложилось на сухопутном фронте. Фашисты прорвались северо-восточнее Риги и вышли на побережье Финского залива в районе Кунда, установили там тяжелую артиллерию и расстреливали все, что появлялось на заливе. А тут еще их авиация, мины! Потому прорыв на Кронштадт и был таким трудным. Наша авиация – та, что осталась после первых боев, – была перебазирована под Ленинград и на эти аэродромы, где мы сейчас. А разве те наши истребители могли отсюда лететь до Таллина? В общем, корабли на переходе остались без воздушного прикрытия… А тут еще шторм разразился!.. Трудно было. Все же полторы сотни судов и почти все боевые корабли прорвались. Мы, уцелевшие тогда, поклялись кровью погибших отомстить фашистам. За всех! Теперь пробил наш час! Этого я и хочу, чтобы каждый из вас понял! – комэск стукнул кулаком по столу.

Поршень-пепельница опрокинулась, окурки рассыпались, Некоторое время Мещерин бездумно смотрел на гору окурков. Лицо, искаженное гримасой гнева, посуровело еще больше. Летчик сломал недокуренную папиросу и бросил в груду. Потом грузно поднялся и, тяжело переступая, вышел из землянки.

Молодые летчики проводили командира понимающими взглядами. Никто не проронил ни звука.

4

Утром 22 сентября после ненастья погода отпустила: облачность уплыла на восток, над морем вновь засияло солнце, и операция по уничтожению плавсредств отступающего противника в таллинском порту началась, В район Таллина вылетели гвардейские пикировщики и штурмовики, Вслед за ними командир полка направил первую и вторую эскадрильи. Мещеринцев он нацеливал на уничтожение вражеских кораблей в удаленных квадратах моря и потому с рассветом послал в крейсерский полет экипажи младших лейтенантов Борисова и Богачева.

К выходу из Финского залива торпедоносцы полетели кратчайшим путем. Отступающие гитлеровцы больше не заботились об охране минно-сетевых позиций, убрали дозорные корабли и поспешили благополучно унести ноги. Летчики обогнули у Таллина остров Найссар и, набрав трехсотметровую высоту, направились на юго-запад.

День обещал быть погожим. Утренняя дымка еще не рассеялась, но солнце уже выплыло из-за горизонта, и под его светлыми лучами море заголубело. Видимость постепенно увеличивалась. Ощущая на штурвале легкую вибрацию машины, Михаил с нетерпением оглядывал морские просторы. Вчерашний рассказ командира об августовской трагедии 1941 года потряс его, вызвал обострение личных переживаний, и он теперь жил одной думой: «Найти гадов. Покарать!»

С левой стороны под самолетом на воде появились какие-то черточки. Вначале летчик принял их за прибрежные камни – этого добра в Балтийском море было предостаточно, но, приглядевшись, удивился: растянувшись на десятки километров, по одиночке и группами шли небольшие суда – катера, шаланды, шхуны, даже буксирные пароходики и моторные лодки. Все они двигались вдоль берега на юг – фашисты убирались в Германию. Борисов с трудом подавил в себе желание броситься на них; цели были слишком мелкими. Обогнув их, командир повел группу в открытое море и через несколько минут полета увидел дымы. Дымов было так много, что летчик принял их за темную полосу берега острова Хиума. Даже удивился: неужели уклонились от курса?

– Иван Ильич! Впереди, слева, что-то темнеет. Не остров?

Рачков бросился к люку, высунулся и тотчас закричал:

– Конвой, Миша! Целый караван! Давай к нему! Подлетели поближе и ахнули: по морю шла длинная колонна судов. В голове ее за тремя большими тральщиками шел эскадренный миноносец, а за ним, сразу приковав к себе взгляды летчиков, дымили четыре огромных транспорта. Особенно поражал внушительными размерами второй – океанский лайнер. Он был двухтрубным, вдвое длиннее и выше своих собратьев. Идущий рядом с ним эсминец – сам по себе довольно крупный корабль – выглядел спичечным коробком около ящика, а охранявшие с боков и сзади сторожевые корабли – мелкими катерами. Вытянувшись на три километра, суда держали курс на юго-запад.

– Удирают, сволочи! – воскликнул Рачков, хватаясь за штурманские инструменты. Спустя полминуты приказал Демину: – Передай «Розе»: «Квадрат 20–58, обнаружил конвой в составе двенадцати единиц, четыре крупных транспорта. Следуют курсом двести двадцать. Скорость шесть-восемь узлов».

Борисов держал группу на пределе видимости конвоя, стараясь, как учил командир, отыскать в нем уязвимые места. Охранение было кольцевым, но большинство боевых кораблей держались вблизи лайнера и идущего перед ним десятитысячетонного транспорта. Самыми крупными и потому наиболее заманчивыми целями были лайнер и этот «десятитысячник». Но как подойти к ним, как атаковать всего двумя самолетами? С какой стороны ни сунешься, везде встретишь огонь тральщиков, эсминца и четырех сторожевых кораблей! Да и транспорты далеко не безобидные божьи коровки, имеют сильное вооружение. Михаил быстро прикинул в уме; «На эсминце – десять точек, не считая пяти стволов главного калибра, на сторожевиках – по восемь, на тральщиках – по четыре, – всего пятьдесят четыре зенитных орудия! Да на каждом транспорте от двух до четырех пушек и не менее четырех-восьми спаренных и счетверенных малокалиберных пушек „эрликонов“, Получалось, что против двух самолетов было почти полторы сотни орудий! Прорвать такую завесу огня – дело безнадежное. Но топить надо! Как? Откуда?

– Командир! Богачев налезает! – предупредил Демин.

Действительно, ведомый подвел свой самолет к командирскому так близко, что Борисов увидел рассерженное лицо Александра и его выразительные жесты: „Надо атаковать!“

Михаил согласно закивал головой и снова принялся изучать врага. И вдруг летчик заметил щель; следовавший за лайнером транспорт, хотя и был меньшего водоизмещения, чем передние, но на пути к нему находился всего один сторожевик!

– Демин! Где истребители противника?

– Воздух чист, командир! Нигде не видно, я наблюдаю!

Ведущий включил рацию:

– Внимание! Приготовиться к атаке третьего транспорта! Заход с левого борта. Я – Двадцать седьмой! Как поняли? Прием!

Но штурман возразил:

– Почему третьего, Михаил? Надо бить по основной цели, У двухтрубника водоизмещение двадцать тысяч тонн! Это же пятнадцать полногрузных эшелонов! Надо его пускать к рыбам! Пан или пропал, как говорил Соколов!

– Хорошо бы! – согласился Борисов. – Но… охранение учитываешь? Топить будем третьего. Семь тысяч тонн – тоже немало! А к лайнеру еще вернемся, но уже не одни. Далеко они не удерут. Давай расчеты, Ваня!

– Третьего – так третьего… Курсовой угол девяносто. Упреждение полкорпуса влево. Заходи от солнца!

Конвой давно скрылся за правым крылом, остался позади, а ведущий продолжал уводить группу подальше от него на юг. Рачков выглядывал в люк, прикидывал удаление от кораблей. Когда те превратились в темные черточки у самой линии горизонта, он передал командиру экипажа:

– Пора! Миша! Разворачивайся!

– Внимание! „Сокол“ Двадцать три! – Тотчас скомандовал ведомому Борисов. – Атака! Атака!

– Есть, атака! – голос Богачева прозвучал азартно.

Самолеты развернулись и, снижаясь, устремились к цели. Топмачтовик прямо с крутого разворота резко увеличил скорость и сразу вырвался вперед. Он держа» направление на тот сторожевой корабль, который закрывал торпедоносцу путь к «семитысячнику». Сзади Богачева Михаил быстро терял высоту, чтобы выдержать нужные для торпедной атаки элементы полета.

Внезапной атаки не получилось; гитлеровцы встретили самолеты сосредоточенным заградительным огнем. Сначала начал стрельбу эсминец. Пять его дальнобойных орудий главного калибра открыли огонь одновременно, как по команде. Но они стреляли не по самолетам, а перед ними по воде. Очень далеко от корабля – за пятнадцать, восемнадцать километров – тяжелые стодвадцатисемимиллиметровые снаряды бухались в воду, взрывались и поднимали к небу огромные, почти двадцатиметровой высоты, всплески-столбы. Орудия эсминца стреляли так часто, что одни столбы еще не успевали осесть, как рядом вздымались новые; соединяясь с соседними, они образовывали почти сплошной забор и тем закрывали путь торпедоносцу к цели.

Михаил опасливо поглядывал на верхушки этого необычного забора: зацепись самолет за них крылом – сразу окажешься на морском дне! Но до самолета верхушки не доставали, так как тот летел выше.

А орудия эсминца все стреляли, и едва самолет проскакивал один забор, как впереди вырастал новый.

Когда атакующие приблизились к конвою до восьми километров, в бой вступили все зенитки каравана: стреляли носовые и кормовые пушки сторожевых кораблей, тральщиков и транспортов, рассыпали огненные веера «эрликоны». Путь перед самолетами, как дорожкой, устилался черно-оранжевыми хлопьями дымов от бесчисленных, с багровыми вспышками, разрывов, пестрел густой сетью из быстрых, как молнии, огненных светлячков. Суда каравана окутались сверкающими огоньками выстрелов и дымками частых залпов. Бешеный темп стрельбы нарастал по мере того, как расстояние между кораблями и самолетами сокращалось. Сплошными потоками смертельных струй гитлеровцы старались уничтожить наши самолеты или, по крайней мере, устрашить их летчиков, сбить с боевого курса, заставить отказаться от атаки.

Ближе всех к торпедоносцу находился сторожевой корабль. Его стопятимиллиметровые зенитные пушки и спаренные «эрликоны» били почти непрерывно, от орудий к самолету несся сплошной искрящийся огнем поток трассирующих снарядов; их красные, зеленые и желтые огоньки друг за другом с бешеной скоростью неслись прямо к носу торпедоносца и должны были вот-вот впиться в него своими смертельными жалами, Михаил увидел эту опасность и с силой нажал ногой левую педаль, крутнул штурвал – машина резко накренилась и круто отвернула в сторону. В ту же секунду трассы пронеслись буквально над головой, едва не задев кабину, – летчик оторопело посмотрел им вслед; как вовремя он отвернул!

А навстречу несся уже новый поток раскаленного металла – теперь прямо в лоб. Михаил рванул штурвал на себя, самолет взмыл – и снаряды пронеслись где-то ниже машины. Справа стремительно приближались новые светлячки…

Бросая торопливые взгляды по сторонам, летчик крутил штурвал, энергично двигал педали, заставлял самолет взмывать вверх, уклоняться в стороны или падать вниз – благополучно уходил из-под смертельных жал. В то же время он чутко ловил команды боковой наводки штурмана и с повышенным нетерпением, помня первую неудачную атаку, прикидывал на глаз дистанцию до «семитысячника», чтобы не опоздать с прицеливанием. В голове, оттесняя все другое, билась беспокойная мысль: «Только бы не сбили до сбрасывания…»

Иногда Борисов торопливо поглядывал на топмачтовика. Сегодня Богачев атаковал не так прямолинейно, как в тот, первый, раз, а тоже маневрировал.

До сторожевого корабля оставалось менее двух километров, когда нос топмачтовика озарился огнем; Александр ударил по зениткам. Еще через несколько секунд перед глазами Михаила мелькнули две крупные черные точки – Богачев сбросил бомбы, и их мощные взрывы водяной пеленой заслонили сторожевик – путь торпедоносцу к цепи был открыт!

«Молодец, Саша!» – успел подумать Борисов. В хаосе непрерывно полыхающих огней, сгустков дымов и всплесков перед его глазами в водяной пыли неожиданно вспыхнула всеми цветами радуга. Своей дугой она почти касалась крыльев окутанного взрывами самолета. Видение продолжалось мгновение и исчезло.

Под торпедоносцем оказался сторожевик. Борисов вихрем пронесся над ним, а впереди, закрывая горизонт, открылся высокий борт тяжелогруженого транспорта. Чуть довернув, летчик удержал силуэт цели на нужной риске прицела и сразу сбросил торпеду. По инерции он еще удерживал в прицеле корпус «семитысячника», когда в телефонах прозвучало желанное:

– Торпеда пошла, Миша! Хорошо пошла! Нос топмачтовика по-прежнему искрился; Богачев расстреливал расчеты зенитчиков на транспорте. И Борисов ударил по ним из батареи, а потом бросил машину к самой воде, да так низко, что борта «семитысячника» оказались выше торпедоносца. Избегая столкновения с транспортом, он с пологим отворотом обошел его нос и увидел, что прямо по курсу летящего самолета находятся два сторожевых корабля, следовавших друг за другом в кильватер. Расстояние между ними и торпедоносцем было настолько близким, что Михаил без труда разглядел, как на носу заднего сторожевика вслед за самолетом поворачивались пушки. Они почему-то не стреляли. Не стрелял и передний корабль. Его кормовые пушки также вращались. Каждое мгновение они могли заклокотать бешеными огнями, а отвернуть некуда; справа шел вооруженный концевой транспорт, за ним виднелись мачты еще одного строжевика, слева – лайнер, сторожевик, эсминец, тральщики. Выхода, казалось, не было!

И Борисов принял дерзкое решение: будь что будет – прорываться между сторожевыми кораблями! Он с нарастающим ожесточением подвернул нос машины вправо – кормовые пушки переднего сторожевика вписались в кольца прицела – и рывком утопил кнопку пулеметного огня. Тут же с удовлетворением отметил, что прицелился метко: ливень пуль хлестнул по солдатам около пушек, сметая и разбрасывая их в стороны, В следующее мгновение летчик скользнул машиной вправо, прижался к поверхности моря настолько, что, как потом рассказывал Рачков, под самолетом от моторных струй воздуха вспенилась вода, и устремился вперед. В гул моторов ворвались звуки стрельбы – то по сторожевику стрелял Демин. Заглушая их, в телефонах раздалось радостное:

– Ура-а-а! Ура-а! – в один голос кричали Рачков и Демин.

Волна радости вмиг окатила Михаила. Не видя, что делается позади самолета, еще не слыша доклада экипажа, он с уверенностью сказал себе; «Есть! На этот раз победа!»

Гитлеровцы по-прежнему не снижали бешеный темп стрельбы вслед улетающим. Перед глазами летчика, обгоняя машину, в опасной близости проносились сверкающие трассы, но душа его уже ликовала: «И мы!.. Наконец! При таком-то охранении!?»

Трассы исчезли – самолет вырвался из зоны зенитного огня. Борисов перевел дыхание, смахнул со лба обильно струившийся пот и, рванув машину в боевой разворот, нетерпеливо оглянулся. Под крылом торпедоносца показался нарушенный строй кораблей. В середине его неподвижно высился «семитысячник». Серо-черный корпус транспорта с широкой трубой и высокими кормовыми надстройками окутывало огромное облако из дыма и пара. Судно все глубже зарывалось носом в серые волны, корма медленно приподнималась, выходила из воды, обнажая черное днище. Вот она стала почти вертикально, показались гребные винты – и транспорт стремительно ушел под воду. Вода вокруг запузырилась. В стороны покатились волны.

– На этом все! – устало, почти буднично, сказал Рачков и опустил на пол кабины громоздкую камеру аэрофотоаппарата перспективной съемки. – Первый есть!

Молодец, Михаил! Атака продолжалась минуту. Транспорт тонул четыре с половиной минуты…

Но Борисов слушал штурмана плохо. Его мысли и чувства были там, куда неотрывно смотрели глаза – на конвой, Он летел вдоль него и наслаждался своей первой победой. Еще никогда на его душе не было так легко и радостно! Усталости как не бывало.

К ведущему уже пристроился Богачев. Он широко улыбался, показывая Михаилу большой палец. В ответ Борисов кивнул и радостно засмеялся:

– Дёма! Передай «Розе»: «В точке: широта…. долгота… потоплен фашистский транспорт водоизмещением семь тысяч тонн. В строю два самолета. Возвращаюсь! Я – Двадцать седьмой».

На этот раз торпедоносец и топмачтовик совершили посадку не сразу. Как и их предшественники накануне, они промчались над серединой летного поля, а потом дружно взмыли вверх и дали несколько пулеметных очередей: победа!

На аэродроме летчиков ждали. Едва Борисов выключил моторы, как к нему на крыло, забрался Виктор Беликов. С радостной улыбкой он подал летчику его фуражку и внушительных размеров самодельную папиросу козью ножку:

– Поздравляю с первой победой, командир! Техник чиркнул зажигалкой, участливо спросил:

– Трудно было? Как в прошлый раз или хуже? В левой плоскости я насчитал восемь пробоин. Сейчас заделаем! Подошел капитан Мещерин, Он не дослушал до конца доклад командира группы, схватил его за руку, потряс:

– Молодец, Борисов! А говорил: «Невезучий»! Лиха беда – начало. Теперь пойдет! Поздравляю!.. Противодействие было? Только зенитки? А как думаешь, почему «фоккеров» над таким караваном не оказалось? Ведь берег там недалеко!

– Они же, товарищ капитан, драпают! Наверное, перелетели куда-то за Ригу, а оттуда летать в такой район далековато.

– Возможно, – подумав, согласился комэск. – Но там рядом на Моонзундских островах у них тоже есть аэродромы. Видно, опоздали. Что ж, будем считать, что вам повезло. Но летать в хорошую погоду без истребительного прикрытия не годится. Учтем на будущее… Стройте экипажи! Комполка едет.

После теплого поздравления майор Ситяков заинтересовался лайнером, подробно расспросил о конвое и тряхнул головой:

– Такую «акулу» упускать нельзя. Второй полет выдержите? – оглядел он молодежь.

– Обижаете, товарищ майор? Мы – перегонщики! – не без гордости ответил за всех Борисов. – Раз надо, мы готовы!

– Вот это уже по-флотски! Готовьтесь. Вылет через полчаса. Пойдем так; со мной Пудов, Мещерин и вы вдвоем. Наводчиком вы, Борисов!

– Есть!..

Подготовка к повторному вылету торпедоносцев шла полным ходом. Инженер третьей авиаэскадрильи капитан технической службы Алексей Васильевич Завьялов развил кипучую деятельность. Он собрал всех освободившихся с других машин техников и механиков, и они, как мухи сахар, облепили эти два самолета. Одни старательно их осматривали, сразу ремонтировали, если обнаруживали повреждения или неисправность, другие занялись заправкой – потянули длинные шланги от бензовозов на крылья машин, открыли горловины баков, и в их емкости с шумом ударили мощные струи горючего; третьи меняли ящики с пулеметными лентами, проверяли оружие и прицелы; четвертые под дружное «раз, два – взяли!» подкатывали на специальной тележке торпеду и огромные авиабомбы в решетчатой таре под фюзеляжи, там накидывали на их ушки замки бомбодержателей и со всеми предосторожностями тросовыми лебедками поднимали до места – к балкам.

К самолетам подъехала грузовая полуторка: привезли обед. Катя – молоденькая официантка из летной столовой, – вооружившись черпаком, разливала суп в глиняные миски и подавала летчикам. Те расселись вокруг и занялись едой.

Подошел Мещерин, присел рядом.

– Поторапливайтесь, ребята! Время работает не на нас. Нельзя давать фашистам передышку. Я только что от командира полка. Он получил сообщение, что наши войска уже взяли Пярну и сейчас штурмуют Таллин. В таллинском порту скопилось до полусотни транспортов и кораблей. Пикировщики, штурмовики и наши торпедоносцы уже завалили полтора десятка. Мы должны, добавить.

– Товарищ капитан, разрешите? – подошел Завьялов. – Оба самолета к боевому вылету подготовлены. Комэск взглянул на часы, похвалил:

– Молодцы! Оперативно. Борисов! Собирайте летчиков!

Перед вылетом майор Ситяков поставил боевую задачу и ознакомил вылетающих со схемой предстоящего боя:

– По проявленным снимкам уточнено водоизмещение лайнера. Оно равно восемнадцати тысячам тонн! Цель настолько крупная, что одной торпедой ее не потопить, Да и охранение весьма сильное, надо бы его растянуть. Поэтому сделаем так: вы, Мещерин, зайдете с правого борта и нанесете отвлекающий удар по концевому транспорту, В это время мы с Борисовым и с топмачтовиками ударим по лайнеру слева. Запомни, Борисов! Наша цель – лайнер! Зайдем одновременно: я с носа, ты с кормы. Топмачтовики! От вашей храбрости и меткости зависит успех боя. Уж вы постарайтесь, ребята! Сегодня на вас смотрит вся крылатая Балтика! По самолетам!..

5

Солнце перевалило полуденную линию, когда торпедоносцы взлетели и оставили родной берег позади. Над сушей клубились мощные кучевые облака, но над Финским заливом сияло солнце, стояла прекрасная погода. Пять торпедоносцев под прикрытием трех четверок «яков» компактной группой держали курс на запад. Навстречу им, стороной, у берега шли другие наши самолеты – то возвращались после удара по таллинскому порту морские пикировщики, штурмовики и торпедоносцы. Традиционным покачиванием крыльев летчики поприветствовали друг друга и разминулись, унося с собой тепло летного братства: одни – горячие поздравления с добытой победой, другие – добрые пожелания успехов в предстоящем бою.

Через полчаса полета впереди по курсу показался дымящийся Таллин. Над его черепичными крышами и над портом еще носились «петляковы» и «ильюшины» – балтийцы продолжали громить фашистов. Выше над ними в клубке воздушного боя вертелись пары истребителей.

Торпедоносцы изменили курс и полетели над открытым морем. Вскоре они достигли заданного квадрата. Увы! Немецкого конвоя там уже не было. Пришлось вести поиск.

Гитлеровцы оказались намного северо-западнее расчетного места. Они шли полным ходом, явно намереваясь ускользнуть в территориальные воды нейтральной Швеции.

Солнце клонилось к горизонту. Под косыми его лучами окраска бортов транспортов настолько посветлела, что из серой стала почти белой, рельефно выделяя на фоне свинцовой глади конфигурацию судов.

Комполка, оценив обстановку, подал условный сигнал для развертывания. Торпедоносцы с истребителями разделились: первые сразу отвернули вправо и начали разворачиваться для захода на цель, а «яки» стали набирать высоту.

– Атака! – раздался в эфире короткий приказ ведущего.

– Вас понял, я – Двадцатый! – отозвался Мещерин. – Атакую!

Борисов не видел мещеринский самолет. Все его внимание было поглощено наблюдением за маневрами ударной группы и сближением с целью. Он увидел, как по команде топмачтовики Пудова и Богачева, развивая максимальную скорость, ринулись на корабли охранения. Прижимаясь к поверхности воды, торпедоносцы устремились за ними.

Гитлеровцы явно нервничали. Они открыли огонь по самолетам задолго до их выхода в атаку. Странно, но именно это обстоятельство неожиданно успокоило Михаила. Он ясно видел, как искрились огнями корабельные орудия, как от дыма разрывов быстро темнело небо и пенилось море, засыпаемое тысячами осколков. Бешено стреляли тральщики. Им вторили сторожевики и транспорты. Но особенно неистовствовал эсминец: перед самолетами вставала грозная, все уплотняющаяся стена из дыма и осколков. Снизу от воды к ней тянулись островерхие бело-зеленые столбы гигантских всплесков, сливаясь с дымовой завесой в единое целое. Казалось, нет и не может быть силы, которая бы преодолела ее. И тем не менее самолеты Пудова и Богачева скрылись в этой стене. А через несколько секунд и самолет Борисова вошел в нее и выскочил по другую сторону. Вид целехоньких топмачтовиков обрадовал летчика, но в этот же момент собственный самолет потрясли близкие сильные взрывы, штурвал вырвало из рук. Борисов схватил его, сжал покрепче и завертел вправо-влево, энергично задвигал педалями, начав противозенитный маневр. Торпедоносец, пронизывая огненно-дымные завесы, неудержимо мчался к цели. Силуэт гигантского лайнера становился все различимее. Он по-прежнему шел за «десятитысячником». Путь торпедоносцев к нему закрывали большой тральщик и сторожевой корабль. Но они уже были распределены между Пудовым и Богачевым. В хаосе дыма и взрывов Михаил не увидел, когда топмачтовики сбросили бомбы, но в поле его зрения слева вдруг ворвался огромный куст ослепительно-багрового пламени, Едва оно опало, как большой тральщик, задрав к небу нос и склонив мачты, стал быстро погружаться в воду. Борисов обрадовался: Пудов не промазал, попал в тральщик, накрыл его своими «пятисоткилограммовками»!

А как же Богачев? Александр тоже не промахнулся, он накрыл взрывами сторожевик и теперь бил по нему из пушек. Путь к лайнеру был свободен.

Михаил порадовался удачам боевых товарищей, еще раз взглянул в сторону Пудова, и сердце кольнуло предчувствие непоправимого; его самолет вдруг как бы замер на месте, потом резко опустил нос, попытался выпрямиться, но винты вращались все реже, уже стали различимы лопасти – и тут из-под капотов вырвались оранжевые языки пламени. Однако самолет продолжал планировать. Направляемый твердой рукой летчика, он пылающим факелом приближался к лайнеру – намерение лейтенанта Пудова было предельно ясным; он шел на таран. Не достал. Не хватило всего нескольких метров! Потерявший скорость самолет зарылся в волны рядом с серой громадой судна, навсегда унеся с собой в пучину героев…

Панорама боя менялась с такой быстротой, что сознание не в силах было воспринимать ее целиком и фиксировало лишь отдельные картины. Едва Михаил понял, что Пудов с экипажем погиб, как справа в «косое зрение» ворвалась новая картина: концевой транспорт вдруг слегка приподнялся и разломился, вверх полетели оторванная вентиляционная труба, какие-то части надстроек. В мозгу пронеслось; «Мещерин сработал!.. Так их! За Пудова, Быстрова и Крамаря!..» Потом перед глазами из дыма возник самолет Богачева; тот выходил из боя с большим креном. Все это запечатлелось в мозгу в доли секунды. Видя окружающее, Михаил ни на миг не забывал главного – собственную цель. С кормы лайнера по торпедоносцу несся сплошной поток трассирующих снарядов. Борисов толкнул штурвал – чуть опустил нос машины и наложил кольца прицела на орудия с фигурками солдат рядом, ударил из пулеметов, фигурки разбросало, зенитки замолчали. А летчик уже подводил риски прицела под середину лайнера, удерживая на них его высокий борт, затем резко утопил кнопку электросбрасывателя торпеды. Облегченный самолет рванулся вверх. Перед глазами, закрывая небо, с катастрофической быстротой рос в размерах приближающийся транспорт. Михаил с силой двинул правую педаль, дернул штурвал и, едва не зацепив крылом скошенную мачту, пронесся над судном, а потом, не раздумывая, ринулся на прорыв между кораблями охранения, ожидая каждое мгновение, что вот-вот ударят в упор их пушки.

В это самое время позади самолета Борисова море и небо потрясли два мощных взрыва: огромный транспорт тонул. Подтверждая это, в телефонах раздалось радостное:

– Ура-а-а! – кричал Александр Демин, поливая пулями проносящийся под самолетом сторожевик. – Ура-а!

– Ура-а! – вторил ему Иван Рачков, – Валится! Валится на борт! Крышка! Поше-ел рыб кормить!

Немецкие зенитки молчали. На кораблях конвоя уже было не до стрельбы, потрясенные гибелью транспортов, они бросились спасаться. Строй судов распался.

Летчики с удовлетворением разглядывали скрывающийся в волнах нос лайнера, впечатляющую картину разгромленного каравана. От него на плаву остался всего один транспорт. Рядом беспорядочно теснились эсминец и тральщик. Остальные корабли эскорта поспешно уходили прочь.

…Вырвавшись из огня, Борисов кинулся разыскивать Богачева, помня, что он выходил из боя с большим креном. Александр летел на восток совсем низко над водой. Над ним нависала четверка истребителей: верные телохранители – «яки» не оставили топмачтовика в беде, сопровождая в сторону берега. Остальные машины возвращались домой без особых повреждений. Настроение у всех было отличное. Малыми силами в далеко не разном бою они нанесли гитлеровцам значительный урон. Торжествовал Константин Александрович Мещерин; ему удалось-таки сквитаться с фашистами за сорок первый! Но светлая радость тускнела перед тяжелой потерей: героическую смерть экипажа лейтенанта Пудова видели многие. Вместе с летчиком погибли штурман младший лейтенант Быстров и воздушный стрелок-радист Крамарь.

В авиаполку дружный экипаж Пудова хорошо знали. Все летчики его были молодыми парнями, но опытными воздушными бойцами, смелыми и отчаянными в боях, веселыми и жизнерадостными ребятами. Своей отвагой и решительностью при выполнении боевых заданий этот экипаж заслужил всеобщее уважение и любовь – недаром командир полка с собой брал только их – честь наивысшая!

Теперь славного экипажа не стало. Не стало на глазах у товарищей. Потому и молчал эфир, не было в нем слышно обычных при победах радостных восклицаний, острот и шуток.

6

Помещение столовой невелико. Поэтому летчики питались в нем посменно: сначала управление авиаполка с первой эскадрильей, затем остальные.

Но сегодня этот обычный распорядок был нарушен: начальство ужинает со второй сменой, ведь летчики второй и третьей эскадрилий сегодня, можно сказать, именинники: они разгромили вражеский караван. По случаю такого праздника столы сдвинуты вместе и накрыты не стертыми от длительного пользования клеенками, а свежими простынями, за неимением настоящих скатертей, и даже сервированы ножами и вилками! Потому и настроение у летчиков соответствующее случаю – приподнятое. В столовой царит не обычная спешка, а оживление, веселый шум, волнами прокатываются взрывы смеха.

Летчики третьей эскадрильи уселись под окнами. Во глазе их стола, как положено, сидят командир, флаг-штурман и начальник связи. Рядом уставшие от поздравлений Михаил Борисов, Иван Рачков и Александр Демин, а напротив – Александр Богачев, Григорий Штефан и Игорь Иванов. Экипажи, как всегда, в полном составе. Остальные заняли места справа и слева от «именинников». Ужин подан. В железные кружки налиты боевые сто граммов. Но ни к кружкам, ни к еде никто не притрагивается, хотя за день проголодались изрядно. Ждали командование авиаполка.