Текст книги "Торпедоносцы"

Автор книги: Павел Цупко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Товарищ младший лейтенант! Готово! Прошу расписаться в журнале.

Летчик наклонился, поставил свою подпись, потом козырнул и легким пружинистым шагом покинул помещение.

Михаил, любуясь, с доброй улыбкой посмотрел ему вслед. Не знал он, что это была их последняя встреча.

Через два часа из морского боя на аэродром вернулся командир группы торпедоносцев Владимир Петрович Фоменко. Вернулся без ведомого топмачтовика. Он рассказал Борисову о последнем бое экипажа младшего лейтенанта Носова.

…Видимость над морем была плохая. Группа Фоменко кружилась в указанных квадратах Данцигской бухты, но вражеских кораблей не находила. Тогда командир решил расширить зону поиска и повел ведомых вдоль береговой черты. Он долетел до маяка Риксгерт, потом отвернул на север и собирался разворачиваться на восток, когда летевший слева топмачтовик Носов вышел вперед и покачиванием крыльев показал, что обнаружил караван. Фоменко тотчас повернул за ведомым и действительно на сером фоне воды увидел, различил узкие корпуса боевых кораблей, а далее в густой дымке темные силуэты громадных тяжело груженных транспортов. Караван шел без обычных дымов: чтобы обмануть советских летчиков, враг прибег к такой маскировке. Над морем дымы видны далеко и являются основным демаскирующим признаком. Если дыма нет, то корабли можно увидеть, когда они уже под самолетом. Летчики Фоменко искали караван по дымам, а дымов, оказалось, не было. Если бы не экипаж Носова, группа торпедоносцев. прошла бы стороной от врага.

Владимир Фоменко, изучая противника, повел группу вдоль каравана, который вытянулся на несколько километров. Торпедоносцам удалось установить; первыми, выпустив противоминные тралы, уступом шли сразу четыре тральщика. За ними, почти не поднимая бурунов, скользили по воде эскадренный миноносец со сторожевыми кораблями по бокам. Далее следовала колонна транспортов с охранными сторожевыми катерами и быстроходными десантными баржами. Позади всех шел еще один сторожевик или миноносец – из-за густой дымки Фоменко не разглядел. Да он и не интересовал его, так как все внимание захватил двухтрубный транспорт водоизмещением десять тысяч тонн, следовавший в середине. Этот транспорт охранялся особенно тщательно, и командир группы решил сосредоточить удар по нему. Он сразу указал ведомым цели и, перестроив подчиненных в линию фронта, вывел их на караван.

– Атака!

Тотчас вперед вырвался топмачтовик Виктор Носов. Вслед за ним, как положено, Фоменко перевел на снижение свой торпедоносец. Вся группа ринулась на врага.

Несмотря на плохую видимость, боевые корабли и транспорты каравана открыли по атакующим ураганный огонь. В сумрачном небе стреляющие установки полыхали огнем особенно ярко, а светящиеся снарядные трассы буквально переплели хмурое небо скрещивающимися, искрящими потоками раскаленного металла. Наиболее рьяно стреляли зенитки эскадренного миноносца и соседних с ним сторожевых кораблей. Зенитный огонь был настолько плотен, что даже опытный Фоменко с трудом уклонялся от его жал. Однако балтийские летчики не меняли боевого курса. Расстояние между ними и судами каравана быстро сокращалось.

Труднее всего пришлось Виктору Носову: обеспечивая атаку следовавшему за ним торпедоносцу, он летел впереди всех и потому принимал на себя большую часть вражеского огня. Наблюдая за развитием атаки, Владимир Фоменко холодел при мысли, что молодой Носов не выдержит такого шквала, прекратит атаку и отвернет. Но Виктор из боя не выходил. Его самолет, поблескивая красными звездами, умело уклонялся от огненных жал, стрелой пронизывал дымовые клубы взрывов, искрящиеся вспышки и стремительно сближался со стреляющим сторожевым кораблем.

Стремясь выйти из-под атаки топмачтовика, сторожевик закружил, заголил по воде. Поздно! Виктор Носов уже наклонил свою машину, и на ближние к самолету кормовые пушки врага обрушился свинцовый ливень из шести стволов. Сторожевик замолчал. Но слева по топмачтовику продолжали яростно стрелять два десятка зениток с эсминца. Носов прорвал и этот заслон, вышел на дистанцию бомбового залпа. Отлично вышел! – это Фоменко сразу оценил и порадовался за ведомого, замер в ожидании: вот-вот вниз должны мелькнуть продолговатые тела «полутоннок». Но секунды проходили, бомбы не падали, топмачтовик проскакивал выгодную дистанцию.

– Бросай же! – хотелось крикнуть командиру группы.

Но не крикнул. Не упрекнул. Понял: на самолете Носова что-то случилось. Что? В бою все бывает!

В это время в головных телефонах зазвучал голос штурмана Геннадия Чернышева; он подавал команды боковой наводки – приближалось время торпедного удара, Доворачивая торпедоносец на боевой курс, Владимир Фоменко всего на миг упустил из виду ведомого. А когда снова взглянул на него, то ужаснулся; самолет Носова с большим креном падал в воду – крупнокалиберный снаряд разнес правый мотор топмачтовика.

Это был еще не конец. Буквально в двух десятках метров от воды молодой летчик выровнял машину, перескочил через сторожевой корабль и направился к двухтрубному гиганту. Нос топмачтовика опять озарился вспышками; Носов огненным смерчем сметал с палубы транспорта прислугу «эрликонов» и зениток, пробивал дорогу следующему сзади торпедоносцу.

В эту самую минуту из-под капота левого мотора его самолета вырвалось яркое оранжевое пламя, а через пару секунд вся левая плоскость крыла заполыхала в огне. Сносимое встречной струёй пламя вытянулось позади самолета длинным багровым шлейфом. Очевидно, в эти секунды Виктор Носов вместе с экипажем принял последнее в своей короткой жизни решение: таранить!

В те скоротечные секунды командир группы оцепенел. Он не знал о решении Виктора и потому тогда не смог, не успел оценить все величие подвига и глубину самопожертвования его. Он лишь механически отметил это в сознании и смотрел, как огромный топмачтовик, объятый пламенем, больше не маневрировал. Распластав над кипящими от тысяч снарядных осколков морем широкие крылья, управляемый твердой рукой молодого летчика, он чертил в сумрачном, иссеченном бесчисленными трассами небе обширной Данцигской бухты последние метры своего бессмертного полета. Вот он поравнялся с «десятитысячником», резко опустил нос и, продолжая вести пулеметный огонь, врезался в палубу. Тотчас в том месте раздался взрыв, за ним почти сразу второй, да такой мощный, что к низким облакам взметнулся гигантский факел огня. Транспорт-великан раскололся надвое, отделившиеся нос и корма задрались к небу и быстро осели в воду. Спустя минуту-две все скрылось в пузырях водоворотов. Свинцовые волны подхватили какие-то всплывшие ящики, шлюпки, банки…

Соседние вражеские корабли в страхе метнулись в стороны…

Фоменко очнулся. Он с яростью подвернул свой торпедоносец к следующему крупному транспорту, метко торпедировал его и дождался, пока враг не скрылся в пучине. А потом долго кружил рядом, будто ждал чуда…

…После траурного митинга в авиаполку Михаилу Борисову захотелось уединения, и он пошел на берег моря.

Из туманной мглы на сушу мерно накатывались бело-гребенные волны. Плескал прибой. С морского безбрежья дул ровный холодный ветер.

Грусть и боль тяжелейшей утраты стальным обручем сдавили сердце замкомэска. Чем больше он думал о Носове, тем лучше понимал его.

Когда фашисты подбили правый мотор, Виктор, конечно, еще мог развернуться и выйти из боя, никто бы его за это не осудил.

А когда был поврежден второй мотор и самолет загорелся?.. Мог сесть на воду. Конечно, посадка на воду, да еще в шторм, могла кончиться гибелью, но нередко экипаж успевал выскочить из тонущей машины. В таком случае он был бы пленен.

Немцы – караван находился вблизи – могли в погоне за Железными крестами (за плененного летчика награждали так) вытащить их, обессилевших, из воды.

Выходило, что возможности спасения жизни у экипажа Носова были.

Были. Но какой ценой? В любой обстановке, в любой ситуации гражданин, воин обязан думать не только о себе, своих действиях, но и о последствиях!

В борьбе можно погибнуть – никто от этого не застрахован. Но погибнуть можно по-разному; трусливо, позорно или со славой, с пользой, погибнуть так, чтобы стать факелом бессмертия, гордостью родных, детей, товарищей, всего народа!

Виктор Носов, Александр Игошин и Федор Дорофеев выбрали единственно правильный путь…

Прекратив бой, топмачтовик тем самым подставлял бы под вражеские снаряды неприкрытый торпедоносец командира, бросил бы его на съедение вражеским зениткам. Летчик-комсомолец Виктор Носов, весь его экипаж и не думал о своих жизнях, не выходил из боя, а продолжал до последних мгновений принимать огонь на себя, обеспечивать атаку командира и, когда обнаружил, что бомбы не сбрасываются, принял точное решение: когда в бою в руках патриота не остается средств борьбы, он идет на крайность – делает орудием уничтожения врагов свою собственную смерть. Таран – это оружие не слабых! Таран – это оружие самых сильных духом, смелых, мужественных людей!

Виктор Петрович Носов, Александр Иванович Игошин и Федор Иванович Дорофеев глубоко почитали и восторгались подвигами Николая Гастелло и Александра Матросова, Михаила Паникахи, Александра Чикаренко и сами совершили такой же подвиг, встав в один ряд с ними…

В официальных списках Героев Советского Союза пока нет имен Виктора Носова, Александра Игошина и Федора Дорофеева, как нет в нем имен летчиков-балтийцев Петра Игашева, его штурмана Парфенова и стрелков Хохлачева и Новикова, совершивших еще 30 июня 1941 года под Даугавпилсом первый и пока единственный в истории мировой авиации двойной таран на горящем бомбардировщике – сначала уничтожили «мессершмитт», а потом врезались в гущу фашистских танков, переправлявшихся через реку Западная Двина. Но от этого величие подвига героев не меркнет! Их имена свято чтут, они живут и будут вечно жить в памяти боевых друзей, в сердце народа. Вечно!

8

Героическая гибель Виктора Носова и его боевых товарищей вызвала у Михаила Борисова новый прилив ненависти к немецко-фашистским захватчикам. Уже на следующий день, невзирая на плохую погоду, он вылетел со своим экипажем в район того самого маяка Риксгерт, где погиб экипаж Виктора Носова, и наткнулся на транспорт водоизмещением семь тысяч тонн, следовавший в охранении четырех кораблей курсом на восток. Несмотря на внушительное превосходство врага в силе, Борисов с ходу торпедировал судно. Бой был напряженным, но скоротечным. Иван Рачков в полумгле помогал летчику поточнее выйти на боевой курс и потому не успел заснять результаты атаки. А когда торпедоносец вернулся к конвою, от транспорта на воде остались только пузыри – тот взорвался, фотографировать было нечего.

Так и было доложено командованию. Не имея фотодокумента, потопление транспорта экипажу не засчитали. Да летчики и не настаивали; они получили собственное удовлетворение от победы.

…После войны выяснилось, что этот транспорт вез из Штеттина в Пиллау боеприпасы для армейской группировки «Земланд». Немцы готовили против наших войск операцию под кодовым названием «Зимний ветер». Но боеприпасы не прибыли и «ветер» не состоялся.

Волна яростного гнева против фашистов после гибели экипажа Носова вспыхнула не только в сердцах Борисова, Рачкова, Демина, но и у всех летчиков минно-торпедного полка. Был открыт специальный счет мести. Уже 15 февраля, несмотря на штормящее море и сложные метеорологические условия, в районе косы Хель был обнаружен большой немецкий конвой. Караван шел в минном поле, чем немедленно воспользовались торпедоносцы и потопили четыре самых крупных транспорта и столько же кораблей охранения. При этом своих потерь не было.

В тот же день снова отличился экипаж старшего лейтенанта Борисова. На свободной охоте он потопил транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн. Транспорт был сфотографирован и записан на личный счет летчиков. На борту машины появился еще один силуэт, десятый по счету.

Через два дня в ста шестидесяти километрах на запад от Клайпеды авиаполк разгромил очередной вражеский караван, потопив два больших транспорта и три корабля охранения.

Боевой счет неуклонно возрастал…

За частыми боями незаметно подкралась весна. Участились дожди. Дожди и туманы быстро «съедали» снег. Ложбины заполнились талой водой. Трудностей прибавилось: негде было толком высушить обмундирование, поэтому летчики старались побыстрее добраться до коттеджей.

Михаил Борисов развесил у буржуйки свой промокший летный костюм и собрался забраться в постель, как открылась дверь и в комнату вошел с кипой газет в руках Рачков.

– Миша! – с порога крикнул он. – Здесь есть про Носова.

Борисов развернул газету «Красный Балтийский флот» и с удивлением и радостью прочитал: «Баллада о летчике Носове».

– Ты знаешь песню «Вечер на рейде»? – продолжал Рачков раздеваясь. – Ее автор Александр Дмитриевич Чуркин. Так вот, эту балладу про Виктора написал он. Его тоже потряс подвиг нашего двадцатидвухлетнего сокола. Но Михаил не слушал друга. Он читал:

 
Еще и бритва не касалась
Его почти что детских щек…
Но гнев какой, какую ярость
Он в сердце для врагов сберег!
 

– Мне в политотделе сказали, что поэт эту балладу написал, что называется, на одном дыхании, за ночь… Ты что? Не слушаешь?

– Не мешай! Ты только послушай эти строки!

 
Такой простой и величавый
Он сделал все, что только смог,
И солнце нашей русской славы,
Он ослепительней зажег…
 

– До чего все точно!..

Михаил еще раз прочел балладу. Потом аккуратно сложил газету и положил в нагрудный карман кителя…

9

В конце февраля теплынь усилилась, установились солнечные дни – весна дружно шагнула в южную Прибалтику. Боевая нагрузка на минно-торпедную авиацию увеличилась. Экипажи теперь поднимались в воздух не только для нанесения торпедных ударов по плавсредствам противника, но и для минных постановок у его военно-морских баз, для бомбардировок вражеских объектов, так как гвардейские пикировщики, сидевшие на картофельном поле в Дрессене, были как бы пленены весенней распутицей и бездорожьем.

На сухопутных фронтах продолжалась великая битва. Успешно развивалась Восточно-Померанская операция. Морская авиация вместе с флотом должна была нарушать морские сообщения противника.

Летчики вылетали на задания ежедневно. Коварная балтийская погода часто преподносила им неожиданные сюрпризы. Особенно досаждали туманы. В то время как над сушей сияло солнце и было по-весеннему тепло, поверхность моря плотно укрывали огромные белые покрывала, пряча под собой вражеские корабли и транспорты. Напрасно торпедоносцы часами носились над туманами – разрывов в них не находили и возвращались домой ни с чем. Повезло только Александру Богачеву: ему удалось перехватить немецкую плавбазу «Мемель» и потопить ее вместе с подводной лодкой.

Балтийцы летали на запад, но продолжали держать под пристальным вниманием оставшуюся в глубоком тылу курляндскую группировку врага.

…Приближалось время завтрака, когда на самолетную стоянку примчался капитан Мещерин. Борисов срочно построил экипажи.

– Внимание! – Комэск цепким взглядом окинул собравшихся, заботливо спросил: – Больные есть? Нет? Добро! Слушайте боевое задание! Нам дали срочный вылет. Полчаса назад воздушный разведчик обнаружил и держит под наблюдением немецкий конвой, вышедший ночью из Либавы. В конвое пять транспортов и двенадцать кораблей охранения. С воздуха он прикрыт восьмеркой «фокке-вульфов». Нам приказано совместно с пикировщиками и штурмовиками нанести по противнику комбинированный удар и разгромить конвой. Вылетаем всей эскадрильей. Нас сопровождают истребители Чистякова. Запишите координаты цели. В шесть ноль три он находился в квадрате… Скорость конвоя восемь узлов. Идет курсом на запад. Слушай план боя! Мы выходим в атаку через полминуты после удара первой группы пикировщиков. К цели пойдем четырьмя парами. Первую поведу я, вторую Борисов, третью Башаев. Цели выбирать самостоятельно те, что останутся после гвардейцев. Товарищ Репин! Вашей паре будет особое и потому самое трудное задание. В конвое есть эсминец. Его огонь будет мешать нам. Поэтому вы займетесь им. Как? Имитацией атак. Зайдете подальше и продемонстрируете, что будете атаковать его. Потом отойдете и броситесь опять. И так все время, пока мы не расправимся с транспортами. Мысль ясна? По самолетам!

Строй рассыпался, и Борисов подозвал к себе Полюшкина. В последних боях боевое мастерство этого молодого летчика заметно выросло. Дрался он смело, решительно, но чересчур азартно, а азарт, как известно, плохой руководитель в сложной ситуации боя; увлекаясь, летчик забывал о безопасности и даже о своей основной задаче – обеспечить атаку торпедоносцу. Следовало его предупредить.

– Валентин! Ваша смелость в атаке похвальна, – заговорил замкомэск, разглядывая юное лицо летчика. – Но вы стали небрежно выполнять противозенитный маневр. У вас получается не маневр, а болтание машиной из стороны в сторону. Это к добру не приведет! Противник угадает, куда вы будете уклонятья, и собьет. Маневр для врага всегда должен быть неожиданным! Учтите. Я сегодня за вами присмотрю.

– Есть! – козырнул юноша.

Немецкий караван проходил недалеко от берега – всего в шестидесяти километрах. Для самолетов – это десять минут полета. Поэтому экипажи торпедоносцев заняли свои места в кабинах и стали ждать сигнала на вылет.

Он не замедлил. Едва над аэродромом на большой высоте прошли «петляковы» из 12-го гвардейского, как с командного пункта в небо взвилась ракета и мещеринцы начали взлет парами. Собирались в общий строй на маршруте над морем.

Через четверть часа в эфире загремел сильный голос гвардии майора Усенко, недавно ставшего командиром пикировочно-бомбардировочного авиаполка. Сегодня Константин Степанович руководит комбинированным ударом. Он бросает в притихший эфир:

– Внимание! Я – Ноль один! «Ураган»! «Ураган» – это сигнал для боевого развертывания и начала удара. Значит, пикировщики уже начинают бой. Точно! Михаилу Борисову видно, как северо-восточная часть горизонта потемнела от разрывов зенитных снарядов. В той стороне на большой высоте появились очаги воздушного боя; истребители уже сплелись в виражные клубки, небо там прорезали цепочки пушечных очередей. В эфире – разноголосица: команды и крики, иногда ругань – всякое бывает! Вдруг врывается:

– Соколы! Приготовиться к атаке! – это Мещерин.

Время! Торпедоносцы перестраиваются в линию фронта: Борисов с Полюшкиным отворачивает вправо, Репин с ведомым увеличивает скорость, вырывается вперед.

Вот из-за горизонта показались дымы – караван! Михаил быстро считает: транспортов не пять, а только четыре. Между головным и последующим слишком большой промежуток – все ясно: один уже на дне! Второй тоже дымит больше обычного, – значит, горит, тонет. Поредел и строй эскортных кораблей. Молодцы гвардейцы!

Но разглядывать некогда: сверху пикируют последние звенья Пе-2. Очередь торпедоносцев! Звучит команда, как выстрел:

– Атака!

Справа Репин уже открыл стрельбу по эскадренному миноносцу. Тот отвечает со всей яростью. Стреляют все корабли и транспорты – стрельба частая, дымков и вспышек много – такой фейерверк стал обычным, и Борисов на него не смотрит. Он наблюдает за действиями ведущего и других пар. Мещерин явно нацелился на второй транспорт. Летевший слева от него Башаев выходил на головной. Ему, Борисову, остался концевой! И Михаил решает; бить по нему! Подворачивает правее. Но дорогу к цели закрыл сторожевик. Ведомый топмачтовик Полюшкин уже сориентировался, не ждет дополнительной команды своего ведущего, вырывается вперед, опускает нос машины и изо всех точек бьет по мешающему кораблю. Огонь сторожевика резко уменьшается, а потом прекращается совсем: он пытается маневрировать, выйти из-под удара топмачтовика. Но Полюшкин не выпускает врага, бьет и бьет по нему!

«Молодец! – мысленно одобряет действия молодого летчика замкомэск. – Добавим и мы!» Он тоже шарахнул струей пуль по сторожевику, перепрыгнул через него и вышел на прямую к транспорту. Транспорт – не мал, водоизмещение его шесть тысяч тонн!

– Миша! – врывается голос Рачкова. – У концевого ход не больше четырех узлов. Бери упреждение полкорпуса влево!

Михаил тоже заметил, что у транспорта почти нет буруна, значит, он сбавил ход. «Учтем!»

А справа, слева и впереди торпедоносца сверкают струи с «эрликонов», на воде частят белые всплески, вокруг них вспыхивают в водяной пыли радуги: сколько столбов – столько радуг. Заметил; на эсминце стреляют не все орудия, только носовые. Вдруг его корму накрывает мощный столб воды – рванули бомбы Репина. А штурман уже кричит:

– Залп! Миша! Залп!

Транспорт – на делениях планки. Наметанный глаз безошибочно ловит: дистанция – нужная! Палец сам жмет боевую кнопку. Но руки на штурвале не ощущают знакомого дрожания при освобождении машины от тяжелого груза. Быстрее, чем сознание зафиксировало отказ электросбрасывателя, рука рвет рычаг аварийного сброса торпеды. Есть! Теперь самолет сам рвется вверх! Но летчик толкает его вниз, к воде, чтобы не попасть под огонь малокалиберных пушек.

– Торпеда пошла! Пошла-а! – крик штурмана и истребителей сливаются воедино.

А перед глазами летчика в носовой части «шеститысячника» вдруг вырастает огромный черно-белый гриб взрыва. Что за черт? Откуда взрыв? За эти секунды торпеда еще не могла успеть дойти до цели! И вспомнил: не видел взрывов бомб Полюшкина, Выходит, вместо удара по сторожевику Валентин тоже бомбил транспорт?!. «Нормально! В общий котел!..»

– Полюшкин попал! – догадывается и Рачков.

Скользнув к воде. Борисов бросил машину влево. Справа пронеслась и исчезла за мотором корма, слева – мачта и дымящаяся труба транспорта. Слышно, как Демин бьет по зениткам. Потом вплелись звуки кормовой точки Рачкова, А летчик уже наметил путь для прорыва: между быстроходной десантной баржей и соседним сторожевиком. Баржа уже рядом. Тоже бешено стреляет, сволочь… Куда конь с копытом, туда и жаба… Что ж, получай!.. Ливень свинца полоснул по палубе баржи – ее «эрликоны» замолчали, все это в считанные секунды пропадает где-то под крылом. Еще несколько томительных секунд – и торпедоносец вырывается из огненных клещей. Машина, подчиняясь летчику, взмыла вверх.

– Миша! Посмотри! Вот врубили; все пароходы тонут!

Точно! Каравана как такового нет. На поверхности моря держалось всего два транспорта. Но и их судьба решена: оба горели и медленно погружались в пучину. Эсминец сиротливо замер без хода. Сторожевики и тральщики, поднимая огромные буруны, уходили от тонущих в разные стороны.

– Командир! Сзади справа два «фоккера»! – встревоженно докладывает стрелок-радист. – Нас атакуют!

«Откуда они взялись? Не было же!»

В рев моторов вплетаются короткие пулеметные очереди из башенной установки. Летчик бросил самолет в правый вираж. Слева впереди носа пронеслась струя резвых светлячков – трассы пушечных снарядов: «фокке-вульфы» стреляли издали, Михаил их не видит, и оглянуться нельзя – вода рядом! Где же «яки»? Где верный Чистяков? Как всегда перед атакой, истребители прикрытия ушли вперед с набором высоты, чтобы потом, после выхода торпедоносцев из боя, снова взять их под охрану. Так было всегда. Еще ни разу чужие самолеты не прорывались к торпедоносцам. Почему же сейчас допустили? Может, Чистякова сбили? – беспокоится летчик, вертит головой по сторонам, ищет своего остроносого телохранителя. Но увидел не «яка», а Полюшкина – ведомый мчался на выручку.

– Командир! Наш «як» сбил немца! Слева! Тот взорвался!

Михаил резко обернулся в указанную сторону и успел увидеть разлетающиеся куски сбитого немецкого истребителя. Метко!

Над головой уже мелькнула знакомая тень телохранителя.

Впереди курс перерезает четверка торпедоносцев. Борисов узнал мещеринский самолет и полетел за ним. Командир эскадрильи вел группу вдоль того места, где несколько минут назад по морю шел огромный, растянувшийся на несколько километров, караван. Теперь его нет и в помине. На большом пространстве воды темнели разрозненные корпуса уцелевших боевых кораблей. Эскадренный миноносец уже развернулся и в сопровождении единственного сторожевика чуть заметным ходом следовал на северо-восток к Либаве: корма его осела в воду, острый нос приподнялся, сзади стелилась еле заметная пенная дорожка.

Михаил глядел на подбитого врага и жалел, что больше ни у кого не осталось ни бомб, ни торпед, можно было бы добить «акулу».

Скоротечный морской бой окончен. Торпедоносцы и истребители собрались в общий строй: все были на своих местах, потерь не было. Мещерин развернул группу в сторону невидимого берега. На севере в небе чуть видны пощипанные «фокке-вульфы». Немецкие летчики держались от балтийцев на приличном расстоянии, об атаках уже не помышляли.

Еще никогда небо Паланги не слышало такого количества победных залпов! Первыми над аэродромом появились четверки «яков». Они совершили традиционные горки, и их пушки оповестили техников на земле, что в воздушных боях сбито три фашистских истребителя. Потом пара за парой пронеслись торпедоносцы. И опять воздух разрезали пулеметные очереди, а техники, гордясь и радуясь, считали: потоплено четыре единицы!

После посадки летчиков уточнили; уничтожено три транспорта общим водоизмещением двадцать одна тысяча тонн и быстроходная десантная баржа.

Зарулив машины на стоянки, летчики, все еще оглушенные тяжелым боем, опьяненные счастьем победы, возбужденно делились только что пережитым и вместе с техниками подсчитывали пробоины в боевых машинах, шутили, смеялись.

– А знаете, ребята, почему сегодня «фоккеры» чуть не сбили Борисова? – шумел на всю стоянку Дмитрий Башаев. – Его машина теперь недодает скорости!

Слушали, недоуменно оглядывали самолет замкомэска: самолет, как у всех, даже лучше – недавно сменили мотор!

– Почему недодает, Кузьмич?

– Рачков своими усищами создает дополнительное сопротивление! Как выставит их из люка, скорость и падает!

Летчики, техники, младшие специалисты – все хохочут. Смеется и сам Иван Ильич.

Шум, гам, смех прерывает команда:

– Летному составу собраться на разбор полетов! Бой бою рознь. Сегодня он проведен хорошо. Но были и ошибки. Командир эскадрильи представляет слово для анализа своему заместителю, а потом и сам разбирает действия и поведение в бою каждого экипажа, каждой пары – его опытный глаз все заметил! Летчики внимательно слушают замечания, впитывают в себя крупицы драгоценного боевого опыта. А в заключение приказывает адьютанту огласить телефонограмму генерала Самохина: командующий ВВС флота всем участникам уничтожения немецкого конвоя объявил благодарности и приказал представить к правительственным наградам наиболее отличившихся.

А инженер Алексей Васильевич Завьялов, получив от техников сведения о повреждениях, взялся за голову: половина машин нуждалась в серьезном ремонте. А где взять запчасти на оперативном аэродроме? Он сел за телефон…

10

Утром после завтрака весь личный состав авиаполка неожиданно собрали на митинг. Борисов послал дежурного оповестить экипажи, а сам подошел к своей машине. Она готовилась на очередную свободную охоту. Еще издали летчик увидел, как Рачков осматривал подвешенную торпеду и за что-то поругивал Шашмина. Вооруженец не оправдывался, а только краснел.

– Иван Ильич! – позвал штурмана летчик. – Какое сегодня число? Забыл, понимаешь!

– Восьмое марта, Международный женский день.

– И все? – хитро посмотрел на друга Михаил. Рачков понимал, куда тот клонит: он тщательно скрывал, что этот день был и днем его рождения. Почему-то сообщение об этом у друзей всегда вызывало оживление и, естественно, серию подначек. Как скажешь про такую дату?!

– А что еще? – делал вид, что не понимает намека штурман. – Ах, скворцы прилетели!

– А не аисты? – заводил Борисов. – Не по случаю ли прилета аиста назначен митинг у штаба полка? Собирайся, пошли!..

На митинге капитан Иванов сообщил собравшимся:

– Получена телеграмма Военного совета Краснознаменного Балтийского флота! Слушайте! «Указом Президиума Верховного Совета СССР от шестого марта тысяча девятьсот сорок пятого года за геройские подвиги, проявленные при выполнении боевых заданий на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, присвоены звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда летчикам 51-го авиационного минно-торпедного Таллинского полка старшему лейтенанту Борисову Михаилу Владимировичу, лейтенантам Богачеву Александру Александровичу и Рачкову Ивану Ильичу. Военный совет горячо поздравляет балтийских героев и желает им новых побед в боях за честь, свободу и независимость нашей Родины. Трибуц, Смирнов, Самохин, Сербин, Сергеев».

Что тут началось! Едва начальник штаба закончил чтение текста телеграммы, как строй сломался. («Опять третья эскадрилья!») Летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, механики, мастера, мотористы – все офицеры, сержанты и матросы – бросились к Героям, и они взлетели над огромной ликующей толпой.

Весь день им не давали покоя. К ним подходили знакомые и незнакомые, полковые сослуживцы и военнослужащие авиабазы, горячо поздравляли, сжимали в объятиях. Особенно досталось Александру Богачеву. Сержанты и матросы подхватили своего кумира на руки и так несли до самой стоянки самолетов.

Лишь после ужина летчикам удалось остаться одним. Не сговариваясь, они пошли к морю.

Опередив спутников, Богачев первым подошел к воде, сорвав с головы фуражку, остановился, широко расставив ноги, полной грудью вдохнул сыроватый воздух и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Никогда не предполагал, что слава – такая тяжкая ноша. Весь день прошел, как в угаре!

– Смотри, Сашок, не сгори в этой славе, – рассудительно проговорил Рачков. Он тоже устал от треволнений дня и теперь отдыхал, вдыхая смешанные ароматы недалекого леса и моря.

– Не понимаю тебя, – обернулся Александр.

Рачков стал развивать свою мысль, но Михаил не стал слушать; он искал уединения, хотелось побыть одному. Почти у самой воды из песка торчал валун. Летчик подошел к нему и уселся, повернувшись лицом к морю.

Стояла удивительная, ничем не нарушаемая тишина. Море было спокойным. Из-за деревьев доносилось тяжелое гудение автомашины да у клуба чистые девичьи голоса выводили задумчивую мелодию. Девушек в авиаполках и в авиабазе теперь служило много. Они овладели специальностями радистов, телефонистов, прибористов и даже вооруженцев и наравне с мужчинами делили все тяготы фронтовой жизни.

Да, Сегодня был женский праздник. В Мозыре до войны в этот день мать Михаила Михалина Сабиновна надевала свое единственное праздничное платье из голубого в белый горошек ситца, повязывала голову цветастой косынкой и, взяв за руку младшую дочь Регину, уходила с ней в клуб швейной фабрики. Оттуда возвращались обе довольные, радостные. Старшая сестра Нина с ними не ходила. Она была активисткой и все свободное время пропадала где-то по своим комсомольским делам. Тем более в такой праздник!