Текст книги "Падение царского режима. Том 1"

Автор книги: Павел Щёголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

Председатель. – Это так называемое третье положение?

Климович. – Я не помню по номерам. Сводились городовые в команды. А затем, следующее положение, – это приглашались войска и каждой воинской части придавался наряд полиции. Вот тут были весьма серьезные суждения вместе со штабом округа о том, какие пункты должны быть заняты войсками. Город был распределен на районы, и в каждом районе полицейский чин ознакомлял военных чинов с расположением казначейств, банков и прочих учреждений, которые подлежали охране, особенно военных складов, а также тех, если можно выразиться, дефиле, занятие которых должно было бы препятствовать чрезмерному скоплению толпы в одном месте. Конечно, система сводилась к тому, чтобы по возможности, пользуясь реками, в Москве – Москвой и Яузой, разделить и избежать большого скопления толпы в данном месте.

Соколов. – Эти совещания происходили в градоначальстве или в штабе округа?

Климович. – Знаете, я даже хорошо не помню… Мне кажется, я только в одном совещании принимал участие.

Соколов. – Может быть, были там ваши помощники? А со стороны штаба – офицер?

Климович. – Да, был командирован мой помощник.

Соколов. – А со стороны штаба – начальник штаба, а может быть, дежурный генерал?

Климович. – Может быть, дежурный – я не помню.

Соколов. – Вам не знакома фамилия жандармского генерала Гордона в Петрограде?

Климович. – Я совсем такой не знаю.

Соколов. – А не жандармского генерала с такой фамилией вы не знаете?

Климович. – Видите, что касается жандармского, я могу почти с уверенностью сказать, что такого не знаю. А не жандармского – я не знаю, но кажется, был Гордон.

Председатель. – Командир Преображенского полка?[*]

[Закрыть] Нет, это не то.

Соколов. – Вы сказали, что раньше в Петрограде тоже вырабатывался такой план?

Климович. – Этот московский план довольно тщательно был продуман в Москве и послан для сведения петроградскому градоначальнику.

Соколов. – А разрабатывался он как?

Климович. – Я слышал, что разработка какая-то здесь была, но ни участия в ней я не принимал, ни осведомлен не был.

Соколов. – А ваши сведения о том, что военные власти разрабатывали план по поводу беспорядков, к какому времени относятся?

Климович. – Я ясно этого не помню, не могу сказать.

Соколов. – Это в вашу бытность директором департамента?

Климович. – Не помню.

Соколов. – Но доходили до вас сведения, что план разрабатывается, и вспоминаете вы, что как будто штаб разрабатывал?

Климович. – Как будто.

Соколов. – Принимали ли вы в соображение настроение войск? Не возникали ли у вас предположения, что войска могут перейти на сторону народа?

Климович. – Нет. Я считал бы, что если войска переходят, то это конец.

Соколов. – Были ли какие-нибудь сведения о том?

Климович. – У нас в Москве сведений никаких не было.

Соколов. – А в Петрограде сведения были?

Климович. – А в Петрограде эти сведения поступали относительно гвардейских городовых,[*]

[Закрыть] но они были совершенно нелепы. Эти сведения касались преимущественно вопросов династического переворота. Такого они характера были, собственно говоря. Очевидно представляли собою измышления плохо осведомленных лиц, потому что теперь можно сказать, что собственно, о династических переворотах в войсках и речи не было.

Соколов. – Сведения относились к солдатскому или офицерскому составу?

Климович. – Мне кажется, что эти сведения, чуть ли не поступали из правых кружков или так называемых диллетантских осведомленных[*]

[Закрыть] и, если обращать внимание на них, то надо прекратить деятельность департамента полиции, так как тогда невозможно разбираться, где истина, где ложь…

Соколов. – Какие у вас были органы наблюдения за настроением в войсках петербургского гарнизона и Балтийского флота в Кронштадте?

Климович. – Видите ли, я в данном случае попрошу не смешивать. Я не буду защищать департамент полиции, вин на нем лежит много. Но нельзя приписывать ему того, что ему не принадлежит. Есть организации, которые работали параллельно… Вы, г.г. члены Комиссии, изволили указать, что на Путиловском заводе рабочие принимали провокаторов как-то… Я совершенно убежденно говорю, хотя предположительно, но убежденно вполне, что это была совершенно другая организация, не имеющая никакого отношения к департаменту полиции. То же самое, что касается настроения войск. Собственно мы, по отношению к внутреннему району, конечно, имеем кое-какие сведения, в зависимости от того, насколько наша агентура партийная соприкасается с воинскими частями. Я помню, что было возбуждено относительно флота в Кронштадте судебное дело, указывающее – в деталях я не могу сейчас сказать – на участие, на совершенно определенную партийную ячейку… Но в общем, – я резюмирую все имевшиеся в то время в моих руках сведения: настроения войск, в смысле обработки их под углом революционным, так мы привыкли называть партии конспиративные, было весьма благополучно, т.-е. в смысле старого режима. И если этот акт произошел, то вам, конечно, лучше судить, потому что я уже 20 дней изъят совершенно из воли, но мне кажется, мое убеждение, что это явление чисто стихийное и основанное на общей, на полной дезорганизации правительства и на полной потере веры и уважения к нему, которые вкоренились в широких слоях населения; а вовсе не плод партийной агитационной работы. Это мое убеждение, и мне кажется, что эти войска, которые теперь переменили строй, будь немножко возглавлены кем-нибудь другим, явились бы ярыми защитниками порядка. Войска распропагандированы не были в широких массах, в прямом смысле этого слова. Только, мне кажется, они не верили больше в того, веру в кого им приказывали защищать.

Соколов. – Вы упомянули об этом деле в Кронштадте, во флоте, которое было поставлено на суд. Откуда сведения об этой партийной революционной ячейке проникли к вам?

Климович. – Это было в общем порядке. Поступали сведения в местное жандармское управление. Оно сообщило, если я не ошибаюсь, командующему Балтийским флотом, тот произвел соответствующие обыски и аресты.

Соколов. – Меня интересует вот что. Вы уже упомянули, что сведения о жизни партий вы получали от некоторых членов этих партий, которые соответственно вознаграждались за такие сведения о вредных организациях. Об организациях матросов вы получали эти сведения от сотрудников, которые были матросами и входили в эти организации?

Климович. – Я должен сказать, что уже по существу, с довольно давних времен, лет 8 тому назад, если я не ошибаюсь, в бытность Курлова, а потом и Джунковского, последовало распоряжение, дабы среди военных не иметь совершенно сотрудников военной агентуры. С тех пор, по существу, жандармские офицеры перестали приобретать агентуру среди военных.

Председатель. – Но имел такую агентуру департамент полиции?

Климович. – Т.-е. розыскные органы департамента полиции.

Председатель. – Вы не считались с тем, что должны иметься агенты в ведении других учреждений?

Климович. – Т.-е. вы разумеете контр-разведку, может быть?

Председатель. – Да, контр-разведку. Попытку Сухомлинова через Мясоедова устроить агента под видом лица, которое заведует шпионажем в армии.

Климович. – Т.-е. контр-шпионаж. Я не заведывал этим, но в последнее время меня это обстоятельство стало тревожить…

Председатель. – Какое обстоятельство?

Климович. – То, что мы совершенно не осведомлены относительно состояния войск. Тем не менее изменить это распоряжение, конечно, не было в моей силе, и я не имел никакого права. Однако, жандармским офицерам не воспрещалось иметь и получать сведения от тех своих агентов, которые в последнее время призваны почему-либо в войска. Но только отнюдь не из находящихся на фронте… Было категорически заявлено, что если агент находится в войсках на фронте, то никакого отношения жандармским чинам с ним иметь нельзя. Было также категорически запрещено моим чинам добывать из среды нижних чинов какие-нибудь сведения…

Соколов. – Ваши сведения относительно Балтийского флота, стоящего частью в Кронштадте, частью в Гельсингфорсе, касающиеся революционных кружков на боевых судах, откуда они были получены, если вы не имели внутри армии агентов?

Климович. – Мне кажется, что это дело возникло в стадии освещения до моего вступления в департамент полиции. Во-вторых, я позволю себе сказать, что эти сведения, относительно военных кружков, могут получаться департаментом полиции без наличности всякой агентуры, в собственном смысле этого слова, в самой военной среде. Ибо так или иначе, все эти кружки действуют под руководством комитетов и организаций, так сказать, вольного состава. Следовательно, имея освещение в этом вольном составе, можно получать частичные сведения об этих организациях.

Соколов. – Так что вы полагаете, в этом именно и была связь между этими революционными кружками во флоте и рабочей средой и так далее?

Климович. – Но, я повторяю, что если мне память не изменяет, я это дело застал уже в период формального дознания.

Соколов. – Но вы могли знать. Теперь, вот что скажите. Это распоряжение генерала Джунковского и Курлова о том, чтобы департамент полиции и управление жандармское не имели внутренних наблюдателей в военной среде, не последовало ли оно после того, как сделано было прямое указание, что эти внутренние информаторы на самом деле вступили на путь провокации?

Климович. – Нет, я думаю, была другая причина. Я позволяю себе занять несколько времени. Когда в 1905 и 1906 г.г. было вооруженное восстание в Москве, то редкие из командных частей не приезжали в охранное отделение, чтобы не спросить, не имеется ли каких-нибудь указаний на настроение в их части и, нужно сказать, что страшно интересовались и старались всеми силами, по понятным причинам, вполне ориентироваться в этом и даже, если нужно, помочь охранному отделению что-нибудь сделать. Впоследствии, когда наступило благополучие политическое в России, то, к сожалению, пришел очень неумелый состав жандармских офицеров. И преимущественный укор, который бросается нам, в смысле провокации, он именно вызывается не злостной волей, – повторяю, что департамент полиции совершенно честно и упорно боролся с тем, что именуется провокацией, – а вызывается именно неопытностью и неподготовленностью того или другого офицера, который в это время был одурачен ловким агентом. Вот, когда наступило затишье, в то время существовала так называемая военная агентура, и во время этого затишья военная агентура, не имея никаких сведений политических, давала разные сведения охранному отделению о том, что там-то пища плохая, там штаны дают рваные или платье. За неимением ничего другого, охрана сообщала эти сведения по команде вверх – в департамент полиции. Департамент полиции сообщал военному начальству, а военное начальство сверху вниз шло в части по этим сведениям. Департамент полиции смотрел, что такое явление, как рваные штаны или плохая пища, могут способствовать нежелательному настроению войска и считал невозможным утаивать эти сведения. Других сведений, чисто политических, не поступало в военные команды полков. Указания на то, что у них пища плоха, штаны рваные или вообще что-нибудь неладно, – оправдывались. Тогда страшно обижались на вмешательство посторонних организаций, и на этой почве возникали нарекания, а еще другие, быть может, справедливые нарекания были, благодаря неопытности офицеров. Многие из сотрудников, приобретенных глупо и неумело, получая деньжонки от розыскных органов, нахальничали, распускались, говорили: «Вот если, фельдфебель, ты этого не сделаешь, я донесу на тебя в охранное отделение», словом, это были не сотрудники, а хлыщи, если можно так выразиться, в политическом смысле. И, конечно, наличность их вредила военной дисциплине. Вот на этой почве, с одной стороны (якобы департамент полиции вмешивается во внутренний быт и хозяйство воинских частей), и старались ввести коррективы, которые опровергали все сведения департамента полиции и военного начальства, и делали это не всегда добросовестно и принципиально, а лишь с целью во что бы ни стало доказать, что у них все очень хорошо идет. С другой же стороны, некоторые бестактные выходки неумело приобретенных и неумело руководимых сотрудников вызывали целый ряд бесед, которые заканчивались тем, что департамент полиции со своим управлением решил безусловно руки прочь от воинских частей, решил агентуру прекратить.

Соколов. – А по вашему мнению, когда наступило политическое благополучие в России, к каким годам?

Климович. – Я нахожу, что это с 1907 по 1912 год.

Соколов. – В этом году вы какую занимали должность?

Климович. – Я в это время все был градоначальником.

Соколов. – Где?

Климович. – В Керчи, Ростове и Москве.

Соколов. – Вы указали, что вы были два раза в Москве.

Климович. – Я был градоначальником[*]

[Закрыть] в Москве до назначения керченским, т.-е. это было в 1908 и 1909 г.

Соколов. – Вам известно, что в 1912 г. в Кронштадте судом слушалось дело, где судились несколько сот матросов, которое закончилось постановлением морского министра оправдать многих подсудимых, так как они были вовлечены провокацией жандармского управления?

Климович. – Я в это время был далеко, в Керчи, затем в Ростове, и мне это неизвестно.

Соколов. – Разрешите мне перейти к другому вопросу…

Председатель. – Если у других членов нет вопросов по этому делу.

Соколов. – А что, бывали случаи, что департамент полиции оказывал услуги в контр-разведках военных? Бывали ли случаи, что вас просили дать указания, не является ли то или другое лицо германским шпионом?

Климович. – Я не помню. Дело в том, что в такой форме вряд ли могли к нам поступать такого рода требования. Вряд ли то или другое лицо называлось германским шпионом. Большинство этих сведений поступало от контр-разведок, более конспиративные сведения не называли германских шпионов, а только говорили: «покорнейше просим доставить сведения о таком-то лице или установить наблюдение за таким-то лицом», а результаты контр-разведок ревниво не выпускали из своих рук.

Соколов. – Значит, вам неизвестно. Вы показали, когда говорили о деятельности вашего сотрудника Абросимова, что он стоял всегда на почве обороны государства от внешних врагов. А что, по вашим сведениям, старая деятельность всех общественных военно-промышленных комитетов всегда отстаивала оборонческую точку зрения?

Климович. – Я должен оговориться, что Абросимов не мой сотрудник. Он был сотрудником петроградского охранного отделения, и сведения его мне лишь попадались.

Соколов. – Деятельность всей рабочей группы Военно-промышленного комитета стояла на почве идеи обороны государства?

Климович. – Да, я сам участвовал в военно-промышленном комитете.

Соколов. – Вы не наблюдали преступности этой группы?

Климович. – Собственно, преступности, простите, с точки зрения старого строя, преступности, укладываемой в рамки уголовного уложения, с моей точки зрения не было, за исключением может быть первого съезда военно-промышленного комитета, который происходил 1 марта 1916 года, здесь, в Петрограде: на этом съезде, если не ошибаюсь, рабочий Капцан, представитель от Самары или от Саратова, а потом еще два или три человека, фамилии которых я не помню, поднимали вопрос об учредительном собрании. Но тем не менее, вопрос этот обсуждался. Я, однако, министру юстиции Хвостову ставил вопрос: не следовало ли бы применить ст. 132 или 129 – не помню, – применительно не к организации, а к отдельным лицам? Хвостов признал, что в сущности это так.

Соколов. – Но значит, я правильно понял первую часть вашего показания, что в организации, в период вашего директорства, вы ничего такого, что по нашему старому укладу почиталось бы преступным, не замечали?

Климович. – Да, кроме именно выступления отдельных лиц.

Соколов. – Чем вы тогда можете объяснить арест этой группы?

Климович. – Арест этот произошел приблизительно через 5 месяцев после моего ухода; но я не знаю, удовлетворит ли вас то, что мне рассказывали, как слух. Мне говорили, что она выпустила определенное воззвание, преступное, с точки зрения старого строя. Но я его не видел и не знаю.

Соколов. – Вы не знаете, было ли это до вас?

Климович. – Я был так счастлив, что я устранился от должности директора департамента полиции, и мне было не до того. Я старался забыть все это по возможности скорее.

Соколов. – Сыскное отделение было в ведении департамента полиции?

Климович. – Оно было, строго говоря, в ведении губернаторов и полициймейстеров, но подчинено департаменту полиции. Департамент полиции имеет к нему относительное отношение, непосредственного руководства нет, так как там руководит прокурорский надзор – представители права. Так что департамент ограничивается соответствующими средствами и личным составом.

Председатель. – А разве не было сделано попыток централизировать сыскную работу?

Климович. – Попытки такие были, очень благие попытки, но только – с точки зрения старого строя, не с точки зрения какого бы то ни было строя государственного. Это была попытка организации центрального регистрационного бюро. Словом, поднято это дело было потому, что оказалось, что все сыскные отделения автономны, и преступник, переехавший из одного города в другой, теряется.

Председатель. – Следовательно была попытка централизации?

Климович. – Ныне эта попытка реализована до известной степени, не скажу, чтобы она достигла блестящих результатов, но заведено центральное бюро…

Соколов. – Во всяком случае, начальники сыскных отделений числились по департаменту полиции. Они были в вашем ведении, в личный состав вы их назначали, вы их увольняли, вы представляли их к наградам?

Климович. – Начальник сыскного отделения – штатная должность. Назначение начальника сыскного отделения производилось губернатором, по соглашению с прокурорским надзором.

Соколов. – Сыскному отделению, которое создано для розысков по уголовным преступлениям, давались поручения для розысков по политическим делам?

Климович. – Нет.

Соколов. – По чьему повелению производились розыски по политическим делам?

Климович. – Я не знаю.

Соколов. – Вам известна деятельность Грегуса, начальника рижского сыскного отделения?

Климович. – Он был при мне предан суду, возникло это дело о нем…

Председатель. – По должности начальника харьковского сыскного отделения?

Климович. – Кажется. Но, в сущности, я не помню, не могу вам сказать, наверное…

Соколов. – О деятельности его в харьковском сыскном отделении, что вам известно?

Климович. – Я знаю, что там поднимался вопрос по поводу истязания. Был запрошен губернатор. Губернатор не отрицал этого факта. И он ответил, что уже возбуждено судебное следствие.

Смиттен. – Позвольте вам засвидетельствовать, что следствие еще не окончено и находится в производстве у судебного следователя.

Соколов. – Как фактически осуществлялся прокурорский надзор над деятельностью сыскных отделений?

Климович. – В сущности, так как деятельность сыскных отделений отличается от деятельности общеполитической тем, что, главным образом, туда идут специалисты, – устав уголовного судопроизводства…

Председатель. – Короче, если можно…

Соколов. – Если в том или ином сыскном отделении производится истязание, должно быть это известно прокурорскому надзору? Существовали конкретные служебные сношения между прокурором и сыскным отделением?…

Председатель. – Это уже общий вопрос.

Соколов. – По закону как фактически осуществлялся в деятельности тех сыскных отделений, которые вам известны, прокурорский надзор?

Климович. – Дело в том, что для того, чтобы было известно какое-нибудь нарушение, нужно, чтобы оно обнаружилось. Если люди позволяют себе какое-нибудь нарушение закона, то об этом сами не говорят прокурорскому надзору. Надо, чтобы последовала либо жалоба, либо заявление начальника полиции или полициймейстера об известном злоупотреблении, доложено было губернатору и губернатор дал бы этому ход. Мне кажется, что лица, которые служат в сыскном отделении, так тесно сплетаются с прокурорским надзором и полицией, что, если бы истязание было, они не долго оставались бы на службе.

Соколов. – Я перейду к другой области. Вы упомянули о том, что Елисавета Федоровна знала вас по московской вашей деятельности. Какой случай мог великой княгине напомнить о вашей деятельности?

Климович. – Помимо всяких случаев, я бывал у великой княгини, как частный знакомый.

Соколов. – Возникали у вас разговоры по поводу вашей деятельности?

Климович. – Она спрашивала меня: как в городе? Все ли благополучно? Я бывал у нее часто, так как я относился к ней с глубоким уважением и пользовался, с своей стороны, ее вниманием, чисто личным…

Соколов. – Вам не приходилось говорить с великой княгиней в период влияния Распутина на ход государственных дел?

Климович. – Приходилось.

Соколов. – Приходилось выслушивать мнение ее?

Климович. – Великая княгиня прямо мне не говорила, точку на i не ставила, но я совершенно определенно чувствовал крайне отрицательное ее, должен сказать скорбное, отношение, к тому явлению, которое называется «распутинщиной». Ведь она очень кроткая.

Соколов. – За вашу деятельность московского градоначальника были там домогательства со стороны союза русского народа по отношению к градоначальнику, вмешивались ли патриотические организации в деятельность градоначальника: представляли ли они свои донесения, требовали ли арестов?

Климович. – Простите, какие организации?

Соколов. – Союз русского народа.

Климович. – Нет. Вскоре, после моего вступления, явилась ко мне депутация с известным Орловым во главе. Поднесла хлеб-соль и этим дело ограничилось. Они рады приветствовать каждого нового градоначальника. Какого-либо ко мне обращения не было. Вот единственно там был какой-то Кедров или Кельцов,[*]

[Закрыть] который приходил несколько раз просить денег.

Соколов. – А таких указаний, что тех или иных лиц надо арестовать, что они являются революционерами, они не делали?

Климович. – Нет. В 1905 и 1906 г.г. это было. Ведь я начальником был в последнее время – с 1915 г.

Соколов. – В 1906 году вы где были? Вы были градоначальником в Москве?

Климович. – В 1906 году, я был начальником охранного отделения, а потом помощником градоначальника.

Соколов. – Меня интересуют ваши сведения за пребывание ваше в должности начальника охранного отделения в 1906-1907 году. Убийство Иоллоса было как раз в этот период?

Климович. – В 1906 году.

Соколов. – Что вы раскрыли по поводу этого убийства, кем оно было учинено?

Климович. – По поводу убийства Иоллоса я ничего не мог раскрыть, он был убит около 15 марта, а с 24 марта я уже не был начальником московского охранного отделения.

Соколов. – Об участии в этом убийстве союза русского народа или других подобных организаций вы ничего не знаете?

Климович. – Я должен сказать, что я об этом ничего не знаю. Я предполагал – и это предположение мое об участии этих правых организаций, – оно явилось пост-фактум в этом деле; я думаю, что это не без них, конечно, обошлось. Но таких реальных данных, которые могли бы служить доказательством их участия, я не имею. Я должен сказать, что в убийстве Иоллоса мне наиболее правдоподобной представляется та версия, в которой это убийство было изложено в газетах в 1907 году Бурцевым. Другой версии у меня нет. Убийство это представляется мне фееричным, уродливым: ведь выходит, что Иоллоса убил революционер по подстрекательству члена союза русского народа Казиницына.[*]

[Закрыть] Говоря откровенно, додуматься до такой комбинации, если бы мне не подсказали, я не мог бы. Об участии союза русского народа в этом убийстве мне стало известно после смерти Казиницына.[*]

[Закрыть] Для меня это был один из толчков, который меня решительно оттолкнул от правых организаций, заставил избегать общения с ними. До этого случая, должен сказать, что представители правых организаций у меня бывали, они на мой взгляд представлялись более ограниченными, чем кто-либо, потому что в мании своего бессмысленного сыска требовали прямо того или другого действия, по их указаниям, и отнимали у меня много сил и времени. Чаще других приходил ко мне Н.Н. Ознобишин.[*]

[Закрыть] Толковал все про династический переворот – это был его конек. Сколько мне нужно было сил, чтобы его убедить в том, что он говорит чепуху. Приходили ко мне люди и говорили, что там-то скрыты бомбы, оружие, это было во время вооруженного восстания: никогда почти сведения эти не подтверждались. С другой стороны, когда я отказывал им в обыске, они страшно обижались. Когда я жаловался на это тяжелое положение градоначальнику, в этот год, он мне дал жизненный практический совет: «А вы не слушайте их, но и не отталкивайте, потому что, должен сказать, правые организации в 1906 году были не те, что в 1908 году, они представляли собою известную идейность, а потом они выродились в чисто коммерческие предприятия».

Соколов. – Когда они были недовольны, что вы им отказываете в том или другом обыске или практических мерах, они не высказывали угроз, что им придется прибегнуть к самосуду, к убийству тех лиц из общественных организаций, которых вы по их донесениям не арестовывали?

Климович. – Этого они мне прямо, категорически не говорили, но чувствовать это можно было. Это объясняется тем, что деятельность правых организаций – это было в феврале 1906 года, когда я в первый раз в жизни попал в Москву, – деятельность этих правых организаций выразилась в организации дружин для борьбы с выступлениями левых партий.

Председатель. – Для борьбы с кем?

Климович. – С выступлениями революционеров в 1905 году. Я этих дружин уже не застал. Они расплылись, когда я приехал. Но меня просил тот же Ознобишин помочь воссозданию этой организации. Я отнесся категорически определенно-отрицательно и сказал: «Если будут какие-нибудь организации, хотя бы с целью поддержания порядка, оказания помощи властям, то я знаю одно, что ружье заряженное, особенно когда находится в руках незрелых, юных, всегда стреляет само и, если они создадут эту организацию, я буду поставлен в необходимость с ними расправляться жестоким образом. Поэтому прошу меня избавить от этого». После этого он был со мною осторожнее.

Соколов. – Возвращаюсь к деятельности Андроникова. Вам известна была связь его с великим князем Александром Михайловичем?

Климович. – Я видел его один раз, по поводу сбора на воздушный флот, я знал, что он большой плут и шантажист. Но, слава богу, судьба меня от него избавила, и я с ним не сталкивался.

Соколов. – В поле вашего наблюдения не было общества возрождения русского флота?

Климович. – Нет, я сталкивался уже после того, как Александр Михайлович принял на себя устройство сбора в пользу воздушного флота.

Соколов. – А о деятельности неких Архипова и Баранова и Соколовского вы ничего не знаете?

Климович. – Нет.

Соколов. – Ваша служебная деятельность началась в городе Вильно?

Климович. – Нет, я был сначала в Житомире в корпусе жандармов. В полку я был в Люблине, потом перешел в Житомир… Потом я был в Вильно в 1904 году начальником охранного отделения и 7 месяцев полициймейстером.

Соколов. – Вы не были знакомы там с Комиссаровым?

Климович. – С Комиссаровым я воспитывался.

Соколов. – Вы не встретились с ним в Вильно в 1904 году?

Климович. – Нет, не встретился.

Соколов. – Ваша служебная деятельность не перекрещивалась с деятельностью Комиссарова?

Климович. – Она совпадала. Он был одно время помощником московского охранного отделения, когда я был заведующим особого отдела департамента полиции.

Соколов. – А в Вильно вы с ним не сталкивались?

Климович. – Нет.

Соколов. – Приблизительно в этих годах Комиссаров был капитаном артиллерии в Вильно?

Климович. – Он был в мортирном полку и приехал спросить меня о правилах поступления в корпус жандармов.

Соколов. – Вам известно, что прежде, чем явиться к вам, он принадлежал к военной революционной организации офицерской? По деятельности начальника охранного отделения, вам не приходилось это установить?

Климович. – Нет.

Председатель. – Мне хочется спросить вас относительно Абросимова. Вы относились положительно к его деятельности, но в вашем рассказе было какое-то «но». Что же вам в деятельности его не нравилось?

Климович. – Я себе позволю обобщить сказанное раньше относительно провокации вообще. Я должен сказать, что я не отрицаю наличность провокации, как несчастный случай, в смысле ошибок тех или других офицеров корпуса жандармов, ставших жертвой этой провокации. Я только скажу, что департамент полиции, это центральное учреждение, всеми силами и я, ваш обвиняемый в данную минуту, всеми силами и фибрами души, сколько было возможно, употребляли все силы, чтобы этого не было. Что касается Абросимова, я обращал внимание начальника охранного отделения, что он излишне резвый в своей деятельности, что он идет на лезвее, вот-вот может сорваться. Начальник мне ответил: «В этом отношении, я ему уже сделал указания и буду его удерживать».

Смиттен. – За время вашей службы, возникало против вас обвинение в неправильных по службе действиях?

Климович. – Нет, никогда.

Смиттен. – В форме расследования начальником или в форме судебных дел, против вас направленных?

Климович. – Может быть, мои действия когда-нибудь и проверялись начальством, но за всю свою служебную деятельность ни одного замечания, выговора или административного взыскания я не получал.

Председатель. – Относительно организации воейковской, вы мельком упомянули, а потом вы отошли от нее…

Климович. – У него своя дворцовая охрана, она содержалась также на средства департамента полиции, входила в бюджет пятимиллионного фонда.

Председатель. – Скажите, пожалуйста, что вы знаете о деятельности Спиридовича?

Климович. – Его деятельность протекала вне моего круга, ибо он принадлежал к дворцовой охране. Лично я не высоко расценивал его. Он был начальником охранного отделения в Казани[*]

[Закрыть] 12 лет тому назад, был там ранен, прострелен и после этого был в департаменте полиции некоторое время. У меня никакого соприкосновения с его работой не было.

Председатель. – Вы его плохо оценивали в каком отношении?

Климович. – Как большого карьериста, стремящегося к созданию чего-либо не для пользы дела, а для личного блага.

Председатель. – Где вы были, когда здесь был процесс о приготовлении к цареубийству, в котором фигурировала фамилия Спиридовича?

Климович. – Я не помню.

Председатель. – Это дело о лейтенанте флота Никитенко и почтовом чиновнике Наумове.

Климович. – Фамилия эта мне известна, но я процесса не помню. Во всяком случае это дело такое крупное, что оно меня коснулось бы, если бы я был здесь, но очевидно меня здесь не было. Когда я был директором департамента полиции, то деятельность петроградского охранного отделения протекала совершенно автономно.