Текст книги "Падение царского режима. Том 1"

Автор книги: Павел Щёголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

Климович. – Да, но они дальше особого отдела не шли.

Председатель. – Когда вы говорили о законспирированных сведениях, то вы не имели в виду низшей стадии законспирирования, как зашифровывания?

Климович. – У директора сведений о сотрудниках никогда не было. Вообще этих сведений директор, по своему положению, не мог иметь. Если я начну брать списки сотрудников и их растеряю, тогда конспирация пропадет. Директор работает 18 часов в сутки. Его рвут все время на части. Так что сведений о сотрудниках у меня, как у директора, безусловно не было. Вот вы говорите «Старый», может быть, это известное лицо, но я по фамилии ни одного назвать не могу за редкими исключениями, случайными, с которыми я имел сношения, как начальник охранного отделения, но только клички мы знали. Ведь директора интересует сущность сведений, а не то, кто их дал.

Председатель. – Я бы просил задать вопросы в этом направлении. Затем мы объявим перерыв.

Соколов. – Вот для меня неясно ваше показание в ваших объяснениях: в чьем ведении были заграничные агенты?

Климович. – Заграничные агенты в специальном ведении заграничной агентуры. Это особое учреждение.

Соколов. – Это отделение находилось при департаменте полиции? Лица, заведующие им, в вашем же помещении?

Климович. – Нет, в Париже.

Соколов. – Вы от этих заграничных агентов не имели непосредственных сведений?

Климович. – Эта агентура была на учреждении охранного отделения любого имперского. Оно должно было давать сведения. Оно имело свой бюджет. Мое личное убеждение сводилось к тому, что это совершенно бесполезное, дорого стоящее и съедающее наш бюджет учреждение. Когда мы коснулись вопроса о бюджете департамента полиции, обнаружилось, что раньше мы платили в Париж франк, тут стали платить рубль; масса чинов была призвана на военную службу, нужно было нанять новых, для того, чтобы выполнить работу тех, которые ушли на службу и содержание которых сохранялось. Парижская агентура съедала наш бюджет, сколько я ее знаю в течение 10 лет. Я бы ее с удовольствием уничтожил и считаю, что департамент полиции страшно выиграл от ее уничтожения.

Соколов. – Вам была известна деятельность этой агентуры? Агенты сотрудники заграничного отдела вам были известны?

Климович. – Сведения они присылали в департамент полиции, но я имен не помню. Я думаю, что там можно их установить, во всяком случае.

Соколов. – Помните вы фамилии отдельных лиц, клички?

Климович. – Я помню, что какой-то «Пьер» или «Шарль» приезжал оттуда и просил известную компенсацию расходов. Может быть ему было выдано что-нибудь. Я не помню.

Соколов. – Когда говорили о Вырубовой и Распутине, вы сказали, что ваши агенты сообщали вам, что Вырубова хочет видеть вас.

Климович. – Это не агент. Это московский знакомый мой Решетников.

Соколов. – Вы сказали, что Решетников передал, что Распутин хочет видеть вас. Но раньше вы указывали, что у вас были агентурные сведения?

Климович. – Я не хотел называть Решетникова. Это единственный мой источник.

Соколов. – Он был у вас – на роли агента?

Климович. – Нет, на роли знакомого. Я не хотел его называть.

Соколов. – Кн. Андроников имел железнодорожный билет, выданный ему до вас, как агент департамента полиции?

Климович. – Он попросил билет, как одолжение, чтобы куда-нибудь съездить.

Соколов. – Он не являлся агентом для министра внутренних дел, таким агентом, чтобы разузнавать об известных настроениях в обществе?

Климович. – Не могу сказать. Может быть, если уметь извлекать корни квадратные из того, что они говорят.[*]

[Закрыть] Не знаю, какие были взгляды у министра внутренних дел, но он случайно годовой билет получил из департамента полиции. Ведь эти господа бывают очень осведомлены и можно извлечь какую-нибудь пользу.

Председатель. – Кто при вас заведывал парижской охраной, заграничной охраной?

Климович. – Красильников.

Председатель. – Вы не знаете о том, что Штюрмер хотел назначить Манасевича?

Климович. – Красильников представлял по существу, на мой взгляд, пустое место.

Председатель. – Сколько они получали денег?

Климович. – Много. Красильников тысяч около 14-ти.

Председатель. – А вообще вся заграничная агентура?

Климович. – Я боюсь сейчас вам соврать, мне неловко, если я ошибусь, ведь это моя специальность. Но она большие деньги стоила. Я думаю около 150.000.

Председатель. – А какая сумма из этих денег была в безотчетном распоряжении заведывающего охраной?

Климович. – В безотчетном распоряжении никакой суммы не было. Мы можем назвать безотчетными суммами только те, которые попадают на секретную агентуру. Я не могу вам сказать.

Председатель. – Так вам известно, что Штюрмер на место Красильникова прочил Манасевича-Мануйлова?

Климович. – Я боюсь сделать категорическое заявление, но я позволяю себе сказать такую вещь, что Красильников плохо разбирался в получаемых им сведениях. Он иногда департамент полиции страшно озадачивал своими донесениями. Видно было, что человек присылает целую кипу сведений, в которых он разбираться не может, которые нас волнуют, и тревожат, и пугают, и мы должны посылать ему запросы, выяснять обстоятельства дела. У меня было желание его сменить, и я думал пригласить на эту должность генерала Коттена, который командует бригадой в настоящее время в действующей армии. Я доложил об этом…

Председатель. – Это бывший начальник московского охранного отделения?

Климович. – Начальник петроградского отделения, ушедший года 3 тому назад в строй.

Председатель. – Он имел какую-то командировку заграницу?

Климович. – Когда его Р… подстрелил в Париже.

Председатель. – Так это был, Коттен?

Климович. – Я его знал, как опытного человека, прекрасно знакомого с революционным движением. Наш идеал такой: чем меньше пишешь, тем приятнее. Ничего нет хуже, как лишний балласт. Штюрмер согласился на это предложение. Он написал письмо военному министру. Министр тоже изъявил охотно согласие. Но когда он явился сюда, то сказал: «Нет, я передумал». Вслед за этим Степанов мне сказал, что предполагается создать в Петрограде какое-то бюро, которое будет заведывать заграничной агентурой, и во главе этого бюро будет сидеть Мануйлов. Как он будет заведывать, неизвестно, не то выедет в Париж, не то будет сидеть в Петрограде. Какая-то непонятная структура. Это я слышал с чужих слов…

Зензинов. – Вы были в это время начальником охранного отделения в Москве?

Климович. – Да, в 1907 году.

Зензинов. – Вам известно было об Азефе и Жученко?

Климович. – Азеф у меня никогда не был, а Жученко была сотрудницей у меня.

Зензинов. – Вы знаете ее положение в партии?

Климович. – Это представляется мне, главным образом, из ее отношений с видными деятелями партии социалистов-революционеров. И, во-вторых, положение ее в партии было в роли конспиратора, т.-е. роли человека, исполнявшего конспиративные поручения, в смысле предоставления ночлега, хранения, передачи тех или иных предметов.

Зензинов. – Вы не знали, что она была членом партийной организации и занимала определенное партийное положение? Вам не известно было, что она была членом областного комитета?

Климович. – Мне известно было, что она даже занимала положение конспиратора одной боевой организации, т.-е. определенного члена партии, приглашенного на роли конспиратора. А то, что она была членом областного комитета, – это мне неизвестно. Мне известно, что до этого еще она занимала какое-то положение в технике, в смысле конспиративного хранителя литературы, это известно; но, чтобы она была в организации… нет. И можно сказать, что Жученко на мой взгляд представлялась исключительно умной и проницательной, весьма корректным человеком, так что собственно, в смысле провокации с ее стороны, я, по правде сказать, если вы мне говорите… (не кончает фразы). В бытность мою начальником охранного отделения, в одном случае, ее положение было действительно очень шаткое, был один инцидент, но, что вы мне говорите, что она была членом областного комитета, это мне неизвестно.

Председатель. – В двух словах скажите, пожалуйста, какой это был щекотливый инцидент?

Климович. – Это было в связи с покушением, т.-е. то, что ей дали на хранение бомбу.

Председатель. – В связи с каким покушением, когда?

Климович. – Это было в 1906 году, покушение на Дубасова в Москве, оно было предупреждено, было ликвидировано и не состоялось.

Председатель. – Это покушение на Тверской?

Климович. – Нет, это покушение было предупреждено, не состоялось. Это было весной 1906 года.

Зензинов. – В бытность вашу директором департамента полиции вам делались доклады о секретных сотрудниках?

Климович. – Нет, меня интересовали, собственно, сведения, доставляемые секретными сотрудниками, не их личность.

Зензинов. – Но вы все-таки некоторых из них или по личным отношениям или по их докладам знали?

Климович. – Личные отношения у меня были с ними только 10 лет тому назад. За это время, я переменил 3 градоначальства, даже 4, потому что в Москве был 2 раза, затем директором департамента и, наконец, сенатором. По правде сказать, у меня то, что было тогда, изгладилось из памяти, наконец, и люди очистились. Они ушли. Я думаю даже, что в Москве нет ни одного сотрудника из тех, которые были при мне, в мое время. Сотрудником можно быть года 2-3, это ведь очень краткосрочно вообще. Я, как директор департамента полиции, имел 4-5 часов на сон в сутки потому, что меня рвали по всем поручениям, и входить в такие мелочи, как личности сотрудников, являлось бы слишком затруднительным. Только случайно мог быть известен мне тот или другой. Вот, как я назвал уже фамилию Абросимова, который стал мне известен потому, что я обратил внимание на его деятельность по провокации в Пензе и Полтаве, т.-е. кажущейся провокации. А фамилий всех сотрудников не помню, это слишком мелкие подробности.

Зензинов. – Вот еще один вопрос. Вы назвали, между прочим, полковника Балашева[*]

[Закрыть]. Вы можете назвать его имя и отчество и какую должность он занимал?

Климович. – Имя и отчество я забыл, а должность – он состоял штаб-офицером для поручений при Министерстве Внутренних Дел.

Смиттен. – Меня интересует судьба переписки относительно 5 миллионов аванса, которые были испрошены Штюрмером. Эту переписку где можно найти?

Климович. – В денежном, собственно говоря, не в денежном, потому что там денег нет, в железном шкафу директора департамента полиции.

Смиттен. – В его личном кабинете?

Климович. – Нет, не в личном, а в его служебном кабинете.

Смиттен. – Вы можете его описать?

Климович. – Если вы войдете из приемной, то направо, очень большой.

Смиттен. – Может быть вы будете добры ответить на следующий вопрос: известна ли вам деятельность вашего предшественника по департаменту полиции, Белецкого, с точки зрения каких-нибудь неправильных действий, допущенных им по службе?

Климович. – Нет, конкретных данных у меня нет. Мне казалось, что у Белецкого была система любезности: оказывать всем любезности, и с этой точки зрения, может быть, часто слишком широко, в ущерб интересам служебным, могли у него все испросить и пособия и прочие выдачи – очень щедры были раздачи на вспомоществование. Но никаких конкретных случаев его злоупотреблений мне не попадалось. В отчетах денежных вы найдете: «Такие-то суммы на известные его превосходительству надобности», а что это такое, я не знаю, может быть дело, может быть злоупотребление.

Смиттен. – А самый эпизод, инсценировка дела Ржевского и Иллиодора. Вы можете указать какие-нибудь обстоятельства, которые бы свидетельствовали о подлогах или обманных действиях Белецкого?

Климович. – Белецкого я не знаю. Дела Иллиодора, Ржевского и Белецкого я коснулся только тогда, когда появилось это знаменитое письмо Белецкого в газетах. Я имел с ним один разговор только по поводу несуразности этого поступка.

Смиттен. – Какие отношения были у Белецкого, в качестве директора департамента, по службе и в особенности, в соприкосновении с теми тайными кружками, влиявшими на прежнюю внутреннюю политику, и каково было положение его в зависимости от этих кружков?

Климович. – Насчет его зависимости – неудивительно, конечно: многие прилагали старания, чтобы с этими кружками жить в ладу и им угодить. Тем более Белецкий, как вообще искательный человек.

Смиттен. – Так факты были?

Климович. – Я видел желание угодить многим, а в детали не входил. Я приехал, вошел в работу сегодняшнего дня и копаться в прошлом не мог.

Смиттен. – Так что вы фактами не располагаете?

Завадский. – Следовательно, вам неизвестен эпизод, когда Белецкий с Мануйловым арестовали известного Петца?

Климович. – Это мне известно только из жалобы, поданной самим Петцом.

Завадский. – Петц вам говорил что-нибудь?

Климович. – Нет, он мне ничего не говорил, но только написал жалобу. Он подал жалобу. Так как усматривались здесь со стороны Мануйлова-Манасевича признаки уголовного преступления, 940 статьей предусмотренного, – ложный донос, то было направлено к прокурору окружного суда; что дальше, я не могу сказать.

Завадский. – Но у вас ведь было производство в департаменте полиции?

Климович. – Собственно расследование по жалобе было. Справка была взята из охранного отделения Петрограда, из которой выяснилось, что действительно, сколько я помню, Петц был арестован по приказанию Белецкого; затем этот Петц был освобожден недели через две. И дело это уже, так сказать, не было предметом моего обследования. А меня, когда я обратился в петроградское охранное отделение, более всего интересовало то, что Петц заявил, что, попав на службу автомобильной роты, будто бы он, по распоряжению охранного отделения и департамента полиции, подвергался преследованию со стороны особого надзора. Я старался выяснить этот вопрос, было ли распоряжение со стороны департамента полиции или охранного отделения, дабы его отменить, если оно до меня было сделано. Но никакого указания, чтобы такое распоряжение это было сделано, я не получал, так что очевидно распоряжение это было симуляцией с чьей-то стороны; чтобы прекратить это, я написал военным властям письмо, что департамент полиции никакого особого стеснения при прохождении военной службы Петцу не делал.

Родичев. – Что вы можете сказать о значении секретаря митрополита Питирима Осипенко, об участии, которое он принимал в разных действиях наружной и внутренней полиции?

Климович. – Я ничего не могу сказать о том, чтобы он принимал какое-нибудь участие в действиях наружной или внутренней полиции. Во всяком случае Осипенко мог принимать участие только в действиях Мануйлова-Манасевича полиции, если можно так выразиться; но в нашей полиции нет.

Председатель. – Что за Мануйлова-Манасевича полиция?

Климович. – Как сказано в письме, которое было послано в Царское Село на имя Вырубовой и напечатано в «Вечернем Времени»; письмо написано машинисткой, под диктовку Мануйлова-Манасевича, появляется Осипенко и распоряжается, чтобы это письмо в Царском Селе было подложено… Это мелкий интриган.

Родичев. – При обысках он присутствовал? Например, в делах Мануйлова-Манасевича выяснилось, что он при обыске присутствовал.

Климович. – Мне кажется, это ошибка; он был у Мануйлова-Манасевича, когда его обыскивали, в гостях, но, в качестве должностного лица, не присутствовал. Это Мануйлов-Манасевич присутствовал на обысках, сам выдавая себя за члена комиссии генерала Батюшина или за уполномоченного председателя Совета Министров. Этому безусловно верить нельзя, и Осипенко никакого отношения не имел.

Родичев. – Какое отношение департамента полиции к военной контр-разведке?

Климович. – Никакого, т.-е. мы оказываем содействие, если нас просят.

Родичев. – А агенты полиции Ратаев и Лебедев – вам известны?

Климович. – Ратаев известен, а Лебедев нет.

Родичев. – Значит, Ратаев был подчинен департаменту полиции?

Климович. – Ратаев когда-то был во главе бюро заграничных агентов.

Родичев. – В 1916 году?

Климович. – В 1916 году. Ратаева, кажется, взяли до моего еще вступления. Ему платили небольшие сравнительно деньги, и он должен был по масонству написать какое-то целое сочинение, но он прислал такую чепуху, что я даже не читал.

Родичев. – Вы знаете, что Ратаев бывал в Швейцарии и действовал в качестве агента русского правительства весной и летом 1916 года?

Климович. – Не знаю. Единственно может быть по масонству что-нибудь.

Родичев. – По какому масонству? Я хотел вас спросить, вы говорите, что вам это совершенно неизвестно, так что посещение Нарышкиной Монтрё вам тоже неизвестно? Вы даже предположения не можете сделать, в какой роли он находился в качестве агента в Швейцарии? Имя его вам тоже неизвестно. А Лебедев?

Климович. – Василий Николаевич,[*]

[Закрыть] может быть, бывший начальник московского сыскного отделения?

Родичев. – Я не знаю, какой. Вопрос, который я задал, находится в связи с разоблачением Милюкова в своей речи, в которой он свидетельствует, что Ратаев и Лебедев были агентами русского правительства в Швейцарии и постоянно появлялись в салоне Нарышкиной, той г-жи Нарышкиной, покровительством которой в свое время пользовался Штюрмер. Кроме того, мне известно, что военный министр заявил в официальной бумаге, что Ратаев и Лебедев были агентами.

Климович. – Ратаев был пенсионером департамента полиции, это значит, что он выслужил пенсию и жил на покое. Последнее время, до моего еще вступления в департамент полиции, он жаловался на дороговизну жизни, вызванную войной, просил дать ему приватный заработок и, кажется, предложил свои услуги, сколько мне помнится, я говорю, что это меня мало интересовало, потому что это было еще до меня, и я никаких распоряжений по сему не делал, – кажется, по масонству доставлять известные сведения департаменту полиции.

Председатель. – По чьей же инициативе департамент полиции заинтересовался масонством?

Климович. – Не могу сказать; это было еще до меня. Я помню, что при мне посылалось кажется 150, может быть 200 добавочных по старому распоряжению. Он представил какую-то тетрадь, которую заведующий отделом принес, и говорит «Ваше превосходительство, не стоит читать, не ломайте голову: совершенно ничего интересного нет, чепуха». Я сказал: «Чепуха» и не стал читать. Может быть, там и было что-нибудь, но мне неизвестно.

Родичев. – Милюков называл эти два имени в своей речи, а потом я видел письмо военного министра Шуваева к Родзянко, в котором военный министр называл эти два имени, как агентов.

Климович. – Может быть они по военной разведке работали, может быть по шпионажу. Я с этим вопросом незнаком, эта область меня не касалась. Очень может быть…

Родичев. – Теперь по вопросу о провокации. Я хотел вам сказать следующее. Вы упоминали имя Степановой-Дезобри. Вам, вероятно, известна та речь, с которой Степанова обратилась к рабочим Путиловского завода, указывая на то, что война есть дело богачей, в интересах которых она ведется, и что рабочие в этом не заинтересованы, что они, напротив, должны стремиться к миру?

Климович. – Мне эта речь неизвестна; независимо совершенно от того, была ли эта речь, я ни одного из домогательств Дезобри, обращенного ко мне, не удовлетворил, ибо я считал нужным беречь каждую казенную копейку, в которой у меня был дефицит, а не выбрасывать ее совершенно бесплодно. Я считал ее деятельность совершенно бесполезной. Мне речь ее была неизвестна. Тогда бы я считал ее деятельность вредной.

Родичев. – Из дела особого совещания по обороне выяснилось, что на Путиловском заводе действовали, в качестве проповедников против войны и в качестве провокаторов, чины охранного отделения. Вам об этом известно что-нибудь?

Климович. – Нет. Но позвольте мне представить маленькое предположение, которое, может быть, прольет маленький свет, – я не ручаюсь за него: это только предположение. Я думаю, что такое обвинение к чинам охранного отделения не может абсолютно относиться, что чины охранного отделения готовы принять на себя всю вину, которая есть на охранном отделении, но зачем же… (не договаривает). Тут было при контр-разведке отделение под литерой «А», какие-то организации, я не знаю, что это было, они должны были настроение дать рабочим, но, словом, рабочая информационная организация, маленькая, состоящая приблизительно из 100 человек. Я знаю об этом деле, потому что начальник охранного отделения докладывал мне и просил нашего протеста против такого действия контр-разведочного отделения, если не ошибаюсь, – капитана Смирнова[*]

[Закрыть]. Их два, один полковник Якубович[*]

[Закрыть], а другой Смирнов[*]

[Закрыть] при главном управлении генерального штаба. Может быть, я ошибаюсь в фамилиях, я боюсь соврать, но я знаю, что он добывал какие-то информации о настроении рабочей среды. Вот эти именно, никем не руководимые, около ста агентов собирались в какой-то сборной комнате и все сообща получали какие-то инструкции. Потом генерал Глобачев говорил, что замечается какое-то нежелательное влияние этих господ на рабочую среду, может быть, незлостное, но нежелательное; они желают получить популярность и стать демагогами. И то, что вы изволили сказать, относится, может быть, к деятельности этой организации, потому что самая структура политического сыска, которая была в деятельности охранного отделения, исключает возможность обвинения в таких действиях сотрудников и агентов: те занимаются конспирацией, а не прямо…

Председатель. – Скажите, соответствующее дело есть в охранном отделении в связи с докладом Глобачева о деятельности этой организации?

Климович. – Я помню, что был доклад либо товарищу министра, либо министру. Я помню, что Александр Васильевич Степанов заинтересовался деятельностью этой организации; но я ушел раньше, чем успели что-нибудь сделать…

Председатель. – По вашим сведениям, кто контр-разведкой под литерой «А» заведывал?

Климович. – Кажется, Смирнов[*]

[Закрыть]. Я не видел никого. В литере «А» их было двое: Якубович[*]

[Закрыть] и Смирнов[*]

[Закрыть].

Председатель. – А вы думаете, что бывший товарищ министра Степанов знает об этом?

Климович. – Он позже меня оставался, думаю, что знает.

Родичев. – Теперь я прошу вас ответить на вопрос о Штюрмере. Вам известно или неизвестно о записке, которую представил Штюрмер в Ставку, записки, касающейся Земского Союза и обвиняющей его в том, что Земский Союз не занимается своим специальным делом, а организует революцию?

Климович. – Не знаю… Если дело касается той записки, которая была составлена при департаменте полиции из сведений о Союзе, то такая записка действительно была составлена по поступающим сведениям; это не было измышлением департамента полиции, а это была сводка поступающих в департамент полиции сведений о политической деятельности Земского Союза. Вы разумеете в Ставку его величества? Мне неизвестно, чтобы записку представили в Ставку, потому что для его величества, конечно, оно бы потребовало более детальной разработки, а департаментом полиции такого всеподданнейшего доклада не разрабатывалось; помимо департамента полиции, может быть, где-нибудь в другом месте…

Родичев. – Вам что-нибудь известно об обстоятельствах, при которых совершалось перемещение Штюрмера с места министра внутренних дел на пост министра иностранных дел?

Климович. – Нет, неизвестно…

Председатель. – Объявляю небольшой перерыв.

После перерыва.

Председатель. – Позвольте вас спросить – во время событий, повергших за собою падение старого строя, вы были в Петрограде?

Климович. – Да, я был в Петрограде.

Председатель. – Вы были сенатором действующим или нет?

Климович. – Действующим, по I департаменту.

Председатель. – Вы принимали участие в текущей работе департамента?

Климович. – Точно так.

Председатель. – Что вам известно по вашей прежней деятельности о мерах того, что называется охраной Петрограда и что, во время этих событий, проявилось в форме выставления против народа сотен пулеметов?

Климович. – По поводу этого мне ничего неизвестно, ибо я оставил департамент полиции за полгода до этих событий. После оставления мною департамента полиции переменился министр, новая форма была управления петроградского военного округа, новый градоначальник в Петрограде, и какие распоряжения делались в последние полгода, мне совершенно неизвестно. Что касается прежних распоряжений в бытность мою директором департамента полиции, то я должен сказать, что когда я был московским градоначальником, то там, на случай всевозможных волнений, был разработан план мобилизации полиции, мобилизации войск. Разработать план без указаний каких-либо его деталей было поручено министрам и петроградскому градоначальнику, тогда еще князю Оболенскому.

Председатель. – Со стороны какого министра?

Климович. – Штюрмера.

Председатель. – В должности министра внутренних дел?

Климович. – Да.

Председатель. – К какому времени это относится?

Климович. – Это относится к апрелю 1916 года.

Председатель. – Распоряжение это было к кому направлено?

Климович. – К градоначальнику. Был он запрошен, есть ли у него разработанный план, и указана желательность разработать такой план по департаменту полиции, план охраны Петрограда. Должен сказать, что в бытность мою директором департамента полиции, Петроград находился в распоряжении военных властей, министру подчинен не был в деле охраны порядка, и потому, в данном случае, ограничились только напоминанием необходимости подумать. Как же исполнено будет это, в то время, этот вопрос в задачу департамента полиции, в мою бытность там, не входил. Я не знаю, что было впоследствии. Что же касается пулеметных частей, передачи полиции пулеметов, это, по правде сказать, для меня явилось сюрпризом.

Председатель. – Пулеметы в руках полиции были для вас новостью?

Климович. – Совершенной новостью. И затем по тому, как происходили события, насколько я один день наблюдал, будучи еще на свободе до вечера 27 февраля, я должен сказать, чего я здесь не видел из того, что предполагалось в Москве на случай охраны. Там предполагалось занять проходы, предполагалось в идею поставить полиции – не передавать отнюдь своих прав военным властям при усмирении беспорядков и, что полиция, если беспорядки будут (это была моя идея, которую я для Москвы высказал и которую я сохранил по сей день), полиция сама должна прекратить беспорядки, а войскам передавать власть спорадически в том лишь случае, если она не может известный эпизод ликвидировать собственными силами немедленно, вслед же затем опять устранять войско, после ликвидирования эпизода, и опять распоряжаться этим делом полиции. Тут же я видел совершенно обратное. В первый же день, как я слышал, власть была передана командующему войсками безгранично, и какие бы то ни было административные меры были устранены. Я категорически заявляю, если в этом отношении возбуждались какие-нибудь вопросы, то я не давал никаких указаний, так как не считал себя в праве давать указания командующему военным округом, который мог сказать мне: «Вы вмешиваетесь не в свои дела». В бытность мою директором департамента, были запрошены петроградский и прочие градоначальники и предложено было им обратить внимание и выработать, на случай волнений, план для поддержания общественного спокойствия и порядка. Но детализации этого плана и даже ответов, в частности от петроградского градоначальника, не последовало, насколько я помню.

Председатель. – Не последовало со стороны Оболенского?

Климович. – Ни от кого. Может быть, если ответы и последовали, то ограничивались следующим: «принято к сведению, план вырабатывается». А какой план – не знаю.

Председатель. – По какому делопроизводству могла пройти эта бумага?

Климович. – По шестому.

Председатель. – Вы не привлекались ни в каком качестве к Хабаловскому совещанию, которое было перед этими событиями?

Климович. – Нет. Вообще со времени своего ухода из департамента полиции я уже не имел никакого к ним отношения. Должен сказать, что Протопопов, ожидая своего назначения, предложил мне опять остаться в департаменте полиции, но я категорически отказался.

Председатель. – А за это время вы не были в сношениях с генералом Курловым?

Климович. – С ним были те сношения, о которых я имел уже случай вам рассказать.

Председатель. – А после того нет? А по делам департамента полиции?

Климович. – Никаких.

Председатель. – Скажите, пожалуйста, генерал, с каких пор полиция стала обучаться пулеметному делу?

Климович. – Мне неизвестно.

Председатель. – Вы можете утверждать, что в бытность вашу директором департамента полиции полиция не обучалась пулеметному делу?

Климович. – Могу сказать, что, по крайней мере, со стороны департамента полиции в этом отношении никаких распоряжений издаваемо полиции не было. Мне кажется, что вообще гражданская власть не могла бы внушить полиции такую мысль, во-первых, по той простой причине, что гражданская власть пулеметами не располагает, я лично считаю пулеметы в полиции проявлением исключительного подчинения военным властям учреждений полиции – в некоторых областях, в виду обстоятельств военного времени… Я говорю опять…

Председатель. – Это ваше предположение. Но вам неизвестно, гражданская ли власть или власть военная выдвинула идею орудия борьбы с внешним врагом передать в руки полиции?

Климович. – Я категорически могу только утверждать одно, что при моей бытности директором департамента полиции слово «пулемет» произнесено не было. Я лично, если бы я был директором департамента в последнее время, категорически протестовал бы против этого, потому что, по моему мнению, слова «полиция» и «пулемет» несовместимы. В моем предположении, полиция имеет право обратиться к войскам для восстановления порядка, а войска обязаны по закону исполнять ее требования; но указывать войскам способ исполнения этого требования и водворения порядка, холодным ли оружием, пулеметом или артиллерией, – это не входит в компетенцию гражданских властей, и в этой области моих распоряжений никогда не давалось.

Председатель. – По этому вопросу у г.г. членов комиссии нет вопросов?

Соколов. – Когда, в бытность вашу московским градоначальником, разрабатывался у вас план борьбы с городским движением, то привлекались к обсуждению этого плана военные лица, так что этот план вырабатывался совместно градоначальством со штабом округа?

Климович. – Этот план вырабатывался таким образом. Полиция имела два предложения…

Председатель. – К какому времени это относится?

Климович. – Это в бытность мою московским градоначальником. План был такой. Полиция, в случае беспорядков, сводилась в команды полицейских чинов, потому что разумелось, что во время беспорядков, врозь, единично, полицейский на посту, в сущности, держаться не может, так как его собьют. Или, по второму плану, – полиция сводилась на первый пост, соединялась для безопасности, а следующие посты совершенно снимались.