Текст книги "Потапыч"
Автор книги: Павел Беляев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
3
Почти до самого ужина мы старались пореже показываться из палаты. Особенно я. Даже на полдник не пошли. Поначалу я боялся высовываться даже на минуту, поэтому средство от диареи выпрашивать у постовухи пришлось пацанам.
Несколько раз заходил Хали-Гали. Он рассказывал последние новости из подслушанного им. Новый полицейский продолжал своё расследование. Кажется, он успел поговорить уже со всеми на этаже. Даже каким‐то образом втёрся в доверие к медсестре с первого поста, которая изначально была настроена к нему, скажем прямо, так себе. Теперь же они мило беседовали по ту сторону коридора.
Конечно, в те минуты, когда полицейский не докапывался с вопросами до кого‐нибудь из ребят.
– К-огда я ух… одил, он с-спрашивал о чём-т‐то Р-Риту.
Мы переглянулись. Это было очень плохо: Рита видел, как Сэм растоптал шприц со снотворным. И Рита как раз точил на меня зуб из-за Сони. И даже если у него не хватило ума сложить два и два, чтобы сообразить, что случилось с предыдущим полицейским, то как минимум он мог рассказать нынешнему менту этот забавный факт обо мне. А тот бы уже точно обо всём догадался.
А то, может, Рита уже давно всё рассказал, и поэтому этот опричник так на меня насел.
Вот же блин, а!
Не сговариваясь, мы втроём высыпали в коридор, чтобы хоть как‐то держать ситуацию под контролем, и уже никого не пугало столкнуться с дяденькой в форме – главное, чтобы Рита нас не слил.
Хали-Гали потащился следом.
Эрнест стоял и по своему обыкновению гнул грудь колесом. При этом лопатки он заводил так, что они, пожалуй, едва не цеплялись друг за друга. Должно быть, он себе казался ужасно крутым, накачанным и плечистым. Оно бы, может, так и было, если бы Рита ушёл от всех далеко в плане мускулатуры, но на самом деле нет.
Увидев нас, он что‐то коротко бросил полицейскому, а потом, кивнув ему, быстро направился к нам. Когда подошёл, то обратился сразу ко мне, а пацанов как будто там вообще для него не было.
– Я тут с полицаем побазарил, – гаденько усмехнулся Рита прямо мне в лицо. – Он думает, что его кореша траванули. А я тут так чёт, знаешь, мозгами пораскинул да и вспомнил ту пырялку, которую Сёма растоптал… Это ведь ты её уронил, да, Димка?
– А чё это – «пырялка»? – встрял Глюкер.
Миха тут же ткнул его локтем в бок и пояснил:
– Ну, шприц, блин!
– Типа, одну растоптали, но у тебя же ещё другая могла быть? – между тем продолжал Рита. – Да ты не боись, пацаны своих не закладывают. Если, конечно, реально свои.
Тут встрял Миха:
– Слышь, а пацаны у толчка своим крюка свешивают? Особенно, когда этому «своему» явно фигово?
Рита подчёркнуто медленно перевёл взгляд на него.
– А ты не лезь, это чисто между нами. Мы раз на раз побазарили, как нормальные пацаны. Да, Дим? Между нами всё ровно?
– Ровно, – глухо отозвался я.
– Ну, вот видишь? – бросил он Мишке и пошёл вперёд, ощутимо толкнув меня плечом.
– Козёл, – процедил Миха.
Я стоял, стиснув зубы, и не мог поднять глаз от пола. Ощущение было такое, будто в душу не просто наплевали, а сделали кое-что похуже. Да ещё в довесок и измазали меня в этом кое-чем сверху до низу.
Только предельным усилием я подавил тогда желание разреветься прямо на месте.
Как раз к тому времени до нас дошёл Хали-Гали. Он тонкими скрюченными руками принялся разворачивать нас в обратную сторону.
– Ух-ходим. П-полиц… цей… М-мент на на-нас с-смотрит.
Он был прав. Я, Миха и Глюкер двинули обратно в палату. Когда я поворачивался, то заметил, что в дверях столовой стоят Соня и Софа и тоже смотрят на нас. Неужели они всё видели?
Я вдруг ощутил, как запылало лицо. Хуже дня и придумать было сложно.
Тогда я ещё не знал, что проблемы только начинаются.
4
На ужине к нам подсели девчонки, заставив как следует потесниться. Изначально за столом нас было трое – я, Миха и Глюкер. Одно место пустовало, и туда уселась Соня. Софа и Кира бесцеремонно растолкали нас с Глюкером и кое‐как тоже уместились.
Хали-Гали в это время сидел со своими однопалатниками и о чём‐то с ними говорил. По идее, он должен был выяснить, что Рита успел сообщить менту.
Собственно, девчонки подсели к нам не зря: Софа, как и обещала, таки разузнала о судьбе отравленного полицейского. Слава богу, всё было более или менее хорошо. Человека откачали, вроде даже чем‐то прокапали, и как будто теперь его жизнь не подвергалась угрозе. Про здоровье пока ничего не было ясно, поэтому его положили в одиночку в интенсивной терапии, чтобы понаблюдать.
Я с облегчением выдохнул и откинулся на спинку стула. В тот момент я каждой своей клеточкой ощутил, что значит «гора свалилась с плеч».
Сегодня на ужин давали манную кашу. С комочками и обязательной лужицей масла посередине тарелки. Как её там варили, фиг его знает, но как бы ты ни мешал, как ни размазывал ложкой по тарелке, масло скатывалось с манки, как с гуся вода.
После Софиных новостей даже такая каша показалась мне самым вкусным в жизни.
– А ты не сильно выдыхай, – с набитым ртом проговорила Кира. – Что мужик остался жив – это, конечно, хорошо. Но у него там показатели, говорят, как у девяностолетнего деда. Аритмия, ещё что‐то… В общем, мрак.
– Кто говорит? – бледнея, спросил Глюкер.
Кира пожала плечами и взглядом указала на Софу. Та отправила в рот очередную ложку манки и скривилась от отвращения. Только после этого она ответила:
– Ребята из интенсивной терапии. Вы не представляете, какие они сплетники! Всё про всех знают. Даже про половину нашего отделения.
Ну, хотя бы полицейский был жив.
5
Когда мы возвращались из столовой, мент, который на данный момент дежурил у тринадцатой палаты, разумеется, окликнул меня:
– Эй, Шелепов! Подойди сюда!
Откуда‐то уже выяснил мою фамилию… Хотя ясно откуда – у постовухи спросил.
Я сделал вид, что не слышу, и как шёл себе, так и шёл до самого того момента, пока ко мне не подбежала Катя из седьмой палаты и не передала, что меня зовут. Как будто я сам этого не знал.
В общем‐то отделаться от Кати не составляло такого уж труда, но проблема была в том, что девушка задержала меня на время, достаточное, чтобы меня успела заметить Стрекоза, а вот от этой отвязаться было куда сложнее. Медсестра догнала меня и чуть не за руку увела к мужику с погонами.
– Дима, – сказала она, поправляя очки, – ты ничего не хочешь нам рассказать?
Мент буравил меня пристальным взглядом, как будто я уже находился на допросе у него в отделе, а не всё ещё в детской больнице, где по-прежнему запрещалось допрашивать несовершеннолетних в отсутствие их законных представителей. Короче, ближайших родителей.
– Нет. Вы о чём? – я напустил на себя вид полнейшего непонимания и хлопал ресницами с самым невинным видом, на который только был способен.
Тут к нам подошли пацаны – спасибо им, что не бросили! – и принялись отираться практически вплотную к нам. Стрекоза прикрикнула на них, чтобы расходились по палатам, и парни отошли ещё на пару шагов.
В общем‐то, вели они себя тихо, и взрослые снова переключились на меня.
Мент состроил грустную мину и печально покивал будто бы сам себе.
– Вот ведь молодёжь пошла, – полицейский возвёл очи горе, а потом посмотрел на медсестру, – мы такими не были.
Я прикинул: на вид ему было года сорок три – сорок шесть. То есть родился он году примерно в семьдесят седьмом. И когда ему было, как и мне, случились девяностые: развал Союза, подростковые банды, разборки, новые русские, рэкет – походу они в нашем возрасте действительно были другими…
А мент продолжал:
– Мы уважали старшее поколение, а этот смотрите, как врёт. Я бы сам ему поверил.
– Вас видели, Дима, – прервала его Стрекоза. – Сестра из другого отделения. Она должна была проследить тут за вами, пока нас не было.
– Как она могла нас тут видеть, если когда мент… Полицейскому стало плохо, её тут не было?
– Она видела, как вы с Нурмагомедовой пробрались в тринадцатую палату. Что вы там делали?
Блин! Я так боялся, что нас заложит Рита, что совершенно забыл о том, что мы с Соней сами давно уже спалились! Причём до ужаса глупо.
– Мы увидели, что палату никто не охраняет, и решили воспользоваться этим, чтобы познакомиться с новенькой.
– Да? Если бы с тобой был кто‐то другой, я бы, может, и поверила. Но эта выдра больше всех голосила на всё отделение, чтобы эту новенькую убрали из их палаты.
Кажется, наша легенда не была такой уж хорошей, и теперь я мог лично наблюдать, как она разваливается на куски со скоростью карточного домика.
– Хали-Гали, а ты чего тут трёшься? – рявкнула Стрекоза. – Давай уже марш в свою палату!
Хали-Гали вздохнул, бросил на меня сочувственный взгляд и поплёлся в сторону десятой.
– Вы тоже шуруйте отсюда!
– Мы никуда не пойдём, – веско обронил Миха. – До отбоя ещё далеко, и мы ничего не делаем. Просто стоим. Заодно побудем на всякий случай свидетелями.
– Свидетелями чего? – всё сильнее закипала постовуха.
Миха набычился, но проговорил вполне твёрдо:
– Как сотрудник правоохранительных органов допрашивает несовершеннолетнего без присутствия его законных представителей. А работница больницы ему в этом помогает, хотя должна бы призвать к порядку и отстаивать наши права.
Стрекоза побагровела и уже была готова разразиться криком, но мент её опередил. Он расплылся в хищной улыбке и процедил:
– Хотите, значит, по закону, ребятки? Ну, что ж… Дело ваше… Свободен!
Он махнул рукой, и я чуть не бегом бросился в свою палату. Пацаны поспешили следом.
Ворвавшись внутрь, я упал на кровать и обнял подушку. Меня трясло от страха, а в животе урчало. Теперь я понял, что если мы переживём эту ночь, то утром нас будет ждать именно то, о чём мент предупреждал меня в туалете: он подбросит мне чего‐нибудь не того и запустит суровый маховик закона.
Судя по лицам пацанов, думали они о том же.
6
– Ты с дуба рухнул! – вопил Глюкер, стоя у Мишки на пути.
– Уйди, – мрачно проговорил тот.
После долгого разговора и сотни предложений, что делать, разной степени бредовости, Миха в один момент как‐то подобрался, поджал губы и встал. Мы почуяли неладное. Хали-Гали, который явился сразу, как только в нашей палате зажегся свет, хотел что‐то сказать, но от волнения так и не смог ничего толком выговорить.
– Пойду и скажу, что это я мента отравил.
Вот тогда‐то Глюкер и завопил, а потом бросился вперёд, чтобы собой перегородить выход из палаты.
– А чего? – хмыкнул Миха. – Что они мне сделают? Мне ещё нет четырнадцати. Штраф впаяют? Чёрт с ним, как‐нибудь выплатим. Четырнадцать стукнет – пойду листовки в костюме динозавра раздавать. Заработаю. На учёт поставят? Так я и так уже там состою. Так что пофиг. Да и в конце концов, пацаны, ведь правда не известно, что теперь с мужиком будет. Я и правда виноват.
– Так же, как и мы, – отозвался я.
Пацаны опустили голову. Не знаю, как парни жили до этого, но ощущение было такое, будто они только сейчас осознали, что чуть не убили человека. И что, возможно, оставили его инвалидом на всю жизнь.
Глюкер стиснул зубы. Хали-Гали зашмыгал носом. У меня тоже на глаза навернулись слёзы.
– Кажется, нам всем пора сдаваться, – сказал я. В тот момент я больше всего на свете хотел, чтобы меня стали отговаривать. Чтобы старый добрый Миха подошёл и сказал: «Нет, старик. Мы просто боялись и пытались защититься. Мы не виноваты».
Но мы были виноваты.
Мы гнали от себя эти тяжёлые мысли, не хотели замечать тот груз ответственности, который сами взвалили на себя. Мы притворялись хорошими ребятами, которые защищаются от безусловного зла. Но на самом деле никакие мы не хорошие. Мы запросто перешагнули через незнакомого человека только потому, что испугались. Мы не просто не знали или не думали о том, как подействует лекарство Глюкера вместе с кофе на полицейского – нам было просто плевать.
Главное, чтобы перестало быть страшно.
– Может и так, – сказал Миха. – Но, если повяжут нас всех, мы, наверно, выживем. А вот остальные – точно нет. Девчонки – Софа, Кира, Соня. Нас увезут куда‐нибудь в холодное помещение с решётками, а они останутся здесь. Одни. Без связи с внешним миром. Без доверия и помощи взрослых. Вспомните: тех, кто живёт в стенах, с каждым разом становится всё больше. Рано или поздно они вырвутся сюда. Ты, – он указал на меня, – прочитал тонну книг и хотя бы отдалённо имеешь представление, что надо делать со всякими потусторонними сущностями. Этот, – на этот раз Мишка ткнул пальцем в сторону Хали-Гали, – наш гениальный стратег. Если бы не этот злой гений, мы ничего бы не смогли провернуть. Так и сидели бы сейчас в ожидание непонятно чего.
– И с п-палиц-эйским н-ни-и ч… Ч-его бы не с-с…
– Да, – кивнул Миха, не дослушав его. Всем и так было ясно, что тот хотел сказать. – Но это не отменяет того, что ты – голова, Хали-Гали. И если кто‐то здесь и может придумать, как всё решить, то это вы двое. Поэтому вы нужны здесь – на свободе. Вы нужны всем этим людям, которые даже не знают, что происходит. Девчонкам. В конце концов, тому самому полицейскому, которого без вас запросто могут сожрать те, что прячутся под кроватью. Да, мы чуть не убили его, но у вас ещё есть возможность всё исправить. – Мишка обвёл нас взглядом и грустно улыбнулся сквозь слёзы. – Мы все тут отличная команда, ребята. Но сейчас я должен спасти вас, чтобы дать вам возможность спасти всех остальных.
– Ну, как бы есть ещё я, – напомнил Глюкер.
В его сторону одновременно повернулись три головы.
– Т-ты? – Хали-Гали удивлённо поднял брови.
– Да ты же помрёшь ещё до того, как дойдёшь до полицейского, – ляпнул я.
– Не, чувак, – усмехнулся Миха, – извини, но ты уже не раз доказал, что в таких делах на тебя надежды мало. Ты классный парень, Марк, правда классный. Но не орёл.
Глюкер от обиды весь покраснел и таки расплакался. То есть какое‐то время он, конечно, сдерживался, но потом всё‐таки не смог. Глюкер и правда выглядел сейчас совсем не геройски: весь красный, потный, взъерошенный. Под носом периодически взбухал пузырь от сопли.
Хотя мы тогда все смотрелись примерно одинаково.
Мишка ещё раз обвёл нас взглядом.
– Вот видите? Так что остаюсь только я.
Мы простояли ещё некоторое время, придавленные грузом Михиных аргументов. В том, что он шёл отдуваться за всех нас один, было что‐то очень неправильное. Да всё. Но возразить нам было нечего.
Выход нашёл, как и всегда, Хали-Гали.
Он медленно, с трудом встал и доковылял до Мишки. Торжественно водрузив ему на плечо сухую скрюченную ладонь, измождённый больной мальчик посмотрел на нас таким взглядом, что мы с Глюкером как‐то неосознанно подобрались. Так бы смотрел великий полководец, стоя перед строем, чтобы в самый бедственный момент вдохновить людей на подвиг, способный переломить ход сражения. И когда ХалиГали заговорил, как бы сильно он ни заикался при этом, мы слушали его затаив дыхание.
– М-Миша п-п-прав. Так п-п-правда над-а. Но! К-к-когда всё зак-ончится, к-ког-да мы раз… разб-б-бе-рёмся с-с-са всем. Нам п-придётся раз-зобраться, ин… ин… наче мы с-свихнёмся. А п-отом мы п-пойдём и тоже в… в-сё рас-скажем. М-Миша не д-должен один от-тве-чать за т-т‐то, что сделали м-мы все.
Это было справедливо. И даже Глюкер, который изначально был против всей этой затеи, согласился с Хали-Гали. Он медленно отошёл от двери и замер рядом с ней.
– Мы пойдём с тобой, – сказал я. – Чтобы… Ну, ты понял.
– Я понял, – кивнул Мишка. – Но нет, пацаны. Если вы пойдёте со мной, я не смогу. Я боюсь, что посмотрю на вас и… Ну, в общем, вы поняли. Бывайте.
Он в последний раз хлопнул меня по плечу и вышел.
Мы, оставшиеся, переглянулись.
Складывалось ощущение нереальности происходящего. Это была какая‐то ерунда, так не должно быть. Мы, ну, по крайней мере я точно, отказывались принимать ситуацию как данность. Мы понимали, что Мишка сейчас приносит невероятную жертву. Но, честно говоря, где‐то в самой глубине души, в тех её закоулках, куда и сам не всякий раз заглядываешь, у меня поселилось облегчение. Мишка ушёл – это плохо, но вместе с тем это значило, что завтра за мной не придёт наряд в поисках чего‐нибудь запрещённого, что они, конечно же, найдут. Это значило, что тот стрёмный полицейский отвяжется от меня. Можно было выдохнуть.
Правда, не выдыхалось.
Через несколько минут я обнаружил, что мы втроём всё так же стоим перед дверью, как три болвана. Подойдя к своей кровати, я сел на край и упёрся локтями в колени. Пацаны тоже разошлись.
Хали-Гали забился в угол на Мишкиной койке. Глюкер сидел на столе и болтал ногами с таким видом, будто находился в трансе.
Открылась дверь, и в палату кто‐то вошёл. Он остановился на пороге и молча стоял там.
Поднимать взгляд, чтобы посмотреть, кто это, не было ни сил, ни желания. Поэтому я ещё какое‐то время продолжал таращиться в пустоту.
Вошедший тоже явно не торопился обращать на себя внимание. Он молча топтался на пороге в ожидании неизвестно чего.
Меня пихнули в плечо.
Я удивлённо посмотрел на Глюкера, который уже снова стоял рядом со мной. Толстый мотнул головой в сторону двери, и я таки перевёл взгляд туда.
На пороге торчал Миха. Его волосы стояли дыбом.
Я вздохнул с облегчением и обнял друга. Потом к нам присоединился Глюкер, а чуть позже и Хали-Гали.
Мы отошли от Мишки и сели в ряд на мою койку.
– Рад, что ты передумал, – выдохнул я.
– Я не передумал, – сказал Миха таким тоном, будто сам был от этого в глубоком шоке. – Просто они спят.
– Кто? – не понял я.
– Все.
– К-то все? – проговорил Глюкер с видом человека, который на самом деле не желает знать ответ.
В этот момент от пинка распахнулась дверь, и в палату влетел красный и до ужаса довольный Сэм.
– Все взрослые на этаже уснули, отбой отменяется!
И вылетел вон – предупреждать других.
Мы переглянулись и бросились следом.
Кажется, Натурал уже успел рассказать почти всем, а может, они сами узнали, но в коридоре творилось чёрт те что.
Самые младшие носились как угорелые, пускали самолётики и плевались жёваной бумагой из разобранных ручек.
Те ребята, которые постарше, сосредоточенно что‐то жевали и в пижамах да ночнушках курсировали из палаты в палату.
У соседей справа раздавался тихий, – пока ещё тихий – сдавленный смех, шепотки и глухие шлепки. В общем, всё говорило том, что там резались в карты.
В дальнем конце коридора на первом посту Рита в компании ещё двух таких же оболтусов сосредоточенно сворачивали туалетную бумагу маленькими воронками, а потом осторожно пропихивали в уши полицейскому. Тот громко храпел, опустив подбородок на грудь, и ни на что не реагировал.
В себя меня привела лампа дневного света над головой. Она вдруг издала жуткий треск и принялась мигать. Мы вчетвером – я, Миха, Глюкер и ХалиГали – как по команде посмотрели наверх.
– Ух, ё, – сказал толстый.
– Верно подмечено, – согласился Миха.
Рядом с нами, положив голову на руки, а те, в свою очередь, на стол, спала Стрекоза. Она явно не собиралась ложиться, о чём говорили её очки, которые сползли куда‐то набок вместо того, чтобы мирно лежать где‐нибудь в футляре. Или хотя бы на самой столешнице.
Миха странно посмотрел на нас, а потом подошёл к медсестре и потыкал её пальцем в плечо. Молчок. Она даже ухом не повела от того, что её кто‐то пытается разбудить. Тогда Мишка потряс её за плечи – тот же эффект.
Рядом возник Глюкер. Он осторожно, как будто мы не пытались её разбудить, выудил из-под лица правую руку постовой, приподнял её, а затем отпустил. Рука тут же шмякнулась о потёртое оргстекло, под которым лежали всякие записки и врачебные бумажки.
– Во дела, да? – спросил какой‐то неизвестный пацан, которого мы тут впервые видели. Наверное, новенький. – Как мёртвая… Класс!
Мы с пацанами посмотрели друг на друга и поняли:
началось.
8
Нашествие
1
Когда мы забежали обратно в палату, моё сердце колотилось так сильно, что я начал бояться, как бы его не разорвало. Слышал, так и называется – разрыв сердца.
Наверное, неприятная вещь.
– Нам кранты! – выпалил Глюкер и полез к себе под кровать. – Всё, как рассказывала та девчонка. Сначала её сестра уснула беспробудным сном, а потом появилась стрёмная крыса! Нам точно хана!
– И ты думаешь, там они тебя не достанут? – саркастически спросил Мишка.
Он стоял, сложив руки на груди, перед самым порогом и глядел на койку, под которой уже практически полностью скрылся наш толстяк. В общем-то, если забыть про бледность и волосы дыбом, выглядел Миха более или менее нормально.
Чего нельзя было сказать обо мне. Начнём с того, что в очередной раз скрутило живот, и я был вынужден лечь, согнувшись практически пополам. Меня трясло не то от страха, не то от боли, не то от всего вместе.
В изголовье стоял Хали-Гали и в тот момент напоминал только что вылупившегося птенца. Волосы на макушке торчали в разные стороны. Голова на тонкой шее вертелась из стороны в сторону с просто дикими глазами.
– Нет, – пробурчал Глюкер, вылезая наружу, – мне не пять лет, чтобы прятаться от монстров под кроватью. Тем более что если верить новенькой, то там с ними встретиться ещё проще.
Пацан выбрался на свет и уселся с вытянутыми ногами. В руках он держал чёрный тубус.
– Что это? – спросил Миха и сел рядом со мной. – На звёзды решил перед смертью полюбоваться? – похоже, он принял эту штуку за футляр от телескопа.
– Ещё час-два, и тебе будет уже не до смеха, – сказал Глюкер. Потом он обвёл нас взглядом и нахмурился. – Вы заигрались, пацаны. Вы так увлеклись разработкой своих хитроумных планов, что совсем забыли о самом главном.
– О чём? – спросил я.
Миха состроил страшные глаза и выпалил:
– Мы все умрём!
И покатился от хохота. Раньше я не замечал, чтобы он так смеялся. Как псих.
– П-пада-ажди. Д-дай ему с-с… ска-зать.
– А он прав. Всё так и есть: нам правда кранты. Не обижайся, Дим, крестики на окнах и кружочки на полу – это круто. Но по всей больнице мы их не нарисуем. Поэтому я подумал, что было бы здорово, если бы мы смогли держать средства защиты при себе, – с этими словами Глюкер принялся откручивать крышку тубуса.
Резко открылась дверь. Мы с Михой подскочили и развернулись к ней. Я зачем-то вытянул перед собой подушку, как щит. Хали-Гали со всей доступной ему скоростью пригнулся за спинкой кровати. Глюкер выронил тубус и закрыл лицо руками.
В палату ввалились девчонки. Всей компанией.
– Нам звездец! – рявкнула Соня на ходу и упала на мою кровать.
Софа и Кира принялись нервно кружить между койками, не в силах успокоиться. Одна твердила, что всё пропало. Другая вспоминала молитвы.
Короче, всё говорило о том, что девчонки тоже поняли, что происходит.
– Тьфу на вас! – фыркнул Глюкер. – На фига так пугать? Так же до инфаркта довести можно.
– До разрыва сердца, – поддакнул я и понял, что мне очень срочно нужно в туалет. Но, судя по всему, назревал важный разговор и отлучаться никак было нельзя.
Да и страшно – это же опять остаться там одному.
Соня закатила глаза.
– Наши мальчики самые смелые, – фыркнула Софа.
– Да уж какие есть, – проворчал Глюкер. – Но вообще-то хорошо, что вы зашли. Не придётся повторять одно и то же по десять раз.
Он наконец разобрался с крышкой и, бросив её на пол, запустил в футляр руку.
– В общем, когда вчера меня приходили навещать друзья, я попросил их кое-чего сегодня притаранить.
И перед нами на пол полетело: спички, настоящий мел, пять остро заточенных палок – видимо, осиновых – семь палок поменьше, железные бигуди, прищепки, нитки пластиковые линейки и четыре коробка бомбочек «Корсар» на сто штук каждая.
Миха, когда увидел этот арсенал, даже присвистнул.
– Глюкер, старый ты контрабандист, как ты всё это в больницу протащил?!
– Дык вам спасибо. Если бы вы на себя мента с постовухой не отвлекли, фиг бы я, наверно, чё пронёс. Поэтому я и не остановился, когда он вас прессовать начал.
Мы с Михой невольно переглянулись – ага, именно поэтому он не остановился. Мы, конечно же, поверили.
– Времени у нас мало, – продолжал вещать Глюкер. – Поэтому предлагаю разделиться. Надеюсь, все знают, как делать пугачи?
Никто не знал.
– Вы чё, прикалываетесь? – удивился толстый. – Ладно, фиг с вами, будем учиться…
Мы уселись на пол кругом и взялись за дело. Глюкер оказался учителем от бога и руководил нами так, будто всю жизнь только тем и занимался, что кого-то учил. А вот адепты для его тайных знаний из нас вышли так себе. Всё получалось так плохо, что, пожалуй, нам всем пора было уже пришивать рукава к штанам.
И ведь казалось бы, чего трудного – примотать нитками железную трубку к палке? А ведь поди ж ты: то вся конструкция выйдет настолько хлипкой, что ходуном ходит, то, пока приматываешь, и пальцы прикрутить умудряешься.
Короче, через какое-то время педагогический талант Глюкера стал давать слабину, и толстый кипятился всё сильнее, пока не обозвал нас всех рукожопыми (как будто мы сами не знали) и не отобрал всё назад.
В это время открылась дверь, и в проёме показалась голова Сэма.
– А чё это вы тут…
– Пугачи делаем, – отрезал Глюкер.
– А… Круто! А можно…
– Нельзя.
– А чё?
– Ничё!
– А хотите…
– Отвянь со своими дурацкими фокусами!
Дверь захлопнулась, а мы вдруг остро осознали, что нашего пухлого товарища сейчас лучше не злить.
И как раз в этот момент на потолке снова что-то хрустнуло.
Мы все как по команде остановились и посмотрели наверх.
– Ёлы-палы, – заключил Глюкер. – Ускоряемся! Пока я делаю пугачи, вы двое точите самострелы! В смысле вытачиваете, а не жрёте! – Он имел в виду, конечно же, меня и Миху. Вряд ли Глюкер рассчитывал, что со своей координацией Хали-Гали нам здесь чем-нибудь поможет. – Берите прищепки и разбирайте их на фиг! Ага, а теперь сложите их вместе тыльной стороной друг к другу. Окей. И вот тут надфилем надо проточить отверстие. Будет, типа, дуло.
– Чем проточить? – нахмурился Миха.
Честно говоря, я тоже не понял.
Толстый возвёл очи горе и бросил перед нами мешочек. Ударившись об пол, узелок звякнул.
– Не тупите!
Мы с Мишкой переглянулись и вытряхнули содержимое. Там оказался набор инструментов, больше всего напоминавших напильники, только очень маленькие.
Вооружившись ими, мы начали елозить меж двумя частями прищепки.
– Дырку какой величины делать? – спросил мой друг.
– Дырка у тебя в носе, а это отверстие. Точите так, чтобы спичка прошла.
Остальным тоже нашлось по занятию.
Хали-Гали сидел и разламывал линейки на мелкие кусочки. Когда его пальцы не могли справиться с этим, наш заводила упирал конец линейки в пол и переламывал так.
Соня с Софой сидели и сосредоточенно об острый край счищали со спичек серу в железные бигуди, которые Глюкер приладил к палкам. Кира стояла у приоткрытой двери и следила за тем, что творилось в коридоре.
Прям декоративно-прикладной кружок, ага.
Вдруг над головой замигали лампы, и в этот же самый момент как по команде ожили твари из стен. Их были целые полчища. Топот раздавался отовсюду: от него дрожал пол и качались люстры, в окне звенели стёкла, а наши кровати от этой вибрации постепенно начали съезжать со своих мест.
– Какого фига? – медленно проговорил Миха. – Сейчас же не полнолуние!
Снаружи постучали.
Мы вздрогнули и посмотрели друг на друга. На окно глядеть было страшно.
В какой-то момент всё замерло, и минуту мы сидели в полной тишине. А потом в стене что-то завозилось, зашуршало, заскреблось. Звук медленно продвигался от окна к двери.
Мы неосознанно поворачивали головы вслед за ним.
Едва-едва не добравшись до раковины, шорох остановился и принялся скрестись, как будто кто-то пытался проковырять дырку.
Мы заворожённо смотрели в ту сторону. Я вроде даже что-то там видел, но никак не мог разглядеть, что. Вдобавок ко всему люстры над нашими головами затрещали, как при коротком замыкании, и погасли.
Палата погрузилась в полумрак. От кромешной тьмы нас защищал луч фонаря через дорогу. Тот самый, в свете которого мы периодически резались в карты по ночам.
Все сидели затаив дыхание и как один таращились в одну точку.
Я понял, куда мы все смотрим. Не разглядел, вовсе нет, скорее вспомнил, что там, почти около раковины, находилось то самое место, где я отколупал штукатурку, чтобы использовать её как мел.
И мои волосы встали дыбом.
Я уже хотел предупредить ребят, но не успел. Раздался тихий щелчок, и из того самого места, из повреждённой штукатурки, показался острый чёрный коготь, который рос из тонкого пальца с паучьими суставами, – прямо как у твари, что пряталась под кроватью из рассказа Вики.
Мы заорали и, толкаясь, вывалились из палаты.
В коридоре царило оживлённое веселье. Ребята дурели от свободы и безнаказанности. Лишившись неусыпного надзора постовух, они превратились в олицетворение поговорки: «Кот из дома, мыши в пляс». А тут ещё, как по заказу, выключили свет – шикардос! Покров тьмы сулил самые разнообразные приключения: кому подножку поставить, кого тайно, а значит безнаказанно, облить водой, ударить полотенцем, стянуть тапок или чего похлеще. Откуда-то раздавались чавкающие звуки – походу, кто-то пользовался моментом и целовался.
Народ совсем не задумывался, что тут что-то не так, все просто радовались неожиданной вседозволенности. Им даже в голову не приходило, что, будь в больнице всё хорошо, никто из взрослых бы не заснул беспробудным сном. А даже если бы так и случилось, то на шум давно бы сбежались постовухи из других отделений, а то и сам дежурный врач.
Но никого из персонала по-прежнему не было.
Короче, всем было просто не до того, чтобы обращать внимание на нас, с каким бы диким ором мы ни высыпали в коридор. А попав туда, мы слегка растерялись от царившей суматохи.
– Чёрт возьми! – запыхавшись, выпалил Глюкер, когда немного пришёл в себя. Он был едва виден в неверном свете уличного освещения из торцевого окна на этаже. В одной руке Глюкер сжимал недоделанный пугач, а в другой моток ниток. – Вот же чёрт! Что это было?
– Любители ждать под кроватью, неужели не ясно? – вспылил Миха. Он стоял ближе всех к окну, а следовательно, его было лучше всех видно. Выбегая из палаты, Мишка успел захватить кол и теперь в этом полумраке слегка походил на пещерного человека с копьём. – Наши все вышли?
– Я вышел, – отозвался Глюкер.
– И я, – сказал я.
Девчонки тоже каждая назвалась. Соню и Софу практически нельзя было разглядеть в темноте, угадывались лишь смутные очертания. По ним я примерно предположил, что, выбегая из палаты, девчонки успели прихватить с собой только спички и бигуди, в которые счищали серу. Эти бигуди сейчас держали в опущенной руке, и весь накопленный заряд впустую высыпался на пол. Кира оказалась умнее всех – она прихватила с собой бомбочки.
– А Хали-Гали? – выпалил Мишка.
Он не отозвался.
Блин!
Мы настороженно прислушались, но в коридоре стоял такой галдёж, что мимо запросто пронеслись бы несколько сотен диких мустангов, оставшись при этом совершенно незамеченными.
