Текст книги "Потапыч"
Автор книги: Павел Беляев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
3
В общем‐то, тот день показался нам всем очень длинным. К вечеру все уже потеряли счёт должностным лицам, с которыми приходилось разговаривать и по сотому кругу объяснять одно и то же, как будто они все сговорились подловить нас на несоответствии. Короче, на вранье.
Все устали настолько, что ещё до ужина никому ничего не хотелось. И когда я говорю «все», то имею в виду именно всех, кто в тот день находился в больнице, включая всякие компетентные органы. Даже собак, которых приводили кинологи для поиска всяких запрещённых вещей.
Конечно, ничего такого у нас не нашлось, потому что дураков не было.
Собственно, я про то, что часам к шести-семи вечера мы выдохлись и лежали трупами на своих кроватях, которые, к слову, так и не успели поставить на место, и теперь они торчали на середине палаты, как бревно в глазу.
Нам ничего не хотелось, и было лень даже моргать лишний раз.
– Хос-спадя, – протянул Глюкер, – неужели этот дурдом закончился?
– Походу, – буркнул Миха.
– А кто‐то говорил, что обращаться ко взрослым – плохая идея, – я не мог упустить случая, чтобы подколоть парней.
Ну, а чего молчать, если я прав?
Глюкер издал какой‐то донельзя странный звук. Мишка попытался спорить:
– А что нам было делать?
– Ну, а чего мы добились? – парировал я. – В итоге мы напросились на то, что нам вообще уже никто не поверит, даже если нас тут правда будут убивать.
– Это говорит пацан, который первый начал звонить мамочке и кричать, что его тут убивают, – поддел меня Миха, и тут он, конечно, был прав.
Я ощутил, как начинают гореть щёки.
Скрипнула дверь, и в палату протиснулся Хали-Гали. Выглядел он так себе, хотя, в общем‐то, мы все там были не первой свежести.
Он удивлённо посмотрел на расположение наших кроватей и уселся на ближайшую, то есть на мою. При этом наш Шерлок казался таким загадочным, что мы все подобрались.
– З-здорово, п… п-ацаны.
Мы тоже поздоровались с ним. К этому моменту я уже рассказал парням обо всём, что успел подслушать в очереди на энцефалограмму. Поэтому беспардонный Миха первым делом спросил:
– А чё ты нас не предупредил, что допросы начались?
– А к‐как? – развёл руками парень. – У м-меня т-трубы с прош-лой н-едели нет, а пос-с‐товухи зорко с-следили, чтобы мы п-по палатам не ш… ш-арились. Ч-что мне надо б-было делать? М… м-морз-янкой в стену с-стуча-ать?
– Не знаю, – тем не менее не сдавался Мишка, – записку под дверь подбросить, например. Или на завтраке к нам подсесть, у нас же как раз четвёртое место свободно.
– Я так и х-хотел, но С-Сэм п-первым…
– Понятно, – буркнул Миха.
На минуту повисла пауза, которую, впрочем, очень быстро нарушил Глюкер своим возмущённым возгласом:
– А ты чё пришёл‐то?
– П-па делу.
Но прежде, чем он успел заговорить, снова открылась дверь, и из-за неё показалась косматая голова Сэма.
– Пацаны, хотите фокус покажу?
– Отвали, Натурал! – тут же зарычал на него Глюкер.
– Закрой дверь, щас же! – рявкнул Миха, и Сэм испуганно исчез.
Мне стало как‐то жалко его.
– Да ладно, чё вы на него набросились‐то? Сэм пацан нормальный, чё он вам сделал?
– Да забодал со своими фокусами! – кипятился толстый.
– А я тут от него новое слово узнал, – поделился Миха, – «микромагия». Эт, типа, когда он с картами нас дурит или кубик-рубик за секунду собирает.
– Ого, ты это видел? – удивился я.
– Фокусы его?
– Да нет! Как он кубик так быстро собирает.
– Не, – мой друг помотал головой. – Кира видела, прям отвечала.
– С-собирал, – подтвердил Хали-Гали. – П-пока ему Рита его не с… с-ломал.
– Вот козёл, – нахмурился Мишка.
– Ты что‐то хотел рассказать, – напомнил Глюкер.
Наш местный Шерлок набрал в грудь побольше воздуха и заговорил. Начал именно с того, на чём закончил я перед тем, как он вошёл: после сегодняшней ночи мы потеряли возможность попросить взрослых о помощи. Запаниковав, мы выставили себя придурками и потеряли всякое доверие.
– Во-во, я так и сказал, – поддакнул ему я.
А сыщик продолжал.
Он привёл примеры того, как всё начиналось, и предположил, к чему оно всё движется. А походило на то, что если изначально тех, кто был в стенах, сидело там немного и они могли пугать нас редкими появлениями, то теперь этих тварей становится всё больше и больше. А если вспомнить, что ночью паниковали не только мы и даже не только наш этаж, то получается, что они заполонили уже всё.
Но самое главное, по мнению Хали-Гали, что скоро их станет так много, что они уже не смогут поместиться в стенах и вырвутся к нам.
Взрослые их не слышат. И тут мы с Глюкером вспомнили, как эти твари носились, пока допрашивали Миху, а никто из комиссии даже не насторожился. Поэтому велика вероятность, что, если, а вернее, когда эти бестии прорвутся к нам, врачи их не заметят.
И раз уж всё это началось с появления странной новенькой, то, если мы хотим дожить до выписки, надо с ней поговорить.
После этого заявления Глюкер покатился от хохота.
– Ш-што? – надулся Хали-Гали.
– И как мы с ней поговорим, гений? Морзянкой в стену постучим?
Хали-Гали напустил загадочный вид, который мне сразу не понравился. А когда он ответил толстому, то даже я – человек, который всегда относился к этому парню серьёзнее, чем все остальные, – подумал, что он рухнул с дуба.
– Мы в-войдём в й… её п-палату.
Минуту длилась немая сцена.
– Что, простите? – сказал Миха. Он прислонил ладонь к уху и сел поближе. – Прости, пожалуйста, мне послышалось, ты только что предлагал войти в её палату.
Хали-Гали сидел довольный произведённым эффектом.
– Д-да!
Мы переглянулись. Хали-Гали начал излагать свой план.
А заключался он ни больше ни меньше в том, чтобы подмешать полицейскому в кофе снотворного, а когда тот уснёт, проникнуть в тринадцатую палату. Ещё, конечно, надо было отвлечь постовых, но это уже дело десятое. В конце концов всегда можно было снова устроить беготню по коридорам с криками о крысах. Тем более что твари из стен что‐то давно не показывались, а значит, скоро должны были появиться.
Это объяснение затянулось надолго, но не столько от заикания нашего сыщика, сколько из-за постоянных подколок Михи и Глюкера. И их можно понять, потому как ничего безумнее я в жизни не слышал.
Наше веселье прервала Сова. Она ворвалась в палату и угрозами разогнать всех по своим местам заставила нас утихнуть. А ещё – и это было самое страшное – она забрала у нас телефоны, пообещав вернуть только при выписке. Мы попытались сопротивляться, но Сова была самой грозной из наших постовух, поэтому ничего у нас не вышло и пришлось отдать. Нам только позволили отправить родителям эсэмэску, что мобильники забирают, а все вопросы к лечащему врачу.
Когда за медсестрой закрылась дверь, мы ещё несколько минут молча смотрели ей вслед. Потом ещё не менее двадцати обсуждали, что это произвол и так нельзя. Ну, то есть совсем нельзя!
Потом как‐то ни шатко ни валко вернулись к обсуждению плана Хали-Гали, и вроде стало чуть веселее.
– Боже мой, Хали-Гали, ты что, фильмов голливудских пересмотрел? – прикалывался Глюкер. – Ты когда успел всю эту дребедень придумать?
– Т-только те, к… кто пред-пр-принимает абс-сурд-ные п… поп-пытки, д-добиваются невозмож-жного.
– Красиво сказал, – оценил Миха.
– Это Эйнштейн, – брякнул я.
– А, ну, этот вроде тоже умный мужик был, – согласился Миха и задумчиво почесал затылок.
– А вот вам ещё к-расивая ф-фраза: «Они с-сильнее всех, п-патаму ш-што их никто не в-воспр-ринимает в… всерьёз!» Эт‐то про д-детей.
– Да мы поняли, – хмыкнул Глюкер. – Но Соня была права: мы не какой‐нибудь спецназ или там шпионы. Мы не в кино. Чтобы провернуть всё, что задумал этот умник, должно быть всё чётко, а для этого надо иметь подготовку.
– Или хотя бы опыт всяких афер, – поддержал я.
– Или хотя бы опыт всяких афер, – согласился Глюкер.
– Или вопиющую наглость, – снова брякнул я.
– Или вопиющую наглость, – снова поддакнул Глюкер.
– Как у него, – я ткнул пальцем в сторону Михи.
– Как у него, – автоматически повторил Глюкер. – Стоп, что?
Мишка расхохотался от того, как ловко я подловил толстого.
– Ай, идите вы все в баню! – надулся тот и полез в тумбочку заедать стресс.
– Смех смехом, – задумчиво проговорил я, – а делать это надо быстро. Завтра новенькую выписывают.
Все посмотрели на меня, и тут я понял, что забыл упомянуть об этом, когда рассказывал о разговорах в очереди.
– Ну, и пвеквафно! – с набитым ртом пробубнил Глюкер. Потом прожевал и добавил: – Тогда тем более не понимаю, зачем так заморачиваться? Завтра её выпишут, и проблема решится сама собой.
– Глюкер, а ты уверен, что переживёшь сегодняшнюю ночь? – вкрадчиво поинтересовался Мишка, исключительно чтобы как следует напугать нашего и без того не слишком храброго товарища. – С каждым разом твари всё наглее…
– И уверен ли ты, что с её исчезновением всё закончится? – уже на полном серьёзе спросил я. – Слишком много непонятного, пацаны. И теперь уже совершенно ясно, что с этим нам придётся разбираться самостоятельно, взрослые не подотрут нам сопли. – Я обвёл присутствующих взглядом. В тот момент я казался себе таким серьёзным, что дальше некуда. – Последняя связь с внешним миром окончательно утеряна. Мы здесь одни. И если уж на то пошло, то надо хотя бы понять, с чем придётся иметь дело. Поэтому я согласен с Хали-Гали, стоит переговорить с этой девчонкой. И желательно сегодня.
– И д-до отб-б-боя.
– Почему? – не понял Глюкер.
– Потому что в пустом коридоре при полной тишине тебе будет труднее пробраться туда под самым носом у двух постовых и полицейского, дубина! – пояснил Миха, очень гордый оттого, что сам до этого додумался. – Надо менту не снотворного, а слабительного подсыпать! Если он вырубится, это будет слишком палевно. А вот если с толчка не слезет, то меньше надо шавуху по утрам трескать!
Глюкер не то усмехнулся, не то хрюкнул. Хали-Гали покрутил пальцем у виска.
– Чё? – не понял Миха.
Мне пришлось объяснить.
– Мы в больнице, дубина! – в тон ему ответил я. – Пару раз сбегает, а потом у медсестёр каким‐нибудь «Лоперамидом» разживётся и будет себе дальше сидеть спокойненько.
– Да и пусть себе сидит, нам и раза хватит! – настаивал Мишка.
– Ага, а если в это время постовухи на месте будут? Что вероятнее всего. Вряд ли он просто уйдёт, оставив свой пост. Скорее всего, попросит кого‐нибудь приглядеть за палатой пару минут. Сову, например.
– Тогда я не знаю, – надулся Миха.
– А я знаю, – сказал я. – Мы поступим так.
После того как я озвучил свой план, который в основе своей брал то же, что и у Хали-Гали, но по своей сути имел ряд серьёзных изменений.
– М-мне нравится! – одобрил наш умник. – Т-теперь н-нада р-рас… рас-сказать д-евчонкам.
– Что? – вскипел Мишка. – А им зачем?
– Ш-штобы не об-бижать, – охотно пояснил ХалиГали. – Они и так д-дуются, а ес-сли узнают, ш-што мы п-ровернули это без них…
– Ну, и пусть дуются, нам‐то что? – не унимался Мишка, и Глюкер был с ним согласен.
– Они нам всё дело испортят, – поддакивал толстый.
Хали-Гали посмотрел на меня в поисках помощи. Пришлось поддержать парня, и Соня при этом была совсем ни при чём.
– Он прав.
Все с удивлением уставились на меня.
– И ты туда же? Да они же ведут себя, как дети! – в негодовании возопил Мишка.
– Да, но ты не берёшь во внимание один важный факт, – авторитетно заявил я.
– Да? И какой же?
– Новенькая – тоже девчонка. И если с нами пойдёт кто‐то из четвёртой палаты, то, возможно, им, девчонкам, будет проще довериться, чем нам.
– Делайте что хотите, – Глюкер развёл руками, – я в этом дурдоме не участвую. Вы, ребята, рехнулись. Конкретно так чердаком поехали. Точно вам говорю.
4
– Сегодня? – воскликнула Соня. – Да вы с дуба рухнули все втроём! Постовухи и так злые, как черти, вы ещё нарваться решили? Мало вам вчерашнего?
Я, Миха и Хали-Гали стояли у раковины в четвёртой палате. Мы не стали тратить время на поиски удобного места, как в прошлый раз, и выложили всё девчонкам прямо перед переселенками из тринадцатой. Но те не удивились. Кажется, после прошедшей ночи Соня, Софа и Кира посвятили их в ситуацию.
– А что нам делать? – кипятился я. – Новенькую завтра выписывают, у нас осталось только сегодня!
– До обеда её никто не выпишет. Выписки выдаются с двенадцати до четырёх. Ну, допустим, ввиду исключительной важности нашего дела её могут выпнуть быстрее, но всяко не раньше одиннадцати!
– Да почему? – не понимал я.
– Да потому! Потому что лечащие врачи приходят к десяти и сразу начинают с обхода. А за выписки садятся только после него. Но даже если они как придут, сразу выпишут её, у нас всё равно остаётся ещё как минимум два часа после подъёма, чтобы со всем разобраться. Два часа – это вот так, Дима! – Соня покрутила указательным пальцем над головой, имея в виду, конечно, что времени выше крыши.
– В-вобще‐то я с… с ней с-согласен.
Мы с Михой с удивлением уставились на Хали-Гали.
– Д-нём нам п-проще будет ус-строить н-неразббериху и р… р-разж-житься с-снотворным. А ещё, к-ка-а-жется, н-нам ф-фсё‐таки н-нужен Г… Глюкер.
– Он откажется, – махнул рукой Миха.
– П-пусть пап-пробует.
Мишка удручённо покрутил головой, всем своим видом демонстрируя своё отношение к затее подбить Глюкера хоть на что‐то. Потом он вдруг поднял голову и спросил:
– Девки, а у вас тоже телефоны отобрали?
Их угрюмое молчание было красноречивее любых слов.
5
Глюкер орал десять минут, чтобы мы не втягивали его в свои шпионские игры. Он не хотел ничего слышать от слова «совсем». И всякие доводы разума вроде «если мы не разберёмся, то, скорее всего, твари из стен разберутся с нами» ничуть его не трогали.
И тогда Миха применил запрещённый приём:
– Если ты нам не поможешь, то мы переведёмся в другую палату. У Хали-Гали вон Олег выписался, койка свободна. А Диман потом по тихой грусти ночью к нам переберётся. Как‐нибудь вместе перекантуемся, спать, походу, опять никому не светит. А ты тут один куковать будешь.
– Да? А я тоже к вам приду.
– А мы постовой нажалуемся. И будем гонять её каждый раз, как ты к нам намылишься.
– Тогда и Диму выгонят, – упорствовал толстый.
– Я в третью уйду, там тоже один выписался, – брякнул я.
На самом деле я не слышал, чтобы оттуда кто‐то уходил, но понадеялся, что Глюкер не может знать этого наверняка, – мы не общались с пацанами из третьей палаты.
Прокатило бы это или нет, так и осталось загадкой, поскольку вмешался Хали-Гали.
– Нет, – решительно отмёл он наш с Михой шантаж. – Никто н-никого не ос-тавит в… в один-оч-честве! Мы с-своих не б-б… бросаем!
Он прошёл через всю палату и сел напротив Глюкера. Посмотрел толстому прямо в глаза.
– Марк, – сказал Хали-Гали, – п-пожалуйста, п-пойми: м-мы тут все в…
– В жопе! – радостно воскликнул Миха.
– …В одной л-лодке. Мы все з-за одно. Никто н-не б-бросит тебя, М-Марк. Но и т-ты н-не б-росай нас.
И, как ни странно, это подействовало. Минуту Глюкер тупо глядел на нашего умника, а потом вдруг кивнул и выдавил:
– Ладно. Что мне надо сделать?
Мишка с Хали-Гали принялись пересказывать план. Когда с этим было покончено, все вчетвером сходили до чайника с водой, хотя пить хотел только Миха. Потом так же толпой вернулись обратно в палату.
Время уже близилось к отбою, и мы с потаённым страхом ждали ночи. Старались это не обсуждать, но каждый временами с тревогой посматривал за окно. Мы больше не возвращались к теме диверсии завтрашнего дня – зачем обсуждать всё одно да потому? Мы играли в дурака и пьяницу и травили анекдоты. Конечно, в такой обстановке никто из нас ни за что бы не вспомнил ни одного, и здесь на помощь приходил сборник сканвордов, который мы нашли под матрасом в первую неделю своего пребывания в больнице. Там целых три страницы были посвящены всяким смешным небылицам. Мы делились какими‐то личными историями из своей вольной жизни за пределами детской. Но при этом каждый из нас взглядом настороженно обшаривал палату, ожидая, что вот-вот раздастся первый «щёлк».
Раньше мы любили темноту и, бывало, не включали свет в палате до последнего. Теперь же первым делом мы зажигали его, а потом было всё остальное. Мы хлопали ладонью по выключателю, едва переступив порог, и тушили свет уже практически будучи в коридоре, если кому‐то нужно было выйти. Мы не оставались в палате одни и отныне ходили только вместе. И чем ближе подбиралась ночь, тем реже мы разлучались хоть на минуту, провожая друг друга даже до туалета.
Когда мы выходили в коридор, то видели то же самое нервное ожидание и у других. Теперь все пациенты знали о тех, кто живёт в стенах, и напряжённо ждали их появления. Все давно поняли, что когда это случится вновь, то взрослые ничего не поймут и, соответственно, не помогут. А то и сделают только хуже, заперев всех по палатам и оставив на произвол потусторонних существ. Когда мы стояли в очереди за ежедневной таблеткой, то между нами висело нечто неосязаемое и вместе с тем гнетущее.
Постовухи пристально следили за каждым, постоянно ожидая новых неприятностей. Они не знали, будет ли это снова приступ массовой истерии или какой‐то единичный случай, и на всякий пожарный готовились к самому худшему. Мы видели, как медсестра с первого поста зашла в тринадцатую палату с каким‐то шприцом. Все решили, что там было снотворное. Уверен, что нечто подобное постовухи приготовили и для нас.
На всякий случай.
Полицейский судорожно поглощал один стакан кофе за другим, не то от нервов, не то чтобы не сомкнуть глаз сегодня ночью, благо тремя этажами ниже, в поликлинике, стоял автомат.
Разговоры протекали какие‐то вялые, если не сказать искусственные. Они начинались ни с чего и могли оборваться прямо на середине. Люди просто замолкали, несколько минут смотрели в пустоту, а затем расходились. Но только затем, чтобы собраться через минуту другой компанией и повторить то же самое.
Наконец прогремел отбой, и мы разошлись по палатам. Медсёстры устроились на своих постах, как разбойники в засаде, чтобы пристально наблюдать за всем происходящим. Полицейский приготовил себе сразу два стакана кофе.
Мы лежали притихшие, натянув одеяла до подбородков. После того как к нам заглянула постовая, кровати пришлось расставить обратно по своим местам. Что тоже нисколько не добавляло присутствия духа.
– Давайте попросимся у Совы, чтобы спать со светом? – предложил Глюкер.
– Ага, так тебе и разрешили! – фыркнул Миха. – Тебя тут убивать будут, но постовухи даже не почешутся, лишь бы всё оставалось тихо.
Глюкер всхлипнул.
– Неужели мы совсем беззащитны против этих тварей?
– Нет, – услышал я свой голос.
Через мгновение я уже шуршал пакетами в своей тумбочке, пытаясь разглядеть там хоть что‐то в тусклом свете уличного фонаря.
– Что ты ищешь? – спросил Миха.
– Хз, – буркнул я, не отрываясь от своего занятия. – Что‐нибудь такое… Ну, типа ножа или ножниц.
– У тебя с собой нож? – тут же заинтересовался Глюкер. – Это же класс! Почему ты раньше о нём не говорил? Нам теперь есть чем отбиваться!
– Нет у меня ножа. Я сказал, что ищу что‐то типа. Понимаешь? Что‐то типа ножа и нож – это две разные вещи. Сам не знаю, что ищу.
– А, – разочарованно протянул толстый.
– А зачем тебе? – спросил Мишка.
– Мы будем защищаться, пацаны.
Однопалатники недоумённо переглянулись, а я всё рылся. Наконец у дальней стенки нижней полки нашлась старая шариковая ручка. Не ножницы, конечно, но хоть что‐то.
Схватив её, как спасательный круг, я забрался на кровать и принялся осторожно простукивать колпачком стену над выкрашенными старыми плинтусами.
Штукатурка в нашей палате держалась, как назло, крепко.
Я проверил всё, до чего смог дотянуться со своей койки, – каждый сантиметр – и через тумбочку перебрался к Мишке. У него штукатурка тоже была наложена просто великолепно. Маляры, которые делали тут ремонт, могли по праву гордиться своим трудом.
Трудом, который теперь нам, возможно, будет стоить жизней.
Когда я взобрался на стол и принялся простукивать стену над окном, раздался первый за эту ночь «щёлк». От страха я ощутил вдруг слабость в ногах и оттого чуть присел. Глюкер натянул одеяло на голову, оставив себе небольшую щёлочку, чтобы следить за происходящим. Миха забрался с ногами на койку и, уперевшись плечом в деревянную спинку, принялся вертеть головой туда-сюда, чтобы не упустить из виду чего‐нибудь важного.
Темнота вокруг нас словно сгустилась и стала плотной, как кисель. Ещё немного, и её можно будет есть ложками.
Я ощутил, как по шее стекает пот. Он прокатился вдоль позвоночника под майку, и это было очень противно. Я попытался сглотнуть, но во рту пересохло, и горло только больно спазматически дёрнулось.
– Отодвигайте кровати от стен! – скомандовал я.
– Сова нас убьёт! – запротестовал Глюкер. Кажется, при этом у него от страха стучали зубы.
– Немного, сантиметров на десять. До утра она этого точно не заметит. Ну же!
Пацаны медленно и с опаской выбрались из своих ненадёжных укрытий и ступили на холодный линолеум. За кровать они взяли вдвоём и тихонько приподняли её, чтобы не создавать шума.
– Мою тоже, – процедил сквозь зубы я, сосредоточенно перебираясь на пустующую кровать. – Есть!
Над ничьей койкой почти около раковины я нашёл то, что так долго искал – небольшое вздутие штукатурки. Дальше, стараясь быть как можно аккуратнее, я пробил ручкой дыру почти у самого стыка между местом, где отделка плотно прилегала к стене, там она от времени и сырости набухла едва заметным пузырём. Потом я отломил небольшой кусок побелки с острыми краями и продемонстрировал пацанам свой трофей.
– Ты собираешься заты́кать этим тварей из стен насмерть? – предположил Миха. – Может, всё‐таки лучше ручкой?
Я объяснил:
– Помимо известняка, в состав побелки входит ещё мел. Мы попробуем использовать этот кусок штукатурки вместо него.
Увидев, что пацаны смотрят на меня в таком ужасе, будто перед ними конченный псих, я решил, что нужно разжевать понятнее.
– У Гоголя в «Вие» Хома Брут рисует вокруг себя круг, и упыри с вурдалаками не могут до него добраться. Такая же фигня ещё в нескольких книгах. Мы используем штукатурку как мел и тоже заключим свои кровати в круг. Хз, что там за твари, но, может, и для них сгодится?
Пацаны удивлённо переглянулись, а потом тоже бросились отколупывать известь. Через несколько минут вокруг наших кроватей нарисовались неровные, пузатые, больше эллипсы, чем круги.
Мы стояли, положив руки на пояс, и втроём мрачно смотрели на свои художества.
– Диман, а эти круги точно прокатят? – озвучил Глюкер общие опасения.
– Откуда я знаю? Но, наверное, лучше перестраховаться.
– Как? – спросил Миха, не сводя взгляда с кругов.
Над головой хрустнуло.
Мы вздрогнули и инстинктивно стали спиной к спине. Толстый зажал себе рот, чтобы не заорать, и тихонько заскулил. Миха выхватил у меня ручку и, стиснул её в кулаке, как нож. Я стоял, как тормоз, не представляя, что делать.
Несколько тварей пронеслись внутри стены с просто оглушительным топотом. Я наклонился и при помощи куска штукатурки заключил нас троих в круг, который получился чуть более ровным, чем те, в которых стояли наши кровати.
– Этого мало, – сказал я. – Надо защищаться всеми доступными средствами. Пацаны, у вас есть карандаш и желательно ластик?
У Глюкера где‐то валялся огрызок простого карандаша, но, чтобы до него добраться, надо было выйти за черту, а твари в стенах носились туда-сюда, и покидать даже такое ненадёжное укрытие, как круги на линолеуме, совершенно не хотелось.
В окно постучали.
Глюкер тут же вскрикнул, и мы все обернулись на звук.
– Шестая палата! – раздалось из коридора. – Тишина!
Мы стиснули зубы.
Окно снова запотело, и за ним в свете фонаря через дорогу можно было разглядеть только какой‐то полуразмытый силуэт.
Тень какого‐то существа.
– Блин, блин, блин… – твердил, как заведённый, у меня над ухом Глюкер.
Раздался противный скрип, какой бывает, если кто‐нибудь с усилием проведёт пальцем по мокрому стеклу. На запотевшем окне одна за другой проявились кривые буквы, которые складывались в «Тук-тук». Они медленно вырисовывались прямо на наших глазах.
Я вдруг ощутил, как волосы на голове, шее и руках встают дыбом. Миха на всякий случай зажал Глюкеру рот и предупредил, чтобы тот даже не думал орать.
Под надписью «тук-тук» на окне кто‐то медленно вывел смайлик в виде знака равно со скобочками: =).
Уже мокрая от пота майка противно прилипла к спине.
– Она издевается! – прошипел Миха.
– Хто? – пробубнил ему в руку Глюкер.
– Та тварь!
– Фто, ефли квугов мало? Фто, ефли они не помогут? – канючил толстый.
– Не нагнетай, – сквозь зубы процедил Мишка.
– Он прав, – услышал я свой голос. – Хз, что там с этими кругами. Может, их надо нарисовать идеально ровно, чтобы подействовали. А то ещё в некоторых книгах пишут, что круг должен быть не линией, а всякими каббалистическими символами.
– Да? – с сомнением протянул Миха. – Тоже Гоголь?
– Лавкрафт.
– А, ну, если Лавкрафт…
– Фто тафое кавалефтифеские симфолы?
– Хватит титьки мять! – прохрипел я. – Глюкер, давай свой карандаш! Я напишу на окне пару охранных символов, а вы пока сгоняйте на кухню: вдруг там в хлебнице чего завалялось.
– А что, и про хлеб в твоих книжках пишут? – прищурился Миха.
– Не! – помотал головой наш третий товарищ, наконец отделавшись от Михиной ладони. – Это он стопудово в «Сверхъестественном» подглядел!
Честно говоря, я и сам не помнил, откуда это взял, но вроде как где‐то упоминалось, что солёное тесто может послужить хорошим оберегом от всякой нечисти. Вроде от вампиров. Может, даже у Брэма Стокера в «Дракуле».
Короче, солёное там или нет, я надеялся, что тесто в принципе может помочь нам хоть чем‐то.
– Я один не выйду, – между тем заявил Глюкер.
Вдвоём мы с ним перешагнули защитную черту и осторожно приблизились к тумбочке. Пока наш неустрашимый товарищ рылся в своих вещах и стучал зубами, я караулил его, то есть тревожно оглядывался по сторонам.
– Девочки! Четвёртая палата! Тишина! – раздался из коридора голос Совы.
Должно быть, у девчонок тоже творилась какая‐то чертовщина.
– Есть! – воскликнул Глюкер и вытянул вверх огрызок твёрдо-мягкого карандаша.
– Шестая палата! – тут же отозвалась постовуха.
Мы притаились.
– Теперь за хлебом!
– Я не пойду!
– Глюкер, тебе поверят больше нас всех, что тебе неожиданно есть среди ночи захотелось! – уговаривал его я.
– Он больше меня жрёт! – обиженно прошипел толстый, указывая пальцем на моего друга.
Тут, конечно, он был прав.
– А по виду не скажешь! – тем не менее настаивал я. – Тем более постовухи знают, что у тебя желудок слабый.
И тут, конечно, прав был уже я. Что у Глюкера слабый желудок, в смысле больной, в смысле у него там какая‐то язва была или гастрит – об этом знал весь этаж.
– Один не пойду.
– Мы что, тут Димана одного оставим? – напустился на него Миха. – Ты с крышей поехал?
– Идите! Если вы поторопитесь, то со мной ничего не случится.
– Ага, щаз-з! – фыркнул Мишка, и я был очень благодарен ему за это. – В ужастиках всегда так и случается: двое куда‐нибудь ушли, оставив кого‐то в одиночку, и привет! Первый труп!
– Я справлюсь, вы только быстрее! – выпалил я и вдруг понял, что если эти двое сейчас уйдут, то отдам богу душу независимо от того, появится в нашей палате какая‐нибудь чертовщина или нет, – просто от страха.
– Ладно, – кивнул Миха. – Мы быстро.
И они вышли.
Я остался один. Тьма вокруг будто это почувствовала и сгустилась сильнее прежнего, будто плащом легла прямо ко мне на плечи. Откуда‐то потянуло сквозняком или это оттого, что я был весь мокрый и потому мёрз?
Не могу сказать, было ли это на самом деле, но я слышал и едва мог различить какие‐то перемещения в стенах. Тихие, на самом пороге слышимости. По карнизу кто‐то скрёб когтями и вздыхал.
Я сглотнул ком в горле и медленно взобрался на стол перед окном.
За спиной пацаны пытались убедить Сову, что если вот прямо сейчас не съедят пару кусков хлеба, то к утру отбросят копыта.
Я прижал грифель к белой оштукатуренной стене над окном и вывел крест. Неожиданно для этого понадобилось куда больше сил, чем можно представить. Я устал так, как если бы отжался раз пять-шесть.
Открылась дверь.
Я вздрогнул и резко обернулся. При этом едва не упал и взмахнул руками для баланса. Но это был всего лишь Миха.
– Как ты и говорил, Глюкеру поверили, а меня спать отправили. Но зато смотри, что я нашёл!
Миха прошёл от двери до стола и вытянул перед собой наполненный шприц с иглой в колпачке.
– Ты что, залез в стол к постовухе?!
– Ага! – довольно оскалился друг. – Совсем как тот, с которым заходили к новенькой. Снотворное! У неё таких там несколько, Сова ничего не заметит.
– Ну-ну, а если у неё там всё посчитано? – перепугался я.
Но, в общем‐то, Мишка был молодец, что сумел провернуть такое дельце. Снотворное нам и правда для завтрашнего дела было просто необходимо.
– Глюкеру ничего не говори, – сказал я.
– Почему?
– На всякий случай.
После этих слов я развернулся и уже гораздо спокойнее нанёс на штукатурку второй крест. За ним третий.
– Э, а чё они у тебя разные? – внезапно спросил Миха.
Кресты и правда отличались друг от друга. Первым я нарисовал всем известный классический крест, похожий на плюс из арифметики. Второй был примерно такой же, только я подрисовал к нему небольшой кружочек – кельтский крест. За ним пошёл египетский – крест с петелькой наверху. Перевёрнутый крест. И крест в виде буквы «Х», сложенный из четырёх крестов поменьше, – крест святого Юлиана.
Собственно, наверное, это правда требовало объяснений. Пришлось прочесть маленькую лекцию:
– Мы привыкли, что крест – это символ веры в Христа, как, например, полумесяц у мусульман, но на самом деле это не так. Крест как символ куда древнее христианства. В общем‐то, он символизирует собой пространство, которое нас окружает. Четыре стороны света.
– Дай угадаю. Ты это тоже в каком‐нибудь приключенческом романе вычитал?
– «Код да Винчи», – улыбнулся я. – Но я потом загуглил ради интереса, и, в общем‐то, всё это подтвердилось. Именно потому, что крест такой древний, существует огромное множество его вариантов. Фиг знает, какой нам поможет, поэтому напишем все, какие в голову придут.
– Ага, даже крест сатанистов! – хохотнул Мишка.
Я поморщился. Закончив разрисовывать окно по периметру, я спрыгнул на пол и размял затёкшую спину.
– На самом деле ничего общего он с сатанизмом не имеет. Это крест святого Петра. А перевёрнутый он потому, что Пётр не считал себя достойным такой же смерти, как у Иисуса, и попросил распять себя вниз головой, когда его казнили. Такой крест даже на папских креслах в Ватикане рисуют.
Миха поднял брови и в изумлении покрутил головой.
– Как у тебя башка ещё от всего этого не лопнула?
Я пожал плечами.
Вернулся Глюкер с охапкой нарезанного серого хлеба.
