Текст книги "Потапыч"
Автор книги: Павел Беляев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Эй, вы тут ещё живые? – едва переступив порог, спросил он.
– Да как будто бы да, – прошипел Миха. – Но теперь, когда нам понадобится кого‐нибудь послать за смертью, мы с Диманом знаем, кто это будет. Чего так долго?
– Ну, типа, я сначала нагрёб целую охапку, но Сова наехала на меня, типа, я всё равно столько не съем, а вот после того, что такие, как я, оставляют после себя крошки, и заводятся тараканы. Короче, сказала, чтоб я вернул половину обратно в хлебницу.
– Ясно. Так что нам делать с хлебом, Диман?
Я коротко объяснил, и уже через минуту мы втроем разминали добычу Глюкера до однородной массы. Добившись этого, мы с Михой залезли на окно и принялись облеплять деревянную раму по периметру получившейся смесью.
Толстый наблюдал за нами и трясся у себя на кровати, зарывшись с головой в одеяло.
– Ещё бы нож воткнуть в дверной косяк, – мечтательно проговорил я, оглядывая результат нашего труда. Вроде получилось ничего.
Мы с Михой стояли напротив стола, уперев руки в боки, как два завзятых рабочих после тяжёлого дня.
– Ага, и чесноком бы всё обложить, – отозвался Глюкер.
Мы посмотрели на него.
– Вообще‐то дельная мысль, дорогой наш товарищ! – сказал я. – Надо завтра попросить родителей, чтоб чесноку привезли хотя бы головку. Ладно, пацаны, вроде всё. Давайте ложиться.
Мы более или менее выспались, но утром пришлось встать ни свет ни заря, ещё до официального подъёма, чтобы ластиком стереть наши художества с окна и убрать хлебный мякиш, иначе постовухи открутили бы нам головы раньше, чем это попытались сделать твари из стен.
Обереги и магические символы подействовали. Во всяком случае тогда мы так считали, ведь эта ночь действительно оказалась самой спокойной.
6
Операцию назвали «Цитадель». В общем‐то, изначально я предлагал назвать «Операция “Ы”», но «Приключения Шурика» не смотрел никто ни из нашей палаты, ни из четвёртой, а потому сочли это названием тупым. Да, Соня так и сказала: «Это тупо». Я не отчаялся и предложил «Цитадель». Это приняли, но не потому, что кто‐то играл в «Третьих героев» или хотя бы слышал о них, а просто круто звучит. Миха так и сказал: «Вот это уже круто звучит!»
В общем‐то, чёрт с ним, почему с этим названием согласились, главное, что мою идею приняли.
Цитаделью, естественно, была тринадцатая палата. И её штурм начался сразу после завтрака. Хали-Гали попытался организовать нас так, чтобы наступление пошло сразу по всем фронтам или хотя бы сразу одно за другим, и каждый получил персональное задание.
Первым в атаку выдвинулись мои однопалатники. Когда настала очередь Глюкера идти на уколы и он вошёл в процедурный кабинет, ворвался Миха и бросил в него воздушный шарик с водой. И пока врачиха отчитывала Мишку за его неподобающее поведение, Глюкер, потея и сходя с ума от страха, вытащил одну ампулу из тех лекарств, которые ему кололи, и спрятал в кармане своих треников. Это были те самые уколы, из-за которых к толстому прилепилась такая обидная кличка, из-за которых он терял всякий интерес к действительности и мог два-три часа к ряду в полной прострации созерцать какую‐нибудь мелкую точку на стене.
Интересно, что налёт Глюкера и Михи на процедурный был планом «Б». А претворить в жизнь план «А» в жизнь вызвался я. Пока пацаны устраивали неразбериху в процедурном, а потом отгребали люлей от врачей, я подсел на кушетку к менту. Этого мужика мы на этаже ещё не видели, и, судя по тому, как он за всем наблюдал, полицейский действительно оказался у нас впервые. Он с интересом следил за тем, как врачиха орала на Мишку и криво ухмылялся себе в бороду.
План был в следующем: поскольку менты очень любили на своём посту попивать кофе из автомата, я собирался улучить момент и, продырявив иголкой шприца тонкий пластик одноразовой крышки, впрыснуть в кофе снотворное. А если повезёт, то и попасть в отверстие, через которое он пил. Но этот негодяй припёрся на работу с термокружкой.
Блин!
Нужно было срочно что‐то с этим делать, поскольку время утекало, и час, когда новенькую турнут из больницы, становился всё ближе.
Но не всё ещё было потеряно. Чуть посовещавшись с Хали-Гали, мы решили устроить неразбериху. Вооружившись полотенцами, мы с Мишкой принялись носиться по этажу и хлестать друг друга, что было мочи. Постовухи пытались призвать нас к порядку, но куда там – мы слишком расшалились. Кроме шуток, это было так весело и бесшабашно, что даже я знатно протащился от этой дикой затеи.
И конечно же, совершенно случайно в ходе этой потасовки мы снесли к чёртовой матери термокружку полицейского. Она звонко ударилась о бетонный пол и исторгла из своих недр плохо заваренный молотый кофе, от которого отчётливо шёл запах коньяка.
Мент смотрел на это с таким видом, будто мы разбили ему жизнь.
Конечно, мы с Михой рассыпались в тысяче извинений и даже пообещали возместить все убытки. А чтобы загладить свою вину прямо сейчас, даже вызвались быстро сбегать вниз и купить там за свои деньги новый кофе. Как ни странно, но полицейский запросто на это согласился.
Мы с Мишкой быстренько сгоняли до палаты за деньгами и скорее двинули к лестнице. И надо же было как раз тогда этому придурку Рите затеять похожие догонялки с Сэмом!
Первым из палаты нарисовался Натурал. Он чуть не сбил Миху, но обошлось. От неожиданности мы встали как вкопанные. И в этот самый момент из десятой палаты выскочил Рита и со всего размаху впечатался в меня. Я, как мячик, улетел в стену, отскочил от неё и рухнул на пол. И вот в какой‐то момент у меня из кармана выпал шприц со снотворным.
– Димон, ты жив? – возопил Сэм и бросился меня поднимать.
И растоптал нам шприц.
Миха взвыл, как ненормальный. Я думал, он прибьёт обоих пацанов. Те ничего не поняли и, сбитые с толку, решили на всякий случай убраться подальше.
Чтобы не попасться с поличным постовым, мы с Мишкой быстро собрали осколки с иглой и выбросили их в столовскую мусорку.
Поймав хмурый взгляд мента, мы вспомнили, что вообще‐то обещали купить ему кофе. Оглядевшись по сторонам, мы двинули вниз.
– Диман, а ты походу экстрасенс! – зашипел Миха, только оказавшись на лестничной клетке. – Молодец, что подстраховался и сказал Глюкеру скомуниздить ту ампулу. Хз, чё б мы делали без неё. Как ты узнал?
– Я не знал. Просто подумал, что лишним не будет. Теперь главное и её не прошляпить.
– Не боись! Ща кофейку нацедим и быстренько до нашего неустрашимого героя. Всё сделаем сразу, чтобы не получилось, как со шприцом.
И тут я встал как вкопанный.
Мишаня прошёл ещё несколько ступеней, прежде чем заметил, что идёт один. Тогда он медленно остановился и, обернувшись, вопросительно уставился на меня. Я мрачно посмотрел на него.
– Миха, а нам нельзя этого делать.
– Почему?
– Если мента вырубит или он залипнет, как Глюкер, сразу после того, как мы ему кофе принесём, всем сразу станет ясно, что это из-за нас.
– А-а-а, – Мишка трагично закатил глаза и запрокинул голову. – И чё теперь делать?
– Хз. Принесём ему нормальный кофе, а потом посоветуемся с Хали-Гали, он у нас мозг, вот пусть и думает. А может, и девчонки чего предложат.
После этих слов мы посмотрели друг на друга и покрутили головами.
– Не… Ну на фиг этих девок. Пусть лучше ХалиГали! – выпалил Миха, и я кивнул.
А что тут скажешь, если он прав?
Спустившись на три этажа вниз, мы оказались перед кофейным автоматом и вдруг поняли, что не спросили у полицейского, какой кофе ему взять.
Блинский! И почему именно в день операции «Цитадель» обязательно всё должно было идти просто из рук вон плохо?
Немного пораскинув мозгами, в итоге мы решили малость раскошелиться и купить сразу по стакану лат-те, капучино и эспрессо.
Когда мы вернулись к дяденьке полиционеру, такое разнообразие его хорошенько развеселило. Несколько минут он просто хохотал над нами, а потом забрал капучино с эспрессо, великодушно оставив нам один стакан латте на двоих.
От этого нас с Михой взяло такое зло, что мы были готовы прямо тотчас же подсыпать негодяю двойную дозу лекарства, но здравый смысл таки возобладал.
По крайней мере, тогда мы в это верили.
Отделавшись от полицейского с его кофе, мы первым делом заявились в десятую палату и всякими знаками и недомолвками дали понять Хали-Гали, что ждём его у себя на срочное совещание.
Наш местный планировщик явился быстро, и в итоге пришлось ждать Глюкера. Когда же толстый наконец объявился, начался совет.
По какой‐то неизвестной нам причине Хали-Гали сразу же высказался за то, что нужно пригласить ещё девчонок, и наотрез отказался продолжать без них. Мы с Михой долго сопротивлялись, но негодяй был непреклонен, и пришлось позвать в нашу палату всю троицу – Соню, Софу и Киру.
Девчонки к этому моменту уже успели известись ожиданием того, когда же Хали-Гали даст отмашку, чтобы начинать их часть плана. И по молчанию нашего стратега сразу поняли, что дело нечисто и что‐то явно пошло не так, как нужно.
Они согласились с моим доводом, что нам с Михой никак нельзя было при таком раскладе поить полицейского снотворным. Даже выразили удивление, что я додумался до этой мысли.
Конечно, блин, додумался, я же не совсем тупой!
Соня меня даже ободряюще похлопала по плечу, что оказалось до ужаса приятно.
После короткого мозгового штурма, через рекордные двадцать минут у нас был готов новый план. Приходилось поторапливаться, ибо стрелочки на часах над столом второго поста неумолимо отсчитывали время до обхода лечащих врачей.
Девчонки, все втроём, отправились вниз за очередным стаканом кофе. Ампулу с лекарством они забрали с собой и вылили его в стакан сразу же, как автомат выдал готовый напиток.
Хали-Гали в это время занял наблюдательную позицию на кухне почти у самого выхода, откуда более или менее просматривалась кушетка у тринадцатой палаты.
Мы с Михой, как личности уже «засвеченные», тёрлись всё время где‐то рядом, но не так чтобы совсем, то спасаясь от пристального взгляда дяди полицейского в игровой, то курсируя до туалета, то периодически забегая к пацанам в десятую палату.
Когда на этаже появились девчонки с «отравленным» кофе, Хали-Гали со всей поспешностью, на которую только был способен, встал со своего наблюдательного поста и, доковыляв до чайника с питьевой водой, принялся греметь там стаканами.
Это был условный знак.
Миха стремглав вылетел из игровой, где мы находились в этот момент, и за три прыжка добрался до нашей палаты. Там дожидался своего часа Глюкер. Он должен был отвлечь внимание полицейского, чтобы девчонки успели незаметно заменить стаканы с кофе. Но, как, в общем‐то, следовало ожидать, в самый последний момент Глюкер перепугался и включил заднюю. И как Миха ни пытался его вразумить, парень ни за что не согласился даже носа высунуть из палаты. В конце концов он обозвал всю нашу затею полным идиотизмом и демонстративно забрался под одеяло.
Пока эти двое препирались, Хали-Гали оставался у чайника столько, сколько это вообще было возможно, не вызывая каких‐то подозрений. Ему бедному пришлось выпить не меньше семи стаканов, пока не понял, что что‐то пошло снова не по плану и ему нужно срочно менять место дислокации.
Допив последний, седьмой стакан, наш идейный вдохновитель, булькая при каждом шаге, поплёлся в шестую палату, чтобы разобраться, какого фига там произошло.
Девчонки проводили его оторопелыми взглядами.
Я это всё наблюдал как раз во время своей перебежки из игровой до десятой палаты. Правда, я так и не дошёл.
Увидев, что туда направляется Хали-Гали, я сразу понял: что‐то не так. Более того, в общем‐то, даже было понятно, что именно там не так. Делать ставку на то, что Глюкер отважится отвлечь внимание полицейского на себя, заранее было так себе идеей. Просто никого другого не оставалось: мы с Мишкой уже попались ему на глаза, Хали-Гали, будем честны, не очень хорошо контролировал собственное тело, и каким бы умником и стратегом он там ни был, даже если в критической ситуации, когда всё пошло не по плану, он бы и придумал, как выпутаться, то далеко не факт, что его ноги поспели бы за его мыслями. А девчонки… Ну, а что девчонки? Они были слишком красивые. И если существовала какая‐то надежда, что наши морды не слишком врезались полицейскому в память, то эти три были такие яркие, заразы, что захочешь – не забудешь. Особенно Соня.
Поэтому Глюкер был ужасным вариантом, но хотя бы каким‐то.
Тем временем Хали-Гали прошёл мимо и одарил меня таким взглядом, в котором читалось одновременно: «Всё пропало!» и «Я придушу этого Глюкера собственными руками!»
Уже второй наш план летел к чёрту.
Я понял, что надо спасать положение любой кровью, потому что если и эта наша попытка попасть в несчастную тринадцатую палату провалится, то за это время новенькую выпишут ко всем чертям, и тогда вообще непонятно, чего ждать.
И, набрав в грудь побольше воздуха, я решительно двинул прямо на девчонок.
Они уставились на меня огромными от удивления глазами и стояли на месте, совершенно не представляя, чего ждать.
Не доходя до них каких‐нибудь пары метров, я остановился перед чайником с водой и налил себе полный стакан. А потом, взмахнув руками, сделал вид, что поскользнулся. До сих пор не знаю, насколько натурально тогда это выглядело, но в тот момент важнее была не моя актёрская игра, а навести суету, что удалось мне в полной мере.
Кажется, я слегка переборщил с водой, и из стакана вылетел такой мощный веер, что окатил всех трёх девчонок, какого‐то мимохожего парнягу и частично подмочил края брюк полицейского.
Девушки запищали. Мент выругался и принялся отряхиваться. Пацан куда‐то быстренько смотался.
– Шелепов, ты совсем дурак? – завопила Соня так, что я по сей день не знаю: поняла ли она мою военную хитрость или действительно была крайне возмущена выходкой.
Кира отвесила мне подзатыльник.
Софа, ругаясь сквозь зубы, скрестила руки на груди, чтобы закрыть мокрую майку, и бросилась к себе в палату.
Не теряя ни секунды, я схватил Соню, которая держала в руках стакан с лекарством Глюкера, и усадил на кушетку рядом с полицейским. При этом я бормотал какие‐то извинения и отряхивал девчонку, как только мог. Она пищала и отбивалась. Чтобы делать это двумя руками, Соня поставила кофе на кушетку, как раз подле стакана дяденьки полицейского.
Скоро ей на помощь пришла Кира, и вдвоём они кое‐как отбились от меня.
Соня часто несла всякую чушь, которую ей все прощали только из-за милой внешности; она часто строила из себя тупую гламурную блондинку, но в тот день я понял, что это только образ и на самом деле Соня куда умнее, чем хочет казаться. Она умудрилась схватить стакан полицейского, оставив на кушетке «отравленный» кофе, так естественно и непринуждённо, что я ещё долго был уверен, что Соня взяла стаканчик наугад.
Однако, когда через несколько минут мы с пацанами ввалились в четвёртую палату, то девчонки были более чем уверены, что оставили именно тот кофе, который нужно.
Ну, а нам не оставалось ничего другого, кроме как поверить им на слово.
Мы стали ждать. Чтобы скоротать время, несколько раз пытались завязать разговор с другими девчонками из четвёртой палаты, однако наша компания заговорщиков так сильно была на взводе, что разговор то и дело повисал в пустоте, едва дело доходило до кого‐нибудь из нас.
Единственное, о чём удалось поговорить более или менее нормально, так это о наших ночных приключениях. Оказывается, ночью в палате девочек происходила такая же чертовщина, как и у нас. Им тоже кто‐то написал послание на запотевшем окне, только у них буквы складывались в «Отдайте её!».
Кого её – конечно же, было ясно и так.
Внезапно в коридоре возникла какая‐то суета, и сразу стало понятно, что началось. Когда мы с друзьямизаговорщиками вышли из палаты, то увидели не совсем то, на что рассчитывали.
Совсем не то.
Полицейский лежал на полу перед кушеткой без сознания, а перепуганные до смерти постовухи пытались привести его в чувства. И, судя по их лицам и тону, который с каждой минутой взвинчивался всё выше, становилось только хуже.
Мы видели, как Стрекоза трясущимися руками вколола что‐то полицейскому, а потом принялась отсчитывать пульс. Медсестра с первого поста в это время орала что‐то в трубку мобильного телефона. Мы никак толком не могли разобрать, что она там говорила, но явно ничего хорошего. Виной всему была наша собственная кровь, которая от страха бухала в ушах и голове, заглушая всё на свете.
Через несколько минут на этаже появились мужики в белых халатах и с носилками. Они быстро погрузили полицейского и потащили куда‐то на лестничную клетку. Перепуганные медсёстры увязались следом.
Это был наш шанс!
Но мы стояли как вкопанные, не в силах осмыслить того, что только что случилось на наших глазах.
По нашей вине.
– К-каж-ется, не с-стоило мешать лек-арство Г-Глю-кера с к… кофе.
Мы все посмотрели на Хали-Гали.
Я при этом чуть не заплакал. Всё, о чём я мог думать в ту секунду, это: боже мой, хоть бы он выжил. Хоть бы с ним не случилось ничего страшного. Да в тот момент больше всего на свете я желал упасть замертво вместо несчастного полицейского, только бы не подвергать больше ничью жизнь опасности. Да и не только жизнь, но и здоровье тоже.
Плохая, ужасная, просто идиотская была идея мешать какое‐то психотропное лекарство Глюкера с кофе. И почему никто из нас не подумал о возможных побочках?
Мне захотелось упасть прямо там, на холодный бетонный пол, и выть от ужаса, закрыв голову руками. Хотелось биться в стены от ужаса.
– Надо с-спешить. Ш-штоб не з-зря.
Ну, что тут скажешь, если он был прав?
Вообще изначально предполагалось, что раз уж Хали-Гали был, так сказать, идейным вдохновителем всей операции, то и на разговор с новенькой должен был идти именно он. Как раз и на этот случай тоже Хали-Гали должен был отираться рядом с тринадцатой палатой.
Но сейчас мы оценили расстояние от четвёртой палаты до нашей «Цитадели» и поняли, что, пока этот Шерлок доберётся, постовухи уже трижды успеют вернуться. А мы и так потеряли слишком много времени, переваривая случившееся.
Тогда я схватил Соню за руку и почти бегом поволок её к тринадцатой палате.
Когда мы обсуждали, кто пойдёт к новенькой, то решили, что это должен быть Хали-Гали и напарница – кто‐то из девчонок. Определяющим доводом здесь, конечно, была вероятность того, что кому‐то из женского пола новенькая откроется куда охотнее, чем кому‐то из нас. Соня оказалась самой смелой.
– Миха, стой на атасе! – успел прошипеть я, прежде чем необходимая дверь оказалась у меня прямо перед носом.
А потом мы с Соней вошли в тринадцатую палату.
4
В палате новенькой
1
Это была обычная палата, такая же, как и все остальные на этаже, – с раковиной, спальными местами и одним столом без стульев на всех обитателей. Места здесь рассчитали как раз под четыре кровати и две тумбочки к ним. Осталась, правда, одна койка да кривая колченогая столешница – всё остальное переехало в четвёртую.
От того, насколько здесь вообще было пусто, складывалось ощущение, что мы попали в одиночную камеру для заключённых, а не больничную палату.
Когда за нами закрылась дверь, я вдруг ощутил приступ паники. Находиться так близко от бешеной новенькой было до одури жутко, и, если бы рядом не стояла Соня, я бы сбежал оттуда в первые же несколько секунд.
Но Соня была тут, я чувствовал, как её маечка с Куроми слегка касается моего локтя, поэтому приходилось строить из себя смельчака.
Новенькая лежала на кровати, накрывшись одеялом, и не двигалась.
Осторожно ступая по волнистому линолеуму, мы прошли чуть вперёд и остановились в двух метрах от койки.
Кровать была обычная – с деревянными спинками, металлическим каркасом и скрипучей сеткой под ватным матрасом.
Новенькая лежала на спине, чуть повернув голову на бок. Из приоткрытого рта к подушке тянулась тонкая струйка слюны.
– Фу, – тут же отреагировала на это Соня. Я зашипел на неё, чтобы вела себя потише. – Ну, фу же! Тем более чего нам бояться, если мы за тем и пришли, чтобы с ней поговорить?
Я промолчал. А что тут скажешь, если она права?
Подошли ещё ближе.
– Ну, – брякнул я, – она походу спит.
Соня смерила меня таким взглядом, что я мигом ощутил себя кем‐то на уровне креветки. Хотя нет, креветка для этого была слишком сложным организмом, тут бы подошёл кто‐то одноклеточный, вроде инфузории-туфельки.
Мне надо было срочно как‐то реабилитироваться, что‐то придумать, как‐то отшутиться, но, как назло, шестерёнки в мозгу проворачивались очень лениво и со скрипом.
Тем временем Соня, противореча самой себе, на цыпочках подкралась к новенькой и осторожно потрясла её за плечо. Никакой реакции. Тогда Соня пихнула девчонку сильнее, но результат остался тем же.
– Эй, ты вообще живая?
Соня зажала девчонке нос. Та сморщилась и завозилась во сне. Неловко отмахнулась рукой. Но не проснулась.
До меня начало доходить.
– Её, наверно, всё время держат на снотворных, чтобы не буянила. А будят только для того, чтобы накормить.
– А в туалет она как, по-твоему, ходит?
Как‐то не подумав, что девочка может лежать без одежды, я сорвал с неё одеяло. Так и есть – новенькая была одета всё в ту же белую в красный горох пижаму, а под ней отчётливо прорисовывались очертания подгузника. Такого, как на более или менее взрослого. Моя двоюродная бабушка много болела перед смертью, а мы с мамой иногда помогали семье дяди (сына этой бабушки) за ней ухаживать. Поэтому я знал, что подгузники существуют не только для грудных младенцев.
Осознав, во что её ткнули носом, Соня наморщила этот самый носик и фыркнула:
– Ой всё! Что будем делать?
– Нам в любом случае надо её разбудить. Причём быстро, пока постовухи не вернулись. Иначе всё зря!
Мы принялись в четыре руки трясти несчастную девочку. Поначалу она никак не реагировала – как мёртвая! Но через некоторое время нахмурилась и вроде как даже попыталась приоткрыть глаза, но не вышло, и новенькая снова провалилась в сон.
– Конкретно её так накачали, – заметила Соня.
Я кивнул.
– Что будем делать? – спросил я в надежде, что наша София Прекрасная выдаст какую‐нибудь гениальную идею в духе Хали-Гали, но не стряслось.
В общем‐то, можно было бы и догадаться.
Соня умоляюще посмотрела на меня и выдавила:
– Не знаю… Сделай что‐нибудь, Дим!
Блинский! Что я мог сделать?
Шуметь нельзя, значит будить её криком или бить по щекам – отпадало. Трясти мы уже пробовали. А чтобы привести в себя при помощи древних шаолиньских практик, надо было их знать, но я не знал.
Соображать между тем приходилось быстро: кто их знает, этих постовых, когда они снова нарисуются на своём рабочем месте?
Я почесал затылок и вдруг ни к селу ни к городу вспомнил старый выпуск «Ералаша»: «Пап, а почему умные люди чешут лоб, а дураки затылок?» И в самом деле, почему?
В этот момент я себе казался настолько тупым, каким может быть только угол, стремящийся по своей форме к прямой. Ещё Соня эта смотрела на меня с таким раздражением, будто я только для того и существовал, чтобы мгновенно выпутываться из всего на свете, а ничего не делаю только по причине собственной лени.
Я глубоко вдохнул и отвернулся, чтобы не видеть этого взгляда. И упёрся глазами в раковину. Ну, конечно! Как я мог быть таким болваном, когда ответ лежал буквально на поверхности?
– Помогай! – выпалил я и бросился к крану.
Отвинтив барашек холодной воды, а никакая другая у нас тут и не шла, я увидел, как струя с шумом ударилась о дно железной раковины.
– Блин! – зашипела на меня Соня. – Чего так громко?
Чтобы хоть как‐то это решить, я уменьшил напор и отвернул гусак ближе к стене. Таким образом, чтобы вода попадала не на дно, а на стенки раковины. Благодаря чему шум стал тише, даже если не исчез совсем.
Я набрал в пригоршню и через секунду вылил прямо новенькой на лицо. А следом за мной и Соня.
Девица фыркнула – видимо, что‐то попало ей в нос, – и завозилась. Из-под одеяла выпал медведь – как его? Потапыч? – и улёгся на спину, раскинув руки-лапы в стороны. Как будто загорал.
– Работает! Давай ещё! – зашипел я и снова метнулся к раковине.
После второй поливки новенькая открыла глаза, после третьей начала отбиваться от нас уже вполне осмысленно.
Она вскочила и, забившись в угол, первым делом поискала взглядом своего плюшевого медведя. Когда поняла, что он лежит на полу и к нам ближе, чем к ней, то приготовилась кричать. Это, конечно, не входило в наши планы.
Соня быстренько села перед кроватью на корточки и приложила указательный палец к губам.
– Ш-ш-ш, – тихо произнесла она и медленно подобрала с пола медведя, а потом так же плавно положила перед новенькой. – Я знаю, он тебе очень нужен, возьми.
Осторожно, не спуская с нас настороженного взгляда, как запуганный зверёк, новенькая потянулась за игрушкой.
– Вот и хорошо, – ласково сказала Соня и улыбнулась так искренне, что даже я чуть не растаял от такой улыбки. – Мы не враги тебе. Меня зовут Соня, а этого вот – Дима. Прости за воду: мы пытались разбудить по-другому, но врачи держат тебя всё время на снотворном, и никак иначе не получалось привести тебя в чувство, растормошить. Ты понимаешь, что я говорю?
Новенькая кивнула и бросила на меня угрюмый взгляд.
– Привет! – ляпнул я, чтобы хоть что‐нибудь сказать. И на всякий случай приветливо помахал рукой.
– Мы друзья, – повторила Соня. Мне уже не терпелось перейти к главному, выяснить, какого чёрта тут происходит, но моя спутница продолжала светскую беседу: – Как тебя зовут?
Новенькая минуту соображала, прежде чем ответить. Не то из-за снотворного она медленно ворочала мозгами, не то всё ещё не могла понять, стоит ли нам доверять. Наконец, она решилась:
– Вика.
Представившись, она крепко прижала к себе медведя и подтянула колени к груди.
– А это вот Потапыч.
Соня серьёзно кивнула и пожала медведю лапу. Меня чуть не разобрало на смех, но я кое‐как удержался, ущипнув себя за бедро.
– Слушай, – наконец‐то взяла быка за рога София, – мы хотим тебе помочь, но для этого ты должна обо всём нам рассказать.
– Вы всё равно мне не поверите, – хрипло ответила новенькая. – Никто не верит.
– Мы поверим, – сказал я. – Мы сами успели столкнуться с чем‐то непонятным и думаем, что это как‐то связано с тобой. Поэтому, Вика, мы обязательно тебе поверим, ты только расскажи.
Девочка минуту задумчиво смотрела на меня, а потом сделала то, чего никак нельзя было ожидать: она повернула медведя мордой к себе и заговорила с ним:
– Ну что, Потапыч, как думаешь, рассказать им всё? Я знаю, ты смелый медведь, но мне страшно. Ну, хотя ты прав, нам с тобой больше неоткуда ждать помощи. Придётся довериться…
Вика вздохнула и начала рассказывать.
