Текст книги "В бегах. Цена свободы"

Автор книги: Павел Стовбчатый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава двадцатая

Машина, брошенная нами на дороге, волновала не только меня. Да, мы спихнули ее в кювет, но не затолкали в лес. Это было слишком утомительно и долго, да к тому же мешали деревья, молодняк – они росли прямо на обочине, за ней.

Водила переживал за свою собственность, мы с Графом думали о ментах. Утром ее обязательно заметят, обнаружат, и дай бог, чтобы это были какие-то шофера или поселенцы. Жена водилы наверняка уже спохватилась и бросилась на поиски мужа. Он подтверждал это сам: «Должна». Менты конечно же будут искать его машину, и, когда им позвонят с Ослянки и скажут про найденную на дороге тачку, они защекотятся: «А где же шофер?» Да, они могут подумать иначе – угон, ограбление, загул, но не исключено и другое. Тем более та «фея»… Кто знает, где она сейчас и с кем говорит? Может, лежит до сих пор связанной в доме, а может, и нет. След явно оставлен, что и говорить. Как мы ни мудрили, а ниточка за нами тянулась, да еще какая! Теперь нас не так легко поймать, на такой-то территории, но все же.

Подойдя к Ослянке на довольно близкое расстояние, мы удивились ее размерам. Поселок величиной километр на километр, не более. Несколько двухэтажных бараков в стороне – для зэков, одноэтажные аккуратные домики в центре и на другой стороне – для ментов. Никаких ограждений и запреток мы не заметили, но забор, точнее, его останки все же сохранились. И то не везде, а кое-где, местами. Поселение было довольно хорошо освещено, особенно в центре, там, где находились вахта и штаб. Так нам пояснил подполковник, когда мы настоятельно попросили его «жевануть» нам что к чему. Через десять – пятнадцать минут мы знали более чем достаточно, конечно при условии, что он не врал и не загонял нас в угол умышленно.

В бараках свет горел лишь в некоторых окнах – усталые зэки спали без задних ног. Зато в других строениях и домах светящихся окон хватало. Даже не верилось, что в этой в полном смысле лесной глуши может кто-то жить и быть довольным своей жизнью. Где-то вдали, в самом конце поселка, должна быть река, мы ее пока не видели, там было темно. Если бы она текла к Свердловску, если бы! Бери на «прихват» катер или чью-то моторку – и через два часа ты будешь ой как далеко. Но река текла в другую сторону, к зонам, туда, где уже ждали волоки с лесом, в десятки тысяч кубов каждый. Белое золото, хлеб многих и, конечно же, чья-то смерть. Граф еще ничего не решил, слушал себя, раздумывал. Вокруг и в самом поселке было в общем-то тихо, лишь кое-где лаяли псы. Кого-кого, а псов здесь хватало, я в этом не сомневался. Во-первых, мясо, собачатина – деликатес для зэков, во-вторых, собаки – лучшие помощники ментов, охранники их домов. Когда вокруг тебя находятся пятьсот – шестьсот воров, хулиганов и грабителей, которые отнюдь не питают к тебе симпатий и знают, где твой дом, весьма легко остаться без имущества. Шкаф и кровать, разумеется, не потянут, а магнитофон, видик и ружье – запросто. Еще лучше залезть на почту, в магазин, кассу. Сигнализации нет, постройки все как одна деревянные. Гуляй не хочу. Для этого на поселениях и держат псов. Их кормят гораздо лучше, чем зэков, и если кто-то действительно счастлив в этом глухом раю, то это, конечно, псы. Подойдя к какому-то вагончику, стоящему рядом с деревянной будчонкой, мы не рискнули топать дальше и на некоторое время сошли с дороги. Лес здесь был редкий, тонкая береза и сосна, но с дороги он не просматривался. Это нас устраивало. В принципе мы вполне могли обойти этот поселок – побили бы изрядно нога, но обошли, однако мне не хотелось терять понапрасну силы и время. Такой обход отнял бы у нас часа полтора, а то и два. Вот почему я так настаивал на коротком пути. Но Граф был мудрее меня, он не хотел рисковать за здорово живешь и на йоту. Тем более где? В ментовском поселке. В то время, когда мы почти достигли цели и оторвались от преследования.

– Нет. Никаких окраин и тропинок, – сказал он как отрезал. – Идем только лесом и чем дальше от поселка, тем лучше.

И мы пошли. Когда мы наконец обошли эту злосчастную Ослянку, я хорошо понял и представил себе, чего будут стоить нам остальные восемьдесят километров. Мое лицо и руки были исцарапаны в кровь, побитые ноги гудели. Идти временами приходилось в полной темноте и надо было успевать еще смотреть за пленниками. С Нинкой, куда ни шло, было легче – она мелькала своей светлой юбкой, и ее бы мы не упустили. Но вот подполковник и водила могли ускользнуть, запросто. Их темную одежку разглядеть не так-то легко. Ориентировались по сумке, которую они несли, – она была светло-голубой в красную полоску. Конечно, мы старались не отставать, шли в трех-четырех метрах от них, но иногда задерживались, запинались, даже падали. Ночь не день, увы. Пройдя по узкому, грубо сколоченному из досок мостику через речку – в том месте она была чуть шире, чем мосток, – мы очутились «за границей». Еще рывок, и эта «граница» разъединит нас с поселком до делов. Нам оставалось пройти самую малость, туда, где река вновь обретала широту и стремительно несла свои воды вдаль. Переплыть ее там можно только на катере, человеку это не по силам.

– Ну наконец-то! – воскликнул Граф, когда мы снова вышли на дорогу. Это была именно та дорога, о которой я говорил ему перед самой Ослянкой. Она вела в глухой лес, туда, где зимой и летом работали зэки. Наверняка на нашем пути будут зимовья и тепляки, будки и разные подсобки. Пока идет сплав, там никого нет, можно и переночевать. С комфортом! Мы радовались от души, благодарили вырвавшуюся из-за туч луну, а наши пленники, наоборот, скисли. Скисли и очень устали. Я не могу сказать, сколько килограммов провианту находилось в сумке – семь, восемь, десять, – водила упаковал нас, как велели, но когда ты несешь два с лишним часа любой, пусть и килограммовый груз, он начинает катастрофически тяжелеть. Мы их предупреждали, но джентльмены держали стояк и упорно не желали привлекать к «общественно-полезному» труду даму. Сама она, ясное дело, не напрашивалась. Наш подполковник прямо-таки упрел: очевидно, последние двадцать лет он не носил ничего тяжелее портфеля с бумагами.

Пройдя километра два-три по дороге, мы с Графом настолько расслабились, что начали прикалываться друг над другом. Мы были похожи на двух резвящихся пацанов, которых наконец-то отпустили погулять на улицу. Ушло неимоверное напряжение, вот как можно было назвать наше состояние. А когда напряжение уходит, человек чувствует себя на всю десятку. Мы прощали себе эти маленькие шалости, ибо имели на это право. Не знаю отчего, то ли от нашего дурачества за спинами пленников, то ли от их собственного, нерадостного, настроения, но наши носильщики вдруг разом взбунтовались. Нина их, конечно, поддержала.

– Дальше мы не пойдем, – заявил нам подполковник, и его поддержали остальные.

– Не пойдем, – поддакнули они хором.

Чертовщина! Такого эпизода в нашем с Графом сценарии не предусматривалось. Даже водила, самый благоразумный из них, и тот! Неужели договорились по дороге? Скорее так, чувствуется чья-то рука, точнее, «метла». Подполковник, он, больше некому. Зараза! И тут ментовскую агитацию проводит, ин-струк-тирует! «Чтоб ты сдох, козел!» – выругался я про себя, но вслух ничего не сказал.

Сбоку от нас что-то хрустнуло, а затем в чаще раздался сильный треск, такой сильный, что мы испугались. Граф с ходу схватился за автомат и припал на колено, я последовал его примеру.

«Зверь. Сохатый» – наконец дошло до меня, когда треск стал постепенно удаляться. Лось то был, а может, медведь, мы не знали, зверь так и не показался, ушел. Мы успокоились и повернулись к пленникам.

– Что стряслось, полковник? – начал Граф. – С каких делов демарш? Может, муха ночная укусила или ты решил проверить нас на вшивость? Не советую. – Тон его стал почти угрожающим. По тому, что он обращался к менту, я понял: Граф тоже въехал, откуда ветер дует. – Режим здесь устанавливаем мы. – Он сделал ударение на слове «режим», чтобы кое-что подчеркнуть и напомнить менту о его прошлом. Чисто лагерная привычка – «знай свое стойло».

Но мент не растерялся.

– Можете застрелить нас здесь, прямо здесь, – сказал он достаточно спокойно и убедительно. – Зачем нам идти восемьдесят километров, чтобы погибнуть от той же пули? Лично я не пойду, как хотите. – Он сел на землю. Сказал и сел. Я к вашим услугам, дескать. Девка и водила еще топтались, стояли подле служивого, но не садились. Возможно, хотели сбить нас с метки: «Мы не договаривались. Он сам по себе, а мы сами по себе».

Я обратился к Гене, лично к нему.

– Ты же хотел идти и дал мне слово? Так быстро передумал или попал под влияние полковника? – кивнул я на мента. – Его просьбу мы уважим прямо при вас, сейчас увидите. А вас… вас жаль.

– Конечно, некому будет нести сумку, – ядовито подколол меня мент. – Жаль! Да вы жалеете только себя!

– Погодите, товарищ подполковник, – прервал его Гена. – Складывается такое впечатление, что вы взяли нас только как заложников и носильщиков и убьете, как убили того парня. Вы ведь убили его, не отрицайте. Доберетесь до места и… Так какой же смысл идти с вами дальше? – Он замолчал.

– Я уже все ноги сбила! Не пойду! – взвизгнула девка.

– Не хрусти, овца! Ты не несешь груз, – укротил ее Граф. – А будешь много говорить, заставим нести. Тогда посмотрим, как ты запоешь, дура. Ишь, раскудахталась, курица!

– Не пойду, не заставите, – огрызнулась та.

– Тихо, тихо, господа. Сейчас разберемся, как положено, – сказал я. – Гена… Тебе я объяснил все лучше, чем остальным. И ты знаешь, что отпустить вас раньше времени мы никак не можем. Теперь о грузе… Вы что же, хотите, чтобы его несли мы? Но этот груз для вас, чтоб не голодали. А нам с ним, – я кивнул на Борю, – немного надо, самая малость. Наши руки должны быть свободны в любом случае. Что до того «парня», как ты его назвал, то он не парень, он – сука, из-за него пострадали десятки людей. Сука, Гена, сука. Срока добавляли, в крытую отправляли, ломали. Одно его слово – и человек перемолот. Ты этого не пережил, не знаешь. Короче, к нему особые счеты.

– Не объясняй им ничего! – нервно выкрикнул Граф. – Расчувствовались, мудаки! Это все твоя «политика», Михей, я тебя предупреждал, – упрекнул он меня.

– Вот я и хочу объяснить им как следует, чтобы не было недоразумений в дальнейшем, – оправдывался я.

– Объясняй, но только без антимоний. Не хотят – не надо. Выбор за ними. – Он снова достал автомат. – Сейчас можно и без глушителя обойтись, уже можно.

Я понял, что он не шутит. Граф был настроен решительно: я знал его характер, чувствовал его. Ситуация вот-вот могла выйти из-под контроля, выражаясь словами ментов. А все из-за чего? Из-за того, что они потеряли веру, веру в жизнь. На их месте я, наверное, поступал бы так же, не знаю.

Поговорив с ними десять минут, я, кажется, заставил их поверить мне. Логикой, словами, жестикуляцией. И тут я врубился, что поганый ментяра просто ленив. Да-да, он давно понял, что его дрянная жизнь никому в общем-то не нужна, но топать восемьдесят километров! Упаси боже. И он подбил на базар девку и водилу, умудрился. Итак, двое согласились идти, а служивый еще молчал.

– Послушай, Михей, – обратилась ко мне Нина, назвав по кличке, а не по имени. – Да не наглейте вы, в самом деле, понеси ты немного эту чертову сумку. Устал он, тяжело. Видно же. Куда мы денемся-то от вас? Будете идти за нами, бросить сумку на землю – дело секунды. Хоть немного, а? – попросила она. И тут же, изменив интонацию, обронила несколько слов, адресованных Графу. – А ты, – сказала девка, – не смей называть меня овцой. Понял? Я тебе не овца, придурок!

– Да? – Граф рассмеялся, нисколько не обидевшись. – А кто же ты? Жучка, воровка, босячка, кто? Назовись, будь любезна. Кто ты по жизни, вообще? Оцени себя сама, ну.

– Девушка. Я не знаю вашей дурацкой «фени»! И не хочу знать, – добавила она.

– Девушка – не профессия. Хорошо, хоть о «фене» слышала, и то. Ну да ладно, не овца – значит, не овца, глядишь и договоримся по дороге, оттаешь.

Та не стала ничего говорить, промолчала, но неожиданно спросила меня о Сохатом. Где он? Куда мы его дели? Видно, прежние мои слова о его гибели она пропустила мимо ушей.

– Сидит там, где сидели мы, – ответил я ей. – Может, уже и вырвался, не знаю.

– Козел! Глупый козел! – обругала она своего сожителя. – Так ему и надо, пусть сидит теперь. Из-за него и я вот… – Она нервно сцепила руки.

Мне стало интересно.

– А почему он козел? – спросил я у нее.

– Поперся, вот почему. Слушал бы меня, а не этих своих… А! – махнула она рукой. – Козел одним словом, козел!

– Ты предлагала ему другой сценарий? Какой, если не секрет?

– Выпустить вас к чертовой матери, а Вовку на время отправить отдохнуть. Покрутились бы и уехали. Так?

– Ну в общем так, хотя и не совсем.

– Да так, так, что ты отказываешься?! Теперь я в этом вообще не сомневаюсь. Ну что, понесете сумку или как? – вновь напомнила она нам о сумке.

– Подумаем. Видал, Граф?! Нинуля-то не подарок, укатывает влет! Неси, и все. Неси.

– Да ну вас. – Она повернулась и первой пошла по дороге.

Я поймал себя на мысли, что мы все постепенно привыкаем друг к другу. Еще немного, и они, ну, может, за исключением мента, будут болеть за нас, переживать. Эх, мать, до чего интересна жизнь, когда она интересна!

Глава двадцать первая

Время перевалило за три, когда мы подошли к первому тепляку, стоявшему чуть в стороне от дороги. Это была средних размеров будчонка, домик, рассчитанный, по всей вероятности, на одно звено работяг. Четыре-пять человек вполне могли поместиться и прожить какое-то время. Ясно, без комфорта, по-зэковски, но все же. Немного выждав и хорошенько присмотревшись к будке, мы решили зайти в нее, проверить. Как и следовало ожидать, будка была пустой, на ручке двери была намотана проволока, на всякий случай. Мы размотали проволоку и вошли внутрь. Было видно, что совсем недавно, всего неделю или чуть больше назад, здесь кто-то обитал. Печка-буржуйка, стол из грубых досок, топчаны вдоль стен, полка для продуктов, алюминиевая посуда на столе. Еще маленькое, примерно двадцать на двадцать пять сантиметров, окошко на задней стене. Мы жгли спички и присматривались. Ну вот и свечки, а как же, электричества-то здесь нет. Я взял с полки большой огарок толстой свечи и зажег ее. Теперь стало видно почти как днем, но окошко нужно затемнить. Тряпья хватало, от робы до валенок; весь этот хлам был свален внизу, под топчанами. На полке мы обнаружили соль, спички, грамм сто чая, твердые, хорошо высушенные сухари и немного сушеного лука и сушеной картошки. Все сушеное, как в армии и тюрьме. Был, разумеется, и «самовар» – черный как смоль «чифирбак» на длинной, скрученной вдвое проволоке, чтоб не обжигал руки во время варки.

– Вот это-то нам и нужно! – прищелкнул пальцами Граф, заметив его.

Наши пленники сидели на топчане с торца стола и наблюдали за нами, а мы шустрили с другой стороны, где было попросторней.

– Значит, так, Нинуха… Мы сейчас припрем водички, а ты наскоряк приготовишь нам чего-нибудь горяченького. Посуды навалом. Так, Михей? – повернулся Граф ко мне.

– Сто процентов. Но сперва заварим чифира.

– Ясное дело. Иди за водой. Возьми с собой чайник или кастрюлю. Луж и ям здесь хватает. Прокипятим как следует, и все дела. Думаю, понос не пронесет.

– Ночевать что, здесь будем? – спросила Нина.

– Возможно, почему бы и нет. Вы останетесь в будке, а мы перед охаем рядом, на земле.

– Боишься заснуть? Думаешь, мы твой автомат украдем? Пристрелим? – Она уже смеялась, не обращая внимания на других.

– Ну, боюсь или нет – это еще вопрос. А вообще-то боюсь, угадала, – шутя согласился Граф. – Всем вместе быть в будке нельзя. Кто знает, кого сюда еще может занести? А так мы на расстоянии, в случае чего отмахнемся. Ну вас, естественно, придется поплотнее прикрыть, обмотать, так сказать, проволокой. И про окошко не забудем… Спи не хочу.

– Ясно, – процедила Нина. – Ты, смотрю, все рассчитал.

– На то и учился, – заржал Боря.

Я не стал слушать их дальше и пошел за водой.

Спустя десять минут печка уже горела. Мы не слишком кочегарили, опасаясь привлечь внимание, «самовар» закипал. В будке моментально потеплело, а потом и вовсе стало жарко. Пришлось даже открыть дверь. Тишина, окружавшая нас, как бы подыгрывала нам во всех отношениях. Действительно, подобраться к будке в такой тишине мог только охотник либо те, кто знал, куда и зачем идет, – менты. Нас выдавал только дым, свет от печки освещал самую малость пространства у порога. Главное было в том, что машину мы бы услышали за километр, появись она в такую пору на дороге. А менты… Менты ночью не шныряют по лесу, это факт. Боятся, да и неохота им зря бить ноги, на то есть утро и день. Вообще, когда ты находишься в лесу, ты испытываешь редкое, я бы сказал удивительное и странное, чувство – чувство невиданной свободы и вместе с тем господства над природой. Обязательства, нормы, догмы и законы остались где-то там вместе с властью и некими силами, понуждающими тебя. Здесь же – полная свобода и власть над природой. Конечно, это со временем надоест, ясно, но надоедает когда-нибудь. А пока мы пили горячий чифир, Нина возилась у печки, водила и подполковник молча отдыхали. От чифира они, понятно, отказались. Закурив, я откинулся на стенку и протянул с облегчением ноги. Граф сидел рядом на пеньке-табурете и рассматривал стены. Именно рассматривал, потому что стены были сплошь обклеены «сеансами» – вырезками из журналов и газет, на которых красовались обнаженные девки. Непременный атрибут всякого жилья, где обитают зэки. Арестанты лишены возможности общаться с прекрасным полом, как положено мужчинам, а потому «сеанс» становится для них той самой «отдушиной» и одновременно «пыткой», которые хоть как-то, но скрашивают их монотонное и тягостное бытие.

Пользуясь «сеансами» годами и даже десятилетиями, иной зэк настолько привыкает к некоторым «картинкам» и лицам, что они как бы оживают в его представлении. И это не выдумки, не фантазии, это самая настоящая правда. Я сам не один раз наблюдал сцены, когда некто, впершись взглядом в снимок наклеенной на тумбочке гимнастки или актрисы, Марины или Елены, разговаривал с ней как с живой, не стесняясь окружающих. Ну а об «общении» с ней, о, так сказать, «визуальном сексе» или «визуальных ласках» и говорить не стоит. Это в лагере – на каждом шагу. Да, «сеанс», в отличие от настоящей, живой бабы, не потеет и не пахнет, не отталкивает тебя всей той «грязью» плоти, о которой писал когда-то Лев Толстой. «Сеанс» бесплотен и чист. Минус и плюс одновременно. Иные умудрялись брызгать на «сеанс» духами, если духи попадали к ним в руки. Было и такое. Опасность же такого «сеансообщения» состоит в том, что со временем оно перерастает в настоящую «сеансоманию», болезнь. Думаю, врачам хорошо известно ее название. Я хочу сказать лишь то, что живая женщина перестает удовлетворять запросы и желания «сеансёра», когда он наконец выходит на свободу и дорывается до живого женского тела. «Сеансёр» жил грезами и нетронутым, но вот недоступное стало реальным. И… исчезает что-то. Идеал красоты и идеал сексуальности, их больше нет. Доступное теряет свою прелесть и уже не томит, не манит так, как прежде манило недоступное. И «сеансёр» продолжает искать этот исчезнувший идеал, часто доводя себя до исступления и психических расстройств, серьезных расстройств. Я знал одного человека, который умер от сердечного приступа в момент тайного подглядывания за одной супружеской парой. Это было в комнате свиданий, он сидел тогда лет тринадцать без выхода и не устоял, стал подсматривать за молодыми. В итоге – сильное волнение, приступ и – смерть. Невероятно, но факт.

Граф не был «голодным», он смотрел на «сеансы» просто из любопытства. Даже Нина его не интересовала, он просто шутил, иногда заигрывал с ней, но как женщина она была ему до лампочки.

Мы вышли из будки, оставив наших пленников одних, и присели напротив, у самых деревьев, метрах в десяти от тепляка, с другой стороны дороги. Здесь мы намеревались провести остаток ночи. Они – там, мы рядом. С рассветом нам нужно идти, долго идти.

– Куда думаешь направиться, если мы благополучно доберемся до Свердловска? – поинтересовался Граф моими дальнейшими планами. Это был хороший признак, он уже думал о будущем.

– Я еще не думал над этим как следует, но задумки, конечно, имеются… Я понял так, что ты хочешь разбежаться? В Свердловске или на пути к нему?

– А ты? Ты не хочешь? На этот раз наши пути и интересы расходятся, Михей. Тебя ждет Одесса, а меня Тольятти. Увы, – развел он руками. – Увы.

Я согласился и сказал ему, что действительно хотел бы вернуться на родину, в Одессу.

– Я многое не рассказывал тебе… А вообще я дурак. Мог бы жить, мог.

– Брось! Все мы в чем-то дураки, на то и жизнь. Круглые умники бывают только в кино, а в реальной житухе даже непревзойденные боссы идут к своей «яме» и глупости. Раз, но под завязку. Вот и вся разница между «умным» и «глупым», Михей.

– Это не утешает, – заметил я.

– А ты хотел вечного утешения? Его нет. Я тоже жил по-царски, но стало мало. У нас сейчас вольница, все помешались на наркоте. Я тоже не остался в стороне… Это большие деньги, брат. До того большие, что можно свихнуться. – Он немного помолчал, затем продолжил: – Мы могли бы наладить связь, проложить маршрут… Молодежь жаждет кайфа. Сейчас этим все занимаются, от политиков до врачей, военные и прочие, включая ментов…

– Нет, это не для меня, Граф. Я не хочу сгнить раньше времени в земле за триста – четыреста тысяч. Мне хватит и малости, пусть и в течение времени. Доберусь до Одессы или Крыма, сделаю себе нормальный загранпаспорт и отвалю с туристами на корабле прямо в Грецию. Вот и все, что мне нужно. И это несложно прокрутить. Тебе советую сразу же покрасить волосы или приобрести светлый парик, – попутно посоветовал я ему.

– Да-да. Я сделаю это в Свердловске, научен уже… – кивнул он. – Быть может, ты и прав, – задумчиво и врастяг протянул Боря. – Я подозреваю, что меня «сдали» конкуренты по бизнесу. Но валить, как всегда, не на кого. То ли свои, то ли кто-то из питерской публики. Некоторым я очень мешал… Значит, Крым, да? – вернулся он ко мне.

– Возможно. С какой-нибудь очаровательной милашкой, особо не блещущей умом.

– Ты, смотрю, не каешься, – усмехнулся Граф. – А я предпочитаю настоящее мужское общество, без баб. И хороший «план», кальян. Сушит мозги малость, но поправимо. Фрукты, соки, сладкое… Кури хоть сто лет, без проблем! Кололся всего пару раз и то давно. Нельзя, – вздохнул он. – Если хочешь оставаться Чингисханом, следи за своим голосом и духом, пока за этим не стали следить другие. Такие дела, брат.

Его рассуждения относительно наркоты неприятным осадком осели в моей душе. Дело было вовсе не в молодых, «жаждущих кайфа», хотя и в них тоже, дело заключалось в ином. Настоящий блатюк и Вор не должен и не может заниматься какими бы то ни было маклями, спекуляцией и коммерцией. А тут наркота, сбыт в огромных количествах, прочее. Ясно, что Граф не торговал опием, как какой-нибудь барыга или делец, но он имел прямое отношение к этой торговле. По сути дела, он стал поставщиком, солидным поставщиком зелья. Я понял именно так. Контроль, постановка, движение, связи – его работа. В принципе его есть за что упрекнуть, есть. Глава спекулянтов. Сейчас, конечно, такие жесткие требования отходят, давно отошли, но не для всех, не для всех… Меня задели слова Графа, хотя сам я не был кристаллом и тоже кое в чем участвовал… Подлая, гнусная лагерная привычка – выискивать в поступках другого брешь, оплошность, «косяк» по жизни. Подлая, но необходимая. Смотря как смотреть. Там, где пахнет смертью и сроком, не до сантиментов и вкрадчивых замечаний, ты должен точно знать, с кем имеешь дело и чего от него можно ждать. «Понятия» выковывались на протяжении десятилетий, они, в отличие от других законов, передавались из поколения в поколение устно. Так передаются только легенды и предания, фольклор. Что-то отмирает, что-то остается – естественный процесс. Но как больно терять то из духовного, чем ты жил многие и многие годы…

Пока мы с Графом отдыхали и беседовали, Нина сварила суп. Запах его мгновенно долетел до нас, и мы встали, чтобы поесть.

– Не ваша очередь, погодите, – бесцеремонно прогнала она нас от стола и, пододвинув миски с горячим супом поближе к Гене и подполковнику, позвала их. Не позвала, а предложила отведать. На этот раз мент согласился, не устоял, очевидно вкусный запах, исходящий от кастрюльки, достал и его. Ну что ж, пусть поедят первыми, мы не против. Пришлось малость подождать. После еды, и не просто еды, а горячей еды, нас всех потянуло на сон, причем одновременно. И водила, и Нина вовсю зевали, а мент почти лежал на топчане, опершись на локоть. Я тоже клевал носом и уже подумывал о двойной дозе чифира. Но разве он проймет тебя, когда ты набил полный желудок разной требухой!..

– Ложитесь. Размещайтесь кто где, – сказал Граф, видя, что наши заложники валятся в сон. – Встанем часа через три, три с половиной. Пошли, Михей, – повернулся он ко мне и пошел на выход.

– Погоди. Прихвачу тряпок кое-каких… Брошу на ветки, укроюсь малость. Холодно еще, – буркнул я в ответ, не подумав о том, что, возможно, Граф хочет спать еще сильнее, чем я. Эта мысль пришла мне в голову после, когда он закручивал проволоку на двери. Но Боря не возражал: «Спи до самого утра, – сказал он мне, – я покараулю».

– Ты же не сможешь идти завтра, свалишься.

– Не свалюсь, не беспокойся. На чифире вытяну, не привыкать.

– Ну смотри, я, в натуре, отрубаюсь.

Натаскав веток и хвои, я быстро соорудил себе ложе и, накрыв его тряпками, принесенными из будки, сел сверху. Нормально, почти Париж! Будем считать, что мы в Булонском лесу. Конечно, было холодно, но я знал, что мучиться и дрожать мне недолго, от силы пять минут. Мои веки уже слипались. И действительно, едва я лег и приложил голову к «подушке», как тут же провалился во тьму. Ни-ка-ких мыслей.

Сумку мы не несли, но твердо пообещали нашим пленникам, что поможем им вечером. В конце концов, чем быстрее мы доберемся до места, тем лучше для нас, рассудили мы между собой. Граф растолкал нас около шести, но пока мы разжигали печь и варили чифир, совсем рассвело. Запели птички, солнечные лучи, пробиваясь через листву, ласкали наши лица. Один свежий, утренний воздух чего стоил! Мы не дышали им, мы его пили, как пьют чистую колодезную воду где-то в деревне. Заправившись «горючим» как следует, сразу тронулись в путь. Если все пойдет нормально, к ночи мы сможем оставить их одних. Пройденного вчера и за целый день хватит вполне. – Ночью они никуда не сунутся, а утром мы будем удаляться друг от друга с каждой минутой. Они побредут назад к Ослянке, мы – на Свердловский тракт.

Рядом с нами протекала какая-то речушка, течение ее было довольно быстрым, едва ли переплывешь, но сама она была мелкой и неширокой. Мы шли против течения, вблизи от берега, ориентируясь по реке. Глухари с шумным хлопаньем вылетали чуть ли не из-под наших ног, и я подивился такому обилию живности. Продукты можно было не тащить, достаточно подстрелить одну крупную птицу, и еды хватит на сутки. Была бы соль. Да, это был самый настоящий лес, почти не тронутый людьми. Просеки и участки повалов остались позади нас и немного в стороне. Мы специально сошли с дороги и, пройдя лесом часа три-четыре, вышли к той самой реке. Она шумела ниже нас, мы же шли поверху, где лес был не слишком густым. Нинка, водила и подполковник шли впереди, метров за десять от нас, мы, словно хищники, осторожно двигались сзади. В случае чего первыми попадут в поле зрения они, а не мы. Женщина и сумка запросто собьют с мётки ментов, и, пока они въедут что к чему и поймут, что это не туристы, можно будет сориентироваться и приготовиться к бою. Время подходило к полудню, когда с нами случилось то, о чем я до сих пор не могу вспоминать без содрогания.

Незаметно для себя мы как-то вдруг оказались среди поваленного леса. Деревья вокруг лежали так, словно их кто-то уложил, а не свалил. И это были не просто деревья, а вековые огромные стволы, через которые нам предстояло перелезать. Обойти их было невозможно, они покрыли всю территорию, которую охватывал глаз. Никто из нас не знал, что делать. Возвращаться назад и обходить? Очень долго и очень далеко. Идти вперед? Сомнительно, едва мы пройдем по такому бурелому хотя бы полтора километра за час. На каждое дерево нужно сперва влезть, затем спрыгнуть, пройти пять метров до следующего и снова залезть на другое. От такой физзарядки и ноги протянешь! И кто знает, на сколько километров вперед тянется этот «энский треугольник»? Живая нога туг не ступала, уж точно. Охотники знают такие места и обходят, другие просто не суются. Было очень тихо и очень муторно на душе, почти жутко. Даже птицы покинули эту проклятую территорию. Вот чертовщина! Что или кто могло так повалить столько леса? Не видно конца! Мы заходили все глубже и глубже в бурелом и наконец прошли, да что там прошли, пролезли столько, что ни о каком возвращении назад не могло быть и речи. В конце концов, это было наиболее страшным, мы сбились с пути и вообще потеряли всякую ориентацию. Мы уже точно не знали, где зад, а где перед, и шли вслепую. Да, мы видели солнце и видели горы – они были очень, очень далеко от нас, стояли в голубой дымке, как нарисованные, на них можно было смотреть, не отрываясь, часами, до того это было красивое зрелище. Но что с того! И солнце, и горы видно с любой стороны, а мы не специалисты-геологи – достаточно изменить немного направление движения, и ты попутаешь все рамсы. Что с нами, собственно, и произошло. Куда переть, в какую сторону? Все выбились из сил, а Нинка так прямо плакала и каждую минуту садилась на землю. Но даже она понимала, в сколь сложной ситуации мы оказались. И у меня, и у Графа буквально опустились руки. Самая настоящая ловушка без примеси! Куда ни топай, везде одно и то же. А если эта безлюдная, аномальная зона раскинулась километров на семьдесят?! Кто знает, что здесь было? В Пермской области частенько испытывали атомное оружие, проводили взрывы, мы об этом читали. Вдруг мы попали в одно из таких мест, вдруг?! Это явно не последствия бури или какого-нибудь смерча, нет, это что-то другое. От подобных мыслей мне стало не по себе, я чувствовал себя так, будто вдыхал ядовитый газ, а не воздух.

Если и выберешься из этой мертвой зоны, останешься калекой и импотентом, получишь лейкемию или что-то еще. Вот козлы! В целях укрепления обороноспособности, мать вашу так! Мы сделали привал, и я с ходу поделился своими мыслями с Графом, в присутствии всех. Сам же украдкой наблюдал за реакцией подполковника. Если кто-то и знает среди нас что-нибудь, то только он. Но подполковник ничего не знал, сказал, что такие места засекречены военными и только они знают, где именно и на какой глубине проводился взрыв. Однако мент призадумался, я заметил это.