Текст книги "Мой тайный мир"

Автор книги: Паулина Киднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Паулина Киднер
Мой тайный мир

С любовью посвящаю мамочке и папочке – Эдди и Джой Мастерсом. На все мои бесчисленные: «Сделайте милость…», «Не откажите в любезности…», «Не могли бы вы…», «Не одолжите ли мне» – ответ всегда был один: «Да!»

Спасибо вам обоим за все! Лучших друзей мне было не найти.

Вступление

…Мы трое – Сара Кеннеди, Паулина Киднер и я – стоим посреди поля близ ущелья Чеддер-Гордж. У наших ног маленькая клетка, накрытая тканью. Паулина нагнулась и открыла дверцу. Ничего не произошло. Мы все замерли в ожидании. Вдруг из клетки появилось бурое существо с огромными ушами и сделало несколько скачков вперед. На миг остановившись, оно осмотрелось, впервые в жизни увидев со всех сторон необъятный простор. Но пауза окончена – и вот уже существо мчится что есть мочи в направлении окаймляющих поле зарослей густой травы. Скрылось – и все мы вздохнули с облегчением. Состоялся еще один триумф женщины, беззаветно посвятившей многие годы жизни выхаживанию самых разнообразных зверюшек, попавших в беду.

Животное, о котором шла речь, не было таким уж редким. Это был обыкновенный заяц-русак, и тем не менее в глазах Паулины он имел такую же важность, как бенгальский тигр или гигантская панда. Его принесли Паулине крохотным зайчонком, чья жизнь висела на волоске, и она днем и ночью час за часом выкармливала его молоком, прежде чем у него достало сил есть более солидную пищу. Что и говорить, поспать вволю – непозволительная роскошь для Паулины.

Под ее материнским оком зайчонок мало-помалу вырос в сильного здорового зайца, и вот настал момент, когда его можно было выпускать на волю. Прежде чем сделать это, она тщательно подобрала место, заботясь о том, чтобы там у него не было врагов, которые только и ждут легкой добычи в виде наивного существа, не знающего о кознях дикой природы.

Она наблюдала эту сцену со смешанными чувствами, подобно тому, как мать глядит вослед сыну, покидающему родительский кров. Конечно же ей было грустно расставаться со своим питомцем, в которого она вложила душу, но она была счастлива, потому что дала ему шанс, несмотря на все превратности судьбы.

Мы с Сарой ничуть не удивились, когда среди достойных финалистов, претендовавших на премию в конкурсе «Страна зверей», жюри в составе Дэвида Беллами и Ли Даррелл назвало Паулину Киднер лауреатом премии 1995 года. Какое счастье для нас было вернуться в Центр по спасению животных «Тайный мир» (так теперь называется ферма Нью-Роуд), поздравить Паулину с присуждением премии (чем она, в отличие от нас, была несказанно удивлена) и поблагодарить ее за все те чудеса, которые она творит, спасая попавших в беду животных, а также за усилия по просвещению широкой общественности в том, что касается защиты дикой природы.

Паулина принадлежит к той удивительной породе людей, которые куда больше волнуются о подопечных, нежели о себе самих. Более самоотверженной души днем с огнем не сыщешь. И несмотря на все проблемы, с которыми она сталкивается, она умудряется оставаться бодрой и веселой – сама признается, что неделю за неделей учится этому у своих питомцев!

Ее миссии никогда не наступит конец. Тяжело говорить, но не иссякает поток братьев наших меньших, попадающих в различные передряги и нуждающихся в помощи ее Центра. Остается лишь надеяться, что она, как и другие ей подобные, всегда будут готовы протянуть страждущему дружескую опытную руку.

Итак, я рад пригласить вас в «Тайный мир» – войдем в него, прикоснемся к тем удивительным вещам, которые окружают Паулину, почувствуем себя участниками событий, которые там происходят. Ну, а затем – не пожалеем дня, съездим к это восхитительное место под названием «Тайный мир», увидим все собственными глазами! Лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать и услышать! Я уверен, вы будете потрясены, как были потрясены Сара и ваш покорный слуга, когда недавно приехали к Паулине в Центр, навьюченные всевозможной аппаратурой, чтобы сделать ее беспримерную работу достоянием возможно более широкой аудитории. Да дарует ей Бог удачу на ее пути!

Десмонд Моррис

Глава первая
Субботний ребенок

Редко бывает такая ночь, когда бы я не выходила к амбару, над входом в который висит табличка: «ТАЙНЫЙ МИР: ЦЕНТР ПО СПАСЕНИЮ БАРСУКОВ И ДРУГИХ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ». Это место для меня священно. Здесь я разбила клумбу в память о своей закадычной четвероногой подруге. Прихожу сюда и сажусь рядом на скамеечку. Вы спросите – что это за блажь такая, сидеть в полной темноте? Но ведь темное время суток – это как раз та пора, когда мы бывали вместе, деля друг с другом радости и горести. Она положила начало всей моей работе с дикими животными, и в память о ней я продолжаю эту работу. МНЕ ЕЕ ТАК НЕ ХВАТАЕТ!

С золотой поры малолетства моя любовь к животным всячески поощрялась. Хотя, если говорить честно, она стоила моей матери (не меньше меня питавшей страсть к братьям нашим меньшим) немалых сил. Помню, в школе я с гордостью перечисляла, сколько у меня домашних любимцев – три собаки, кролик, морская свинка, две золотые рыбки, хомяк и еще белки.

Нас с сестрой учили уважительно относиться к животным и думать сперва об их нуждах, а уж потом о своих. (Всякий, кто когда-нибудь катал расфуфыренную, как принцесса, собачонку в кукольной детской коляске, понимает, что я имею в виду!) Ну и, конечно, кормили животных у нас в доме в строго определенные часы, как и двуногих членов семьи. Уже тогда я начинала осознавать, с каким пониманием животные относятся к привычному, ненарушаемому порядку вещей и к тому, что с ними хотят пообщаться.

Когда у нас появился хомячок Хэмми, мы решили поставить его клетку в кухне. Слов нет, в компании с таким забавным существом очень весело, но потом интересы гигиены все-таки взяли верх, и клетку переставили в другое место. Поскольку хомяки привычны к ночному образу жизни, он сперва весьма неохотно покидал уютную постельку ради порции овсянки, которую мы готовили для всей семьи холодным зимним утром, а впоследствии стал выскакивать, едва уловив ее запах. Выпучив заспанные глазки, он просовывал чуткий нос сквозь прутья клетки, давая понять, что его светлость изволили встать к завтраку, и при этом желая – для страховки – убедиться, что мы о нем не забыли.

К сожалению, судьба оказалась неблагосклонна к этому милому существу. Все знают, у каждого ребенка свои причуды; так вот, моя старшая сестрица Джуна, которой к тому времени исполнилось десять лет, не любила принимать ванну в одиночестве, требуя, чтобы кто-нибудь составил ей компанию. И то сказать, ванная комната у нас располагалась в темном, глухом уголке, а когда по полу бегает маленькое забавное создание, ничуть не страшно, даже приятно! Но как-то раз Джуна машинально выскочила из ванной, не глянув предварительно на пол… Правильно, под ее чистенькой розовой пяткой раздался отчаянный визг. Может, и выходили бы зверька, если бы мама, считавшая бренди чудодейственным средством от всех недугов, не напоила его этим лучезарным напитком. Сказать по совести, оно иногда помогает, только не в этот раз.

Судьба второго нашего хомячка была еще драматичней. Находясь опять-таки в ванной, Джуна – то ли почувствовав, что ей холодно, то ли заслышав чьи-то шаги – резко захлопнула дверь… После этого случая на семейном совете было решено не заводить больше хомяков, пока Джуна не перестанет бояться пользоваться ванной в одиночестве. И вот когда Джуна подросла и преодолела в себе этот страх, у нас появился Хэмми Третий – ну, этот прожил счастливую, долгую (по хомячьим меркам) и полнокровную жизнь! Правда, однажды он потрепал нам с сестренкой нервы, когда удрал от нас. Он жил в кукольном домике. Как-то раз смотрим – его нет! Началась страшная суматоха со слезами, взаимными упреками и выяснениями, кто должен был его стеречь. После полутора часов содома мы вынуждены были признать свое поражение и молить судьбу, чтобы он вернулся сам. И вот все семейство – мама, папа, Джуна и ваша покорная слуга – сидим и смотрим телевизор, и вдруг мама начинает смеяться и показывает пальцем на диван. Под покрывалом от подушки к подушке двигается какой-то странный бугорок…

А сколько раз в нашем доме совершалось таинство рождения! То морская свинка принесет потомство, то наши собачки ощенятся, и уже в те юные годы я познавала радость забот о крохотных созданиях (хотя, надо признаться, большая часть этих забот все-таки ложилась на плечи мамы!) – и грусть, когда нашим питомцам приходила пора отправляться) к новым хозяевам. Единственным утешением в таких случаях служила надежда, что в новом доме их ждут такие же любовь и забота, как и в нашем. Домашними любимцами могут быть разные звери, но общее у всех то, что они требуют вашего общества, а значит, им нужно уделять время, и немалое. Порою я слышу упреки, что больше забочусь о животных, чем о людях. Пусть говорят, если им так хочется!

Видимо, то, что я рано приучилась баловать своих питомцев, и послужило причиной сокрушительного фиаско моего сценического дебюта. Восьмилетней девчушкой я выступала на воскресных утренниках в школе с чтением стихотворения «Беги, кролик, беги!», а гвоздем программы должна была стать настоящая крольчиха из моего домашнего живого уголка. Однако во время первого представления длинноухая артистка сидела как пришпиленная у меня на руках и не думала никуда бежать; иные зрители даже подумали, будто это чучело. Ну ладно, ко второму представлению я подготовилась основательно, припася в качестве приманки несколько листьев салата-латука, который намеревалась положить в уголке сцены – какой кролик не соблазнится и не побежит! Когда же я, вся изведясь, дождалась своей очереди и вышла на сцену, выяснилось, что приманка благополучно съедена. Негодница крольчиха и на втором представлении спокойно просидела у меня на руках – еще бы, ведь бежать ей было не за чем! Считаю, это был мой первый урок работы с животными.

Когда я была ребенком, наша семья не раз переезжала – того требовала работа отца, служившего в полиции графства Кент. Обустройство на новом месте мы всегда начинали с того, что искали наиболее подходящие маршруты прогулок с собаками. На утреннюю прогулку их всегда вел папа, на дневную – мы трое: мама, Джуна и я. Как сейчас помню наши первые прогулки, когда мы жили в Уолдерслейде: маршрут проходил по заброшенной дороге, тянувшейся прямо от нашего дома до самого леса.

Уже в ту пору осень была моим любимым временем года. Улица, на которой мы жили в Уолдерслейде, называлась Каштановая – она и в самом деле была обсажена каштанами. Возвращаясь из школы домой, я любила бродить меж золотых курганов, с особым удовольствием наблюдала, как ветер кружит листья, будто вдыхая в них жизнь, и разбрасывает по дороге. А когда шел дождь, наступал поистине мой праздник, особенно под вечер, в сумерки. Потоки воды стремятся по улицам, точно горные реки, играя отраженным светом уличных фонарей; одно за другим зажигаются окна, и капли скатываются вниз по стеклам, запотевшим от домашнего тепла. Я же, нахлобучив шляпу и закутавшись в шарф, весело шагаю домой, пиная ногами сухие золотистые холмы; от такой физзарядки щеки у меня пылают как огонь. А я уже предвкушаю удовольствие от горячего кофе, который – я надеюсь – будет готов к моему возвращению, может быть, даже с ячменными лепешками! Какими живыми все-таки могут быть воспоминания!

Гуляя с собаками по лесам, я, как, наверное, и большинство молодых, мало что знала об их исконных обитателях. Я любовалась семейками грибов, разбежавшимися по одряхлевшим пням, густыми мхами, укутавшими зеленым одеялом стволы поваленных деревьев, но понятия не имела, что и грибы и мхи – часть жизненного цикла; под их воздействием медленно распадаются отмершие листья и древесные ткани, вскармливая собою почву, чтобы по весне возродилось к жизни новое поколение растений. Мне и в голову не приходило, что среди многообразных видов, составляющих дикую природу, немало таких, которые нуждаются в защите. Слава богу, в наши дни образование помогает людям восполнить этот пробел.

Когда мы переехали в Уиллсборо, что близ Эшфорда, маршруты наших прогулок пролегли по просторным полям и доходили до фермы Хинксхилл. Однажды, во время прогулки с собаками, моим глазам предстало странное зрелище: ограда лесничества, на котором лесник, охранявший дичь, развесил «трофеи» – убитых им животных, считающихся вредоносными, чтобы показать, с каким рвением он занимается своим делом. На колючей проволоке висели тушки кротов, белок, горностаев и ласок. К счастью, в наши дни такие вещи практикуются все реже – со времени Второй мировой войны число лесников, «охраняющих» дичь, заметно сократилось, что позволило восстановить численность многих видов животных – в частности, черного хоря, который наверняка был бы полностью истреблен у нас в стране, если бы преследование продолжалось.

Подгоняя собак, я со всех ног бросилась прочь от этого жуткого места и с тех пор выбирала другие тропки для прогулок. Но маршрут неизменно заканчивался фермой, расположившейся у подножья высокого крутого холма. Это было крупное молочное хозяйство, и мне разрешалось заходить поглядеть на телят, которые рады облизать тебе пальцы, а потом полюбоваться импозантным хирфордским быком с блестящим медным кольцом в ноздрях. Я любила запахи фермы: сладкий – сена и резкий – коровьего хлева. Час за часом пролетал незаметно, но тогда я и подумать не могла, что фермерство заинтересует меня как занятие, которому можно посвятить жизнь.

Достигнув отрочества, я стала подрабатывать в летние месяцы, катая желающих на осликах, которых мы брали в Сент-Мэрис-Бей, по пляжу в Даймчерче. От клиентов отбоя не было, и, когда стояли блаженные солнечные денечки, мы день-деньской бродили то вдоль по пляжу, то с горки на горку, водя на поводу наших длинноухих помощников. Ну, а в ненастье отсиживались под крышей, ожидая, пока дождь кончится. (Как бы я ни любила дождь, но в непогоду ничего не заработаешь!) Золотые были дни – тут и игральные автоматы, и кулечки со сладостями, которыми нас щедро одаривали клиенты, и забавные огоньки «иллюминации» – несколько разноцветных лампочек на черном проводе, провисшем над главным входом.

У меня была ослица приятного кремового окраса по кличке Бемби. Мы быстро сделались закадычными подружками. Уже потом, зимой, мы иногда брали ее к себе – папа арендовал для нас небольшое поле. Это была очень умная ослица, она даже показывала «фокус»: когда ела сливы, непременно выплевывала косточки.

Даймчерч стал местом моей первой любви. Так, ничего особенного не могу вспомнить – помню только, что мальчика звали Джеймс и он помогал мне справляться с ослами. Ах да, немаловажная деталь – он всегда брал с собой на обед сыр и лук. Сами понимаете, целоваться с ним после этого было ой как непросто! Возможно, поэтому мое чувство к нему так быстро прошло.

Для меня было потрясением, когда после 27 лет безупречной службы отец решил уйти из полиции и занять пост мирового судьи в Бристоле. Это значило, что нам предстоял переезд в Сомерсет. К тому времени моя сестра уже работала на ферме в Хай-Холдене; она и ныне живет в Кенте, удачно вышла замуж и создала прекрасную семью.

Когда мы переехали в Сомерсет, я сразу полюбила это место. Правда, здесь не было ни фруктовых садов, ни привычных глазу силуэтов конических крыш амбаров, где сушится хмель, ни гряды меловых холмов, как в Кенте. Зато были другие картины, куда более богатые красками, а главное – какое разнообразие зверей и птиц!

Первое, что мне предстояло сделать, – найти работу, пятнадцать лет я решительно отказалась продолжить учебу школе (сказалось унаследованное от матери упрямство!), но у меня не было специальности. Первая попытка работы в магазине провалилась с треском (хотя лишь после трех недель я поняла, что это – не для меня).

Папа предложил мне попытать счастья на ферме, и вот я уже шагаю на ферму Пенниуэлл близ Тронбери, где имелась вакансия доярки, для собеседования. Ферму эту держали мистер и миссис Болл; у них было большое стадо гернсийских и джерсийских коров, и, кроме того, они разводили цыплят на продажу. Для жилья мне предложили фургончик на колесах; правда, от него до фермы нужно было порядочно отшагать, зато, помимо жалованья, полагались стол и стирка белья. Потрясающие условия!

Из деревни (где у нас не было других соседей, кроме пожилой четы, жившей в конце дороги) на ферму вела извилистая тропка; когда я распаковала пожитки в своем – именно своем! – фургончике вдали от родительского дома, я поняла, какой серьезный шаг сделала в пятнадцать лет.

Говорят: кто родился в субботу, тому суждено в поте лица своего добывать хлеб свой. Я, субботний ребенок, убедилась, что это действительно так. Рабочий день у меня начинался в шесть утра и кончался в шесть вечера. После каждых 12 дней полагался уик-энд, когда мне нужно было всего-навсего подоить коров да покормить цыплят, – зато вторая половина дня оставалась в моем распоряжении.

…В свой самый первый день я встала в половине шестого, чтобы в шесть быть на месте. Мне показали, как загонять коров с поля в сарай для дойки. Видимо, в том, что мне быстро полюбился фермерский труд, сыграло свою роль одно обстоятельство; я начала карьеру в августе месяце, когда даже утречком уже тепло, – потянуло бы меня вставать так рано в холодном, сумрачном декабре? Я садилась на велосипед, одолженный на ферме, и летела через поля и рощицы, полные птичьего свиста. Приехав на место, я ставила велосипед к дереву и отворяла массивные деревянные ворота, которые следовало прислонить к ограде. Затем снова брала велосипед, ехала в поле и созывала коров, многие из которых еще лежали, жуя свою жвачку. Медленно и неохотно, но они все же поднимались – одни тянули время, другие, наоборот, бежали ко мне, в волнении качая головами. Джерсийские коровы чем-то похожи на оленей – такие же милые морды, огромные глаза и точеные ноги. Гернсийские все, как одна, рыжеватые с белыми пятнами, хотя и разных оттенков.

Даже рано утром над коровами неизменно вился рой мошкары. Отгоняя назойливых насекомых хвостами, животные шествовали по дорожке в направлении сарая для дойки, а я ехала следом на велосипеде.

Поблизости от фермы я снова объезжала их, чтобы убедиться, все ли на месте, – так, для порядка, поскольку они отлично знали, куда идти. Правда, иные не сразу входили в ворота, а прежде шествовали ко мне, обнюхивая своими влажными черными большими носами, – это было проявление любопытства; потом они все равно шагали в сарай следом за более послушными. Когда они проходили мимо меня в ворота, мне нужно было их сосчитать.

Главный дом усадьбы разменял не первую сотню лет, но неутомимая чета Болл немало занималась строительством, и он выглядел вполне на уровне. Двор окружали внушительные хозяйственные постройки, а на второй этаж большого каменного амбара, где размешался склад, вела солидная каменная лестница. С верхней площадки этой лестницы можно было наблюдать сцены выезда на охоту, происходившие при полном параде. Как правило, менее чем через десять минут выскакивала лисица; удирая от собак, она бросалась прямо под ноги охотнику.

После того как коров загоняли в сарай, их привязывали за шею веревками. В мои обязанности входило обмывать им вымя; следом шел мистер Болл и подсоединял к соскам доильный аппарат. Подходя к каждой корове, он называл ее кличку – в итоге я сперва научилась узнавать коров по хвостам (и, естественно, по той части тела, к которой хвост прикрепляется) и лишь намного позже стала различать их также и по физиономиям.

Со временем был оборудован новый сарай для дойки, и я стала доить самостоятельно. За время работы на ферме я научилась многим вещам. И у джерсийских и у гернсийских коров вкусное, жирное молоко. Но у всех коров разные темпераменты – одни хотят, чтобы их подоили первыми, другие, напротив, предпочитают быть последними, иные желают вставать в стойло справа, а есть такие, которым подавай только левую сторону. Словом, каждая корова – индивидуальность; как сейчас помню бочкообразную гернсийскую корову, которая невзлюбила меня и только и ждала случая, чтобы лягнуть.

Мне случалось видеть, как рождаются телята – обычно это происходит ночью. Какая радость, когда после девяти месяцев беременности, после трудных родов наружу выскальзывает влажный горячий теленок, от которого поднимается пар! Лежа на земле, он собирается с силами, чтобы поднять голову, и выпускает через ноздри жидкость, оставшуюся m со времени пребывания в материнской утробе. Затем, покачивая головой, он осматривается вокруг сквозь длиннющие ресницы. Проходит еще несколько минут – и вот он уже пусть нетвердо, но стоит на ножках. Корова облизывает его, стимулируя работу сердца и удаляя лишнюю влагу с кожи. Даже впоследствии, когда корова будет возвращена в стадо, она узнает своего теленка, а он – ее.

Первый теленок появляется у коровы, когда ей исполняется примерно три года. Тем не менее она еще числится телкой, пока не телится вторично – только тогда ее удойность достигает пика.

Как и все млекопитающие, первые 48 часов после родов корова производит колострум – особо густое молоко, содержащее большое количество антител. Если новорожденный его не получит, он может и не выжить. По истечении же двух суток молоко становится нормальным, и все, что не выпьет теленок, может взять себе человек. Чтобы оставаться дойной, корове нужно телиться каждый год. После отела она дает молоко в течение десяти месяцев, а затем ее молочный поток «иссыхает». Тогда ее нужно отвести в стадо к другим «сухим» коровам и в течение двух месяцев даты ей отдохнуть. Когда же она снова отелится, то опять начнет давать молоко.

Раздача корма, чистка и прогоны коров туда и назад – все это занимает много времени. Когда по окончании утренней дойки выгонишь коров обратно в поле, на часах уже десятый час – время завтракать! Если хорошенько потрудишься, то и традиционные овсянка и яичница с беконом покажутся тебе медом.

Ну, а в десять утра наступает черед кур – их нужно покормить, долить им воды и собрать снесённые яйца. Птицеводство на этой ферме поставлено на широкую ногу – тут для кур и многочисленные насесты, и опилки, в которых так приятно купаться, и ящики для наседок. Несешь на своих плечах мешки с кормом и рассыпаешь по корытам. Тяжелая это работа, и все-таки она мне по-настоящем нравилась.

Особенно приятно было возиться с цыплятами. Сперва для появившихся на свет пушистых комочков чистили и готовили помещение, и когда им исполнялись первые сутки, и приносили туда в картонных коробках. Пушистые созданьица помещали под благодатные теплые лучи инфракрасных ламп. Почувствовав свободу после путешествия в тесных коробках, они принимались с писком носиться по опилкам, ища, нет и где еды, но их быстро настигала усталость. Один за другим они валились с ног, образуя из своих крохотных тел желтый пушистый ковер, на котором время от времени то здесь, то там открывался заспанный глаз и тут же закрывался вновь.

В деле заботы о животных, как и в любом другом, бывают спои взлеты и падения, звездные и скорбные часы. Сколько радости доставляют мне летняя пора, счастливая любовь, забота о братьях наших меньших, появление на свет новых существ – и как бывает грустно, когда вдруг все идет наперекосяк! Горько и обидно, когда влажная скользкая фигурка, выкатившись из чрева коровы, остается неподвижной. Нежно мыча, корова легонько толкает своего родившегося неживым теленка, думая его расшевелить; она никак не может взять в толк, почему это теленок не движется. Несчастье, когда внезапно прерывается подача электричества – тогда наутро, отправляясь проведать цыплят, видишь вместо задорно попискивающего пушистого ковра такой же пушистый, но безжизненный комок. Прискорбно, когда ветеринар обнаруживает у коровы мастит или молочную лихорадку или когда животное достигает старости – тогда бесполезная для фермы корова подлежит выбраковке. По причине болезни, старости ли – все больно.

…Пока ты не проникнешься жизнью фермы и не разберешься в логике сельского быта, тебе не удастся составить о нем свое объективное суждение. Прямо скажем, многие вещи здешнем стиле жизни мне не по душе, но я понимаю, откуда они происходят. Этот стиль складывался в течение сотен лет повседневной борьбы за существование. А где-то рядом рост численности человеческих существ, их алчность и, как следствие, возрастание спроса и предложения вызвали к жизни то, что мы называем прогрессом. Впрочем, живя на ферме, я вряд ли задумывалась о тех материях, о которых в наши дни идут такие ожесточенные споры. Есть ферма, есть присущий ей уклад бытия – и ты его приняла. Здесь ты близка к природе, как нигде.

Правда, не так-то легко было смириться с холодом. Я люблю зиму за ее морозные утра и туманные дни, но когда приходится разбивать лед в корытах с водой и с усилием соскребать с полу примерзший навоз, думается почему-то совсем другое. К тому же мой фургончик промерзал до основания – когда я возвращалась после уик-энда, то постельное белье можно было стоймя ставить у стенки. На обогрев требовалось около часа. От холода руки покрылись язвочками – когда, проснувшись поутру, я пыталась подвигать ими, язвочки начинали кровоточить.

Спасением от холода была овсянка за завтраком – я посыпала ее бурыми крупицами сахара и сдабривала свежими желтыми сливками, которые соскребала со стенок бидона. Как бы там ни было, зима не убила меня, и я готова была перенести следующую.

…Вскоре после того, как я оказалась на ферме Пенни-уэлл, мне подарили щенка. Это была моя первая собственная собачонка, и я назвала ее Пенни. Конечно, приходилось мириться с многочисленными лужицами – и все-таки она была великолепна. Шкура у нее была черного цвета, перемежавшегося с желтовато-коричневым. В этой собачке перемешались непонятно какие породы, зато она всюду преданно следовала за мной. Она скрашивала мое неуютное бивачное житье – спала в ногах вместо грелки и будила по утрам, когда приходило время гнать коров на дойку… У нас установился некий порядок: большую часть времени она проводила в моем обществе, иногда убегала, но недалеко и ненадолго.

…Но вот как-то в субботу, в послеобеденное время, я сидела в фургончике и слушала радио, когда до моих ушей донеслось знакомое царапанье. Ничего себе – я и не заметила, что она отсутствовала! Но тут я увидела, что с ней творится что-то неладное – бока отяжелели, начались позывы на рвоту; Я подхватила ее на руки и вынесла вон. Когда я положила ее на землю, лапы разъехались, и ее вытошнило. Она дрожала всем телом. Я тут же кинулась к мистеру Боллу, который не замедлил явиться. К этому моменту из пасти собачонки уже хлестала пена. Мистер Болл мигом позвонил ветеринару и посадил нас с Пенни в машину. Поездка показалась мне вечностью. Пока доехали, у собачонки начались спазмы, закатились глаза, а из пасти пошла слюна. Она потеряла сознание, и я поняла, что спасти ее не удастся.

Стараясь не делать резких движений, я внесла ее в клинику, но она умирала у меня на глазах. Даже когда я положила ее на стол, было очевидно, что врач ничем помочь не сможет. Из ее глотки исторгся страшный вопль, и тело замерло в неподвижности.

Слезы залили мне лицо. Я не могла поверить в происшедшее. Всего какой-нибудь час назад она вертелась около меня, здоровая и жизнерадостная, а теперь лежит недвижно, с застывшей в глазах мукой! Ветеринар объяснил, что в ее агонии наблюдались классические симптомы отравления стрихнином – очевидно, она польстилась на отравленную приманку, которую фермеры кладут около курятников для воровок лисиц. У меня в голове не укладывалось, как можно сознательно убить животное таким вот варварским способом. Очевидно, Пенни убежала на чью-нибудь соседнюю ферму и подобрала там приманку. Поэтому, пока я жила на ферме Пенниуэлл, я больше не заводила собак, не желая подвергать их риску.

Я рано пристрастилась к общественной деятельности – вступила в Клуб юных фермеров. По-моему, лучшей формы досуга и общения не придумаешь. Каждую неделю мы встречались, от души забавлялись и веселились – то у нас вечеринка к уютном кабачке, то поход на хоккейный матч, то дискотека, то спортивные состязания – в общем, не соскучишься. Порою я возвращалась в фургончик спать к половине восьмого утра – а все равно спать не хочется.

…Близились рождественские праздники. Молодые фермеры ходили с песнопениями по домам, желая их обитателям счастливо встретить Рождество и собирая пожертвования на благотворительность. Во многих домах нас уже ждали как дорогих гостей, готовили угощение. Правда, вечера стояли холодные, но закутайся поплотнее – и вдыхай полной грудью дух празднества!

И вот как-то так получилось, что я пришла на вечеринку с одним молодым фермером, а покинула ее с другим. У меня появился Джимми – мы прожили вместе почти год, прежде чем решили пожениться. Джимми был старшим сыном мистера и миссис Николз, державших ферму близ Торнбери. У них было большое стадо фризских коров, и я приезжала к ним на уик-энды помочь Джимми и поближе познакомиться с семьей.

Семейство – а оно оказалось многочисленным – приняло меня как родную. Когда я впервые попала на эту ферму, то заметила, сколь существенно она отличалась от той, где я работала. Она была значительно больше, и, кроме молочного стада и цыплят, здесь держали также свиней. В просторной кухне стояла печь «Ага», у которой так славно было греться, все заботы по готовке брала на себя миссис Николз, и по воскресеньям семья неизменно садилась за стол в полном составе. У Джимми было трое братьев и сестра: Брайану – 19 лет, Элизабет – 11, Дирику – 8 и Томми – 4. Что ни говори, приятно стать частью такой большой семьи.

Миссис Николз умела готовить самые разнообразные блюда, и это ее совершенно не утомляло; если кто-то приходил на ферму в обеденное время (почтальон или просто случайный гость), его непременно приглашали за стол. (Впоследствии это создало определенные сложности: Джимми считал, что и я должна так поступать, а я так не считала, вот мы и садились за стол втроем со случайным гостем, думая, как поделить два бифштекса на троих!)

Одной из местных примечательных личностей был пожилой письмоносец Эрн, живший бобылем. Одет он был всегда в плащ военного покроя, подпоясанный веревочкой, стары галифе и начищенные, будто на бал, черные ботинки. Прибавьте к этому редкие волосы, торчащие, как колючки у ежа, и не сходящую с физиономии широкую улыбку, обнажавшую два зуба – верхний и нижний. Эти два зуба были предметом постоянных нападок моего благоверного.