Текст книги "Мой тайный мир"

Автор книги: Паулина Киднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Передо мной пронеслись картины ее детских дней. Помню, была таким «гадким утенком», а стала полной жизни красавицей! Взяв в ладошки ее маленькую головку, я сказала ей последнее «прости».

И дернул же меня черт выпустить ее так близко от фермы! Есть же места вдалеке от проезжих дорог – отвезла бы туда, не случилось бы этой беды! А впрочем, мест для выпуска всегда не хватает. В этот сезон через наши руки прошло семнадцать барсучат, из которых выжили одиннадцать. Пятеро барсучат из нашей «кухонной компашки» были взяты под наблюдение Обществом покровительства животным, включены в группы для выпуска. Но поскольку Кэткин больше других была привязана к ферме, казалось естественным закрепить нашу землю за ней. А главное, сколько мы живем на этой ферме, на нашей дороге барсуки никогда не попадали под машину. И вот теперь… За что ей это?! За что мне такое горе?!

Бывает, жизнь наносит тяжелые удары, но все равно надеешься: хуже уже не будет. Как бы не так…

Все случилось в течение одной недели: Кэткин погибла в субботу, инцидент в Уэмбдоне, когда барсуки оказались погребенными под тоннами грунта, произошел в понедельник, но как я могла знать, что ждет меня во вторник!

В то утро я читала лекцию в Каннингтоне. Уже потом мне рассказали, что в мое отсутствие Блюбелл неожиданно сделалось совсем плохо. Барсучиха выбралась из рукотворного гнезда и поползла в поле, где и была подобрана одной из наших работниц. Мой сын Симон немедленно отвез ее к ветеринару. И надо же было так совпасть, что по дороге домой я заехала к тому же ветеринару Марку прикупить еды для собак. Я колебалась, заезжать или не заезжать – у нас оставался еще один пакет, так что было не к спеху, к тому же на дороге было очень много машин. И все-таки я решила заехать. Вхожу: в приемную, а дежурная сестра огорошивает меня вопросом:

– Приехали проведать Блюбелл?

Я поняла, что с барсучихой что-то очень серьезное.

Сестра повела меня в заднюю комнату. Блюбелл по-прежнему находилась в клетке и глубоко дышала. Когда я вошла, она встала, а я упада перед клеткой на колени.

Марк пытался объяснить мне причины случившегося коллапса; я слушала и все больше осознавала, что это конец. Вдруг Блюбелл зарычала, выгнула спину, распласталась на полу – и недвижно застыла. Я подняла ее, положила на стол – все было кончено. Она отмучилась. Она словно дожидалась моего приезда, изо всех сил борясь за жизнь, чтобы умереть у меня на руках. Это было высшее проявление ее любви ко мне.

В это мгновение вошел Стюарт, который только сейчас получил известие, что в лечебницу поступила Блюбелл.

– А, это ты, Блю, – сказал он, ласково погладив ее по голове…

Оставляя барсучиху для вскрытия, я сказала: «Я заберу ее» – и выскользнула в дверь, пока не пришлось говорить что-то еще.

…Вскрытие показало, что легкие у Блюбелл были в очень плохом состоянии, и ни о какой надежде не могло быть и речи. Мы разослали Группам по защите барсуков извещение о ее смерти, об этом сообщили и по радио, и по телевидению – ведь мою Блюбелл знали многие.

Вот это сообщение – слово в слово.

Блюбелл

Блюбелл появилась на ферме Нью-Роуд в конце февраля 1989 года. Их было трое – сестрички Блюбелл и Примроуз и братишка Уиллоу. Они осиротели, когда их мать была нечаянно убита строителем, прокладывавшим дренажные трубы. Увидев, как трое барсучат сосут свою мертвую мать, один из рабочих вспомнил о существовании фермы Нью-Роуд и передал барсучат на попечение Паулины Киднер.

Когда Блюбелл попала на ферму Нью-Роуд, ей было около пяти недель от роду и в длину она была всего восемь дюймов.

У нее была бархатная шубка, а глаза только-только начинали открываться, но при этом она уже могла похвастаться длинными коготками и симпатичной полосатой мордашкой.

Именно Блюбелл, Примроуз и Уиллоу стали первыми барсуками, которым была уготована широкая известность, – фотографии Паулины, гуляющей по полям с таким эскортом, покорили сердца публики. Популярность барсуков привлекла на ферму Симона Кинга, снимавшего Блюбелл еще с младенческого возраста.

Хотя другие барсуки покинули ферму Нью-Роуд, Блюбелл продолжала возвращаться каждую ночь – она по-прежнему считала ферму родным домом. Она аккуратно выкопала в цветочных клумбах перед домом новое гнездо (хотя никогда не жила в нем), и если дверь в доме была распахнута, нередко приходила к Паулине клянчить бисквиты.

28 февраля 1992 года Блюбелл родила двоих детенышей. Кроме того, она в том же году воспитала как своих еще троих барсучат. Каждый год она учила молодняк, как стать настоящими барсуками. Когда было принято решение о создании специальной группы по финансовой поддержке, все согласились, что лучшим названием для нее будет «ОБЩЕСТВО БЛЮБЕЛЛ».

В конце лета 1994 года Блюбелл серьезно заболела, и ее пришлось изолировать от других барсуков, находившихся в рукотворном гнезде. У нее развилась легочная инфекция с плевритом и воспалением грудной полости. В течение некоторого времени борьба с болезнью шла успешно, но затем снова наступило ухудшение, сопровождавшееся резким увеличением количества белых кровяных телец. Едва кризис миновал, она была возвращена обратно к другим барсукам, но вскоре снова заболела бронхопневмонией.

Барсучиха Блюбелл ушла из жизни 8 сентября 1994 года.

В память о ней работа в Центре по спасению барсуков и других животных «Тайный мир», руководимом Паулиной Киднер, продолжается. Мы всегда будем ее помнить.

Блюбелл обрела вечный покой у нас во дворе перед главным домом; на ее могиле разбили цветочную клумбу. Место ее последнего приюта отмечено большим камнем с ее именем, который по ночам освещается мощным прожектором. Я прихожу туда почти каждый вечер. Этот камень – первое, что я нижу, когда возвращаюсь домой.

Тем, кто не познал дружбы с диким животным, не понять всей горечи понесенной мною утраты. Теперь, когда я брожу по полям, мне незачем оглядываться назад – я уже не увижу ее полосатой мордашки, не увижу, как моя Блюбелл – ах, что это была за сорви голова! – резвится на лужайке. Мне выпало счастье разделить с нею жизнь. Я не забуду ее. Она была моей Блю.

Никогда прежде я не чувствовала себя до такой степени опустошенной и измотанной. Я ни за что не поверю, что люди, заботящиеся о диких животных, хоть иногда не задают себе вопросы: «Зачем все это? Не бесполезная ли трата времени, не измена ли здравому смыслу?» Те, кто видит нашу работу лишь со стороны, нередко говорят: мол, какие вы счастливые, что живете такой судьбой! Да, так оно и есть, но как часто эта судьба бывает горькой!

В течение многих лет мы вели борьбу с банками, пытаясь выцарапать из них деньги на финансирование нашей работы. И всегда нас преследовала мысль: если придется расстаться с фермой, что же будет с Блюбелл?

Я была счастлива в семейной жизни – какие бы волны ни обрушивало на нас житейское море, мы с Дереком все-таки выплывали. Теперь, когда главный источник ответственности исчез, я почувствовала опустошенность. Мне казалось, я могу просто встать и уйти, куда ноги понесут.

Глава девятая
После Блюбелл

Когда осиротело рукотворное гнездо, другие обитавшие там барсуки стали все чаще наведываться в жилище, вырытое Блюбелл в саду. Я решила: коль скоро эта группа барсуков прочно закрепилась на территории нашей фермы, построю-ка я для них еще одно гнездо, а то, первое, предназначу только для временного пребывания поступающих ко мне барсуков. Мы построили новое гнездо при помощи одной строительной фирмы, которая прислала к нам рабочего с лопатой, и при участии добровольных помощников. Все строительство заняло один день, и уже ночью животные справили новоселье.

…Теперь, по прошествии времени, я понимаю, что в ту непростую для меня пору готовилась к самому худшему – продаже фермы. В таком случае, даже если первое рукотворное гнездо, построенное для наблюдений, окажется закрыто, останутся еще одно рукотворное и одно настоящее – места хватит всем! Волновала меня и еще одна вещь: если вдруг все и в самом деле пойдет прахом, что ждет работающих с нами девушек, преданных делу спасения зверюшек, влюбленных в эту работу?

Прошел октябрь, наступил ноябрь, а энтузиазма у меня по-прежнему не прибавилось. Как-то я уехала на весь день читать пенсионерам лекцию с показом слайдов. Лекция прошла хорошо, и я ненадолго забыла о своем горе, демонстрируя фотографии разных живших у нас зверюшек и рассказывая забавные истории, приключавшиеся с ними.

Тут из аудитории поступил вопрос:

– Любезная Паулина, вы, конечно, чувствуете себя в такой обстановке как рыба в воде. Но держу пари, что окружающие вас простые смертные стонут, когда вы пристаете к ним с какими-нибудь заковыристыми просьбами. Как вам удается выкручиваться из подобных ситуаций?

– Хотите самую щекотливую? Пожалуйста. Однажды весной у меня на попечении были две премиленькие серые белочки, девочка и мальчик. Житье у них было прекрасное, да вот беда: девочка пристрастилась… Ну, как бы вам это объяснить? В общем, заниматься со своим братишкой любовью на французский манер. Допускаю, от этого оба получали немало удовольствия, особенно мальчонка, но стручок-то у него от этого стал ненормально красным, как язва. Еще немного – и никогда бы не стать ему мужчиной. И я подумала…

Публика замерла в ожидании.

– …Дай-ка я позвоню знакомому фармацевту. Может, он подскажет, что делать в таких случаях? Я чувствовала, как он густо покраснел, потом хохотал в трубку, как сумасшедший, а затем доложил о ситуации своему ассистенту, который готовит лекарства на заказ. В итоге я смазала бельчонку его мужское достоинство вазелином, к которому добавила капли горького алоэ. Сестренка потом весь день плевалась – что ж, получила хороший урок!

Как здорово, когда другие люди с радостью слушают рассказы о твоей работе – ведь, ко всему прочему, это вызывает интерес к окружающей нас дикой природе!

Когда я вернулась с лекции, уже спускалась ночь. Проезжая мимо клумбы, под которой покоилась моя барсучиха, я обратила внимание, что на стебельках уже появились бутоны. Вот войдет весна в свои права – и вспыхнет целый фейерверк голубых цветов, салютуя в память о ней.

Я медленно катила через двор по шуршащему под колесами гравию и любовалась множеством скворцов, круживших в небесах. Они слетались с разных сторон, криком приветствуя друг друга, так что казалось, будто небо темнеет от них. Скворцы зимуют в наших краях уже много лет. Сплетая в воздухе подобие кружева, стаи птиц то садились на краткий миг на хвойные деревья, то устремлялись вниз, к прудам, то снова взмывали ввысь и возвращались на деревья.

На первый взгляд скворцы, может быть, ничем и не примечательны, но присмотрись повнимательнее – увидишь, сколь красиво их оперение, особенно в брачный период, когда белые кончики оттеняют блестящие, черные до синевы перья. Эти птахи, готовые есть практически все, что подвернется, легко приспосабливаются к жизни как в деревне, так и в городе, и благодаря этой приспособляемости и живучести резко возросла их численность. Бог знает сколько их зимует в наших краях, но известно, что в одном месте на зимовке их может насчитываться свыше миллиона. К ночи они собираются, точно пчелы, и каждому ведомо, где его дерево и даже ветка. На заре они снимаются точно в таком же порядке, как усаживались; группы отправляются в полет с регулярными интервалами, а вечером возвращаются вновь.

Я предвкушала – весна вот-вот заявит о себе в полный голос, и воздух будет напоен их песнями. Где ты, где ты, моя единственная, прилетай скорей! Впрочем, своим пением скворцы легко могут ввести слушателя в заблуждение. Они ведь блестящие подражатели и часто копируют других пернатых, как-то: кроншнепов, лысух и желто-коричневых сов, а иногда даже пытаются имитировать человеческий голос! Брачный период скворцов напомнит о себе множеством неопрятных гнезд, появляющихся на карнизах, и дуплами в старых, сплетающихся ветвями яблонях в нашем саду. Вскоре земля окажется усыпанной бледно-голубыми скорлупками яиц – это значит, что у скворцов вывелись маленькие, а ненужные скорлупки выброшены родителями, чтобы содержать гнезда в чистоте. И снова у скворцов хлопот полон рот – они ведь ротастые, птенцы-то!

…Так повторяется из года в год, из сезона в сезон. А пока я с наслаждением наблюдала каждый вечер одну и ту же картину и думала, как же все-таки блестяще синхронизированы явления жизни дикой природы, о которой мы знаем по-прежнему так мало!

Девушки, окончив рабочий день, надели куртки, взяли сумки и, помахав мне на прощание, пошли через залитый электрическим светом двор. Теперь, когда спустилась ночь, в нем царила тишина. Дерек, как обычно, ушел на вечерний крикетный матч, а я, оставшись одна в доме, прислушивалась к шуму стучавшего в окошко дождя.

Отхлебнув еще глоток кофе, я приподнялась с уютного кресла и оглядела кухню. Все собаки, всласть набегавшись за день, спали без задних ног. Наша маленькая шнауцериха Сэм растянулась у камина, раскинув задние лапы, – усталость и тепло быстро сморили ее. Барни, как всегда, занял другое кресло – под массой коричневой курчавой шерсти не было видно, открыты у него глаза или закрыты. Но то, как он подрыгивал ногами, показывало, что он видит уже, пожалуй, десятый сон: он все гоняется за кроликами и никак не может их настичь. Мой «крошка» Мэрри разлегся у огня бок о бок с Сэм – он занял собой столько пространства, что требовалось большое искусство, чтобы пройти по кухне и при этом не задеть его: чем пытаться, проще сразу искать обходной маршрут. На прошлой неделе к нам приезжали из Общества покровительства животным – посмотреть, как он себя чувствует: он ведь у нас уже полгода. Я мимоходом бросила взгляд на его регистрационную карточку – там в графе «порода» стояло: «Помесь немецкой овчарки с доберманом».

Бедный Дерек! Как сейчас помню: «Пусть будет кто угодно, но только не овчарка!» А тут мало того что собака именно этой породы, так еще ее преданность не больно-то жалующему ее хозяину вполне сравнима с ростом! По утрам Дерек обыкновенно встает первым и первым же сталкивается нос к носу с этой громаднейшей псиной, ибо Мэрри несется по гулкому коридору навстречу каждому, чьи шаги заслышит. Как-то утром Дерек, накинув халат, отправился в кухню поставить чайник – и вдруг я слышу его громыхающие шаги, несущиеся в обратном направлении и сопровождающиеся раскатистыми многоэтажными выражениями, а сзади – гулким топотом собачьих ног! Дереку удалось-таки выиграть бешеную гонку и вскочить в спальню, захлопнув дверь перед самой мордой Мэрри!

– Твоя псина… Знаешь, что наделала твоя псина!!! – ревел мой благоверный (удивительно, как только какое-нибудь животное нашкодит, так оно непременно мое!). – Твоя псина, – в который раз повторил Дерек, дабы убедиться, что я уже точно проснулась и выслушаю все, что у него на душе наболело, – прыгнула на меня, халат расстегнулся, так она мне чуть под корень не оторвала! Вон, посмотри, какая царапина!

Тон его голоса был такой, что я мигом стряхнула остатки сна и сделала все возможное, чтобы выразить своему супругу сочувствие и не расхохотаться при этом.

Несмотря на все, Дерек повторил свой поход в кухню, однако напялил для надежности прочные штаны, готовясь принять на себя новую атаку. Так что свой кофе в постель я все же получила, из чего заключила, что прощена.

Теперь собаки мирно почивали, все вокруг дышало покоем. Я снова оглядела мою кухню, мою тихую пристань… И мне все это оставить, поменять на другую судьбу?

Но теплую, уютную кухню все же пришлось покинуть. Я сделала над собой усилие и неохотно встала с кресла – время было кормить барсуков, живших в рукотворном гнезде. У нас в эту зиму жили два самца – они поступили слишком поздно, чтобы предыдущим летом можно было включить их в формирующиеся группы для выпуска, и теперь будут выпущены вместе с детенышами, которые к нам поступят.

От моих шагов все собаки проснулись и спустились со мной вниз по лестнице. Я натянула куртку, потому что снаружи дул холодный ветер, и взяла еду для барсуков. Собаки остались в той части двора, где они всегда играют, а я, светя фонарем, отправилась в отдаленную часть фермы.

Когда луч фонаря коснулся загонов с птицами, из глубины раздались хриплые крики маленьких сов. Как всегда, проходя мимо большого конского каштана, я посветила на его крону, методично считая павлинов и цесарок, рассевшихся на голых ветках, – очевидно, им было наплевать на холодный ветер, несущийся с плоской равнины. Длинные цепочки птиц так и раскачивались под его ударами – удивительно, как это они умудрялись не терять равновесия.

Внезапно мне в глаза бросилась полосатая морда, метнувшаяся к сенному амбару. Сколько ни вожусь с барсуками, а все равно волнуюсь, когда вижу, как они носятся по ферме. Выключив фонарь, я оперлась на ограду и стал ждать: при ярком свете луны я могла ясно различать происходящее и без фонаря. Сперва до моих ушей донеслось фырканье, а затем я увидела, как большое серое тело неуклюже движется по направлению к новому искусственному гнезду. Это был Акорн. Из-под подбородка у него свисал пучок золотой соломы, которую он нес себе для постели. Заботясь о сохранности своей драгоценной ноши, он оперся о бетонную ограду, с помощью лапы свернул солому шаром – так целее будет, меньше потеряется по дороге, а то и так уже весь путь от сарая до гнезда устлан соломинками. Превосходно зная направление, он нырнул в нору и, виляя задом, чтобы не застрять, исчез из виду.

Как хорошо тому, у кого есть не только собственный дом, но и мягкая мебель!

Я продолжила путь к старому рукотворному гнезду, где, как я уже сообщала, у меня живут два барсука, и разбросала им еду по всей территории – пусть-ка погоняются за кусочками, как их сородичи на поле гоняются за червяками и жуками. До чего же мне хотелось впоследствии благополучно даровать им свободу!

Дорога к следующим загонам лежала через овечий – там было по колено грязи, потому что туда стекалась вся дождевая вода. Двигаясь дальше, я проведала сипух в «советнике», который построил Симон Кинг, – в этом просторном сооружении они могли летать, как и их сородичи в дикой природе. Пока что они с азартом поедали предложенное кушанье с подноса. В 1994 году они стали героями фильма Симона Кинга «Сипуха Тайто», и надеюсь, доживут свой совиный век в нашей славной компании. А чего еще совам надо? Просторно, летай без опаски, крыша над головой и корм всегда под клювом.

Далее я осмотрела «больничные палаты». В первой у нас жили ежи – мы взяли их на зиму, поскольку они не набрали достаточно веса, чтобы выдержать зимовку в дикой природе. Многих из них я не нашла на месте – очевидно, забились куда-нибудь в уголочке и переваривают пищу, копя жирок. Лучше поздно, чем никогда.

Тут, услышав мой голос, мне ответил наш давний жилец Сейдж. Он уже стар – под старость странствия опасны. Зиму проводит в «больничной палате», наслаждаясь теплом инфракрасной лампы – с такой штукой не страшны самые холодные ночи. Теперь он, как обычно, подлетел к проволочной сетке, чтобы я почесала ему голову.

В одной из «больничных палат» живет барсучиха со сломанной ногой. Я тихо вошла к ней и перевернула ее на другую сторону, чтобы она не отлежала себе бок. Я говорила ей тихие ласковые слова, она же не сводила с меня глаз. Но, как я ни старалась ее утешить, она по-прежнему страшно нервничала, ведь несчастье выбило ее из привычной колеи. Перелом у нее был тяжелый, так что пройдет еще много дней и недель, прежде чем ей станет лучше.

И наконец, в последней «больничной палате» у нас жил барсук-самец, восстанавливавший силы после операции в ухе. Его «палату» можно было не открывать – я ясно видела в окошко, как он растянулся на одеяле под лампой. Его нашли в саду в самом центре городка Уэстон-Сьюпер-Мэр. Хозяин страшно гневался на этого барсука, который через лазейку для кошек забрался к нему в сад, где у него были разбиты цветочные клумбы, и изрядно покопался там, причем разрыл не одну какую-нибудь клумбу, а все, так что их пришлось восстанавливать заново.

Как читатель уже понял, мы живем в весьма густо заселенном и застроенном краю, так что, если барсук средь бела дня сунул свой блестящий нос куда не положено, следует ждать неприятностей. Когда поступил сигнал об этом животном, я пригласила с собой активистку нашего «Общества Блюбелл» Линду Гровс – мы решили посадить животное в ящик, привезти на ферму и там как следует осмотреть. Линде впервые подвернулась возможность участвовать в отлове барсука, и она горела желанием увидеть все собственными глазами. Барсук лежал, свернувшись клубочком, позади кустарника и выглядел совсем небольшим; накрыв его одеялом, я осмотрела загривок и ноги и хотела взять его на руки. Однако чем выше я его поднимала, тем больше ахала: ух, какой же он здоровущий, бродяга! Оказывается, он так зарылся в почву, что глазу оставалась видна только «верхушка айсберга», и маленький, как я думала, детеныш на деле оказался солидным барсучищем. Слава Богу, он не предпринял попыток к сопротивлению и спокойно дал посадить себя в ящик. Линда так и сияла от восторга!

– У тебя получилось так, будто это совсем несложно, – заметила она.

– Поверь, – ответила я, – на сей раз так оно и было на самом деле. Но они не все такие податливые, как этот.

Итак, Урби – как назвала его Линда, потому что его нашли посреди шума городского [10]10
  От латинского urbs – город.


[Закрыть], – стал новым гостем нашего Центра. Осмотрев его дома, я не обнаружила каких-либо увечий, и мы решили отвезти барсука назад и выпустить – разумеется, подальше от клумб. Но в первую ночь он даже не притронулся к предложенному угощению, и мы решили подержать его еще немного у себя. На следующую ночь – с пятницы на субботу – повторилась та же история, но в субботу было много всякой возни, и мотаться еще куда-то, прямо скажем, не было ни времени, ни сил. Но к воскресенью я поняла, что у него что-то неладно с ухом, по исходившему оттуда тяжелому запаху, и отвезла его к врачу. Оказывается, у бедняги развился абсцесс уха. Разумеется, ему были введены антибиотики, а на следующий день врач под наркозом вычистил ему все по правилам науки. Курс инъекций помог ему справиться с недугом – оставалось только подержать его еще дней пять до полного восстановления сил.

Заглянув в его «историю болезни», я поняла, что животное скоро нужно будет выпускать на волю. Иные зададут вопрос: как можно выпускать зверя в густонаселенном районе? Но раз он там приспособился и жил, кто мы такие, чтобы сомневаться в пригодности этой территории для его проживания? Я записала себе – надо звякнуть Линде, когда придет пора его выпускать.

Тщательно заперев ворота, ведущие к загонам, я еще раз подумала обо всей той работе, которую мы делаем. Эх, каких-нибудь несколько месяцев назад по эту сторону ворот меня поджидала бы моя милая Блюбелл – барсучиха почуяла бы, что я рядом, и терпеливо дожидалась бы моего появления. Да, подчас приходится тяжело, да, порой не знаешь, как достать денег на строительство новых загонов, но во имя животных, которые приходят к нам за помощью и защитой, и во имя людей, которым нужно внушать мысль о необходимости беречь и защищать природу родного края, я готова нести свой крест.

Конечно, я бы не выдержала, если бы не самая разносторонняя помощь стольких людей. Ну вот, к примеру, девушки, что у нас работают. Некоторые из них направлены к нам агентствами по трудоустройству молодежи, и оклады у них не ахти какие, но они искренне преданны братьям нашим меньшим и трудятся, себя не щадя. А добровольные помощники и помощницы – как бы я обошлась без них? Многие из них пришли к нам, влекомые одним энтузиазмом, любовью к животным и слабо представляя себе, что здесь им придется столкнуться и с потоками крови, и с вонючими лужами, и со смердящими кучами. Даже такая простая вещь, как потрошить мертвых замороженных цыплят зверям на завтрак, и то поначалу требует мужества! А ведь молодцы, не испугались и остались с нами.

Каждый из наших помощников (и, разумеется, каждая из наших очаровательных работниц) готов поведать массу приключившихся с ним историй, забавных и не очень. Ну взять, например, Бекки – она пришла к нам прямо со школьной скамьи. Крепкая такая, здоровенькая пышечка. С жаром взялась за дело и исполняла все до мелочей. Правда, и растолковывать ей приходилось каждую мелочь, а стоило один раз не растолковать – и случилась трагикомическая история…

Читатель понял, что при всей моей любви к животным я не всесильная. Даром воскрешать из мертвых Бог меня не наградил. Такова рутина нашей жизни, от этого никуда не деться! И нашей уютной печке «Рейберн», которая своим теплом спасла стольких пернатых и четвероногих, подчас приходится служить и крематорием, где рассыпаются в прах тела тех, кому Бог не дал счастья выжить… Как-то Бекки возилась вместе с Мэнди с ежами, находившимися на излечении в «больничной палате» и обнаружила, что ночью одного из них Бог прибрал. Зафиксировав факт смерти в его «истории болезни», Мэнди завернула усопшего в газету и сказала Бекки:

– На вот, отнеси на кухню.

Что Бекки мигом и выполнила.

Вернувшись домой из офиса, я зашла на кухню и уловила непривычный, но довольно приятный аромат. «Это Дерек, должно быть, греет рыбу или чипсы, – подумала я. – Вот уж мы ими полакомимся!» А надо вам сказать, что подогревают эти вещи перед тем, как подать на стол, завернутыми в газете.

Я глянула на печку; да, действительно, на плите грелся сверток, причем уже начал сильно дымить. Я распечатала его с помощью плоскогубцев – и поняла, что произошло: Мэнди поленилась подробно объяснить Бекки, что нужно открыть топку и швырнуть ежа в пламя. Фразу «неси ежа на кухню» Бекки поняла так, что его нужно приготовить… Долго еще сконфуженной бедняжке не давали забыть об этом эпизоде.

Но самый забавный и притом пикантный случай произошел с юной красавицей Мартиной, нашей добровольной помощницей. У нее была прелестная, изящная фигура, которой позавидовала бы любая фотомодель. Золотые кудри, убранные, как хвост пони, ниспадали вниз плавными волнами – ну какой мужчина пройдет равнодушно, не окинув взглядом! Куда бы она ни направлялась, за ней всегда волочился кто-нибудь из наших парней, готовый исполнить любое ее поручение, а уж таскать ведра с кормом для животных ей и вовсе не приходилось: мужчины чуть не дрались между собой за право поднести грязное ведро. Но это ее ничуть не испортило – преданности делу и умения находить общий язык с нашими питомцами ей было не занимать.

Как-то раз – это было давным-давно, когда она у нас только появилась, – Дерек был занят беседой с Симоном Кингом и парнями из его киногруппы, снимавшими у нас фильм. Увидев красавицу Мартину, вся компания застыла в изумлении.

– К-к-кто это?! – промямлил первый, к кому вернулся дар речи.

– Наша новая добровольная помощница, – ответил Дерек, пряча хитрую улыбку. – А почему это вас так интересует?

– Ну… – смутился Симон Кинг, – если ей самой потребуется помощь, мы к ее услугам.

В тот вечеря показывала ей, как кормить детеныша летучей мыши из пипетки. Покормив детеныша, я поместила его в специально сшитый кармашек на веревочке, который носила на шее. Летучие мыши – существа общественные, гнездятся огромными колониями, и естественно, детеныш чувствует себя счастливее, когда слышит биение сердца другого живого существа и ощущает тепло, чем если бы он жил один-одинешенек в какой-нибудь картонной коробке.

– Ты сегодня дежурная, – сказала я Мартине, торжественно вешая ей на шею, будто медаль, кармашек с живым существом, – тебе и присматривать за ним!

– Рада стараться, – ответила Мартина, поправляя веревочку на шее и мешочек под пуловером так, как это делаю я. – Будь спокойна, у меня уж он не простынет!

Я наказала ей еще покормить крольчонка, а сама отправилась в «больничную палату» забрать полотенца для стирки.

– Ну как, покормила крольчонка? – спросила я Мартину на обратном пути.

– Все в порядке, крольчонок покушал хорошо, – ответила она. – Только… – запнулась она и пошарила у себя под нижней рубашкой, – Боюсь, мышонок куда-то запропастился.

Я подошла к Мартине. Она с покорным видом стащила пуловер, затем рубашку и осталась голышом до пояса, только женские прелести по-прежнему скрывались под нарядным кружевным бюстгальтером – жаль, такое произведение искусства не покажешь на публике, не такие у нас на ферме нравы! Ну, думаю, у нее начался сдвиг из-за потери.

– Можешь найти его? – спросила Мартина, переживая за детеныша.

Вот это да, подумала я. Птичьи яйца у нас в женском лифчике уже были, так теперь еще и летучая мышь! А надо вам сказать, что Мартина, дабы казаться еще пышнее, носила лифчик на номер больше, так что туда не только детеныш – взрослая летучая мышь и то поместилась бы.

Сказать по совести, мне стоило большого труда отыскать летучего мышонка среди хитрых кружевных узоров бюстгальтера. Снять его было нельзя – а то потеряем живое существо! – можно было только аккуратно прощупать пальцами.

Но вот наконец среди кружков отыскался летучий мышонок, и Мартина с облегчением натянула рубашку, а затем и пуловер.

…Закончив стирку, я пошла по другим делам и увидела, как Дерек о чем-то оживленно беседует со всей мужской половиной коллектива.

– Чему ты так радуешься? – спросил он, и я без утайки рассказала им о случившемся.

– Вот так номер! – ответил один из парней. – Что ж ты нас не позвала, мы бы его мигом нашли!

– Это не для ваших мужских пальцев, – парировала я, – Еще раздавили бы, чего доброго!

Конечно, наш коллектив работает как большая дружная семья, но могла ли вообще осуществляться наша деятельность, если бы не зоркие глаза и отзывчивые души чужих (как не хочется употреблять это слово!) людей, которые дают себе труд позвонить и сообщить о найденных ими животных, нуждающихся в помощи, а порою и сами, жертвуя своим временем, привозят их к нам, дабы мы побыстрее облегчили их страдания. Но и на этом не заканчивается роль отзывчивых сердец. Вылечить зверя – полдела, нужно еще подобрать подходящее место, где его можно выпустить: чтобы животное было в состоянии там прокормиться, чтобы оно не было занято его сородичами. А это требует времени. И здесь опять же большую помощь оказывают нам посторонние (к сожалению – посторонние!) люди.

Возьмем, к примеру, тех же барсуков: в среднем с момента, когда к нам поступает барсучонок-найденыш, и до момента, когда он уже совершенно не нуждается в поддержке человека, проходит 15 месяцев. Сколько раз говорилось на страницах, этой книги, как ревниво барсуки охраняют от пришельцев свою территорию – могут и покусать чужака, и даже убить. Значит, для успешного выпуска барсуков требуются люди, готовые заниматься планированием данной работы. В течение зимних месяцев кто-то должен вышагивать милю за милей в поисках территории, свободной от барсуков и при этом способной обеспечить пищей целую группу этих животных. Особенно трудно отыскивать такие территории на юго-западе Англии, где уже сосредоточена четверть всего барсучьего населения Британских островов. Вот почему очень часто сформированные для выпуска социальные группы барсуков приходится отвозить на другие территории, например в Эссекс или Суффолк. Как только нужные территории найдены, их регистрируют ответственные за выпуски выкормленных людьми барсуков природозащитники – скажем, Колин Сэддон из Общества покровительства животным, – и следующей осенью животных туда выпускают.