Текст книги "Происшествие с Андресом Лапетеусом"

Автор книги: Пауль Куусберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

Так Реэт его еще не целовала.

Лапетеус полулежал на сиренево-лиловом диване за сиренево-лиловой дверью, опираясь на груду подушек различного цвета и размера. Реэт склонилась над ним.

– В облисполкоме ты не должен повторять ошибку, которую делал в нашем министерстве, – прошептала она, по-детски вытягивая губы.

Лапетеус обнимал ее мальчишески узкие бедра.

– Кто из нас без ошибок, – сказал он и ощутил, что сейчас Реэт совсем иная, чем обычно. Теплее, естественнее, душевнее.

Реэт продолжала шептать:

– Не делай всего сам, загружай подчиненных.

Лапетеус улыбнулся.

– Ты замечательная!

Реэт снова поцеловала его. Он крепко прижал ее к себе.

– Какой ты… горячий, – она вырвалась из его рук и скрылась в соседней комнате.

Лапетеус подумал, что и сегодня все окончится, как всегда. В этот момент он презирал Реэт. Ее обманчивые поцелуи, ужасающее самообладание, притворство.

Она вернулась, одетая в утренний халат.

Лапетеус обнял ее.

Когда все осталось позади, Реэт призналась:

– Я ожидала этого так же, как и ты. С тех пор как первый раз увидела тебя. Я не хотела стать твоей любовницей. Я хотела тебя насовсем. Или теперь я больше не нравлюсь тебе?

– Ты нравишься мне все больше.

Эту ночь Лапетеус спал на сиренево-лиловом диване.

– Удивительно, что наши мечты никогда не исполняются, – говорила утром Реэт, утомленная ласками Лапетеуса. – Жаль, что партийным запрещено идти в церковь. Мы были бы красивой парой. Высокие стройные люди всегда составляют красивую пару. Ты во фраке, я в снежно-белом платье до самого полу. Церковь сверкает в огнях. Пастор суров и торжествен. Играет орган. За нами стоят подружки и шафера. Двенадцать пар. Почему-то я хотела бы, чтобы их было двенадцать. Я бы все устроила. Орган, пастора, шаферов во фраках и подружек в белых шелковых платьях. Но ты член партии, в церковь не смеешь и ногой ступить. Особенно теперь, когда тебя выдвинули. Но свадьбу я хочу. Шикарную свадьбу. И ты будешь во фраке, ладно, Андрес?

Лапетеус подумал, что они действительно были бы примечательной парой. Хорошо, что Реэт не требует церковного венчания. Она чертовски реально подходит к жизни.

– Фрак? Фрака я не надену.

– Разве вам нельзя носить фрак?

Наивность Реэт рассмешила Лапетеуса.

– Нельзя. И смокинг нам носить нельзя. Можно черный костюм. Но и его только в государственные праздники.

– Не смейся, дорогой. Все же это ужасно. Сделать таким прозаичным самый красивый момент в жизни женщины! Почему коммунисты не любят красоты, приподнятости, праздничности? Я всегда спорила с теми, кто презрительно говорят, что большевизм означает человека массы. Что отдельный индивид, со своей личностью, со своими радостями, заботами и страданиями, исчезает в массе. Даже персональная зарплата, которую ты теперь начнешь получать, подтверждает, что советская власть не стрижет всех под одну гребенку. Но все же вы остались прозаичными. Женщине нужна праздничность, почему вы этого не понимаете?

Лапетеус смотрел на груди Реэт. Он не ошибся, они действительно были девически упругими и округлыми.

– Ты пригласи на свадьбу председателя. Не бойся, я организую все так, что стыдиться тебе не придется. Ни праздничного стола, ни гостей. Мои знакомые знают, где что делать и говорить. Они полностью советские люди. Свадьбу отпразднуем здесь, у нас. Если разг двинуть стеклянные двери, из двух комнат получится просторный зал. Пятьдесят гостей свободно поместятся у стола. В угловой комнате будем танцевать. Мы все хорошо продумали с архитектором. Обними меня крепче. Не терплю мужчин с вялыми мускулами. Стисни так, чтобы дыхание сперло. Еще крепче! Ты, наверно, мог бы взять меня силой. Почему ты не попытался?.. Не забывай, что я должна идти на работу. Когда у нас будет своя машина, тогда мы сможем подольше оставаться в постели.

В переполненном вагоне электрички была давка, и Лапетеус подумал, что когда он переберется в Нымме, то наладит дело так, чтобы по утрам за ним приходила машина. И своя машина не помешала бы. Реэт замечательная женщина, она бесспорно организует все.

Неожиданно припомнилась Хельви. Совершенно неожиданно, так как в присутствии Реэт он никогда не вспоминал о Хельви. Реэт целиком захватывала его. Ему припомнилась не столько Хельви, сколько ее высоко поднятая рука. Он часто видел эту руку перед глазами, и это видение всегда больно задевало его. И сейчас также.

Реэт вполголоса тараторила:

– Думаю, что на приготовление к свадьбе у меня уйдет не больше месяца. Учти это. А то, поди знай, вечером в день свадьбы уедешь в командировку. Я тебя никуда от себя не пущу. После сегодняшней ночи я не верю, что тебя из одной командировки в другую Гнали только служебные дела. Теперь в твоем распоряжении машина, и область не так велика, чтобы ты не успел к вечеру вернуться. За месяц я управлюсь со всем. Хотя у тебя и есть темный костюм, надо сшить новый. Я достану хороший черный материал. Знаю человека, через которого можно получить настоящий английский товар. Есть у меня и знакомый портной.

Лапетеус слушал. Привидевшаяся рука Хельви исчезла, и ему снова было хорошо.

– Ты получишь плохого мужа, – сказал он, шепелявя и подражая маленькому ребенку. – Очень плохого, такого, который до полуночи сидит в своем кабинете или постоянно в отъезде. Передумай, пока не поздно.

Теперь, когда Реэт больше ничего не запрещала ему, он снова обрел самоуверенность, даже некоторое чувство превосходства. Как в начале их знакомства.

– Ты женишься на плохой женщине, – ответила Реэт. – На женщине, которая и не думает делить тебя с работой или с командировками. По меньшей мере до тех пор, пока ее большой железный мальчик не надоест ей.

Последние слова неприятно подействовали на Лапетеуса. В его самоуверенную успокоенность будто капнули что-то желчно-горькое. И он подумал, как думал много раз, возвращаясь от Реэт, что она женщина с холодной душой. Чувственная, страстная, жадная на ласки, но холодная. «Любит ли она меня?» – спросил он себя и испытующе посмотрел ей в глаза.

– Не смотри на меня так. Мы в вагоне, а не в постели.

– Ты говоришь о свадьбе, Реэт. Но я еще не объяснялся тебе в любви.

В глазах Реэт что-то переливалось.

– На нас уже смотрят, Андрес. Встречай меня вечером. Пойдем вместе к портному.

Лапетеусу снова стало хорошо.

– В котором часу ты освободишься?

– Сегодня я тебя в гости не зову. У меня много хлопот. Не шутка – управиться за один месяц. Председатель придет на свадьбу? Вы достаточно хорошо знакомы? Если сейчас ты еще не знаешь его в должной степени, то двух недель достаточно, чтобы он начал ценить тебя. С ним ты должен вести себя по-другому, чем с нашим министром. Наш министр рохля, а этот, как говорят, любит, чтобы все безусловно признавали его авторитет.

Ее слова не понравились Лапетеусу.

– Ты самолюбив, я знаю, – продолжала она, заметив, как изменилось выражение его лица. – Извини меня, но я так счастлива. Если ты не хочешь, мы и не будем праздновать свадьбу. Зарегистрируемся в загсе, купим бутылку вина и пойдем спать.

На ресницах Реэт блеснула слеза.

– Ты замечательная, – шепнул Лапетеус.

Расставаясь на вокзале, Реэт напомнила, чтобы Лапетеус не забыл ее встретить. Она предварительно договорится с портным по телефону.

2

В облисполкоме Андрес Лапетеус не берег своего времени и энергии. По вечерам он уходил одним из последних и никогда не опаздывал по утрам. Точно за двадцать пять минут до начала работы его ожидала машина, в город они добирались за десять минут. Работал он по твердому распорядку. Записная книжка, куда он с педантичной последовательностью заносил все требующие разрешения вопросы, напоминала о том, что предстояло сделать. Он ничего не забывал, ничего не пропускал. Завел учет решений исполкома и собственных распоряжений и постоянно проверял ход их выполнения. И теперь он не довольствовался докладами и отчетами, а часто выезжал в районы. Обычно он возвращался к вечеру, довольный собой, в хорошем настроении. Реэт ожидала его и не отпускала домработницу, которую называла хозяйкой и своей помощницей. Быстро накрывали стол для ужина, потом вместе с Андресом она поднималась наверх.

К подчиненным Лапетеус относился строже, чем раньше. В отделах, которыми он руководил, быстро поняли, что общие разговоры его не удовлетворяют. В каждом отделе он требовал конкретности, точных данных, знания обстановки. Неоднократно предупреждал своих подчиненных, чтобы они не пытались либеральничанием добиваться дешевой популярности; он и сам недолюбливал панибратское похлопывание по плечу. И в министерстве он не легко сходился с товарищами по работе, теперь он держался от них на еще большей дистанции.

Свадьба прошла хорошо. Правда, Лапетеус немного побаивался ее – круг знакомых Реэт был ему недостаточно известен, поди знай, что может произойти. Донесут о чем-нибудь – а доносчиков пока что хватало, – потом доказывай, что ты не дружишь черт те с какими элементами. Из военных товарищей на свадьбу пригласил только Виктора Хаавика. Подумал о Пыдрусе и Роогасе, но нашел, что либерализм такого сорта может принести только неприятности. О Паювийдике и не вспомнил. Особенно тронула Лапетеуса деликатность Реэт. Она не отступилась от своего желания, чтобы у них были обручальные кольца, но свое кольцо надела только после ухода гостей. Вне дома и узкого круга друзей Реэт никогда не носила его. Лапетеус тоже привык по вечерам носить кольцо. Меняя ботинки на тапочки, он одновременно надевал на палец тоненькое золотое кольцо.

Реэт по-прежнему называла Андреса железным человеком.

– Я не ошиблась в тебе, – часто говорила она. – В нашем министерстве ты просто киснул. Я верю, твердо верю, что ты способен и на большее.

В таких случаях Лапетеус ухмылялся. Ему нравилось, как Реэт ворковала в промежутках между ласками. Он и сам верил, что руководил бы областью не хуже, чем теперешний председатель исполкома, но не признавался в этом даже Реэт.

– Ты должен заводить крепкие связи в самом высшем обществе, – наставляла она, – Приглашай их к себе в гости. У тебя уже позиция, едва ли тебе откажут. Дома у нас красиво, можно ни перед кем не стыдиться. Скоро мне принесут оригинальный графический портрет Сталина, он хорошо подойдет к нашей мебели и обоям. Дядя, когда будет приходить начальство, может уйти. Он это понимает, не такой глупый человек, как ты думаешь.

– Чем твой дядя раньше занимался?

Этот вопрос давно уже вертелся на языке у Лапетеуса. Он хотел выяснить его еще до свадьбы, но различные дела оттеснили вопрос о социальном происхождении дяди на задний план. В конце концов дядя Реэт – шестидесятивосьмилетний старик, пенсионер, и он ему не родственник. Но лучше знать все.

– Держал мельницу.

Лапетеусу показалось, будто его обманули. Он раздраженно буркнул:

– Мельницу и усадьбу в семьдесят гектаров?

Реэт удивилась.

– Откуда ты знаешь?

– Когда он переехал в город?

– В сорок шестом году.

– Срубил лес, продал скот, зерно отвез на рынок в Ленинград и спрятался от колхозов в город. Построил в Нымме дом и из осторожности записал его на твое имя.

Реэт молчала. Впервые в жизни она не знала, как обращаться со своим мужем.

– На каком основании он получает пенсию?

Теперь вспылила Реэт.

– Моя анкета чиста – дядя чужой человек и в счет не идет. Твоей анкеты я не запачкаю. А вот твоя военная жена – прихвостень врагов народа.

Пораженный Лапетеус потерял дар речи.

– Я все знаю, – всхлипывала Реэт. – Вы жили вместе три года, и все ожидали, что вы поженитесь. Ты мне об этом и слова не сказал. Подлый человек! Теперь и я недостаточно хороша для тебя! Карьерист!

К утру они, правда, помирились, но Лапетеус понял, что их сожительство не будет таким, на какое он надеялся. Не поторопился ли он вообще с женитьбой? Нет Реэт умная женщина, она знает, где как вести себя, старался успокоиться Лапетеус. Но кто ей рассказал? Виктор? Едва ли. А если она просто заставила Виктора проболтаться? Реэт умеет расспрашивать с невинным видом, а потом связывает отдельные факты в одно целое. Когда она успела? Лапетеус вспомнил, что Хаавик рассказывал ему о разговоре Хельви и Пыдруса в кафе, и подозрение показалось правдоподобным. Ладно, рассуждал он дальше, Виктор мог черт знает что наболтать обо мне. Но откуда Реэт взяла, что я не женился на Хельви потому, что опасался испортить свою карьеру? Если на это намекнул Хаавик, тогда он подлец. А если Реэт сама думает обо мне так?

Лапетеус заверял себя, что он вообще не бросал Хельви. Их отношения прекратились хорошо и естественно, как это нередко случается в жизни. И тут же ощутил, что это неправда. «Почему я… отошел от Хельви?» Этот неожиданно возникший вопрос удручающе подействовал на Лапетеуса. Он заставил себя думать о других вещах.

Карьерист!

Разве карьерист трудится дни и ночи напролет?! Разве для карьериста самое главное работа?!

Это Хаавик – карьерист. Человек, пользующийся конъюнктурой. Сплетничая и бросаясь громкими словами, он пробивается в редакторское кресло.

На следующий вечер, вернувшись с работы, Лапете ус не надел обручального кольца.

И с дядей Реэт решил больше не общаться. Пу^сть старик копошится в комнатушке рядом с кухней, но соприкасаться с этим кулацким отродьем, как с членом семьи, – нет! Он все же ответственный работник, и если принципиальность называют карьеризмом, пусть…

3

Как-то Лапетеус встретил в коридоре облисполкома Оскара Пыдруса. В первый момент мелькнуло подозрение, уж не на прием ли к нему пришел Пыдрус. «Для него я ничего не могу сделать», – подумал Лапетеус, холодно приветствуя Пыдруса. Но выяснилось, что Пыдрус ожидал заведующего отделом народного образования. Лапетеус облегченно вздохнул. Для приличия он о чем-то поговорил и, торопливо уходя, сказал, что, если позволит время и будет желание, Пыдрус мог бы как-нибудь зайти к нему.

– Моя комната на следующем этаже, – закончил он разговор. – До свидания. Я сейчас уезжаю.

Через несколько дней к Лапетеусу действительно пришел один из его военных товарищей – Антс Паювийдик. Он остановился на пороге и спросил:

– Разрешите войти?

Лапетеус просматривал проект решения. Он сидел, склонившись над разложенными на столе бумагами. Первая мысль, которая возникла при звуке чужого голоса, оказалась раздраженным вопросом: где технический секретарь, что люди без доклада лезут в кабинет?

Потом он поднял голову и узнал Паювийдика.

– Входите, входите, – официальным тоном заявил он. Тут же вспомнил, что раньше они были на «ты», и торопливо добавил – Чего дурака валяешь, заходи смелее.

Похоже было, что Паювийдик смешался.

От этого или от чего иного, но настроение Лапетеуса приподнялось. Он вышел из-за громоздкого стола, крепко пожал Паювийдику руку и усадил гостя в массивное кожаное кресло – одно из двух, которые стояли друг против друга перед письменным столом. При этом он ощутил удовлетворение тем, что у него просторный, обставленный новой мебелью кабинет и что Паювийдик, мягко говоря, несколько смешался.

– Вот это командный пункт! – оглядываясь, удивился тот.

Лапетеус открыл пачку «Казбека» и предложил гостю:

– Закурим.

Покачав головой, Паювийдик сказал:

– Ради такого кабинета стоило воевать.

Лапетеус сделал вид, что не заметил укола.

– Приятно видеть людей своей роты, – произнес он, опускаясь на широкий стул с полированной спинкой.

– Наверху люстры, внизу ковры, спереди стол что футбольное поле, сзади зеркальный шкаф, – говорил Паювийдик. – У того, кто командует и распоряжается в таком кабинете, должна быть и власть и сила.

– Ты же не льстить пришел, – от слов Лапетеуса повеяло холодом. – Что тебя привело?

Паювийдик изучающе посмотрел на него и в свою очередь спросил:

– Строительные дела тебе подчиняются?

У Лапетеуса возникло сомнение, уж не погорел ли Паювийдик – выражение, когда-то употребленное Паювийдиком, – не пришел ли он теперь со своей последней бедой к нему просить поддержки и заступничества. Сперва Роогас, потом Пыдрус, теперь этот – разве он может всех защитить, всем помочь? А кто за него заступается? Дельный человек сам знает, умеет, сам справляется. И он ответил уже совсем официальным тоном:

– Я действительно занимаюсь вопросами строительства.

– Приходи на нашу стройку.

– Что там случилось? Прижимают?

Паювийдик снова внимательно посмотрел на Лапетеуса. Он словно изучал и оценивал, взвешивал и размышлял.

– Ничего не случилось, – наконец спокойно сказал он. – Я пришел сюда не ради себя. Если ты занимаешься строительными делами, то должен был заметить, какой беспорядок царит на стройках. Вот это-то и выводит из себя. Во-первых, мы не выполняем плана. Все привыкли к этому, а разве можно привыкать к такому положению?

Андрес Лапетеус слушал Паювийдика, и у него отходило от сердца. Припомнилось, что когда-то Паювийдик, кажется, говорил примерно то же самое. Однажды где-то в ресторане. Лапетеус думал о том, что в четыре часа у председателя начинается совещание. Промышленный отдел должен был представить сводный отчет, а он его еще не смотрел.

– Так, так, – заметил он Паювийдику.

Тот продолжал:

– В старое время любой предприниматель обанкротился бы, веди он дела так, как ведут на нашем строительстве. Проекты переделываются по десять раз. Каменщики кладут стены, штукатуры приглаживают их, маляры окрашивают, потом приходят новые люди и прорубают в стенах проемы для дверей, разные дыры и канавки. И опять все начинается сначала. Пропадает материал. Никому нет дела, никто не отвечает. Злость берет. Говоришь с прорабом, с инженерами, выступаешь на собраниях – ничего не помогает. Затыкают тебе рот хитрыми разговорами о показателях, нормах, планах, о пере– и недовыполнениях, о специализации и координации. А порядка – ни малейшего.

– Одну секунду, – прервал его Лапетеус, – Я должен позвонить в промышленный отдел.

Паювийдик умолк.

Лапетеус нажал кнопку, помещенную под краем стола.

– Продолжай, – заметил он Паювийдику. – Я слушаю. Не бойся, что я пропущу твои слова мимо ушей.

– Беспорядками, неряшеством и разгильдяйством пользуются различные комбинаторы и рвачи. Воруют страшным образом. Одну машину кирпича или цемента на стройку, другая катится куда-нибудь на окраину города во двор индивидуального застройщика. Спекулируют всем – цинковыми трубами, электропроводами, краской, унитазами, стеклом, кирпичом, цементом, известью. Неужели мы воевали для того, чтобы всякие махинаторы и спекулянты возводили себе дворцы?

В дверях появилась молодая крашеная блондинка.

– Соедините меня с Коориком, – приказал Лапетеус.

Паювийдик смотрел на них.

– Государство содействует возведению индивидуальных жилищ, – теперь Лапетеус обратился к Паювийдику.

– Я говорю не о честных людях, которых нужда заставляет строить, а о жуликах, – возразил тот.

Зазвонил телефон. Лапетеус привычным движением взял трубку.

– Коорик? Я не обнаружил на своем столе сводок… Пришлите немедленно… Надеюсь, что мне в дальнейшем не придется больше напоминать о подобном.

Паювийдику расхотелось говорить.

– Ты говоришь об очень серьезных вещах, – произнес Лапетеус. – Факты у тебя есть?

– Какие?

– Что расхищают общественное достояние?

– Пришли своих людей и приходи сам стройку. Пусть они изучат положение. И потолкуйте с рабочими. А то приходят, несколько минут побегают по строительным лесам и часами сидят в конторе. А там за милую душу все кривули прямыми представят.

Лапетеус посмотрел на часы.

– У тебя нет времени? – спросил Паювийдик.

– Есть. Пятнадцать минут. Не обижайся – десять профилей, одно собрание и совещание за другим.

– Понимаю. Если совещание – главное звено в руководстве, то к нему нужно основательно подготовиться, – полунасмешливо, полуразочарованно сказал Паювийдик. – Мне больше нечего добавить. На стройплощадках неразбериха. Никто конкретно не отвечает ни за материалы, ни за что. Всевозможных инженеров, техников, планировщиков и нормировщиков хоть пруд пруди, а дело хромает на обе ноги.

Лапетеус вспылил:

– Ты говоришь…

– Как классовый враг, – опередил его Паювийдик. – Ты вроде нашего начальника. Ему как только скажешь что-нибудь, так и заведется, словно граммофон: классовый враг, плачешь о старом строе, отсталый элемент. Но разве честный рабочий человек, у кого душа болит при виде разгильдяйства, безразличия, глупости, спекуляции, неумелости и черт его знает еще чего, разве он должен только орать аллилуйя?!

– Вещи нужно рассматривать в перспективе, – немного утомленным голосом произнес Лапетеус. – Конечно, ты в чем-то и прав. Видимо, необходимо глубже вникнуть в проблемы строительства. Изучим, углубимся и, если нужно, поставим вопрос на заседании исполкома или на бюро обкома.

– Я все меньше понимаю содержание таких слов, как «глубже вникать», «основательнее заниматься», «поставить на бюро». Если в них есть все же смысл, тогда изучай, занимайся и вникай. Но прежде всего приходи к нам на стройку. Походи, посмотри. У тебя власть и сила, как я говорил, авось что-нибудь сможешь сделать. Ну, до свидания.

Лапетеус вышел из-за стола.

– Ты все говоришь о силе и власти. Их у меня не так много, как ты думаешь.

Он проводил Паювийдика до двери и снова крепко стиснул его руку.

– До свидания. Приду к вам посмотреть, приду. Сколько от этого будет помощи, это дело другое. Но что-нибудь мы предпримем… Всего хорошего… скромный читатель газет.

Когда дверь за Паювийдиком закрылась, Лапетеус тихонько засмеялся. Последние слова показались ему удачной шуткой.

На совещание он пошел подготовленным.