Текст книги "Происшествие с Андресом Лапетеусом"

Автор книги: Пауль Куусберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Майор Лаури Роогас все еще отказывался верить собственным ушам. Он попросил повторить фамилии людей, пострадавших при автомобильной аварии.

Из телефонной трубки донесся хриплый бас:

– «Волгой» ЭСБ 73–98 управлял Андрес Адович Лапетеус, «Москвичом» ЭСБ 91–02– Виктор Петрович Хаавик. С ним в машине находилась Реэт Иоханнесовна Лапетеус. Мы успели выяснить, что она жена водителя «Волги».

Нет, ошибки не было.

Вдруг Роогасу почудился голос Лапетеуса: «Будь я тогда так умен, как сейчас, я не отпустил бы тебя из Вильянди». Голос был таким явственным, что казалось, Лапетеус стоит рядом…

Майор взволнованно спросил:

– Как состояние пострадавших?

– Андреса Лапетеуса и его жену увезли на «Скорой помощи» в больницу. Оба без сознания. По предварительным сведениям, его состояние почти безнадежно. Водитель «Москвича», гражданин Хаавик, убит на месте.

Майор Роогас был подавлен услышанным. Он позабыл, что является работником Государственной автоинспекции, что ведет деловой разговор с дежурным по городу. У него возникло ощущение, будто он в какой-то мере повинен в происшедшем несчастье.

Из телефонной трубки снова послышалась речь. Видимо, лейтенант Филиппов решил, что майор ожидает подробностей.

– Авария произошла из-за большой скорости «Волги» и неосторожного обгона ею шедшего впереди грузовика. Машины столкнулись в тот момент, когда «Волга» поравнялась с грузовиком. Или почти поравнялась. Водитель «Волги» был в нетрезвом состоянии и своевременно не заметил встречного «Москвича». Катастрофа была уже неизбежна. Виновата целиком «Волга». – Трубка немного помолчала, потом прозвучало менее официально: – От него несло, как из пивной бочки. – И еще: – Странное совпадение – в одной машине муж, в другой – его жена.

Майор Роогас вспомнил, что жена Лапетеуса должна была находиться в деревне, а Хаавик вроде бы в Рак-вере.

Чувство, будто он один из виновников аварии, становилось все сильнее. В то же время ему казалось необъяснимым, что жена Лапетеуса и Хаавик ехали в одной машине. Но больше всего взволновало Роогаса то, что он всего лишь вчера поздно вечером ушел от Лапетеуса. Провожая его, тот и произнес эти слова: «Будь я тогда так умен, как сейчас, я не отпустил бы тебя из Вильянди». Лапетеус словно оправдывался. Почему – Роогас не понял. Он крепко пожал руку радушному хозяину и сказал: «Тебе и Каартна я всегда буду благодарен». И сказал это не из вежливости. Хельви Каартна и Андрес Лапетеус поддержали его тогда, когда ему было труднее всего.

Теперь Роогасу припомнилось, что в свое время Каартна и Лапетеус намеревались пожениться. И что вчера Хельви не пришла.

Потом Роогас спросил себя, почему Лапетеус пригласил их всех в гости – его, Оскара Пыдруса, Антса Паювийдика, Виктора Хаавика и Хельви Каартна. Двое последних, правда, не пришли, но все же они были приглашены. Просто захотелось повидать старых боевых друзей, объяснил Лапетеус. Но у него явно были и другие причины…

Вечер прошел холодно, принужденно. То ли потому, что Лапетеус стал далек им, то ли по какой-то другой причине.

Не помогли водка и коньяк, которых на столе было более чем достаточно.

Но тут в майоре Лаури Роогасе проснулся работник автоинспекции. И он сказал себе, что выпивал за одним столом с человеком, вызвавшим катастрофу. Поэтому несет косвенную ответственность за то, что произошло. Но сразу же ощутил, что не из-за этого чувствует он себя виноватым. Из-за чего-то другого.

Лапетеуса и Хаавика считали друзьями. С другими отношения Лапетеуса прервались, знакомство с Хаавиком продолжалось. Это сказал вчера вечером сам Лапетеус. Роогас подумал, что, когда он ушел, Пыдрус и Паювийдик еще остались. Вспомнились и резкие слова Паювийдика: «На самом-то деле я тебе не нужен. Ты пригласил меня не ради меня, а ради себя». Потом Паювийдик и Лапетеус помирились, но что сказано, то сказано.

Хаавик не пришел. Не пришла и Хельви Каартна. Она попросила Пыдруса извиниться за нее и передать, что очень сожалеет, но занята по работе.

И еще вспомнил майор Роогас, что когда-то, кажется в сорок шестом году, когда Лапетеус и Хельви демобилизовались, он предложил им свою квартиру и чуть не поссорился из-за этого с Лапетеусом.

Следующая мысль была непосредственно связана с несчастьем. По всей вероятности, Лапетеус еще долго выпивал с Пыдрусом и Паювийдиком, они опоздали на последний автобус, пропустили электричку. Тогда Лапетеус повез Пыдруса и Паювийдика на своей машине. На обратном пути и произошло столкновение. Пыдрус и Паювийдик не должны были позволить Лапетеусу выехать из гаража. Но кто, подвыпив, думает, чем может окончиться такое легкомыслие…

Как лейтенанту Филиппову, так и майору Роогасу казалось сверхстранным совпадение, что в машине, на которую налетел Лапетеус, оказались его друг и жена. Жена, которая, по словам Лапетеуса, должна была где-то в деревне ухаживать за больной теткой, и друг, который вечером звонил ему из Раквере.

Каким образом Хаавик и жена Лапетеуса попали в одну машину?

Роогасу не хотелось думать об этом. Он сказал себе, что задача его – старшего государственного инспектора – заниматься не взаимоотношениями пострадавших, а фактическим материалом дорожной аварии.

Роогас почувствовал жалость к Лапетеусу. Ему довелось расследовать десятки дорожных катастроф и видеть гнетущие картины вдребезги разбитых машин. Он представил себе «Волгу» со спрессованным в гармошку передком, с мотором, сбитым на сиденье водителя. Там с вдавленной грудной клеткой лежит человек, накануне радушно угощавший его. Человек, вместе с которым в один день, почти в один час он был ранен под Великими Луками.

О Викторе Хаавике майор Роогас как-то позабыл. Или не хотел о нем думать. Хотя он и знал Хаавика точно столько же лет, сколько и Лапетеуса.

В городской инспекции Роогас почти ничего нового не услышал. По показаниям водителя грузовика, «Волга» шла со скоростью восемьдесят – девяносто километров в час. Шла с дальним светом и мигала левым подфарником. А грузовик якобы не мог дать ответного сигнала, потому что навстречу шел «Москвич», скорость которого была не более шестидесяти километров. «Москвич» своевременно переключил дальний свет на ближний. Все это, как и данные тщательного осмотра на месте аварии, подтверждали одно и то же: пьяный Андрес Лапетеус, обгоняя идущую впереди машину, со всего хода врезался в шедший навстречу «Москвич». Хотя водитель «Москвича» пытался в последний момент свернуть вправо, он все же не смог избежать несчастья. «Волга» на полной скорости ударила «Москвича» со стороны левой фары.

– От него несло, как из пивной бочки, – повторил дежурный лейтенант Филиппов. – Я прибыл на место одновременно со «Скорой помощью».

Из больницы на телефонный звонок ответили, что Лапетеус в сознание еще не пришел.

Ночное происшествие не давало покоя Роогасу. Чем бы он ни занимался, мысли его все время возвращались к Лапетеусу,

Дня три-четыре тому назад тот позвонил ему.

– Прошу майора Роогаса.

– Я слушаю.

– Говорит Лапетеус. Должны бы знать, если не забыли. Привет!

– Привет! Я помню вас очень хорошо. Мы уже много лет не встречались.

– У всех много работы, хлопот. Вот у меня и возникло желание повидать старых боевых друзей, поболтать с ними. Не навестите ли вы меня в воскресенье вечером? Придут Пыдрус, Каартна, Хаавик и Паювийдик.

– Большое спасибо за приглашение.

– Я буду очень рад, если вы не откажетесь. Я живу в Нымме[1]1
  Нымме – пригород Таллина, лесопарк, зона индивидуального строительства. (Здесь и дальше примечания переводчика.)


[Закрыть] на Моховой улице, номер семнадцать. Вам, как специалисту по транспорту, наверно, не нужно точнее объяснять, где это?

– Приду обязательно.

– Чудесно. Мы отдалились друг от друга, это нехорошо. Итак, жду вас в шесть часов или в восемнадцать ноль-ноль, как мы говорили, поднимаясь в атаку. Моховая, семнадцать, не забудьте. До свидания в воскресенье вечером.

Приглашение Лапетеуса было неожиданным. Роогас попытался вспомнить, когда они последний раз виделись. Лет семь-восемь тому назад, быть может, и больше. Конечно, больше. Тогда Лапетеус еще работал в Министерстве лесной промышленности. Теперь он директор комбината.

Познакомился Лаури Роогас с Андресом Лапетеусом в конце декабря 1942 года в бою за небольшой каменный дом. Вернее, за развалины этого дома. Потому что огонь артиллерии снес его крышу и наполовину разрушил стены.

2

Тогда пятая рота прямой атакой прорвалась в развалины. Первый взвод получил приказ закрепиться здесь. Остальные взводы роты вместе с другими подразделениями батальона продолжали наступление на правом фланге. Немцы неожиданно бросились в контратаку и оттеснили батальон на исходные позиции. Первый взвод оказался отрезанным.

Люди заметили, что их взвод окружен, только тогда, когда в наполовину засыпанном битым кирпичом дверном проеме, в который они пролезали час тому назад, появилась фигура немца. Дверь была на западной стороне дома, и там полагалось быть своим. Первый взвод все время стрелял в восточном направлении, откуда приближались немцы. А теперь вдруг сзади сгорбилась фигура в синевато-зеленой шинели. Паювийдик дал короткую очередь из автомата, и фриц, захрипев, упал на кирпичи. Там он лежал какое-то время, потом тот же Паювийдик столкнул коченеющее тело за кучу битого камня. Кровь на кирпичах еще дымилась. Роогас видел это с какой-то особой ясностью. И то, что кирпичи словно ожили. Они зашевелились, и в воздух взметнулись осколки камня и льда.

Пули рикошетом врезались в перегородку, выбивая в ней новые щербинки.

В развалинах осталось немного бойцов. Двадцать два человека, считая командира взвода младшего лейтенанта Лапетеуса, заместителя командира батальона по политчасти капитана Пыдруса и представителя штаба дивизии капитана Роогаса. Сгоряча младший лейтенант хотел было скомандовать своему взводу отступать. Но тут же сообразил, что отступление означало бы верную смерть. Если немцы отбили свои старые позиции, взвод, пересекая открытое поле, попадет под перекрестный огонь. Другое дело – попытаться уйти из развалин дома через несколько часов, когда стемнеет. Возможно, несмотря ни на что, он все же решил бы пробиваться немедленно. Угнетало сознание, что отрезаны. Оно душило, парализовало разум.

Но рядом с Лапетеусом, пригнувшись, выглядывал в окно комиссар, и это удержало его. На чужого капитана, неизвестно как сюда попавшего, он внимания не обратил бы.

Сами, без всякой команды, люди начали отстреливаться.

Больше Лапетеус не видел ни одного немца.

Капитан Пыдрус сказал ему:

– Нужно беречь патроны.

Рядом с домом разорвались две-три мины. Трудно было понять, откуда они прилетели.

– Ох ты, черт! – сказал кто-то, наполовину ругаясь, наполовину причитая.

Напряженно прозвучал вопрос капитана Роогаса:

– Нет ли где-нибудь бесхозного автомата или винтовки?

Примерно полчаса немцы стреляли по всем дверным и оконным проемам. Командир третьего отделения был убит, и капитану подали автомат.

Потом стало тише.

Не ожидая приказа, солдаты разделились и залегли у всех окон и у пробитых снарядами отверстий в стенах.

Снова загрохотали мины. Одна из них упала прямо на перегородку. Двоих ранило.

– Соображаешь, откуда лупят? По-моему, наши минометы. Вдруг не знают, что мы здесь?

Это говорил младший сержант Хаавик рядовому Паювийдику.

– Я не удивился бы. Воюем, словно няньки из детского сада. Но сейчас по нас кроют фрицы, – ответил Паювийдик.

– Ночью надо бы сматываться, – высказал свое соображение Хаавик.

Паювийдик потер колено и сказал:

– Смерть одна – что тут, что там.

Разрывы мин участились.

Лапетеус распорядился, чтобы на каждой стороне дома осталось по два караульных. Остальным приказал укрыться в подвале.

Офицеры посоветовались между собою. Вскоре все узнали, что развалины решено защищать любой ценой.

Когда стемнело, огонь миномета прекратился. На ночь командир взвода разбил людей на две группы. Одни остались отдыхать в подвале, других он расставил у окон. Но никто не смог сомкнуть глаз. В десять часов и в четыре часа ночи немцы под покровом темноты пытались прорваться в развалины. Их отбили.

К утру осталось двенадцать боеспособных человек. К следующей ночи только пять: Лапетеус, Пыдрус, Роогас, Паювийдик и Хаавик.

Счастье, что фрицы почему-то оставили их в покое.

Никто из пятерых не спал и в эту ночь. Разве что кроме Паювийдика, умевшего вздремнуть в промежутке между собственными выстрелами.

Мучали бессонница, голод и жажда.

Рано утром осколками мины ранило Лапетеуса и Роогаса.

В 10.00 наши орудия и минометы открыли плотный огонь. Снаряды рвались и в развалинах.

– Нас считают уже трупами, – крикнул Хаавик Паювийдику.

Тот спросил:

– Махорка у тебя есть? Нет? У меня есть. Бери, скручивай.

Вскоре началось наступление.

Паювийдик и Пыдрус стреляли по немцам, пробегавшим мимо развалин.

Хаавик лежал за грудой кирпича у западной двери и выглядывал наружу. Но он никого не видел.

После того, как подразделения их полка дошли до развалин и прошли дальше, Пыдрус распорядился отправить раненых на перевязочный пункт. Вечером младший лейтенант Лапетеус вернулся из санитарного батальона. Роогаса, у которого было ранение в легкие, эвакуировали в тыл.

Паювийдик, чертыхаясь, разыскивал хозвзвод. У него сосало под ложечкой, и он ругал поваров, запропавших черт те куда.

Хаавик доложил командиру батальона подробности обороны развалин. Он же написал заметку в дивизионную газету, вскоре ему дали орден Красной Звезды…

3

Вдруг майор Роогас сообразил: Андрес Лапетеус пригласил в гости только тех, с кем он до последнего оборонял развалины. Припомнилось и то, что он и Лапетеус после боя несколько сблизились. Они не стали хорошими друзьями, но время от времени он ощущал потребность пойти в пятую роту второго батальона, где Лапетеус был уже командиром роты. Там он встречал и Паювийдика и Хаавика, которого потом послали в военную школу на ускоренные курсы подготовки офицеров. Встречал он порой и медсестру Хельви Каартна, это она в то утро перевязала и его и Лапетеуса.

Да, Лапетеус пригласил именно тех, кто был с ним в развалинах дома, с теплотой подумал Роогас. Он снова позвонил в больницу. Лапетеус все еще не пришел в сознание.

– Как он… вообще?

– Положение серьезное. Тяжелое сотрясение. Сломана часть ребер. Сильные внутренние кровоизлияния. Ранения головы. Сейчас пока ничего точно сказать нельзя. Так скоро мы к нему никого не пустим.

Роогас понял, что дежурный врач считает его нетерпеливым чиновником, которому не терпится допросить главного виновника катастрофы. А ему было просто жаль Андреса Лапетеуса. Он упрекал себя, что вчера вечером держался холодно, сдержанно, что не понял и не хотел понять Лапетеуса.

Майор Роогас решил разыскать Паювийдика и Пыдруса. Их адреса он знал…

Анте Паювийдик сидел на кухне и хлебал картофельный суп.

– Садись, – он указал на табурет. Потом достал из шкафа чистую тарелку, налил и Роогасу. – Приятного аппетита.

Он действовал так спокойно и обыденно, словно майор Роогас был его ежедневным гостем, который заходит по вечерам похлебать супа из миски на уголке кухонного стола. Конечно, Роогас не чужой ему. Как может быть чужим человек, вместе с которым лежали под огнем врага, кто при встрече на улице охотно поболтает с тобой и разопьет бутылочку пива где-нибудь в буфете или в баре. Раза два они были в гостях друг у друга.

Майор Роогас съел несколько ложек супа.

– Лапетеус в больнице, – сказал он тогда.

– Что с ним? – Паювийдик перестал есть.

– Разбился, почти что насмерть.

– Когда?

– Сегодня ночью.

– Как же это случилось?

– Он вас домой не отвозил?

Паювийдик внимательно посмотрел на майора Роогаса.

– Нет. Я успел на поезд. Пыдрус остался там. Не думаю, что он отвозил его.

Роогас уже хотел спросить, почему Паювийдик так считает, но удержался. Ведь он никого не допрашивает. Тем более, что он пришел сюда не как официальное лицо.

– Грустная история, – сказал Роогас, – Вечером мы сидели вместе.

– Он был какой-то странный. Лапетеус вообще-то молчаливый человек, а вчера в основном говорил он. Работал языком, совсем как я или Хаавик. Тот, правда, не пришел.

Роогас подумал, что и ему бросилась в глаза необычная разговорчивость Лапетеуса. Он заметил:

– Хаавик убит.

И рассказал Паювийдику всю историю. Поведал о своих предположениях. Что Лапетеус отвез их домой. В пьяном виде разные делают глупости. Привычно добавил, что подавляющая часть аварий происходит тогда, когда люди, управляя автомашиной или мотоциклом, находятся под воздействием алкоголя.

– Ничего не понимаю, – заметил Паювийдик. – Это несчастье или черт знает что? Хаавик – кобель, это мы все знали. Но что он с женой своего друга и в теперешнем возрасте… Мы не очень-то ладили с Хаавиком, но такого конца я ему не пожелал бы. Жаль человека. Кататься он здорово любил, но таскать санки в гору не хотел… А Лапетеусу я вчера паршиво сказал. Жизнь дьявольски запутанная штука.

После ухода майора Роогаса Паювийдик задумался. Снова обвинял себя в том, что вчера вечером слишком резко говорил со своим бывшим командиром роты. Сразу же, как только Лапетеус открыл ему дверь, он начал придираться.

Огляделся в комнате и поддел:

– Как в кино.

Лапетеус принял это за комплимент.

– Кое-что еще надо сделать, – сказал он, – Но в основном все готово. Жена у меня молодец – ее работа. Удержать трудно, ты ведь знаешь женщин. Для меня бы вполне подошла и более будничная обстановка. На не столь модном диване мягче лежать, но если уж все так, то к чему ссориться.

– И ты чувствуешь себя здесь хорошо?

«Наверно, Лапетеус не понял, к чему я гнул, – размышлял Паювийдик. – Иначе он не сказал бы, что начинает привыкать».

– А я чувствовал бы себя здесь чудно! – совершенно серьезно ответил Паювийдик на слова Лапетеуса. – Пригласил бы, подобно тебе, друзей в гости. Пусть посмотрят, как будет жить советский человек при коммунизме. Пусть учатся у маяков.

Вспоминая вчерашний вечер, Паювийдик упрекал себя – нужно ему было так поддразнивать. И затем выпалить Лапетеусу в глаза, что он позвал их не ради них, а ради самого себя.

Но Паювийдик и теперь не мог объяснить, почему это они понадобились Лапетеусу после десятилетнего перерыва. А вдруг у него было что-то на душе? Мало ли что могло его мучать. Жизнь – не свадебный пир даже для таких людей, как Хаавик.

В свое время они хорошо ладили с Лапетеусом. Конечно, тот был начальство – сперва командир взвода, потом роты; он – подчиненный, красноармеец, впоследствии – сержант и старшина взвода. Порой Лапетеус крыл его вовсю, но в целом относился к нему, как мужчина должен относиться к мужчине. Как будто бы даже немного берег его. Особенно после глупой атаки, когда остальные роты не выдержали и их взвод попал в окружение.

Позднее… да, позднее. В первые послевоенные годы, встречаясь случайно на улице, немного болтали. Разок даже посидели где-то, заказали кое-чего покрепче и вспоминали прошлое. В гости друг друга не приглашали, хотя Андрес каждый раз обещал это сделать. Лапетеус как-то держался в стороне от других. Да и держался ли? Просто жизнь тащила каждого в свою сторону; работа требовала своего, появились новые знакомые и друзья.

В конце пятьдесят второго или в начале пятьдесят третьего он как-то ходил поговорить с Лапетеусом, но это было, так сказать, официальное дело, и Лапетеус принял его в своем кабинете. И тогда они вспоминали войну и свою роту, но уже скорее только для того, чтобы наладить беседу. Больше Лапетеус о приглашении в гости не говорил, хотя жаловался, что ощущает, как ему не хватает прежних боевых друзей. «У тебя в руках сила и власть, разошли приказ, и те, кто настоящие гвардейцы, явятся в мгновение ока». Так он, Паювийдик, сказал, а Лапетеус в ответ скривил рот и вздохнул: мол, со стороны глядя, власти и силы кажется много больше, чем в действительности. Паювийдику еще показалось, что на недостаток власти и силы Лапетеус жалуется скорее для того, чтобы дать понять: от него в вопросе, приведшем Паювийдика в областной исполком, помощи ожидать не очень-то приходится.

Единственный из их роты, с кем Лапетеус сохранил связь, был Виктор Хаавик. Теперь он лежит в гробу, Лапетеус виновник его смерти. По мнению Паювийдика, Хаавик и жена Лапетеуса не случайно оказались в одном «Москвиче». Паювийдик считал очень важным то, что жена Андреса сидела в машине Хаавика.

Вчера вечером Лапетеус был не в себе, теперь Паювийдик все больше убеждался в этом. Андрес вообще очень изменился. Все время говорил, словно был недоволен чем-то, и тут же пытался понравиться им. Держался совсем иначе, чем в прежние времена.

Хоть бы он остался в живых, думал Паювийдик. Решил, что навестит Лапетеуса в больнице. Ведь Лапетеус, несмотря ни на что, фронтовой товарищ. И к тому же сейчас в еще более паршивом положении, чем много лет назад, когда они попали в окружение…

4

И Оскара Пыдруса майор Роогас застал дома.

– Разрешишь войти?

Строевая манера держаться вошла в Роогаса до мозга костей.

– Прошу, прошу.

Роогасу показалось, что Пыдрус, увидев его, несколько смутился.

– Проходи. У меня уже есть один гость, но хороших овец много вмещается в хлев.

– Прости, если я пришел в неподходящее время, – извинился Роогас. – Может быть, мы поговорим здесь? У меня несколько особый разговор.

– Ты знаешь ее. Мне не простят, если мы будем шептаться тут с глазу на глаз.

Майор Роогас, как человек деликатный, почувствовал себя неловко. Он понял, что Пыдрус смутился из-за своей гостьи.

В комнате сидела Хельви Каартна.

Роогас хорошо скрыл свое удивление и приветствовал Каартна, щелкнув каблуками.

Уютно устроившись на диване, она перелистывала какую-то толстую книгу. Хельви протянула ему руку.

– Я хотела сказать – носить мундир..

Посмеялись.

Хельви Каартна все еще выглядела очень молодой. С годами только возмужала. И осталась таким же простым товарищем, каким была раньше. Ее непринужденность, то, что ее абсолютно не потревожило его неожиданное появление, – все это хорошо подействовало на Роогаса. Тут же он вспомнил, ради чего пришел. И то, что когда-то Хельви Каартна любила Лапетеуса.

Пыдрус подмигнул Роогасу:

– Не пойти ли нам теперь снова в прихожую?

И весело захихикал, будто удачно напроказничал.

Роогас не знал, с чего начать. У Паювийдика было проще. Заметив на диванном столике стопку тетрадей, спросил:

– Ты не собираешься бросать преподавание?

– С какой стати?

– Ты говорил, что приступаешь к научной работе.

– Уже начал, – подтвердил Пыдрус. – Второй год тружусь. Но от преподавания не думаю отказываться.

– Извини, – сказал Роогас, – не пойми превратно.

Хельви Каартна с любопытством следила за ними. Так это казалось Роогасу.

Пыдрус усмехнулся.

– И ты не пойми неправильно. Почему бы мне не быть учителем? У нас появились какие-то глупые предрассудки. Один из них – снисходительный взгляд на людей, делающих конкретную работу. Понятие «конкретная работа» не очень точно, но я сейчас не нахожу более меткого. Ну ладно. Преуспевающим и влиятельным человеком считают того, кто крутится в министерстве, командует в комитете, хлопочет в аппарате или интригует в институте. А к учителю или к врачу в поликлинике относятся как к неудачнику.

Роогас ощутил неловкость.

– Я думал…

Пыдрус не дал ему возможности ответить.

– Все причитают: школа не делает того, школа не делает этого, – продолжал он. – Кто должен работать с молодежью? Теперь такая мода: кто считает себя хотя бы в какой-то степени филологом или литератором, тот старается попасть в институт, а по меньшей мере в издательство или в какую-нибудь редакцию. Для художника должность учителя рисования оскорбительна. Счастье еще, что руководители хоров не стремятся стать людьми свободных профессий и не лезут в профессиональные ансамбли. Математики думают только о кибернетике. В свое время никто не считал зазорной должность школьного учителя. А теперь хотят только обобщать, только давать директивы!

Хельви Каартна весело засмеялась.

– Сохраняйте спокойствие! Оскар атакует не вас, а меня. Мы спорили перед вашим приходом.

– Благодарю, – попытался ответить шуткой и майор Роогас. – А я уже чувствовал себя разгромленным.

Пыдрус успокоился.

После недолгого молчания Роогас произнес:

– Я принес вам печальное известие. Умер Виктор Хаавик.

Хельви Каартна содрогнулась.

– Как?!

– Он же вчера вечером звонил из Раквере!

Это сказал Пыдрус.

– Автомобильная катастрофа, – пояснил Роогас. – Лапетеуса в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Он-то и налетел на машину Хаавика.

Хельви словно застыла. Она вопросительно смотрела своими большими серо-голубыми глазами на майора Роогаса.

Роогас рассказал о столкновении. Избежал неприятных подробностей, не сказал и о том, что врачи почти не дают надежды на выздоровление Лапетеуса.

– После моего ухода он остался дома, – подумал вслух Пыдрус. – И не выглядел очень уж пьяным. Я ушел около двух часов ночи.

– Авария произошла чуть-чуть после четырех.

– Вся эта история выглядит совершенно невероятно, – заключил Оскар Пыдрус.

Хельви молчала.

– Он восемь лет водил машину, – заметил Роогас. – Сперва они купили «Победу», потом приобрели «Волгу». До сих пор у него даже талон не меняли.

– Когда вы ушли, мы обсуждали разные вещи, – вставил Пыдрус. – Говорили о времени и о поведении людей. Мне показалось, что он подозревает, будто прежние товарищи держатся от него в стороне. Он так и выпалил: мол, старые дружки обвиняют его. Я еще успокаивал его, хотя и не совсем понял, что он хотел сказать.

Некоторое время они сидели молча.

Потом Хельви сказала:

– Андрес очень любит свою жену. Наверно, ему сейчас ужасно тяжело.

Роогас опять отметил, что никто не говорит о Хаавике. И он сам тоже.

– Лапетеус знает, с кем он столкнулся? – спросил Пыдрус.

– Вероятно, нет. Ему скажут это не раньше, чем разрешат врачи. Иначе это может стать роковым. Сам он не мог узнать людей, сидевших в «Москвиче». Все произошло в одно мгновение. Свет ослепил. Лапетеус сразу же потерял сознание.

Роогас заметил, что Пыдрус следит за Хельви.

Они сидели в маленькой комнате. Все стены были заставлены книжными полками. И та, у которой находился диван. Перед окном стоял маленький письменный стол, заваленный бумагами, раскрытыми журналами и книгами. И на низком столике перед диваном рядом с тетрадями лежали книги, листки с машинописным текстом, чистая бумага.

Хельви поднялась.

– Я вскипячу кофе.

Роогас подумал, что она здесь свой человек. Теперь он больше не удивлялся, что Хельви вчера поручила Пыдрусу извиниться за нее.

Пыдрус убрал все с диванного столика, накрыл его скатертью и поставил чашки. Роогас вспомнал, что когда-то он так накрывал стол для Хельви. Она тогда неожиданно пришла к нему, и он до сих пор. благодарен ей за это посещение.

Появилась Хельви с кофе. Глаза у нее покраснели.

Мужчины вспомнили свою демобилизацию и то, как они тащились в Таллин на скамейках дремавшего на каждой станции поезда. Хельви сразу же поняла, о чем говорили. Ведь и она была тогда среди них.