Текст книги "Гавань измены (ЛП)"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
В первой половине дня, когда наложили планки на треснувшую фор-стеньгу, а резкие порывы «египтянина» слегка поутихли, на передний план вышли совсем иные проблемы: теперь, когда вопрос выживания стоял менее остро, из ветра нужно было выжать максимум скорости, «обставить «египтянина», как подумал Джек. Безудержное ликование пришло на смену тяжести тех первых часов, когда любой неверный шаг мог привести к крушению и гибели всех моряков.
Мало что доставляло ему радость бо̀льшую, чем управление кораблем на пределе возможностей при очень сильном ветре, и теперь его больше беспокоило, сколько парусов «Ниоба» могла нести и где именно. Ответ, очевидно, зависел от силы ветра и вертикальной качки, и требуемые решения простыми уж точно не являлись в связи с сильными и постоянно меняющимися приливными течениями, идущими в залив, и его собственными странными внутренними течениями.
Но в восторг Джека приводил не только стремительный полет «Ниобы» прямо по ветру, когда кильватерный след уносило прочь в сторону левого борта, белой полосой во мраке, а потоки соленого дождя перехлестывали через правый полубак. Очень скоро Джек обнаружил, что чем быстрее корабль идет, тем меньше у него снос, а в узком, окруженном рифами заливе, где нет ни гаваней, ни безопасных бухт, он не мог себе позволить ни ярда сноса в подветренную сторону.
А когда так близко аравийский берег, он обязан из кожи вон лезть, но держаться середины залива, а точнее её наветренной части, столь точно, насколько мог позволить, если, конечно, он не предпочел бы сделать поворот через фордевинд и уползти обратно под сомнительную защиту Суэцкой гавани, отказавшись от экспедиции, поскольку как только французские инженеры достигнут Мубары, они, несомненно, так укрепят крепость, что никогда в жизни вооруженный девятифунтовками шлюп Ост-Индской компании и горстка турок не смогут ничего поделать. Значит, нужно добраться туда первым или не пытаться вообще.
Курс на зюйд – рискованное дельце, но сейчас риск уменьшился, поскольку поднялась высокая волна, четко указывая на рифы, а кроме того, Джеку отлично ассистировал лоцман из Мохи: он оседлал фока-рей и сообщал свои наблюдения Дэвису, обладавшему самым зычным голосом, а тот стоял на форкастле, наполовину погрузившись в воду, и ревел их в сторону кормы, а все «сюрпризовцы» прекрасно понимали команды с полуслова и демонстрировали великолепную морскую выучку. Тем не менее, бывали моменты, когда казалось, что они погибли.
В первый раз – когда корабль налетел на огромный полузатопленный пальмовый ствол. Форштевень врезался в него прямо по центру с такой силой, что корабль почти остановился на полном ходу: три бакштага разлетелись, но мачты держались крепко, и ствол прошёл под килем, в нескольких дюймах от руля. Второй раз наступил во время особенно затяжного и ослепляющего песчаного вихря. Корабль содрогнулся, снизу раздался резкий скрип, заглушивший шум ветра, и при повороте, когда обнажился левый борт, Джек заметил отблеск длинной оторванной полосы меди.
Ближе к полудню стало спокойнее. Они всё ещё неслись сломя голову под зарифлёнными марселями и нижними парусами, но еле различимый египетский берег по правому борту теперь был не просто пустыней, а покрыт невысокими каменистыми холмами, с них прилетало гораздо меньше песка, и видимость улучшилась.
Жизнь на палубе более-менее пришла в норму: полуденные наблюдения проводить пока не получалось, и во время обеда все еще не разводили огонь на камбузе, однако возобновился рутинный звон склянок, смена рулевых у штурвала и бросание лага для определения скорости, и Джек с большим удовольствием отметил, что последний бросок показал скорость в двенадцать узлов и две сажени, что, учитывая грузноватый корпус, было почти предельной скоростью, которую «Ниоба» могла развить без риска серьезных повреждений, хотя Джек мог бы добавить еще сажень или две со штормовым крюйс-стеньги-стакселем.
Джек размышлял об этом, когда заметил Киллика, стоящего у его локтя с сэндвичем и бутылкой разбавленного вина с трубкой в пробке.
– Благодарю, Киллик, – сказал он, внезапно почувствовав голод, несмотря на жару и песок в глотке, и жажду, несмотря на постоянные брызги, а иногда и зеленую воду, нагретую и плотную, перехлестывающую через борт.
Капитан ел и пил, вполуха слушая крики Киллика, похожие на плаксивые жалобы: «...никогда не избавиться от этого чертова песка... попал во все мундиры... во все сундуки и шкафчики... в каждую чертову трещину... даже в уши», а сделав последний глоток вина, Джек произнес:
– Мистер Моуэт, нужно отпустить лоцмана и Дэвиса: они хрипят, как вороны. Пусть команду соберут к обеду по вахтам. Дайте всем мягкого хлеба и что только сможет найти судовой казначей, и всем должен достаться грог, даже проштрафившимся. Я пойду вниз, посмотрю, как там поживают турки.
Турки устроились на удивление хорошо. С ними находились Стивен и Мартин, они тоже сидели на полу со скрещенными по-восточному ногами, облокотившись о стену каюты и обложившись всем, что могло смягчать удары.
Все сидели очень спокойно, прямо как выводок домашних кошек вокруг камина, ни на что особенно не смотрели и почти не говорили. Джеку мягко улыбнулись и приглашающе махнули рукой. Поначалу ему показалось, что все мертвецки пьяны, но потом он вспомнил, что турки и арабы – мусульмане, Стивена Джек никогда не видел пьяным, а Мартин редко когда выпивал больше одного бокала.
– Мы жуем кат, – пояснил Стивен, поднимая зеленую ветку, – говорят, что он обладает успокаивающим эффектом, очень похоже на перуанские листья коки. – Позади него началась тихая беседа, и Стивен продолжил, – бимбаши надеется, что ты не слишком устал и доволен нашим продвижением.
– Прошу, скажи ему, что я в жизни не чувствовал себя лучше, и мы отлично продвинулись. Если этот ветер продержится до послезавтра, мы наверстаем упущенное и получим неплохой шанс оказаться к югу от Мубары вовремя, чтобы перехватить галеру.
– Бимбаши говорит, если суждено нам перехватить галеру и стать баснословно богатыми, то станем, а если не суждено – то нет. Судьбу не изменишь, поэтому он настоятельно просит не утруждаться и не подвергать себя ненужным страданиям: всё предначертано.
– Если ты сможешь придумать, как вежливо поинтересоваться, почему, в таком случае, он так быстро привел своих людей на борт, в спешке спотыкающихся друг о друга, будь добр, сделай это. А если нет, то просто скажи ему – известно также, что небеса помогают тем, кто сам себе помогает, и попроси его это запомнить. И еще добавь, что эта возвышенная философия может быть полезна в общении с неискушенным собеседником, но не когда бимбаши разговаривает с командиром корабля.
Когда Стивен перевел эти слова на французский, а Хасан – на арабский язык, бимбаши сказал с безмятежной улыбкой, что вполне доволен простым жалованьем солдата и скорей презирает материальные ценности, чем превозносит.
– Ну, друг мой, – сказал Джек, – надеюсь, что ветер продержится пару дней ради того, чтобы у вас появился шанс показать свое презрение на практике.
Ветер продержался до полудня: сначала поднялся сильный, а затем успокоился, и, несмотря на то, что на закате порывы ослабли, капитан поужинал цыпленком с песком, запив его тем же песком и слабым грогом, в полной уверенности: «египтянин» продержится всю ночь.
Макэлуи, Гилл и серанг придерживались того же мнения, и хотя они ещё не могли сделать какие-либо наблюдения сквозь облака пыли, счисления по лагу показали, что «Ниоба» находилась немного южнее Рас-Минаха и дальше предстояло плыть по глубокому расширяющемуся каналу.
Капитан оставался на палубе до самой ночной вахты – самой жаркой ночной вахты из всех, что он пережил – вслушивался в рев ветра и отчетливый глубокий звук хода корабля, наблюдал за необычным мерцанием света в изгибах волны, вздымающейся у носа, опускающейся к миделю и снова поднимающейся. Потом волна ломалась за кормой, в пылающем кильватерном следе, который простирался далеко во тьму, и хотя еще много песка летело вдоль палубы, мелкая, похожая на туман пыль исчезла.
Время от времени капитан закрывал глаза, пошатываясь из-за качки, и в эти моменты корабль пролетал сквозь его мечтания подобно песчаной буре: однако «Ниоба» шла легко – пока обе вахты находились на палубе, свернули нижние паруса, поэтому корабль плыл почти без усилий. Бакштаги потеряли стальную упругость, а крамбол левого борта изредка опускался в воду.
– Все внимание вперед, – велел капитан после четырех склянок.
– Есть, сэр, – пришел обратно по ветру ответ.
Джек узнал по голосу молодого Тапджоя из грот-марсовых, на него можно положиться.
– Мистер Роуэн, – сказал он, – я отправляюсь спать. Позовите меня, как только покажутся острова.
Пока он шёл по палубе, штормовой ветер подталкивал его в спину. Сильный, как и раньше. И такой же жаркий и удушливый, как в полуденный зной. Но когда Джек с трудом пробился сквозь густую пелену тяжёлого сна, а Кэлэми тряс его кровать и кричал: «Острова видны, сэр! Острова прямо по курсу!», – капитан не удивился, обнаружив, что крен корабля едва ощущается, а через открытый люк не влетает ни малейшего дуновения ветра.
Недремлющая часть его сознания (к сожалению, не самая большая) подсказала, что ветер постепенно стихает. Эта мысль выбрала необычный способ пробиться через барьер невероятной усталости – сквозь сон, начавшийся с бешеной скачки на лошади, великолепной лошади, которая постепенно сжималась и уменьшалась, и с каждым мгновением Джеку становилось всё неудобнее, пока, наконец, не стало мучительно стыдно, потому что ноги уже с обеих сторон касались земли, и толпа на улице смотрела на него с неодобрением.
И хотя сообщение о ветре было зашифровано подсознанием, его значение через некоторое время прояснилось, потому что сейчас капитан вполне смирился с текущим положением вещей. Пытаясь разлепить глаза, Джек поднялся на палубу. Действительно, по правой стороне и прямо по курсу показались острова, хорошо различимые в лучах восходящего солнца: они образовали небольшой, причудливо расположенный архипелаг, охраняющий выход из залива, а прямо за ними простиралось Красное море во всей своей ширине.
Хотя воздух оставался горячим, это было уже не то, что вчера, за левым островом виднелся мыс, обозначавший конец залива, а потом побережье резко уходило на восток и терялось из виду, до левого берега было не менее пятидесяти миль, насколько Джек помнил карту.
Теперь можно было не опасаться подветренного берега, мистер Макэлуи указал проход между двумя самыми восточными островами, «Ниоба» совершила поразительно быстрый переход, и всё, кроме ветра, было идеально. Но ветер – важнейшая составляющая успеха – умирал, умирал, умирал...
Джек осмотрелся, собираясь с мыслями: вахта правого борта драила палубу, смывая большой струёй воды из насоса кучи затвердевшей грязи, которая образовались на борту из пыли, забившей каждый уголок, не погруженный в море, и из шпигатов выстреливали мощные струи воды с песком, растворяясь в мутном желтом море.
Обычно он не вмешивался в операции такого рода и не беспокоил отдыхающую вахту, но в этот раз приказал:
– Всей команде ставить паруса. Поднять брам-стеньги.
«Ниоба» расправила крылья, пытаясь поймать ничтожные остатки ветра, и под кораблём снова зашумела вода. Отлив придал скорости, корабль довольно быстро пробежал через острова и вышел в открытое море, представляя собой впечатляющее зрелище с распущенными лиселями и брамселями.
Но все же самый красивый вид корабль приобрел, когда солнце подкралось к зениту, и сейчас «Ниоба» несла почти все паруса: бом-брамсели, трюмсели и необычно легкие верхние стаксели – вдобавок ко всему на корабле от носа до кормы растянули навесы от невыносимой жары.
Большую часть утра Стивен был занят в лазарете, неожиданный шквал такой тяжести всегда влек за собой кошмарные растяжения и синяки среди моряков, частенько и переломы; а в этот раз ему пришлось еще и латать бедных поранившихся турок. Закончив с ранеными, Стивен пошел в каюту Хайрабедяна. Его не удивило, что там оказалось пусто: переводчик почти полностью выздоровел и больше жаловался на одиночество и жару. Поэтому Стивен отправился на квартердек, где, если бы он посмотрел в зазор между своим тентом и следующим, обнаружил бы нечто, похожее на издевательство: аккуратно расправленные, точно обрасопленные паруса вяло висели вообще без движения, а команда, еще вчера отчаянно трудившаяся, подвергая себя опасности, уже украдкой скребла бакштаги, чтобы вызвать ветер, и тихонько насвистывала.
– Доброе утро, доктор, – поздоровался Джек, – как там ваши пациенты?
– И вам доброго утра, сэр. Бедняги устроены с комфортом, насколько это возможно, но один сбежал. Вы видели мистера Хайрабедяна?
– Да. Он только что промчался по проходу правого борта, прыгая как мальчишка. Вот он, на носу стоит, там, где вперед выдается кат-балка. Желаете с ним поговорить?
– Нет, теперь я вижу, что с ним всё хорошо. Хотя, похоже, это единственная счастливая душа на этом корабле скорби. Смотрите, как весело он что-то говорит Уильяму Плейсу, и как угрюмо тот отворачивается и уходит, несомненно, тоскуя об утраченном ветре.
– Возможно. Похоже, не все мы придерживаемся философии бимбаши, некоторые «сюрпризовцы» скорее предпочли бы богатство, и их мучает мысль, что галера от нас ускользает, неустанно гребя на север, вне зависимости от ветра, в то время как мы сидим и жаримся, бездействуя. Если бы шквал не смел шлюпки, я уверен, они сейчас бы буксировали корабль, будь такая возможность.
– Я говорил с Хасаном о ветрах в этом регионе. Он говорит, что зачастую за «египтянином» следует штиль, а затем обычно снова задувает северный ветер.
– Правда? Отличный парень. Я примерно так и думал, но искренне рад услышать подтверждение из такого источника.
Остальные обитатели квартердека, не считая рулевого, привязанного к своему посту, сместились ближе к левому борту и делали вид, что не прислушиваются к разговору. Но «Ниоба» – корабль небольшой, а в этом почти штиле, когда лишь едва журчит вода за бортом, они и так всё слышали, хотели того или нет. «Обычно снова задувает северный ветер» – означало возможное богатство, и на квартердеке расцвели улыбки. В порыве алчности Уильямсон прыгнул на бизань-ванты, крикнув Кэлэми: «Давай наперегонки до клотика!».
– А он не упомянул, как долго будет штиль? – спросил Джек, утирая пот с лица.
– Говорил дня два-три, – ответил Стивен, и улыбки померкли, – но отметил, что все в руках Божьих.
– Что, чёрт побери, он собирается делать? – воскликнул Джек, видя, что переводчик снял рубаху и встал на бортик, – мистер Хайрабедян, – окликнул он, но слишком поздно – хотя Хайрабедян и услышал, но уже находился в воздухе. Он вошел в теплое, непрозрачное море с едва заметным всплеском, под водой вдоль борта поплыл к корме и вынырнул у грот-русленей, глядя на ют и хохоча.
Вдруг его дружелюбное лицо дернулось – он наполовину выскочил из воды – мелькнули плечи и грудь. Под ним виднелась длинная тень, Хайрабедян все еще смотрел вверх и пронзительно верещал с открытым ртом, а его уже с немыслимой яростью как тряпичную куклу мотало из стороны в сторону, потом он исчез в бурлящей воде.
Его голова еще раз показалась из-под воды, еще узнаваемая, и огрызок руки, но уже не менее пяти акул яростно сражались в кровавой пене, и через несколько мгновений не осталось ничего, кроме красного облака в воде, в котором хищники жадно искали добычу, к ним спешили новые твари, острые плавники вспарывали поверхность моря.
Потрясенное молчание повисло над кораблем до тех пор, пока старшина-рулевой многозначительно не кашлянул: песок в получасовых часах почти весь пересыпался.
– Мне начинать, сэр? – тихо спросил штурман.
– Начинайте, мистер Гилл, – разрешил Джек, – мистер Кэлэми, принесите мой секстан.
Процедура полуденных наблюдений прошла как-то монотонно, в виде ритуальных команд и действий, а в конце Джек резким официальным голосом прокаркал:
– Пробейте полдень.
Через пару секунд отбили восемь склянок.
– Свистать всех на обед, – крикнул Роуэн.
Боцман засвистел в дудку, дежурные собрались на камбузе, где (хотя это кажется невероятным после случившегося) еще кипели на медленном огне куски свинины с сушеным горохом – трапеза четверга.
Доведенные до автоматизма, тысячу раз повторенные движения аппетита не принесли – мало кто ел с аппетитом, да и те – в молчании. Появление грога немного оживило обстановку, но даже это не вызвало разговоров, старых шуток, стука тарелок. Позднее к капитану Обри обратился Моуэт.
– Сэр, команда желает получить разрешение воспользоваться акульими крюками и талями: они уважали и ценили мистера Хайрабедяна и хотели бы в отместку сожрать пару этих тварей.
– Боже, только не пока бедняга еще в акульих желудках, надеюсь? – крикнул Джек, и по лицам команды стало очевидно, что они его поняли и согласились. – Нет, – продолжил он, – но на учениях сегодня вечером мы потренируемся в стрельбе из мушкетов, и они смогут выпалить в акул по полдюжины раз, если им угодно.
Солнце прокралось по небу, и немного позже, после учений, зашло над Египтом в сияющем ореоле, все небо горело ярко малиновым от края до края, пока «Ниоба» медленно поворачивала по течению на восток, восток-северо-восток и потом с севера на северо-восток, откуда корабль приплыл, а на небе начали загораться яркие звезды. Джек, определив удручившую его широту по вечерним светилам и выпив с турками кофе, вздохнул и удалился в свою каюту.
– Спаси нас Бог, Стивен, – сказал Джек, прикрыв полотенцем наготу, когда вошел Стивен, – мы будто посетили хамам, турецкую парильню. Должно быть, я сбросил пару стоунов [33]33
Стоун – английская мера веса (14 фунтов или 6,35 кг).
[Закрыть].
– Мог бы сбросить ещё столько же, – заметил Стивен. – И поскольку ты имеешь природную склонность к полноте, кровопускание пойдет тебе на пользу. Я прямо сейчас выпущу шестнадцать-двадцать унций, и ты сразу же почувствуешь себя гораздо лучше. К тому же это снизит риск получения солнечного удара или апоплексии, – продолжил доктор, положив коробочку, которую принёс с собой, и вынимая из кармана скальпель. – Этот уже затупился, – Стивен опробовал остроту скальпеля на рундуке. – Но рискну предположить, что он доберётся до вены как положено. Надо будет заточить завтра весь комплект. Если ветер так и не поднимется, придётся сделать кровопускание всему экипажу.
– Нет, – ответил Джек. – Может, это звучит по-детски, но сегодня я больше не желаю видеть кровь. Ни свою, ни чью-либо ещё. Гибель Хайрабедяна не выходит из моей головы. Я чертовски сожалею об утрате.
– Как бы я хотел, чтобы он выжил, – осторожно проговорил Стивен. Он колебался, судорожно сжимая в руках коробочку. – Я перебрал его бумаги и вещи, как ты и просил, – продолжил он после паузы. – Я не нашёл каких-либо указаний по поводу его семьи ни в одном из писем, которые мне удалось прочитать – они, в основном, на арабском – но нашёл вот это... – он открыл коробку, убрал фальшивое дно и достал челенк.
– Что за проклятая штука! – воскликнул Джек. – Мне так жаль. Бедняга.
Он бросил челенк в ящик комода, вскочил и надел рубашку и брюки. – Пойдём на палубу, через пять минут увидим, как поднимается эта чёртова луна. И она уже почти наполовину полная, что для нас крайне нежелательно.
На следующую ночь чёртова луна стала ещё ближе к полнолунию. Но «Ниоба» всё ещё изнывала от жары в тяжелом затишье, поворачивая по течению, но абсолютно не продвигаясь вперёд. У бимбаши закончился кат, а вместе с ним прекратила действовать и его философия. Он избил на турецкий манер двоих своих людей. Избил палками с такой силой, что одного унесли без сознания, а второй уходил, пошатываясь, кровь текла у него изо рта и рассеченной спины.
Даже по морским меркам наказание было жестоким, хотя наблюдающие за поркой турки выглядели равнодушными, а жертвы не произнесли ни слова, а только изредка стонали. Это значительно подняло их престиж в глазах команды «Сюрприза». Появились даже те, кто предположил, что именно кровавое, но не смертельное турецкое наказание принесло облегчение кораблю и всей его команде: сразу после того, как прибрались на палубе, поднялся небольшой ветерок.
Если бы это было так, то пришлось бы унести не один десяток бесчувственных турок, чтобы вызвать ветер достаточной силы, который бы вовремя отнёс «Ниобу» на юг и помог перехватить галеру.
Дышать стало определенно легче, но ветер оставался слабым, отчаянно слабым – не более чем легкое шевеление воздуха. Он позволял им дышать и кое-как наполнял удачно расположенные паруса. Но поскольку дул строго в корму, парусов этих оказалось относительно мало: блинд, фок и нижние стаксели, а при голом фор-марса рее также грот-марсель и верхние паруса, но ничего внизу и совсем ничего на бизани. Поэтому даже благодаря шлангам, выведенным на марсы, чтобы смачивать парусину, где те могли достать, и поливу из ведер более высоких парусов, «Ниоба» редко развивала больше трех узлов.
Луна давно миновала первую четверть, и Джек Обри почувствовал медленно нарастающую в душе горечь поражения: жара усугубилась и стала еще более гнетущей, а явное недружелюбие и отстраненность Хасана и турецких офицеров лишь ухудшали положение, насколько это вообще возможно. С самого начала эти люди выступили против уменьшения числа парусов, но Джек объяснил им через Стивена, что увеличение числа не всегда приводит к высокой скорости, а в данном случае паруса на корме непременно обезветрят передние, а сейчас, как полагал Джек, их физиономии кривились из-за его замечания о нечистоплотности солдат.
Ему ни разу не приходило в голову, что они могут подозревать его в нечестной игре, пока одним ужасно беспокойным и утомительным вечером Стивен не сообщил ему:
– Я обещал исполнить одно поручение, и по возможности буду краток, хоть я уже три часа закипаю при мысли об этих тонких намёках, подозрениях, теоретических предположениях и почти чистосердечных признаниях в одно и то же время: Хасан думает, что египтяне предложили тебе огромное вознаграждение, чтобы мы не догнали галеру. Все знают, сказал Хасан, что твой переводчик встречался с посыльными от Мухаммеда Али, и все знают, добавил бимбаши, что чем больше парусов, тем больше ветра они поймают, это несомненно. Теперь Хасан хочет сам предложить тебе кругленькую сумму, чтобы ты обвёл египтян вокруг пальца. В общем, как-то так.
– Спасибо, Стивен, – ответил Джек. – Я полагаю, что заново объяснять им основы судовождения нет никакого смысла.
– Абсолютно никакого, дружище.
– Тогда, полагаю, придется смириться с их детскими обидами, – предположил Джек.
Но здесь он ошибался, поскольку за ночь ветер сменился на норд-вестовый, задув «Ниобе» в бакштаг, и когда Хасан и турки следующим утром вышли на палубу, то обнаружили такое количество парусов, какое только могли пожелать. Они обменялись сдержанными, но всё понимающими взглядами, после чего Хасан подошел к капитану Обри и высказал пару благожелательных замечаний на французском – языке, с которым Джек имел по крайней мере шапочное знакомство, а бимбаши что-то негромко проворчал по-турецки примирительным тоном.
Тем не менее, Джеку больше не хотелось давать почву для каких бы то ни было подозрений. В ответ он лишь сдержанно поклонился и поднялся на грот-марс, с которого открывался великолепный вид на туманную, колышущуюся от зноя бескрайнюю синеву, и с вожделением поглядел на юг сквозь просвет в облаке парусов.
С тяжёлым сердцем и угасающей надеждой он осмотрел окрестности. Затем подозвал к себе Роуэна и довольно резко высказался, что предпочитает в одиночестве разгуливать по квартердеку, и предполагается, что вахтенный офицер должен оберегать капитана от банальных «здрасьте» и «как поживаете» пассажиров, не понимающих флотских обычаев, и указал, что фор-марсель не обрасоплен как следует.
На облако парусов все смотрели прямо-таки с религиозным обожанием. Но даже несмотря на это, когда наступило полнолуние, они ещё находились на два градуса севернее Мубары. А когда достигли острова, луна была уже семнадцати дней от роду и почти достигла апогея. Наконец, во второй половине вторника показалась Мубара, ясно видимая в лучах заходящего солнца и четко выделяющаяся на фоне далеких аравийских гор.
Джек немедленно привелся к ветру, чтобы проскользнуть незамеченным, и очень осторожно изменил курс в сторону пролива между небольшими островками и рифами к югу от города. Теперь они находились в районе, к которому имелись достоверные карты, и с помощью двух ориентиров они с Макэлуи провели «Ниобу» на полпути вниз по проливу и бросили якорь на глубине в тридцать пять саженей.
Вероятность, что галера все еще не прошла мимо, пока оставалась. Очень небольшая вероятность, поскольку северные ветры или не дули вовсе, или дули столь слабо, что не задержали бы её продвижение. Но надежда, скорее теоретическая, еще жила, особенно в сердцах самых страждущих, и еще задолго до рассвета капитан Обри и все его офицеры (за исключением хирурга и капеллана), а также большая часть отдыхающей вахты, находились на палубе.
Конец ночи оказался туманным, и слегка охлаждающий северо-западный бриз гулял потоком теплых испарений над убывающей луной, все еще излучающей неясный рассеянный свет, а крупные звезды походили на оранжевые кляксы.
«Ниоба» встала на якорь, течение с подветренной стороны непрерывно поднимало мягкую рябь, если кто и говорил, то только шепотом. Небо на востоке заметно посветлело. Джек устремил взгляд на Канопус [34]34
Канопус – звезда в созвездии Киля.
[Закрыть] – невнятное свечение на юге, размышляя о сыне: вырастет ли мальчишка сопляком, воспитываясь матерью и играя только с сестрами? Капитан слышал о ребятах помладше Джорджа, уже выходивших в море. Наверно, правильно будет взять его с собой в годовое плаванье, а потом отдать в школу на год или два до возвращения на флот, тогда он не станет столь безграмотным, как большинство морских офицеров, включая его отца. Пара его друзей определенно включили бы имя Джорджа в свои судовые роли, поэтому учеба в школе не замедлила бы срок сдачи экзамена на лейтенанта. Две склянки. Услышав их, Джек устремил взгляд вперед, а когда снова посмотрел на небо, звезда исчезла.
Заскрипела баковая помпа, и в эти неуютные часы мёртвого ночного мира, когда привычная дневная жизнь ещё не вернулась на корабль, вахта правого борта занялась уборкой. Поток воды и песка уже достиг миделя, а пемза шлифовала доски форкастля, когда на горизонте появилась красная полоска зарождающегося рассвета.
Кэлэми, сидящий на якорном шпиле в подвёрнутых штанах, оберегая их от воды, внезапно спрыгнул вниз и прошлёпал по мокрой палубе к Моуэту, который гаркнул:
– Эй, там, на баке! Довольно! – и подошёл к Джеку. – Сэр, – обратился он к капитану, снимая шляпу. – Кэлэми кажется, будто он что-то слышит.
– Тишина на палубе! – призвал Джек. Вся команда застыла, как в детской игре, кто где стоял, многие в нелепых позах, с кусками пемзы и швабрами в руках, по лицам было видно, как они напряженно вслушиваются. Вдалеке по правому борту слышалось пение: «йо-хо-хо, йо-хо-хо», его обрывки долетали до корабля, несмотря на встречный ветер.
– Приготовиться вытравить якорный канат, – приказал Джек, – и позовите мистера Хасана и серанга.
Но оба уже стояли рядом и многозначительно закивали, едва только Джек к ним обернулся, показывая жестами, будто гребут – несомненно, сейчас до них доносилась песня гребцов на галере.
Никто не мог сказать, откуда она доносится, но все уже приготовились травить канат, внимательно прислушиваясь: где-то в полумраке с подветренной стороны – вот и все, что они могли понять. Солнце поднималось всё выше и выше над чистым горизонтом и слепило глаза, но дрейфующий белый туман все еще скрывал морскую гладь.
Джек наклонился за борт, пытаясь разглядеть что-то сквозь туман, открыв рот и слыша собственное сердцебиение и довольно громкое и хриплое дыхание. И два голоса сверху.
– Вот она! – прокричал первый с брам-салинга.
– Эй, на палубе! Галера за кормой, на траверзе правого борта, – уточнил с грот-мачты второй.
– Мистер Моуэт, – приказал Джек, – травите канат и ставьте паруса. Марсели и нижние паруса – весьма неторопливо, словно мы обычное судно Компании, плывущее на Мубару и дожидавшееся утра, чтобы свериться с курсом. На палубе чтобы людей было немного – отдыхающая вахта вниз, остальным тоже скрыться. Команду «гамаки подымать» не подавать.
Он спустился за подзорной трубой и еще раз бросил взгляд на карту, которую очень хорошо знал. Когда Джек вернулся, якорный канат уже вытравили из клюза, и «Ниоба» поворачивала под ветром при обстененном фор-марселе. Неторопливо поднимали грот-марсель и крюйсель, а несколько матросов приготовились брасопить нижние реи.
– Где же она? – спросил Джек.
– Два румба по правому борту, сэр, – доложил Моуэт
За несколько мгновений солнце испарило все остатки ночного тумана, и показалась галера, значительно дальше и мористее, чем он ожидал, судя по звуку, но видна она была так отчетливо, как только можно желать. Она находилась с другой стороны пролива, на самом краю бело-бахромчатого кораллового рифа, который располагался в пяти или шести милях северо-западнее острова Хатиба, отмечающего вход в длинный и узкий залив Мубара с городом в самой дальней части.
Галера направлялась к острову, круто к ветру. Несмотря на всю их осторожность, неспешность действий и избегание любых проявлений враждебности, всё выглядело так, словно на галере встревожились: гребцы перестали петь и гребли весьма упорно.
Возникло сразу два вопроса: сможет ли «Ниоба» подойти к острову Хатиба с наветренной стороны, а если нет, то сможет ли она отрезать путь до этого острова галере? Ясности не было. Всё зависело не только от их скорости и морских умений, но также от ветра, течения и прилива: в любом случае это будет непростым дельцем. Макэлуи и серанг знали свой корабль, знали, как он идет в бейдевинд, но их лица выражали сильное сомнение.
Джек подошел к штурвалу.
– Держи паруса наполненными, Томпсон, наполненными, – приказал он рулевому, а потом, когда установили дополнительные паруса и скорость корабля увеличилась, добавил, – в бейдевинд, чтобы паруса слегка заполаскивали.
Они поворачивали все круче и круче к ветру, и когда наветренная задняя шкаторина заполоскала, несмотря на натянутый булинь, он взял штурвал, дал кораблю увалиться под ветер, пока не почувствовал наилучшее положение, и уточнил:
– Держи вот так и не более, – и вернулся обратно к поручню.
Джеку предстояло быстро принять решение, но пока выбранный курс не отменял ни одного из вариантов. Он смотрел на галеру. Длинная, низкая и черная, как венецианская гондола, почти такая же чёрная, как и южная сторона Мубары за рифами (совершенно бесплодная, необитаемая и пустынная скалистая вулканическая порода). Длиной футов сто двадцать от носа до кормы: необычные мачты наклонены вперед, как у всех галер Красного моря; с зелёным, похожим на ласточкин хвост вымпелом и двумя длинными косыми реями с плотно свернутыми парусами.
