Текст книги "Гавань измены (ЛП)"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
У них ничего не получилось, и никто серьезно не пострадал, но когда поднялся ветер, один из «торговцев» в суете навалился на нас, оторвал нам утлегарь. Хорошо, что мы добрались до относительно спокойных вод, где много наших друзей, которые могут защитить: три фрегата и как минимум четыре шлюпа или брига. Мы только что прибыли, и я их еще не видел: Хэрвей, старший морской офицер, завтра утром отправится в Венецию. Но Баббингтон здесь, на «Дриаде», мы еще не успели бросить якорь, а он уже пригласил меня отужинать. А еще молодой Хост. Вытворяет просто чудеса, очень активный офицер, хотелось бы мне, чтобы он мне нравился больше, но в нем есть нечто от Сиднея Смита, какое-то самодовольство и склонность к театральности, при этом он спалил ужасающее количество мелких захваченных призов, что не принесло ему особой пользы, а французам большого вреда, но разорило несчастных бедолаг, ими владеющих.
Это строго между нами, дорогая, никому не рассказывай.
Гарри Коттон тоже здесь, на «Нимфе». Когда мы прибыли, он находился на берегу, но его хирург нас навестил (думаю, ты помнишь его: мистер Томас, разговорчивый джентльмен, который приходил к Стивену, когда тот остановился у нас), чтобы просить доктора Мэтьюрина помочь ему в некой весьма непростой операции. Томас поведал, что сейчас существует почтовое сообщение через Вену, по крайней мере, пока. Положение в этих краях весьма запутанное: местные французские командиры весьма способные, энергичные, изобретательные люди, и иногда мне кажется, что наши союзники... Но, пожалуй, лучше оставить это при себе. И мне, любимая, пора уже заканчивать письмо, поскольку я только что услышал, как пришвартовалась барка Гарри Коттона, а его старый рулевой прохрипел: «Нимфа, Нимфа», словно дельфин-астматик.»
А на борту «Нимфы» доктор Мэтьюрин, склонившись над пожелтевшим, блестящим от пота и полным ужаса лицом пациента, произнес:
– Вот и все. До свадьбы заживет, – а потом обратился к его столь же бледным и напуганным товарищам: – Можете его отвязать и унести.
– Благодарю, сэр, – прошептал пациент, когда Стивен вытянул зажатый в его зубах кожаный ремень, – премного благодарен за ваши старания.
– Разумеется, я прочел ваше описание операции, – проговорил хирург «Цербера», – но не ожидал таких пыток. Это похоже на акт ловкого обмана.
– Я восхищаюсь вашим мужеством, сэр, – высказался хирург с «Рэдвинга».
– Идемте, джентльмены, – предложил мистер Томас. – Думаю, мы все заслужили по стаканчику.
Все прошли в пустую кают-компанию, где мистер Томас разлил бутылочку токайского.
– Мой следующий случай, – сообщил он после того, как они немного посплетничали о Мальте и тулонской блокаде, – совершенно банальная блуждающая пуля, пистолетная пуля, выпущенная несколько лет назад, а сейчас причиняющая серьезную боль после физических нагрузок. Пуля находится в лопаточной мышце и не представляет собой особого интереса для хирурга-натурфилософа, но окружена весьма романтическим ореолом.
– Вот как? – спросил Стивен, поняв, что ожидается ответ, но все остальные молчат.
– Да, сэр, – с удовлетворением ответил Томас. – Позвольте мне рассказать с самого начала?
Предложение выглядело разумным, но друзья мистера Томаса уже слышали эту историю и видели исполнение надлобковой цистотомии доктором Мэтьюрином. Они выпили токайское и попрощались, и даже Мэтьюрин лишь слабо улыбнулся в знак согласия.
– Что ж, некоторое время назад мы покинули Полу курсом зюйд-вест, дул легкий ветерок примерно с норда или что-то вроде того, и очень рано утром или, скорее, поздней ночью, в общем, еще до того как свистали бездельников, и попутно хочу заметить, что довольно странно называть их бездельниками, еще удивительнее, чем называть штурмана, казначея и хирурга нонкомбатантами [44]44
Нонкомбатанты (фр. non-combattants – «не воюющие») – входящие в состав вооружённых сил лица, функции которых сводятся лишь к обслуживанию и обеспечению боевой деятельности вооружённых сил, и которые имеют право применять оружие только в целях самообороны.
[Закрыть]. Могу с уверенностью сказать, что когда я служил помощником хирурга на старой «Андромеде», или ассистентом хирурга, как мы говорим сейчас, и это куда более правильно, ведь слово «помощник» имеет некий разговорный, обыденный оттенок, ни в коей мере не подходящий для ученых мужей, так вот, я участвовал в шлюпочных или десантных операциях на ялике (дважды даже им командовал!) или баркасе чаще, чем подавляющее большинство мичманов на линейных кораблях. Но, как я уже упоминал, или, по крайней мере, намеревался, самое лучшее время для рыбалки – пока день еще не сменил ночь и не поднялся ветер. Уж поверьте, рыбу может распугать даже нечто хоть немного сильнее легкого брамсельного ветерка. Так вот, такое время лучше всего подходит для ловли рыбы, которую в тех краях называют скумбрией, полагаю, нечто похожее на нашу макрель, хотя наживку для неё подобрать сложней. Я ловил рыбу с кормы, чуть в стороне от кильватерного следа на кусочки бекона, вырезанные в форме песчанки – некоторые уверяют, что скумбрию лучше ловить на красную шерстяную фланель, но я остался верен кусочкам бекона. Заметьте, – сказал Томас, подняв палец, – бекон нужно как следует вымочить. Но когда он отмокнет сутки в чане и станет мягким, ничто не сможет сравниться с этой гибкой, белой, жирной шкуркой при ловле большой рыбы. Итак, вместе с лейтенантом морской пехоты мы ждали улов на завтрак для кают-компании – поверьте, нет ничего лучше, чем просто обжарить ее на раскаленной, хорошо смазанной маслом решетке: все эти искусно сделанные соусы и сковородки просто лишают рыбу истинного вкуса – но у меня еще даже ни разу не клюнуло, как Нортон закричал: «Погоди!» или, может «Тихо!» – что-то в этом роде. Нортон, нужно сказать, морской пехотинец: Уильям Нортон из семейства Уэстморленд, родственник Коллингвудов. «Послушай, – говорит он, – разве это не пальба из мушкетов?» Так и оказалось.
И после дотошного пересказа слов вахтенного офицера, его изначального скепсиса и возрастающей уверенности, и как «Нимфа» легла на другой галс, мистер Томас весьма неторопливо сообщил, что поднявшееся над восточным горизонтом солнце осветило гуари [45]45
Гуари – небольшой средиземноморский двухмачтовый корабль с латинским парусным вооружением. Часто использовался как яхта.
[Закрыть], этот корабль, очевидно, только что захватил небольшой ялик и тянул его на буксире. Фрегат немедленно и с похвальным усердием пустился в погоню, поскольку восходящее солнце явило на борту гуари французские мундиры. Но вскоре выяснилось, что преследуемый, который мог плыть куда круче к ветру, чем «Нимфа» со своим прямым парусным вооружением, с наветренной стороны обогнет мыс Промонторе, чего фрегат не сможет, и гуари скроется.
Здесь мистер Томас пустился в рассуждения о мореходстве – о преимуществах косого парусного вооружения против прямого и множестве всевозможных комбинаций, которые следовало использовать, получив настоящую мощь ветряной мельницы, теперь уже измеренную одним его другом – на все это Стивен не обращал никакого внимания, пока не услышал слова «так вот, вкратце, когда гуари находился на расстоянии кабельтова от мыса, у него сорвало фок – тот улетел по ветру, естественно – а на палубе какой-то парень заметался как чертик из табакерки, сбивая всех направо и налево».
– Конец действа я не видел, поскольку капитан окрикнул меня с той излишней, нетерпимой спешкой, которой подвержены моряки, требуя убраться с дороги – между прочим, хочу сказать, что на следующий день, когда он должен был принимать пилюли, я дал ему весьма приличную дозу, не колеблясь добавил две капельки настойки колоцинта в его слабительное, ха-ха-ха! Слава колоцинту и жидкому стулу. Разве вас это не позабавило, мой друг?
– Весьма-весьма, коллега.
– Я снова вернулся на палубу, когда наш корабль лег в дрейф, а шлюпка возвращалась с захваченного гуари, и в шлюпке сидел он, хохотал во всю глотку и махал друзьям, выстроившимся вдоль поручня и приветствующим его.
– О ком вы, коллега?
– О «чертике из табакерки», разумеется. Он хохотал во все горло, потому что ему удалось сбежать от французов, и махал своим друзьям на палубе, потому что служил на этом самом корабле до того как попал в плен. Когда-то был третьим лейтенантом на «Нимфе», и там все еще осталось полно его сослуживцев. Вот почему это так романтично, понимаете? Он удрал от французов, греб в море на маленькой шлюпке в надежде найти английский фрегат, который, как он слышал, крейсировал туда-сюда неподалеку от мыса, и его догнал вражеский патруль, когда он уже увидел наши марсели, а когда его спасли, то в последний момент он заметил, что спасителем оказался его собственный корабль. Должен сказать, именно он перерезал фал на гуари, отчего парус унесло в море. Спасен собственным кораблем! Если это не романтично, тогда я не знаю, что такое романтика.
– Уверен, даже Бэв из Антона [46]46
Бэв из Антона (Bevis of Hampton) – легендарный английский герой, персонаж двух независимых баллад XIII века, а также их многочисленных переводов и переделок.
[Закрыть] с ним не сравнится. И это тот джентльмен, которого мы будем вскоре оперировать? Я рад. Всегда замечал, что человек с позитивным настроем выздоравливает быстрее остальных; и хотя извлечение блуждающей пули не похоже на рискованное хирургическое вмешательство, хорошо, когда все шансы на нашей стороне.
– Да, конечно, – с сомнением согласился Томас. – И наверняка мне стоило прооперировать его раньше, когда он был таким веселым; но в последние дни он резко погрустнел, погрузился в глубокую мрачную меланхолию – как висельник какой-то, потому что один болтливый дурак, знакомый, как и все мы, со сплетнями Валлетты, растрепал, что его... – Томас замолчал и кинул на Стивена многозначительный взгляд, – его жена вела себя весьма несдержанно. Вы понимаете, о чем я и о ком. Но надеюсь, это маленькое кровопускание принесет ему покой: не стоит забывать, что та же беда постигла уже многих мужчин, и большинство из них пережило эту травму.
Стивен намека Томаса не уловил, остался совершенно спокойным и спросил:
– Вы подготовили его к операции?
– Да. Три драхмы мандрагоры на пустой желудок.
– Мандрагора... – с легким презрением начал Стивен, но вошел морской пехотинец и прервал его речь.
– Мистер Филдинг шлет свои приветствия, – произнес он, – и спрашивает, почему его еще не прооперировали. Говорит, что ждет в лазарете уже дольше одной склянки.
– Передайте ему, что мы уже идём, – ответил мистер Томас. – Что вы имеете против мандрагоры, коллега?
– Совсем ничего, – отозвался Стивен. – Это мистер Чарльз Филдинг? Тот, о ком вы упоминали? Лейтенант военно-морского флота Чарльз Филдинг?
– Ну да. Я так и сказал, вы забыли? Чарльз Филдинг, муж дамы с псом, который так любит капитана Обри. Так вы не поняли намек? Не уловили смысл? Удивительно. Но это строго между нами.
Они прошли в лазарет, где, стоя в ярком свете из решетки над головой и выглядывая из полупортика, расположился высокий, темноволосый и крупный мужчина, который словно сошел с картины в комнате Лауры: на нем даже были те самые полосатые панталоны. Мистер Томас представил Стивена, и Филдинг спросил в дружеской манере:
– Как поживаете, сэр? – раскланиваясь, но без особого усердия.
Стало понятно, что то ли мандрагора мистера Томаса, то ли выпитый Филдингом ром возымели значительный эффект: голос лейтенанта был хриплым, а речь путаной. Стивену никогда не приходилось видеть человека, который с радостью ложится на операционный стол, сундук или стул; даже храбрейший опешил бы перед лицом хладнокровно сделанного надреза, а большая часть моряков постарались бы добавить изрядную порцию к предписанному снотворному.
Тем не менее, мистер Филдинг не впадал в крайности, как множество пациентов, а полностью держал себя в руках, и когда он снимал рубаху, то замечание, что лучше бы связать ему руки, потому что «если вы случайно дернетесь, мы можем задеть ножом артерию или перерезать важный нерв», принял удивительно спокойно и с мрачным и упрямым видом уселся, крепко стиснув зубы.
Пуля находилась глубже, чем предполагал Томас, и хотя они ковырялись в его спине, Филдинг что-то проворчал только раз или два, а когда её извлекли, глубоко дышал и обильно вспотел. Зашив спину и освободив ему руки, Томас взглянул Филдингу в лицо и сказал:
– Вы должны какое-то время лежать здесь в покое. Я пришлю санитара, чтобы с вами посидел.
– Я с радостью посижу с мистером Филдингом, – вызвался Стивен. – Когда ему станет лучше, я с огромным удовольствием выслушаю историю его побега.
Горячий и крепкий кофе довольно скоро вернул мистера Филдинга к жизни. После второй чашки он потянулся к своему сюртуку, вытащил из кармана кусок холодного пудинга с изюмом и мгновенно его поглотил.
– Прошу прощения, – с набитым ртом пробормотал он, – но за последние месяцы я так изголодался, что всегда ношу что-нибудь с собой.
Затем он громко приказал санитару принести из своей каюты бутылку в оплётке. Санитар, уже пожилой и властный, пользующийся на нижней палубе большим уважением, заколебался, поскольку в лазарете спиртное было запрещено, и посмотрел на Стивена; но мрачное лицо Филдинга мгновенно стало еще мрачнее и приобрело крайне опасное выражение, а в голосе зазвучала сталь лейтенанта-тирана, который секунду спустя после приказа мог пустить в ход кулаки. Филдинг явно относился к числу людей очень темпераментных.
Бутылка в оплётке появилась, и, предложив сначала Стивену, Филдинг сделал один долгий глоток вина, а затем еще один.
– Пока хватит, – сказал Стивен, забирая бутылку. – Нельзя допустить еще большей потери крови. Вы потеряли много сил. Не сомневаюсь, что ваше путешествие было весьма долгим и трудным.
– Если по прямой, то расстояние не очень большое, – ответил Филдинг. – Курьер наверняка прошел бы менее чем за неделю. Но мы шли, прячась днем и крадясь ночами, по козьим тропкам или напрямик, не разбирая дороги, часто сбиваясь с пути, все это заняло больше двух месяцев. Семьдесят шесть дней, если быть точным.
Филдинг говорил без особого интереса и замолчал, словно не собирался продолжать.
Несколько минут они сидели молча, фрегат мерно покачивался, освещенное солнцем море отражалось на потолке. «Два с половиной месяца, – подумал Стивен, – это же в точности совпадает с первым из писем, которые так обеспокоили Лауру, первым из поддельных писем».
– Но что касается трудностей, – заговорил вдруг Филдинг после паузы, – да, путешествие выдалось и впрямь тяжелым. Питались только тем, что украли или поймали, а в горах даже этого не было. Вечно мокрые и замерзшие... Вильсон умер во время снежной бури в Трентино, Корби так обморозил ноги, что едва ковылял. Мне, почитай, еще повезло.
– Если вам это не доставляет неудобств, я с радостью выслушаю даже краткий пересказ вашего побега, – сказал Стивен.
– Хорошо, – согласился Филдинг.
Он был узником крепости в Бише, места, предназначенного для строптивых военнопленных или тех, кто пытался сбежать из Вердена. Почти все время он провел в одиночной камере, так как во время побега убил жандарма.
Но пожар в части крепости и последующие ремонтные работы привели его в ту же камеру, где сидели Уилсон и Корби, а поскольку наступила неразбериха – недавно сменился комендант крепости – они решили попробовать еще раз. Во время предыдущих попыток каждый по отдельности пытался добраться до Ла-Манша или портов Северного моря, теперь же решили пойти другим путем, в восточном направлении – к Австрии, и далее к Адриатическому морю. Следовало все делать быстро, пока в крепости находились рабочие и стройматериалы. Корби – самый старший, прирожденный лидер, свободно говорящий на немецком, отбросил привычную осторожность и рассказал многим другим офицерам, что они втроем собираются сбежать. Некоторые действительно помогли, снабдили схематичными картами, карманной подзорной трубой, довольно точным компасом, дали немного денег и куски ткани и веревки в дополнение к имеющимся.
Когда однажды поздним, темным и ненастным вечером другие пленники устроили беспорядки во внутреннем дворе крепости, они втроем спустились по внешней стене, а как только достигли земли, их друзья втянули и спрятали веревку. У беглецов была целая ночь форы, и они двинулись к Рейну с максимально возможной скоростью, стремясь добраться до моста из лодок, через который шла дорога в Раштатт.
Они добрались до него только к полудню, намного позже, чем рассчитывали, но там им неожиданно крупно повезло. Когда они лежали в леске, наблюдая за мостом, чтобы изучить действия часовых, то увидели религиозную процессию, движущуюся по дороге как раз рядом с ними, процессия состояла из отдельных групп, каждая в пару сотен человек, все несли зеленые ветви и пели. Знаменосцы впереди уже начали пересекать мост, и моряки срезали пару веток, соскользнули на дорогу и присоединились к толпе, распевая по мере сил и якобы горя религиозным пылом. Мало кто обратил на них внимание – это оказалось сборище из нескольких деревень, и если кто спрашивал, Корби отвечал, пока остальные пели.
Они пересекли мост, а за ними еще одна колонна поющих. Корби купил в городе черного хлеба и вяленой говядины. В то время они еще выглядели вполне респектабельно, в добротных голубых сюртуках без знаков различия, но по возвращению Корби стали расспрашивать. К счастью, это оказался очень простодушный, впечатлительный молодой новобранец, которого было легко обмануть. От него Корби узнал, что разыскивают трех английских офицеров. Поэтому следующую неделю они тщательно прятались в лесах, передвигаясь только в темноте, и к концу этой недели из-за дождливой погоды, ночевок на земле и падений в грязь сотен ручьев, стали выглядеть как весьма подозрительные бродяги.
С помощью бритвы им удавалось сохранять опрятный вид; но этого не хватало – все собаки лаяли им вслед, а если случайно они проходили мимо местного жителя, то приветствие Корби натыкалось на испуганный, беспокойный взгляд. Они не осмеливались приближаться к деревням. И потому долгий и неторопливый поход на юго-восток оказался куда медленнее, чем они ожидали. Беглецы питались тем, что удавалось найти – сырой репой с полей, картофелем, незрелой кукурузой, мелкой дичью – неделя за неделей, пока сильно не ослабели, особенно из-за постоянных дождей.
Иногда на них охотились, пару раз егеря, но почти всегда местные, то ли потому что они совершали набеги на фермы, то ли потому что патрули узнали об их присутствии. Филдинг рассказывал о постоянном страхе и ощущении загнанности, которые вскоре стали привычными, почти нормой. Рассказал он и о дикой ненависти не только к преследователям, но и к любому, кто мог их выдать: однажды они едва не убили пару детишек, наткнувшихся на их убежище. Поведал Филдинг и о том, что эта ненависть проникла и в их отношения, сделав их разногласия весьма опасными и, если такое вообще возможно, усилила уныние последних недель похода. Филдинг говорил с таким пылом, какого Стивен никак не ожидал, судя по его внешне невозмутимому лицу.
– Поражаюсь, вы смогли это выдержать, – заметил Стивен, когда Филдинг перешел к тому моменту, когда беглецы поняли, что заблудились. Два дня карабкаясь по голым горам вообще без еды, они глянули вниз в долину и увидели не австрийский пограничный пост, как ожидали, а реющий над оккупированной Италией французский триколор: узкая, лишенная растительности долина с фортом на возвышенности посередине, ни одной деревни, ни ферм, ни летних хижин пастухов. И никакой возможности к отступлению.
– Что касается меня, – продолжил Филдинг, – меня поддерживало... поддерживало конкретное чувство, и я бы прошел в два раза больше, если бы меня держали ноги. Думаю, остальные испытывали то же самое, и когда я думаю о тех тяготах, которые они вынесли напрасно, то клянусь, не вижу в этом мире справедливости. Сомневаюсь, что их жены оказались шлюхами.
– Что случилось с мистером Корби?
– Его убили. Всего за три дня до конца за нами погнался кавалерийский патруль, мы уже достигли побережья, уже видели корабли. Корби не мог бежать, и солдаты буквально изрубили его на куски, хотя он был безоружен. Я забрался в болото, в камыши, воды было вот до сих пор, – Филдинг сделал паузу, а потом блеклым тоном продолжил: – Выжил только я, и удачи им не принес. Если не считать с профессиональной точки зрения, возможно, лучше бы я остался в Бише, и даже с этой точки зрения... в любом случае, я не буду спешить на корабль к Мальте.
Теперь Филдинг практически говорил сам с собой, но Стивен все равно почувствовал, что нужно что-то ответить, и сказал:
– Я имел честь познакомиться с миссис Филдинг, и она весьма любезно приглашала меня на свои музыкальные вечера.
– О да, – согласился Филдинг. – Она прекрасно играет. Наверное, в этом проблема. Я не смогу сыграть «Боже храни короля» даже на грошовой свистульке.
Капитан Обри и капитан «Нимфы» Коттон когда-то вместе служили мичманами, даже не мичманами, а юнгами, их занесли в списки старого «Резолюшена», как капитанских вестовых, абсолютно бесполезных. Они и в двенадцать лет особо друг с другом не церемонились, отношения не изменились и по мере роста в чинах, но сейчас Джек, сопровождая приятеля вниз, удивился, увидев сдержанное, неловкое, даже пристыженное выражение на лице капитана Коттона.
– Что такое, Гарри, – спросил он, – что тебя беспокоит? Болезни? Огорчения?
– О нет, – ответил капитан Коттон с натужной ухмылкой. – Не совсем.
– Что тогда? Выглядишь так, словно узнал о подлоге в судовой роли или том, что приютил врагов короля.
– Что ж, по правде говоря, Джек, честно признаюсь, дело в том, что у меня для тебя чертовски неприятные новости. Чарльз Филдинг, который сидел в тюрьме в Вердене, а потом в Бише, Чарльз Филдинг, который когда-то служил третьим лейтенантом на «Нимфе» и вторым на «Волаже», сбежал из плена. Мы спасли его возле мыса Промонторе несколько дней назад, и сейчас он у меня на борту.
– Сбежал, правда? – с восхищением откликнулся Джек. – Честное слово, я рад за него! Сбежал из Бише! Боже, вот это да! Я искренне рад. Но что за плохие новости?
– Что ж, – начал Коттон, покраснев и еще больше смутившись, – я думаю... все говорят... в общем, считается, что ты и миссис...
– А, из-за чертовой собаки? – рассмеялся Джек. – Нет, нет. Ничего не было – все это полная чушь, увы – просто глупые сплетни Валлетты. Нет-нет, все наоборот. Мне доставит истинное удовольствие соединить их. Завтра мы отправляемся в обратный путь, так что пусть поднимется на борт в любое время до нашего отплытия, и я домчу его на Мальту в мгновение ока. Прямо сейчас напишу ему записку, – и Джек повернулся к столу.
Ответ на записку не заставил себя долго ждать и пришел с «Нимфы» раньше, чем Стивен вошел в кормовую каюту.
– Вот ты где, Стивен, – сказал Джек. – Я думаю, ты знаешь, что муж Лауры сбежал и сейчас на борту «Нимфы»?
– Знаю, – ответил Стивен.
– Что ж, вот в чем загвоздка, – начал Джек. – Похоже, какой-то чертов кретин сказал ему, что мы с Лаурой любовники. Коттон только что был здесь и мне об этом сообщил. Я тут же это опроверг, естественно, и дабы подтвердить свои слова, сразу же послал записку, предлагая немедленно доставить Филдинга в Валлетту: иначе он сможет попасть туда только через месяц. У меня не было времени посоветоваться с тобой, – Джек обеспокоенно посмотрел на Стивена, – но, в любом случае, так нужно, это самое малое, что я мог сделать. И это следовало сделать без промедления. Я предложил ему свою капитанскую столовую в качестве каюты, она вполне уютная, но вот его ответ.
– Уверен, ты поступил абсолютно правильно, – ответил Стивен, взяв записку. – И не было никакой необходимости консультироваться со мной, мой дорогой, иногда ты неверно понимаешь мои действия. Никакой, – пробормотал он, читая благодарность Филдинга за сегодняшнее письмо капитана Обри и извинения, что он не сможет воспользоваться предложением, однако надеется в скором времени встретиться с капитаном Обри на Мальте.
– Я крайне об этом сожалею, – подытожил Стивен, и хотя Джек знал его очень хорошо, он не мог понять, что Стивен имеет в виду и о чем именно сожалеет. – Я его сегодня оперировал, а позже немного побеседовал, – через какое-то время произнес Стивен. – И хотя ему лучше вернуться с нами, думаю, что если начать его уговаривать, ничего хорошего не выйдет. Даже наоборот. Прав я или нет, но мы должны первыми доставить в Валлетту новости о побеге мистера Филдинга.
– Безусловно. Раз уж с нами пойдет эта негодная лохань Баббингтона, то наверняка придется не распускать бом-брамсели или даже брамсели, хотя даже при таком раскладе до следующего конвоя никто на Мальту отсюда не отправится.
Они замолчали, каждый задумался о своем. Когда-то Джек уже участвовал в случайной дуэли, но с тех пор дуэли ему разонравились, а сейчас тем более, поскольку они почти всегда проводились на пистолетах, которые, как правило, смертоноснее сабель. Дуэли казались Джеку глупыми и даже безнравственными: он никак не желал делать Лауру вдовой, а еще меньше – Софи.
– Шлюпка подана, сэр, если вам угодно, – произнес Бонден громким «морским» голосом, нарушив тишину в каюте.
– Шлюпка? – переспросил капитан Обри, прервав размышления.
– Именно, – вежливо ответил Бонден. – На которой вы хотели отправиться ужинать с капитаном Баббингтоном на борту «Дриады» через пять минут.
