Текст книги "Остров отчаяния"

Автор книги: Патрик О'Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Этот молодой человек, который был на обеде, Байрон. Он что, родственник поэта?

– Поэта, доктор?

– Именно. Знаменитого лорда Байрона.

– А, так вы про адмирала? Да, не то внук, не то внучатый племянник.

– Адмирала, Том?

– Ну да. Знаменитый лорд Байрон. Его еще зовут Штормовой Джек. Его любой на флоте знает, знаменитость! Мой дед ходил с ним, еще когда тот был мичманом, а потом снова, когда тот уже был адмиралом, а дед – боцманом, на «Индефатигебле». Им многое пришлось пережить в Чили, когда «Вэджер» потерпел крушение. А как любил хороший бой! Почти как наш капитан Джек. Вокруг только треск стоит, а ему хоть бы хны – только смеется. Но вот что он еще и стишки пописывает – этого я не знал. Я из-за историй про него и пошел в море, дед особенно любил рассказывать о кораблекрушении.

Стивен читал отчет о крушении «Вэджера» в холодных штормовых неисследованных водах Чилийского архипелага.

– Но разве это не было ужаснейшее кораблекрушение? Это ведь не «Кифарея» – с коралловыми пляжами, пальмами и смуглыми девами, как из рога изобилия. Да и запасов Крузо им в руки не попалось. Как я слышал, им пришлось есть печень утопленников.

– В точку, сэр, неприятное было времечко, как говаривал дед. Но он любил оглянуться назад и поразмышлять над случившимся. Такой был он человек, мыслящий, хотя ничего не учил кроме азбуки да трех действий арифметики. И он любил поразмышлять о кораблекрушениях. Он за свой век пережил их семь, и говорил, что человека не узнаешь, пока не побываешь с ним в кораблекрушении. Его даже веселило: видеть, как что-то держится, когда все разлетается вдребезги. Дисциплина первой летит за борт, даже в действительно хороших экипажах, бывалые марсовые и даже мичмана рвутся к винным запасам и зверски напиваются, на приказы плюют, грабят каюты, наряжаются как майский шест, дерутся, грозят офицерам, кидаются толпой в шлюпки и топят их, как ополоумевшие салаги. На нижней палубе бытует старинное поверье, что если корабль сел на мель, или выбросился на берег – то капитан теряет свою власть. «Это такой закон», – говорят они, и ничто не выбьет этого убеждения из их тупых голов.

Пробило четыре склянки. Стивен швырнул окурок сигары в кильватерную струю «Леопарда», и оставил Пуллингса, сообщив, что должен подготовить отчет.

– Джек, – заявил он, войдя в капитанскую каюту, – я был несдержан в разговоре с тобой перед обедом. Я прошу прощенья.

Джек покраснел, и сказал, что ничего такого не заметил. Стивен продолжил:

– Я прервал прием некоего средства (решение принимать его было опрометчивым, возможно) – и эффект от этого, как у заядлого курильщика, отлученного от своей трубки. Потому иногда, увы, я могу срываться в раздражение.

– У тебя и так достаточно поводов для раздражения, со всеми этими арестантами, свалившимися на тебя. Кстати, я подумал, что ты прав насчет миссис Уоган – пусть себе дышит воздухом на юте.

– Очень хорошо. Теперь о прочих. Двое, как выяснилось, идиоты, sensu stricto[7]7
  В узком смысле, буквально.


[Закрыть], трое, включая здоровяка, подозреваемого в убийстве надзирателя – громилы. Среди прочих обнаружился один гробокопатель, а так как, когда вдруг возникает срочная нужда в трупе, гробокопательство есть наибыстрейший способ ее удовлетворить – его бы следовало держать в привилегированном положении. Пятеро – мелюзга, хиляки и слабаки, взяты за неоднократные кражи из лавок и ларьков, а остальные – деревенщина, которым страсть как захотелось фазана или зайца. В общем, великих злодеев не обнаружено, ты можешь со спокойной душой поменять их местами с последним пополнением с блокшива. Там есть два брата, Адамы, уложили меня на обе лопатки – знают буквально все, что может двигаться, в наших лесах. Говорят, в последний раз, чтобы взять их, понадобилось пять лесничих и три констебля. Вот список. Я рекомендую вообще убрать кандалы – из плавучей тюрьмы все равно не убежать, но тех, что помечены крестом, выводить пока на прогулку отдельно, во избежание.

– Но убийца, его-то необходимо держать в кандалах, пока мы от него не избавимся.

– Уверен, это было совместное предприятие. Суперинтендант издевался над ними с высоты своей власти, и, судя по тому, что я слышал, прикарманивал их деньги и те крохи провизии, что им полагались. Я думаю, они спонтанно бросились на него, кучей, в темноте, когда он уронил фонарь. Один человек, тем более, скованный, таких увечий нанести не в силах. Конечно, за полгинеи и спасение собственной шеи, многие из них готовы стучать, но к чему оно нам? Пусть гражданские власти занимаются своими грязными делами в Новой Голландии, а сейчас кандалы лучше убрать – они ведь могут послужить разве что оружием.

– Ладно. А что с женщинами?

– Миссис Хоуз, сводничество и аборты, мне кажется, лишена даже той малости человеческого, что была ей дана при рождении, а упорным трудом добралась до таких глубин злодейства, каких мало кто достигает, а уж превзойти их не дано никому. Но нас она недолго будет беспокоить, однако: достаточно бы было одной печени, а тут еще и асцит и еще куча симптомов. Думаю, еще до пересечения тропика все закончится, но, тем не менее, посмотрим, что смогут ртуть, наперстянка, и хороший острый троакар. Салюбрити Босуэлл, цыганка, напротив, словно сошла из века благородства. Ее мужа изгнали, как она выразилась (выслали за море), и она решила стать изгнанной тоже, чтоб соединиться с ним. Заставила его брата сделать ей ребенка – перекликается с обычаями древних иудеев, чтоб избежать каторги, и средь бела дня набросилась на судью, осудившего ее мужа. Можно ожидать родов через пять месяцев, где-то между Мысом и Ботани-бей.

Охо-хо, – вздохнул Джек, – полным-полна коробочка. И это на военном корабле! Всегда был против женщин на борту, и вот, полюбуйтесь!

– Ну, одна ласточка весны не делает, как ты часто говорил. Она мне и судьбу предсказала, не хотел бы послушать?

– Если ты не возражаешь.

– Меня ждет успешное путешествие, и, в скором времени, исполнение самого сокровенного желания.

– Успешное путешествие? – Джек оживился. – Что ж, душевно рад, и скажу тебе одну штуку: в предсказаниях таких женщин всегда что-то есть, как ты ни качай головой, Стивен. В Эпсон-даунз одна цыганка сказала мне, что у меня будут проблемы с женщинами – в начале и в конце, и ведь точнее не сказать. Да, Стивен, давай, поужинай со мной – Киллик сделает тебе поджаренный пармезан, а потом помузицируем. Я не касался скрипки с вечера отплытия.

Стивен и Мартин делали ежедневный обход лазарета: несколько сломанных ребер и ключиц, тяжелые ушибы и размозженные пальцы – неизбежные травмы после тяжелого шторма, когда на борту много новобранцев, ну и изрядное количество кожных высыпаний. Последние, столь обычные для судового врача, лежали далеко за пределами практического опыта Мартина. Стивен поучал его не жалеть ртути, «вплоть до усиления слюноотделения», «дабы искоренить болезнетворные начала как можно раньше». «Поить ударными дозами, дабы уничтожить источники венерических болезней, чтобы вдали от земли не бояться вторичных инфекций» Но мистер Мартин еще и озаботился записывать выданные дозы напротив имен пациентов, чтобы глупые жертвы зова плоти заплатили за свои грехи не только страданиями, но и звонкой монетой – стоимость лекарств вычиталась из жалования.

Затем они двинулись к месту размещения осужденных, где у двух человек появились странные симптомы, озадачившие и Стивена и Мартина, симптомы, явно не имеющие отношения к морской болезни. Мартин разглядывал пациентов сперва через одни очки, потом через другие, простукивал их, прослушивал, пальпировал – снова и снова. А Стивен размышлял, как это он ухитрился столь «мудро» выбрать себе помощника: Мартин, очевидно, имел прекрасный ум, но напрочь был лишен сострадания, он обращался с пациентами, как с анатомическими пособиями, а не как с живыми людьми.

– В этом случае, коллега Мартин, наш диагноз будет ситуативен: синие пилюли и темная микстура[8]8
  Сильное слабительное, настойка сены и раствор солей.


[Закрыть], не возражаете?

Затем, бряцая связкой ключей, ранее принадлежавшей мистеру Симпсону, Стивен направился в сторону кормы, в каюту миссис Уоган. Он заметил, что крыс в канатном ящике стало поменьше, а, поскольку корабельные крысы неплохо предсказывают погоду, то все выглядело так, что предсказание цыганки вполне могло оправдаться, хотя бы на ближайшие дни, тем более, среди нескольких оставшихся два самца выглядели явно нездоровыми.

Он постучал, отпер дверь и застал миссис Уоган в слезах.

– Давайте, давайте – он сделал вид, что ничего не видит, не теряйте времени, прошу вас. Я пришел, чтобы отвести вас на прогулку, мадам, проветриться для вашего здоровья. Но нельзя упустить момент. Как только пробьют склянки, начнется построение – и что тогда? Прошу вас, что-нибудь шерстяное на ваши плечи и голову, вы найдете ветер пронизывающим после этой затхлости. Эти туфли не рекомендую – наверху качает куда сильнее. Полусапожки, тапочки, на худой конец босиком.

Миссис Уоган отвернулась, чтобы как можно незаметнее вытереть нос, взяла синюю кашемировую шаль, скинула туфли с красными каблучками, и, выразив Стивену тысячу благодарностей за его доброту, объявила, что готова.

Он повел ее, трап за трапом, к грот-люку. В одном месте они оба повалились на мягкую кипу лиселей, и, наконец, достигли квартердека. День был яснее ясного, ровный ветер посвистывал в сетках гамаков, соленый и живительный. Баббингтон и Тернбулл, вахтенный офицер, беседовали на шканцах правого борта, три мичмана ловили в свои секстаны старую кривобокую луну, измеряя угловое расстояние между ней и солнцем, висевшим теперь на западе над пустынным морем. Разговор немедленно прекратился, секстаны опустились, Баббингтон вытянулся во все свои пять футов и шесть дюймов, и принялся запихивать в карман старую глиняную трубочку, «Леопард» вильнул на полрумба, чуть не заполоскав носовые паруса, Тернбулл заорал:

– На ветер и так держать, куда уставились? Квартирмейстер, не расхаживайте там, следить за штурвалом!

По качающейся палубе Стивен провел миссис Уоган к ограждению мачты, и, указывая на шкафут, сообщил:

– Это шкафут. И здесь вы будете гулять в плохую погоду.

Кто-то из работавших у миделя тихо присвистнул, и Тернбулл отозвался:

– Кларк, быстро имя этого свистуна! Так, сэр, попрыгайте-ка на нос и обратно, семь раз. Кларк, придай ему разгон.

– А это – квартердек, продолжил Стивен, разворачиваясь. – Верхний уровень, – он указал на полуют, – называется «полуют». Там вы можете гулять сегодня, и в хорошую погоду. Я вас буду сопровождать по всем этим лестницам. Любимец кают-компании козел и ньюфаундленд Баббингтона оставили насиженные места возле штурвала, и двинулись навстречу.

– Не бойтесь, мадам, – закричал Баббингтон, кидаясь к ним с улыбкой, которая была бы неотразимой, не потеряй он столько зубов в годы бурной юности, – он ласковый, как ягненок!

Миссис Уоган ответила лишь вежливым кивком. Пес понюхал протянутую руку, и пошел за женщиной, виляя хвостом. Полуют был пуст, и миссис Уоган шагала по нему туда-сюда, спотыкаясь при тяжелых скачках «Леопарда». Стивен, понаблюдав за парящим буревестником, пока тот не скрылся за кормой, облокотился на поручни и смотрел за пациенткой. Босая, с шалью на голове, из под которой выбивались темные волосы, со слезами на глазах, она напомнила ему молодых ирландок его юности. Много печальных женщин появилось в Ирландии после восстания девяносто восьмого года. Эта печаль его удивила: ведь хотя впереди у нее пятнадцать тысяч миль по морю и незавидная участь в конце, он предполагал, что дух ее несколько воспрянет при виде солнца.

– Позвольте предостеречь вас от малейших потачек меланхолии, – начал доктор. – Открывая дорогу меланхолии, вы неизбежно сползаете к болезни.

Она попыталась улыбнуться, и ответила:

– Возможно, это всего лишь эффект от неаполитанских бисквитов, сэр. Я, должно быть, съела уже тысячу штук.

– Одни только неаполитанские бисквиты? Вас что, совсем не кормят?

– О да, но, надеюсь, я скоро привыкну. Пожалуйста, не подумайте, что я жалуюсь…

– Когда последний раз вы ели нормальную еду?

– Ну, довольно давно. На Чарльз-стрит, думаю.

Не поведя и бровью на слова «Чарльз-стрит», Стивен резюмировал:

– Диета из одних неаполитанских бисквитов – так вот откуда эта желтизна. – Он вынул из кармана сухую каталонскую колбаску, очистил ланцетом, и спросил: – Вы ведь голодны?

– О боже, да. Возможно, это все морской воздух.

Стивен начал давать ей кусочки колбасы, советуя жевать получше, и заметил, что Луиза вот-вот снова расплачется. Она тихонько отдавала некоторые кусочки собаке, а те, что отправляла в рот – проглатывала с трудом. Над трапом по левому борту появилась голова Баббингтона: он, покачиваясь, якобы высматривал своего пса. «Найдя» его, он влез на полуют и обратился к любимцу:

– Ну, Поллукс, пошли, не надоедай. Он не пристает к вам, мадам?

Но миссис Уоган, глядя вниз и в сторону, лишь тихо ответила:

– Нет, сэр.

Баббингтон, под холодным огнем взглядов Стивена, вынужден был отступить с занятой позиции. Тернбулл, последовавший за ним, оказался в лучшем положении: он привел боцманмата и квартирмейстера «для работ с кормовым флагштоком». Но, не успев отдать еще первый приказ, он вдруг заревел:

– Вы, сэр! Какого черта вы тут делаете? – на молодого человека, что бегом поднимался на полуют, лучась довольством. Выражение лица молодого человека моментально изменилось, он остановился.

– Прочь! – завопил Тернбулл, – Аткинс, поддай ему!

Боцманмат бросился вперед, подняв ротанговую палку, он успел нанести один или два удара и молодого человека как ветром сдуло.

Такая суровость была не в новинку Стивену, но он повернулся взглянуть, как на это среагировала миссис Уоган. К его изумлению, она порозовела, всякая желтизна ушла с лица, повернутого к горизонту за кормой, и, когда он вновь заговорил с ней, он почувствовал столь же удивительное изменение настроения: яркие глаза, очевидный подъем духа, внезапную разговорчивость. Женщина безуспешно пыталась скрыть взрыв положительных эмоций, овладевших ею. Не скажет ли доктор Мэтьюрин, как называется вот эта веревка, а мачта вон там, а вон те паруса? О, как много он знает, ну да, он же моряк. А можно у него попросить еще кусочек, малюсенький, той чудесной колбасы? Временами она пыталась сдержаться, но слова все текли и текли из нее, складываясь в не всегда связные предложения.

– Лучше нам уже сойти вниз, – заметил доктор, и, хотя в этих словах не было ровным счетом ничего забавного, миссис Уоган рассмеялась в ответ, захлебнулась смехом, снова и снова, так заразительно, что он почувствовал, как губы его сами собой растягиваются в улыбку.

«Нет-нет, – сказал он сам себе, – это не истерия, это не визгливо-напряженный истерический смех».

Встретившись с ним взглядом, женщина собралась, посерьезнела, и спросила:

– Не сочтите за нескромность, сэр, но правильно ли было класть колбасу в карман – такую жирную, и в такой хороший мундир?

Стивен глянул вниз: так и есть, идиот денщик отложил для сегодняшнего обеда его лучший мундир с золотыми галунами, а теперь на боку была широкая жирная полоса.

– Не заметил, – Стивен попытался отряхнуть жир рукой, – это был мой лучший мундир.

– Может, завернуть ее в носовой платок? У вас есть платок? Вот, держите и расправьте его.

Она вынула из-за корсажа носовой платок, плотно обернула им колбасу, завязала кончики, и с умоляющей интонацией произнесла:

– Не лучше ли, сэр, если я понесу ее? Было бы просто безобразием засалить мундир еще сильнее, но, уверена, мелом можно исправить дело.

Мелом? – переспросил Стивен, с сожалением рассматривая мундир. И тут же встрепенулся:

– Идемте, идемте! Нельзя терять ни секунды. Видите, часовые вышли вперед. Через две минуты ударят сбор, наше время истекло.

Стивен потащил даму к трапу, и тут озорной порыв ветра, завихрившийся на кормовой надстройке, поднял ее юбки. Однако в этот момент все взоры на квартердеке, как и положено, были устремлены вперед, туда, где стоял, прислонившись к релингам наветренного борта, Джек.

Совладав, наконец, с юбками на нижних ступеньках, она спросила:

– Но как же колбаса, сэр? – но Стивен только поднес свой палец к ее губам.

Он повел ее вниз, поучая, что она никогда не должна открывать рот на квартердеке, когда там присутствует тот высокий джентльмен, капитан; что она должна доесть колбасу; и что ей придется постараться приспособить свой желудок к корабельной еде, «питательной, хоть и грубой, и вполне аппетитной для непредвзятого разума» – и поспешил на свое место по расписанию, а над его головой раскатывалась барабанная дробь.

Высокий джентльмен выглядел еще выше, когда Стивен с виолончелью вошел в каюту.

– А, это ты, Стивен, – воскликнул он, и его суровая физиономия просветлела.

– А я думал, Тернбулл. Прости, я на несколько минут отлучусь, надо поговорить с ним. Можешь взять дневник Гранта в кормовой галерее, тебе будет интересно – там речь идет и о птицах.

Стивен взял тонкую книжицу, исписанную мелким почерком, и устроился на качающемся стуле на нависающем над морем балконе. Это было описание вояжа шестидесятитонного брига «Леди Нельсон» из Англии к мысу Доброй Надежды и далее к Новой Голландии через Бассов пролив, под командованием лейтенанта Джеймса Гранта. Плавание состоялось в 1800 году, и заняло 11 месяцев.

Время от времени до него долетал голос Джека, точнее, капитана – холодный, сухой, властный. Капитан не повышал голос, и все равно, в нем чувствовалась сила, сила тарана. Мистер Тернбулл не плавал с капитаном Обри до этого, и сначала пытался защищаться от обвинений в грубости, некомпетентности и неджентльменском поведении, но скоро затих. Его крайне раздосадованный командир продолжал втолковывать ему: только дурак орет, бьет или оскорбляет матроса за незнание своих обязанностей, если этот матрос их, очевидно, и не мог знать, так как стал матросом прямо в море. Что настоящий офицер должен знать имена всех матросов своей вахты. Что можно обращаться к тому же Хирепату хотя бы «вы, сэр». И что джентльмен не использует бранных слов, когда в пределах слышимости находится дама, и что даже портсмутские хамы имеют лучшие манеры.

– Дисциплина и хороший корабль – это одно, хамство и плохой корабль – другое. Матросы всегда уважают офицера, если он хороший моряк, без всякого битья. Но как вы, мистер Тернбулл, можете рассчитывать на их уважение, если верхние паруса натянуты так, как они были натянуты нынче днем?

Последовала лекция о правильной натяжке парусов: мистер Тернбулл должен, наконец, запомнить разницу между парусом, плоским как доска, и парусом с пузом, которое тянет корабль.

Последний раз Стивен слышал, как Джек распекает одного из своих офицеров несколько лет назад, и теперь поразился, насколько возрос эффект внушения, благодаря холодному, словно глас небожителя, жесткому и властному тону. Такой тон невозможно подделать или изобразить – только человек, обладающий властью, мог так говорить. Это был нагоняй, достойный лорда Кейта или лорда Коллингвуда – а с ними мало кто мог сравниться в этом искусстве.

– Ну, Стивен, – раздался за спиной обычный, знакомый голос Джека, – с этим покончено. Заходи, выпей стаканчик грога.

– И в самом деле, интересные заметки, – Стивен помахал книжкой.

– Автор путешествовал в тех же водах, куда направляемся мы, и ему не откажешь в наблюдательности. Хотя, что за птиц он называет «буревестник», я так и не смог определить. Он какое-то отношение имеет к нашему мистеру Гранту?

– Он самый и есть. Он командовал «Леди Нельсон». Я потому его и взял, – по лицу Джека скользнула тень недовольства.

– За его опыт, понимаешь ли. Но он не спускался так далеко к югу, как намереваюсь я, он держался тридцать девятой параллели, в то время как я планирую уйти за сороковую. Помнишь старый добрый «Сюрприз», Стивен? И тамошние западные ветра?

Стивен ясно вспомнил старый добрый «Сюрприз» в «ревущих сороковых» – и закрыл глаза. Но, с другой стороны, это же широты альбатросов…

– Скажи, – спросил Стивен, немного подумав, – а как вышло, что мистер Грант не получил повышения за этот подвиг? Это ведь подвиг был, на таком маленьком корабле…

– На БРИГЕ, Стивен. Это был БРИГ. Но это действительно был подвиг, особенно если учесть, что «Леди Нельсон» была одним из этих чудовищ с выдвижными килями, вроде не к ночи будь помянутого «Поликреста», чтоб мне никогда ничего подобного не видеть. Что до производства, – начал Джек уклончиво, – то это надо было ухитриться и в лучшие-то времена, а тут еще Грант, мне кажется, принял неверную сторону в береговых дрязгах – и там, и дома. Как говорится, он запутался в их якорных цепях, и они обрубили ему концы. Ну, он не самый тактичный человек на свете, наверное. И, думаю, он еще и отказал кому-то в удовлетворении – потому и болтался в самом низу лейтенантского списка. И именно поэтому я смог сделать первым Тома Пуллингса – он сейчас по старшинству выше. Но к черту все это! – и он потянулся за своей скрипкой, «морской скрипкой», ибо его драгоценный Амати ни в коем случае не должен был терпеть тропическую жару и антарктический холод.

– Киллик, Киллик! Сюда, живее!

Послышался приближающийся голос Киллика: «Нет покоя, нет, провались оно, покоя на этой лохани». Дверь отворилась:

– Сэр?

– Поджаренный сыр доктору, полдюжины бараньих бифштексов мне, и пару бутылок «Эрмитажа». Все расслышал? Теперь Стивен, с первой цифры.

Они настроили инструменты, наполнив каюту веселой какофонией, после чего Джек провозгласил:

– Как насчет старины Корелли, си-мажор?

– Всей душой за, – откликнулся Стивен, поднимая смычок.

Он поймал взгляд Джека, оба кивнули, и смычок пошел вниз, виолончель отозвалась глубоким звуком. Тут же в лад вступила скрипка. Музыка заполнила каюту, инструмент вторил инструменту, они сливались в хоре, затем скрипка солировала в одиночестве. Они остались одни внутри канители из звуков, а корабль и заботы ушли куда-то далеко-далеко.