Текст книги "Остров отчаяния"

Автор книги: Патрик О'Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Если оно позволит кораблю приводиться к ветру, и на любом галсе держаться к нему достаточно круто, то все в порядке. Даже если они смогут привестись к западному ветру круче галфвинда всего на один румб, то смогут добраться до острова на одном левом галсе, но данный маневр следует произвести в течение ближайшего часа. В противном случае корабль увалится под ветер и его отнесет еще дальше от острова. А если рулевое весло не приведет их круче к ветру хотя бы на самую малость в ближайшие минуты, корабль будет обречен бесконечно скитаться, и лишь кусок изношенной парусины, которая долго не продержится, отделяет пробитое днище от антарктического моря.

И снова корабль погрузился в лихорадочную деятельность. Немногие могли помочь в управлении рулевым веслом, учитывая его длинную и сложную оснастку, но как только обрасопили реи, чтобы привести, насколько это будет возможно, нос корабля к норд-осту, все кинулись к помпам, стремясь облегчить корабль, дабы он смог легче слушаться руля, когда это потребуется.

– Ура, налегай на рукоятки, – кричали они, и вода снова мощной струей забила наружу.

Стивен стоял между Муром и его оставшимся сержантом. Оба, умудренные опытом теоретики морского дела, в промежутках уведомляли его о событиях на корме, которые развивались безумно медленно: они продолжали смотреть на гору, видимую четче, когда дождь развеял облака, и объясняли, что корабль ни на милю не сдвинулся к подветренной стороне. Из разговора об осторожных перестраховывающихся парнях, и тому подобном, стало ясно, что капитан ничего не оставлял на произвол судьбы: несомненно это было проявлением мудрости, хотя и выдавало громадное нетерпение, сильное желание испытать рулевое весло, вне зависимости от его готовности.

Прошел час: дождь стучал по запарившимся спинам откачивавших, и, наконец, часть матросов отозвали-таки на корму. Оставшиеся у помпы видели, как легла рукоять весла в свое гнездо позади бизань-мачты, видели, как натянулись тали и спустя мгновение, в которое к дождю добавился снег, они услышали крик:

– Правый борт, товсь! Помалу, помалу давай, еще пол-сажени. Левый борт, одерживай!

Характер движения «Леопарда» ощутимо изменился. Все еще качая рукоятки как заведенные, помповые подставляли лица ветру, и чувствовали, как он задул с траверза, постепенно заходя к носу. Услышали знакомое им покрикивание матросов у булиней:

– И раз, и два, крепи! – Это значило, что корабль взял круто к ветру, возглас, который не слышался уже в течение многих недель.

Круче на один румб, но не более. Несмотря на все приказы с юта, всевозможные манипуляции с огромным веслом, круче к ветру «Леопард» не держал. Установить контр-бизань Джек не мог, а все их недавние усилия создать дифферент в корму, чтобы повернуть через фордевинд, сейчас мешали приводиться к ветру, или, по крайней мере, приводиться к ветру, сохраняя хоть какое-то продвижение вперед.

– Тем не менее, – сказал Мур, – «Леопард» вытянет. Это будет непросто, но он вытянет.

И действительно, Стивен, глядя вперед, заметил, что курс «Леопарда» лежит не прямо на остров, но немного с наветра.

* * *

Теперь настала длинная череда операций, выполненных с необычайной скоростью: реи обрасопили, кливеры потравили, закрепили заново и вынесли шкоты на ветер, вспыхнули, распустившись, стаксели, матросы кинулись на нос и на левый борт полубака так, чтобы их вес помогал – все мыслимые маневры, позволяющие кораблю выиграть несколько ярдов на ветре, чтобы преодолеть естественный снос: эффект волн, что продолжали отворачивать нос от ветра, и мощного течения, постоянно влекущего на восток. Сначала Мур объяснял все эти манипуляции одну за другой, но сейчас замолчал, и пока Стивен наблюдал за островом, он увидел, как тот постепенно перемещается: сначала от точки справа от бушприта, к точке, где бушприт прямо указывал на пик, и, наконец, к точке на расстоянии мили слева. Никогда он не видел примера сноса более четко: все это время «Леопард» держал курс на норд, и всё же все это время скользил немного в сторону – в открытое море, которое само находилось в движении, явственно смещаясь прочь, на восток, так что с учетом этих двух факторов казалось, будто сам остров движется на запад.

Хотя быстро наступали сумерки – на юго-западе понизу разливался пурпур – скалистые берега были хорошо видны, с тучами морских птиц над ними, и мельчайшими очертаниями пингвинов, толп пингвинов, стоящих на пляжах или выходящих из моря. И более того, там, с подветренной стороны от выступающего наружу выступа располагалась небольшая защищенная бухта без прибойной волны.

Новые приказы с юта.

– Он собирается бросить сейчас все силы, – произнес Мур. – Бросить свои последние резервы.

– Пол-сажени, осторожно, еще пол-сажени, – приказал Джек, и остров стал перемещаться вправо: небольшой залив открылся шире. – Пол-сажени… Господи!

Раздался долгий душераздирающий треск, и лопасть весла переломилась. И валёк и лопасть весла отправились за корму, удерживаемые оттяжкой, нос «Леопарда» от ветра дернулся, и остров долгим, медленным, плавным движением стал перемещаться влево, пока не оказался на левой раковине, уменьшаясь за кормой, такой же недоступный, как луна.

– Крюйс-марсель и крюйс-брамсель, – скомандовал Джек посреди тяжкого молчания.

* * *

Спустя три дня в лазарете появились первые случаи цинги. Все четверо заболевших были первоклассными моряками: широкоплечие, длиннорукие, крепко сбитые, ответственные, неунывающие в чрезвычайной ситуации – ценные члены экипажа. Теперь же они выглядели мрачными, вялыми, апатичными, и только понимание того, что хорошо, а что плохо, удерживало их от жалоб или открытого уныния.

Стивен указал на внешние симптомы: опухшие десны, зловонное дыхание, капиллярные кровоизлияния, а в двух случаях – вновь открывшиеся старые раны, но сильнее он все же настаивал на унынии, как наиболее важной части заболевания.

– Должен признаться, мистер Хирепат, – сказал он, – ничто не огорчает меня больше, чем зависимость ума от наличия питательных веществ в организме. Это указывает на базовую потребность, против чего я протестую со всей страстностью. И здесь, в этом конкретном случае, я в недоумении. Им всем выдавался превосходный сок лайма. Возможно, мы должны проверить бочку: многие торговцы своего рода полужулики, и вполне способны поставить поддельный сок.

– Со всем почтением, сэр, – вмешался Хирепат, – но мне кажется, что у этих людей сока не было.

– Но его добавляют им в грог. При всем извращенном наплевательском отношении моряков к своему здоровью, они не могут не пить его. Используем дьявола в праведных целях: в богословии отвратительно, но в медицине действенно.

– Да, сэр, но вот Шустрый Дудл, тот верзила. Мы столовались вместе, и он часто менял грог на табак. То же самое может быть и с остальными.

– Вот собаки, подлые псы. С этим я управлюсь. Ложку, эй, ложку сюда, и полпинты сока. Я положу этому конец: они будут пить свой грог или их выпорют. И еще… знаете ли, – сказал он после паузы, – в моих устах, устах человека, который всегда возражал против отвратительного рома, кто распространил на всем флоте петицию, призывающую к отмене чудовищного обычая, по которому грог, пропущенный во время болезни, выдается пациенту после выписки, это звучит странно, но я попрошу капитана издать приказ, требующий, чтобы каждый выпивал свою чарку. Тем не менее, полагаю, в этом случае цитрусовая добавка даст результат.

Результат добавка дала: физические симптомы исчезли, но уныние осталось, и не только у бывших пациентов, но и на всем корабле – идеальная атмосфера для распространения заболевания, как отметил Стивен. За исключением парочки пустобрехов, которые не уплыли на шлюпках, матросы старательно выполняли свои обязанности, но замечательное рвение исчезло. По мере того, как вода вымыла смолу из старого пластыря, течь стала брать верх, а подведение нового было делом трудным, изнурительным и не обещавшим существенного результата, и «Леопард», при усиливающемся ветре и с незначительными парусами шел курсом на ост, забирая понемногу к зюйду. Помпы стучали день и ночь. В любой момент погода, в эти последние недели довольно обыденная для сороковых, могла измениться: «Леопарду» видимо придется продираться через мощный штормовой шквал, с огромными вздыбливающимися волнами, а взгляд за борт показывал, что он может не пережить и половины.

– Скажите мне, мистер Хирепат, – произнес Стивен. – В подобных обстоятельствах, будь у вас значительный запас опиума, вы бы выкурили трубочку?

Хирепат от возобновления их прежней слабости уклонялся.

– Не могу сказать, – ответил он, – наверное, скорее всего, нет. Есть нечто недостойное в использовании опиума против заурядной тревожности, но, опять-таки, может и да.

Кроме случаев, когда работа требовала его присутствия, Хирепат избегал Стивена, работая на помпах сверх положенного времени или закрываясь у себя в каюте, унаследованной от казначея. На корабле имелось много свободных кают, как на носу, так и на корме. Вот и теперь, он сказал:

– Извините меня, сэр, я обещал оттрубить смену на помпах.

Стивен вздохнул. Он надеялся увлечь Хирепата темой китайской поэзии, казалось бы, единственного утешения молодого человека, когда тот был лишен компании своей возлюбленной. В прежние времена Хирепат не единожды говорил о своих исследованиях, языке и его поэтах, а Стивен глубокой ночью жадно слушал.

Но те дни остались в прошлом, а в настоящем – он бежал, как сбежал сейчас, оставив свои бумаги на столе в лазарете. Стоя в одиночестве, Стивен взглянул на листы, покрытые аккуратными символами. «Это могут быть указания для приготовления чая, – подумал он, – или тысячелетняя мудрость». Но на одном из листов он заметил небольшой подстрочный перевод, тот самый метод «слово-в-слово», о котором говорил Хирепат:

 
Перед моей постелью ясный лунный свет
Иней на полу?
Поднимая голову, я смотрю на луну,
Склоняя голову, думаю о своей стране.
 

Луна и в самом деле наличествовала – три дня от полнолуния: она неслась сквозь разреженные облака над решеткой люка. Стивен снова вздохнул. Минуло уже прилично времени с тех пор, как они с Джеком обедали или сидели наедине: он воспринимал момент как слишком деликатный, чтобы навязывать ему свое общество, тем более, что Джек еще сильнее отстранился и замкнулся с момента их неудачи с тем далеким островом. Капитан полностью ушел в вопросы сохранности корабля, зачастую бывал глубоко в кормовом трюме вместе с тимерманом, пытаясь найти течь. Тем не менее, Стивен скучал по этим кратким моментам, и был особенно рад, когда, на обратном пути в свою каюту, встретил юного Форшоу, принесшего приглашение «когда у доктора будет свободное время – ничего срочного».

Пересекая квартердек, он заметил в воздухе некоторое потепление – было явно выше нуля – и особенно яркую звезду, светившую совсем рядом с луной.

– А, вот и ты, Стивен, – воскликнул Джек. – Как хорошо, что ты так скоро пришел. Как думаешь, ты в настроении сыграть? Буквально полчасика? Бог знает, в каком состоянии пребывает моя скрипка, но, думаю, мы могли бы попиликать одну склянку.

– Могу, – отозвался Стивен. – Но подожди, пока я не прочту стихотворение:

 
Перед моей постелью ясный лунный свет
Иней на полу?
Поднимая голову, я смотрю на луну,
Склоняя голову, думаю о своей стране.
 

– Чертовски хорошее стихотворение, – сказал Джек, – хотя и без рифмы. – И через мгновение, в которое он тоже склонил голову, Джек продолжил. – И я только что смотрел на нее, с помощью секстана: превосходное лунное наблюдение. И старик Сатурн на месте, четче некуда. Я определил долготу с точностью до секунды. Что скажешь о Моцарте в си-минор?

Они сыграли, не сказать, чтобы красиво, но с чувством, не обращая внимания на зачастую нестройное звучание, погрузившись в глубины произведения, которое знали отлично, где верные ноты служили вехами. У них над головами, на юте, усталые рулевые следили за новым рулевым веслом, а Баббингтон стоял на вахте. Моряки внимательно слушали: за долгое время это был первый звук человеческой жизни, который они слышали, не считая краткого рождественского веселья. Бонден и Баббингтон, знавшие Джека в течение многих лет, обменялись многозначительными взглядами. Последний взмах и великолепный финал: величественный, неизбежный заключительный аккорд, и Джек отложил скрипку.

– Я собираюсь сейчас рассказать офицера, – доверительно произнес он так, как будто все это время они говорили о навигации, – но, думаю, ты хотел бы узнать первым. Есть земля, расположенная примерно на 49°44′ ю.ш. и 69° в.д. Француз по имени Тремарек открыл её – остров Отчаяния. Кук не смог его найти, но думаю, Тремарек ошибся градусов на десять. Уверен, это место существует – китобой, что шёл с Мыса, рассказал о нем, и исправил его местонахождение лунным наблюдением. Во всяком случае, я предпочитаю риск не найти остров риску тащиться против ветра на север. Я не смею поставить больше парусов этой ночью из-за опасения дрейфующих льдов, но утром, если позволит ветер и погода – клянусь, Стивен, – я намерен повернуть корабль носом на зюйд. До этого я ничего не говорил, отчасти потому, что не мог определить наше местоположение, и отчасти, чтобы не будить в людях надежду – они могут не перенести еще одно разочарование типа Крозе. Но я подумал, что ты хотел бы знать. Может, решишь прочесть парочку молитв. Моя старая нянька всегда говорила, что для молитвы нет ничего лучше латыни.

Молитвы или нет, но утро выдалось ясным и солнечным. И тайна или нет, но на борту уже проявилось рвение. Помпы застучали несколько быстрее, и если бы дух экипажа можно было измерить силой струи, то он возрос процентов на десять-двенадцать. Впередсмотрящие карабкались на мачты, если и не бегом, то уж точно не так вяло, как днем ранее, и почти сразу же один из них крикнул, что видит парус далеко на горизонте с зюйда, и, хотя, это было опровергнуто, как еще один айсберг – еще два монстра располагались в миле с наветренной стороны, а ночью благословенная луна позволила избежать еще двух, – этот крик привнес новый заряд бодрости. И, когда с бесконечной осторожностью нос корабля повернули на зюйд и поставили больше парусов, эта бодрость, на удивление, увеличилась еще, преодолев колоссальную апатию, довлевшую над экипажем как свинцовая пелена – насколько он помнил, ни моряки, ни юнги не спали более четырех часов кряду между сменами выматывающей работы на помпах.

– Доброго дня, мэм, – произнес Стивен, открывая дверь каюты миссис Уоган. – Полагаю, вы можете, наконец, немного подышать свежим воздухом. Небо ясное, солнце светит ярко и с удивительно тепло, и хотя наша корма являет теперь собой сцену странной деятельности, остаются переходные мостики – с наветренной стороны, то есть с той стороны, с которой дует ветер, мэм, а также все преимущества утра, пока оно ещё длится.

– Слава Богу, доктор Мэтьюрин, это было бы как в раю! В этом году я не видела ни неба, ни вас. Мы просто кучка женщин, собранных вместе, вяжущие без остановки и пытающиеся согреться, хотя, ребенок – необъятный предмет для разговора. Это правда, что мы собираемся на антарктический полюс? На полюсе есть земля? Я предполагаю, что должна быть, или люди не назвали бы его полюсом, и, собственно, не захотели бы туда направиться. Прошу, померяйте этот варежку – как размер? Боже мой, ваша рука определенно покрылась мозолями – от постоянного откачивания воды, полагаю. Земля! Конечно, мы вряд ли можем надеяться на магазины, но осмелюсь предположить, что будут какие-нибудь эскимосы с мехами на продажу. Как я мечтаю о мехе, глубокой-преглубокой кровати из меха и меховой ночной рубашке!

– Ничего не могу сказать об эскимосах, но мех гарантировать могу, – сказал Стивен, зевая. – Это моря, из которых привозят шкуры тюленей, эту забаву современности. Мне достоверно сообщили, что полюс в три слоя покрыт тюленями. И только сегодня утром я сам видел их достаточно, чтобы составить груз для судна средних размеров, или «фрахт», как мы говорим. Тюленей трех разных видов, и это помимо двадцати четырех китов и множества птиц, в том числе, к моему удивлению, небольшой утки, весьма похожей на чирка, и, возможно, длинноносого баклана. Я бесконечно благодарен вам, мэм, за варежки.

Они шли весь день, и весь день в каюте Джека падал барометр. Этот прибор предсказывал уже шквалы в Канале и Бискайском заливе, опасный мистраль в Средиземном море, ураган около Маврикия, но редко когда падал так быстро. Когда Джек на всякий случай предпринял некоторые меры предосторожности, то остался на юте, наблюдая за западной частью неба с наветренной стороны. И все это время солнце ярко светило, а палуба пестрела сушащейся одеждой, среди которой имелись розовые ползунки и шапочки Леопардины. «Леопард» приятно кренился на небольшой синей волне, а Стивен прогуливался с миссис Уоган по проходу, указывая не только на некоторые виды тюленей, что могут составить ей кровать, но и на тех, что не смогут, и восемнадцать китов вместе с таким количеством птиц, что менее добродушная женщина могла бы взбунтоваться.

Время от времени Джек поглядывал на наблюдателя на мачте: лезть туда самому не хотелось из страха, что растущие надежды могут быть разбиты, но он страстно хотел, чтобы наблюдатель окликнул палубу. Капитан находился в таком состоянии напряженности и беспокойства, как никогда ранее, а воркующий смех миссис Уоган порождал вспышки гнева. Тем не менее, он, заложив руки за спину, ходил взад-вперед от гакаборта до ограждения полуюта, не выказывая никаких эмоций. И когда, наконец, послышался окрик, продолжал ходить еще какое-то время, прежде чем захватить свою лучшую подзорную трубу и отправиться на фор-салинг.

Да, там он и лежал, на левом крамболе: возвышенность в море, черная скала под шапкой снега. Даже с учетом сноса «Леопарда» и течения с востока, Джек рассудил, что они приблизятся на две мили за час, и он все еще сможет выйти к острову с наветренной стороны. Дальше к югу и востоку вздымались горные вершины, и по расположению острова он узнал описанный французом остров Отчаяния. Никакого сомнения: о таком подходе к берегу он и мечтал.

С холодным, сдержанным триумфом Джек спустился. «Леопард» постепенно распускал парус за парусом, пока, несмотря на исключительные поддерживающие растяжки, не затрещали мачты. К его удивлению – вода является крайне капризным балластом – «Леопард» вел себя удивительно устойчиво, и как только вся его огромная масса уловила импульс, быстро рванул по морю. Джек позвал молодого Дэвида Аллана, оставшегося боцманмата, а теперь исполняющего обязанности боцмана, и с ним обсудил, что на корабле осталось из якорей и канатов. Они уже занимались этим перед печальным днем подхода к Крозе, и итог оставался все тем же: достаточно, чтобы оснастить верп, а канатов и тросов только-только, чтобы потравить в разумных пределах. Но с тех пор как две карронады, предназначенные не для «Леопарда», а для поселения в Порт-Джексоне, и потому перевозимые в трюме, передвинули в пределы досягаемости основного люка, появилась возможность привязать их к верпу, и вместе они образуют массу достаточную, чтобы заменить обычный якорь, если грунт будет хорошо держать и при умеренном приливе.

– А что с остальным, сэр? – спросил Аллан.

– Что до остального, как только приблизимся к земле, уменьшим паруса. У тебя будут тросы с салинга, сплесни их, пропусти через порт кают-компании. Мы воспользуемся ими, если потребуют обстоятельства.

Аллан пришел в легкое замешательство, но спокойное замечание капитана, что такая задача вполне ему по силам, произвело на него впечатление, а когда Джек дополнил, что боцману в помощь будут все баковые и рулевые, и черт с ними, с помпами, то боцман ушел, довольно-таки приободрившись.

Все ближе и ближе, земля все еще на левой скуле. Перед обедом северная оконечность была видна с палубы вплоть до линии прибоя, где встречалась с морем. А к моменту, когда обед проглотили, стало ясно, что земля представляет собой крутой мыс, продолжающийся к северу. Все ближе: Джек быстрым шагом ходил взад-вперед по юту, и хотя обладал желудком как у крокодила, комки древней говядины, проглоченные им, поселились под раздувшимся животом, твердые и жесткие, такие же, как и когда покинули котел на камбузе. С запада надвигалось растущее облако, а в бледном небе на юге начиналось северное сияние: мерцающая завеса, переливающаяся высоко в небе. Бледные призматические потоки на четверть неба, постоянно падающие в одно и то же место. Три огромных острова изо льда с наветренной стороны, один из них – в четыре мили длиной и около двух сотен футов в высоту, и несколько поменьше, разбросанные среди длинной зыби, иногда поблескивающие при покачивании.

Когда следует начать убирать паруса, чтобы боцман мог получить драгоценные канаты? Можно ли просить измученных людей спустить брам-стеньги на палубу в качестве предосторожности против ожидаемого удара, а затем требовать от них каких-то усилий, когда дело дойдет до обеспечения сохранности корабля? Как движутся приливы в этих неизведанных водах?

Угроза на западе усилилась: на далеком горизонте мелькнула молния – далеко, но не настолько уж. Настроение дня переменилось. Эти и многие другие решения способен принять только он. Коллективный разум может справиться лучше, но корабль – не парламент, на дебаты нет времени.

Ситуация менялась быстро, как это часто бывает перед атакой, когда весь тщательно проработанный план может рухнуть в один момент, и нужно решиться на новые шаги. Ответственность довлела над ним одним, и редко когда он чувствовал себя более одиноким, более подверженным ошибкам, чем когда увидел надвигающийся мыс, а с ним и момент принятия решения. Сказывался недостаток сна, боль, суматоха дней и ночей в течение нескольких недель подряд: голова была пуста и ничего не соображала, а ошибка в последующем часе могла стоить корабля.

Зыбь усиливалась, как и ветер. Джек знал очень хорошо, что, если дело дойдет до шквала, до ветра, который может задуть в ревущих сороковых, облака на западе с необычайной скоростью заволокут небо, и этот ласковый, казалось бы, день превратится в завывающий мрак, полный несущейся воды. Визит в каюту явил ему барометр, упавший еще ниже: отвратительно низко. Вернувшись на ют, он понял, что он не единственный, кто заметил вздымающееся море – странно волнующееся, как будто потревоженное не очень отдаленной силой, – побелевшую воду и необычно зеленый цвет барашков проносящихся мимо волн. Джек посмотрел на норд-вест: у солнца, светящего по-прежнему, появился ореол с солнечными зайчиками со всех сторон.

Впереди набирало силу северное сияние – столбы света неземной красы. Под Джеком продолжали стучать помпы: но, как внизу, так и на юте он ощутил атмосферу растущей тревоги. Хотя «Леопард» и не был валким, сейчас он кренился так, что крамбол левого борта глубоко зарывался в подветренную зыбь. А теперь прибой поднимался все выше у основания ледяных глыб и на обращенной к кораблю стороне мыса. Свист ветра в снастях стал громче и выше, и быстро усиливался: опасная, опасная нота. Широкое пространство воды между «Леопардом» и мысом казалось скорее белым, чем зеленым, а в прибрежной зоне, там, где еще полчаса назад виднелась гладкая поверхность, появились отвратительные признаки быстрины: длинная и узкая чисто белая полоса, что мчалась от мыса на восток, и которая станет еще больше, шире и яростнее по мере того, как прилив достигнет высшей точки.

Ситуация действительно изменилась, но худшее было еще впереди, и наступало очень скоро. Серая дымка покрыла небо со скоростью опущенной занавески, а за ней следовали грохочущие облака: справа на траверзе участились вспышки молний и теперь гораздо ближе. А прямо впереди, севернее мыса – белый шквал, предвестник полновесного шторма, пронесся над милей или двумя моря, полностью скрыв землю.

Вопрос стоял уже не о том, где и как лучше управиться с сильным приливным течением, а сможет ли он вообще приблизиться к мысу, или следует развернуть корабль по ветру и пойти курсом фордевинд. Скорость решала всё: через пять или десять минут не останется никакой альтернативы, – либо встать по ветру, либо погибнуть. Или встать по ветру и погибнуть: матросы не могли качать вечно, они уже почти достигли пределов истощения, даже с таким стимулом. И в любом случае, «Леопард» почти наверняка пойдёт ко дну при тех волнах, что вздыбятся еще до наступления темноты.

Мощное приливное течение все усиливалось: хуже Обри еще не видел, и все же «Леопард» должен пройти через него, как ни крути. Корабль может пересечь течение или будет подхвачен им, и последнее означает неизбежный конец, хотя и с некоторой отсрочкой.

– Так или нет, Том Коллинз[37]37
  Поговорка английский моряков, близкая по смыслу с русской «взялся за гуж – не говори, что не дюж».


[Закрыть] – пробормотал про себя Джек, и, повысил голос, чтобы перекричать ветер. – Кливер и фор-стаксель! Мистер Байрон, увалиться на пол-румба!

Обри принял решение: оно выкристаллизовалось у него в голове, и теперь разум был совершенно спокоен и ясен, хотя и несколько отрешён. Скорость решала все, вопрос лишь в том, смогут ли паруса и мачты тащить набравший воды корпус вперед достаточно сильно и без сноса, сумеет ли «Леопард» промчаться с таким штормовым ветром с веста через эту милю моря прежде, чем ветер достигнет полной силы и либо швырнет его, положив на борт, либо заставит нестись на восток.

Выбор отчаянный – если порвется какой-нибудь парус за фок-мачтой, или не выдержит весло, или любая стеньга, то все пропало. Но, по крайней мере, выбор сделан, и он полагал, что выбор правильный. Джек только упрекал себя, что не смог заставить корабль двигаться быстрее, еще быстрее, за то, что потерял время днем.

С возросшей скоростью «Леопард» сделал мощный неуклюжий рывок, как пришпоренная ломовая лошадь, и прибавил хода. Теперь ветер дул прямо в корму, и левая скула зарывалась в воду так, что зеленые волны накрывали бак. Давление на корабль было просто безумным, но до сих пор он смог это выдержать, а теперь мчался сквозь высокие волны, белые гребни которых высоко вздымались над шкафутом.

Порыв ветра во время подъема на волну накренил его настолько, что леера с подветренной стороны исчезли в пене. Джек увалился еще на один румб – он мог себе это позволить, и теперь «Леопард» рвался вперед – к страшной зоне, где шторм с удвоенной силой бесновался вокруг мыса и объединял усилия с приливным течением. На данный момент враждебные силы достигли высшей отметки: вероятность потери мачт сделалась крайне велика.

Оставалось преодолеть четверть мили, а буря усиливалась с каждой секундой.

– Грот-брамсель, – скомандовал Джек, и, пока выбирали шкоты, корабль пугающе накренился в подветренную сторону. Секундная пауза, жизнь как будто замерла перед падением, а затем «Леопард» попал в приливное течение: корабль вздрогнул, как и в тот раз, когда ударился о лед.

Вокруг них ревели обрушивающиеся волны, ветер был просто нестерпимый: по обе стороны вздымающиеся валы. Сокрушительный удар, когда встречный водоворот полностью обезветрил корабль, смешение зеленой воды и белой пены целиком накрыло его, и вот он прорвался, и вот уже покачивается на спокойной акватории под защитой высокого берега. Изменение было невероятно резким. В один момент «Леопард» был среди обрушивающихся волн и воя свирепого ветра, а в другой – уже в тишине скользит под прикрытием огромного утеса. От внезапного встречного удара корабль качнулся в обратную сторону, бросив капитана к шпигату, а мачты заходили, словно опрокинутые маятники.

Джек поднялся и посмотрел наверх – стеньги устояли, хотя грот-брамсель и сорвало с ликтросов, затем наклонился далеко за борт, чтобы осмотреть береговую черту: от мыса она отклонялась на запад, на запад, в сторону бухты, узкий вход в которую был почти перекрыт островами.

– Боцманская команда, вперед! Аллан, поднимайся, смотри бодрее. Мистер Байрон, будьте любезны, бросьте лот.

– Этот лотлинь не достает до дна, – послышался возглас, странно громкий. И больше никаких других звуков, кроме журчания воды вдоль бортов и криков птиц.

– Распорядитесь приготовить глубоководный лот. Эй, на помпах, какого дьявола вы там рассусоливаете? – крикнул Джек, но довольно мягко: в такой ситуации он бы и сам прекратил налегать на рукоятки.

Долгая, ошеломленная пауза все затягивалась и затягивалась: матросы качали чисто механически, пораженно глядя поверх них: корабль по инерции все также быстро двигался по глубокой зеленой воде под сенью чудовищного утеса.

Пустынная земля, справа – черная вершина, увенчанная снегом, слева – утыканное островками море. Высоко над ними – грохот полновесного западного шторма с громом в облаках, а здесь, внизу, неестественное спокойствие, как будто мир оглох.

– Эй, на баке, – окликнул Джек, разрушая тишину, – что там с канатами?

– Все сбросили с фок-мачты, сэр, и раскатали.

Тяжелый плеск глубоководного лота.

– Пошел, жди, жди, трави, трави, – кричали оттуда, затем послышался доклад. – Пятьдесят саженей, сэр, – и, после короткой паузы, – серый песок и раковины.

Еще миля, и «Леопард» почти потерял управляемость. Небо теперь висело на уровне высоких скал, и сыпался мелкий дождь. Паруса обвисли, но из дождя стало ясно, что легкий ветерок, возвратный бриз, дует в сторону земли. Они распустили оставшиеся брамсели, чтобы поймать его, и «Леопард» заскользил вперед.

– Как там канаты? – окликнул Джек снова.

– По четыре на носу и на корме, сэр, – ответил Аллан из щели прямо под Джеком, где он и Шустрый Дудл сплеснивали их как одержимые.

Глубина плавно уменьшалась, дно неизменно состояло из хорошего ракушечного песка. По мере приближения к проливу между островками, закрывавшими вход в залив, показания лота быстро менялись: «Семнадцать, больше шестнадцати, шестнадцать и половина, больше восемнадцати…»

Чистый глубоководный проход, а за островками моряки могли видеть сам залив, похожий на кошель, широко раскрывающийся после узкой горловины. Глубоко врезающаяся в сушу бухта, защищенная с трех сторон.

Джек пристально смотрел на ближайший остров: его подножие вырастало отвесно, а по движению пены и течения, огибавшего черную скалу, было ясно, что прилив все еще продолжается.

– На брасы, – сказал он, похромав вперед.

Джек не хотел сесть на мель, если это можно предотвратить, а такое течение несло корабль на редкость быстро.

– Сэр! Сэр! – закричал Баббингтон, спеша за ним. – В нижней части бухты установлен флагшток.

Джек на мгновение отвел глаза от поверхности, увидел, что в нижней части бухта разделялась на две доли, каждая с небольшим пляжем у подножия скалы, и на возвышенности одного из них стоит вертикальный столб.