Текст книги "Тесные комнаты (СИ)"

Автор книги: Парди Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Гарет теперь избегал смотреть Сиду в лицо, отчасти потому , что оно было все мокрое с той стороны, куда попал плевок.

– Я скажу тебе, что это даст, – снова начал Гарет, – с его смертью рухнет проклятье, которое он наслал на мой дом. – Юноша произнес эти слова, казалось, немного успокоившись, но вдруг резко взмахнул руками, так что Сидней невольно отдернулся, решив, что сейчас последует удар, однако вместо этого Гарет вытер ему лицо шейным платком, какие носят рабочие.

– Будь покоен. Я отправлюсь к нему первым делом с утра.

– Ну-ну, я так и слышу как ты горишь желанием. Ах ты ничтожество. – Гарет вновь маниакально повысил голос. – Ненавижу тебя снова и снова. Я каждый день жалею, что с тобой спутался. Ты был мне ненавистен даже в постели. На кой вообще ты тут сдался? Что ты тут делаешь? Мне ты точно больше не нужен. Я теперь здоров, если вообще когда-то был не в себе. Да и кого бы не переклинило, врежься он в поезд и окажись единственным, кто выжил, да что там говорить, лошадей у меня, и тех не осталось, только пара разбитых кляч вроде тебя, и виноват во всем этом ты. Так что разделайся с ним и не тяни резину, черт тебя дери, иначе я сам разберусь с вами обоими... Ведь откуда мне знать, что вы с ним не снюхались... Говори, ты с ним заодно? Если нет, то чего ты так побледнел?

– Потому что я тебе уже тысячу раз повторял – все дело в том, что ему нужен я. Он преследует меня всю жизнь. Я ведь рассказывал тебе. Я могу думать только об одном человеке: о нем. Но я согласен. Я сделаю как ты хочешь, хотя после того, как с ним будет покончено, ты тоже берегись...

Сидней развернулся чтобы уйти и уже почти дошел до двери, но тут "хозяин" окликнул его:

– Слушай, сядь на минутку, ладно?

– Мне больше нечего добавить, Гарей... Я тебе все что мог, сказал... Завтра я пойду к нему.

– Я, похоже, перегнул палку, Сид... Лучше и не ходи к нему, давай вообще его забудем. Ты ведь прав насчет того, что если мы его убьем, то так будет только хуже.

Но эта неожиданная перемена со стороны Гарета последовала слишком поздно: его жестоких и уничижительных слов было уже не забрать назад.

– Нет, Гарет, я все решил. Завтра на рассвете я отправлюсь к нему и поступлю так, как мне покажется правильным.

– Пойди сюда, – произнес Гарет. – Подойди, говорю, и обними меня.

– Я больше не твой... Ты своими нападками убил чувства, что у меня к тебе были... Я не выношу, когда со мной так по-грубому.

– Значит, у тебя есть другой с кем тебе лучше? – Гарет оставил свой обычный насмешливый, заносчивый тон. Голос его теперь дрожал и в нем звучали истерические нотки.

– Мне кажется, я понял, что... Знаешь, Гарет, по большому счету... Ну, как бы тебе сказать...

Сид, сам того не заметив, уронил слюну, и она капнула ему на руки, в которых он непроизвольно крутил шляпу.

– Думаю, что если человек, кем бы он ни был, посвятил свою жизнь тому, что ждал и преследовал, шпионил, изучал, подстерегал и выслеживал меня, то может он и есть тот, к кому ведет мой путь.

– Значит, вы с ним все-таки заодно.

– Не в этом смысле, и никогда не были, ты знаешь. Но как можно прятаться, увиливать и убегать от того, для кого весь смысл жизни – настичь тебя. По большому счету, он посвятил мне всего себя, пойми.

– Нет, не понимаю.

– Как тебе еще объяснить. Я даже себе не могу объяснить такое. Подумай о том, чего это стоит, как это сумасбродно, к чему приводит и так далее. Я хочу сказать, слыхано ли такое, чтобы один человек всю жизнь только и думал о ком-то, а тот ему ни разу и доброго утра не пожелал.

– Не совсем так: этот "кто-то другой", как ты себя называешь, ударил его по лицу прямо на выпускном, когда он произнес торжественную прощальную речь. Это посерьезней, чем пожелать доброго утра

– Ты и правда сегодня со мной жесток, Гарет...

– Ты меня больше не любишь, Сид.

Сидней что-то беззвучно произнес губами и сделал шаг к своему другу.

– Я в том смысле, Сид, что ты не любишь меня так сильно, как любит тебя салотоп.

– Но я все равно тебя люблю.

– Этого мало. Для меня. Я хочу, чтобы меня любили очертя голову, как он тебя.

– Не говори так, – мучительно воскликнул Сид, – зная, что я собираюсь убить его ради тебя...

– Нет, вот что, Сид... Если ты его прикончишь, ты должен будешь сделать это ради себя и только ради себя. Насчет убийства этого сучьего отродья, я не могу тебе приказывать...

– А знаешь, Гарет... Ты и правда совсем поправился. Ты теперь совершенно здоров. И тебе больше не нужны никакие сиделки, ни няньки, ни кто. Спорить могу, тебе сейчас только дай скакуна чистокровку, ты на нем как ветер понесешься по треку.

– Что значит я здоров, тупой ты сукин сын... Разве ты не знаешь, что я ненормальный потому что люблю тебя до одури ...? Разве от этого можно вылечиться...?

Гарет, бросился Сиднею в объятия и осыпал своего опекуна страстными поцелуями, что делал не часто.

– Тогда почему ты помыкаешь мной и делаешь больно? Теперь мне придется совершить убийство, и ты это знаешь. Ведь если я его не убью, ты не будешь меня любить... Сидней оттолкнул от себя Гарета, а когда юноша вновь попытался его обнять, воскликнул: "Нет, не приближайся... Я уже решил, что пойду к нему и все между нами решу, так что не испытывай меня ".

– Он ведь убьет тебя, Сидней, пойми.

И выкатив глаза, Гарет закричал: "Он тебя пустит на мыло. Выварит в своих бочках..."

– Значит так этому и быть, пускай все кончится быстро и сразу.

– Ты меня больше совсем не любишь, Сид?... если так, скажи прямо.

Гарет протянул к нему руки, как человек, оставшийся на пристани, тянется вслед тому, кто стоит на корме уходящего корабля.

– Скажу тебе завтра, – ответил Сидней, поворачиваясь к двери, – если мне доведется.

Ночью накануне дня развязки Рой был накурен травой, которою он безостановочно дымил уже целые сутки – это была сильная, хорошая дурь, такая что у него охрипла глотка, вспотели ладони и, в довершение, помутнело в глазах.

Сидя в своем лучшем кресле с мягкой обивкой и массивными подлокотниками, он внезапно перестал что-либо видеть. Рой выждал несколько минут в темноте, а потом вновь прозрел – как будто в сумерках сработала автоматическая лампочка – вот только оказалось, что он глядит прямо на Браена МакФи, стоящего перед ним в торжественном костюме, в котором того похоронили. Гортань Роя была так обожжена травкой, что он даже не смог ничего произнести.

Браен приблизился. Рой уже и забыл, как он был красив. Особенно ему забылось, как спадали на белое, спокойное чело юноши густые, коричневато-медные волосы, как отчаянно краснели, становясь почти бордовыми, его щеки и губы, какую форму имела та самая ямочка у него на подбородке. Вот только глаза Браена были сейчас другими – может быть из-за освещения в комнате или из-за собственного состояния Роя, эти глаза казались лишь глубокими расщелинами, в которых не было ни отблеска ни движения.

Браен взял его правую руку и несколько раз приложил ее к своему лбу и к лицу, каждый раз к новому месту, а затем, опустившись на пол, обнял его колени и ступни.

Рой не услышал от Браена ни слова, однако он был уверен, что тот передал ему некое послание. В следующую минуту к салотопу вернулся голос и он, кто в жизни своей никого ни о чем не умолял, взмолился перед гостем, чтобы тот не требовал подобного... Но в этот миг Рой со всей ясностью понял, что повеление исходит от того, кого уже нет среди живых и чье слово закон. Рой Стертевант мог распоряжаться здесь, по законам этого мира, однако там, куда теперь перешел Браен МакФи, законы были иными.

А потому Рой повиновался. Ничего другого ему не оставалось.

– Разве наказанию моему вовеки не будет конца, – вскричал, наконец, Рой, после того как "повеление" гостя " многократно отзвучало в его сознании. – И неужели мне никогда не суждено прощение?"

Рой поднял глаза и увидел, что перед ним никого нет.

Однако в комнате явно кто-то побывал, потому что на полу были рассыпаны мертвые цветы, герани и листья мирта, и еще под ногами лежали только что принесенные с кладбища сосновые шишки, и виднелись следы новых, в первый раз надетых башмаков.

Рой сидел в большой купальной бадье, в каких во времена когда в домах еще не было водопроводов, мыли детей: ему впервые, лет, пожалуй, за десять, случилось принять ванну и как раз в этот момент Сидней постучал во внутреннюю сетчатую дверь – наружная была открыта и стекло в ней выбито.

Рой уже четыре раза сливал воду и как раз собирался встать, чтобы сменить ее снова. Вода после него была коричневой и мутной, как в реке на которую обрушился ливень – в такой вполне могли бы водиться лягушки и головастики, впрочем, их отсутствие возмещалось обрывками старых листьев и другими частицами растительного мира, что отмылись с его ступней.

Рой так изумился увидев гостя, что встал перед ним из воды совершенно голым. Он потянулся было за большим белым махровым полотенцем, но не достал, и тогда Сидней подошел и подал его сам.

– С чем пожаловал, – заговорил Рой Стертевант, но на секунду осекся, чтобы вытереть капли пота, выступившие у него вокруг губ, – Сидней.

– Я обещал Гарету, – выпалил Сидней, чуть ли не прыжком подскочив к своему врагу. – Я пришел к тебе и я в твоем распоряжении, – пробормотал он затем чуть слышно.

Казалось, это были первые за всю жизнь слова, с которыми футбольный герой школьных времен обратился к Рою Стертеванту, вытиравшемуся в это время полотенцем: он как раз добрался до ушей и прошелся по ним так, что они сделались красными как свекла.

– Кто, говоришь, тебя ко мне отправил? – поинтересовался Рой.– Я, если что, никого тебя прислать не просил. И вообще, знаешь, первый раз слышу, чтобы кто-то являлся в мое распоряжение.

– Я соврал насчет Гарета, – сразу опроверг Сидней свое первое заявление. – Я пришел к тебе потому что сам так хотел... Хотя все равно, их руки тоже меня подталкивали... «Их» – это не только Гарета с отцом и братьями, но и Браена, Браена МакФи....

– А ну, знаешь что, – услышав это имя, Рой выбрался из своей бадьи, спотыкнувшись о край. Его сильно трясло.

Глаза Сиднея заметно расширились, когда салотоп предстал перед ним во всю стать: его тело состояло из одних мышц, вен, сухожилий и даже костей, которые местами так отчетливо выступали под кожей, что казалось, они находятся снаружи и до них можно дотронуться – подобная физическая форма была результатом его образа жизни, исключавшего появление в теле единого грамма жира.

– Я тебе не верю, – сказал салотоп, наконец справившись с голосом, – и уверен, кстати, что ни Браен, ни Гарет никого бы вместо себя посылать не стали... и тот и другой пришли бы сами...

Он отчаянно вздрогнул всем телом.

– Вот и я пришел к тебе сам, и я сдаюсь.

Рой по-прежнему стоял перед ним голым, как будто только что родился. Затем, с грацией мощного хищника из семейства больших кошек, он быстро подошел к стулу где лежали его брюки, всунул ноги в штанины и накинул футболку. Одевшись, он продолжил вытирать волосы полотенцем.

– Ты не станешь отрицать, верно, – продолжал Сидней, точно в бреду, и голос его при этом скорее походил на одинокое пение баритоном, чем на звучание обычной речи, – не станешь и не сможешь отрицать, что преследуешь меня всю жизнь. Присутствуй ты при моем рождении, я бы и этому не удивился. Мне кажется, я не сделал ни вздоха без твоего ведома.

– Но зачем ты явился теперь, – удивился Рой, – теперь, когда все уже кончено и давно позади... Надо было приходить тогда, в восьмом классе, когда я и правда кровь из носа был тебе нужен – появись ты в то время, я бы днем и ночью помогал тебе с уроками, дробями, делением столбиком, пропорциями, Записками Цезаря, и всем остальным, чего ты так никогда и не мог толком уяснить...

Рой секунду помолчал в задумчивости, а затем оглядел себя.

– Мое тело как будто знало что ты придешь, потому что я намылся так, словно приготовился, что меня уложат на стол в похоронной конторе Гринбраер.

– Мне приказали тебя убить по меньшей мере дважды, – отозвался Сидней точно эхо, долетевшее по ветру.

Услышав эти слова Рой ухмыльнулся и принялся смазывать мазью ступни.

– Ты сам знаешь, что заслуживаешь смерти уже за одно то, что сделал с Гаретом.

Сидней хотел разжечь в себе гнев, но не смог, и как бы оправдываясь перед врагом за свою неудачу добавил: "Я слишком долго был на тебя зол, чтобы злиться теперь... Вот вижу тебя перед собой, но не чувствую вообще ничего. Интересно, почему так?"

– Может, тебе вернуться домой да обдумать, как ты намерен со мной поступить, на случай, если опять решишь сюда явиться.

Но едва салотоп произнес эти слова, как у него перехватило дыхание от ужаса, и ему пришлось закусить губы чтобы не закричать, потому ему почудилось, что между ним и футбольным героем промелькнул Браен МакФи, тотчас исчезнув из поля зрения.

– Я больше никогда не решусь сюда прийти, поверь Рой. Я первый и последний раз набрался сил это сделать,– заговорил Сидней, не подозревавший, в каком смятении находится его собеседник.

– Неужели ты меня так боишься?

Рой надел носки, натянул на ноги тяжелые башками с высокой голенью и зашнуровал их неуверенными и заторможенными движениями.

– С чего ты кстати взял, Де Лейкс, что я, как ты выражаешься, преследую тебя всю жизнь? Чем докажешь?

– Нет у меня никаких доказательств, но они мне и не нужны. Зачем, когда тебе и так самому все известно. Я знаю, что ты только и делаешь что преследуешь меня!

Воскликнув это, Сидней привстал с места, но тут же вновь бессильно рухнул на стул, потому что сейчас, когда он наконец оказался лицом к лицу со своим мучителем, у него исчезли последние сомнения, что перед ним тот самый человек, который всегда был движем враждой к нему, и который своими действиями, большому счету, управлял всей его жизнью.

– Если ты даже простейших задачек по арифметике и алгебре в восьмом и девятом классе не мог решить – ведь это я делал за тебя контрольные, иначе бы ты их в жизни не написал – где тебе доказать, что я держу на тебя зуб и мщу.

– Я уже сказал... ты преследуешь меня. Всю жизнь! Это ты и никто иной! – Это было единственное, что нашелся сказать Сидней.

А затем, устремив на Роя взгляд, он воскликнул с таким жаром, что его слова обожгли врага подобно раскаленному железу: "Это ты убил Браена МакФи!"

В ответ Рой Стертевант только рассмеялся, однако смех получился неправдоподобно долгим и громким. Окончив смеяться, он поинтересовался: "А если я тебе скажу, что ты мог бы от меня избавиться, ты бы это сделал?"

– Я должен, – воскликнул Сидней. – Должен избавиться от тебя... Теперь, когда я понял, какой ты сильный враг, я знаю, что иначе нельзя...

– Хорошо, ладно... А тебе, кстати, не приходило в голову, что я может быть тоже хочу от тебя освободиться?

Услышав это, Сидней опустил голову и закрыл ладонями лицо.

– Не думал о таком?

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты сам меня добивался. Как будто не знаешь. Я не делал ничего чтобы тебя завлечь.

– С чего ты так в этом уверен, Сидней?

– Сидней! Он зовет меня Сидней! – с этими словами гость стал исступленно всхлипывать.

– Я к тому, – красноречиво заговорил Рой, – что раз уж ты всю жизнь был таким тупицей, что не мог осилить даже простейших задачек по математике и упражнений по латыни, да в добавок полным неудачником во всех отношениях, разве что, пожалуй, побыл звездой-футболистом – у тебя ведь это неплохо выходило, верно? – так вот, откуда ты знаешь, раз ты такой осел, хоть и красавчик, что ты ничего не сделал, чтобы меня завлечь?

– Не пойму тебя.

– Тогда я тебе объясню. – Рой встал и нежно коснулся рукой лица Сиднея. – Ты это сделал самим своим существованием. Всякий раз, как ты просто шел мимо, от тебя исходила такая энергия, что я был готов желать тебя вечно. Ты повелевал мной уже одним тем, что дышишь... Как тогда, так и теперь.

– В таком случае, как это прекратить?

– Думаю, есть один способ.

– Тогда скажи какой, если только это не...

– К чертям всякие если... Способ только один.

– Я не могу убить тебя даже ради Гарета... Я не стану убивать снова! Я, конечно, люблю его, но не настолько. – Теперь Сидней уже ни сколько не стесняясь плакал. – Я не убийца.

– Ты убил Браена МакФи.

– Я не соглашусь убить тебя даже чтобы освободиться... Нет.

– Ну а если это будет убийством только с виду?

Сидней уставился на него моргая сквозь слезы.

– Положим, ты прибил бы меня гвоздями, голого, на целую ночь к двери амбара, а наутро привез бы Браена МакФи и показал ему, что ты со мной сделал, потому что раз уж ты утверждаешь, что я убил его твоими руками, он должен при таком присутствовать...

– Браен в могиле, низкая ты мразь.

– Кто мешает его оттуда выкопать?

– Нет!

Говоря все это, Рой шагал взад и вперед по комнате, но внезапно подошел к Сиднею Де Лейкс и правой рукой взял его за левую.

– Не трогай меня, Стертевант. Не трогай, не надо...

Рой прильнул к губам Сиднея, заставив того отчаянно задрожать: даже в смертную минуту, сгорая от какой-нибудь губительной лихорадки, человека не трясло с такой страшной силой.

– Поцелуй меня, Сидней... Если хочешь освободиться.

– Целую, – произнес Сидней, продолжая всхлипывать. Лицо его было мокрым от слез.

– Дай выпью твои слезы. Никогда не пил слез.

– Убей меня, Рой, чего тебе стоит. Мне уже все равно. Можешь меня убить, выварить как падаль, и никто ничего не узнает.

– Я не хочу убивать тебя и никогда не хотел, – продолжал Рой, непрестанно целуя лицо Сиднея и осушая губами его слезы.

Затем он расстегнул Сиднею штаны, вытащил оттуда его пенис и пригнул того лицом к собственному члену со словами: "Поплачь на свой член, Сидней. Смелее, поплачь. Омой его слезами".

– Убей меня или пусти, – прорыдал тот, продолжая оставаться склоненным лицом к собственному мужскому органу.

Тогда Рой поднял ему голову и глядя ему прямо в глаза произнес: "если уйдешь домой, и не сделаешь, как я говорю, то никогда в жизни ты от меня не освободишься..."

– Не заставляй меня выкапывать из земли того, кого я сам же застрелил, бога ради... это безжалостно, это кощунство.

Сидней поднялся на ноги, но тут же упал ничком. Рой склонился над гостем, повернул его лицом вверх, а затем ненадолго взял его пенис в рот.

– Нет, нет, – закричал Сидней. – Я не вынесу, я не вынесу.

– Тогда сделаешь как я говорю? – рявкнул Рой.

– Я постараюсь... Но ради бога не имей меня... Прежде убей...

– Постараться это мало.

Рой снова принялся у него отсасывать.

– Хорошо... Я все исполню, Рой...

– Но если не выполнишь как нужно, Сидней, – пригрозил Рой, поднимаясь, – я сделаю нечто такое, что ты еще миллиард лет будешь вспоминать меня в аду.

Сидней кивнул.

– Ну так что, готов приступить прямо сейчас, если я тебя отпущу?– спросил Рой, по-прежнему сжимая в руке его пенис.

– Да, готов.

Рой запихнул член Сиднея обратно ему в штаны и застегнул ширинку.

– Нужны будут лопаты, кирка-мотыга и остальные инструменты, – сказал Сидней.

Он вновь начал всхлипывать еще сильнее прежнего, и пару раз не выдержал и закричал, причем таким душераздирающим голосом, что даже Рой ужаснулся.

Затем, немного успокоившись, Сидней спросил: "Неужели мне придется это сделать, Рой?"

Он повторял этот вопрос снова и снова.

– Да, Сидней, иначе ты не станешь свободным...

– Значит так, теперь слушай, – велел Рой, сам хорошо понимавший, что вещь, которую он сейчас скажет, исполняя отданное ему призраком повеление, принадлежит к разряду тех, в какие не то что нельзя поверить, но даже трудно допустить, что твои уши тебя не обманывают.

– Когда соберешь кирки, лопаты и остальные инструменты, ты – перед тем как отправишься на кладбище – приколотишь меня гвоздями к амбарной двери, понял?

Сидней ничего не ответил. Лишь медленно кивнул головой. Потом подошел ко входной двери, поспешно ее открыл и его стошнило прямо за порог, на дико и беспорядочно разросшиеся у дома герани, петунии и пурпурный вьюнок. Оттерев рот тыльной стороной ладони Сидней вернулся в комнату.

Между тем Рой отобрал из коробки гвозди и выложил два молотка, один большой и тяжелый, другой полегче, но тоже внушительного размера.

Он снял с себя всю одежду, а затем взял револьвер с небольшого комода, где он лежал, оставшись незамеченным Сиднеем.

Рой наставил оружие на гостя и они направились к огромному амбару, совсем недавно покрашенному и блестевшему свежей краской: Рой потянул и открыл самую большую из дверей.

– Вот дверь, к которой ты меня приколотишь, ясно?

Сидней кивнул. Рой даже не знал, как ему реагировать, видя такую слепую покорность – успокоиться или разозлиться.

Однако сразу после демонстрации этой тупой готовности на все, Сидней опустился перед салотопом на колени со словами: "Отпусти меня или убей. Я не смогу, я не выдержу ".

– Ты сможешь освободить себя только сам, если приколотишь меня к амбарной двери и побыстрее. Другого способа нет. Могу дать тебе хлебнуть для храбрости, если ты по-другому никак, но ты должен пригвоздить меня вот здесь и поутру привезти Браена, чтобы он меня увидел. Иначе ты никогда от меня не избавишься... понимаешь?

– Я не знаю, я не знаю, – продолжал бормотать Сидней.

– Ладно, давай вставай, или я тебя пристрелю. Слышишь? Вот так. Теперь полей мне на правое запястье и руку, и на правую ступню и бедро вот этим пойлом, – Рой вынул затычку из большой бутылки, которую захватил с собой, и Сидней безучастно растер содержимым перечисленные части тела.

Затем Рой указал ему на гвозди, разложенные в ряд на белой тряпке вместе с двумя молотками.

– Ну а сейчас будь умником и приколоти меня вот к этой двери, идет? Сделай это ради нас обоих, Сидней. Пригвозди сына салотопа к амбарной двери. Ты сам в глубине души этого хочешь. Ведь той пощечины на выпускном было мало.

У Сиднея вырвался крик: он был таким страшным, что даже точильщик ножниц слегка вздрогнул.

Взяв в левую руку гвоздей, Сид долго медлил в совершенном безмолвии, а потом занес тот из двух молотков, что был поувесистей.

Первый гвоздь прошел сквозь запястье Роя легче, чем можно было предположить.

Салотоп побледнел, в особенности сделались белыми его губы, однако он не издал ни звука.

Казалось, вместо него говорила кровь, что обагрила Сиднею рубашку и руки, и даже окропила ему волосы, струей брызнув в воздух.

Управляемый какой-то неведомой силой, Сидней вскоре прибил несколькими крупными гвоздями руку, ступню и лодыжку Роя. Торопливо орудуя молотком, он споткнулся о небольшую коробочку, из которой высыпались новые гвозди.

Наконец, Сидней кончил дело и отошел. Внезапно Рой, который, казалось, потерял сознание, снова открыл глаза. Он был весь в крови, что непрестанно струилась, сочилась и журча бежала из ран.

– Увидимся утром, – заговорил Рой, но умолк. – Не забудь привезти Браена, – все же сумел он закончить фразу.

– По-моему, в руках не достает еще пары гвоздей, – заметил Сидней, и открыв рот заработал молотком с новой яростью.

Не помня себя от рвения, Сидней вогнал еще несколько гвоздей в жертву.

Потом он замер, словно любуясь зрелищем, как по телу Роя Стертеванта льется множество кровавых струек, подобно тому, как после внезапного ливня по земле бегут ручейки и потоки.

– Я вернусь на рассвете вместе с Браеном МакФи, – объявил Сидней: его рот был почти на самом уровне сомкнутых глаз прибитого им к амбарной двери человека.

– Чуть рассветет, я его к тебе привезу.

Помимо прочих атлетических успехов, в старшей школе Сидней Де Лейкс добился хороших результатов в прыжках в воду с вышки, и его тренер даже хотел, чтобы он в последствии попробовал поступить на стипендию в крупную школу и, кто знает, может быть даже блеснул когда-нибудь на олимпиаде.

Однако несмотря на то что его прыжки были красивыми и искусными, как у будущего профессионального спортсмена, Сидней терпеть не мог нырять с высоты и не переносил воду.

Сейчас, когда он направлялся на кладбище в пикапе Роя Стертеванта, вооружившись киркой-мотыгой и прочими инструментами, к нему вновь вернулось прежнее чувство, что возникало у него, когда он нырял с вышки в бассейн, слыша в ушах поощрительные возгласы и рукоплескания тренера. Сказать по правде, когда по выражению лица молодого человека, добросовестно учившего его нырять и плавать, Сидней замечал, что тот им восхищается и даже влюблен в него, он чувствовал, что ему незачем продолжать стараться и выкладываться ради олимпийских наград. Его амбиции уже полностью удовлетворяло одно то, что тренер восторгался им и был рядом.

Теперь, когда ему было поручено вырыть из могилы Браена МакФи, Сиднею стало казаться что новый, всезнающий тренер велит ему броситься в бесконечно глубокую бездну, и это страшило его куда сильнее смерти, как пугал больше смерти приказ вогнать в тело своего врага, сына салотопа, первый гвоздь: однако стоило сделать это лишь единожды, как ему захотелось забивать в Роя все новые и новые гвозди – без числа изрешетить ими все его тело, чтобы было похоже, будто его облачили в серебренную кольчугу, состоящую из маленьких сверкающих шляпок.

Сидней выяснил для себя и еще одну вещь: подобно тому, как на опасных высотах вышек, с которых он бросался в воду, он понял что любит не спорт, а самого тренера, так и теперь ему стало очевидно (это пришло к нему не ярким озарением, но спокойным пониманием, при виде ран и мучений салотопа после устроенной над ним расправы) что он любит Роя Стертеванта так же, как любил тренера, который тоже велел ему совершать невозможное.

Сидней и глазом не успел моргнуть, как Рой Стертевант превратился для него в тренера. Не было больше ни точильщика ножниц, ни салотопа с его вечно черными пальцами и грязными ушами, а остался только истекающий кровью молодой человек, который был пригвожден к старому амбару, в стиле тех, какие строят в Пенсильвании, молодой человек, ждущий когда его ученик вернется вместе с Браеном МакФи, которого они оба любили с одинаковой силой.

Итак, круг замкнулся – прошлое, а с ним и большая часть воспоминаний было перечеркнуто, и теперь Сидней помнил лишь о том, что в его жизни есть этот новый тренер, который сейчас истекает кровью и стойко терпит мучение, распятым на амбарной двери.

А значит, он привезет к нему Браена МакФи, он извлечет из его ран гвозди, после чего обнимет, ибо с этой минуты он будет принадлежать только ему, и они оба навеки, будут неразделимы.

Теперь, когда их судьбы неожиданными поворотами и окольными путями вновь сплелись вместе, Рой сделается его наставником и защитником, он убережет его в будущем от любого неверного шага, и они больше никогда не расстанутся, подобно двум надолго разлученным земными превратностями душам, что, как говорят, входят в царствие небесное рука об руку.

До рассвета оставалось еще часа полтора, когда Сидней поднялся в комнату Гарета. Юноша сидел на кровати, держа спину с ровной осанкой, и Сидней поразился до чего он был похож в этот момент на Браена МакФи, который точно также сидел в машине на месте сбоку от водителя, дожидаясь, когда Сидней отвезет его обратно к Рою, дабы снять того с гвоздей.

– Ну, ты убил его? За это время можно было перебить целую армию.

Сидней ничего не отвечал и только смотрел на него во все глаза, продолжая изумляться сходству двух юношей и чувствуя, что в голове у него все перемешалось от всех этих метаний по замкнутому кругу – от Гарета к Рою, от Роя к Гарету и теперь опять обратно.

– Я все утряс, – произнес Сидней в свойственной ему в последнее время мечтательной манере. Он рухнул в кресло и шляпа упала у него с головы под ноги.

– Чего это у тебя все башмаки и штаны в земле? – изумился Гарет. И внимательнее приглядевшись к любовнику, спросил: "Ты что, уже его убить и закопать успел?"

Сидней приоткрыл было рот чтобы произнести Да, но затем вздрогнул, точно очнувшись, и ответил: «Нет, Рой еще не мертв».

Странное поведение Сиднея и вид его пылающих щек не на шутку перепугали Гарета, и он воскликнул: "Где ж ты тогда его оставил?"

– Я прибил его гвоздями к двери амбара.

Гарет, словно лопнувший воздушный шар, громко выпустил из легких воздух и отпрянул: "Ты что, обдолбался что ли, безмозглый ты гандон... спорить могу, ничего ты с ним не сделал".

– Да что ты говоришь... Браен, чтобы ты знал, сидит сейчас в пикапе у тебя внизу. Мы с ним на пару отправимся к Рою чуть рассвет, и я сниму его с гвоздей.

Гарет замотал головой, извергая град проклятий и самой отборной брани, адресованной даже не столько Сиднею, сколько тем силам, благодаря которым тот вообще живет и ходит по земле.

– Я обещал ему, – продолжал Сидней, – что привезу Браена, чтобы он увидел его прибитым к амбару.

Гарет выбрался из постели, подошел к Сиднею и пристально оглядел его с головы до ног. После чего рухнул на колени, поднял валявшуюся на полу шляпу и снова нахлобучил ее на Сиднея, причем с такой силой, что длинные волосы его друга сбились вниз, однако не выпростались совсем, потому что были завязаны в хвост знакомым розовым шнурком.

– Я проверю, правда ли то что ты говоришь, – пригрозил Гарет. – Сейчас спущусь и погляжу, действительно ли ты спятил на всю голову, или...

Не договорив, он нацепил штаны и бесшумно сбежал вниз по лестнице. Открыв внутреннюю дверь и за ней наружную, Гарет направился прямиком туда, где стоял пикап. Его не было так долго, что за это время Сидней успел заснуть и даже начал похрапывать.

В комнату Гарет вернулся сгорбленным точно девяностолетний старик. У него едва хватило сил забраться без посторонней помощи на кровать и натянуть на себя одеяло. Из груди у него стали вырываться странные, отрывистые звуки, похожие на те, что издает перепелка, почувствовав над собой тень ястреба. Потом он заплакал.

Сидней проснулся.

– Ну что, посмотрел? – поинтересовался он.

Гарет не отвечал и только плакал.

– Может, заткнешься уже, – равнодушно заметил Сидней. – Весь дом перебудишь.

– Он с виду... совсем не разложившийся, – выдавил Гарет, не успевший еще до конца осознать весь ужас увиденного. – Совсем... свежий...

– Похоже... – Сидней судорожно сглотнул, и сняв с головы шляпу, заглянул внутрь тульи, – я так думаю... тренер... его тайком как следует забальзамировал.

– Он ведь как живой! – простонал Гарет.

– Точно.

– А кто такой этот тренер, Сид? – пробормотал Гарет, приподнявшись на постели и стянув с себя покрывала.

– Как кто, разумеется он.

Гарет Уэйзи ни о чем больше не спрашивал и только продолжал беззвучно и судорожно плакать.

– Не надо было заставлять тебе это сделать, – повторял он. – Это все я виноват...

– Нет, Гарей, нет. – Сидней подошел к постели Гарета и присел на край, но юноша яростно отстранился от него.

– Поцелуй меня, Гарей, пожалуйста, поцелуй.

– Нет, не проси... Мне хочется покончить с собой.

– Поцелуй, пожалуйста. – Сидней заключил Гарета в объятия, поцеловал влажным поцелуем, после чего прижал юношу к груди.