Текст книги "Тесные комнаты (СИ)"
Автор книги: Парди Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Браен обернулся и глянул на него с удивлением, а потом открыл ящик и поспешно натянул свежие трусы Роя.
Рой в свою очередь сел и принялся наблюдать, как тот одевается. Между тем он аккуратно сложил грязные трусы Браена и убрал их в большой синий целлофановый пакет.
– Браен, – сказал он, и голос его теперь звучал спокойнее. – Пойди сюда.
– Может, ты думаешь, что продешевил? – Озабоченно спросил покупатель. – Если что, у меня дома есть еще трусы, могу принести в придачу.
– Не надо мне твоих трусов, как будто сам не знаешь... Мне нужен ты.
– Это ты к чему, – спросил Браен надув губы, и лицо его залилось всеми оттенками румянца.
– Хорош держать меня за кретина, Браен. Я-то знаю, как они тебе достались... Вот только я люблю тебя, слышишь? Ты понял?
– Наверное, – отозвался Браен, отводя взгляд в сторону.
Рой вскочил с места, сгреб Браена в объятия и прижал к себе.
– Не делай мне больно, Рой. Пожалуйста.
– С чего ты взял, что я хочу сделать тебе больно?
– Я не переношу боли, Рой. Пожалуйста.
– Пойди сюда, Браен. Сядь ко мне на колени и успокойся.
Браен сделал как он сказал, но вдруг расплакался.
– Я знал, что ты меня подчинишь, Рой, – произнес Браен, когда Рой, безо всякого отпора с его стороны, поцеловал его и сжал в объятиях, скользнув ладонью ему на грудь.
– Я знал, что этим все кончится.
– Хорош реветь, а.
Недолго думая, Рой снова раздел Браена, но как и прежде позволил ему остаться в башмаках и в носках.
– Хочешь, забирай назад свои дорогущие труселя.
– Нет, не надо, они твои, Рой. У нас был уговор, все по-честному.
Вместо ответа, Рой сгреб его своими лапами и чуть не разорвал юною плоть, которая теперь была вся в его распоряжении. (Браену всего за несколько дней до этого исполнилось шестнадцать). После того случая, пользуясь выражением самого мальчика, он и "попал в подчинение Роя". Подобное рабство, в итоге, осточертело им обоим, а кроме того, такого рода мощная и всепоглощающая страсть не могла продлиться долго. Однако Рой рассчитывал использовать Браена МакФи как пешку, чтобы "растопить сердце" Сиднея, который оскорбил его при всех, и который столько лет, еще с восьмого класса, "держал его в своей власти".
Два события из прошлого постоянно мучили Роя: первое – когда мать покинула его навсегда и ушла в "маленький домик в лесной глуши", и второе, когда Сидней прилюдно нанес ему пощечину на вручении аттестатов в старшей школе, и эти события непрерывно прокручивались у него в голове как фильм, что без конца повторяясь идет в кинотеатре на протяжении вечности, не давая ему ни отдыха, ни короткой передышки, ни секундного покоя, даже когда Рой спал или до бесчувствия накуривался травкой, что делал постоянно.
После того выпускного вечера, когда Сидней влепил ему пощечину, точильщик ножниц (так его прозвали мальчишки) пришел домой очень поздно: он просидел на окраине кукурузного поля во владениях какого-фермера, пока в небе высоко не взошла луна, а вернувшись к себе, пошел прямиком в ванну, взял немецкую опасную бритву, которой его отец позже вскрыл себе горло, и порезал то место под правым глазом, куда пришелся средний палец Сиднея, надавив на лезвие посильней, чтобы уже никогда не забывать нанесенной ему обиды: и вот теперь, склонив лицо к ничем не прикрытому мужскому органу Браена, Рой прижался этим оставленным собственной рукой шрамом к пенису мальчика и терся им об него снова и снова, как будто это было единственное, что он хотел от до смерти перепуганного, и даже забывшего где он и кто он, МакФи.
Когда Рой окончил свою крайне странную пантомиму, он взял пенис мальчика в рот, но при этом Браен почувствовал, что действие это мало напоминало ласки тех, кто желал его прежде, да и любовную ласку вообще, ибо в нем заключалось нечто такое, что было трудно даже назвать человеческим. Внезапно Браен перестал бояться происходящего, ибо ему на смену этому страху пришел другой, куда больший ужас понимания того, что он всецело отдается на волю человека, который живет одним воспоминанием о позоре и злобой.
Потом, несмотря на весь свой страх, Браен не сопротивляясь, позволил Рою себя взять, и при этом он задыхался и покрикивал с жалобным наслаждением, так что голос его, как показалось Рою, напоминал писки маленького лесного зверька, попавшего в капкан.
– Помни, что ты теперь мой, – сказал Рой, после всего этого провожая Браена по проселочной дороге, которая белела в темноте. Браен приподнял руку и ощупал те места на лице, где его новый любовник повредил ему кожу зубами.
– Можешь во мне не сомневаться, – ответил тот, немного помолчав.
– И ты не предашь меня, никогда, что бы ни случилось?
Но юноша был сейчас еще больше одинок, чем Рой, и ему казалось, что без Роя с его ужасной любовью, и с его ненавистью к другому человеку, которая переросла в одержимость, его, Браена, уже не ждет ничего, кроме перспективы остаться совершенно одному в тридцати комнатном доме покойных родителей, и так и умереть там всеми покинутым богатеньким сиротой, о котором никто не позаботится и не вспомнит.
– Никогда, – поклялся Браен.
– Как-то не особо убедительно ты это говоришь, – посетовал Рой, вновь заключая его в объятия.
– Если я говорю, что кроме тебя у меня в этой жизни никого, – хрипло уверил Браен, – значит так и есть. У меня больше ни души на этом свете, Рой, так что будь спокоен.
Сказав это, он ушел, отчасти убедив своего старшего друга, и унося в сердце любовь такой силы, какая вообще бывает на этом чертовом свете.
– Но я как-то не испытываю к Сиднею ненависти, – признался Браен через несколько дней после того как они с Роем, не успев оглянуться, сделались любовниками.
– Не ты ли мне вечно в клянешься в любви, Браен.
– Да, я тебя люблю, это правда, – ответил Браен и замолчал. Юноша нередко вот так умолкал, и когда он впервые объяснил Рою причину, его слова тронули даже точильщика ножниц, ибо Браен выразился так" "жду, что сердце подскажет верный ответ". Рой страстно поцеловал его, услышав подобное признание.
– Больше не жди, – сказал он ему тогда, – и знай, что ты только мой.
А потом настал день, когда Рой спросил его: «Если ты правда меня любишь, то почему мои враги не могут стать твоими врагами?»
– Ты прав, я больше никогда не смогу назвать Сиднея другом, – честно признался Браен, – после того, как ты мне рассказал, как он влепил тебе пощечину, унизив и опозорив тебя при всех.
– Уж надо думать, что теперь ты не станешь водить дружбу с таким человеком, – чуть не взвыл Рой от ярости. – Не знаю что со мной будет, если ты вдруг перебежишь на его сторону...
– Что ты такое говоришь, Рой. Я тебе повторял и не устану повторять, что кроме тебя у меня в этом мире нет никого. Ты дал мне понять какой я есть, заглянуть самому себе в душу. Так что конечно твой враг это и мой враг. – неуверенно пробубнил юноша.
– Конечно, Браен, насчет первого я тебе верю. Но готов ли ты на деле доказать, что любишь меня так сильно как говоришь. Вот я о чем.
– Да разве я тебе этого постоянно не доказываю?! – вскричал Браен с тревогой и неподдельным страхом. – Не отдаю тебе всю свою любовь? Или этого мало?
– Убеди меня не словами а действиями, Браен.
– Разве мои ласки не действия?
– Мне нужно больше доказательств, Браен. А то я вижу, что ты любишь меня только как любовника. Любишь меня только в постели.
– Вот уж неправда, Рой, – возразил Браен, однако это вышло у него очень неубедительно.
– Скажи, ты убьешь ради меня, если будет нужно?
– О, Рой... Сам подумай что говоришь. Убивать ради любви.
– Именно.
Браен замотал головой. Чуть не плача, он попробовал взять Роя за руку, чтобы как-то разувериться в услышанном, но его старший друг сердито пресек эти нежности.
– Не любишь ты меня, Браен.
– Люблю, люблю. Ты мой единственный... Но я не могу убить ради тебя. Не могу.
Рой встал с места и принялся прохаживаться по комнате, запустив руки в карманы и позвякивая в них гвоздями, которые он купил в мастерской плотника; его плотно сжатые губы искривились. Несмотря на свою неопрятную, если не сказать грязную наружность, в последнее время – по крайней мере, в глазах молодого МакФи – Рой стал еще красивее, и напоминал Кожаного Чулка из иллюстрации к роману, вот только куда более распутного и свирепого.
– Рой, ты таких вещей даже не думай, не то что не говори. У меня от них просто мороз по коже.
– Да чего ты раскудахтался? -яростно обрушился Рой на Браена. – Посмотри на шрам у меня под глазом, посмотри как следует. Это по его вине. Спросишь по чьей? Сиднея Де Лейкс, вот по чьей. Он мучил меня все годы, пока мы были мальчишками – пренебрегал мной, не желал меня знать на людях, глумился в школе, а ведь я делал всю его домашку, вкалывал на него рабом, чтобы он окончил восьмой класс, и даже старшую школу, а если он мне и давал, то всего лишь изредка... где-нибудь за спортзалом... всего лишь изредка... Глаза Роя сделались тусклыми, почти не видящими: они стали подобны глазам найденной на раскопках статуи. – Давал мне по прихоти, а после плевал на меня хотел, даром, что я расшибался для него в лепешку...
Браен, который даже не представлял себе, как глубоко страдал Рой, пораженный его словами попытался обнять любовника, но салотоп оттолкнул его от себя. При этом он выронил из руки гвозди.
– Пустое место, – яростно продолжал Рой, – сидит сычом дома все эти годы, никто по жизни, разве что в школе побыл футбольной звездой – чтобы в колледж пойти он слишком тупой, тут надо, чтобы я был всегда под боком и вкалывал вместо него – короче никудышный как пена на самогонном пойле...
Рой наклонился и подобрал один из упавших гвоздей.
– Но ведь он работает на заправке, – вставил слово Браен, пытаясь отвести шквал гнева, который теперь надвигался в его сторону.
– По-твоему это называется работать, а? Погляди вот на мои руки, тогда поймешь, что такое действительно работать. Видал? – Он сунул свою руку, демонстрируя четыре жилистых, покрытых рубцами, мозолистых пальца с грязными ногтями и коренастый и натруженный большой, прямо под нос мальчику.
– Кто будет о нем грустить, если его убьют, Браен? Он сгреб мальчика в объятия и поцеловал в лоб. – Скажи мне, кто?
– А ну перестань, слышишь! – Браен стряхнул с себя руки точильщика ножниц. – Больше ни слова про убийства, Рой. Или прощай.
Едва он это сказал, Рой ринулся на него и сжал ему руками горло, да так, что глаза Браена отчаянно выпучились, а губы сделались странного лилового цвета.
– Мы распрощаемся, только если тебя унесут в сосновом ящике, понял?
И с этими словами Рой внезапно вонзил гвоздь, с которым все это время поигрывал, прямо в ладонь Браену. Когда гвоздь вошел ему в руку, юноши обменялись такими взглядами, словно оба они не могли понять, почему это происходит и по чьей именно это случилось воле. Потом Рой медленно и изумленно вытащил гвоздь, и, не подхватив обмякшего Браена, позволил тому соскользнуть на пол к его ногам, где юноша вдруг стал отчаянно кашлять, задыхаться и издавать рвотные звуки, таращась на свою ладонь, все больше заливавшуюся кровью из раны от гвоздя, который в него воткнули с такой силой и страстью.
– Ты мой и только мой, Браен МакФи. Слышишь? Только мой.
– Чего ты тогда от меня хочешь, помимо того, чтобы я ради тебя был готов швыряться жизнью? – проговорил Браен, продолжая глядеть на свою порванную дорогую рубашку и на рану в ладони, из которой текла кровь.
В ответ, Рой склонился над Браеном и насмешливо прошептал: "я хочу, чтобы ты прикинулся дружком Сиднея... Невинным новичком, понял?"
– Так он же по части девчонок.
– Да что ты говоришь? Знаешь, сколько раз я имел его в лесу, и на кукурузном поле, и за спортзалом. Ты мой дурачок.
Рой стянул с Браена рубашку, поцеловал его пораненную гвоздем ладонь, и, склонив лицо к самому лицу Браена сказал: " вы ведь с ним раньше охотились вдвоем... Вот и махните снова на охоту, а там пусть между вами все и произойдет. Пусть он возьмет тебя".
– И когда ты хочешь, чтобы мы с ним отправились? – плача спросил все еще не пришедший в себя от жестокой раны Браен.
– Как только ты поднимешь жопу с пола. Прямо сейчас, Браен. Прямо сейчас.
– Ладно, охотничий сезон вроде в самом разгаре.
– Конечно, ведь последние четыре недели ты только и жрешь оленину и куропаток, которых я добываю...
– Да, ты как всегда прав, Рой.
Рой встал над ним, и игриво и беззлобно дал ему пинка, впрочем увесистого, а потом отвернулся.
– Ради тебя я это сделаю, Рой... Я пойду с ним на охоту, и насчет остального тоже попробую, если получится... Я постараюсь, слышишь, – крикнул Браен своему другу, чье молчание угнетало его все сильнее. – Но убивать ради тебя я не стану, ты понял?
Рой стал ходить кругами по комнате, то и дело поглядывая на Браена и встречаясь с ним глазами; он начал было что-то говорить, но горевший в его глазах гнев вдруг сменился каким-то насмешливым презрением, и впившись в губы Браена, он принялся неистово целовать юношу.
– Рой, ведь ты меня любишь, правда?.. Ты знаешь, как мне нужна твоя любовь. Вот было бы здорово, если бы тебе было достаточно того, что есть между нами, и мы бы не забивали себе голову насчет Сиднея Де Лейкс. – Услышав это имя, Рой вновь едва не рассвирепел, однако Браен поспешил закончить: не волнуйся, я сделаю то, что ты от меня хочешь. Вот только не надо было пырять меня гвоздем.... Юноша потрогал рану пальцем. – Зачем ты так? Я не выношу боли, Рой. Зачем ты так.
Браену не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться Рою. Прежде чем тот взял его под свою опеку, Браен долго жил с чувством, будто его уносит отливом в открытое море, и был настолько инертным, что нередко мог проспать целый день напролет. Когда же Рой сделал его своим любовником, Браен ощутил себя если и не в полной мере желанным и любимым, то, по крайней мере, обжигаемым такой неистовой страстью, что если бы она угасла хотя бы на секунду, то он бы уже не вынес холода и сонного оцепенения своей прошлой жизни.
С другой стороны, Браен уверял себя, что относился к Сиднею Де Лейкс по-дружески и никогда не смог бы его возненавидеть. А кроме того, он пребывал в полной уверенности, что склонить Сиднея заняться с ним сексом – затея пустая, так как был убежден, что того интересуют только девчонки... В итоге Браен решил для себя так: если Рой будет слишком на него давить, то он просто соврет ему и скажет, что они с Сиднеем занялись этим разок-другой.
И вот, спустя всего несколько часов после "сцены" в доме Роя – с угрозами, побоями, пинками, посланными подальше нежными чувствами и разящим гвоздем – Браен оказался на заправке Пьедмонт.
Увидев его, Сид просиял от радости и широко улыбнулся.
– Люблю ли я охотиться? Спрашиваешь! – сразу подхватил он. – Все знают, что я это дело обожаю. Конечно я с тобой... Чего ты раньше-то не предлагал? Я еще думал, кого бы с собой зазвать... И на пару дней с палаткой тоже можно, я только за.
Браену до того полегчало, что Де Лейкс вот так запросто принял его предложение, что юноша отправился домой и провалялся не шевелясь целые сутки.
Сиднея с Браеном не было три дня и три ночи. Будь их воля, они бы охотились и дольше, однако Сидней боялся потерять работу на заправке. Как только они вернулись, «повелитель», сразу вызвал Браена к себе, но этого можно было и не делать. Вассал и так примчался бы к нему обо всем «доложить», едва расстался с Сиднеем.
– Выкладывай что нового, Браен, и тебе же лучше, если вести окажутся хорошими, – с порога бросил ему Рой, жестом приглашая сесть на только что отлакированный деревянный стул.
– Вечно ты так, Рой – мне кажется, что даже если я подам тебе на блюдечках солнце и луну, ты все равно станешь ворчать и жаловаться, и еще скажешь "забирай назад". Мне в жизни тебе не угодить. Что бы я ни сделал.
Браен заплакал. Рой равнодушно глянул на него, а потом по своей обычной омерзительной привычке запустил палец себе в ноздрю и рассмотрев извлеченное оттуда содержимое вытер его о подошву башмака. (Разумеется Рой прекрасно знал, каким брезгливым был малютка Браен, несмотря на все его старания казаться грубым самцом, и как он ненавидел эту его привычку).
– Говори только факты... Можешь без подробностей, раз ты сегодня такой взвинченный, – посоветовал Рой.
– Ну, – по-прежнему всхлипывая приступил Браен к рассказу, – в первую ночь у нас ничего не было... – Глаза юноши бегали из стороны в сторону, как будто он пытался воссоздать в памяти все, что произошло между ним и Сиднеем. – Я при любом удобном случае мелькал перед ним голышом, хотя холодрыга была будь здоров. В общем, так и эдак показывал ему, что я легкая добыча...
– Что, конечно, на самом деле совсем не так.
– Но я сразу, еще до того, как первый раз перед ним разделся, почувствовал, что между нами что-то промелькнуло... Почувствовал, как бы это описать...
– Да ясно мне, – по голосу Роя слышалось, что он в той же мере жаждет фактов, в какой не желает знать подробностей, поэтому Браен осекся и посмотрел на него с сочувствием.
– Это произошло, когда мы отправились за водой к роднику. Рискуя схлопотать пневмонию, я спустился к вниз к ручью в чем мать родила. Сид шел следом с баклагой. Шанс подвернулся что надо, я сам не верил своему везению. И вот, набираю я воды, и тут он, ни слова не говоря, кладет руку мне на зад. А я сперва жду, пока баклага наполнится до краев, и только потом оборачиваюсь к нему и говорю: "Если хочешь, Сид, давай прямо тут и сразу..."
Браен даже не успел толком сообразить что произошло в следующую секунду: не дав ему докончить рассказ о "небывалом везении" Рой вдруг вцепился руками ему в горло и принялся душить, однако на этот раз Браен инстинктивно вывернулся и крепко двинул салотопу прямо в кадык. Этот удар едва не отправил Роя на тот свет. Тот грохнулся на пол и остался лежать, задыхаясь и дергая ногами. Казалось, он сейчас испустит дух.
Когда, наконец, Рой смог перевести дыхание, и оправился от первого болевого шока, равно как и от удивления, как крепко он схлопотал от своего ученика, который, как выяснилось, может дать сдачи, он произнес с раскаянием: "Прости меня, Браен... Я ведь сам велел тебе это сделать".
– Бздун ты чертов, вот ты кто, – вне себя от ярости рявкнул Браен: казалось, что в эту минуту он сам превратился в "хозяина". – Теперь я просек, что ты затеял, Стертевант. Я тебя насквозь вижу, ты, дешевый очковтиратель... Ты ведь сохнешь по этому Сиднею Де Лейкс, что, нет что ли?... Поэтому ты и подослал меня к нему, чтобы это как будто ты сам был с ним, так? Давай говори как есть!.. Раз так, то можешь валить к нему, и пускай он тебя самого и трахает... а с меня хватит, слышишь, Рой Стертевант. Держишь меня за пешку дерьмовую, да еще и душишь за то, что я исполняю твои же приказы. Я этим сыт по горло, слышишь. Ненавидишь его? Хрен там. Ты по нему с ума сходишь. Он для тебя смысл всей жизни, ты, грязный и лживый сучара.
– И что с того? – яростно напустился Рой на своего взбунтовавшегося любовника. – Что с того?... Да, я его люблю уже много лет, это больше, чем любовь... Но еще я хочу его убить и избавиться от него, и я сделаю это, с твоей помощью или без. А теперь пошел прочь. Вон отсюда! Убирайся из моей жизни. Знать больше не хочу ни тебя, ни тебе подобных...
Однако у Браена МакФи было не больше шансов вычеркнуть Роя из своей жизни, чем у того избавиться или отречься от его мучительной одержимости Сиднеем Де Лейкс.
Однажды, незадолго до самоубийства, старик Роя нашел в комнате сына альбом, полностью посвященный Сиднею Де Лейкс: там были моментальные снимки, фотопортреты, и даже сделанные пером и тушью рисунки футбольного героя, начиная еще с той поры, когда он был маленьким мальчиком, и заканчивая последними месяцами до его ареста по обвинению в непредумышленном убийстве. Будь старик Стертевант жив, он увидел бы еще больше фотографий и рисунков, и прочел бы еще больше новых историй.
За несколько дней перед тем, как получить от Роя "распоряжение" отправиться на охоту, Бараен тоже случайно нашел в доме своего друга этот самый альбом. И заглянув в него, Браен ужаснулся настолько, как если бы выяснил, что на совести Роя уже имеется убийство.
"Он уже виновен в этом в сердце своем", – пробормотал Браен, наспех просматривая листы с фотографиями и памятными мелочами (Рой в это время отошел в уборную в дальнем конце участка, потому как туалет в доме засорился). Браен спешил просмотреть альбом как можно скорее, но собранные в нем воспоминания обладали какой-то колдовской силой и заставляли забыть о времени. Браен очнулся только когда рука Роя вырвала у него книгу. Однако в тот раз Рой ничего ему не сказал и не стал наказывать.
После их ссоры, Браен все равно не собирался уходить, даже притом что Рой доходчиво велел ему убираться подальше. Вместо этого, юноша примостился на раскладной стульчик, какие часто ставят на проповедях под открытым небом и на похоронах. Несколько секунд он посидел неподвижно, обхватив голову ладонями, а затем, выбросив вперед руки, словно хотел отшвырнуть их от себя подальше, воскликнул: "Ты сам знаешь, что не можешь взять и приказать мне, чтобы я убрался!"
– Хочешь остаться после всего что сегодня между нами произошло? – спросил Рой.
Он по-прежнему говорил хрипловато и с осторожностью, ведь Браен не просто чуть было не отправил его на тот свет, но еще, к немалому удивлению Роя, доказал, что может он и раб, но раб склочный и опасный, если перегнуть палку. Давить на него можно было лишь до известного предела, и на сегодня запас его терпения был исчерпан.
– Что бы между нами не произошло, ты мой, Браен, – Рой встал возле раскладного стульчика, на котором устроился юноша .
– Правда? – тот поднял лицо к своему мучителю, – тогда знай, что я здесь и всегда буду рядом, Рой.
С этими словами, Браен бросился в объятия своего "хозяина", и Рой прижал его к себе с самым искренним чувством, целуя его волосы, цвета – как ему нравилось сравнивать – красного дерева, и любовно гладя его густые, мягкие брови.
– Ты наверняка успел собрать про меня много разного материала? – насмешливо спросил Рой.
– В смысле? – обиделся Браен, испуганно высвободившись из объятий точильщика ножниц.
– Ну, всякие памятные штуки, как у меня про Сиднея Де Лейкс .
– А-а, ты про это. Каждый, наверное, хранит какие-то фотографии и сувениры из прошлого.
– Возможно, если они связаны с его семьей, но до меня еще никто не собирал так много, как ты их называешь сувениров, на память о другом мужчине. Нет, не было еще на свете человека, который бы так восхвалял, чтил и дорожил воспоминаниями о том, кто его так презирал... вот почему я собираюсь убить Сиднея.
– Нет, Рой. Не надо. Пускай живет. Давай лучше уедем с тобой куда-нибудь вдвоем.
– Уезжать из-за этого жалкого никчемного заправщика? Ты мне вообще друг или нет, Браен МакФи?
– Ладно, не будем больше об этом. Ты все равно ничего не хочешь слушать... Но почему тебе мало одной моей любви? – Браен повысил голос и его золотисто-каштановые глаза блеснули подобно кусочкам ценного полированного мрамора. – Почему мои чувства для тебя второстепенны? Выброси ты этого Де Лейкса из головы. Да что с тобой творится?
– Откуда я, черт возьми, знаю? Все равно уже ничего не изменишь. И потом, в отличие от тебя, я не из хорошей семьи, и у меня не было ни богатого дедули, ни и всяких там дядей в Ки-Уэст и всего этого... Я знаю только то, что чувствую, а чувствую я – что его надо убить за все страдания, что он мне причинил.
Последние слова Рой произнес высоким голосом под стать крещендо, которое в экстазе выдал Браен, так что они оба вторили один другому, напоминая двух певцов, исполняющих какую-нибудь редкую ораторию.
– А может, мне просто сходить к нему, Рой, и объяснить что ты чувствуешь? – Осторожно поинтересовался Браен. – Глядишь, он извинится за то, как поступил на выпускном.
– Я уже тебе говорил, извиняться поздно! – Рой отвернулся от Браена, чтобы не показывать навернувшиеся на глаза слезы. – Просто постарайся сойтись с ним как можно ближе, ладно? Это все, о чем я тебя прошу. Не бог весть какая просьба.
– В каком смысле, Рой!... Не хочу я с ним близко сходиться. Да и на каком основании?... У нас с ним ничего общего. Просто я ему дал разок-другой у родника, ну и еще потом, но на одном этом близко не сойдешься...
– Но со мной-то ты стал близок, Браен.
– Да, это верно,– покачал головой Браен.
– Вот и обведи его вокруг пальца... Это все, что от тебя требуется. Пусть он будет у тебя на крючке.
– Навряд ли у него ко мне что-то серьезное. Ему просто нравится со мной перепихнуться. Не более того... Ну и еще он говорил, что у меня зад – глаз не оторвать, – сообщил Браен, покраснев как свекла.
– Ну вот, а ты мне плетешь, что у него ничего к тебе нет, мелкий лживый педик... Сам все отлично знаешь! Когда он на тебя не на шутку западет, он в наших руках...
– Ох Рой, зачем нам в такое ввязываться... Знал бы ты, как это меня пугает.
Рой взял лицо Браена ладонями и прильнул губами к его губам. Он поцеловал его торжественно, как верующие порой целуют в церкви гипсовую статую любимого святого.
– Пусть он заплатит за все, что он заставил меня выстрадать, милый. Стань для него мной, как ты сам недавно сказал – я ведь взбесился от твоих слов, потому что это чистая правда. Будь для него мной, слышишь. Добейся, чтобы он к тебе привязался всем сердцем, чтобы захотел тебя до одури, а потом сделай ему побольней. Пускай он поймет, каково пришлось мне, малыш.
Браен растаял от жара поцелуев и ласк Роя.
В ту ночь Рой как любовник был подобен виртуозному скрипачу, а Браен – во всем ему покорной, неповторимо звучащей скрипке, которую мастер кропотливо изготовил специально для него, чтобы он с высочайшим искусством отыграл концерт той единственной ночи, ибо даже без конца покрывая поцелуями тело Браена, охваченное любовным пылом, Рой знал, что он ни секунды не сомневаясь пустит его в расход ради своей ненависти к Сиднею. Рой любил Браена безумно, но еще сильнее он ненавидел Сиднея Де Лейкс. Как он сам сказал, он не знал, откуда берется эта ненависть, но понимал, что он был душой и телом подчинен этому темному чувству, равно как и жажде заставить своего врага заплатить за все. И Браен был именно тем, кому предстояло стать средством расплаты.
– Ванс ни в коем случае не должен узнать о нас с тобой, – сказал Сидней как-то вечером, когда они с Браеном лежали на большом диване в их потайном убежище, которым служил дом, принадлежавший когда-то дедушке Браена. Они только что вернулись с короткой охотничьей вылазки, никого, впрочем, не подстрелив. Надо сказать, что Браен не любил убивать животных, да и Сидней не слишком интересовался охотой. Для них обоих это было только поводом, чтобы выбраться на вольный простор и побыть вместе. И если они, случалось, и палили из своих ружей, то лишь для того, чтобы придать друг дружке уверенности, что они действительно умеют стрелять.
– Да уж, Ванс бы в жизни не понял наших отношений, обрисуй мы ему картину, – заметил Браен. – Он любит только учиться да ходить в церковь.
Эти слова заставили Сиднея помрачнеть и нахмуриться, после чего он отнял руки из ладоней Браена.
– Он бы не пережил, узнай он, что я с тобой сплю, – горячо сказал Сидней. А потом чуть слышно добавил: он вообще не знает, что я люблю мужчин...
– Значит, ты только его и уважаешь? – вспылил Браен вставая и глядя сверкающими глазами на человека, которому только что отдал столько любви и ласки.
– Дело не в уважении, Браен,– покраснел Сидней. – Просто не надо ему о таком знать. Вот почему твой дом самое подходящее место, – сильно запинаясь, произнес он. – Охота отличная увертка.
– Может тогда и твоя любовь тоже увертка, – почти проскулил Браен.
Сидней промолчал и тогда юноша сбивчиво спросил: ты ведь меня любишь, Сидней, правда? Скажи что любишь.
Но произнося эти слова (хотя к этому времени он уже полюбил Сиднея, и полюбил по-настоящему) Браен чувствовал себя при этом низким и подлым, ведь он продолжал сохранять преданность Рою Стёртеванту. И еще, Браен боялся, что признавшись Сиднею, в любви, он по сути просто озвучил то, что хотел от него Рой... Несмотря на то, что Браен полюбил Сиднея даже сильнее, чем самого точильщика ножниц, он все больше ощущал себя пристыженным, виноватым и вконец запутавшимся. По большому счету, Браен казался самому себе вором, который без конца что-то крадет.
– Я уже говорил тебе, что я с тобой очень счастлив, – ответил Сидней после долгого молчания, во время которого он пытался понять для себя, действительно ли он любит Браена... По сути, Сидней вообще не считал, что любит кого-то в своей жизни. Странно, но наиболее подходившее под это определение чувство он испытывал к Вансу, и то лишь потому, что Ванс был сама безупречность, и между ним и братом, при всей глубине их привязанности, всегда было ощутимое отчуждение.
Сидней принялся пылко целовать Браена (кстати, именно Браен научил его целоваться самозабвенно, и он был первым, кто поцеловал Сиднея со страстью) но юноша вырвался из его объятий и вскочил с дивана, потому что в этот миг он внезапно понял, каким страшным было его обещание предать Сиднея.
– Браен, Браен, да что опять не так..? Злишься, что я не сказал тебе, что люблю тебя больше всех на свете?
–Может и поэтому тоже, – на лице у Браена читались боль и страдание – Но правда в том, Сид, что я принадлежу другому человеку... И, если откровенно, то он мой хозяин, а я его раб.
Сидней нацепил шорты и встал с дивана. Он не совсем понимал, о каком именно рабстве говорит Браен – либо юноша имел ввиду что-то в духе тех проножурналов, которые он ему показывал, с фотографиями, на которых старшие мужики доминируют над молодыми мальчиками, пуская в ход цепи и тому подобное – либо речь шла о чем-то куда более жутком и реальном.
– Чего это на тебя нашло, Браен, – изумленно и покровительственно спросил Сидней. Он обнял юношу, но тот ужасно задрожал всем телом.
– Я всё тебе врал, Сид... Я принадлежу Рою Стертеванту...
– Рою Стертеванту?
Сид отдернулся от Браена так, будто коснулся оголенного провода. Потом непроизвольно оттер губы.
– Хочешь сказать, ты ему отдавался, а потом бежал ко мне и целовал меня сразу после него... Ах ты двуличный, мелкий...
Но Сидней был до того потрясен, что даже не сумел закончить фразу, и кроме того, он не мог придумать достаточно скверного ругательства, чтобы высказать Браену, кто он после все этого такой.
Но в то же время, глядя на Браена, который стоял перед ним полностью обнаженным, Сидней невыносимо желал его снова и снова.
– Точильщик ножниц самый скверный тип на свете, – заключил Сидней, глядя в пол.
