Текст книги "Солнечная буря"

Автор книги: Оса Ларссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Улоф откинулся на спинку дивана и слегка подтянул брючину на правой ноге, прежде чем положить ее поверх левой.

– Господь послал мальчику нелегкое служение, – продолжал он. – Ему пришлось отложить все остальное. Он бросил гимназию, перестал музицировать, только молился и проповедовал. И был страстно убежден в том, что пробуждение придет в Кируну, однако ради этого общины независимых церквей должны объединиться. «Врозь мы слабы, вместе мы сила», как говорится. В те времена между церковью Пятидесятницы, миссионерской церковью и баптистским молельным домом не было согласия, но он оказался настойчив. Ему исполнилось всего семнадцать, когда Господь возложил на него эту миссию. Он буквально заставил пасторов встречаться и молиться вместе – Томаса Сёдерберга из миссионерской церкви, Весу Ларссона из церкви Пятидесятницы и Гуннара Исакссона из баптистской церкви.

Анна-Мария заерзала в кресле. Она сидела в очень неудобной позе, и ребенок в животе пинал мочевой пузырь.

– Эта миссия на него была возложена после катастрофы? – спросила она.

– Да. Мальчик ехал среди зимы на велосипеде и попал под машину. Ну, вы ведь сами жители Кируны, так что остальное вам известно. Община росла, и мы смогли построить Хрустальную церковь. Она не менее известна, чем сам мальчик. На Рождество сама Карола [9]9
  Карола (Карола Хэггквист) – шведская поп-звезда, известная также своими религиозными убеждениями.


[Закрыть]давала там концерт.

– Какие у вас с ним были отношения? – спросил Свен-Эрик. – Вы тесно общались?

Анна-Мария видела, что коллега пытается обратить свой вопрос Кристине Страндгорд, но та смотрела остановившимся взглядом на узор обоев в виде медальонов.

– В нашей семье все очень близки друг другу, – ответил Улоф Страндгорд.

– У него были друзья, любовь, интересы за пределами церкви?

– Нет, как я уже сказал, он принял решение пока отложить в сторону все остальные дела в жизни и посвятить себя Богу.

– Вас это не огорчало? Я имею в виду – что он не встречался с девушками, что у него не было никаких других интересов.

– Нас это совершенно не огорчало.

Отец хохотнул, словно Свен-Эрик сморозил глупость.

– Кто был его ближайшим другом?

Свен-Эрик посмотрел на фотографии на стенах. Над телевизором висел большой портрет Санны и Виктора – двое детей с ослепительно светлыми волосами. У Санны – кудри, как у ангелочка, у Виктора волосы прямые, как струи водопада. Санна снята, по всей видимости, в ранние подростковые годы. Видно, как она упрямо отказывается улыбаться фотографу, в опущенных уголках рта скрыт протест. Виктор тоже смотрит серьезно, но он более естествен, словно сидит и думает о своем, забыв, где находится.

– Санне было тринадцать, а Виктору десять, – пояснил Улоф, поймав взгляд Свена-Эрика, устремленный на фотографии. – Видно невооруженным глазом, как он боготворил свою сестру. С малолетства носил длинные волосы, как у нее, и начинал кричать, будто резаный поросенок, стоило маме приблизиться к нему с ножницами. Поначалу его дразнили в школе, но он настоял на своем.

– Его друзья, – напомнила Анна-Мария.

– Я склонен думать, что его ближайшие друзья – это его семья. Он тесно общался с нами и с Санной. И обожал девочек.

– Дочерей Санны?

– Да.

– Кристина! – позвал Свен-Эрик.

Кристина Страндгорд вздрогнула.

– Вы хотели бы что-нибудь добавить? По поводу Виктора, – уточнил он, поймав ее вопросительный взгляд.

– Даже не знаю, – пробормотала она, покосившись на мужа. – По-моему, Улоф очень хорошо его описал.

– У вас есть вырезки из газет, где говорится о Викторе? – спросила Анна-Мария. – Я хотела сказать – о нем ведь много писали.

– Вон там, – Кристина Страндгорд указала пальцем. – Вот тот большой коричневый альбом на нижней полке.

– Можно взять его на время? – спросила Анна-Мария, поднимаясь и вынимая альбом с полки. – Вы скоро получите его назад.

Прежде чем положить альбом перед собой на стол, она подержала в руках. Ей очень хотелось иметь в голове иной образ Виктора, чем белое обезображенное тело с пустыми глазницами.

– Мы хотели бы попросить вас составить список тех, кто его знал, – сказала Свен-Эрик. – Нам важно побеседовать с ними.

– Список получится очень длинный, – ответил Улоф Страндгорд. – Его знала вся Швеция. И не только она.

– Я имею в виду тех, кто знал его лично, – терпеливо пояснил Свен-Эрик. – Сегодня вечером мы пришлем к вам человека за этим списком. Когда вы в последний раз видели вашего сына живым?

– В воскресенье вечером на собрании в церкви.

– В воскресенье вечером – то есть накануне той ночи, когда он был убит. Вы разговаривали с ним?

– Нет, он входил в группу молящихся об исцелении, был очень занят.

– Когда в последний раз вы встречались и разговаривали с ним?

– В пятницу во второй половине дня, за двое суток до того, как…

Отец осекся и посмотрел на жену.

– Ты готовила ему еду, Кристина, – правда же, это было в пятницу?

– Ну да, – подтвердила она. – Тогда началась Чудотворная конференция. А я знаю, что он в такие моменты забывает поесть – всегда ставит других на первое место, не думая о себе. Так что мы поехали к нему домой и загрузили морозилку едой. Он сказал, что я слишком над ним трясусь.

– Он не казался озабоченным? – спросил Свен-Эрик. – Может быть, его что-то тревожило, угнетало?

– Нет, – ответил Улоф.

– Судя по всему, перед смертью он несколько дней ничего не ел, – сказала Анна-Мария. – Вы не знаете, с чем это связано? Он просто забывал о еде?

– Скорее всего, он постился.

«Скоро мне придется отпроситься в туалет», – подумала Анна-Мария.

– Постился? – переспросила она, сжимаясь. – Почему?

– Ну, как бы это объяснить? В Библии сказано, что Иисус постился сорок дней в пустыне, несмотря на искушения дьявола, прежде чем явиться в Галилею и назвать своих первых учеников. Кроме того, там написано, что апостолы молились и постились, когда назвали старейших в первых общинах и передали их в руки Божьи. По Ветхому Завету Моисей и Илья постились, прежде чем им явился Господь. Возможно, Виктор чувствовал, что на него возложена важная миссия в связи с Чудотворной конференцией, и хотел собрать все силы перед ней через молитву и пост.

– Что это за Чудотворная конференция? – спросил Свен-Эрик.

– Она началась в пятницу вечером и заканчивается в воскресенье вечером. Семинары днем и молитвенные собрания по вечерам. Все посвящено Божественным чудесам. Исцеление, услышанные молитвы, заступничество, прочие милости Божьи. Подождите минутку.

Улоф Страндгорд поднялся и вышел в холл. Через минуту он вернулся, держа глянцевую красочную брошюру, и протянул ее Свену-Эрику. Свен-Эрик наклонился к Анне-Марии, чтобы она тоже смогла прочесть.

Это было приглашение, отпечатанное в формате А4. На фотографиях, намеренно снятых чуть размыто, видны были радостные люди с воздетыми руками. На одном снимке смеющаяся женщина держала над головой младенца. На другом был изображен Виктор Страндгорд, молящийся за мужчину, который стоял перед ним на коленях, подняв руки к небу. Виктор стоит с закрытыми глазами, приложив два пальца ко лбу мужчины. В тексте брошюры указывалось, что на семинарах будут рассматриваться такие темы, как «Твоя молитва будет услышана», «Господь уже победил твою болезнь», «Узри милость Божью». Еще там было написано о вечерних собраниях, на которых можно танцевать в Духе, петь в Духе и смеяться в Духе со своими братьями и сестрами во Христе и лицезреть чудеса Господни в своей собственной жизни и жизни других. Все это – всего за четыре тысячи двести крон, включая проживание и питание.

– Сколько участников на этой конференции? – спросил Свен-Эрик.

– Не могу сказать точно, – проговорил Улоф с нотками гордости, – но что-то около двух тысяч.

Анна-Мария буквально увидела, как Свен-Эрик подсчитывает в уме доходы общины от этой конференции.

– Мы хотели бы получить список участников, – сказала она. – К кому нам обратиться?

Улоф Страндгорд назвал ей фамилию, которую она записала в блокнот. Свен-Эрик назначит кого-нибудь, кто пробьет всех участников по полицейской базе.

– Какие отношения были у него с Санной? – спросила Анна-Мария.

– Простите? – переспросил Улоф Страндгорд.

– Как вы описали бы их отношения?

– Они были брат и сестра.

– Но это далеко не всегда означает, что у людей прекрасные отношения, – настаивала Анна-Мария.

Отец набрал воздух в легкие.

– Они были лучшими друзьями. Но Санна – натура очень ранимая и чувствительная. И нам с женой, и сыну не раз приходилось брать на себя заботы о ней и девочках.

«Какого черта нам все время твердят о ее ранимости?» – подумала Анна-Мария.

– Что вы имеете в виду, говоря, что она чувствительна? – переспросила Анна-Мария и заметила, как Кристина слегка заерзала.

– Это непростая тема, – ответил Улоф. – Но иногда ей бывает трудно справляться со взрослой жизнью, соблюдать четкие правила в воспитании детей. У нее случаются периоды, когда она не в состоянии позаботиться ни о них, ни о самой себе, правда, Кристина?

– Да, – послушно согласилась жена.

– Случалось, что она целую неделю лежала в затемненной комнате, – продолжал Улоф. – Не шла на контакт. Тогда мы брали на себя заботы о девочках, а Виктор сидел рядом с Санной и кормил ее с ложечки, как ребенка.

Он сделал паузу и посмотрел на Анну-Марию твердым взглядом.

– Она не смогла бы сама воспитывать детей без поддержки семьи, – сказал он.

«Отлично, – подумала Анна-Мария. – Ты очень хочешь убедить нас, что она хрупка, слаба и ранима. Зачем тебе это нужно? Такая образцовая семья, как ваша, должна быть скорее заинтересована в том, чтобы скрыть все эти обстоятельства».

– А отца у девочек нет? – спросила она.

Улоф Страндгорд вздохнул.

– Есть. Ей было всего лишь семнадцать, когда у нее родилась Сара, и я… – он покачал головой при воспоминании, – настоял на том, чтобы они поженились. Пошли, так сказать, к алтарю. Однако обещание, данное перед Богом, не помешало молодому человеку оставить жену и ребенка, когда Саре было всего год. Отец Ловы – мимолетная слабость.

– Как их зовут? Нам хотелось бы связаться с ними, – сказал Свен-Эрик.

– Понимаю. Ронни Бьёрнстрём, отец Сары, живет в Нарвике. Во всяком случае, мы так думаем. Он не поддерживает контакта с дочерью. Самми Андерссон, отец Ловы, погиб два года назад в результате несчастного случая. В начале весны он выехал на лед на скутере, и лед под ним провалился. Ужасная история…

«Только без подробностей – иначе я описаюсь прямо в вашем лучшем кресле», – подумала Анна-Мария и с трудом поднялась.

– Простите, но мне нужно… – начала она.

– В холле справа, – сказал Улоф Страндгорд и тоже встал, когда она выходила из комнаты.

Туалет был такой же вылизанный, как и все остальное в доме. В нем царил синтетический цветочный аромат – видимо, запах одного из спреев, стоявших в туалетном шкафчике. В унитазе висел маленький дозатор с чем-то синим, выливавшимся вместе с водой, когда ее спускали.

«Чистота, чистота и еще раз чистота», – подумала Анна-Мария, возвращаясь в гостиную.

– Нас очень волнует тот факт, что наши девочки сейчас у Ребекки Мартинссон, – сказал Улоф Страндгорд, когда она снова уселась в кресло. – Вероятно, они в шоке, смертельно напуганы тем, что произошло. Им необходимы покой и чувство защищенности.

– По этому поводу полиция ничего не может сделать, – сказала Анна-Мария. – Ваша дочь является юридическим представителем интересов детей, и если она поручила их Ребекке Мартинссон, то…

– Но если я говорю вам, что Санна недееспособна? Если бы не я и моя жена, у нее давно отобрали бы детей.

– Это тоже вопрос не к полиции, – ответила Анна-Мария нейтрально. – Вопрос об изъятии детей у родителей, которые пренебрегают своими обязанностями, решают социальное управление и суд.

Мягкость в голосе Улофа Страндгорда мгновенно улетучилась.

– Стало быть, мы не можем рассчитывать на помощь полиции, – сухо проговорил он. – Разумеется, я свяжусь с социальной службой, если это понадобится.

– Как вы не понимаете! – выпалила вдруг Кристина Страндгорд. – Ребекка уже и ранее пыталась внести разлад в нашу семью. Она сделает все возможное, чтобы настроить девочек против нас. Как тогда с Санной.

Последние слова она адресовала своему мужу. Улоф Страндгорд сидел, стиснув зубы, и смотрел в окно. Он держался неестественно прямо, словно палку проглотил, крепко сжав руки, лежащие на коленях.

– Что вы имели в виду, говоря «как тогда с Санной»? – мягко переспросил Свен-Эрик.

– Когда Саре было года три-четыре, Санна и Ребекка Мартинссон вместе снимали квартиру, – надрывно проговорила Кристина Страндгорд. – Она пыталась расколоть нашу семью. И она враг церкви и дел Господних в этом городе. Вы понимаете, как мы себя чувствуем, пока девочки в ее власти?

– Я вас понимаю. – Свен-Эрик кивнул. – Каким образом она пыталась расколоть вашу семью и противодействовать церкви?

– Таким образом, что она…

Взгляд мужа заставил ее прикусить язык.

– Так каким же? – снова попытался Свен-Эрик, но лицо Кристины Страндгорд окаменело, а взгляд неподвижно уставился на стеклянную столешницу.

– В этом не моя вина, – произнесла она срывающимся голосом.

И повторяла раз за разом, не отрывая глаз от стола, не глядя на Улофа Страндгорда:

– В этом не моя вина. Не моя вина.

«Она пытается оправдаться или обвиняет в чем-то мужа?» – подумала Анна-Мария.

Улоф Страндгорд снова стал мягким и предупредительным. Он положил ладонь на руку жены, она замолкла и встала.

– Боюсь, наши силы на исходе, – сказал он Анне-Марии и Свену-Эрику, и на этом разговор завершился.

Когда Анна-Мария и Свен-Эрик вышли из дома, открылись двери двух машин, припаркованных перед домом, и вылезли два репортера с микрофонами. За одним из них по пятам следовал оператор.

– Андерс Грапе, местная редакция шведского радио, – представился тот из них, который первым добежал. – Вы задержали сестру Мальчика из Рая, как вы это прокомментируете?

– Лена Вестерберг, третий телеканал, – затараторила вторая, сопровождаемая телеоператором. – Вы первыми оказались на месте преступления – расскажите, пожалуйста, как все это выглядело.

Не сказав ни слова, Анна-Мария и Свен-Эрик сели в машину и уехали.

– Они, наверное, попросили соседей позвонить журналистам и сказать, что мы здесь, – предположила Анна-Мария, наблюдая в зеркало заднего вида, как журналисты подошли к дому и позвонили в дверь.

– Бедная женщина, – проговорил Свен-Эрик, когда они свернули на Бевервеген. – Какой хладнокровный тип этот Улоф Страндгорд.

– Ты заметил, что он ни разу не назвал Виктора по имени? Все время называл его «мальчик».

– Надо поговорить с ней еще раз, когда его не будет дома, – задумчиво произнес Свен-Эрик.

– Вот ты и поговори. Ты умеешь обращаться с женщинами.

– Почему так много красивых женщин попадается в эту ловушку? – задал риторический вопрос Свен-Эрик. – Связываются с отвратительными типами и потом сидят в своем доме, как птицы в клетке, когда дети выросли.

– Думаю, красивые женщины попадают в эту ситуацию не чаще, чем остальные, – сухо ответила Анна-Мария. – Они привлекают к себе больше внимания.

– Что ты намерена делать теперь?

– Посмотреть альбом и видеозаписи из церкви.

Она взглянула в окно машины. Небо казалось серым и тяжелым. Когда солнечные лучи не пробивались через тучи, краски словно исчезали и город превращался в черно-белую фотографию.

* * *

– Но ведь это невозможно! – воскликнула Ребекка, заглянув в камеру, когда охранник отпер дверь и выпустил Санну Страндгорд в коридор.

Камера была исключительно тесная, стены окрашены в неопределенно-бежевый цвет с проблесками белого и черного. В крошечной комнатке не имелось никакой мебели, только коленкоровый матрас прямо на полу, накрытый бумажной одноразовой простыней. Окошечко выходило на дорожку и жилые дома с зелеными, отделанными металлическим листом фасадами. Внутри стоял кислый запах алкогольных паров и грязи.

Охранник провел Санну и Ребекку в комнату свиданий. Там у окна стоял стол с тремя стульями. Женщины сели, охранник обследовал содержимое пакетов с одеждой и прочими принадлежностями, которые принесла Ребекка.

– Я так рада, что мне позволили остаться здесь, – сказала Санна. – Надеюсь, меня не переведут в настоящий изолятор в Лулео. Ради девочек. Я должна иметь возможность видеться с ними. У них здесь есть камеры предварительного заключения с настоящей мебелью, но они все оказались заняты, так что мне пока выделили камеру для алкашей. Но это очень удобно: если кто-нибудь наблевал или обделался, они просто смывают все это шлангом. Хорошо бы дома такое устроить. Достаешь шланг, все смываешь – и уборка закончена за одну минуту. Анна-Мария Мелла – та, которая с животиком, – сказала, что сегодня освободится обычная камера. Здесь довольно светло. А из окна в коридоре видно шахту и гору Кебнекайсе, [10]10
  Кебнекайсе – самая высокая гора в Швеции, расположенная на севере страны.


[Закрыть]ты обратила внимание?

– Конечно, обратила, – усмехнулась Ребекка. – Осталось пригласить Мартина Тимеля [11]11
  Мартин Тимель – столяр, ведущий популярной шведской ТВ-программы «Наконец-то дома», что-то вроде «Домашний мастер». Его вилла, построенная в форме бинокля, – самый необычный жилой дом в Швеции.


[Закрыть]– и скоро любая семья с тремя детьми сможет въехать сюда и радоваться жизни.

Охранник вернул пакеты Ребекке, кивнул в знак одобрения и удалился. Ребекка протянула их Санне, которая стала рыться в вещах, как ребенок в рождественских подарках.

– Ой, какие роскошные наряды! – воскликнула Санна, и ее щеки порозовели от счастья. – А какой джемпер! Смотри-ка! Жаль, что тут нет зеркала.

Держа перед собой красный джемпер с глубоким вырезом, украшенный блестящими металлическими нитями, она повернулась к Ребекке.

– Его выбирала Сара, – сказала Ребекка.

Санна снова занялась пакетами.

– И нижнее белье, и мыло, и шампунь, и все необходимое! Я должна отдать тебе деньги.

– Нет-нет, это подарок, – запротестовала Ребекка. – Не так уж и дорого вышло. Мы купили все это в «Линдексе».

– И еще ты взяла книги в библиотеке. И купила мне сластей.

– Кроме того, я купила тебе Библию, – Ребекка показала на маленький пакетик. – В новом переводе. Знаю, что тебе больше всего нравится перевод тысяча девятьсот семнадцатого года, но его ты наверняка знаешь наизусть. Я подумала, что тебе будет интересно сравнить.

Санна достала красную книжечку и повертела в руках, прежде чем открыть наугад и перелистать тонкие страницы.

– Спасибо, – сказала она. – Когда вышел перевод Нового Завета, утвержденный библейской комиссией, мне показалось, что язык начисто утратил красоту, но прочесть его будет интересно. Хотя так странно, должно быть, читать совершенно девственную Библию. Так привыкаешь к своей старой со всякими пометами и подчеркиваниями. Наверное, полезно будет прочесть новые формулировки и страницы без помет. Многое увидишь новыми глазами.

«Моя старая Библия, – подумала Ребекка. – Она, наверное, покоится где-то в коробках на чердаке в доме бабушки. Ведь не могла же я ее выбросить? Это как старый дневник. Все те открытки и вырезки из газет, которые в нее вкладывал. И все те места, которые подчеркивал красным карандашом, – они слишком много говорят о тебе. «Как косули тоскуют по роднику, так тоскует по Тебе моя душа, о Господи!» «В день великой нужды обращусь я к Господу, рука моя протянута в ночи, душа моя безутешна»».

– Как у тебя сегодня с девочками получилось – все нормально? – спросила Санна.

– Да, – коротко ответила Ребекка. – В конце концов мне удалось отправить их в школу и в садик.

Санна закусила губу и раскрыла Библию.

– Ты чего? – спросила Ребекка.

– Я думаю о папе с мамой. Они, возможно, приедут и заберут их оттуда.

– Что происходит между тобой и твоими родителями?

– Ничего нового. Я просто устала быть их собственностью. Ты ведь помнишь, как все это происходило, когда Сара была маленькая.

«Еще бы мне не помнить», – подумала Ребекка.

Ребекка бежит по лестнице в их с Санной квартиру. Она опаздывает. Они уже десять минут назад должны были приехать на детский праздник. А дороги туда не менее двадцати минут. Может быть, и больше, потому что выпал снег. Возможно, Санна и Сара не дождались и уехали без нее.

«Авось, – думает она, отмечая, что на лестнице не видно зимних ботинок Сары. – Если они уехали, меня не будут мучить угрызения совести».

Но ботинки Санны стоят на своем месте. Ребекка открывает дверь и набирает в легкие побольше воздуха, чтобы хватило на все объяснения и извинения, которые роятся в голове.

Санна сидит в темноте на полу в холле, так что Ребекка буквально спотыкается об нее, – сидит, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, и покачивается взад-вперед, словно пытаясь утешить себя, словно сам ритм этого покачивания позволяет прогнать ужасные мысли. Ребекке приходится приложить немало усилий, чтобы пробиться к ней, заставить заговорить. И тут Санна заливается слезами.

– Опять папа с мамой, – всхлипывает она. – Они приехали и попросту забрали Сару. Я сказала, что мы должны ехать на праздник и что я обещала ей массу удовольствий на выходные, но они не стали меня даже слушать. Просто забрали ее и увезли.

Внезапно ее охватывает гнев, она начинает бить кулаками о стену.

– А моего мнения не существует, – кричит она. – Им наплевать, что я говорю. Я – их собственность. И мой ребенок – их собственность. Так же, как они расправлялись с моими щенками. С Лайкой, которую папа отнял у меня. Они так боятся остаться наедине друг с другом, что готовы…

Она умолкает, и ее гнев и плач сливаются в долгий жалобный вой. Руки бессильно падают на пол.

– Взяли и забрали ее, – плачет Санна. – Мы ведь собирались вместе с тобой печь пряничный домик.

– Тсс, – шепчет Ребекка и убирает локоны с лица Санны. – Все образуется. Обещаю тебе.

Она вытирает слезы на щеках подруги.

– Что я за мать? – вздыхает Санна. – Не могу защитить собственного ребенка.

– Ты прекрасная мать, – утешает ее Ребекка. – Это твои родители поступили неправильно, а не ты, слышишь?

– Я не желаю так жить. Он просто входит в мой дом со своим ключом и берет то, что считает нужным. Что я могла сделать? Я не хотела кричать и тянуть к себе Сару. Она бы перепугалась. Бедная моя девочка.

В голове Ребекки появляется образ Улофа Страндгорда – его глубокий уверенный голос, не привыкший к возражениям, его постоянная улыбка над накрахмаленным воротничком рубашки. Его жалкая жена.

«Я убью его, – думает она. – Я собственноручно убью его».

– Поехали, – говорит она Санне голосом, не допускающим протестов.

И Санна одевается и следует за ней, как послушное дитя. Она ведет машину туда, куда велит Ребекка.

Дверь открывает Кристина Страндгорд.

– Мы приехали, чтобы забрать Сару, – говорит Ребекка. – Нам нужно ехать на детский праздник, и мы уже опаздываем на сорок минут.

В глазах Кристины мелькает страх. Она бросает взгляд через плечо внутрь дома, однако по-прежнему стоит, закрывая собой проход. Ребекка слышит, что у них гости.

– Но ведь мы договорились, что Сара побудет в эти выходные у нас, – бормочет Кристина, пытаясь поймать взгляд Санны.

Санна упрямо смотрит себе под ноги.

– Насколько я понимаю, вы ни о чем не договаривались, – сурово произносит Ребекка.

– Подождите минуточку, – говорит Кристина и нервно закусывает губу.

Она исчезает в гостиной, и скоро в дверях показывается Улоф Страндгорд. Он не улыбается. Сначала его глаза впиваются в Ребекку, затем он поворачивается к дочери.

– Это что еще за глупости? – рычит он. – Мне казалось, мы обо всем договорились, Санна. Саре вряд ли пойдет на пользу, если ее будут дергать туда-сюда. Меня очень огорчает, что она все время страдает от твоих перемен настроения.

Санна сжимает плечи, но по-прежнему упрямо смотрит в землю. Снег падает на ее волосы и ложится на голову, точно шлем.

– Ты можешь ответить, когда я говорю с тобой, или ты не готова оказать мне такое уважение? – сдержанно произносит Улоф.

«Он боится сцены при гостях», – думает Ребекка.

Сердце отчаянно бьется в груди, однако она все же делает шаг вперед. Голос у нее дрожит, когда она решается выступить против самого Улофа Страндгорда.

– Мы пришли не для того, чтобы разговоры разговаривать, – произносит она. – Приведите Сару, или же я немедленно поеду с вашей дочерью прямиком в полицию и подам на вас заявление за похищение детей. Клянусь Библией, я это сделаю. Но прежде я ворвусь в вашу гостиную и устрою первосортный скандал. Сара – дочь Санны, мать хочет забрать ее. У вас есть выбор. Либо вы отдадите ее добровольно, либо ее отберет у вас полиция.

Кристина Страндгорд испуганно выглядывает из-за плеча мужа.

Улоф Страндгорд насмешливо смотрит на Ребекку.

– Санна, – требовательно обращается он к дочери, не сводя глаз с Ребекки. – Санна!

Та смотрит в пол. Потом чуть заметно качает головой.

И тут происходит нечто удивительное. Настроение Улофа меняется, как по мановению волшебной палочки. Вид у него становится огорченный и обиженный.

– Проходите, – говорит он и делает шаг назад.

– Если для тебя это так важно, достаточно было сказать мне об этом, – заявляет Улоф Санне, которая надевает на Сару комбинезон и ботинки. – Я не умею читать мысли. Мы думали, что тебе будет приятно провести выходные без ребенка.

Санна в полном молчании натягивает на дочь шапку и варежки. Улоф говорит тихо, опасаясь, что его услышат гости.

– Не было необходимости являться сюда, угрожать и так себя вести, – продолжает он.

– Это так не похоже на тебя, Санна, – шепчет Кристина, с ненавистью глядя на Ребекку, которая стоит, прислонившись к входной двери.

– Завтра утром мы сменим замок на двери, – обещает Ребекка, когда они направляются к машине.

Санна несет на руках Сару, не говоря ни слова. Прижимает ее к себе, будто не намерена больше выпускать из объятий.

«Боже мой, до чего же я тогда разозлилась, – подумала Ребекка. – Хотя это был не мой собственный гнев. Разозлиться должна была Санна. Но она не могла. Мы поменяли замок, но две недели спустя она снова отдала родителям запасной ключ».

Санна взяла ее за руку, чтобы вернуть к реальности.

– Они захотят взять на себя воспитание девочек, пока я сижу за решеткой.

– Не волнуйся, – ответила Ребекка с отсутствующим видом. – Я поговорю со школой.

– Сколько меня здесь продержат?

Ребекка пожала плечами:

– Тебя могут задержать на срок не более трех суток. Затем прокурор должен подать в суд заявление о заключении тебя под стражу. И этот вопрос рассматривается не позднее чем через четверо суток после задержания. То есть в субботу.

– А меня могут заключить под стражу?

– Не знаю, – Ребекка заерзала на стуле. – Возможно. Не очень-то красиво выглядит, что они нашли Библию Виктора и этот нож у тебя в диване.

– Но ведь кто угодно мог подбросить их туда, когда я ушла в церковь! – воскликнула Санна. – Ты ведь знаешь, я никогда не запираю дверей.

Она замолчала, водя пальцем по красному джемперу.

– А вдруг это все же я? – неожиданно проговорила она.

Ребекка почувствовала, как тяжело стало дышать. Словно в маленькой комнатке начисто закончился кислород.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, – пропищала Санна и закрыла лицо руками. – Я спала. Я спала и не знаю, что произошло. А вдруг это я? Ты должна это узнать.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Если ты спала…

– Но ты же знаешь, какая я! Я забываю. Как когда у меня завелась Сара. Я даже не помнила, как мы с Ронни переспали. Он сам мне потом об этом рассказал. Как здорово это было. И я по-прежнему ничего такого не помню. Но я ведь забеременела, так что это явно произошло.

– Хорошо, – медленно проговорила Ребекка. – Но я не думаю, что это сделала ты. Провалы в памяти не означают, что человек мог кого-то убить. Но ты должна подумать.

Санна вопросительно посмотрела на нее.

– Если это не ты, – продолжала Ребекка, – значит, кто-то подкинул тебе нож и Библию. Кто-то хотел свалить вину на тебя. Кто-то, кому известно, что ты не запираешь дверь. Понимаешь? Это не сумасшедший с улицы.

– Ты должна выяснить, что все-таки произошло.

Ребекка покачала головой:

– Это, собственно, работа полиции.

Обе замолчали, потому что дверь открылась и в нее просунулась голова охранника – не того охранника, который проводил их сюда. Вошедший был высокий, широкоплечий, по-военному коротко подстриженный, однако Ребекке показалось, что он стоит в дверях неуверенно, как застенчивый мальчишка. Смущенно улыбнувшись Ребекке, он протянул Санне бумажный пакетик.

– Извините, что отвлекаю, – проговорил он, – но моя смена скоро заканчивается, и я… Ну, это самое, я подумал, что тебе захочется что-нибудь почитать. И еще купил немного конфет.

Санна улыбнулась ему открытой сияющей улыбкой, затем поспешно опустила глаза, словно смутившись. Тень от ресниц упала ей на щеки.

– О, спасибо, – сказала она. – Очень мило.

– Да не стоит благодарности, – пробормотал охранник, переминаясь с ноги на ногу. – Я просто подумал, что тебе здесь может быть скучно.

Он помолчал, но, поскольку ни одна из женщин больше не проронила ни слова, продолжал:

– Ну ладно, тогда я поехал.

Когда он ушел, Санна заглянула в пакет, который он ей дал.

– Ты купила конфеты куда вкуснее.

Ребекка вздохнула.

– Ты не обязана считать мои конфеты более вкусными, чем его.

– Но я все-таки считаю!

* * *

Навестив Санну, Ребекка отправилась к Анне-Марии Мелле. Та сидела в конференц-зале полицейского управления и ела банан с таким видом, словно кто-то собирался его у нее отнять. Перед ней на столе лежали три огрызка яблок. В дальнем углу зала стоял телевизор; на экране мелькали кадры видеозаписи вечернего собрания в Хрустальной церкви. Когда Ребекка вошла, Анна-Мария радостно поприветствовала ее, словно они были старые приятельницы.

– Хотите кофе? – спросила она. – Я принесла себе – сама не знаю зачем. Не могу пить кофе теперь, когда…

Она показала на свой большой живот.

Ребекка осталась стоять в дверях. В ней внезапно ожили воспоминания прошлого – пробудились ото сна при виде лиц на мерцающем экране. Она схватилась рукой за косяк.

– Что с вами? – Голос Анны-Марии донесся откуда-то издалека. – Лучше сядьте.

На экране Томас Сёдерберг обращался к пастве. Ребекка опустилась на стул, чувствуя на себе задумчивый взгляд Анны-Марии.

– Эта запись сделана вечером за несколько часов до убийства, – сказала Анна-Мария. – Хотите посмотреть?

Ребекка кивнула. Подумала, что надо было что-то сказать в качестве объяснения. Что она за весь день не успела поесть, и поэтому у нее закружилась голова. Однако она промолчала.

За спиной Томаса Сёдерберга стоял в боевой готовности госпел-хор. Некоторые поддерживали слова пастора одобрительными возгласами. Его речи аккомпанировали выкрики «аллилуйя» и «аминь».

«Как он изменился, – подумала Ребекка. – Раньше он носил простую клетчатую рубашку, джинсы и кожаный жилет, а сейчас выглядит как биржевой маклер в костюме от Оскара Якобсона и очках в ультрамодной оправе. Паства пытается копировать его стиль, но получается лишь жалкое подобие».

– Прекрасный оратор, – прокомментировала Анна-Мария.

Томас Сёдерберг легко переходил от непринужденной шутливости к глубокой серьезности. Тема выступления – что надо открыть свою душу духовной милости. В конце краткой проповеди он призвал всех собравшихся выйти вперед и наполниться Духом Святым.