Текст книги "Солнечная буря"

Автор книги: Оса Ларссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Потери жидкости в организме не наблюдается, так что это не отравление и не голодание. Но создается впечатление, что он принимал только жидкую пищу. Лаборатория скажет, что именно. А теперь отключи магнитофон.

Анна-Мария выполнила его просьбу, и он протянул ей копию первичного протокола вскрытия.

– Не люблю строить догадки, – проговорил Похьянен и откашлялся. – Во всяком случае, когда они документируются.

Он кивнул на диктофон, который исчез в кармане куртки Анны-Марии.

– Но край надреза вокруг запястий очень аккуратный, – продолжал он. – Возможно, ты гоняешься за охотником, Мелла.

– Ах вот ты где! – донесся из дверного проема звучный голос.

Это был Свен-Эрик Стольнакке.

– Да, – в смущении пробормотала Анна-Мария: как бы коллега не подумал, будто она что-то предпринимает у него за спиной. – Похьянен позвонил и сказал, что уезжает, вот и…

Она замолчала, сердясь на себя за то, что начала объясняться извиняющимся тоном.

– Ну и отлично, – весело сказал Свен-Эрик. – Расскажешь по дороге. У нас возникли проблемы с пасторами прихода. Черт, я просто с ног сбился, разыскивая тебя. В конце концов спросил Соню, которая сидит на коммутаторе, кто тебе звонил. Пошли, пошли.

Анна-Мария вопросительно посмотрела на Похьянена, но тот лишь пожал плечами, приподняв брови в знак того, что их разговор закончен.

– «Ферьестад» обыграл «Лулео», – усмехнулся Свен-Эрик, кивнув в знак приветствия судмедэксперту и буквально выволок Анну-Марию из помещения.

– Как мило с твоей стороны мне об этом напомнить, – вздохнул Ларс Похьянен и стал рыться в кармане в поисках пачки сигарет.

* * *

Самолет до Кируны был почти полон. Толпы туристов, которым предстояло покататься на собачьих упряжках и переночевать на оленьих шкурах в ледяном отеле в Юккас-ярви, смешивались с помятыми бизнесменами, возвращающимися домой и сжимающими в руках бесплатные фрукты и газеты.

Ребекка опустилась на свое место и пристегнулась ремнем безопасности. Гул голосов, электронные звуки загорающихся и гаснущих табло и гудение моторов заставили ее забыться беспокойным сном. Она проспала весь полет.

Во сне она бежит по болоту. Жаркий августовский день. Солнце освещает клюкву и морошку на кочках. Средство от комаров вперемешку с потом стекает со лба. В глазах жжет, на них выступают слезы. Она уже почти ничего не видит. Кто-то догоняет ее. Он уже совсем близко. И как всегда в ее снах, ноги отказываются повиноваться. Силы иссякли, а болото под ногами топкое. Ноги проваливаются все глубже и глубже в белый мох, и кто-то или что-то догоняет ее. Вот она уже не может вытащить ногу. Она завязла. Пытается крикнуть, позвать на помощь маму, но из горла вырывается лишь слабый писк. Тут она чувствует, как тяжелая рука опускается ей на плечо.

– Простите, я напугала вас?

Ребекка открыла глаза и увидела стюардессу, которая стояла, склонившись к ней. Стюардесса неуверенно улыбнулась и убрала руку с ее плеча.

– Мы заходим на посадку в аэропорт Кируны. Вы должны привести спинку кресла в вертикальное положение.

Ребекка приложила руку ко рту. Неужели ее вырвало? Или еще того хуже – она кричала во сне? Не решаясь посмотреть на своего соседа, вместо этого она устремила взгляд в темный иллюминатор. Вот он. Город. Как блестящее украшение на дне колодца, он сиял огнями, окруженный темнотой молчаливых гор. У нее кольнуло в животе и в сердце.

«Мой город», – подумала она с ностальгическим чувством, ощущая радость, гнев и страх одновременно.

Двадцать минут спустя Ребекка сидела в арендованном «ауди» на пути к Курравааре. Деревня располагалась в полутора милях [4]4
  Шведская миля составляет 10 км.


[Закрыть]от Кируны. Ребенком она не раз доезжала до нее от самой Кируны на финских санях. Приятные воспоминания. Особенно в начале весны, когда вся дорога была покрыта толстым, ровным, блестящим льдом, который никто не портил песком, солью или гранитной крошкой.

Луна освещала заснеженный лес вокруг. Сугробы лежали по обеим сторонам дороги, образуя белую насыпь.

«Это несправедливо, – подумала Ребекка. – Зачем я позволила все это у меня отнять? Прежде чем пуститься в обратный путь, я обязательно должна покататься на финских санях. Впрочем, с какого момента мне надо было вести себя по-другому? – думала она, пока машина мягко неслась среди леса. – Если отмотать время вспять, мне придется вернуться в самое первое лето. Или еще раньше? Наверное, той весной, когда я впервые встретилась с Томасом Сёдербергом. Когда он пришел в наш класс в гимназии Яльмара Лундбума. Уже тогда я должна была поступить по-другому. Сразу его раскусить. Не быть такой наивной. Мои одноклассники оказались умнее. Почему никто, кроме меня, не купился?»

– Всем добрый день, позвольте представить вам Томаса Сёдерберга. Он новый пастор миссионерской церкви. Я пригласила его к нам как представителя свободных церквей.

Это говорит Маргарета Франссон, учитель религиоведения.

«Она всегда улыбается, – думает Ребекка. – Интересно почему?» Улыбка у учительницы не веселая, наоборот, униженная и как бы извиняющаяся. И еще она одевается в магазине «Рука помощи» – им заправляет общественная организация, которая на добровольных началах торгует изделиями женских кооперативов из развивающихся стран.

– Ранее вы встречались с Эвертом Аранссоном, пастором шведской церкви, и Андреасом Гольтом, пастором католической церкви, – продолжает Маргарета Франссон.

– Мне кажется, нам не помешало бы встретиться с буддистом, или мусульманином, или кем-то еще, – заявляет Нина Эрикссон. – Почему нам приводят одних только христиан?

Нина Эрикссон задает тон в классе и выступает от его имени. Ее голос звучит громко и твердо. Многие поддерживают ее согласным мычанием.

– У нас в Кируне возможности ограниченны, – вяло оправдывается Маргарета Франссон.

И передает слово пастору Томасу Сёдербергу.

Он красив, этого невозможно не заметить: темные курчавые волосы, длинные густые ресницы. Он смеется и шутит, но время от времени его лицо становится серьезным. Для пастора он выглядит слишком молодо. И одет в джинсы и рубашку. Он рисует на доске изображение моста. Как Иисус отдал за них жизнь. Построил мост к Богу. Ибо так любил Господь этот мир, что отдал ему своего единственного сына. Он говорит «ты», обращаясь к классу, хотя разговаривает одновременно с двадцатью четырьмя слушателями. Он хочет, чтобы они выбрали жизнь. Сказали «да». И на все вопросы, которые они задают ему в конце, у него есть ответы. Некоторые вопросы заставляют его замолчать. Нахмурить брови и задумчиво покивать – словно их ему задали впервые и теперь он и сам будет размышлять над ними. Много лет спустя Ребекка узнает, что все эти вопросы ему уже задавали неоднократно, что ответы на них были известны заранее. Но важно, чтобы человек, задающий вопрос, почувствовал свою оригинальность.

Свое выступление пастор заканчивает приглашением в летнюю церковную школу в Елливаре. Три недели работы и изучения Библии, без зарплаты, но с бесплатной едой и проживанием.

– Позволь себе быть немного любопытным, – призывает он их. – Ты не можешь знать, даст ли тебе что-нибудь христианская религия, пока не узнаешь, в чем же ее суть.

Ребекке кажется, что он произносит эти слова, глядя ей прямо в глаза. И она тоже смотрит ему прямо в глаза. И чувствует жар пламени.

Дорога была расчищена до самого бабушкиного домика. На втором этаже горел свет. Ребекка достала из багажника свою сумку и пакет из «Консума». По дороге она купила продукты. Возможно, в этом нет необходимости – но кто знает? Заперла машину.

«Вот такая я теперь стала, – подумала она. – Закрываю на замок».

– Алло! – крикнула Ребекка, войдя в дом.

Ответа не последовало, но, вероятно, Санна и дети закрыли на втором этаже дверь, ведущую на лестницу, и просто не слышат ее.

Опустив на пол свою ношу, она обошла нижний этаж, не включая света. Запах старого дома. Линолеум и сырость. Давно не проветривалось. Мебель стоит вдоль стен, как сборище усталых привидений, прикрытая льняными простынями, подшитыми вручную бабушкой.

Ребекка осторожно поднялась по лестнице, боясь упасть, так как подошвы сделались скользкими от растаявшего снега.

– Алло! Есть тут кто? – снова позвала она и снова не получила ответа.

Открыв дверь в квартиру на втором этаже, Ребекка вошла в темный тесный холл. Когда она наклонилась, чтобы расстегнуть молнию на сапогах, что-то черное подлетело к ее лицу. Она вскрикнула и упала на спину. Раздался радостный лай – и черная масса превратилась в симпатичную собачью голову. Розовый язык тут же воспользовался случаем и обследовал ее лицо. Снова радостный лай, и собака опять облизала ее.

– Чаппи, ко мне!

В дверях появилась девочка лет четырех. Собака сделала небольшой пируэт на животе у Ребекки, танцующей походкой подбежала к девочке, лизнула ее и затем, виляя хвостом, устремился обратно. Однако к этому времени Ребекка успела подняться на ноги.

– А ты, наверное, Лова, – сказала она, зажигая свет в холле и одновременно пытаясь отогнать собаку от пакета с провизией.

Свет упал на девочку – она стояла, завернувшись в одеяло, и тут Ребекка осознала, что в доме холодно.

– А ты кто? – спросила девочка.

– Меня зовут Ребекка. Пошли в кухню.

Переступив порог, она замерла в тихом изумлении. Стулья были перевернуты. Бабушкины тряпичные коврики валялись горой под кухонным столом. Чаппи подбежала к куче простыней, которые, судя по всему, еще совсем недавно прикрывали мебель в комнате, и с рычанием начала игриво трепать их. В кухне стоял резкий запах бытовой химии. Приглядевшись, Ребекка обнаружила, что весь пол перемазан моющим средством.

– Господи ты боже мой, – выдавила она из себя. – Что здесь произошло? И где твоя мать и старшая сестра?

– Я мылась, – призналась Лова. – И Чаппи тоже.

Детская ручка высунулась из-под большого одеяла и потянулась к блестящей пуговице на пальто у Ребекки, но та нетерпеливо отмахнулась.

– Где твои мать и сестра? – снова спросила она.

Лова указала на раскладной диван, стоявший в алькове.

Там сидела девочка лет одиннадцати, облаченная в длинную серую шубку из овчины – по всей видимости, мамину. Она оторвалась от иллюстрированного журнала – глаза прищурены, губы как узкая черточка. Ребекка почувствовала, будто что-то толкнуло ее в грудь.

«Сара, – подумала она. – Такая большая. И так похожа на Санну. Такие же светлые волосы. Но у нее – прямые, как у Виктора».

– Привет, – сказала Ребекка Саре. – Что тут устроила твоя сестра? И где Санна?

Девочка пожала плечами, показывая, что в ее задачи не входит следить за младшей сестрой.

– Мама рассердилась, – проговорила Лова и потянула Ребекку за рукав пальто. – Она в пузыре. Она лежит там.

Девочка указала на дверь спальни.

– А ты кто такая? – подозрительно спросила Сара.

– Меня зовут Ребекка, и это мой дом. Во всяком случае, частично мой.

Она снова обернулась к Лове.

– Что значит – в пузыре?

– Когда она в пузыре, она не отвечает и не смотрит на тебя, – объяснила Лова, не в силах удержаться, чтобы еще раз не потрогать пуговицы Ребекки.

– О господи! – вздохнула Ребекка, стащила пальто и повесила на вешалку в холле.

В доме действительно холодина. Надо срочно затопить печку.

– Я знаю вашу маму, – сказала Ребекка, поднимая и ставя на место стулья. – Мои бабушка и дедушка жили когда-то в этом доме. Подожди, а в волосах у тебя тоже мыло?

Только теперь она обратила внимание на слипшиеся волосы Ловы. Собака уселась на пол, пытаясь вылизать себе спину. Ребекка наклонилась и позвала собаку тем звуком, который всегда использовала, призывая своих собак, ее бабушка:

– Чо!

Сучка тут же подбежала к ней и продемонстрировала свою преданность, пытаясь лизнуть в уголок рта. Теперь Ребекка разглядела, что это помесь шпица с чем-то еще. Густая черная шерсть стояла дыбом, обрамляя аккуратную женственную головку. Глаза у собаки были черные, блестящие и радостные. Ребекка погладила ее по спине и понюхала пальцы – от них пахло хозяйственным мылом.

– Хорошая собачка, – сказала она Саре. – Твоя?

Девочка не ответила.

– На две трети она принадлежит Саре, а на треть – мне, – выдала Лова, как хорошо заученный урок.

– А теперь я хотела бы поговорить с Санной, – заявила Ребекка и поднялась.

Лова взяла ее за руку и повела. Квартира на втором этаже состояла из большой кухни с альковом и комнаты, когда-то служившей детям спальней, в то время как бабушка с дедушкой спали на диване в кухне. Теперь Санна лежала на боку в одной из кроватей, подтянув коленки почти к подбородку, – лицом к стене, в одной футболке и цветастых трусиках. Ее светлые длинные волосы разметались по подушке.

– Санна, ты меня слышишь? – осторожно спросила Ребекка.

Женщина на кровати не отреагировала, но Ребекка заметила, что та дышит.

Лова взяла одеяло, лежащее в ногах, и накрыла им свою маму.

– Она в пузыре, – прошептала девочка.

– Я поняла, – мрачно буркнула в ответ Ребекка.

Она ткнула Санну пальцем в спину.

– Пошли, – сказала она и вывела Лову в кухню.

Убедившись, что с большой хозяйкой, неподвижно лежавшей в кровати, не случилось особой беды, Чаппи последовала за ними.

– Вы что-нибудь поели? – спросила Ребекка.

– Нет, – ответила Лова.

– Мы с тобой знали друг друга, когда ты была маленькая, – сказала Ребекка Саре.

– Я не маленькая, – крикнула Лова. – Мне уже четыре года.

– Значит, так, – объявила Ребекка. – Сейчас мы приберемся в кухне, затем я приготовлю еду, а потом подогреем воду на печи и вымоем Лову и Чаппи.

– И еще мне нужна другая футболка, – сообщила Лова. – Смотри!

Она распахнула одеяло и предъявила склеившуюся от хозяйственного мыла футболку.

– И еще тебе нужна другая футболка, – тяжело вздохнула Ребекка.

Час спустя Лова и Сара сидели в кухне и ели сосиски с картофельным пюре из порошка. На Лове были джинсы какой-то из двоюродных сестер Ребекки и застиранный красный джемпер с изображением Астерикса и Обеликса на груди. Чаппи сидела у ног девочек, терпеливо ожидая, когда ей что-нибудь перепадет. В печи потрескивали дрова.

Ребекка бросила взгляд на часы. Уже семь, а им с Санной еще надо доехать до полицейского участка. В животе похолодело.

Сара понюхала джемпер Ловы.

– От тебя так мерзко пахнет!

– Ничего подобного, – вздохнула Ребекка. – У одежды немного странный запах, потому что она так долго пролежала в ящике. Но ее собственная одежда куда хуже, так что вариантов все равно нет. Отдайте Чаппи сосиски, которые не доедите.

Оставив девочек в кухне, она снова вошла в спальню и закрыла дверь.

– Санна, – проговорила она.

Санна не пошевелилась. Она лежала все в той же позе, уткнувшись взглядом в стену.

Ребекка подошла к кровати, остановилась, сложив руки на груди.

– Я знаю, что ты меня слышишь, – сказала она твердо. – Учти, я не та, что раньше, Санна. Я стала жестче и нетерпеливее. И я не собираюсь сидеть, гладить тебя по головке и спрашивать, в чем дело. Немедленно вставай и одевайся. Иначе я отвезу твоих дочерей в дежурный отдел социальной службы и скажу, что ты не в состоянии позаботиться о них. А затем первым же рейсом улечу обратно в Стокгольм.

По-прежнему никакой реакции. Ни одного движения.

– Хорошо, – проговорила Ребекка через некоторое время.

Она вздохнула, чтобы показать, что ждать больше не намерена. Повернулась и пошла к двери в кухню.

«Ну что ж, ничего не вышло, – подумала она. – Позвоню в полицию и расскажу, где она. Они вынесут ее отсюда на носилках».

Уже положив руку на ручку двери, она услышала, как Санна за ее спиной села в кровати.

– Ребекка, – выдохнула она.

Ребекка задержалась на полсекунды. Затем повернулась и встала, опершись о косяк. Руки снова невольно скрестились на груди. Как мама – поза под названием «ну-и-как-ты-собираешься-жить-дальше?».

А Санна – как маленькая девочка с умоляющими глазами, жующая нижнюю губу.

– Прости, – пробормотала она своим обезоруживающим голосом. – Я знаю, что я самая худшая мать на свете и никудышняя подруга. Ты ненавидишь меня?

– Даю тебе три минуты, чтобы одеться, выйти в кухню и поесть, – скомандовала Ребекка и вышла.

* * *

Как оказалось, Свен-Эрик Стольнакке припарковал машину возле приемного покоя. Анна-Мария стояла, опершись о дверцу, пока он рылся в карманах в поисках ключей. Воздух обжигал холодом, делать глубокие вдохи было тяжело, но она изо всех сил старалась расслабиться. По пути от морга до машины живот напрягся и стал твердым, как плотно скатанный снежок.

– В церкви «Источник силы» три пастора, – сказал Свен-Эрик, роясь в очередном кармане. – Они сообщили, что готовы принять представителя полиции для беседы. Могут выделить на это не более часа. И они не позволят допрашивать их по отдельности – все трое будут разговаривать с нами одновременно. Они утверждают, что готовы сотрудничать, но…

– Но на самом деле сотрудничать не хотят, – закончила Анна-Мария.

– Ну и что прикажешь с ними делать? Применять силовые методы?

– Ни в коем случае! Иначе вся паства закроет рот на замок. Но, естественно, возникает вопрос, почему они не хотят побеседовать с нами по одному.

– Понятия не имею. Один из них пытался мне объяснить. Его зовут Гуннар Исакссон. Но я, если честно, ни слова не понял. Ты можешь спросить их сама при встрече. Черт подери, сейчас я жалею, что не выдернул их из теплых постелей сегодня в пять утра.

– Нет, – Анна-Мария задумчиво покачала головой. – Ты не мог поступить иначе.

Северное сияние по-прежнему прокатывалось по небу белыми и зелеными переливами.

– Просто невероятно, – проговорила она, запрокинув голову. – Этой зимой северное сияние не гаснет. Ты когда-нибудь видел что-то подобное?

– Нет, тут все дело в этой буре на солнце, – откликнулся Свен-Эрик. – Красиво, но вскоре наверняка выяснится, что эта штука канцерогенна. И что на самом деле следовало бы прикрываться от излучения серебряным зонтиком.

– Тебе бы пошло, – рассмеялась Анна-Мария.

Они сели в машину.

– Кстати, раз уж мы об этом заговорили, – продолжал Свен-Эрик, – как там дела у Похьянена?

– Не знаю, как-то не с руки было спрашивать.

– Ну да, понимаю.

«Мог бы и сам спросить», – сердито подумала Анна-Мария.

Свен-Эрик оставил машину на парковке под горой, и они двинулись вверх по склону к церкви. Сугробы, окаймлявшие дорожку, исчезли, везде виднелись человеческие и собачьи следы. В поисках орудия убийства полиция перерыла всю прилегающую территорию. Существовала надежда, что преступник бросил орудие убийства за дверями церкви или спрятал в сугроб, однако поиски не дали результатов.

– А что, если мы вообще не найдем орудия убийства? – спросил Свен-Эрик и замедлил шаг, увидев, что Анна-Мария запыхалась. – Можно ли в наше время осудить кого-то за убийство без заключения технической экспертизы?

– Ну, Кристер Петтерссон был осужден в суде первой инстанции, [5]5
  Кристер Петтерссон – главный подозреваемый в деле об убийстве Улофа Пальме. Он был осужден в суде первой инстанции, а затем оправдан судом второй инстанции за недостаточностью доказательств.


[Закрыть] – проговорила, с трудом отдышавшись, Анна-Мария.

Свен-Эрик горько усмехнулся.

– Очень утешительный пример.

– Вы нашли сестру?

– Нет, но фон Пост сказал, что он все устроил и она прибудет на допрос сегодня в восемь. Вот и посмотрим, какой нам от этого будет толк.

Около пяти вечера Анна-Мария Мелла и Свен-Эрик Стольнакке вошли в церковь «Источник силы». Три пастора сидели в ряд на стульях, обратив лица к алтарю. В помещении находились еще три человека. Женщина средних лет, одетая в немодные леггинсы и застиранный сиреневый свитер, доходящий почти до колен, тащила за собой огромный неуклюжий пылесос, который со страшным гудением обрабатывал ковры. Анне-Марии бросилось в глаза, что вид у женщины изможденный. Время от времени той приходилось выключать пылесос и вставать на четвереньки, чтобы достать мусор, который был великоват для трубы. В церковном зале находилась еще одна женщина, тоже средних лет, но в элегантной юбке, тщательно выглаженной блузке и кофте с обшлагами подходящего цвета. Проходя вдоль рядов, она клала на каждый стул по листу бумаги. Третьим был молодой мужчина: с Библией в руке, он бродил по залу безо всякой видимой цели, разговаривая сам с собой. То и дело он останавливался перед каким-нибудь стулом, протягивал вперед руку и что-то возмущенно говорил, словно обращаясь к сидящему перед ним. Или же замирал, подняв Библию к потолку и произнося какие-то фразы, совершенно непонятные Свену-Эрику и Анне-Марии. Когда они проходили мимо него, мужчина бросил на них ненавидящий взгляд. Залитый кровью ковер по-прежнему лежал в проходе, но кто-то убрал стулья, так что теперь легко можно было обойти то место, где еще недавно лежало тело, не наступая на пятно.

– Ага, вот и святая троица, – произнес Свен-Эрик, пытаясь разрядить обстановку, когда все три пастора поднялись с серьезными лицами, приветствуя их.

Никто из троих мужчин не улыбнулся.

Когда они уселись, Анна-Мария записала их имена и краткий словесный портрет в блокнот, чтобы знать потом, кто есть кто и кто что говорил. О том, чтобы достать диктофон, не могло быть и речи. И без того, похоже, будет достаточно сложно заставить их разговориться.

«Томас Сёдерберг, – записала она. – Темноволосый, красивый, в модных очках. Сорок с хвостиком. Веса Ларссон, сорок с хвостиком, единственный из троих без костюма и галстука. Фланелевая рубашка и кожаный жилет. Гуннар Исакссон – тучноватый, с бородкой. За пятьдесят».

Она отметила про себя их рукопожатия. Томас Сёдерберг сжал ее руку, встретился с ней взглядом и некоторое время смотрел ей прямо в глаза. Он привык вызывать доверие. Она задумалась, как бы он отреагировал, если бы полиция отнеслась с недоверием к его словам. На нем был дорогой костюм.

Рукопожатие Весы Ларссона было мягким. Похоже, он вообще не привык здороваться за руку. Когда их ладони встретились, он на самом деле уже поздоровался с ней при помощи небольшого кивка и перевел взгляд на Свена-Эрика.

Гуннар Исакссон так сжал ей руку, что чуть не сломал, но это не походило на недостаточное осознание своей физической силы, какое можно иногда наблюдать у некоторых мужчин.

«Он просто боится показаться слабым», – подумала Анна-Мария.

– Прежде чем мы начнем нашу беседу, я хотела бы знать, почему вы настаиваете на том, чтобы предстать перед полицией все втроем, – сказала она.

– Произошло нечто ужасное, – ответил Веса Ларссон после некоторого молчания, – но мы остро ощущаем, что приход должен сплотиться как никогда. И это касается нас, пасторов, в первую очередь. Существуют мощные силы, которые постараются внести раскол в наши ряды, и мы будем стараться дать этим силам как можно меньше шансов.

– Понимаю, – проговорил Свен-Эрик.

По его тону легко было догадаться, что он ничегошеньки не понял.

Анна-Мария покосилась на коллегу, который задумчиво сложил губы трубочкой, так что его огромные усы торчали под носом, как щетина от швабры.

Веса Ларссон вертел пальцами пуговицу на своем кожаном жилете и поглядывал на Томаса Сёдерберга, но тот не ответил на его взгляд, а лишь задумчиво кивнул в знак согласия.

«Так-так, – подумала Анна-Мария, – ответ Весы утвержден пастором Сёдербергом. Нетрудно определить, кто у них тут главный».

– Какова структура прихода – чисто организационно? – спросила Анна-Мария.

– Выше всех Господь Бог, – проговорил Гуннар Исакссон сильным низким голосом и поднял указательный палец. – Далее, в приходе есть три пастора и пять старост. Если сравнить это с предприятием, то можно сказать, что Бог – учредитель, мы – генеральные директора, а старосты – правление.

– Мы думали, что вы будете расспрашивать нас о Викторе Страндгорде, – прервал его Томас Сёдерберг.

– Мы дойдем и до этого, дойдем, – заверил его Свен-Эрик.

Тем временем молодой человек остановился возле стула и начал проповедовать громким голосом, размахивая руками, обращаясь к пустому сиденью. Свен-Эрик с недоумением покосился на него.

– Можно задать вопрос? – начал он и сделал жест в сторону мужчины.

– Он молится перед вечерним собранием, – пояснил Томас Сёдерберг. – Глоссолалия [6]6
  Глоссолалия, или молитва на языках, – явление, распространенное у пятидесятников, когда молящийся неожиданно переходит на иной язык, непонятный ему самому и окружающим.


[Закрыть]может с непривычки производить странное впечатление, но в этом нет никакого подвоха, я вас уверяю.

– Важно, чтобы церковное пространство было намолено, – уточнил пастор Гуннар Исакссон и взялся за свою пышную, ухоженную бороду.

– Понятно, – снова проговорил Свен-Эрик и бросил на Анну-Марию беспомощный взгляд. Усы стояли уже почти перпендикулярно лицу.

– Хорошо, расскажите нам, пожалуйста, о Викторе Страндгорде, – попросила Анна-Мария. – Что он был за человек? Ваше мнение, Веса Ларссон.

На лице у Весы Ларссона возникло выражение душевной м ýки. Он сглотнул, прежде чем ответить.

– Он был предан Богу. Очень скромен. Любим всеми в приходе. Он просто-напросто сделался орудием в руках Господа. Несмотря на свое, как бы это сказать, особое положение в приходе, он не пользовался никакими привилегиями в практических делах. Его имя значилось в списках дежурств по уборке, так что его можно было увидеть здесь вытирающим пыль со стульев. Он писал объявления перед собраниями…

– Сидел с детьми, – добавил Гуннар Исакссон. – У нас установлен скользящий график, чтобы родители маленьких детей могли послушать слово Божье, не отвлекаясь.

– Да, как вчера, – продолжал Веса Ларссон. – После собрания он не пошел со всеми в наше кафе пить кофе, а остался, чтобы расставить на место стулья. Отсутствие церковных скамей имеет свои минусы – помещение приобретает неряшливый вид, если не поставить все стулья аккуратными рядами.

– Но ведь это огромный труд, – заметила Анна-Мария. – Здесь такое немыслимое количество стульев. Никто не остался ему помочь?

– Нет, он сказал, что хочет побыть один, – ответил Веса Ларссон. – К сожалению, мы не запираем двери, если кто-нибудь остается в церкви, так что какой-то сумасшедший, должно быть…

Он осекся и покачал головой.

– Похоже, Виктор Страндгорд был человеком мягким, – предположила Анна-Мария.

– Да, это правда, – грустно улыбнулся Томас Сёдерберг.

– Вам известно, были ли у него враги? Не ссорился ли он с кем-нибудь? – спросил Свен-Эрик.

– Нет, – ответил Веса Ларссон.

– Он не казался встревоженным, чем-то огорченным? – продолжал Свен-Эрик.

– Нет, – снова ответил Веса Ларссон.

– Какие функции он выполнял в приходе? – спросил Свен-Эрик. – Ведь церковь была, насколько я понимаю, его местом работы?

– Он служил Господу, – высокопарно произнес Гуннар Исакссон, сделав ударение на слове «Господь».

– В своем служении Господу он приносил приходу немалую прибыль, – сухо проговорила Анна-Мария. – Куда шли деньги от издания его книги? Кому они перейдут теперь, когда он умер?

Гуннар Исакссон и Веса Ларссон повернулись к своему коллеге Томасу Сёдербергу.

– Какое значение эти сведения могут иметь при расследовании убийства? – вежливо поинтересовался Томас Сёдерберг.

– Ответьте, пожалуйста, на вопрос, – проговорил Свен-Эрик добродушно, однако с решительным выражением лица.

– Виктор Страндгорд давно передал все роялти от книги приходу. После его смерти вся прибыль будет по-прежнему поступать сюда. То есть никаких изменений не произойдет.

– Сколько экземпляров книги было распродано? – спросила Анна-Мария.

– Более миллиона, если считать все переводы, – сухо ответил пастор Сёдерберг, – но я по-прежнему не понимаю…

– А что-нибудь еще вы продаете? – спросил Свен-Эрик. – Портреты с автографами или что-нибудь в этом духе?

– Это приход, а не фан-клуб Виктора Страндгорда, – ответил Томас Сёдерберг с нажимом. – Мы не торгуем его портретами. Но действительно существуют другие доходы – например, от продажи видеокассет.

– Каких таких видеокассет?

Анна-Мария сменила позу. Она почувствовала, что хочет в туалет.

– Видеокассет с записью проповедей – кого-либо из нас троих, или Виктора Страндгорда, или приглашенных выступающих. Записи собраний и служб. – Пастор Сёдерберг снял очки и достал из кармана брюк маленький блестящий носовой платочек.

– Так вы записываете ваши собрания на видео? – переспросила Анна-Мария и снова сменила позу.

– Да, – ответил Веса Ларссон, поскольку Томас Сёдерберг, казалось, слишком занят полировкой своих очков.

– Мне нужна запись вчерашнего собрания, – твердо сказал Свен-Эрик. – И если сегодня вечером у вас намечается собрание, то и эту запись мы хотели бы получить. Пожалуй, все записи за последний месяц – или как, Анна-Мария?

– Да, это правильно, – кратко согласилась она.

Гудение пылесоса вдруг прекратилось, и они подняли глаза. Женщина, занимавшаяся уборкой, отключила его и подошла к элегантно одетой даме – они о чем-то пошептались, поглядывая на трех пасторов. Молодой человек уселся на один из стульев и принялся листать Библию. Его губы постоянно шевелились. Элегантная дама, заметив, что разговор между тремя пасторами и полицейскими прервался, воспользовалась случаем и подошла к ним.

– Разрешите на минуточку отвлечь вас, – проговорила она и продолжила, обращаясь к пасторам, так как никто не возразил ей: – Перед сегодняшним собранием – как мы поступим с…

Она замолчала и указала правой рукой на окровавленное место, где утром лежал Виктор Страндгорд.

– Поскольку пол не покрыт лаком, думаю, оттереть все следы не удастся… Может быть, скатать ковер и положить поверх пятна что-нибудь другое, пока мы не получим новый ковер?

– Хорошая мысль, – ответил пастор Гуннар Исакссон.

– Нет-нет, дорогая Анна-Гюль, – прервал его пастор Сёдерберг, кинув на Исакссона едва заметный взгляд. – Этим я займусь сам. Оставьте пока все как есть. Мы скоро закончим нашу беседу с полицией, не так ли?

Это последнее высказывание относилось к Анне-Марии и Свену-Эрику. Поскольку они не ответили, Томас Сёдерберг одарил женщину улыбкой, которая означала, что разговор пока окончен. Она с услужливым видом удалилась и вернулась к другой женщине. Вскоре снова загудел пылесос.

Пасторы и полицейские сидели молча, глядя друг на друга.

«Очень типично, – со злостью подумала Анна-Мария. – Необработанный деревянный пол, толстый ковер ручной работы, отдельные стулья вместо скамеек. Очень мило, но уборка превращается в кошмар. Им повезло, что у них масса послушных женщин, готовых бесплатно убираться во имя Господа».

– Наше время ограниченно, – уже без прежней любезности сказал Томас Сёдерберг. – Сегодня вечером у нас служба, и, как вы понимаете, нам еще многое нужно к ней подготовить, – продолжил он, не получив ответа.

– Ну, – проговорил Свен-Эрик задумчиво, словно времени у них было предостаточно. – Если у Виктора Страндгорда не было врагов, то друзья наверняка имелись. Кто был ему ближе всех?

– Бог, – ответил пастор Исакссон с торжествующей улыбкой.

– Его семья, разумеется, – мать и отец, – сказал Томас Сёдерберг, проигнорировав комментарий коллеги. – Отец Виктора, Улоф Страндгорд, председатель местного отделения партии христианских демократов и член муниципального совета. Приход пользуется большой поддержкой муниципального совета в первую очередь благодаря христианским демократам, ибо они являются крупнейшей буржуазной партией в Кируне. Наше влияние растет, и на следующих выборах мы рассчитываем получить большинство в совете. Мы надеемся также, что полиция не предпримет никаких действий, наносящих ущерб тому доверию, которое испытывают к нам наши избиратели. Кроме того, у Виктора Страндгорда есть сестра, Санна Страндгорд. Вы уже разговаривали с ней?