Текст книги "Солнечная буря"

Автор книги: Оса Ларссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Здесь для них идеальный климат. А лампы сами переключаются с ночного режима на дневной и обратно. Ну, хватит болтовни. Чего ты хотела от меня, Ребекка?

– Я хотела поговорить о Викторе.

Он смотрел на нее взглядом, лишенным всякого выражения. У Ребекки возникло чувство, что надо было одеться попроще. Сейчас они находились на разных планетах и пытались поговорить. Она – в своем проклятом пальто и тонких дорогих перчатках.

– Когда я жила здесь, вы с ним дружили.

– Да.

– Каким он был? Я имею в виду – после моего отъезда.

За занавеской с глухим шипением включилась система полива. Вода разбрызгивалась откуда-то с потолка, стекая по толстому прозрачному полиэтилену.

– Он был безупречен. Красивый. Самозабвенный. Великолепный оратор. Но Бог ему достался суровый. Живи он в Средние века, наверняка занимался бы самобичеванием и совершал паломничество на окровавленных ногах к святым местам.

Патрик собрал грибы с последнего куба и равномерно распределил их в коробке.

– Каким же образом он предавался самобичеванию? – спросила Ребекка.

Патрик Маттссон перебирал грибы – казалось, он обращается к ним, а не к ней.

– Не тронь меня! – выкрикнул он.

Она замерла на месте.

– Ты знаешь, чего ты добиваешься? Ты, которая взяла и сбежала, когда стало трудно.

– Да, – прошептала она.

Он вскинул руки.

– Ты понимаешь, что я могу разрушить весь этот храм? Так что от «Источника силы», и общины, и школы, и всего этого останется только пепел. Муниципалитету придется открыть в Хрустальной церкви хоккейный стадион.

– «… И познаете истину, и истина сделает вас свободными», как сказано в Евангелии.

Он замолк.

– Свободными? Ты считаешь, что ты свободна?

Он огляделся, словно ища что-то.

«Нож», – пронеслось в голове у Ребекки.

Он сделал ей жест рукой, повернув ее ладонью к ней – видимо, призывая подождать. И исчез за дверью в дальнем углу помещения. Раздался тяжелый щелчок, когда она захлопнулась за ним, и наступила тишина. Слышно было, как падают капли за полиэтиленовой занавеской и гудят лампы дневного света.

Прошла минута. Ребекка вспомнила о человеке, пропавшем в шахте в шестидесятые годы. Он спустился и больше не вернулся. Его машина осталась стоять на парковке, а сам он бесследно исчез. Никакого тела. Ничего. Его так и не нашли.

А Чаппи в машине на большой парковке? Сколько времени она продержится, если Ребекка не вернется? Начнет ли она лаять и привлечет чье-нибудь внимание? Или уляжется и тихо заснет в заснеженной машине?

Ребекка подошла к двери, ведущей обратно в тоннель, и толкнула. К ее большому облегчению, дверь оказалась не заперта. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пуститься к мастерской бегом. Когда она увидела людей, услышала шум инструментов и звук сгибаемого железного листа, страх отпустил.

Какой-то мужчина вышел из мастерской. Он снял шлем и направился к одной из машин, припаркованных тут же.

– Вы наверх? – спросила Ребекка.

– Ну да, а что? – улыбнулся он. – Подвезти?

Он вывез ее из шахты на белый свет. Она чувствовала щекой те любопытные взгляды, которые он бросал на нее, хотя в темноте он вряд ли мог что-то разглядеть.

– Так вот оно что, – сказал он. – И часто ты здесь бываешь?

* * *

Когда Ребекка вернулась к машине, оставленной на парковке, Чаппи посмотрела на нее с упреком.

– Прости меня, солнышко, – покаялась Ребекка. – Сейчас мы поедем за Сарой и Ловой, а потом от души погуляем и поиграем, обещаю тебе. Но по дороге мы проедем мимо налогового управления и проверим одну штуку в их компьютере, хорошо?

И сквозь метель повела машину в местное управление налоговой службы.

– Надеюсь, что все это скоро закончится, – сказала она Чаппи. – Хотя сейчас ситуация выглядит не особенно радужной. Мне пока не удается свести все воедино.

Чаппи сидела рядом на переднем сиденье и внимательно слушала. Наклонив голову, она смотрела на Ребекку с самым серьезным видом, точно понимала каждое слово.

«Она как бабушкин пес Юсси, – подумала Ребекка. – Такой же смышленый взгляд».

Она вспомнила, как мужики в деревне имели обыкновении сидеть и беседовать с Юсси, который ходил, где ему вздумается. «Все понимает, только сказать не может», – вздыхали они.

– Твоя хозяйка была сегодня во время допроса немного не в себе, – продолжала Ребекка. – Когда на нее начинают давить, она словно съеживается и улетает в окно. Отвечает рассеянно и невпопад. Доводит прокурора до белого каления.

Налоговое управление находилось в том же кирпичном здании, что и полиция. Паркуя машину, Ребекка огляделась. Неприятное чувство, оставшееся с того момента, как она нашла записку на стекле машины, не проходило.

– Пять минут, – пообещала она Чаппи и заперла дверь машины снаружи.

Вернулась она десять минут спустя. Положила четыре распечатки в бардачок машины и почесала Чаппи между ушей.

– Ну, теперь они у меня попляшут, – победоносно заявила Ребекка. – Теперь им придется отвечать на мои вопросы. Мы успеем сделать еще одно небольшое дельце, а потом поедем за девочками.

Доехав до Хрустальной церкви на горе Сандстенсбергет, Ребекка выпустила Чаппи из машины.

«Мне может понадобиться кто-то, кто на моей стороне», – подумала она.

Когда она поднималась в гору в сторону кафе и книжного магазина, сердце билось чаще. Слишком велик был риск столкнуться с кем-то, кто узнает ее. Лишь бы только не с кем-нибудь из пасторов или старейшин общины.

«Да какая разница, – внушала себе Ребекка. – Если этому суждено произойти, так пусть уж сейчас, чем позднее».

Чаппи перебегала от одного фонарного столба к другому, считывая сообщения и отвечая на них. Здесь прошло немало собачьих мальчиков, с которыми она раньше не встречалась.

В книжном магазине было пусто, только девушка за стойкой. Ребекка никогда ее раньше не видела. У девушки были коротко подстриженные волосы, выкрашенные перьями, и огромный, отделанный стеклянными бусинами крест на шее. Она улыбнулась Ребекке.

– Обращайтесь, если вам нужно что-то подсказать, – пропела она.

Было похоже, что Ребекка кажется ей смутно знакомой, но она не может сообразить, где именно ее видела.

«По телевизору», – подумала Ребекка, кивнула девушке, посадила Чаппи у входа, стряхнула снег с пальто и направилась к ближайшей полке.

Из колонок негромко звучала популярная музыка христианского содержания. С потолка свисали стеклянные светильники из ИКЕА, споты бросали яркий свет на полки с книгами и дисками. Стеллажи посреди магазина были невысокие, так что спрятаться за ними не представлялось возможным. Ребекка могла свободно держать в поле зрения большие стеклянные двери, ведущие в кафе. Деревянный пол был почти совсем сухой. Мало пар заснеженной обуви прошло здесь сегодня.

– Как у вас тут тихо, – сказала она девушке за прилавком.

– Все на семинаре. У нас проходит Чудотворная конференция.

– Вы все же решили провести ее, хотя Виктор Страндгорд…

– Да, – поспешно ответила девушка. – Он хотел бы этого. И Господь хотел этого. Вчера и позавчера приходило много журналистов, задавали вопросы, покупали книги и диски, а сегодня затишье.

Вот она. Ребекка нашла полку с книгой Виктора «Билет на небо и обратно». В переводах на английский, немецкий и французский. Она перевернула книгу задней стороной. «Отпечатано в ТД «Виктори-Принт»». Ребекка перевернула еще несколько книг и журналов – они также были отпечатаны в «Виктори-Принт». На видеокассетах значилось «копирайт «Виктори-Принт»». В десятку!

– Ребекка Мартинссон! – громко произнес в ту же секунду голос прямо у нее над ухом. – Давненько!

Она резко обернулась – у нее за спиной стоял Гуннар Исакссон. Сознательно почти вплотную, так что его живот едва не касался ее.

«Какой роскошный и полезный живот», – подумала Ребекка.

Он выступал над брючным ремнем, как самостоятельное боевое подразделение, готовое проникнуть в личное пространство другого человека, в то время как сам Гуннар Исакссон прятался за ним, оставаясь на безопасном расстоянии. Ребекка подавила в себе желание сделать шаг назад.

«Я вынесла прикосновение твоих рук к своему телу, когда ты молился за меня, – подумала она. – Так что меня не смутить тем, что ты стоишь слишком близко».

– Привет, Гуннар! – проговорила она легким тоном.

– Я ожидал, что ты появишься. Думал, придешь на одно из наших вечерних собраний, раз ты в городе.

Ребекка молчала. С одного из плакатов на них смотрел Виктор Страндгорд.

– Как тебе наш магазинчик? – продолжал Гуннар Исакссон, с гордостью оглядывая помещение. – В прошлом году мы его перестроили, сделали дверь в кафе, чтобы можно было посидеть и полистать книгу за чашкой кофе. Там внутри можно повесить пальто, если хочешь. Я предложил на полку для головных уборов повесить табличку «Оставь свой разум здесь».

Ребекка посмотрела на него. Сытая жизнь наложила отпечаток: живот вырос, появились дорогая рубашка, дорогой галстук, борода и волосы любовно ухожены.

– Что я думаю о магазине? – переспросила она. – Я думаю, что на эти деньги община могла бы пробуравить колодцы и отправить уличных детей в школу.

Гуннар Исакссон окинул ее высокомерным взглядом.

– Господь не занимается искусственным орошением, – громко ответил он, сделав ударение на слове «Господь». – В этом приходе открылся источник Его изобилия. Благодаря нашей молитве новые источники забьют по всей земле.

Он покосился на девушку за прилавком и с удовольствием отметил, что она его тоже слушает. Поставить Ребекку Мартинссон на место при свидетелях куда приятнее.

– Все это, – он обвел величественным жестом всю Хрустальную церковь, – всего лишь начало.

– Что за чушь? – сухо проговорила Ребекка. – Пусть бедняки сами молятся, чтобы им было даровано богатство, – ты это имеешь в виду? Разве не сказал Иисус: «Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». А что будет с теми, кто оставил меньших без помощи? «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную».

Щеки Гуннара Исакссона побагровели. Он наклонился к ней, так что она ощутила на своем лице его дыхание, пахнущее ментолом и апельсином.

– А себя ты никак относишь к этим самым праведникам? – насмешливо прошептал он.

– Нет, – таким же шепотом ответила Ребекка. – Но, боюсь, тебе придется составить мне компанию в аду.

Прежде чем он успел что-либо сказать, она продолжала:

– Я смотрю, немалую долю материалов, которые вы здесь продаете, печатает «Виктори-Принт». Твоя жена совладелец этого торгового дома.

– Ну и что? – подозрительно спросил Гуннар Исакссон.

– Я навела справки в налоговом управлении: торговый дом получил от государства огромные деньги в компенсацию налога с оборота. Я не вижу этому никакого иного объяснения, кроме одного: недавно в компанию сделаны значительные инвестиции. Откуда такие деньги? Она хорошо зарабатывает – твоя жена? Насколько я помню, раньше она была учительницей средней школы, не так ли?

– Ты не имеешь права совать свой нос в дела «Виктори-Принт», – злобно прошипел Гуннар Исакссон.

– Решения по налогам являются открытым публичным документом, – громко ответила Ребекка. – Я хотела бы получить ответ на несколько вопросов. Откуда взялись деньги, которые инвестированы в «Виктори-Принт»? Что-то тревожило Виктора перед смертью? У него были отношения с кем-нибудь? Например, с кем-нибудь из мужчин, входящих в общину?

Гуннар Исакссон сделал шаг назад и посмотрел на нее с отвращением. Затем поднял палец и указал на дверь.

– Вон! – закричал он.

Девушка за прилавком подпрыгнула и с ужасом уставилась на них. Чаппи тоже вскочила и залаяла.

Гуннар Исакссон грозно шагнул к Ребекке, так что ей пришлось отступить.

– Не пытайся угрожать делам Господним и сынам Господа, – прорычал он. – Именем Христа я сровняю твои планы с землей. Ты слышишь, что я сказал? Вон!

Ребекка повернулась на каблуке и поспешным шагом покинула магазин. Сердце у нее отчаянно билось. Чаппи следовала за ней по пятам.

* * *

Синий вечер окутал бабушкин двор. Ребекка сидела на финских санях и наблюдала за Ловой и Чаппи, игравшими в снегу. Сара лежала наверху в комнате и читала. Она даже не потрудилась ответить «нет», когда Ребекка предложила выйти погулять, молча закрыла дверь и плюхнулась на кровать.

– Посмотри на меня, Ребекка! – крикнула Лова.

Она стояла на коньке крыши погреба. Вот она развернулась и рухнула в снег спиной вперед. Высота была небольшая. Некоторое время она лежала в снегу, размахивая руками и ногами, чтобы сделать снежного ангелочка.

Они пробыли на улице почти час, построили полосу препятствий – через тоннель, прорытый в снежном валу, в сторону сарая, три круга вокруг березы, затем на крышу погреба, где надо было пройти, балансируя, по коньку, спрыгнуть в снег и вернуться на старт. На последнем этапе требовалось пробежать спиной вперед по глубокому снегу – так решила Лова. Сейчас она была занята тем, что размечала полосу сосновыми веточками. Впрочем, у нее возникли проблемы с Чаппи, которая сочла своим святым долгом хватать каждую веточку и уносить ее в какое-то тайное место, недоступное для наружного освещения.

– Я тебе сказала: прекрати! – сердито кричала Лова Чаппи, которая радостно убегала с очередной добычей в зубах.

– Послушай, а не пойти ли нам в дом попить какао с бутербродами? – попыталась Ребекка уже в третий раз.

Она устала, пока рыла ход сквозь снежный вал, однако сейчас перестала потеть и начала мерзнуть. Ей хотелось в дом. Снаружи по-прежнему падал снег.

Но Лова отчаянно протестовала: Ребекка должна засечь время, когда она будет преодолевать полосу препятствий.

– Ну, тогда давай сделаем это прямо сейчас. Ты вполне справишься и без веточек – ты же знаешь, где проходит полоса.

Бежать по снегу оказалось очень трудно. В конце концов получилось только два круга вокруг березы, а в конце Лова не стала бежать задом наперед, а дойдя до финиша, в полном изнеможении упала в объятия Ребекки.

– Мировой рекорд! – провозгласила Ребекка.

– А теперь твоя очередь.

– Ни за что. Ну, может быть, завтра. А теперь марш в дом!

– Чаппи! – позвала Лова, когда они двинулись к дому.

Однако собаки нигде не было видно.

– Иди в дом, – велела Ребекка, – я позову ее. И надевай сразу пижаму и носки! – крикнула она вслед девочке, когда та уже поднималась по лестнице.

Закрыв входную дверь, она снова позвала, прямо в темноту:

– Чаппи!

Казалось, ее голос разносится всего на несколько метров. Снегопад глушил все звуки, и когда она сама прислушалась, то различила лишь зловещую тишину. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы еще раз позвать собаку. Жутковато было стоять вот так, на виду, в свете фонаря на крыльце, и звать, когда вокруг высился черный молчаливый лес.

– Чаппи, ко мне! Чаппи!

Проклятая собака. Ребекка сделала шаг вперед, собираясь сойти с крыльца и обойти двор, но остановилась.

«Прекрати, что за детский сад», – убеждала она себя, но все же не решалась ни спуститься с крыльца, ни крикнуть еще раз. Перед глазами у нее стояла бумажка, прилепленная к машине. Слово «кровь», написанное угловатыми буквами. Она подумала о Викторе, о детях, оставшихся в доме. Пятясь, поднялась по лестнице обратно на крыльцо. Не сумела заставить себя повернуться спиной к тому неизвестному, что могло подстерегать ее в темноте. Войдя в дверь, она заперла ее изнутри и побежала по лестнице на второй этаж.

В холле она тут же позвонила Сиввингу. Он пришел через пять минут.

– У нее наверняка течка, – сказал он. – Не думаю, чтобы она попала в беду. Скорее как раз наоборот.

– Но ведь на улице так холодно, – пробормотала Ребекка.

– Если она замерзнет, то прибежит домой.

– Ты, должно быть, прав, – вздохнула Ребекка. – Просто без нее как-то жутковато.

Она заколебалась на секунду и добавила:

– Я хочу тебе кое-что показать. Подожди здесь, в холле, я не хочу, чтобы девочки видели.

Она сбегала к машине и принесла бумажку, которую обнаружила под дворником.

Сиввинг прочел ее, нахмурив брови.

– Ты показывала это полиции?

– Нет. А что бы они предприняли?

– Не знаю. Дали бы тебе охрану или что-нибудь в этом духе.

Ребекка невесело засмеялась.

– Из-за этого? Да нет, у них нет таких возможностей. Но есть и еще кое-что.

Она рассказала об открытке в Библии Виктора.

– А вдруг человек, написавший эту открытку, действительно любил его?

– Ну и?

– «То, что мы сделали, не грех в глазах Господних». Даже не знаю – но ведь у Виктора никогда не было девушки. И я начинаю думать, что, может быть… Да, у меня возникла мысль, что, возможно, существовал человек, который любил его – запретной любовью. И именно этот человек теперь угрожает мне, потому что сам чувствует угрозу.

– Мужчина?

– Именно. Община никогда бы такого не потерпела. Его бы выкинули прочь в два счета. И если дело обстоит так, и Виктор хотел сохранить это в тайне, я тоже не очень хочу сразу бежать в полицию. Можешь себе представить, какие заголовки появятся назавтра в газетах?

Сиввинг недовольно фыркнул и провел рукой по волосам.

– Не нравится мне все это, – проговорил он. – А вдруг с тобой что-нибудь случится?

– Со мной ничего не случится. Я только переживаю за Чаппи.

– Хочешь, мы с Беллой переночуем сегодня у вас?

Ребекка покачала головой.

– Она скоро вернется, – сказал Сиввинг успокаивающим тоном. – Мы с Беллой сейчас пойдем погуляем. И я ее покричу.

Но Сиввинг ошибается. Чаппи не вернется. Она лежит в багажнике машины. Морда ее обмотана скотчем. Передние и задние лапы тоже. Сердце отчаянно бьется в ее маленькой груди, глаза смотрят в темноту. Она барахтается в тесном пространстве и трется головой о пол в тщетных попытках освободиться от скотча, которым схвачена ее морда. Один зуб наполовину выбит, кровь вперемешку с крошками зуба льется ей в горло. Как эта собака могла стать такой легкой добычей? Ведь ее столько раз избивал бывший хозяин. Почему она не узнала зло, когда бежала прямо ему навстречу? Потому что наделена способностью забывать. Как и ее хозяйка. Она забывает. Зарывается носом в легкий снег и приветствует всякого, кто подойдет к ней и протянет руку. Поэтому она оказалась здесь.

И был вечер, и было утро
День четвертый

Адвокат Монс Веннгрен просыпается от толчка. Сердце стучит, словно кто-то колотит в грудь кулаком. Легким не хватает воздуха. Он протягивает руку и зажигает ночник – двадцать минут четвертого. Как тут заснешь, когда в мозгу – сплошной фестиваль фильмов ужасов. Сначала – машина, которая провалилась под лед на озере недалеко от их дачи. Он стоял на берегу и видел все это, будучи не в состоянии что-либо сделать. В заднем окне машины он увидел бледное, испуганное лицо Ребекки. А когда ему все же удалось снова заснуть, навстречу ему во сне вышла Ребекка и обняла его. Когда его руки скользнули по ее спине к волосам, они наткнулись на что-то теплое и мокрое. Затылок у нее был отстрелен.

Он приподнимается и садится в постели, прислонившись к изголовью. Раньше все было по-другому. Работа и мальчишки отнимали все силы. Поспать удавалось не много, но зато это был настоящий сон. Сейчас он редко засыпает, добираясь под утро до кровати, скорее впадает в черное забытье без сновидений. А если ложится трезвым, то получается еще хуже. Он все время просыпается от панического чувства и потеет, как свинья.

В квартире тихо, точно в могиле. Слышно лишь его собственное дыхание да монотонное гудение вентиляции. Все остальные звуки – снаружи. Жужжание счетчиков на площадке. Легкие шаги тренированного почтальона на лестнице. Поднимаясь, он прыгает через ступеньку, а спускаясь – через две. Машины и прохожие на улице. Когда мальчишки были маленькие, спальню заполняли звуки их жизни: короткое, быстрое дыхание маленького Юхана, сопение Калле под пирамидой из мягких игрушек. И конечно, Мадлен, которая начинала храпеть, стоило ей хоть чуточку простудиться. А затем становилось все тише и тише. Мальчишки переехали в отдельные комнаты. Мадлен лежала молча, притворяясь спящей, когда он возвращался домой поздно.

Ну все, хватит. Сейчас он поставит в видеоплеер старый фильм с участием Клинта Иствуда, нальет себе виски «Макаллан» и, возможно, в конце концов задремлет в кресле перед телевизором.

Снегопад в горах продолжается. В Курравааре машины и дома погребены под толстым белым покрывалом. На диване в кухне своей бабушки лежит без сна Ребекка.

«Надо мне встать и посмотреть, не вернулась ли собака, – думает она. – Возможно, стоит в снегу под дверью, еще отморозит себе лапы».

Заснуть все равно не получается. Она закрывает глаза, меняет позу – переворачивается на бок. Однако в усталом теле сознание совершенно ясное.

С ножом что-то непонятное. Почему он отмыт? Если кто-то хотел во всем обвинить Санну и подкинул нож ей в диван, зачем этот человек отмыл лезвие? Гораздо разумнее было бы отмыть рукоять от возможных отпечатков пальцев, а лезвие оставить окровавленным. Иначе велик риск, что орудие не привяжут к убийству. Что-то она упускает. Как на такой картине, которая представляет собой рой разноцветных точек – и вдруг за ними проступает образ, нарисованный художником. Так же и сейчас – все точки на месте, осталось только разглядеть узор, связующий их воедино.

Ребекка зажигает ночник и осторожно поднимается с дивана. Тот отвечает ей скрипом. Она прислушивается, не проснулись ли дети. Засовывает ноги в ледяные ботинки и выбегает на крыльцо, чтобы позвать Чаппи.

Она стоит среди снегопада и зовет собаку, которая не откликается на зов.

Когда Ребекка возвращается, посреди кухни стоит Сара. Она поворачивается к Ребекке. Ее тельце кажется таким маленьким в большом шерстяном свитере и мешковатых кальсонах.

– Что случилось? – спрашивает Ребекка. – Тебе приснился плохой сон?

В то же мгновение она замечает, что Сара плачет. Это жуткий плач – сухой и прерывистый. Нижняя челюсть движется вверх-вниз, как у деревянной куклы в кукольном театре.

– Что с тобой? – снова спрашивает Ребекка, поспешно скидывая ботинки. – Ты из-за Чаппи?

Ответа нет, лицо Сары по-прежнему искажено рыданиями, но руки чуть заметно тянутся вперед, словно она хотела бы обнять Ребекку, если бы могла.

Ребекка поднимает ее на руки. Девочка не сопротивляется. В руках у Ребекки оказывается маленький ребенок, а не строптивый подросток. Она такая легонькая. Ребекка укладывает ее на кухонный диван и сама ложится позади нее. Обнимает Сару, тело которой сотрясается от рыданий. В конце концов они засыпают.

Около пяти Ребекка просыпается от того, что к ним в кровать приходит Лова. Она залезает в постель за спиной у Ребекки, прижимается к ней, засовывает руку ей под свитер и засыпает.

Втроем под многочисленными одеялами становится жарко как в печке, но Ребекка лежит неподвижно.

* * *

20 февраля, четверг

В половине шестого кот Манне решил разбудить Свена-Эрика Стольнакке и стал прогуливаться взад-вперед по телу спящего, то и дело издавая жалобное мяуканье. Когда это не помогло, он подобрался к лицу Свена-Эрика и осторожно опустил лапу ему на щеку. Но Свен-Эрик спал крепко. Манне положил лапу ему на голову и выпустил когти ровно настолько, чтобы они зацепились за кожу, и он мог легонько потянуть хозяина за скальп. Свен-Эрик тут же открыл глаза, оторвал от своей головы кошачьи когти и ласково погладил кота по серой полосатой спине.

– Ах ты скотинка чертова, – добродушно проворчал он. – Ты считаешь, что уже пришло время вставать?

Манне с упреком мяукнул, спрыгнул с кровати и исчез за дверью спальни. Свен-Эрик услышал, как тот подбежал к входной двери и стал мяукать под ней.

– Иду, иду!

Кота он получил от дочери, когда та вместе со своим парнем переехала в Лулео. «Он привык к свободе, – пояснила она. – Сам прекрасно понимаешь, как он будет страдать в квартире в центре города. Он как ты, папа. Для нормальной жизни ему нужно, чтобы вокруг были леса».

Свен-Эрик поднялся и открыл коту входную дверь.

Но Манне лишь высунул нос наружу, понял, что там снегопад, и тут же повернул обратно в холл. Как только Свен-Эрик закрыл дверь, кот снова замяукал.

– Ну и что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Свен-Эрик. – Я не виноват в том, что на улице такая мерзкая погода. Либо иди гуляй, либо оставайся дома и помалкивай в тряпочку.

Он пошел в кухню и достал банку кошачьих консервов. Манне требовательно вопил и вертелся у ног, пока еда не оказалась в его миске. Затем Свен-Эрик засыпал в кофеварку кофе. Она забулькала. Когда позвонила Анна-Мария, он как раз запустил зубы в огромный бутерброд.

– Послушай, что я тебе расскажу, – воодушевленно начала она. – Вчера утром я беседовала с Санной Страндгорд. Мы говорили о том, что убийство носит ритуальный характер, обсуждали места в Библии об отрубленных руках и выколотых глазах.

– Угу, – отозвался Свен-Эрик, продолжая жевать.

– Санна прочла вслух главу девятую, стих сорок третий из Евангелия от Марка: «И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь негасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает. И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки ее: лучше тебе войти в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в геенну, в огонь негасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну, в огонь негасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает».

– Ну и что? – Свен-Эрик пока не улавливал сути.

– А то, что она не прочла начало текста! – возбужденно продолжала Анна-Мария. – В сорок втором стихе девятой главы Евангелия от Марка написано: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море».

Зажав трубку между ухом и плечом, Свен-Эрик взял на руки Манне, который терся о его ноги.

– Параллели есть и у Луки, и у Матфея, – сказала Анна-Мария. – В Евангелии от Матфея сказано, что ангелы детей на небе всегда видят лик Божий. И когда я сверилась с моей конфирмационной Библией, то прочла там в примечаниях, что тем самым подчеркивается – дети находятся под особым покровительством Бога. По тогдашним верованиям, у каждого человека был свой ангел, который мог замолвить за него словечко перед Богом, и лишь самые верховные ангелы имели доступ к трону Божьему.

– То есть ты хочешь сказать, кто-то убил его за то, что он соблазнил одного из малых сих… – задумчиво проговорил Свен-Эрик. – Ты думаешь, он покусился на…

Он осекся, чувствуя, как неприятный холодок разливается по телу.

– На дочерей Санны?

– Почему она пропустила начало цитаты? Как бы там ни было, фон Пост прав. Нам придется допросить детей Санны. Возможно, у нее были весьма веские основания ненавидеть брата. Надо будет связаться с детскими психиатрами, чтобы они помогли нам поговорить с девочками.

Когда она положила трубку, Свен-Эрик остался сидеть за кухонным столом с котом на коленях.

«Тьфу ты черт! – подумал он. – Только этого еще недоставало!»

* * *

Когда в четверть девятого утра Ребекка позвонила в офис церкви «Источник силы», к телефону подошла Анна-Гюль Кюрё, секретарша пасторов. Ребекка только что отвезла детей и направлялась к машине. Она спросила Томаса Сёдерберга и услышала, как женщина на том конце провода задержала дыхание.

– Сожалею, – сказала Анна-Гюль, – они Гуннар Исакссон на утреннем совещании, они просили их не беспокоить.

– А Веса Ларссон?

– Он болен, его также нельзя беспокоить.

– Тогда я хотела бы оставить сообщение Томасу Сёдербергу. Я хотела бы, чтобы он перезвонил мне на номер…

– Сожалею, – вежливо перебила ее Анна-Гюль. – Но во время Чудотворной конференции пасторы очень заняты и не успевают перезванивать всем, кто их разыскивает.

– Послушайте, я юридический представитель Санны Страндгорд, – начала Ребекка. – И я…

Женщина на другом конце провода снова перебила ее:

– Я прекрасно знаю, кто ты такая, Ребекка Мартинссон. Но, как я уже сказала, во время конференции у пасторов нет времени.

Ребекка сжала кулаки.

– Тогда передайте пасторам, что я не исчезну, даже если они будут меня игнорировать, – сердито проговорила она. – Я…

– Я ничего не собираюсь им передавать, – ответила Анна-Гюль. – И у тебя нет ничего, чем ты можешь мне угрожать. А сейчас я вынуждена закончить разговор. До свидания.

Ребекка достала из уха гарнитуру и засунула в карман пальто. Подойдя к машине, она подняла лицо вверх, чтобы снежинки падали ей на щеки. Через несколько секунд лицо у нее остыло.

«Черта с два, – подумала она. – Я не собираюсь отступать. Вам придется поговорить со мной о Викторе. Вы думаете, что у меня ничего на вас нет. Это мы еще посмотрим».

* * *

Томас Сёдерберг жил со своей женой Майей и двумя дочерьми в огромной квартире в центре города над дорогим бутиком. Шаги Ребекки эхом отдавались на лестнице, пока она поднималась на последний этаж. Стены были облицованы коричневым камнем с белыми окаменелостями. Все таблички на дверях были изготовлены из бронзы, фамилии выгравированы одним и тем же изящным наклонным шрифтом. В таком тихом подъезде кажется, что старички прильнули ухом к дверям, силясь понять, кто же пришел.

«Давай же, – сказала себе Ребекка. – Какой смысл пытаться понять, хочется или не хочется тебе это делать? Просто надо это пережить. Как визит к зубному врачу. Широко открыть рот – и скоро все закончится». Она приложила палец к звонку у двери с фамилией Сёдерберг. На долю секунды ей показалось, что дверь может открыть сам Томас, и она подавила в себе импульс развернуться и кинуться вниз по лестнице.

Дверь открыла сестра Майи Магдалена.

– Ребекка, – проговорила она.

Ее лицо не выражало удивления. Ребекке показалось, что ее здесь ждали. Возможно, Томас попросил свояченицу взять на работе отгул и посадил ее сюда охранять свою маленькую семью. Магдалена мало изменилась – все та же практичная прическа под пажа, что и десять лет назад. На ней были немодные джинсы, заправленные в высокие шерстяные носки домашней вязки.

«Она придерживается своего стиля, – подумала Ребекка. – Вот уж кто никогда не потянется за концепцией успеха и не напялит туфли на высоких каблуках. Живи она в девятнадцатом веке, она всегда носила бы накрахмаленную униформу медсестры и плыла бы на утлом челне в забытые богом деревни со шприцами в саквояже».

– Я пришла, чтобы поговорить с Майей, – сказала Ребекка.

– Мне кажется, вам не о чем разговаривать, – ответила Магдалена, держась одной рукой за ручку двери, а другой упираясь в косяк, чтобы Ребекка не могла проскользнуть мимо нее.

Ребекка повысила голос, чтобы ее слышно было в квартире:

– Скажи Майе, что я хочу поговорить с ней о «Виктори-Принт». Хочу дать ей шанс уговорить меня не идти в полицию.

– Я закрываю дверь, – злобно сказала Магдалена.