Текст книги "Пока пройдёт гнев твой"

Автор книги: Оса Ларссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Анна-Мария.

– …но я вам скажу: Вильма была самым близким мне человеком. Да, мы дружили, семнадцатилетняя девушка и восьмидесятилетняя старуха. Хотя она и не считала меня таковой.

Стояла середина августа, пора черники. Симон вел машину по лесной дороге, Вильма сидела рядом с ним, Анни – на заднем сиденье с роллатором на коленях. Вот они прибыли на место. Здесь много черники и клюквы почти у самой дороги. Анни сама вылезла из машины. Симон помог ей вынести роллатор и ведро. Погода была прекрасная. Светило солнце, в воздухе витали лесные ароматы.

– Я впервые в этих местах, – сказала Анни.

Симон сочувственно посмотрел на нее и роллатор. Еще бы!

– Можем составить вам компанию, – предложил он. – Я понесу ведро.

– Оставь, – сказала Вильма.

Анни повторила по-фински «älä»[6]6
  Не надо (фин.).


[Закрыть] и махнула рукой, словно отгоняя муху. Вильма понимала: старушке надо побыть одной, в тишине. Даже если она не положит в ведро ни одной ягоды – это не имеет никакого значения. Ей будет достаточно просто посидеть на камне.

– Мы заберем тебя через три часа, – предложила Вильма, после чего многозначительно улыбнулась Симону: – Я знаю, чем нам занять себя на это время.

– Замолчи, – засмущался Симон, косясь на Анни.

Вильма засмеялась:

– Анни скоро восемьдесят. У нее пятеро детей. Ты думаешь, она забыла, как это делается?

– Я ничего не забыла, – строго возразила Анни. – Не смущай молодого человека.

– Только не умирай здесь, – улыбнулась Вильма, садясь в автомобиль.

Они отъехали на несколько метров, когда машина остановилась и девушка высунула голову из окна:

– Хотя если тебе вздумается здесь умереть, то место просто фантастическое!

В половине шестого вечера Анна-Мария Мелла открыла дверь прозекторской больницы города Кируны.

– Опять прибежала? – недовольно проворчал Ларс Похьянен, поздоровавшись.

Когда Анна-Мария видела патологоанатома Похьянена в этой комнате, тощего, в мятом зеленом комбинезоне, ей всегда казалось, что он мерзнет.

Сегодня Ларс был в своем репертуаре, готовый спорить и пререкаться с ней по любому поводу. Настроение у инспектора Мелла сразу поднялось.

– Я думала, ты соскучился по мне! – Анна-Мария одарила доктора самой сияющей из своих улыбок.

Похьянен засмеялся, хотя издаваемые им при этом звуки скорее походили на хрип.

Вильма Перссон лежала перед ним голая на столе из нержавеющей стали. Похьянен снял с нее водолазный костюм и белье, разрезав то и другое на части. Белая, с серыми пятнами, кожа девушки словно выщелочена и покрыта крупными порами. Рядом с телом стояла полная окурков пепельница, однако Анна-Мария ничего не сказала по этому поводу: она ведь не была доктору Похьянену ни начальником, ни мамой.

– Я только что беседовала с ее прабабушкой, – сообщила инспектор Мелла. – Хотелось бы знать, что ты думаешь об этом несчастном случае.

Похьянен покачал головой:

– Я еще не вскрывал ее. Ты видишь, в каком состоянии тело, однако оно сильно повредилось после смерти.

Он ткнул пальцем в места на лице, где должны были быть нос и губы.

– А почему она полысела? – спросила Анна-Мария, кивая на разбросанные по полу кучки волос.

– Корни в воде сгнивают, и тогда волосы выпадают сами собой, – ответил Похьянен.

Он взял покойницу за руку, которую принялся разглядывать, сощурив глаза.

– На правой руке не хватает большого пальца и мизинца, – наконец заметил доктор. – Хотя я давно уже обратил внимание… – Похьянен прокашлялся. – Она потеряла ногти, но не все. Ты видишь ее правую руку? Конечно, кожа на пальцах легко отслаивается, поэтому мне надо быть осторожней… Смотри, большой палец и мизинец отвалились, однако остались средний и безымянный. И если мы теперь сравним с другой рукой…

Тут Похьянен поднял, держа за запястья, обе руки девушки, и Анна-Мария наклонилась вперед, чтобы лучше видеть.

– Оставшиеся на левой руке ногти окрашены черным лаком и обработаны пилочкой. Они неплохо сохранились, не правда ли? В то время как ногти на среднем и безымянном пальцах правой руки коричневого цвета, и лак стерт.

– И что это значит? – спросила Анна-Мария.

Похьянен пожал плечами:

– Откуда мне знать? Но я обследовал внутреннюю поверхность ногтей. Пойдем, покажу.

Он осторожно положил на скамейку руки Вильмы и подвел Анну-Марию к своему письменному столу. Там стояло пять запечатанных пробирок, в каждой из которых лежало по деревянной зубочистке. Анна-Мария прочитала надписи на этикетках: «средний, правая», «безымянный, правая», «большой, левая», «средний, левая», «указательный, левая».

– Под ногтями с пальцев правой руки обнаружена зеленая краска. Вполне возможно, это не имеет никакого отношения к нашему несчастному случаю: просто девушка накануне соскребала краску с окон или делала что-нибудь в этом роде. Ведь работают в основном правой рукой.

Анна-Мария мельком взглянула на часы. «Не позже шести», – напутствовал ее Роберт. Пора уезжать домой.

Четверть часа спустя после ухода инспектора Мелла доктор Похьянен снова держал Вильму за руку: он брал отпечатки пальцев. Так всегда делали, если лицо трупа было сильно повреждено и опознание вызывало затруднения. Кожа с большого пальца левой руки отделялась буквально кусками, обнажая кость, и, как обычно в таких случаях, Похьянен наложил отвалившийся кусок на свой указательный палец и прижал его к бумаге. В этот момент он почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Доктор решил, что это вернулась Анна-Мария.

– А знаешь, Мелла, – сказал он, – хватит тебе здесь околачиваться. Ты обо всем прочитаешь в протоколе, если только он когда-нибудь будет написан…

– Простите, – ответил ему незнакомый голос, явно не принадлежавший Анне-Марии.

Оглянувшись, Похьянен узнал прокурора Ребекку Мартинссон, с которой познакомился во время одного слушания, на котором присутствовал в качестве эксперта. Тогда разбирали дело о нанесении телесных повреждений. Показания мужа – обвиняемого и жены – пострадавшей расходились. В зале суда супруги постоянно спорили. Теперь прокурор не отрываясь смотрела, как Похьянен снимает отпечатки пальцев. Только через несколько секунд, словно придя в себя, она представилась и напомнила доктору, где они виделись раньше. Он ответил, что узнал ее, и поинтересовался, чего она хочет.

– Это Вильма Перссон? – спросила Ребекка.

– Да, я как раз снимал отпечатки пальцев. Нужно ловить момент, пока это возможно. Такие трупы быстро приходят в негодность.

– Я хотела спросить одну вещь… – начала Ребекка. – Скажите, она действительно умерла там, где ее нашли?

– А почему вы об этом спрашиваете?

Гостья задумалась. Доктор видел, как она кривит рот и качает головой, словно соображая, с чего ей лучше начать, как взглядом призывает его к терпению.

– Она мне снилась… – проговорила наконец Ребекка. – Мне снилось, что ее перенесли откуда-то из другого места, что она умерла не в реке.

Доктор удивленно посмотрел на гостью. Некоторое время оба молчали. Похьянен тяжело дышал.

– Насколько я понимаю, это был несчастный случай. Или вы собираетесь инициировать дополнительное расследование?

– Нет, я…

– Я чего-то не знаю? Как же я могу работать, если от меня что-то скрывают? Поймите, я буду исходить из того, что вы мне скажете.

– Я здесь не за этим.

– Вы бегаете сюда постоянно, однако…

Ребекка подняла обе руки в отстраняющем жесте.

– Забудьте обо всем, – сказала она доктору. – Меня здесь не было. Мне не следовало приходить к вам. Я сумасшедшая.

– Ну, об этом я уже слышал, – сердито пробурчал Похьянен.

Она резко развернулась на каблуках и исчезла. Хлопнула дверь. Его реплика повисла в замкнутом пространстве прозекторской.

– Как они надоели мне со своими визитами! – воскликнул Похьянен, как бы оправдываясь перед самим собой.

Ему стало не по себе оттого, что он нагрубил женщине. Даже окружавшие его мертвецы, казалось, молчали теперь как-то осуждающе.

– Иногда хочется послать всех к черту, – ругался доктор.

Прошла неделя. С деревьев, будто с тяжелым вздохом, падали снежные глыбы, пробивая наст. С южной стороны стволов оттаивали муравейники. Снова появилась птичка, называемая пуночкой. А сосед Ребекки Сиввинг видел медвежьи следы в лесу. Природа пробуждалась от зимнего сна.

– Ну, что, нашли мальчика? – спросил Сиввинг Ребекку.

В тот вечер она пригласила их с Беллой на обед. Приготовила суши, которые Сиввинг и жевал сейчас с подозрительным выражением на лице. Название этого блюда он произносил через букву «ч», отчего у него выходило нечто похожее на «апчхи», будто он чихал. Белла развалилась на диване: задние лапы разведены в стороны, передние чуть подрагивают.

На вопрос старика Ребекка отрицательно покачала головой.

– Вот где б я действительно не хотел жить, так это в Пиили-ярви, – заметил он. – Из-за братьев Крекула. У них еще бюро перевозок, – напомнил Сиввинг, видя, что Ребекка не понимает, о ком речь. – Туре и Яльмар Крекула – ровесники моего младшего брата, – пояснил он. – Настоящие злодеи! Бюро перевозок организовал их отец, будучи еще в расцвете сил. Теперь ему под девяносто. Худший из братьев – старший, Яльмар. Несколько раз осужден за драки и хулиганство. А ведь многие из его жертв так и не решились подать заявление в полицию. Н-да… они прославились еще в детстве. – Сиввинг задумался, углубляясь в воспоминания. – Ты ведь помнишь эту историю? Нет? Ну да, где ж тебе помнить братьев Крекула! Яльмару тогда еще не исполнилось и десяти лет, а его брату было, вероятно, около шести-семи. И вот они гуляли по лесу, пасли коров на просеке. В общем, не так-то далеко и зашли, но вечером Яльмар вернулся домой один, без брата. Тут же подняли на ноги и полицию, и военных, и спасателей… Мальчика не нашли. Искали неделю, а потом прекратили. И когда никто уже и не сомневался, что Туре мертв, тот целехонек приплелся домой. Шум поднялся по всей Швеции! У Туре брали интервью на радио, о нем писали газеты. Чудо, как же! А это все Яльмар, он же скользкий, как угорь. И всегда таким был. Еще в школе они умели выбивать из одноклассников долги – и реальные, и вымышленные. Мне рассказывал об этом кузен Эйнар. Ты его не знаешь, он рано уехал отсюда, а потом умер от инфаркта. Так вот, он ходил в школу вместе с братьями Крекула. И он, и его приятели отдавали этим вымогателям деньги. Иначе им пришлось бы иметь дело с Яльмаром. Вот так, – вздохнул Сиввинг, соскребывая с роллов горчицу васаби, – и раньше было не лучше, чем теперь.

Двадцать четвертое апреля, пятница

В пятницу в четверть двенадцатого вечера патологоанатом Похьянен позвонил инспектору Анне-Марии Мелла.

– У тебя есть время? – спросил он.

– Конечно, – ответила она. – Маркус взял в прокате фильм, и теперь ему не до меня, а Роберт давно уснул. Правда, несколько минут назад он просыпался. Спросил: «До сих пор болтаете, не все мировые проблемы еще решили?» – и опять отключился.

– Кто это? – раздался голос Роберта. – Я еще не сплю.

– Это Похьянен.

– А, снова тот дурацкий фильм, где они все время сидят на скамейке в парке и болтают! – воскликнул Роберт нарочито громко, чтобы Похьянен слышал. – Сегодня же пятница! После напряженной трудовой недели людям хочется секса, насилия или, по крайней мере, увидеть хорошую автомобильную гонку.

На том конце телефонного провода послышался хриплый смех.

– Извини, я не виновата, – сказала Анна-Мария в трубку. – Я забеременела от него, когда была пьяной, поэтому ничего не оставалось, как выйти замуж.

– Там никто не сидит на скамейке в парке. Можете вы помолчать в конце концов! – рассердился Маркус, старший сын Анны-Марии и Роберта.

– Что вы смотрите? – поинтересовался Похьянен.

– «Жизнь других»[7]7
  «Жизнь других» («Das Leben der Anderen») – фильм немецкого режиссера Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка (2006).


[Закрыть] на немецком языке.

– Хороший фильм, – одобрил доктор. – Я плакал, когда смотрел.

– Похьянен говорит, что плакал, когда смотрел этот фильм, – повторила Анна-Мария Роберту.

– Я тоже сейчас заплачу, – вздохнул тот.

– Еще бы! – воскликнула Анна-Мария в трубку. – Но Роберт плакал последний раз, когда Юха Мието уступил Томасу Вассбергу[8]8
  Юха Мието и Томас Вассберг – финский и шведский лыжники.


[Закрыть] на Олимпийских играх в восьмидесятом году. Ты можешь помолчать? – повернулась она к мужу. – Тогда я узнаю, чего хочет Похьянен.

– Сотые доли секунды, – застонал Роберт, вспомнив роковую лыжную гонку. – Пятнадцатый километр – и он опередил его на пять сантиметров.

– Дайте же мне досмотреть фильм, – ворчал Маркус.

– Я взял пробу из легких Вильмы Перссон, – сказал наконец Похьянен.

– И?

– И сравнил ее с водой из реки.

Встретив недовольный взгляд сына, Анна-Мария поднялась с дивана и вышла на кухню.

– Ты слушаешь? – Судя по голосу, доктор начинал раздражаться. В трубке послышался кашель.

– Я слышу, – подтвердила Анна-Мария, стараясь не обращать внимания на его хрипы.

– И вот… хр. хр… я послал пробы в лабораторию Рудбека[9]9
  Лаборатория им. Рудбека – крупнейшая лаборатория судебной медицины в Швеции.


[Закрыть] в Упсалу… хр… хр… Марии Аллен пришлось поспешить. Они практикуют новый генетический метод, очень перспективный…

– Новый метод?

– Последнее слово техники. Они сравнивают ДНК из ткани трупа с тем, что находят в воде. Бактерии, водоросли… Ты ведь знаешь, все мы состоим из четырех типов кирпичиков. Геном человека насчитывает порядка трех миллиардов таких кирпичиков, расположенных в определенном порядке[10]10
  Имеется в виду четыре типа нуклеотидов: аденин, цитозин, пурин и гуанин, из которых состоит ДНК любого живого существа.


[Закрыть].

Анна-Мария взглянула на часы. Сначала заумный немецкий фильм, потом лекция по генетике доктора Похьянена… Не поздновато ли?

– Ну, тебе все это вряд ли интересно, – прохрипел Похьянен. – Но я должен тебе сказать, что микрофлора в легких Вильмы Перссон и в реке, где нашли ее тело, абсолютно разная.

Анна-Мария поднялась со стула.

– То есть она умерла не в реке? – спросила она Похьянена.

– Она умерла не в реке, – подтвердил он.

Двадцать пятое апреля, суббота

В субботу утром Свена-Эрика Стольнакке разбудил телефонный звонок. Он ответил, чувствуя, как сонливость волной разливается по телу.

– Это я, – послышался в трубке взволнованный голос Анны-Марии.

Свен-Эрик слегка отвел трубку в сторону и прищурился, вглядываясь в циферблат настенных часов. Двадцать минут восьмого.

Анна-Мария жаворонок, а он сова. Но они давно уже негласно условились звонить друг другу в любое время, когда потребуется. Свен-Эрик мог побеспокоить коллегу в час ночи, а она могла разбудить его рано утром, направляясь к нему домой, чтобы забрать на работу. Но так было раньше.

Это до Реглы Свен-Эрик спрашивал ее: «Уже пора?» – на что Анна-Мария с понедельника по пятницу отвечала ему, что уже вытащила Густава из постели и отправила в детский сад; а в выходные мальчик скакал по кровати и постоянно отвлекал маму от разговора, требуя переключить телевизор на детский канал.

– Прости, что разбудила тебя в такую рань, – извинилась Анна-Мария.

Она уже жалела, что позвонила ему. Теперь ведь совсем не то, что тогда…

Свен-Эрик по голосу понял, что ей неловко, и его охватило смешанное чувство раскаяния и утраты. Однако он тут же разозлился на себя: в конце концов, она сама виновата, и что было, то было.

– Похьянен звонил мне вчера поздно вечером, – сообщила Анна-Мария, словно для того, чтобы подчеркнуть, что не одна она беспокоит коллег в неудобное для них время.

Тут проснулась Аири Бюлунд.

– Кофе? – пробормотала она.

Свен-Эрик кивнул. Аири встала с постели и завернулась в красный махровый халат. Кошка Боксарн, дремавшая в ногах Свена-Эрика, тут же вскочила и принялась ловить лапой пояс халата, столь дразняще извивавшийся в воздухе, оборачиваясь вокруг талии хозяйки.

– Ну, и? – Свен-Эрик первым нарушил молчание в трубке.

– Ты ведь знаешь, их бензобак был почти пустой. Ты ведь сам спрашивал, почему люди отправились в такую даль, не имея достаточных запасов топлива, чтобы вернуться? Теперь понятно: она умерла не в реке. Но как она туда попала?

– И как же?

Некоторое время оба молчали.

– Думаю, надо съездить в Пиили-ярви и поговорить с теми, кто знал об их намерениях, – предложила наконец Анна-Мария.

Теперь у Свена-Эрика появилась возможность восстановить их отношения: стоит только изъявить желание составить ей компанию.

– А разве там не опрашивали людей сразу после того, как ребята пропали?

– Конечно, но только ближайших соседей и родственников. Теперь ситуация другая, и я хочу опросить всех.

– Вот как? Ну, счастливо!

Он оттолкнул ее. Теперь в ее молчании чувствовалась враждебность и разочарование.

Появилась Аири с кофе и бутербродами на подносе.

– Что случилось? – поинтересовалась она.

– Звонила Анна-Мария, – ответил Свен-Эрик. – Она полагает, что и в субботу утром я должен бросать все и мчаться вслед за ней по первому ее зову.

Аири молча протянула ему чашку.

– Она совершенно без царя в голове, – закончил Свен-Эрик.

– Знаешь, я часто слышала от тебя эту фразу за последний год, – отвечала Аири, присаживаясь на край кровати. – Но лично я полагаю, что человек без царя в голове – это тот, кто, как бы долго он ни думал, все равно потом совершает глупость. Регла? Да, конечно… Но тут уж ничего не поправишь.

– Но она вообще ни о чем не думала! – возмутился Свен-Эрик.

– Возможно, – согласилась Аири. – Но такова ее натура. Анна-Мария импульсивна и скора на руку. Я люблю тебя, но и даже между самыми близкими людьми бывают разногласия. Я только хочу сказать, что Анна-Мария действительно не думала подвергать опасности твою и свою жизнь.

Свен-Эрик встал и надел штаны, сердито оттолкнув Боксарн, которая снова пошла в атаку.

– Значит, так, – твердо произнес он. – Сегодня тепло, снег мокрый и тяжелый. Я думаю, мне надо съездить домой и проверить крышу.

– Я знала, что с ним говорить бесполезно, – пожаловалась Аири кошке, когда Свен-Эрик исчез за дверью.

Утреннее солнце пробивалось сквозь розовые облака над вершинами деревьев, но Анна-Мария видела только черный край леса и грязные сугробы. Ей хотелось, чтобы из чащи вышел олень, но взгляд натыкался только на трещины в асфальте.

Однако, въезжая во двор Анни Аутио, Анна-Мария почувствовала, что у нее поднимается настроение.

– Как вкусно пахнет! – воскликнула инспектор, завидев хозяйку в дверях дома.

На кухне старушка вручила гостье полиэтиленовый пакет со свежими булочками.

– Все равно мне некуда их девать, – возразила она в ответ на протесты гостьи. – У всех местных стариков морозильники забиты выпечкой. Считается большой удачей, если удается кого-нибудь попотчевать этой вкуснятиной. Вы ведь не из тех, кто озабочен подсчетами гликемического индекса[11]11
  Гликемическии индекс – показатель влияния продуктов питания на уровень сахара в крови. За гликемическим индексом рекомендуется следить диабетикам и людям, склонным к полноте.


[Закрыть] и тому подобным?

– Нет.

– Ну, так берите!

Старушка налила кофе, и Анна-Мария окунула в чашку кусочек сухой ватрушки с корицей.

– Не говорили ли вам Вильма и Симон, что собираются заняться подводным плаванием? – спросила она Анни.

– Я ничего не знала о том, куда и зачем они собираются, – ответила старушка, – и уже говорила об этом полиции. И никто ничего не знал. Мама Симона заметила, что из гаража исчезло его водолазное снаряжение, и тогда мы решили, что им взбрело в голову нырнуть где-нибудь. Но вы ведь знаете, машины так и не нашли, ничего не нашли…

– Ну, а кто-нибудь из их приятелей мог быть в курсе, как вы полагаете?

– Здесь, в поселке, почти не осталось молодежи, только мы, старики. Наши дети живут в городе или уехали на юг. И все спорят, кому из них следить за родительским домом, который они унаследуют. А когда наши избушки переходят в их руки, они не продают их и не ремонтируют, так что те ветшают на глазах. Я говорила об этом с моими племянниками, Туре и Яльмаром Крекула, «мальчиками», как их называет моя сестра, хотя им давно перевалило за пятьдесят. У Туре два сына. Они навещают папу, но квартира у них в Кируне. Только Вильма да Симон жили здесь, хотя и в городе тоже. У Симона там как будто была однушка. Еще чашечку?

– Я уже выпила три, спасибо, – отрицательно покачала головой Анна-Мария. – Можно мне взглянуть на ее комнату?

– Разумеется. Но я не пойду с вами, мне тяжело подниматься наверх, – Анни смутилась. – Там холодно, вы должны меня извинить. Я перестала там топить, с тех пор как она… Потому что она… Я вынуждена думать о деньгах.

Старушка замолчала, сметая с передника муку.

– Я все понимаю, – согласилась Анна-Мария. – Я сама живу в своем доме и знаю, во что обходится отопление.

– Но это неправильно, – покачала головой старушка. – Нужно топить. Дом должен ждать ее.

– Знаете что, – ответила ей инспектор, – я полагаю, что и в горе нельзя терять способности мыслить практически. Думаю, вам это удалось.

– Я не хочу больше горевать, – Анни умоляюще посмотрела на гостью, словно та могла ей помочь. – Знали бы вы, как здесь было при Вильме! Жизнь так и кипела. Я до сих пор просыпаюсь с мыслью, что должна приготовить ей завтрак. Поэтому вы, думаю, не вполне понимаете, что значило для меня отключить отопление наверху.

– Мне все равно, тепло там или холодно, – возразила Анна-Мария, поднимаясь.

Анни чуть заметно улыбнулась:

– Что ж, хорошо. Я радовалась каждому дню, прожитому с ней. Я воспринимала ее как подарок, ведь в любую минуту Вильма могла вернуться в Стокгольм.

«Она была необычным подростком» – вот первое, что пришло в голову Анне-Марии после того, как она переступила порог комнаты Вильмы.

У окна стоял старый офисный стол. Перед ним – синий деревянный стул. Узкая кровать, всего около восьмидесяти сантиметров в ширину, застлана белым вязаным покрывалом. Не видно ни старых плюшевых мишек, ни прочих мягких игрушек, напоминающих о детстве. И никаких афиш на стенах. Над кроватью канцелярской кнопкой пришпилена фотография Вильмы и Симона. Такое впечатление, будто камеру держит Вильма. На снимке девушка смеется во весь рот, юноша смущенно улыбается. Анне-Марии взгрустнулось.

Инспектор принялась осматривать содержимое ящиков письменного стола. Ни дневника, ни карт.

Заслышав, как Анни поднимается по лестнице, Анна-Мария поспешила открыть гардероб и порылась в одежде, которая лежала в нем кучей. Когда старушка вошла в комнату, инспектор уже осматривала верхнюю поверхность шкафа, стоя на стуле. Анни присела на край кровати.

– Что вы ищете? – поинтересовалась она, не выражая недовольства.

Анна-Мария покачала головой:

– Не знаю. Что-нибудь, что указывало бы на то, куда они направлялись. Мы должны знать, где именно они погрузились под воду.

– Но ведь ее нашли под Тервасковски. Разве они ныряли не там?

– Не знаю.

– Может, вам стоит поговорить с Юханнесом Сварваре? – предложила старушка. – Он живет в маленьком красном домике с застекленной террасой, сразу после поворота в сторону поселка. Он часто давал карты Симону и Вильме, когда те собирались в лес. Я прилягу здесь на минутку… И попрошу вас заглянуть сюда еще раз, когда будете возвращаться от Юханнеса. Поможете мне спуститься со второго этажа, хорошо?

Анна-Мария подавила в себе желание обнять старушку. Ей вдруг захотелось утешать ее, вероятно, чтобы успокоиться самой.

– Спасибо за кофе, – сказала она. – Разумеется, я заеду.

Юханнес Сварваре тоже предложил инспектору Мелла кофе. Анна-Мария с благодарностью согласилась, хотя выпила к тому времени немало и у нее начинала кружиться голова. Хозяин достал из буфета сервизные чашки, мелодично зазвеневшие о блюдца, когда он ставил их на стол. Гостья залюбовалась рисунком – красные розы на фоне цвета слоновой кости – и хрупкой, изящно изогнутой ручкой.

– Простите, – смутился Юханнес Сварваре, – но я никак не ожидал увидеть у себя полицейского, тем более в субботу утром.

Волосы у него были всклокочены, словно он только что поднялся с постели, в которой спал не раздеваясь. Коричневые штаны висели мешком, бросались в глаза грязные пятна на груди мятой рубашки.

– Как уютно в домах, где топят дровами! – восхитилась Анна-Мария, чтобы разрядить обстановку.

На окнах до сих пор висели рождественские гирлянды. На полу грудой навалены тряпичные коврики, чтобы удержать тепло. Под столом много крошек.

«Похоже, он неважно себя чувствует, – заметила про себя Анна-Мария. – Ему сейчас не до уборки».

Она задумалась, вспоминая слова Анни Аутио. Бедный поселок! Еще несколько лет – и он исчезнет с лица земли. Может, летом сюда и будут наведываться родственники местных стариков, но к зиме точно никого не останется.

– Какая потеря для Анни! – вздохнул Юханнес Сварваре, и его лицо исказила трагическая гримаса. – Какое несчастье!

Он сдвинул челюсть в сторону, будто ему мешал плохо поставленный зубной протез. Анна-Мария заметила стакан с водой на столике возле мойки. «Вероятно, он хранит протез там, – решила она, – а надевает, только когда приходят гости или чтобы поесть».

– Я хочу выяснить, что произошло, – сразу перешла к делу инспектор. – Во всей этой истории слишком много неясностей. Скажите, куда именно они направлялись?

– Разве ее нашли не возле Тервасковски? – удивился Юханнес.

– Да, но… тем не менее… – настаивала Анна-Мария.

– Ну, если тем не менее… – повторил Сварваре. – А какие неясности вы имеете в виду?

Анна-Мария смутилась. Она не хотела вдаваться в подробности. Но иногда, если хочешь разговорить человека, приходится кое в чем ему уступить.

– У нас есть основания полагать, что она умерла не в реке, – пояснила Анна-Мария.

Юханнес со звоном поставил чашку на блюдце.

– Что заставляет вас сомневаться в этом?

– Ничего, – замахала руками Анна-Мария. – Просто я хотела как можно основательней расследовать это дело. И потом, мы до сих пор ищем Симона Кюро.

– Вильма приходила сюда… – закивал Юханнес, совершая при этом круговые движения руками, словно разглаживал скатерть. – Мне нужен собеседник. Ведь в поселке, кроме нас, стариков, никого не осталось. И поэтому, вероятно, иногда мы говорим слишком много… – Он задумался.

– Что вы имеете в виду? – прервала его размышления Анна-Мария.

– Что я имею в виду? – переспросил Юханнес. – А вы знаете, что за неделю до того, как они пропали, с Исаком Крекула случился инфаркт? Сейчас он дома, но я давно уже не видел его, он даже не проверяет свой почтовый ящик.

– Извините, но я вас не понимаю, – смутилась Анна-Мария.

Юханнес Сварваре в задумчивости поковырял грязным ногтем выемку в столешнице. Потом посмотрел на настенные часы. Они показывали семь, в то время как на самом деле уже было пять минут первого.

– Знаете, – замялся он, – мне надо отдохнуть. Я пожилой человек…

С этими словами он поднялся, вынул изо рта зубной протез и положил его в стакан с водой. Потом снова сел на стул, откинулся на спинку и прикрыл глаза.

Инспектор оказалась в глупом положении.

– Значит, – смущенно пробормотала она, – вы не хотите объяснить мне, что имели в виду?

Ответа не последовало. Очевидно, разговор был окончен. Грудь Юханнеса Сварваре ритмично вздымалась.

– Черт! – выругалась Анна-Мария, садясь в машину.

Она чувствовала, что допустила ошибку. Он был готов все рассказать. На ее месте Свен-Эрик, вероятно, проявил бы больше выдержки: просто сидел бы и ждал, когда Юханнес разговорится. Чертов Свен-Эрик! С Исаком Крекула случился инфаркт за неделю до того, как они пропали. Что бы это значило?

– Мне нужно повидаться с Исаком Крекула, – произнесла Анна-Мария вслух, поворачивая ключ зажигания.

Семья Крекула жила на краю поселка. Анна-Мария вышла из автомобиля и остановилась в раздумье. Перед ней стояли три дома, обшитые одинаковыми красными панелями, и она пыталась угадать, кому какой принадлежит. Самый старый на вид, с кружевными занавесками на окнах и пристройкой во дворе, вероятно, родителям, а два других – Туре и Яльмару.

Внезапно Анну-Марию охватили недобрые предчувствия. Она медлила. В загоне, огороженном сеткой, прыгала, захлебываясь лаем, охотничья собака. Она обнажала клыки, кусала проволоку и лязгала зубами.

Двор был густо усажен елями, выполнявшими роль живой изгороди вокруг дома. Высокие, черные, слегка наклонившиеся вперед, они выглядели растрепанными и производили на гостью неприятное впечатление. Неподалеку высился холм, лужайка вокруг которого также поросла ельником. Анне-Марии тут же представился сердитый хозяин с зажатым в кулаке ремнем и бледная хозяйка, в бессилии опустившая руки.

«Не ходи туда, не ходи», – твердил Мелле внутренний голос.

Она чувствовала, как волосы на затылке встают дыбом.

Однако в полной мере она осознала свой страх позже, когда вспоминала эти минуты. Тогда, стоя у дома Крекула, Анна-Мария не особенно прислушивалась к собственным ощущениям.

Собака царапала сетку. В воздухе витало беспокойство. Наконец гардина на окне зашевелилась. Кто-то дома.

Анна-Мария постучала в дверь, на которой красовалась табличка: «Попрошайкам и мелким торговцам просьба не беспокоить». Через некоторое время створка приоткрылась, и в щели показалось лицо пожилой женщины, поинтересовавшейся у незваной гостьи, чего она хочет. Анна-Мария представилась.

Она уже догадалась, что перед ней сестра Анни, и тут же вспомнила ее имя – Кертту. Анна-Мария попыталась усмотреть сходство между двумя женщинами. Вероятно, оно было, однако Анни, со своими жилистыми руками и многочисленными морщинами на лице, несомненно, выглядела старше. Инспектор представила себе сестер в молодости. Анни, должно быть, никогда не отличалась пышной шевелюрой и имела вытянутое лицо, как у самой Анны-Марии. У Кертту Крекула скулы шире, а коса до сих пор оставалась толстой. Очевидно, она моложе и всегда считалась миловидней Анни.

В то же время именно Анни производила впечатление счастливой женщины. Когда не тосковала о Вильме, конечно.

Уголки губ Кертту опустились, словно поддетые невидимыми крючками.

– Обычно мы не пускаем посторонних, здесь бывает всякое…

– Вы Кертту, сестра Анни Аути?

– Да.

– Я только что от нее. Она напекла булочек…

– А я никогда не пеку. Какой смысл, если можно купить? Да и руки у меня, как видно, не из того места растут.

«По крайней мере, она говорит», – оживилась Анна-Мария.

– У вас есть туалет? – спросила она.

– Есть, – кивнула старушка.

– Можно? – Инспектор скорчила страдальческую мину. – Очень надо. А до города еще так далеко!

– Входите скорей, не то напустите холода. – С этими словами Кертту приоткрыла дверь, но лишь настолько, чтобы Анна-Мария смогла протиснуться в щель.

– Нет, я не особенно любила Вильму, – покачала головой Кертту. – Это она заморочила моей сестре голову.

Они сидели за кухонным столом и разговаривали. Анна-Мария сняла куртку и повесила ее на спинку обитого зеленой тканью стула.

– И чем же она заморочила голову вашей сестре?

– О, самыми разными глупостями! – развела руками Кертту. – Летом средь бела дня они вместе купались в озере. Голые! И даже не после бани, а просто так. У Анни грудь свисала до пупа. Ужасно! Совсем с ней стыд потеряла! Да и Вильма охотно демонстрировала местным парням татуировки на своей заднице…

Во дворе снова послышался лай, а затем сердитый голос: «Заткнись!» Однако собака и не думала униматься.

На крыльце раздались шаги: кто-то топал ногами, стряхивая с обуви снег. Наконец в дверях показались двое мужчин.

«Туре и Яльмар», – догадалась Анна-Мария.