Текст книги "Пока пройдёт гнев твой"

Автор книги: Оса Ларссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

И вот Ханс Ахо попытался забить гол, но Ингве Тало отбил мяч[24]24
  Речь идет о хоккее с мячом, или бенди.


[Закрыть]. Нападающие решили взять реванш, и возле Ингве завязалась потасовка. И тут на лед выскочил Туре со своей клюшкой и своим мячиком, который немедленно послал в пустые ворота противника.

– Эй, парень, уйди с поля! – закричал один из игроков и бросился к Туре.

– Уйди, Туре! – крикнула одна из болельщиц.

Однако Туре и не думал покидать игру. Хоккеист отпрянул, но потом еще раз велел Крекула убираться.

Тогда Туре усмехнулся и ушел с поля, но вскоре он появился снова и как ни в чем не бывало продолжал возиться с мячом.

Игра остановилась. Большие мальчики требовали, чтобы Туре шел домой.

– Вы купили это озеро? – спросил их Туре. – Что-то я не слышал об этом… Яльмар! – кричал он старшему брату. – А ты не слышал?

Нет, это не их озеро. Но когда взрослые парни играют, малышня стоит в стороне – таков негласный закон.

Игроки посмотрели в сторону Яльмара. Некоторые из них были его ровесниками, но большинство старше. И всем стало интересно, осмелится ли Яльмар вмешаться. Все знали, что братья Крекула всегда держались вместе. Против всех хоккеистов у Яльмара не было никаких шансов, но страх потерпеть поражение никогда не удерживал его от драки. Всем было любопытно, какая заварушка может получиться из всего этого.

Яльмар проклинал про себя Туре. Почему он должен драться? Пусть на этот раз брат выпутывается сам. Он повернул голову и смотрел куда-то вдаль.

Игроки угадали его намерения: Яльмар не хотел вмешиваться в ссору.

И тогда один из них, Торгни Илипаа, который давно уже имел зуб на Туре, толкнул дерзкого мальчишку в грудь.

– Убирайся к маме! – прошипел он.

В ответ Туре ударил Торгни так, что тот упал на лед.

– Сам убирайся! – закричал Крекула.

Торгни Илипаа быстро поднялся на ноги. Туре поднял клюшку, но один из парней успел за нее схватиться и задержал удар. Воспользовавшись случаем, Торгни ударил противника в нос.

– Проваливай, я сказал! – повторил он.

Туре заплакал. Никто не успел заметить, пошла ли у него из носа кровь. Закрывая лицо руками и бросив свою клюшку на лед, мальчик убежал с поля.

Один из хоккеистов отложил его клюшку в сторону.

– Ну что, играем? – спросил он товарищей.

Через пятнадцать минут на место происшествия прибежал Исак и немедленно ринулся через все поле к Яльмару.

Он побелел от ярости. Игра снова остановилась, и теперь все смотрели, как Исак Крекула, вцепившись старшему сыну в воротник, тащит его за собой. Он не сказал ни слова, пока вел Яльмара через весь поселок, только громко пыхтел, пересекая двор. Ужас охватил мальчика, когда отец потащил его к бане. «Что он собирается делать?» – недоумевал Яльмар.

– Папа, – шептал он, – папа, подожди…

Но Исак велел ему заткнуть глотку. Он не желал слушать никаких объяснений.

Они приблизились к мостику, к той самой проруби, из которой Яльмар всего час назад брал воду для бани.

Исак стянул с него шапку и бросил ее на снег. Яльмар сопротивлялся, но отец все-таки поставил его на колени возле проруби и окунул лицом в воду.

Мальчик размахивал руками, его голова буквально раскалывалась от холода. Он был сильным, поэтому сумел один раз глотнуть воздуха. Потом Исак снова окунул его.

Яльмар подумал, что настал его последний час…

И он действительно умирал. Внезапно откуда-то полился яркий солнечный свет, и он увидел себя гуляющим босиком по летнему лесу. Земля устлана колкой хвоей и сосновыми шишками, но пятки у него давно огрубели. Яльмару нужно привести домой лошадей, что пасутся на поляне. Он видит их между соснами, они трутся друг о друга шеями и отгоняют хвостами мух. Пахнет багульником, смолой, мхом и нагретой солнцем землей. Вот тропинку, на которой он стоит, пересекает муравьиный ручеек. Лошади приветствуют Яльмара веселым ржанием.

Мальчик очнулся в предбаннике на полу. В очаге горел огонь. Он встал на четвереньки и выплюнул из себя озерную воду. Потом лег на спину и увидел отца. Тот стоял над ним и курил.

– В этой семье все поддерживают друг друга, – сказал Исак. – Запомни это на будущее.

Ребекка потянула на себя тяжелую дверь здания городского муниципалитета, залюбовавшись резными ручками в форме шаманских бубнов, и оказалась в огромном зале с высокими потолками и кирпичными стенами, одну из которых украшало ворсистое панно с изображением саамского солярного знака, выдержанное в ярких осенних тонах.

– Мне надо в архив, – сообщила она, представившись молодому человеку за регистрационной стойкой.

Ей велели подождать. Через некоторое время появился мужчина с зачесанными назад темными волосами, в черных джинсах, такого же цвета кожаных туфлях и куртке.

– Ян Вииникайнен, директор архива, – представился он, на шведский манер первым протягивая ей руку. – Чем могу служить инспектору криминальной полиции?

Ребекка удивленно подняла брови.

– Ну… – замялся мужчина, – вы ведь знаменитость. О том случае со священниками много писали. Я, конечно, в курсе.

Ребекка подавила в себе желание развернуться и выйти вон. «Он не понимает, – успокоила она себя. – Он не знает, что я чувствую, когда мне напоминают об этом».

– Я толком не знаю, что мне искать, – начала она. – Мне нужна информация о бюро перевозок Крекула из Пиили-ярви.

Вииникайнен беспомощно пожал плечами.

– За какой период времени?

– Предприятие открылось в сороковых годах. Покажите все, что у вас есть.

На некоторое время мужчина задумался. Потом жестом пригласил Ребекку следовать за ним. Они спустились по винтовой лестнице в подвальное помещение, миновав белую металлическую дверь, ведущую, как видно, в кабинет господина директора. Вииникайнен открыл замок и пригласил гостью ступить в святая святых.

Далее они шли между длинными рядами серых стальных полок, на которых стояло множество папок самых разных размеров и видов, из бумаги, пластика, металла и обшитых тканью. Здесь же были книги в мягких обложках и твердом переплете, старинные, с изящным тиснением, со шнурками и печатями. На дубовом архивном шкафу виднелась старая печатная машинка «Триумф и Фасит». Специальные ящики для географических карт теснились, зажатые коричневыми архивными коробками. Там и здесь громоздились стопки бумаг. В одной из внутренних комнат обнаружился механизм для управления автоматическими выдвижными полками, который господин Вииникайнен и привел в движение.

– Я показываю вам, как с ним обращаться, – говорил он, передвигая длинный черный рычаг с набалдашником так, что ближайшая полка отъехала в сторону. – На вашем месте я проверил бы списки торговых предприятий или календари событий в мире бизнеса. А там, – он показал рукой, – хранятся бумаги механического завода.

С этими словами Ян Вииникайнен удалился за свой стол, а Ребекка сняла пальто и погрузилась в раздумья.

«Ищи иголку в стоге сена, – подумала она. – Я даже не знаю толком, что мне нужно».

Она прошлась между стеллажами, взглянула на папки со статьями по френологии[25]25
  Френология – псевдонаука, основным положением которой является связь психики человека и строения поверхности его черепа.


[Закрыть] тридцатых-сороковых годов, документы Совета помощи бедным поселка Юккас-ярви, журналы школьных мастерских. «Хватит ныть», – наконец сказала она себе и засучила рукава.

Через час десять минут она нашла упоминание о предприятии Крекула. Это был список водителей транспортных предприятий коммуны, с указанием количества и типа автомобилей, которыми они располагают, специфики фирмы и ее адреса.

Ребекка энергично рылась в бумагах, невостребованных уже более шестидесяти лет, открывала ящики, запертые более полувека назад, и морщила нос, дыша пылью. Через некоторое время у нее разболелась голова.

Подошедший директор поинтересовался, как у нее дела.

– Все нормально, – отвечала Ребекка. – Кое-что мне уже удалось найти.

В машине на парковке ее ждала Вера. Завидев хозяйку, она встала и радостно забила хвостом.

– Спасибо за терпение, – сказала ей Ребекка, – а сейчас мы немножко прогуляемся.

Она направила автомобиль в сторону горы Луоссаваара, потом остановила машину, выпустила Веру наружу и пожала плечами:

– Извини, старушка.

– Что, совесть мучает? – раздался за спиной знакомый голос.

Ребекка оглянулась и увидела Кристера Эрикссона, одетого в тренировочные брюки и оранжевую ветровку, гармонирующую с розовой кожей его лица.

Кристер улыбался. Ребекка заметила, что у него необыкновенно ровные белые зубы – единственное, что не было обезображено огнем.

– А это кто? – спросил он, кивая на Веру. – Тинтин умрет от ревности.

– Это собака Хьорлейфура Арнарсона, – объяснила Ребекка. – Мне пришлось взять ее себе, иначе она давно уже пребывала бы в собачьем раю.

Эрикссон понимающе кивнул.

Ты теперь руководитель группы предварительного расследования? – спросил он. – Вильма Перссон должна быть довольна.

– Я не верю во все это, – недовольно отвечала Ребекка.

Кристер несколько раз моргнул и покачал головой.

– Ты бегал трусцой? – спросила его Ребекка, чтобы сменить тему.

– Мммм… – замялся Эрикссон. – Как обычно, совершал пробежку вверх по склону к старой шахте. Я уже закончил.

Ребекка посмотрела в сторону заброшенной шахты.

– Если привидения не выдумка, то где им жить, как не там, – заметила она. – Не удивлюсь, если по ночам оттуда слышатся завывания, наводящие ужас на случайных прохожих.

– Привидения – это здорово, – кивнул Кристер. – Не хочешь прогуляться наверх? Мне надо расслабить мышцы. Подожди, я оденусь.

Он направился к своей машине и скоро вернулся в дешевом зеленом джемпере, на вид старом и изрядно потрепанном в стирках.

«Боже мой! – воскликнула про себя Ребекка. – Хотя с его внешностью, наверное, можно позволить себе наплевать на одежду».

Она смотрела на спортивное, хорошо натренированное тело Кристера, который шел сейчас впереди и играл с Верой, и думала о том, что оно достойно лучшей одежды, пусть даже не спортивных джемперов с плеча Сюсан Ланефельт[26]26
  Сюсан Ланефельт – ведущая популярной в Швеции спортивной телепрограммы.


[Закрыть]. Внезапно Ребекке стало жаль Кристера.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Так, – соврала Ребекка, – просто люблю Луоссаваара. Оттуда открывается замечательный вид.

Они остановились и посмотрели на город, раскинувшийся на фоне гор, спускающихся к нему серыми террасами; на пирамидальный профиль Эднамваара на северо-западе; на ветряные турбины разрушенного медного рудника Вискария; на деревянную церковь в форме саамского чума, крашенную фалу[27]27
  Фалу – натуральная шведская краска, применяющаяся обычно при окраске деревянных построек. Состоит из пигмента, образованного в результате минерализации медного рудника в Фалуне (Швеция). Наиболее распространенный цвет – темно-красный.


[Закрыть]; на здание городской ратуши с характерной часовой башней: грубый металлический каркас с чеканными украшениями, – которая всегда ассоциировалась у Ребекки со стелющимися по земле черными ветками горных березок и стадами северных оленей; на изогнувшееся подковой здание вокзала с красными домиками железнодорожников; многоэтажки на Грювеген и Хёгалидсгатан, похожие отсюда на черные точки.

– Смотри! – закричал Эрикссон. – Сегодня видна Кебнекайсе!

Он показывал на голубую горную цепь, едва различимую на северо-западе.

– Никогда не мог определить, какая же из них Кеб, – продолжал он, – но, как я слышал, совсем не та, что смотрится отсюда самой высокой.

Ребекка вытянула руку, и Кристер наклонил свою голову к ее лицу, чтобы лучше видеть.

– Там Туолпагорни, – объяснила она. – Видишь маленький кратер? А рядом справа от нее Кебне.

Кристер отодвинулся.

– Прости, – сказал он. – От меня воняет потом.

– Ничего, – ответила Ребекка, чувствуя, как по телу пробегает теплая волна.

– И это самая высокая гора Швеции, – заметил Эрикссон, щурясь в сторону Кебнекайсе.

– А это самое красивое здание из построенных в Швеции в две тысячи первом году, – Ребекка показала на церковь.

– А то – из построенных в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, – в свою очередь показал Кристер на здание ратуши.

– Самый красивый город в Швеции, – смеясь, подвела итог Ребекка. – Архитектор, должно быть, планировал его как произведение искусства. В те времена строили города с улицами, сходящимися к центру, где находилась площадь или ратуша. А улицы Кируны свободно петляют вдоль гор.

– Говорят, весь город придется передвинуть в другое место. Не могу себе представить, – покачал головой Кристер.

– Я тоже, – кивнула Ребекка. – Хаукиваара была бы замечательным местом для строительства.

– Да, под самым городом залегают пласты руды.

– … а значит, он когда-нибудь сдвинется с места.

– Не знаю, – ответил Кристер. – Сам я не отсюда, но мне кажется, народ это не особенно заботит. Когда я спрашиваю людей, что они думают обо всем этом, они только плечами пожимают. Моя соседка, которой пошел девятый десяток, считает, что Кируну надо перенести на запад, тогда старушке будет ближе ходить в магазин. Мне это кажется странным. Во всяком случае, она – единственная, кто имеет свой собственный взгляд на решение проблемы, а ведь наверняка не доживет до того времени, когда от слов перейдут к делу.

– А я полагаю, что народ об этом думает, – возразила Ребекка. – Здешним жителям прежде всего нужны шахты. А когда запасы руды будут исчерпаны, их ничто здесь не удержит. Поэтому горным компаниям придется передвинуть Кируну, дискутировать здесь не о чем. Мы все это понимаем, а значит, горевать ни к чему.

– Одно не исключает другого, – возразил Эрикссон.

– Да, я знаю, – согласилась Ребекка. – Но надо по крайней мере попытаться понять. Несмотря ни на что, мы имеем право оплакивать наш город, который никогда уже не будет прежним.

– Может, надо устраивать концерты в домах, которые подлежат сносу? – размышлял вслух Кристер. – Прощальные вечера с музыкой, декламацией стихов и экскурсами в историю…

– Мне нравится эта идея, – улыбнулась Ребекка.

Она вспомнила, как поднималась на Луоссаваара с Монсом. Он мерз и выглядел обеспокоенным. Ей же хотелось говорить и показывать ему город. Как сейчас.

Вечером Ребекка Мартинссон сидела на кухонной скамейке в котельной Сиввинга в теплых шерстяных носках и вязаной кофте, некогда принадлежавшей ее отцу. Сам Сиввинг стоял у плиты. Он подвязал передник своей жены Май-Лиз, которого Ребекка никогда не видела раньше: в бело-синюю полоску, с оборками по низу и вокруг проймы.

В чугунной сковородке, на ручке которой висела вязанная Май-Лиз прихватка, разогревалась копченая щука. В алюминиевой кастрюле варилась картошка.

– Можно мне позвонить? – спросила Ребекка.

– Десять минут, – строго предупредил Сиввинг. – Потом начнем есть.

Ребекка набрала номер Анны-Марии Мелла, и та ответила незамедлительно.

– Прости, – сказала Ребекка, расслышав на заднем плане детский плач. – Я тебе помешала?

– Нет, ничего, – вздохнула Анна-Мария. – Это Густав. Я заперлась в туалете с журналом «Наш дом», а он вцепился снаружи в дверную ручку и закатил истерику. Подожди минутку… Роберт! – закричала она. – Возьми ребенка!

Потом Ребекка услышала ласковый мужской голос: «Густав, Густав, иди к папе!»

– Ты понимаешь… – продолжала Анна-Мария. – Роберт, убери его отсюда! Убери, пока я не вскрыла себе вены!

До Ребекки донесся отчаянный детский плач – по-видимому, Густава оттаскивали от двери.

– Вот так, – успокоилась Анна-Мария, – теперь говори.

Ребекка рассказала инспектору Мелла о своей беседе с Юханнесом Сварваре и о том, что она узнала о самолете и братьях Крекула.

Время от времени Анна-Мария хмыкала в знак того, что слушает.

– Я посетила городской архив, – продолжала Ребекка, – искала что-нибудь о предприятии Крекула.

– И?

– Я нашла список всех транспортных предприятий в коммуне. Знаешь, сколько машин было в фирме Исака? В сороковом году – два грузовика, в сорок втором – четыре, в сорок третьем – восемь и сорок четвертом – одиннадцать.

– Ого! – удивилась Мелла.

– То есть его бюро перевозок заметно расширилось за эти годы. Почти на пятьсот процентов! Кроме того, за этот период они приобрели пять фургонов с рефрижераторами. Невиданные темпы роста, в том числе и по сравнению с другими транспортными предприятиями.

– Ого! – снова воскликнула Мелла.

– У Исака Крекула сложились неплохие отношения с германской армией, – продолжала Ребекка. – В этом нет ничего удивительного: многие старались не ссориться с немцами в те годы. В Лулео гитлеровцы имели крупную базу, где хранилось обмундирование и провиант. Они нуждались в транспортных средствах для переправки всего этого на Восточный фронт. Я обнаружила копию соглашения между немецкой армией и акционерным обществом «Шведские грузоперевозки». Поскольку немецкие солдаты насмерть замерзали в финской Лапландии, военный атташе Германии начал заказывать деревянные бараки шведским фабрикам. Разумеется, для переправки их на Восточный фронт требовались услуги транспортных предприятий и новый контракт со «Шведскими грузоперевозками». Таким образом, по сути, возникло челночное сообщение между Норрботтеном[28]28
  Норрботтен – провинция на севере Швеции.


[Закрыть] и Финским фронтом. Название предприятия Крекула значится в приложении к соглашению между «Шведскими грузоперевозками» и немецким командованием. Это документ был подписан с молчаливого согласия шведского МИДа и правительства.

– Хорошо, – ответила Анна-Мария, пытаясь краешком глаза пробежать статью о консервировании в журнале «Наш дом».

– Но и после того, как закончили с бараками, транспортные предприятия продолжали работать на немцев, – рассказывала Ребекка. – Оружие тоже перевозили, хотя и без специального соглашения. Я нашла письмо старшего лейтенанта Вальтера Цинделя, начальника базы в Лулео и ответственного за снабжение немецкой армии в регионе, Мартину Вальденстрёму, президенту концерна ЛКАБ[29]29
  Крупнейшее металлургическое предприятие Швеции.


[Закрыть]. В нем Циндель требует освобождения Исака Крекула от обязательств по контракту с ЛКАБ, согласно которому четыре его грузовика должны работать на шахтах. Эти машины понадобились немцам в финской Лапландии.

– Извини, но я медленно соображаю… – начала Анна-Мария.

– Ничего, – оборвала ее Ребекка. – Я думаю вот о чем. Как могло предприятие Крекула так вырасти за годы войны, намного опередив своих конкурентов? Конечно, он занимался прибыльным в то время бизнесом. Но ведь и другие стремились расти и получать инвестиции. Откуда же у него появились дополнительные средства? Он не мог заработать их сам, поскольку в отношении прибыльности его предприятия ничем не отличалась от остальных. Сиввинг сказал мне, что Крекула всегда были простыми арендаторами-торпарями[30]30
  Торпарь – крестьянин, арендующий участок земли, – торп.


[Закрыть], так что большими деньгами семья не располагала.

– Думаешь, он совершил что-то противозаконное?

– Не исключено. Ведь деньги откуда-то появились? И мне интересно, откуда. И еще мне интересно, почему Циндель потребовал расторжения его трехгодичного контракта с ЛКАБ. Ведь были и другие предприятия, имевшие соглашения с Вальденстрёмом. Почему же именно Крекула?

– И?

– Этого я не знаю, – вздохнула Ребекка. – И понятия не имею, как мне выйти на информацию об отношениях Крекула с Вальтером Цинделем. И потом возникает вопрос: насколько нам все это надо? Какое отношение имеют все эти его махинации к смерти Вильмы Перссон и Симона Кюро?

– Если только Симон действительно мертв, – уточнила Анна-Мария.

– Конечно, он мертв, – уверенно заявила Ребекка. – И мы найдем его на дне Виттанги-ярви, как только сойдет лед.

– Я просто стараюсь мыслить без предубеждений, – объяснилась Анна-Мария. – Ведь убийцей мог быть и он.

– А кто расправился с Хьорлейфуром Арнарсоном? – спросила Ребекка. – Маловероятно, не правда ли? У нас нет никаких зацепок, чтобы прорабатывать эту версию.

– Нужно подождать, – возразила Анна-Мария. – Надеюсь, обследование тела Хьорлейфура, а также его дома, одежды и вещей Крекула что-нибудь нам даст. А когда сойдет лед и найдется труп Симона, а также дверь, похищенная у супругов Силльфорс, надеюсь, можно будет сверить отпечатки пальцев, если они там остались.

Сиввинг кашлянул и строго посмотрел на Ребекку.

– Заканчиваем, – заторопилась она. – Увидимся завтра на летучке.

– Юханнес Сварваре сообщил мне, что за неделю до того, как пропали Симон и Вильма, с Исаком Крекула случился инфаркт, – продолжала Анна-Мария. – Чувствовалось, что он хотел сказать больше, но что-то его сдерживало.

– Он их боялся, – объяснила Ребекка.

– Вдруг Крекула узнал, что Симон и Вильма хотят найти самолет? – продолжала Анна-Мария. – Не потому ли его и хватил инфаркт? Что-то связано с этим чертовым самолетом. Какая жалость, что мы не можем немедленно погрузиться в озеро! Ненавижу ждать.

– Я тоже ненавижу ждать, – отозвалась Ребекка.

– И я! – закричал Сиввинг и с грохотом поставил на стол сковородку с жареной картошкой. – Как же я ненавижу ждать, когда на столе стынет еда!

Услышав его голос, Анна-Мария засмеялась.

– Что у вас на ужин? – спросила она Ребекку.

– Копченая щука, – ответила та.

– Никогда не пробовала.

– В самом деле? А у вас?

– Мы уже поели, – ответила Анна-Мария. – Густав предпочел колбаски.

– Как дела на работе? – поинтересовался Сиввинг, когда она положила трубку.

– Ничего нового, – пожала плечами Ребекка. – Я подозреваю братьев Крекула, но… – она развела руками, – будем надеяться на криминалистов.

Сиввинг ел молча. Он слышал, что Ребекка говорила о предприятии Крекула и его сотрудничестве с немцами в годы войны. Он знал, с кем ей следует встретиться, чтобы узнать больше. Весь вопрос в том, согласится ли этот человек что-нибудь ей рассказать.

В полумраке квартиры Монса Веннгрена на Флорагатан мерцает окошко телеэкрана. Эту серию «Сайнфелда»[31]31
  Популярный американский сериал в жанре комедии положений.


[Закрыть] он уже видел.

Ребекка не объявлялась целый день. Ни звонка, ни эсэмэс. Накануне вечером он ей не отвечал, но она могла оставить сообщение.

Теперь он жалеет: надо было поговорить с ней. Но сколько можно играть на ее условиях! Сейчас она живет в Кируне. Он работает и не всегда имеет возможность снять трубку.

Вчера у него мелькала мысль о том, что Ребекку нужно наказать. Не все же стоять рядом с ней влюбленным идиотом в ожидании очередной выходки!

– Да, я был зол, – рассуждает он вслух, сидя перед телевизором в пустой квартире. – Но я имел на это все основания!

Он откладывает телефон в сторону. Если она не позвонит завтра, он побеспокоит ее сам.

– Я не собираюсь просить у нее прощения! – решительно заявляет он.

Монс скучает по ней. Он считает, что им надо поговорить. Выходные он проведет в Кируне. На пятницу ничего важного не планируется, поэтому можно взять отгул.