Текст книги "Всё становится на места (СИ)"
Автор книги: Олли Бонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 12. Мы, конечно, были в разных городах...
Путь до Города оказывается неблизким. Когда вдали показываются очертания домов, Гилберт уже совершенно слабеет, едва переставляет ноги. Остаток пути мы с Леоном тащим его на себе. Леон пыхтит от напряжения, удочка и ведро мешают ему, но он не соглашается их оставить.
– Это мои рабочие инструменты! – возражает он. – Без них я не смогу быть рыбаком!
Город располагается на большом холме и начинается с площади. Она вымощена камнем и по периметру обсажена цветами. В центре возвышается невысокое, но раскидистое дерево. Его ветви густо увешаны разноцветными бумажками.
С вершины холма, как ручьи, стекают улочки. Две из них впадают в площадь. Если верить указателям, улочки эти зовутся – Левая и Правая. Они тоже вымощены камнем и так узки, что балконы домов почти соприкасаются.
Здесь много цветов – они растут и у стен, хотя там почти нет места, и в многочисленных горшках, которые стоят на балконах или свисают с них, и на наружных подоконниках. Это всё простые цветы, которые можно найти не в богатых садах, а на лугах: ромашки, маки, колокольчики, васильки. Стены домов окрашены в яркие цвета, но какие-то выглядят свежими, а иные размыты непогодой и покрыты трещинами.
– В Городе есть лекарь? – спрашиваю я у Леона.
– А то как же, – отвечает он. – Вам нужна Мари-без-башмаков.
– Чудесно, и где её найти?
– В башмачной мастерской, конечно же, – сообщает рыбак и указывает рукой.
Мастерская располагается прямо перед нами, на стыке Правой и Левой улочек. «Башмачная мастерская Мари» – гласит вывеска, очертаниями напоминающая длинный ботинок, подвешенный на двух цепях.
У входа расставлены цветы, вместо горшков рассаженные в старые заношенные сапоги и туфли. В зелёной двери прорезано зарешёченное окошечко, под которым также болтается башмак с одинокой ромашкой.
– Вы идите к Мари, а мне пора домой, – говорит Леон. – Я должен напечь пирожков на завтра.
Он машет худой рукой и удаляется по Левой улочке, почёсывая языком ухо.
Я волоку Гилберта к двери, стучу и открываю, не дожидаясь ответа. Затем кое-как затаскиваю друга внутрь.
Половину небольшого помещения (левую) занимают прилавки с обувью. Здесь, как я вижу, найдётся желаемое на любой сезон, размер, вкус и цвет. Свет из единственного окна падает именно туда, на прилавки, потому взгляд сразу цепляется за пёстрый и причудливый товар. О, вот бы Сильвию сюда! Представляю, в какой бы восторг она пришла и сколько бы всего накупила.
Тем временем справа доносится негромкое деликатное покашливание. Обернувшись туда, я вижу немолодую даму с узким лицом и длинными белыми волосами, зачёсанными назад и сколотыми зелёным гребнем. Дама сидит за большим столом, на котором в беспорядке разбросаны выкройки, обрезки кожи, толстые изогнутые иглы, пара колодок, портновские ленты и прочие инструменты. Она шьёт ботинок из кожи сиреневого оттенка.
– Чем могу помочь? – интересуется дама, глядя на нас поверх круглых очков в золотой оправе, украшающих её прямой, правильной формы нос. Тонкие пальцы тем временем не прекращают работу.
– Нас привёл Леон, рыбак, – поясняю я. – Меня зовут Сильвер, а это мой друг, Гилберт. Ему нужна помощь, он ранен и потерял много крови. Леон сказал, вы сможете помочь. Ведь вы и есть Мари?
– Что ж, конечно, смогу, – кивает хозяйка мастерской. – Неси его туда, за зелёную занавеску, и клади на кровать.
За занавеской располагается небольшая чисто выбеленная комната с окном, выходящим на Правую улочку. Напротив входа – небольшой кирпичный камин с вычурной решёткой, слева – ещё один занавешенный проём, справа у окна – единственная кровать, на которую я и укладываю Гилберта.
– Готово, – я говорю громко, чтобы хозяйка услышала из другой комнаты. – А не страшно, что мы заняли вашу кровать?
Раздаётся негромкое поскрипывание, и Мари въезжает в комнату в бочке на колёсиках, на вид бронзовых – впереди два небольших, а сзади два покрупнее, которые она вращает руками. Я слышу отчётливый плеск жидкости.
То, что я прежде принимал за высокую спинку стула, оказалось частью бочки. До пояса Мари одета в строгое платье зелёных оттенков с высоким воротником, от пояса её скрывает бочка из тёмного дерева, украшенная резьбой.
Впереди приколочена удобная полочка, на которой хранятся нитки, иглы и лежит недошитый башмак. Тут же на гвоздиках подвешены ножницы, портновская лента, карандаш на цепочке.
– Эта кровать не для меня, так что ничего страшного, – говорит Мари, и я понимаю, что гляжу на неё непозволительно долго. – Дай-ка я подберусь поближе.
Я послушно уступаю ей дорогу, она подъезжает и берёт руку Гилберта своими тонкими белыми пальцами.
– Сшивать кожу я умею, – довольно говорит хозяйка мастерской, когда разрезает повязки и рассматривает раны. – Разведи-ка пока на кухне огонь да согрей воды в большой кастрюле.
Она вдевает шёлковую нить в кривую иглу и немного привстаёт, чтобы удобнее было шить. Готов поклясться, что вижу в бочке хвост, свёрнутый кольцами. Мари покашливает, не оборачиваясь, и я вспоминаю, что меня отправили на кухню.
Кухня расположена за занавеской, украшенной узором из волнистых поперечных полос. Цветом полосы напоминают морскую воду. Стены кухни такие же чистые и белые, как и в комнатке.
Слева от входа я нахожу небольшую печь, сложенную из кирпичиков, с потемневшей металлической поверхностью сверху. Справа к печи пристроен столик, под ним сложены аккуратные поленья. Во всю ширину стены тянется окно, и я, подняв глаза, вижу зелёный дом напротив. Оттуда на меня глядит круглолицая старушка с оттопыренными ушами и с таким курносым носом, что кажется, будто он прижат к невидимому стеклу.
Она машет мне, и я тоже дружелюбно машу ей в ответ. Затем я замечаю, что второй рукой старушка расчёсывает седые кудри, третьей протирает окно, а четвёртой поливает цветы на подоконнике.
Моя улыбка немного меркнет, и я принимаюсь искать, чем бы разжечь печь. Если бы здесь хоть что-то уже горело, хотя бы лампа какая-нибудь!
Мари тихонько напевает за спиной. Я нахожу кастрюлю на полке справа, наполняю её водой из ведра, ставлю на печь и наконец сдаюсь.
– Мари, – зову я. – Я не знаю, как разжечь огонь.
Пение прерывается. Раздаётся скрип, и хозяйка въезжает на кухню. Она берёт какой-то невзрачный камешек у печи, а затем ещё что-то, издающее металлический звон. Наклонившись ниже, Мари ударяет этими предметами друг о друга, высекает искру, и шишки и сосновые иголки в горниле печи принимаются тлеть.
– Теперь подбрось дрова, – говорит мне она, – только не клади сразу много, не затуши огонь.
Из соседней комнаты доносится стон Гилберта, и Мари поспешно выезжает туда, по пути начиная напевать мелодию без слов. Стон затихает.
Вскоре вода закипает. Вновь приезжает Мари, берёт с полок баночки и мешочки с какими-то травами, готовит отвар. От помощи она отказывается, потому я выхожу к Гилберту.
На его руках теперь аккуратные, чистые повязки. Он сладко спит и даже слегка улыбается.
Чуть погодя хозяйка мастерской возвращается в комнату. По её просьбе я приподнимаю друга, который наконец открывает глаза, и Мари поит его из деревянной чашки.
Затем она манит меня пальцем, и мы выходим в мастерскую. Гилберт крепко спит – сон вновь его сморил, стоило только выпить отвар.
– Расскажи-ка, зачем ты здесь, – Мари глядит на меня поверх очков зеленовато-карими глазами, в то время как её пальцы вновь порхают над башмаком.
– Совершенно не представляю, зачем, – развожу я руками.
– Что ж, это отличная причина для того, чтобы оказаться на Беспечных Островах, – улыбается хозяйка мастерской.
Она кладёт перед собой кусок кожи, затем накладывает выкройку поверх него и обводит контуры, по-прежнему не отрывая от меня взгляда.
– Как это вам удаётся? – изумляюсь я.
– Что именно?
– Вот это. Работать не глядя.
– Это оттого, что я занимаюсь любимым делом, – улыбается Мари. – Такое всегда удаётся легко.
– А почему... хотя, пожалуй, не моё дело...
– Почему башмаки? – догадывается мастерица. – Такая уж у меня была мечта с юных лет. Несмотря на то, что жила там, где не носили обуви, и сама никогда не могла её носить. А может, не несмотря, а именно поэтому. Мечта – она всегда должна оставаться чуточку недостижимой, даже когда воплощается. Да ты садись, вон там скамеечка у окна. И подбери себе какие-нибудь ботинки, что же ты босиком.
В этом необычном месте я и вправду забыл, что одет лишь в простыню.
– Простите, Мари, не могу взять ботинки. Мне нечем заплатить.
– Возьми просто так, мне будет приятно, – улыбается она. – А что касается платы, если уж настаиваешь, дела у меня всегда найдутся. Я не очень-то люблю подниматься по улочкам, а надо бы отнести пару заказов.
– Согласен, – говорю я и принимаюсь рассматривать полки.
Ботинки выглядят весёленькими и яркими. Мари в каждой паре использует не меньше двух цветов. Вот голубые с язычком-облаком и носком-солнцем. Вот искусно вырезанные из зелёной кожи разных оттенков, будто сшитые из ажурной листвы, с деревянной подошвой. Вот тёмно-сиреневые, как полуночное небо, расписанные звёздами и кометами.
Наконец моё внимание привлекает серая пара, выглядящая не такой броской. У этих ботинок шнурки, швы и подошвы цвета василька. Я примеряю, и они садятся как влитые.
Тем временем хозяйка мастерской подъезжает сзади, и я чувствую её руку на своих волосах.
– Сиди смирно, – просит она.
Я слышу щелчки ножниц.
– Так-то лучше, – наконец сообщает Мари. – И не посещай больше того, у кого ты стригся в последний раз. Если у этого человека и есть таланты, они лежат в другой области. Ну-ка встань, дай на тебя поглядеть.
Я послушно встаю и поворачиваюсь влево-вправо, принимая торжественные позы.
– Тебе осталось только подобрать костюм, – довольно произносит Мари и вновь берёт недошитый башмак. – У дедули Йоргена. Как раз занесёшь ему свёрток от меня, а то ведь я думала, как бы передать. Мне подниматься наверх трудно, а он не может спуститься, потому что на днях умер.
– Умер, но костюм мне продаст? – уточняю я.
– Конечно, – кивает хозяйка мастерской. – Даже не сомневайся.
– Мари, – говорю я умоляющим голосом. – Мари, что это за место?
Мастерица долго смотрит на меня поверх очков, не прекращая работу.
– Это место для тех, кто не мог найти своё место в других местах, – говорит она наконец. – Кому нигде не было места. Кто чувствовал себя неуместно. Здесь самое то.
– И что за народ здесь живёт? К примеру, Леон, почему он рыбак, если в его ведре только пирожки?
– О, Леон очень одарённый рыбак, – Мари приподнимает брови. – Он всегда чувствует, откуда ждать улова. Сегодня он привёл вас. Иногда улов есть, иногда нет, но в любую погоду Леон сидит на берегу с тёплыми пирожками. Он и меня однажды принёс. Без него не было бы Города.
– Ох, что-то у меня в голове не всё укладывается, – сознаюсь я.
– А ты укладывай постепенно, – советует моя собеседница. – Твой друг уже в порядке, у тебя есть башмаки, но нужен костюм. Потому сейчас ты пойдёшь по Правой улочке к вершине холма. Когда минуешь Кошачий дом, значит, уже скоро. Слева увидишь мастерскую Йоргена. Передашь ему вот это, скажешь, от Мари, – она наклоняется, достаёт из стола свёрток, перевязанный бечёвкой.
Я беру свёрток и выхожу на улицу.
Первым делом меня тянет на площадь. Я рассматриваю дерево в центре, это оказывается дуб. На цветных бумажках, подвешенных к веткам, написаны записки.
«У Альдо красивые глаза», – гласит одна из них.
«Ричил, мне нравятся твои причёски с цветами», – написано на следующей.
«Мари, твои цветочные горшки такие забавные, всегда ими любуюсь», – вижу я на третьей.
«Дидуля ёргин все тибя неновидют», – бросается в глаза четвёртая. А я уж было подумал, что жители Города оставляют друг другу только приятные послания.
Я разворачиваюсь и иду по Правой улочке. Она изгибается то влево, то вправо, то становится почти прямой, то резко поднимается вверх. И впрямь не представляю, как бы здесь поднималась бедная Мари.
Я тщательно рассматриваю все встреченные дома, но не могу понять, какой же дом Кошачий. Если где-то и живут кошки, то их не видно. Прохожу мимо вывески с очками, мимо ювелирной лавки, мимо маленьких и больших домов с колоннами, башенками и балконами.
Один из них привлекает мой взгляд. Точнее, не сам дом, а то, что перед ним творится.
Перед входом расположен небольшой клочок земли, густо усаженный цветами. Листья этих цветов похожи на листья мяты, а стебли, тянущиеся вверх, густо усажены серо-сиреневыми цветками. Среди растений стоит человек, и мне сперва кажется, что он пропалывает сорняки, но вдруг он падает прямо в цветы и принимается там корчиться.
– Что с вами? – спрашиваю я, подбегая. – Вам нехорошо?
Он поднимает на меня жёлтые глаза с вертикальными щелями зрачков. Его верхняя губа подрагивает, и я вижу на ней белые усы, торчащие в стороны. Такие, какие бывают у котов, а не у людей.
Человек встаёт, не принимая протянутую руку, фыркает и уходит в дом, нервно дёргая кончиком хвоста.
Я пожимаю плечами и иду дальше. И вскоре вижу слева большую вывеску: «Лутшая адежда у ёргина!».
Когда я вхожу, над дверью звенит колокольчик. Передо мной большая комната, так густо увешанная одеждой, что цвет стен определить невозможно. Но даже поверхности стен оказалось недостаточно, потому многие вещи прикреплены к цепям, свисающим с потолка, а какие-то висят на больших окнах вместо занавесок. Тут и блузы, и рубахи, и штаны. Нарядные костюмы и рабочие наряды. Карнавальные костюмы и бальные платья. Тёплая одежда и одежда для тёплого времени. Словом, здесь найдется, что надеть на все случаи жизни.
Я в восхищении оглядываюсь. Каков бы ни был портной, но его мастерство очевидно. Сильвия бы точно оценила.
– А я вот кстати умер, – ворчит кто-то из угла.
Я оглядываюсь, раздвигаю свисающие с потолка платья и нахожу койку, на которой лежит человеческий скелет со сложенными на груди руками, одетый в нарядный тёмный сюртук. Из-под сюртука виднеется тонкое кружево рубашки.
– Простите, это вы – дедуля Йорген? – уточняю я с некоторой опаской.
– Дедуля Йорген умер, – заявляет он. – Совсем умер, никто его не любит.
– Ах, как жаль, – говорю я. – А я бы с удовольствием с ним побеседовал. Так хотелось похвалить его работы.
– Да-а? – череп поворачивается ко мне.
– А ещё Мари передавала дедуле вот этот свёрток. Жаль, не смогу отдать, раз дедули больше нет с нами.
– Охо-хо, – вздыхает скелет. – Так и скажи Мари: «Помер дедуля, всеми ненавидимый, никто о нём и не вспомнил даже».
– Вот досада, – качаю я головой. – А самое-то главное, останусь я теперь без костюма.
– Как без костюма?! – дедуля мгновенно спрыгивает на пол, обходит меня по кругу, оглядывает. – Непорядок! Придётся ещё немного пожить! Такие чудесные туфли и без костюма!
Он исчезает в недрах комнаты, пыхтит, ворчит и наконец извлекает несколько нарядов. Приходится все их примерять.
Дедуля уговаривает меня выбрать серый костюм из тонкого полотна, хоть он и кажется мне чересчур праздничным. К костюму он подбирает мне рубашку цвета василька.
– Красота! – всплёскивает он костлявыми ладонями. – Мне даже ещё немного пожить захотелось! Ты, парень, давно здесь?
– Нет, сегодня прибыл.
– Один?
– С другом.
– С другом? – дедуля Йорген даже слегка подпрыгивает от радости. – Тащи его тоже сюда! Он высокий? Крепкий? Какой размер носит, какие цвета предпочитает?
– Он любит, кажется, тёмную одежду, но лучше пусть расскажет сам, когда поднимется с постели, – говорю я. – Сейчас ему нехорошо, Мари его лечит. Кстати, чем я могу вам помочь? В благодарность за костюм.
– Эх, – поникает портной. – Ничего мне не надо. Беги, юнец, оставь дедулю в горьком одиночестве...
– А я не спешу, – говорю я. – Мне было бы интересно узнать, как вы здесь появились.
Дедуля вновь оживает, тащит мне стул. На спинке – недошитое платье, на сиденье игольница. Игольницу я нахожу после того, как сажусь.
– Так слушай, юнец, мою печальную повесть! – воздевает дедуля палец к потолку. – Был я лучшим портным во всём Третьем королевстве. Ну, может, не во всём, но в своём городе точно. А жил я в Хлябь-Озябье, что на побережье, между каменоломнями и болотами. Мерзкое и унылое место.
– Доводилось слышать, – киваю я.
– Обо мне? – радуется дедуля.
– О городе, – огорчаю я его.
– Так и знал, так и знал, – ворчит он себе под нос. – Все забыли Йоргена...
– Что же было дальше? – прерываю я этот поток страданий.
– А что? Жил и помер. Вот, – кивает дедуля. – А в один день чувствую, лежать неудобно, тесно, не развернуться. Не любили меня! Самый дешёвый гроб купили! Я встал и пошёл их ругать. Да.
– И что же было потом? – мне не терпится услышать продолжение.
– Да известно что. Пришёл и вижу: не любят. Отчётливо так не любят. Заперлись, кто-то стражу побежал звать. Будто не в моём доме живут, паразиты!
Он грозит кулаком.
– Вот и пришлось бедному дедуле уйти из города и скитаться где придётся. Шёл, шёл да и упал с обрыва в море. И потонул. Вот и конец дедуле. Ох, бедный, бедный дедуля Йорген...
– Погодите, – не соглашаюсь я, – как же конец, если вы здесь, передо мной?
– Ах да, – говорит мой странный собеседник. – Потонул, да и побрёл по морскому дну. Думал где-то выйти на берег. Долго шёл, даже устал. Но вышел всё же, а тут этот бездельник Леон рыбачит. «Пойдёмте в Город, чудесный Город, там вам будет хорошо», тьфу. Никто, никто здесь не любит дедулю Йоргена!
– Ну что вы, теперь вы мой любимый портной, – говорю я и поднимаюсь. – Мне пора возвращаться к Мари, но позже мы с другом ещё зайдём. Вы только, пожалуйста, не умирайте опять.
– Ладно, – говорит дедуля. – Я подумаю.
Я выхожу на узкую улочку и спускаюсь вниз, чувствуя себя так прекрасно, как только может себя чувствовать человек в новой одежде.
Глава 13. Всюду счастлив мудрый, если он поел
Когда я открываю зелёную дверь, до меня доносятся негромкие голоса. Похоже, мой друг проснулся.
– Какой ты нарядный, ну точно принц, – улыбается мне Мари.
Гилберт, прищурившись, оглядывает меня с головы до ног. Он всё ещё бледен и лежит, откинувшись на подушки.
Я поворачиваюсь, чтобы они могли оценить мой вид со всех сторон.
– Дедуля Йорген помог подобрать костюм, – хвастаюсь я. – Мари, ты говорила, нужно доставить ещё одну посылку? Давай её сюда.
– Успеется, – машет рукой мастерица. – Вечереет, потому надо бы вам задуматься о ночлеге. Я рада принимать гостей, но двоих разместить негде. У Теванны чудная гостиница, она предоставит вам лучшие номера. Давайте-ка прямо сейчас туда и отправимся.
Мы выходим на площадь. Гилберт, хоть и выглядит ослабевшим, идёт сам. Я предлагаю помощь Мари, но она отказывается, и тогда я просто придерживаю дверь.
На площади собирается народ. Кто-то прогуливается у дуба, кто-то сидит на лавках. Некоторые читают записки, а кто-то подвешивает новые.
– Мари, добрый вечер! – кричит знакомая мне старушка, которую я видел в окне.
Она сидит на скамье недалеко от нас и верхней парой рук вяжет небесно-синюю шапочку, а нижней – шарф цвета весенней листвы. Седые кудри старушки густо украшены цветами.
– Здравствуй, Ричил, – дружелюбно откликается наша спутница.
– Не познакомишь со своими кавалерами? – игриво спрашивает старушка, и на щеках её играют ямочки.
– Это Сильвер, – указывает Мари на меня, – а это Гилберт. Они недавно прибыли, потому мы идём к Теванне.
– У меня чудесный, большой дом! Я буду рада приютить гостей, да и мне будет не так одиноко, – немедленно предлагает наша новая знакомая, хлопая ресницами. – Может быть, обойдёмся без Теванны, а, мальчики?
– Ты так добра, – улыбается Мари, – но нужно ведь и Теванне чувствовать себя полезной. Не зря же она держит гостиницу.
– Но может быть, я возьму хоть одного? – упрашивает Ричил.
Оставив вязание на скамье, она подходит ближе и ласково проводит пальцами правых рук по моему плечу.
– Я ужасно храплю, – доверительно сообщаю ей я. – И хожу во сне. Хожу – и храплю.
– Как мило, – улыбается мне старушка, склоняя голову к левому плечу.
– А ещё, знаете, – понижаю голос до шёпота, – животом маюсь!
– У нас так много общего, – заливисто смеётся Ричил. – Будет что обсудить.
– Но это всё потому, что я ем нитки, – прибегаю я к последнему средству и для убедительности плотоядно кошусь на пушистые клубки.
– Ах, правда? – хмурится моя собеседница. Она отступает на шаг и тоже оглядывается на вязание, оставшееся на скамье. – Как жаль, – и она отступает ещё на шаг. – Мне будет очень вас не хватать, надеюсь, вам будет уютно у Теванны.
– Спасибо на добром слове, – киваю я, и мы движемся дальше.
Гостиница Теванны расположена слева от зелёного дома Ричил и примыкает к нему стеной.
«Падший жёлудь» – гласит вывеска. Здание состоит из трёх этажей, над первым – широкий балкон, где стоит пара столиков. Балкон поддерживают стволы трёх колонн, капители которых украшены лепниной в виде дубовой листвы.
Похоже, здание когда-то было окрашено в зелёный и коричневый, но сейчас остались лишь слабые намёки на прежние оттенки. В потемневшей штукатурке там и сям виднеются морские раковины, а в местах, где она облупилась, проглядывает серый камень, в трещинах которого растёт мох. Вдобавок к этому на выступах стен и колонн топорщится трава. На мой взгляд, так дом выглядит даже интереснее.
– Вы уж извините, мальчики, но дальше без меня, – говорит Мари, когда мы оказываемся у входа. – Не очень-то я люблю двери и пороги. Лучше прогуляюсь по площади.
Мы благодарим нашу спутницу, прощаемся с ней и входим в гостиницу.
У стойки вполоборота, спиной к нам стоит массивная дама и что-то протирает. Она оборачивается на стук двери, и крепкие зубы – один золотой – сверкают в широкой улыбке. Первым делом в глаза бросается её могучая грудь, с трудом умещающаяся в вырезе платья, и какое-то время я раздумываю над тем, нарумянена ли эта грудь или мне кажется.
На груди лежат две толстых каштановых косы. Когда удаётся поднять глаза повыше, я понимаю, что в косы заплетена борода этой дамы. На голове у неё невообразимо высокая и сложная причёска, также украшенная множеством кос (Неле бы понравилось), и по три золотых серьги в каждом ухе. Тёмные глаза насмешливо глядят на меня, густая бровь приподнята, и, кажется, я слегка краснею.
Пока я стою столбом на пороге, Гилберт уже подходит к хозяйке гостиницы и вежливо здоровается. К счастью, он отвлекает внимание Теванны от моего недостойного поведения. И когда я подхожу ближе к ним, он уже успевает договориться и об ужине, и о комнатах для нас.
– Большое вам спасибо, – благодарит он хозяйку. – Мы поднимемся наверх.
Миновав лестницу со стёртыми ступенями, мы оказываемся на втором этаже. Нам отведены две комнаты с общим балконом – тем самым, который был виден снаружи. Я заглядываю в каждую: на стенах неяркие гобелены, на полах ковры, на кроватях свежее бельё, у кроватей высокие подсвечники. Комнаты выглядят как зеркальное отражение друг друга.
– Ну что, выбрал? – интересуется Гилберт. – Я хочу полежать.
– Мне подойдёт любая комната, – отвечаю я, и мой друг падает на ближайшую кровать.
– Подойди-ка, – говорит он. – Не терпится услышать историю о том, как же ты всё-таки сумел последовать за мной.
Я сажусь у него в ногах.
– Дело в том, что Нела... – начинаю я.
– Надо же, а я всегда считал её такой разумной, – покачивает головой Гилберт.
– Так и есть, – спорю я. – Она была уверена, что ты попадёшь в беду, и так оно и вышло. Если бы не я, разве кто-то помог бы тебе выбраться с корабля?
– Я уверен, что Леон помог бы. Или моряки бы вернулись.
– Или ты бы истёк кровью, – не соглашаюсь я.
– Итак, Нела...?
– Превратила меня в птицу. И отправляла письма, чтобы я летел вслед за ними.
– Что ж, теперь понятно, чем объясняются эти странные письма, – вздыхает Гилберт. – «Сильвер был у нас» – это ещё ладно. Затем я получил «На ужин ели репу», «У Бартли прохудился башмак», «Нынче чудная ночь», и это днём-то. Собирался спросить, всё ли у них там в порядке, но как раз началась буря...
Тут в синих глазах внезапно вспыхивает гнев, Гилберт привстаёт, сердито сдвинув брови.
– О чём она только думала?! – негодует он, ударяя кулаком по покрывалу. – Уж лучше бы предупредила меня! Ты чуть не погиб!
– Не погиб же, так что и говорить не о чем, – скромно говорю я.
– Только чудом! Я увидел тебя в воде, но если бы не капитан, никто и не подумал бы тебя вытаскивать! Как раз тогда сломалась мачта, Бартоломео спускался по ней вниз и с трудом поднялся обратно вместе с тобой. Корабль едва не перевернулся, Брадан настаивал, что мачту лучше обрубить, а мы тянули с этим. Боги, как Нела могла так поступить!
Он раскачивается взад и вперёд, глядя в пустоту. Я уверен, если загляну в его глаза, увижу там картины собственной гибели во всех красках.
– Эй, – негромко окликаю я, – вернись ко мне. Я жив-здоров, даже целее тебя.
Он не слушает.
– Ну что ж, – заключаю я, – мне остаётся только сесть рядом и представить, что не успел тебя спасти и ты истёк кровью.
Я обхватываю колено и принимаюсь раскачиваться взад-вперёд, сделав печальное лицо, но тут же получаю по шее.
– Это не смешно! – сердится Гилберт.
Тут раздаётся стук, но не успеваем мы ответить, как дверь открывается. На пороге возникает Теванна с большим подносом.
– Вот и ваш ужин, – сообщает она. – Я накрою на балконе.
Я спешу придержать дверь, а затем иду следом.
Отсюда открывается любопытный вид на площадь, а вдали виднеется море, которое выглядит спокойным. Вечереет.
– Здешние жители любят прогуливаться вечером, – говорю я Теванне, пока помогаю расставлять тарелки. – Днём город выглядел почти пустым.
– Днём у многих есть дела, – поясняет она и кладёт салфетки. – Ведь чтобы город процветал, каждый должен что-то делать на общее благо. Да и, – понижает голос хозяйка, – мы все из мира, который был к нам не очень-то добр. Оттого мы в большинстве своём привыкли выходить наружу лишь в темноте, когда нас не видно. Здесь никто не насмехается над другими, но старые привычки держат крепко.
Из комнаты выходит Гилберт. Он тоже предлагает помощь, но Теванна, поглядев, как пляшет чайник в его дрожащей руке, молча отнимает посудину и усаживает Гилберта за стол. Затем она разливает чай по чашкам, снимает крышку с большого блюда – там нарезанный мясной пирог – и уходит, обещая ещё вернуться со свечами.
– А то в темноте съедите салфетку, – смеётся она, уходя, – а мне эти салфетки нравятся, они совсем новые. Новых вещей у меня тут маловато.
Мы принимаемся за еду.
– И как тебе полёт в облике птицы, понравилось? – Гилберт поднимает на меня глаза.
– Да, было очень интересно, если бы только лететь не пришлось так далеко!
Мой друг пробует горячий чай и довольно жмурится.
– Хорошо, что ты был именно альбатросом, – говорит он, глядя на меня поверх чашки. – Удобно, что они могут спать на ходу, да?
– Что?..
– А ты разобрался, как планировать в воздушных потоках? Можно пролетать большие расстояния, почти не шевеля крыльями.
Я даже поперхнулся пирогом от возмущения.
– Нела мне ничего такого не говорила!
– Ну, должна же она была дать хоть какое-то напутствие?
– Да, – вспоминаю я. – Она сказала: «Лети».
Гилберт некрасиво хрюкает, давясь чаем.
– Это похоже на Нелу, – признаётся он. – Наверное, она переоценила тебя, понадеялась, что сам разберёшься.
Даже слабость Гилберта не может сейчас служить ему защитой от моего праведного гнева! Но как раз когда я пытаюсь пнуть его под столом, возвращается Теванна с подсвечником. Она устанавливает свечи посередине стола, довольно глядит на почти уничтоженный пирог, подливает нам чай и уходит.
– Ладно, – говорю я, – теперь твоя очередь честно обо всём рассказывать. А то я увязался за тобой и даже не знаю, что у нас за цель.
Гилберт лишь улыбается, глядя на меня.
– Что? – не понимаю я.
– Думаю вот, – говорит он. – Значит, ты был на корабле с самого начала, пробрался-таки. А раз не выпил зелье со всеми, выходит, ещё и подслушивал. Получается, ты знал, что один коварный колдун вывел из строя часть команды и подкупил оставшихся, чтобы осуществить какой-то свой замысел. Так?
– В общих чертах – да, – соглашаюсь я.
– И этот колдун обманул короля и королеву, твою сестру, и тебя самого бросил на пустынном берегу, – продолжает Гилберт.
– Не пойму, к чему ты клонишь, – говорю я.
– А ты вместо того, чтобы отправиться домой и сообщить о предательстве, вернулся-таки к кораблю, рискуя жизнью, и первым делом спрашиваешь: «что у нас за цель»?
– И что? – не понимаю я.
– Ты так мне веришь? – Гилберт наклоняется ближе ко мне. – Даже на миг не предполагал, что у меня могут быть злые намерения?
– Разумеется, предполагал, – говорю я. – Оставлять меня одного, отправляясь в путешествие – это уже, знаешь ли, очень злое намерение. Ну что, расскажешь наконец, почему мы здесь?
Мой товарищ отстраняется и вздыхает. Я вижу, что он колеблется. Я жду.
– Когда Эрнесто приезжал в Мёртвые земли, – начинает он, медленно подбирая слова, – мы разговорились с Браданом. Тот упомянул, что бывал в этих местах раньше вместе с братом Эрнесто, принцем Теодором, когда тот ещё был жив. Мне стало любопытно, что могло здесь понадобиться королевскому сыну. Брадан сказал, что это не моё дело.
Тут мой друг надолго замолкает.
– Верно ли я понимаю, что это не конец истории? – наконец не выдерживаю я.
– Да, да... – рассеянно отвечает Гилберт. – Так на чём?.. ах да. Я не дал немедленного ответа королю Островов, попросил несколько дней на раздумье, и они гостили у нас всей командой. Брадан как-то сразу привязался к детям, и его очень впечатлило, что родители Симейт не отказались от дочери, а продолжали её навещать. Так что вскоре он сам подошёл ко мне и завёл разговор.
«Времена меняются, – сказал он, – чего доброго, скоро колдуны станут жить в городах, как обычные люди».
Я обратил внимание, что сказал он это не со злобой, а будто с печалью.
«Это оттого, – сказал он, – что один дорогой мне человек погубил себя из-за таких вот способностей. Мечтал от них избавиться, а когда понял, что всё зря, не захотел жить. Жаль, что он не дождался перемен».
– О, и тут есть связь с принцем Теодором? – догадываюсь я.
– Я провёл всю ночь после этого, исследуя записи бывшего наставника, – кивает Гилберт, – и нашёл упоминания о некоем Т., который приходил со стороны моря около двух десятков лет назад. О нём было сказано немного – лишь то, что сила его была огромной, и наставник был бы рад получить такого ученика, но тот не хотел обучаться, а мечтал избавиться от этого проклятия. Услышав, что это невозможно, он в ярости бежал куда-то в сторону болот, и его довольно долго не могли найти, даже полагали, что он погиб.
Тут мы ненадолго прерываем беседу, потому что снизу нас окликает Ричил.
