Текст книги "Всё становится на места (СИ)"
Автор книги: Олли Бонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Глава 20. С нашим счастьем в чащу лучше б не идти
Вскоре мы добираемся до леса. Это не какой-то весёлый лиственный лес, где светлые берёзки радостно шелестят листьями, а солнце пробирается сквозь кроны и пятнает траву. Он не похож и на леса нашего королевства, где вкусно пахнет хвоей и грибами, ноги зарываются в мягкий ковёр опавших иголок, а тёплые стволы старых сосен уходят к небу.
Нет, этот лес будто велит разворачиваться с порога. Многолетние деревья встают суровой стеной, да так, что и вершин не видно. Их тёмную кору густо покрывает мох, он свисает и с толстых узловатых ветвей. В этом лесу темно, как в погребе, и не слышно никаких привычных звуков – ни шелеста листьев, ни пения птиц. Редкие лучи солнца, пробившиеся сквозь этот мрак, растеряли силы и приносят лишь скупой свет.
Но как ни странно, без труда находится протоптанная тропа. Кто-то не раз проходил здесь, заботливо расчищал дорогу, убирал траву и кустарники. Это, конечно, могли быть только клыкастые, и отправившись по дороге, мы неминуемо наткнёмся и на них. С другой стороны, Бартоломео и Брадан должны были идти именно этим путём, потому и нам придётся выбрать его.
Марлин всё так же идёт впереди, но шаг он замедлил. Он внимательно озирается по сторонам, глядит наверх, ищет следы на дороге. Иногда он и вовсе останавливается и к чему-то прислушивается.
Я тоже прислушиваюсь, но не слышу ничего, кроме нашего дыхания и остальных звуков, которые мы же сами и производим. Разве что порой издалека доносится лёгкий скрип, но его, вероятно, издают стволы.
Спустя некоторое время мы добираемся до развилки. Одна дорога уходит влево, вторая продолжает вести вперёд.
– Следы затоптаны, – ворчит Марлин, опускаясь на колени. – Ничего не понятно. Впрочем, к чему нам следы! Левая дорога ведёт к Городу, и пойди они туда, нам бы не пришлось их искать. Значит, они ушли прямо!
И мы отправляемся прямо. Гилберта, похоже, не тяготит вынужденное молчание, а я изнываю. Лёгкая беседа отлично скрасила бы этот унылый путь, к тому же, вдруг нужно будет подать сигнал тревоги? Да и время обеда подошло, а как о том сказать? Почему мои спутники не беспокоятся об этом?
Я плетусь, пребывая в тоске и лёгком беспокойстве. По сторонам смотреть надоело, там одно и то же – старые замшелые стволы да уныло опущенные ветви, лишённые листьев. Потому я гляжу вниз, и вдруг мне кажется, что в пыли под ногами можно различить следы больших ботинок. Вряд ли клыкастые носят обувь, а потому это должны быть отпечатки ног Брадана. Насколько я помню, он носит здоровенные башмаки.
Засмотревшись на следы, я едва не натыкаюсь на спину Марлина. Он почему-то остановился. Может быть, мы наконец устроим привал и пообедаем? Но нет, колдуна привлекло что-то впереди.
Я выглядываю из-за его плеча и вижу клочок ткани, темнеющий на дороге, а также две или три пуговицы неподалёку. У Бартоломео был кафтан из такого же плотного тёмно-синего сукна.
Марлин поднимает одну из пуговиц. На ней изображена маленькая крылатая жаба.
– Это принадлежало вашим друзьям? – спрашивает Марлин. Интересно, он издевается или забыл, что...
– Да, – говорит Гилберт, присматриваясь к пуговице. – Это точно с одежды капитана.
– Ты уже можешь говорить? – удивляюсь я. – Ой, и я могу.
– Конечно, заклинание ведь действовало только до леса, – рассеянно отвечает мой друг и вновь устремляет всё внимание на находку. – Кажется, кто-то увёл их силой, но без особой борьбы, крови не видно.
– Если ударили тупым предметом, крови могло и не быть, – сообщает Марлин. – Но кажется, что отсюда их не тащили, а именно увели, значит, ваши друзья оставались в сознании...
Я почти не разбираю, о чём они там говорят, поскольку пребываю в сильном возмущении. Это значит, мы могли начать разговаривать уже давно? Почему Гилберт молчал, раз знал об этом? Он не хотел говорить со мной? Остался ли у меня ещё репейник?
– Сильвер! Ты слышишь? – доносится до моих ушей голос этого предателя. – Пойдём, чего встал.
– Да-да, уже иду, – говорю я и бреду вслед за ними по дороге.
Вскоре нам встречается ещё одна развилка, у которой мы немного спорим. Дело в том, что в одну сторону уходит более широкая и светлая дорога, вторая же ведёт под такие густые сплетения стволов, что уже в двух шагах начинается мёртвая темнота. Марлин отчего-то настаивает, что нам нужно именно туда.
– Но ведь не похоже, что сюда ведут следы, – упирается Гилберт.
– Что ты споришь? – сердится наш проводник. – Знаешь, какое у меня чутьё?
– А вы не можете взять след при помощи заклинаний? – вмешиваюсь я.
– У меня не получится, – отнекивается Гилберт. – Нет нужных компонентов.
– А я и так твёрдо знаю, что нам нужен вот этот путь, – Марлин указывает в сторону тёмной дороги, а затем, ставя точку в споре, идёт вперёд.
Нам не остаётся ничего другого, кроме как следовать за ним. На всякий случай мы с Гилбертом берёмся за руки.
Сперва становится не видно совсем ничего вокруг, и я стараюсь идти, почти не поднимая ноги от земли, чтобы не пропустить яму или торчащий корень. Затем глаза привыкают и становятся различимы силуэты, идти становится легче, но руку Гилберта я на всякий случай не отпускаю.
Ветви над этой дорогой иногда спускаются так низко, что приходится наклонять голову. Один раз я пугаюсь мха, свисающего с ветки – он внезапно бьёт меня по лицу. Затем откуда-то неожиданно вылетает то ли птица, то ли летучая мышь, задевает меня крылом и уносится с тонким писком. Но больше всего мне не нравится, что я не замечаю никаких следов на тропе.
– Гилберт, тебе не кажется, что Бартоломео и Брадан не могли здесь идти? – шепчу я. – Разве они не должны были потревожить весь этот болтающийся мох? Не ползли же они на брюхе, в самом деле.
– Я сомневался с самого начала... – говорит было мой друг, но Марлин тут же нас прерывает.
– Будете спорить, – гремит он, – пойдёте первыми! Готовы выбирать дорогу, уверены, что отыщете верный путь и не попадёте в беду? Что, молчите? Вот то-то же. Вы лучше вперёд посмотрите.
Впереди и вправду делается светлее, деревья расступаются, поднимая ветви, и здесь на них даже есть листва. Слышится знакомый звук, и вскоре я понимаю, что это журчит родничок. Слева от дороги нашему взору открывается поляна с небольшим, но чистым озерцом, вокруг которого в изобилии растут ягодные кусты.
– Здесь немного отдохнём, – командует наш проводник, и я направляюсь к кустам. Они усыпаны крупной жёлтой малиной, и я тут же выясняю, что она очень сладкая.
– Поглядите-ка! – между тем зовёт Гилберт от родничка. – Тут кто-то был!
Родник заботливо очищен и выложен плоскими камешками, красиво подобранными по форме и цвету. Рядом лежит небольшая посудина, выдолбленная из дерева – не то глубокая тарелка, не то широкая чашка. И чуть в стороне на мягкой земле виден отчётливый след большого ботинка.
– Клыкастые не носят обувь? – интересуюсь я.
– Да что ты, с их-то лапами, – смеётся Марлин. – Здесь точно побывали ваши друзья, так что мы на верном пути. Не думаю, что сейчас нам грозит опасность, потому мы можем немного передохнуть.
И он достаёт из сумки большую мягкую подушку и тщательно её взбивает. Перья летят во все стороны, как снег. Опустевшая сумка сиротливо съёживается в траве.
– Погоди, всё, что ты с собой брал в лес – это подушка? – удивляюсь я. – В опасный лес, полный диких тварей, где мы могли застрять и погибнуть без воды и еды, ты взял вот это?
– Ну да, а что такого? – Марлин устраивается под кустом. – Еда и вода – вот они. Опасности пока нет, а если будет, я разберусь. Единственное, чего точно не хватает в лесу – это подушки. А теперь не шумите, я собираюсь вздремнуть.
Он ложится было, но сразу же недовольно поднимается, тянет руку за спину и отцепляет парочку репьев.
– Это ещё как тут оказалось? – ворчит колдун, поднося бурые шарики к самым очкам и тыкая колючки пальцем, а затем забрасывает их подальше и вновь опускается на подушку. Немного поёрзав, он скрещивает руки на груди, забрасывает ногу на ногу, и вскоре я слышу тихое сопение.
Какое-то время я стою в негодовании, глядя на подушку, но затем вспоминаю о малине.
Чуть позже мы с Гилбертом устраиваемся неподалёку от родника. Трава здесь такая густая и мягкая, что кажется, будто мы лежим на перине. Вода убаюкивающе шепчет. Медлительная пчела мирно гудит над головой.
– И как это Марлин не боится тут спать, – говорю я и зеваю. – А если клыкастые набросятся?
– Может быть, они не такие страшные на самом деле, – задумчиво произносит Гилберт. – Кто-то расчистил родничок и обложил камнями, и похоже, это сделано давно. Злобные и неразумные существа не стали бы этим заниматься.
– У них могли сохраниться зачатки разума, – размышляю я. – И родник они расчистили для себя, чтобы была свежая вода. Но может, это не мешает им запивать свежей водой человеческое мясо.
– Я вот ещё думаю, что Бартоломео и Брадан шли своими ногами. Если бы такого, как Брадан, волокли по земле, остался бы заметный след.
– А может, у них там все такие же, как Брадан, а то и в два раза крупнее! Взяли его за руки-ноги и понесли, как пушинку.
– Но ведь Теодор, говорят, приходит сюда, и с ним не случается ничего плохого, – приводит Гилберт убедительный довод.
– А что, если родничок именно он обложил камнями, а клыкастых отгонял каким-то колдовством, чтобы приходить и уходить нетронутым?
– А думаешь, Марлин не сознавал бы опасности, если бы она была серьёзной? Не зря же он так спокоен. Я уверен, эти клыкастые не такие уж и страшные. Может, их почти и не осталось за тридцать-то лет.
– Ну, как знаешь, – говорю я. – Только я засыпать не буду.
– А я, думаешь, буду? – отвечает Гилберт. – Мне хочется, конечно, верить в лучшее, и зря бояться я не люблю, только и беспечно относиться к возможной угрозе не стану. Ты, если устал, можешь подремать, я посторожу.
– Да я и сам могу посторожить, – не соглашаюсь я. – А ты, если хочешь, спи.
Мой друг отгоняет любопытную пчелу, решившую поглядеть на нас поближе.
– Тогда будем наблюдать за лесом вместе, – говорит он, взмахивая рукой. – Так даже надёжнее.
– Верно, – поддакиваю я.
Я просыпаюсь, когда солнце уже село. Поляну окутывают сумерки. Рядом я вижу сладко спящего Гилберта. Тоже мне, Недремлющее Око, Бессонный Страж, Позорный Дозорный.
Мне кажется, что разбудил меня какой-то звук. Я приподнимаюсь на локте и гляжу в ту сторону, где в последний раз видел Марлина, но там нет ни колдуна, ни его подушки. Куда же он мог пойти?
Размышляя над этим, я оборачиваюсь в другую сторону и пугаюсь не на шутку, потому что слева от меня сидят и терпеливо ждут, пока я обращу на них внимание, четыре существа. В синем полумраке мне кажется, что они огромные, рогатые, клыкастые и с мощными когтистыми лапами.
– Проснулся, просну-улся! – тонким голосом поёт самое мелкое существо.
– Тише, Тео, второй ещё спит, – ворчит второе, чуть покрупнее.
– Балбесы вы оба, вы его разбудили, – хором заявляют остальные существа, самые высокие.
– Марлин! – зову я без особой надежды, но не получаю ответа.
Под боком шевелится кое-кто, обещавший не смыкать глаз.
– Что здесь происходит? – сонно спрашивает Гилберт. – Кто-то упоминал Теодора?
– Да! Да! – кричат и подпрыгивают существа. – Вот Тео! А это Дора! Мы все Теодоры! А Марлинов тут никаких нету!
Гилберт встаёт на ноги и отряхивается. Я тоже встаю, и эти странные существа оказываются не такими уж и высокими.
– Вы – эти... Когтистые? Зубастые? Ушастые? – уточняю я с чувством облегчения.
– Клыкастые! – вопят они хором.
– Ну что ж, малыши, не такие вы и страшные, как я думал, – улыбаюсь я.
– Эй! Эй! – говорят они и скачут вокруг нас.
– Не встречали ли вы в этом лесу наших знакомых, которых зовут Бартоломео и Брадан? – спрашивает Гилберт, наклоняясь к клыкастым.
– Встречали! – радуются они. – Мы вас отведём! Деду-у-шка-а-а!
Тут, признаться, мне становится слегка не по себе. Особенно когда я слышу хруст веток, и из-за кустов выходит массивная фигура на голову меня выше. У этого существа в лапах фонарь с голубой свечой, благодаря чему я ясно вижу нос крючком, торчащие кверху из-под тонкой губы клыки, морщинистое лицо, обрамлённое седыми космами, и мутные глаза с красноватыми белками.
– Здравствуйте вам, – говорит существо и делает жест, напоминающий лёгкий поклон.
Я замечаю небольшие рога на макушке, торчащие сквозь волосы, и грубые жёлтые когти на толстых пальцах. Маленькие существа подскакивают к нему и прыгают вокруг. При свете фонаря видно, что волосы у них у всех рыжие, только разных оттенков.
– Добрый вечер, – говорит Гилберт. – Но как странно, что Марлина нигде не видно...
– А нас, вот, Теодор предупредил, что вы придёте, – незнакомец чешет голову. – Ни про какого Марлина он не говорил, сказал, двое будут, ну вот двое и есть. Отведём вас в наше поселение. Эй, малыши, кто хочет понести фонарь?
– Дедушка, я! Дай мне!.. А ты в прошлый раз его нёс! – визжат малыши и затевают возню. В итоге фонарь чуть не гаснет.
– Пусть несёт Дора, – прекращает этот спор старик, и гордая Дора, слегка помахивая хвостом, отправляется вперёд, высоко неся фонарь в вытянутых кверху лапках. Остальные малыши с писком несутся за ней.
– Идёмте, что ль, – говорит старый клыкастый, и мы отправляемся следом за голубым огоньком.
Глава 21. Мужики и мясо... чуете подвох?
Мы возвращаемся на тёмную дорогу, по которой проходили днём, и идём в обратную сторону.
– Куда же всё-таки пропал Марлин? – размышляю я. – Гилберт, что думаешь? Ты как-то напряжён.
– Мы, наверное, сейчас увидим Теодора, – то ли говорит, то ли спрашивает мой друг, заламывая пальцы.
– Не-е, Теодор сегодня не остался, – сообщает старик, и Гилберт поникает. Даже удивительно, отчего это он так волнуется из-за Теодора. Мне тоже любопытно увидеть принца, ведь мы теперь даже в какой-то мере родственники, но Гилберт уж совершенно сам не свой. С чего бы?
Всё-таки нам нужно было выбирать ту дорогу, что пошире, поскольку именно по ней мы и идём дальше.
– Марлин совершенно не разбирается в следах, – ворчу я себе под нос.
– Мне кажется, – хмуро произносит Гилберт, расслышавший мои слова, – что он преследовал какую-то свою цель, ведя нас к озеру. Я уверен, не просто так нас сморил сон. А теперь Марлин будто испарился.
– Думаешь, он всё это подстроил? Как только вернёмся в Город, я с ним серьёзно поговорю!
– В какой такой ещё Город? – оборачивается старый клыкастый. – И думать теперь забудьте. Город ещё, ишь. У нас – лучше! Вот увидите, вам самим больше никуда и не захочется.
И добавляет чуть тише: «А захочется – не отпустим!»
– Марлин просто избавился от нас, – мрачно заключает Гилберт. – Что ты там говорил про огненный шарик?
– Ого, ты готов сражаться? – оживляюсь я.
– Нет, это на случай встречи с Марлином. А выберемся мы с помощью Теодора, раз он приходит сюда.
– Да что вы всё «выбраться» да «выбраться»! – обиженно произносит старик. – Вы хоть поглядите сперва, как у нас всё красиво, вот уж и почти пришли. А Теодор сам просил вас не отпускать.
В это время малыши начинают пищать громче и летят вперёд со всех ног. На дороге становится светлее, и я замечаю, что по обочинам теперь горят небольшие фонари, подвешенные к ветвям. Откуда, интересно, клыкастые берут свечи?
Вскоре лес расступается, и мы оказываемся в удивительной деревушке.
Она размещена на большой круглой поляне, утоптанной и лишённой травы. Поляну тесно обступают деревья, между которыми проложены верёвочные мосты на высоте где-то в два человеческих роста. Присмотревшись, я замечаю хижины у мостов – замшелые, со стенами из веток, они поначалу кажутся единым целым с деревьями.
Посередине поляны стоит большой бревенчатый дом с крышей, густо покрытой свежим мхом и спускающейся до земли. Рядом с домом стоит округлая печь, похожая на ту, в которой Леон печёт свои пирожки. Чуть поодаль находятся небольшие строения из камня и дерева, похожие на башенки, крытые соломой.
Нам навстречу выходит около пяти-шести клыкастых (точнее сложно сказать, поскольку дети начинают сновать между ними с потрясающей скоростью, из-за чего все охают и отступают то туда, то сюда).
– А вот и гости! – радуются клыкастые.
– Покажем им наши дома!
– Я покажу! Я первый!
– А зачем им что-то показывать? Я уже голодный!
– И я голодный! И я!
Мы с Гилбертом на всякий случай встаём ближе друг к другу.
Клыкастые окружают нас, машут лапами, разевают зубастые пасти.
Тут дверь большого дома распахивается, и все замирают как по команде. На пороге возникает крупная старуха, одетая в платье из грубого полотна и белый передник. Из всех клыкастых у неё, пожалуй, самые длинные рога, а лапы достают чуть не до колен. Седые волосы заплетены в две косы на висках и ещё в одну – на затылке (она переброшена на грудь). Крючковатый нос низко спускается к выдающемуся подбородку. Глубоко посаженные красноватые глазки озирают всех собравшихся на поляне.
– И что же это тут за безобразие творится, я вас спрашиваю? – громким басом интересуется старуха и бьёт хвостом по косяку двери.
– Так вот, это... – старик слегка съёживается.
– У нас гости! – вопят малыши и пытаются проникнуть в дом, но старуха каждому даёт по лбу ложкой. Малыши охают, смеются и отступают, держась за лбы.
– Ясное дело, что гости, раз уж мы их ждали, – ехидно произносит старуха. – Я ещё из ума не выжила, что бы вы там ни думали. А чего вы так орёте, чтоб вы были счастливы?
– Так это, – почёсывает макушку между рогами старик, – показать хотели им вот это, и то, и...
– Какие же вы у меня умные, – складывает старуха лапы на груди, – какие заботливые да как хорошо придумали, что голодным гостям понравится бродить в потёмках среди деревьев.
– Да, да, – довольно кивает старик.
– Что «да», олух?! – вскипает старуха. – Я кому, чтоб ты был счастлив, говорила: «Веди их скорее сюда к ужину»? Тебе хоть кол на голове чеши, никогда не слушаешь!
– Так ведь они ж спали как умытые! – оправдывается старик. – Мы вот только пришли!
– Ага! – скалит зубы старуха. – Устроил тут непонятно чего, теперь люди подумают, что мы гостей встречать не умеем!
Она отлепляется от косяка и идёт навстречу нам.
– Как звать-то вас? Ой, а худые-то какие, несчастье прямо.
– Это всё потому, что мы болеем, – со вздохом признаюсь я. – Что-то заразное у нас, и мы наверняка невкусные.
– Вот беда-то какая, – говорит старуха и глядит на моего друга. – Ну а ты что скажешь?
– Я Гилберт, а вот это Сильвер, – сообщает он. – Мы прибыли в эти края, чтобы найти Теодора. С нами были также Брадан и Бартоломео, и верно ли я понимаю, что они сейчас у вас?
– А как же, у нас, – соглашается старуха. – Да у вас небось за весь день маковой ворсинки во рту не было! Вы проходите, накормим вас!
Дом внутри оказывается просторным. У стен стоят длинные лавки, на которых лежат и детские игрушки (кожаные мячики, деревянные грубые фигурки и тряпичные куколки), и наполовину сплетённый коврик из полос ткани, и что-то похожее на вязание, и размеченные куски дерева, из которых начали вырезать непонятно что. Пол у лавок покрывают циновки, сплетённые из травы. Вдоль стен тянутся окна, ставни которых сейчас закрыты.
Посередине дома установлен длинный стол, по сторонам которого тоже стоят лавки. Стол этот почти пуст, не считая нескольких чистых тарелок и миски с ягодами. Под крышей горят два больших фонаря, сейчас помещение освещают только они.
– Садитесь уже, – настаивает наша хозяйка, и мы проходим.
За нами влетает стайка детей. Один хватает куклу (похоже, не свою) и спешит спрятаться под столом, владелица игрушки с визгом устремляется за ним, ещё один сорванец бросает в стену мяч, а двое налетают на ягоды, влезая ногами на лавку.
– Это ещё что такое? – прикрикивает на них старуха, возвращаясь с дымящимся горшком.
Дети сразу же утихают и чинно рассаживаются по лавкам. Взрослые тоже присоединяются – стол так велик, что места хватает всем.
– Меня звать Ика, – сообщает хозяйка, ставя перед нами глиняные миски с мясом.
Затем она нарезает хлеб и раздаёт каждому по куску, включая детей. Тут приходит и старик с большой корзиной ягод, которые пытается честно разделить.
Дети поднимают писк.
– Мне вот ту, красненькую!.. А я хочу эту, побольше!.. Нет, это я хочу побольше!.. А мне ту красивенькую!..
– Хватит уже галдеть, чтоб вы были счастливы! – старая клыкастая ударяет ладонью по столу так, что тарелки пляшут. – Ешьте скорее, вам давно уже пора спать! И вы ешьте, – оборачивается она к нам.
Я послушно ем. Мясо, на мой вкус, пресновато, но есть можно. А хлеб какой-то клейкий.
– Очень вкусно, – вежливо говорю я. – А что это за мясо? Никак не могу определить.
– А это Брадан, – улыбается старик. – Такой крепкий, хороший парень...
Я кашляю и поспешно пытаюсь выплюнуть то, что ещё не проглотил. Меня мутит, и едва я успеваю наклониться над полом, как меня выворачивает. Бедный Брадан, какая ужасная судьба! Но как я мог наброситься на мясо в доме этих дикарей, не узнав сначала, откуда оно!
– Что это с ним? – удивляется старик.
– А ведь он же говорил, что болен, – вспоминает старуха. – Ох, горе моё, тащите ведро.
– Сильвер! Сильвер, ты слышишь меня? – слышу я тревожный голос Гилберта сквозь звон в ушах.
– Надо бежать, – говорю я ему и пытаюсь подняться.
Ноги отчего-то становятся совсем слабыми. Я напоминаю себе, что в детстве мечтал прозываться Сильвером Могучим, а значит, надо бы оправдывать это имя (но это слабо на меня действует).
Тут дверь с треском распахивается, и на пороге я вижу широко улыбающегося Брадана. Насколько я могу судить с первого взгляда, все части его тела на месте. Моряк одет в какой-то странный жилет из шкур на голое тело и простые штаны из грубой ткани, он бос, а в правой руке победно сжимает две кроличьих тушки.
– Вот, хозяйка, ещё добыл! – радостно сообщает он. – Сегодня всего два, но Барт зато рыбы наловил... О! – он замечает нас.
– Так вы же, – слабым голосом говорю я и тыкаю в тарелку. – Что же вы сказали, что это мясо...
– А что мясо? – переспрашивает старик. – А, так я же вот и говорил, что это Брадан, такой умница, нас научил ставить силки на кроликов. Ты кролика не любишь? А то я доем.
– Доешьте, пожалуйста, – говорю я и думаю о том, что вряд ли ещё теперь буду есть кроликов.
Гилберт выводит меня из-за стола, заботливо придерживая.
– Здравствуй, Брадан, – говорит он. – Удалось ли вам увидеть Теодора?
– Да он что-то сюда не заглядывал пока, – огорчённо отвечает моряк. – И ты это, ну, прости, что бросили тебя. Мы вечером с ребятами возвращались, припасы кой-какие думали прихватить, да только тебя там уже не было, как и птички капитанской. А принц-то здесь какими судьбами? Мы ж высадили его.
– Нела ему помогла, – с лёгкой досадой произносит мой друг.
– Я капитанская птичка, – заявляю я.
– Давай-ка его выведем на воздух, – говорит Гилберт Брадану, и они берут меня под руки. И зачем, спрашивается, ведь я сам прекрасно могу идти.
Я обнаруживаю, что свежий воздух укрепляет ноги: теперь я твёрже на них стою.
– Отпустите меня, мне уже совсем хорошо, – прошу я, но Гилберт всё портит.
– Ты больше есть не хочешь? – спрашивает он. – Там ещё осталось мясо... О боги, Сильвер, что с тобой такое? Может быть, съел слишком много немытых ягод?
– Всё может быть, – слабым голосом отвечаю я.
О том, что я неправильно понял старика, мне говорить не хочется, а то ещё будут смеяться и долго припоминать. А всем, кто со мной знаком, и без этого есть о чём вспомнить.
Из дома выходит старая клыкастая и оглядывает нас (особенно меня).
– Надо бы вас уложить, – говорит она. – Постели уже должны быть готовы.
– Я хотел спросить... – начинает было Гилберт, но старуха перебивает его.
– Утро вечера подлиннее, как говорится! – заявляет она. – Утром и спросишь, а сейчас всем спать пора. И так из-за вас детвору в постели не загнать, да и свечей сколько пожгли, подумать страшно! Во-он тот дом видите?
Клыкастая указывает пальцем в сплетение ветвей и продолжает:
– Вам туда. Брадан, отнеси-ка это несчастье, глаза бы мои его не видели, а то ведь сам не дойдёт, чтоб он был здоров.
Здоровяк крякает, подхватывает меня на руки и несёт по раскачивающейся лесенке вверх, как какую-то чахлую принцессу.
– Да могу я сам идти! – шиплю я.
– Ты, принц, уж помолчи. На кого похож-то! Хоть бы тебя живым домой доставить, а то сестра твоя с нас шкуру спустит, да и отец, пожалуй, тоже, – отвечает моряк.
К счастью, идти совсем недалеко, так что вскоре он ставит меня на ноги у предназначенной нам хижины.
– Где тут дверь-то? – спрашиваю я, разглядывая переплетение ветвей, густо покрытое мхом.
Брадан тянет на себя малозаметный сучок, и вход обнаруживается. Дверь оказывается самая обычная, на петлях, но её непросто разглядеть, так как она тоже из веток, как и стена дома.
Свет фонаря, висящего снаружи, не очень ярок, но позволяет разглядеть комнатку. Изнутри стены утеплены ковриками из полос ткани. Окон в этом доме не оказывается, лишь небольшое отверстие в потолке. В дождь здесь наверняка не очень-то уютно.
Из обстановки – только две постели, сделанные из соломы и накрытые чем-то вроде меховых покрывал, сшитых из шкурок небольших зверьков.
– Ну вот, отдыхайте, – говорит Брадан, – а утром потолкуем. Ребята здесь что надо, вы их не бойтесь. А главное, Теодора они очень уважают.
И моряк уходит, не держась за перила, хотя подвесная дорога под его ногами раскачивается, как палуба в шторм.
– Ты какой-то зелёный, – бесцеремонно заявляет мне Гилберт. – Я принесу тебе воды, а ты пока ложись. Смотри, какие тут хорошие и мягкие одеяла, похоже, это кроличьи шкурки... Сильвер! Тебе опять нехорошо? Сильвер!
