Текст книги "Всё становится на места (СИ)"
Автор книги: Олли Бонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Глава 22. Вот за что б ни взялся, я во всём неплох
Утром я просыпаюсь бодрым и полным сил. Когда я оглядываюсь, то вижу, что остался в домике один. Гилберт уже встал и куда-то ушёл без меня.
Как только я открываю дверь, первым делом натыкаюсь на малышей, что носятся взад-вперёд по подвесным дорогам. Осторожно их обхожу (жалея, что когти и шипы на хвостах вырастают у них не в зрелом возрасте, когда они были бы более внимательны к другим) и хромаю к главному дому, потирая бедро. Кто-то из негодников всё же попал в цель.
Пока иду, я размышляю, почему всех детей зовут Теодорами. Не может же быть... или может? Неужели Теодор – их отец? Я так разволновался, что даже забыл о больной ноге.
В доме я нахожу старую клыкастую, которая в компании более молодой помощницы чистит рыбу. У молодой тоже три косы, только не седые, а ярко-рыжие, как сочная морковь. Рога у неё почти не заметны, а клыки совсем небольшие. Нос тоже крючковатый, как клюв – похоже, такие носы у них у всех, даже у маленьких детей. И цвет глаз у клыкастых одинаковый, как будто чайные опивки слили в грязную воду, только у некоторых глаза ближе к серому оттенку, а у других более коричневые. Белки глаз у всех красноватые из-за выделяющихся прожилок, у стариков это особенно заметно, у молодых – послабее.
– Надо же, проснулся, – говорит мне старуха. – И вправду спишь крепко, как умытый.
– Почему это – как умытый? – интересуюсь я.
– А говорится так. Вот поглядишь вечером, как с наших ребятишек перед сном грязь смывают. Уж они бегают, бегают, вопят (чтоб они были здоровы!), пока с ног не падают, тут-то мы их и хватаем. И умываем. А они вертятся, из рук выскальзывают, отбиваются. Бывает, что второй, а то и третий раз ловить приходится и перемывать. Зато спят они после такого крепко, одним словом, как умытые. Понял теперь?
– Понял, – киваю я. – А я вот хотел...
– Дай угадаю, хотел нам с рыбой помочь?
Я гляжу на рыбу, поджав губы. Рыба глядит на меня, выпучив глаза.
– Вот хороший мальчик, – радуется старуха и протягивает мне нож. – Совсем я стала уж слаба, и глаза мои не те, что прежде, а пальцы-то как трясутся.
При этом она проводит длинным когтем вдоль рыбьего брюха, одним ловким движением распарывая его и вынимая всю требуху. А затем в два счёта откручивает рыбе голову.
Я скромно сажусь рядом, беру небольшую рыбку и принимаюсь пилить ей хребет.
– Скажите, пожалуйста, как к вам лучше обращаться? – на всякий случай уточняю я. При общении с такой женщиной вежливость не повредит.
– Я же вчера говорила – звать меня Ика, а раз у меня есть имя, то им меня и можно звать, для того оно предназначено. Иль ты не только здоровьем слаб, а ещё и памятью?
– Нет, что вы, я лишь хотел...
– Выканье своё тоже оставь для всяких принцесс, мы тут люди простые! – с этими словами старуха берёт рыбу за хвост и с такой силой ударяет ею об стол, что чешуя отлетает сама собой.
– Хорошо, Ика, я понял, – говорю я и наконец с громким хрустом отрезаю голову своей несчастной рыбе.
Молодая клыкастая смотрит на меня с нескрываемой жалостью. Она тоже легко обходится без ножа.
– А я Уна, – говорит она.
– А я Сильвер, – говорю я. – А ваших детей что, всех зовут Теодорами?
– Да, – отвечает молодая и расплывается в улыбке.
– А то как же! – серьёзно кивает старуха и указывает рукой на стену.
Там во главе стола висит портрет, не замеченный мною вчера при слабом свете.
На большом куске коры при помощи угля изображено овальное лицо с двумя круглыми глазами, очень густыми прямыми бровями и крючковатым носом, глядящим вбок. Рот в виде прямой линии окружён небольшой бородой и усами. Несколько завитков по сторонам лица, очевидно, играют роль волос.
Под этим великолепием написано крупными, не очень ровными буквами, но зато без ошибок: «Теодор».
– Интересно послушать, как же так получилось, – задумчиво говорю я.
– Ну что ж, – говорит старуха. – С твоей-то помощью мы ещё долго здесь просидим, чего бы и не развлечься беседой. Началось всё очень давно. Случалось нам делать и то, о чём сейчас жалеем. Прежде мы жили хуже, в норах, а иначе и не умели. Бедно, грязно, неуютно. Хочешь не хочешь, а брала зависть к тем, кто жил в каменных домах. Собрались мы тогда да и разгромили их, чтобы все стали равны. Чтобы и те жили в норах. Да только легче нам от того не стало.
Сколько-то времени прошло, глядим – идёт по лесу человек. Очень чистый, сразу видно, из тех. Мы ему, понятное дело, тёплого приёма оказывать не стали. А он сел прямо на землю, малыша какого-то по голове погладил да и говорит: «Жалко мне вас». Можешь ты себе такое представить, чтобы нас да жалеть? Мы – сильные, крепкие, от той крови, что корнями за эту землю держится. Нас ни холод, ни голод согнуть не могут, а этот в тонкой своей рубашке принялся жалеть. Уж не знаю, почему мы его тогда же и не разорвали.
– Бабушка, – укоризненно произносит Уна, – что ты такое говоришь? Уж людей-то мы никогда не калечили.
– Много ты знаешь! – фыркает старуха и стучит очередной рыбой об стол. – Ты же вон, в доме выросла, неженка. Не то что в наше время...
– Так что там с Теодором? – напоминаю я.
– Не торопи! – грозит мне Ика пальцем в налипшей рыбьей чешуе. – Я пока, слава богам, на память не жалуюсь и ещё помню, о чём рассказывала. Так вот, стал Теодор к нам приходить. Мы его гоним, а ему хоть кол на голове чеши. Возвращается и всё тут. Нельзя, говорит, жить вот так, как звери. Вы же не звери, говорит. Нужно что-то делать, а то ведь под ежачий камень вода не течёт...
– Под какой-какой камень? – переспрашиваю я.
– Ежачий. Где ежи, значит, живут, звери такие колючие.
– А почему это вода под их камень не течёт? – вопрос так увлекает меня, что я совсем забываю не только о рыбе, но даже и о Теодоре.
– Потому что ленивые они, лежат под своим камнем и не шевелют его, – со вздохом, как несмышлёнышу, поясняет мне старуха.
– Так это же хорошо, что вода к ним не течёт?
– Нехорошо, потому что пить им станет нечего, да и помрут. Теодор очень умный, и раз он так сказал, то и я так говорю. А ты, ежели чего не знаешь, так учись.
Я послушно киваю и принимаюсь чистить рыбу. Мне кажется, получается всё лучше.
– Как вот мы учились, – продолжает старуха. – Теодор нам показал, как дома строить, как одежду шить. Приспособления всякие приносил из каменных домов. Детей читать учил, а ещё писать и считать. Да и сейчас учит. Он обычно четыре дня в каменных домах живёт, потом три у нас, но в последнее время что-то реже стал наведываться. Без него бы мы и сейчас ещё жили, как дикие, в норах, потому у нас тут все его любят. Детей, конечно, в честь него стали звать. У нас, пожалуй, с его прихода одни Теодоры и рождаются, да, Уна?
– А отчего бы и нет, – молодая клыкастая задирает нос и заливается румянцем. – У меня вот Теодора, да Дора, да Тео. Красивые имена.
– Я и не спорю, чтоб они были здоровы, – кивает Ика. – Ты рыбу-то свою дочистил, помощничек? Рыбка к ужину – это хорошо, но я-то хотела изготовить её на завтрак. Как говорится, дорога блошка к обеду.
– Почему блошка? – удивляюсь я.
– А вот если плохая хозяйка копается так, как ты, то у неё семья рада уже блох ловить и есть, – объясняет Ика, попутно отбирая у меня растерзанную рыбу и ловко избавляя её от остатков чешуи. – Чтой-то принцев стали совсем негодных готовить, ничего не умеешь, не то что Теодор. Надо бы тебе с ним встретиться.
– Я ведь сюда за тем и приехал, – говорю я. – У Теодора остались друзья, старые родители, брат – все они были бы рады его возвращению.
– Забрать его, что ли, удумал? – старуха сдвигает к переносице седые жёсткие брови. – Так мы этого не допустим, так и знай! Да он и сам не захочет...
– Грустный он совсем, – мягко вмешивается Уна. – Плохо ему. Может, и по дому скучает.
– Здесь теперь его дом, – сердито заявляет Ика и тянет из-под скамьи большой котёл. – Уна, помоги-ка бедной старушке, набери воды.
Молодая клыкастая тут же исчезает за дверью, лишь взметнулись рыжие косы.
– А ты вот что, – наклоняется ко мне бедная старушка и грозит когтистой лапой, – как увидишь Теодора, о доме ему говорить не смей! Что-то у него там случилось такое, что ему вот тут больно делается.
С этими словами Ика стучит себя по груди.
– Если его спросить о прежней жизни, он уходит и долго не возвращается. А нам это не нужно. Нам он нужен. Так не тревожь его, я тебя прошу.
– Я уже согласен и совсем с ним не говорить, только бы хоть раз его увидеть, – говорю я, стряхивая с рук налипшую чешую, и решаю блеснуть знаниями. – А то искать его, что ветер в поле...
– Вертел.
– Что?
– Вертел в поле, говорю. Поле-то большое, и ежели вертел там потерять, так и не найдёшь. Уж я-то знаю. Вертел от печи лучше далеко не уносить.
– Да, пожалуй, – соглашаюсь я. – Мы весь Город обошли, а Теодора так и не видели. Есть там один человек, который вроде как друг ему, а вроде бы и нет. Говорит, что он за Теодором присматривает и запирает его в подземелье.
– Как это – в подземелье? – ахает Ика.
Тут дверь распахивается, и возвращается Уна с полным воды котелком. За нею летит шумная ватага ребятишек.
– А скоро кушать?
– Бабушка Ика, я голоден!
– А Дор съел жука!
– Не ел я его, неправда!
– Ел, ел! Думал – малинка!
– Ел, аж хрустело!
– И я, и я видела!
Под таким давлением Дор не выдерживает и всхлипывает басом. Старуха живо наводит порядок, кому пригрозив, кому пригладив вихры, раздаёт всем по куску хлеба и отправляет на лавку, приказав сидеть тихо.
Дети достают из-под лавки затрёпанную книжонку и принимаются читать по складам.
– Уна, ты послушай, – вполголоса, чтобы малыши не услышали, зовёт старая Ика. – Теодор-то в беде.
– В Городе на Холме стоит дом из камня, а в доме решётка и дверь из металла, – говорю я. – И хозяин этого дома сказал, что часто держит там Теодора.
– Вот изверг! – ахает Уна. – Что ж Теодор нам не жаловался? Зачем он возвращался в каменные дома, если там его запирают, как зверя? Нашего-то Теодора!
– Надо бы его расспросить, как вернётся, – говорит старая клыкастая. – А ведь давно он к нам не заглядывал, верно, Уна? Вот только вчера его мой старик и видел, а в поселение он почему-то не зашёл. Но мы подождём, он придёт. Он всегда приходит.
Клыкастые качают головами, думая о своём. Затем они принимаются хлопотать у печи, а я решаю размяться и подышать воздухом. Но проходя мимо детей, я невольно замедляюсь, поскольку что-то очень знакомое привлекает моё внимание.
– Ка-ки-е у те-бя соч-ны-е ты-ков-ки, – читает басом один из Теодоров.
– Какая скучная книжка, – с разочарованием говорит малышка, разглядывающая рисунок. – Мне нравятся картинки, а истории все про какого-то голодного дядю.
– Ничего ты не понимаешь, – важно заявляет ещё один карапуз. – Он же пират, а пиратам нужно много есть, чтобы были силы на всякие подвиги! Тео, читай дальше!
– Я бро-шу я-корь в этой бухте ска-зал Пе-таш-ка, – продолжает чтец.
– Эй, малыши, а кто вам дал эту книгу? – интересуюсь я, понимая, что это не иначе как любимое чтиво кока «Крылатой жабы».
– Это Брадан, Брадан принёс, чтобы мы учились читать! – галдят дети. – Это про настоящего пирата! Он много плавает и много кушает!
– А давайте мы пока отложим эту книжку, – предлагаю я, решая позже серьёзно поговорить с Браданом. – Сейчас я бы хотел попросить вас о помощи, если справитесь с таким делом. Покажете мне, как вы живёте и что интересного вокруг?
– Покажем! Покажем! – радостно вопят дети, спрыгивая со скамьи.
«Похождения речного пирата» летят на пол, раскрываясь на затёртой странице с изображением дамы, щедро одарённой внешними достоинствами. Однако, похоже, на том дары судьбы и заканчивались – денег на приличную одежду у бедняжки не хватало.
Я ногой задвигаю книгу под лавку и следую во двор за малышами.
– Только недолго! – напутствует нас Ика. – Еда скоро будет готова!
Глава 23. В поисках сокровищ заберёмся в глушь
Снаружи мы сталкиваемся с Гилбертом, нагруженным большой корзиной ягод. Маленькие Теодоры тут же налетают на него, чтобы захватить добычу.
Гилберт поднимает корзину над головой и выглядит весьма растерянным.
– А ну, кыш! – Брадан, идущий следом, широко улыбаясь, отгоняет детей. – Потерпите немного, чуть позже получите свои ягоды, мы аж пять корзин набрали!
– А мы хотим сейчас! Сейчас! – визжат дети и всё-таки хватают по горсточке, перемазывают рты и руки, скачут от радости.
– Сильвер, подожди меня, – просит Гилберт и скрывается в доме.
За ним следуют Бартоломео и Брадан, каждый из которых несёт по две широких плетёных корзины, полных малины и земляники.
Пока я дожидаюсь возвращения Гилберта, ко мне подходит рыжая малышка и протягивает крупную земляничину.
– Держи, это тебе, – говорит она.
Я благодарю, и тут на меня налетают остальные дети.
– И мою ягодку тоже возьми! И мою! – галдят они.
– Моя лучше, она жёлтенькая!
– А я свою уже откусил, но зато точно знаю, что она сладкая и вкусная, тебе понравится!
– Фу, Тео, кто же угощает надкусанными?
Мне храбро приходится есть всё, чтобы никого не обидеть. На очереди маячит половинка земляники, которую Тео сжимает в не очень чистых пальцах.
– Я тут, – сообщает ни о чём не подозревающий Гилберт, выходя из дома.
– Дети, хотите угостить и его? – коварно предлагаю я.
Дети хотят. Надеюсь, моему другу пришлась по вкусу земляника Тео.
– Спасибо вам, – произносит Гилберт без улыбки и мрачно глядит на меня.
– Пожалуйста! Пожалуйста! – кричат дети. – Пойдём уже!
Они проводят нас первым делом по подвесным дорогам, показывают любимые места. С одного далеко вперёд видно дорогу, самое то, если ожидаешь чьего-то прихода. С другого места можно заглянуть в окна дома и увидеть, что готовится в печи. Мы какое-то время наблюдаем, как Ика варит рыбный суп.
– Ещё не очень скоро приготовится, – вздыхает круглощёкий малыш и в досаде бьёт хвостом о доски.
– Зато мы успеем сходить в наше тайное место! – предлагает кроха клыкастая с забавно торчащими короткими косичками.
– Им нельзя в тайное место! – возражает сорванец покрупнее, щёки и голый живот которого перемазаны ягодным соком.
– Бабушка говорила, только своим можно в тайное место! – говорит мальчишка постарше, подтягивая сползающие штанишки из грубой серой ткани. – А они вроде как свои.
– Свои, свои! – радуются малыши.
– Погодите, если это место такое секретное, может быть, лучше спросим у вашей бабушки, стоит ли нам туда идти? – предлагает Гилберт.
– У нас есть Правило Разрешения, – важно произносит один из Теодоров. – Если бабушку не спрашивать, то она не сможет запретить. А раз она не запретила, значит, это можно делать.
– Да, да, Правило Разрешения! – радуются остальные и скачут так, что подвесная дорожка под нами ходит ходуном. – Бежим, бежим!
И они скачут, будто за ними кто гонится, и нам с Гилбертом ничего не остаётся, кроме как следовать за ними, пытаясь не отстать. А мы не так привычны к бегу по подвесным мостам.
– Надо бы им потом объяснить, что это правило никуда не годится, – ворчит Гилберт, цепляясь за верёвочные перила.
– Отличное правило, – говорю я. – Мы с Сильвией всё детство им пользовались.
Друг лишь вздыхает, бросая на меня укоризненный взгляд.
На выходе из поселения крошки клыкастые задерживаются, вертят головами в разные стороны.
– Туда нельзя! – пищат они. – Там старый Гук собирает хворост!
– А там мои мама и папа щиплют мох!
– А туда мог кто-то пойти за водой!
– А там пчёлы! Злющие, страшные!
– Значит, Дырявая тропа! Идём по Дырявой тропе!
И они ныряют в сплетение стволов, исчезая в почти неразличимом проходе. Мы с немалым трудом пробираемся за ними. Путь, выбранный малышами, сложно назвать тропой – дорогу то и дело преграждают ветви и сучья, в одежду вцепляется колючий кустарник. Пробираясь боком в особо тесном месте, я слышу треск рвущейся ткани.
– Теперь я понял, почему тропа зовётся Дырявой, – сообщает Гилберт и тыкает меня пальцем в спину. Кажется, в том месте у меня теперь не хватает части рубашки.
– А вот был бы ты нормальным колдуном, – заявляю я, – и сделал бы тропу удобной, да ещё и рубашку мою починил бы.
– Это и ты можешь сделать, – отвечает мой друг. – Всего-то и нужны руки и немного времени.
– И всё же я не понимаю, зачем так усложнять себе жизнь, если у тебя есть дар...
– Пришли! Пришли! – перекрикивают меня дети. Я делаю последнее усилие и выбираюсь из древесных тисков.
Мы стоим на открытом месте. Здесь возвышается средних размеров гора, каменные корни которой начинаются у самых наших ног. И всё-таки я не понимаю, что в ней такого тайного и замечательного.
– Сюда! Сюда! – галдят малыши.
Вслед за ними мы идём вокруг горы и вскоре оказываемся у тёмного провала. Крутой спуск уходит в глубину, теряясь во мраке.
– Жалко, что мы не взяли фонарик, – вздыхает один из мальчишек.
– Не страшно, – говорит второй. – Найдите мне пучок травы, у меня вот камешки.
Тут же рвётся большой пук сухой травы, который дети скручивают жгутом. Малыш клыкастый достаёт из кармана два небольших предмета – похоже, это камень и кусочек металла – и стучит ими друг о друга, высекая искру. Миг, и трава пылает.
– Смотрите, смотрите! – волнуются дети, подталкивая нас к краю провала.
Горящий пучок травы летит туда, освещая стены, и мы видим, как они вспыхивают синими искрами. Цвет такой красивый и глубокий, какой бывает у неба на закате незадолго до наступления темноты. К сожалению, трава быстро гаснет, и мы вновь видим только черноту.
– Видели? Видели? – скачут маленькие клыкастые. – Красиво?
– Очень красиво, – соглашаемся мы.
– Это любимое место Теодора, – сообщают нам малыши. – Он говорит, у него дома такие камни считаются редкими и ценными.
– А ещё, – важно говорит маленькая Дора, – такого цвета глаза у девушки, которую он любит. Но это секрет, его нельзя говорить никому.
– Это очень красиво – синие глаза! Красиво, красиво! – скачут дети.
– А такие бывают разве? – сомневается один из малышей.
– Не бывают, – важно отвечает ему второй.
– Глупенькие, посмотрите, у Гилберта такие глаза! – указывает Дора когтистым пальчиком. Беднягу Гилберта тут же облепляют малыши, они без стеснения карабкаются по нему, так что ему приходится присесть, чтобы всем было лучше видно.
– Руками не трогать, – предупреждает он, останавливая самых любознательных.
– Красиво! Красиво! – шепчут малыши. – Надо показать его Теодору, когда Теодор придёт!
– А у Сильвера какие глаза? – оборачивается кто-то и ко мне.
– Серенькие, обычные.
– Как пыль!
– Как у нас!
– А у Гилберта ещё желтенькие точки в глазах! Я хочу такие глаза, как у Гилберта!
– И я, и я!
– Нет, я первее захотел, ты не можешь тоже этого хотеть!
– А вот и могу!
Я отхожу немного в сторону от этой шумной компании. Да что они понимают в красоте? Как пыль, скажут тоже. Если бы они хоть раз в своей бедной деревушке увидели серебро, тогда, конечно, нашли бы лучшее сравнение.
– А не пора ли нам возвращаться? – прерывает мои размышления голос Гилберта.
Я гляжу на него и понимаю, где найти серебро.
– Вот посмотрите, дети, – указываю я на ухо Гилберта. – Видите вот это колечко с камешком? Оно из серебра, это такой драгоценный металл. Вот такого цвета мои глаза, а вовсе не какой-то там пыли.
– Ух ты! – кричат дети. – Тогда и у нас глаза как серебра! А что это за зелёненький камушек?
– Серебро, – поправляет Гилберт. – Зелёный – это изумруд. А то, что у вас в пещере, похоже на сапфиры. Правда, в камнях я разбираюсь плохо и не уверен, что это именно они. Их тоже используют для украшений – делают серьги, кольца на пальцы или вешают на шею.
– И мы хотим изумруд! И мы хотим серебра! – галдят малыши и тянут лапки к Гилберту. Он прикрывает уши прядями волос и недовольно глядит на меня.
– А я хочу, – тянет меня за рукав ещё один рыжий кроха, – взять в пещере камушек для Теодора. Чтобы он носил его с собой и всегда мог на него смотреть и радоваться.
– Это добрый поступок, – хвалю его я. – Ты умница, что думаешь не о себе, а о другом человеке, и хочешь его порадовать. Но добыть камень нелегко. Видишь, какие там крутые стены? Спуститься можно только на верёвке, а ещё нужны какие-то инструменты, чтобы отбить осколок. Вот вырастешь, станешь сильным, и тогда без труда достанешь камень. Или можешь попросить взрослых, чтобы они тебе помогли.
– Не-е, я сам хочу, – говорит малыш и утирает нос.
Затем, к счастью, все соглашаются, что нам пора домой, и обратный путь проходит без происшествий. На пороге дома нас встречает Ика, которая притворно хмурится и суровым голосом отправляет всех вымыть руки.
– Я вот что хотел сказать, – задерживает меня Гилберт, чтобы мы немного отстали от остальных. – Ты пока не упоминай Марлина, хорошо?
– Хорошо, – соглашаюсь я, – но почему?
– Да мы утром собирали ягоды, и дёрнул меня кто-то за язык рассказать о колдуне, который присматривает за Теодором. Брадан так разъярился, что был готов прямо сейчас отправиться в Город, найти этого колдуна и поколотить. А ты ведь понимаешь, ничем хорошим бы это не кончилось – наш приятель не только не помог бы Теодору, но и сам бы угодил в беду. Мы едва его успокоили, и думаю, о Городе сейчас лучше не упоминать, хотя бы не при Брадане. Если верить местным, Теодор довольно часто их навещает, вот дождёмся и поговорим с ним обо всём. Выслушаем и его сторону этой истории. Может, всё вовсе и не так плохо выглядит, как нам показалось.
– Но ведь Марлин сам признался, что запирает Теодора в башне на тысячу замков, – говорю я.
– А ещё сказал, что Теодора там не было на момент, когда мы были в доме. И местные говорят, что он гостит у них по три дня и примерно столько же проводит в Городе. Это значит, что Теодор довольно часто разгуливает туда-сюда, будучи свободным. Но самое обидное, что он тоже был в лесу в тот самый день, когда мы сюда пришли, а мы с ним разминулись.
– Да, досадно, – соглашаюсь я. – Но он наверняка скоро придёт, Ика в этом уверена. Мы с ней утром поговорили о Теодоре. Удивительно, как его здесь все любят – а в Городе, наоборот, считают бесполезным. Как думаешь, он им не говорит, что ходит в лес к клыкастым?
– Думаю, в Городе бы его не одобрили, и он хранит это в тайне, – кивает мой собеседник. – Но всё же я очень рад узнать, что принц Островов не превратился в старого и унылого безумца, в чём уверены многие в Городе, а совершил немало добрых дел.
– Эй, вы ждёте, чтобы еда остыла, – ехидно прерывает нас Ика, – или разминаете языки, чтобы они прямо отсюда до стола дотянулись?
Мы решаем, что оба варианта не особо нас устраивают, и присоединяемся к остальным в общем доме.
Суп у Ики вышел очень вкусным и наваристым.
