Текст книги "Первая любовь"
Автор книги: Оливия Уэдсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
XXIV
Миссис Хиль, с нетерпением ожидавшей прибытия автомобиля, появление которого Гонесс откладывал со дня на день, – миссис Хиль начало казаться, что, кто бы ни был этот «раскаивающийся человек», он, несомненно, нравился Валери. Миссис Хиль сделала это открытие на пятый день их пребывания в отеле «Куба». Несмотря на свою природную лень, усилившуюся благодаря жаркому климату, она решила немедленно уехать и накинулась на снисходительно улыбающегося Гонесса с неожиданной энергией, поразившей и испугавшей его.
– Автомобиль приедет сегодня, – сказала она очень громко и очень медленно. – Если же вы не примете для этого никаких мер, то я протелеграфирую британскому консулу, что меня и мою племянницу задерживают тут незаконным путем.
Гонесс меньше всего на свете желал привлечь к себе внимание консула. Его лицо расплылось в улыбке, он, проклиная в душе миссис Хиль. вытащил из кипы бумаг телеграмму, полученную им неделю тому назад и написанную по-испански. Так как миссис Хиль не понимала ее значения, он сделал вид, что переводит: «Автомобиль прибудет в 4.30».
– Вот видите, сеньора, – воскликнул Гонесс снисходительным тоном божества, дарующего милость. – Вам стоило только приказать!
– Я вижу, – отвечала миссис Хиль с выражением, которое, по ее мнению, должно было произвести впечатление на Гонесса. но только рассмешило его.
Что бы ни рисовало миссис Хиль ее встревоженное воображение, она отличалась прекрасным зрением и, идя по каменной лестнице к себе в комнату, могла беспрепятственно наблюдать за своей племянницей, беседующей с «раскаивающимся человеком» под тенью большого апельсинового дерева.
Миссис Хиль остановилась и прислушалась. До нее донесся смех Валери, она увидела, как «раскаивающийся» наклонился к Валери, а та отвечала ему. Порывистость ее движений заставила миссис Хиль почувствовать беспокойство. Она убедилась, что дружба между молодыми людьми крепла с каждым днем.
– К счастью, мы уезжаем сегодня, – вздохнула она, уходя.
В эту минуту Валери подняла глаза, и Робин, проследивший за ее взглядом, заметил почтенную, явно чем-то недовольную старую даму. Робин сказал:
– Миссис Хиль недолюбливает меня. Не знаю почему.
Валери тихо рассмеялась: «раскаивающийся человек» всегда говорил неожиданные и резкие вещи в те минуты, когда она уже думала, что их отношения стали дружескими.
Она вздохнула и зажгла папиросу.
– Ведь для вас не имеет значения, любят вас или нет? – спросила она.
Робин кивнул головой:
– Вы правы!
– Кто-то, вероятно, сильно обидел вас, и потому вы так озлоблены против всего мира. Только жестоко обманутые люди могут относиться с таким недоверием к своим ближним.
– Я не питаю недоверия или злобы, – возразил Робин. – Они мне просто безразличны.
Валери взглянула на него. Подобно всем тем, кого много любили и баловали, она обладала некоторой долей самоуверенности. И не могла себе представить, что найдется кто-нибудь, кто захочет ее обидеть.
Накануне ночью она откровенно призналась себе, что печальный и странный человек, спасший ее жизнь и бывший первым мужчиной, для которого она что-либо сделала, сильно нравится ей. Сидя в кровати, обхватив руками колени, устремив глаза на сине-черное небо, усеянное золотыми звездами, Валери постаралась обдумать положение вещей. Она была влюблена в этого человека, и это чувство казалось ей удивительным, странным и радостным в одно и то же время. Хотелось сделать его счастливым. Валери предполагала, что он любил кого-то и был безжалостно отвергнут и оскорблен. Она считала, что большинство людей должны перенести что-либо подобное в жизни.
Неприступность Робина, его безучастность ко всему, ледяная вежливость, граничащая с равнодушием, только возбуждали интерес Валери. Робин казался маленьким мальчиком, нуждающимся в утешении и любви. Хотелось разрушить лежащие между ними преграды и заставить его полюбить себя.
Она сказала, стараясь уловить его взгляд:
– Неужели вы думаете, что вас не растрогает любовь другого человека?
Робин насмешливо улыбнулся.
– Не знаю, кого из двоих я жалел бы больше. Впрочем, – добавил он с прежним мрачным видом, – я не поверил бы в искренность любви женщин; считаю, что мужчина, питающий подобные надежды, – глупец.
Миссис Хиль подошла к ним и прервала наступившее неловкое молчание. Разговор перешел на обычные темы.
– Автомобиль прибудет сегодня после обеда, – заявила она спокойно. – Я полагаю, что вам следует пойти и упаковать вещи, Валери.
– Сегодня, после обеда, – повторила Валери и поправила растрепавшиеся на затылке локоны нервным жестом, явно выражавшим недовольство.
Она неуверенно взглянула на Робина и добавила поспешно:
– Мы можем довезти мистера Лео до Ражоса, не правда ли?
– Я могу добраться сам, благодарю вас, – заявил Робин.
– Да, – перебила его Валери, – конечно, можете поехать верхом, но рана снова откроется. Я полагаю, что вам следует поехать с нами.
Между тем, она непрестанно повторяла себе: «Сегодня после обеда! Еще несколько часов вместе – а он нисколько не сожалеет о том, что я уезжаю. Что же мне делать?»
Она пошла в свою комнату, чтобы упаковать вещи, но стала на колени возле чемодана и задумалась. Если то, что она испытывала, называлось любовью, то это чувство было ужасно и совершенно подобно горю. Оно означало сознание одиночества, сознание неудовлетворенности и беспомощности.
Она сошла вниз к завтраку, который подавался ровно в полдень, и окинула взглядом комнату, надеясь увидеть Робина. Его еще не было, но в кресле сидел высокий мужчина в сером фланелевом костюме, определенно английского покроя. Он повернул голову, и Валери узнала Мартина Вейна.
Тот сейчас же встал и подошел к ней:
– Леди Валери, какая встреча!
Валери улыбнулась:
– Не правда ли, удивительно? Тетю Гонорию и меня маринуют тут уже пять или шесть дней, так как не могут найти подходящего автомобиля. Мы направляемся в ранчо к знакомым, поселившимся где-то в горах, их фамилия Норман. И знаете, тут живет человек, похожий на англичанина, который спас мне жизнь…
Она замолчала, так как заметила, как резко изменилось выражение лица Мартина, и, оглянувшись, поняла причину этого. Мартин поспешил вперед, воскликнув:
– Робин!
Валери задумчиво произнесла:
– Вот почему мне было знакомо его лицо.
XXV
Все время, пока ехали в ранчо к Норманам, миссис Хиль рассуждала о том, какие бывают случайности на свете:
– Неудивительно, что слова о том, как мал мир, стали теперь аксиомой, – произнесла она решительно. – Подумать только, что мы, уехав за тысячу миль от Англии, встретили Робина Вейна и его брата. После всего случившегося в течение этих последних дней, Валери, дорогая моя, я склонна поверить, что есть беспроигрышные системы игры в Монте-Карло и что чудеса еще не перевелись на земном шаре.
Валери делала вид, что слушает, вовремя отвечала «да» и «нет», но слова тетки почти не доходили до ее сознания. Когда она узнала, что «раскаивающийся человек» был Робин Вейн, то девическое сентиментальное увлечение переродилось в нечто более серьезное.
Стало понятно, почему он был так несчастен. Сделалась ясной причина его горечи и равнодушия ко всему окружающему. Теперь из странного чудаковатого молодого человека, с привлекательной внешностью и безукоризненными манерами, он превратился в рыцаря, оскорбленного и самоотверженного поклонника. Она сравнивала его со знаменитыми любовниками Паоло, Тристаном, Данте. Воображение Валери разыгралось, и в ее любовь к нему вкралось еще и чувство преклонения перед героем.
Валери не приходила в голову мысль об отношениях Робина и Лайлы. Она инстинктивно разгадала характер Лайлы. Робин же был, по ее мнению, прямым, честным и чутким человеком. Мартин сказал ей:
– Я не имею права объяснить всего, что произошло с Робином, леди Валери, но могу сказать следующее: человек, убивший Кри, умер. Существуют причины, по которым Робин не может поехать сейчас в Англию, но со временем он уедет туда.
Мартин, прямодушный и добрый, всегда хорошо относился к Валери, и тот факт, что она была сестрой Гревиля, не повлиял на его отношение к ней.
– Я знал, кто она такая, – заметил Робин коротко. – Странно, что мы встретились с ней здесь.
Он ничего не сказал о том, что спас ей жизнь и был ранен. Робин стал совершенно другим человеком, решил Мартин, – более взрослым, озлобленным, молчаливым.
Но теперь, когда горизонт прояснился, он воспрянет духом, следует только вооружиться терпением.
Мартин и он поехали в Ражос в тот же вечер. Каллос, угодливый и взволнованный, отворил дверцу автомобиля. Робин ясно видел, что переживает этот человек, и успокоил его легким движением руки. Он не думал о причиненных ему неприятностях, так как ничто на свете не имело теперь значения для него.
XXVI
– Я напишу им и приглашу их приехать сюда, – сказала миссис Норман. – Каждое новое лицо здесь – это находка. Я чувствую волнение, даже когда вижу нового почтальона. Впрочем, подобное чувство вполне понятно, когда живешь в ранчо, находящемся в шестидесяти милях от ближайшего городка.
– Как вы похудели! – воскликнула миссис Хиль с восторгом. – Если бы Мэри Глосестер или Катерини Медвей увидели вас, они не задумываясь купили бы себе по ранчо. Поверьте мне! Можете смеяться! Вы не представляете, сколько миль они проходят пешком в день. А затем сидят в турецких банях на прикрепленном к полу велосипеде и, как сумасшедшие, нажимают педали в течение нескольких часов. И при этом ничего не едят. Банан или кусочек яблока – вот вся их пища в течение дня.
Биби Норман добродушно рассмеялась.
– Дорогая Гонория, я не прилагала для этого никаких усилий. Меня заставила похудеть ограниченность наших средств. У бедного Джорджа не осталось ни гроша, и нам неоткуда было ожидать помощи. А теперь – какая ирония судьбы: Джордж огорчается и говорит, что я стала слишком стройной.
Она снова радостно рассмеялась. Вдали раздался звук выстрела, и Биби заметила:
– Думаю, два лишних ружья во время охоты нам не помешают.
Миссис Хиль беспокойно заерзала на стуле:
– Биби, я не хочу показаться вам отсталой и чопорной. Но считаете ли вы удобным пригласить этого человека, Робина Вейна, в то время, как мы гостим у вас.
– Отчего же нет? – спросила миссис Норман. – Все его преступление заключатся в том, что он сделал красивый жест, на который способен только чрезвычайно порядочный человек. Я право не могу понять, Гонория, как вы можете упрекать его за то, что он солгал, желая оградить от сплетен честное имя Лайлы, которое, впрочем, никогда не было особенно честным, так что жертва была принесена им напрасно. Напротив, я считаю, что вам следует питать к нему благодарность. А Джордж буквально обожает Мартина Вейна.
– Что же, хорошо, – вздохнула миссис Хиль.
Биби ушла на кухню, а миссис Хиль задумалась о том, какая странная вещь жизнь. Ее старая подруга Биби не умела вдеть головную булавку в прическу в то время, когда жила на Брук-стрит, а теперь готовила, как повар (суфле, поданное вчера на обед, было превосходно), ездила верхом, как мужчина, умела ухаживать за рогатым скотом и казалась совершенно счастливой.
Миссис Хиль снова подумала о том, что чудеса не перевелись еще на свете.
С Биби. по ее мнению, несомненно, произошло чудо.
В это время она увидела в окно Валери в белой блузке и штанах для верховой езды, похожую на мальчика, и услыхала ее голос, говоривший:
– Как это чудесно! Надеюсь, что они скоро приедут.
Миссис Хиль поднялась и села снова. Нотка, прозвучавшая в голосе Валери, пробудила в ее душе беспокойство. Она не хотела допускать мысль, что Валери могла полюбить этого молодого человека, который, несмотря на все свое благородство и честность, открыто обожал Лайлу Гревиль.
XXVII
Мартин шел по раскаленному от зноя пляжу. Он купался, или, вернее, плавал в течение часа, ни на минуту не переставая смотреть на берег. Робин обещал последовать за ним, и Мартин, направляясь теперь к нему, испытывал чувство легкого беспокойства.
Он догадывался, почему Робин не пришел, и боялся, что его догадки окажутся правильными.
Мартин вошел к себе в комнату, закурил папиросу, снял купальный халат и позвал слугу.
Войдя в комнату Робина, он подошел к окну и распахнул тяжелые деревянные ставни. Кристально чистый, напоенный солнечным светом воздух ворвался в помещение, а Робин заворочался в кровати, проклиная охрипшим голосом брата, эту страну и свою жизнь.
Мартин, стоя у окна, продолжал курить в течение минуты. Потом произнес обычным ласковым тоном:
– Итак, ты не сдержал свое слово.
Робин не отвечал.
Мартин подошел к кровати и положил руку на плечо брата:
– Роб!
Робин приподнялся и воскликнул:
– Занимайся, если хочешь, спортом и купайся в «исцеляющем море», но оставь меня в покое. У меня нет желания показывать окружающим свою мускулатуру. И когда ты отправишься завтра утром демонстрировать свое умение плавать и нырять, не стучи, пожалуйста, так громко в мою дверь.
Мартин сел на краю кровати. Он не чувствовал гнева, но глаза его выражали горечь.
– Ты представляешь собой отвратительную картину – грязный, небритый и пьяный, я не могу дольше выносить твое поведение. Неужели ты думаешь, что мне приятно находиться в этой душной затхлой атмосфере! Если ты не встанешь сейчас же и не примешь ванну, то я расправлюсь с тобой по-своему.
Он стянул одеяло и вытащил брата из кровати. Робин упал на пол и лицо его побагровело. Он сделал неудачную попытку подняться и сказал резким голосом:
– Отчего ты не продолжаешь упрекать меня? Ведь я снова пьян!
Выражение лица Мартина смягчилось, и на глаза навернулись слезы. Он поднял Робина за плечи и с трудом водворил его обратно на кровать. На Робина нашло какое-то оцепенение, в которое он всегда впадал, когда, напившись, пробовал делать малейшее усилие.
Мартин вышел из дому. Он пошел в контору и постарался сосредоточиться, занимаясь делами. Но не мог. Новая трагедия в жизни Робина не выходила у него из головы. Они приехали несколько недель тому назад в Ражос и в течение всей дороги Мартин радовался перемене, происшедшей в брате. Он казался более похожим на прежнего Робина: задавал мало вопросов и ничего не сказал, когда узнал о привилегиях, обещанных ему после возвращения в Англию.
Только услыхав о смерти Гревиля, произнес:
– Как глупо! Два месяца, восемь коротких недель, – и рассмеялся.
Мартин выждал еще немного, не обращая внимания на странный образ жизни брата. А когда, наконец, возмутился, Робин сердито возразил:
– Я считаю, что могу вести себя как вздумается. Ты требуешь власти над моим телом и душой только потому, что привез меня сюда, удачно выполняя декоративную роль спасителя своего брата. Говорю тебе решительно: оставь меня в покое!
Когда Робин бывал трезв, то бродил без дела, вызывая на ссоры людей, с которыми приходилось встречаться.
Мартин начал приходить в отчаяние, потому что не знал, как бороться с этим новым несчастьем. Поблизости не было ни одного опытного врача и кроме того Робин отказывался от медицинской помощи. Записывая счета, Мартин снова и снова спрашивал себя, что делать. Отправить Робина из Ражоса? Но он будет напиваться повсюду. Вошел слуга и принес почту. Мартин рассеянно просмотрел ее. Там были деловые письма, несколько писем для него и одно – адресованное на вымышленное имя Робина. Он отложил его в сторону и распечатал первое из своих писем.
Прежде всего ему бросилась в глаза подпись – «Д. Норман».
О чем мог писать Джордж? Он прочитал короткое послание, затем взглянул на число, помеченное на листке, и, поднявшись, позвал слугу.
Джордж обещал приехать к нему на завтрак в новом фордовском автомобиле, о котором он с гордостью упоминал в письме.
Дурное настроение Мартина мгновенно рассеялось. Джордж был его товарищем по школе, сражался с ним во Франции во время воины. Он любил Джорджа, его жену и детей и надеялся, что Джордж поможет ему выпутаться из беды. Он расскажет ему о Робине и – такой была его вера в друга – Робин послушается старины Джорджа и изменит свой образ жизни.
Он снова вошел в комнату Робина.
– Слушай, Робин, – заявил он, – ты должен встать и выкупаться. Джордж Норман сейчас приедет к нам.
Робин расхохотался:
– Пусть едет, – сказал он. – Старый глупец, – и продолжал смеяться.
В эту минуту Мартин в первый раз обратил внимание на странный свинцовый блеск в глазах Робина. Они не горели, как глаза пьяного человека, а были широко раскрыты, хотя и имели нормальный вид. Но зрачок был неестественно расширен, а взгляд казался безжизненным.
У Мартина не было времени рассматривать глаза Робина. Убедившись, что его не заставишь подняться с кровати, просто вышел из комнаты.
Он решил устроить маленькое пиршество в честь старого друга: велел приготовить хороший завтрак и подать бутылку вина 1911-го года. Джордж немного опоздал и вышел из автомобиля, весь разгоряченный от долгого пути.
За торжественным завтраком Джордж заявил: «Я получил распоряжение от своей хозяйки привезти с собой вас и Робина к нам на ранчо. Между прочим, где он, Мартин?»
Когда Мартин рассказал обо всем, Джордж сразу стал серьезным.
– Позвольте взглянуть на него, – сказал он решительно.
– Боюсь, что он будет очень невежлив, – произнес Мартин смущенно.
– Я сумею ответить тем же.
Они вошли вместе в комнату Робина, в которой были закрыты ставни. Тяжелый сладковатый запах наполнял ее. Джордж подошел к окну и раскрыл его. Робин хрипло выругался.
– Что вам нужно здесь? Уходите отсюда.
– Хорошо, – сказал Джордж спокойно. – Я сейчас уйду, так как пребывание здесь не доставляет мне удовольствия, но, уходя, захвачу и вас с собой. – Он обратился к Мартину: – Пойдем.
Возвратившись в столовую, они закурили трубки и обсудили положение вещей.
– Вы когда-нибудь слышали, – спросил Джордж, – о снадобье, называемом туземцами «сладкая кислота»? Это препарат опиума, приготовление которого карается законом. Бедный Робин употребляет его.
– Наркотики! – воскликнул Мартин.
– Да, наркотики. Неужели вы до сих пор не наталкивались на подобные картины? Они чрезвычайно обычны в здешних краях, но белые редко употребляют этот яд. Увидев глаза Робина, я тотчас же понял, что с ним происходит.
– А можно от этого излечиться? – спросил Мартин тихим голосом.
– Мы вылечим его, – отвечал Джордж медленно. – Прежде всего его следует отвезти в наше ранчо. Там он не достанет этого снадобья – об этом я сам позабочусь. Нельзя вполне доверять туземцам, так как многие из них умеют приготовлять его. Но я ручаюсь, что Робин не сумеет получить у нас и понюшки. Вначале он заболеет, но лихорадка только приведет в порядок его нервную систему. Наше лечение будет суровым, но он перенесет его, так как недолго предавался этому пороку. Теперь, если вы готовы, отправимся в путь. Я обещал Биби вернуться домой в полночь и не смогу сдержать слово, если мы не поспешим.
Они внесли Робина в автомобиль, связав ему руки и ноги.
– Он скоро выздоровеет, – произнес Джордж, с удовлетворением замечая, что пыхтение автомобиля заглушало проклятия Робина. Последний был бледен, как призрак, когда они развязали его и помогли войти в ранчо Норманов.
– Подкрепитесь, – сказал ему Джордж, протягивая стакан коньяку, – и ложитесь спать.
Он сам помог ему улечься в кровать, обложил горячими бутылками и унес с собой всю одежду Робина.
– Он проспит несколько часов, а затем начнется борьба, – заявил он Мартину. – Но я послал за врачом, нашим хорошим другом и опытным специалистом. Он поставит на ноги Робина. Не унывайте, Мартин!
XXVIII
– Он болен лихорадкой, – отвечал Джордж на вопрос Валери, и миссис Хиль, следуя за племянницей, направляющейся в свою комнату, произнесла сурово:
– Дорогая, неужели вы считаете приличным справляться о Робине Вейне? Ваше поведение кажется мне вызывающим.
– Приличным? – резко повторила Валери. Она взглянула на тетку серо-голубыми глазами и продолжала: – Милая тетя Гонория, что вы хотите этим сказать?
– Только то, – отвечала миссис Хиль. чувствуя прилив мужества из-за холодной нотки, прозвучавшей в голосе Валери. – Только то, что с моей старомодной точки зрения молодой девушке следует выказывать меньше интереса к человеку, который не обращает на нее никакого внимания.
Они дошли до комнаты Валери, и миссис Хиль величаво продолжала свой путь, но почувствовала, что Валери нежно пожимает ее руку.
– Я не хочу спорить с вами, – она замолчала и затем добавила: – Неужели вы думаете, что он действительно не обращает на меня никакого внимания?
Миссис Хиль взволнованно отвечала ей:
– Дорогая моя, не советую вам даже думать об этом, – и она исчезла в своей комнате с удобной кроватью, где предалась размышлениям о необыкновенной прямолинейности современных девушек.
«Для них нет ничего недозволенного, – думала она. – Они не обращают никакого внимания на то, что могут подумать окружающие. Удивительно!»
Спустя неделю, в результате лечения Вильсона Гавра, опытного врача, а также благодаря здоровому организму, Робин почувствовал себя лучше, чем в течение многих последних месяцев.
Он впервые вышел к обеду, сильно похудевший и смертельно бледный. Мартин был счастлив, глядя, как брат, сидевший возле Валери, беседовал с ней и смеялся. Робин же убеждал себя, что опасность увлечься ею, начавшая угрожать во время их пребывания в Салтандаре, была несомненно преувеличена из-за его возбужденного состояния. Теперь, глядя на нее и находя ее очаровательной, он не испытывал никакого волнения. Время шло. Робин быстро окреп, и душевные раны его зарубцевались. Биби Норман проявляла к нему материнскую нежность, Джордж искренне любил его, а Мартин испытывал чувство радости и огромного облегчения при виде этого. Три года, убеждал себя Мартин, промелькнут незаметно, и это изгнание, быть может, даже принесет Робину пользу. Обстоятельства могли сложиться гораздо хуже.
Мартин ездил верхом с Валери, ходил вместе с ней на охоту и восхищался ее пением. Он прислушивался к звукам ее голоса, облокотившись на пианино. Джордж, присутствовавший раз при этом, попросил Валери исполнить его любимые романсы, бывшие в моде пять лет тому назад.
Робин лежал в удобном кресле и слушал пение, вспоминая то время, когда впервые услыхал эти романсы. И вдруг до него донесся смех Валери и ее слова:
– Я помню, как мы учились этому в школе.
Он поднялся и увидел темную головку Валери, склонившуюся над нотами, и понял в эту минуту, как она молода.
Как-то Валери, Мартин и Джордж возвращались ночью домой после поездки верхом, и Робин вышел навстречу, услыхав приближающийся стук копыт. Внезапно прозвучал выстрел, затем послышалось дикое ржание. Очевидно, одна из лошадей понесла. Он побежал к калитке, потому что не мог перепрыгнуть через проволочную изгородь – высота ее была шесть футов. И подоспел как раз вовремя – в ту минуту, когда Валери перелетела через забор, Робин успел подхватить ее, не дав упасть на землю. Он прижимал ее к себе и чувствовал биение сердца девушки.
– Ударились? – спросил он нежно.
Валери взглянула на него, и они поцеловались. Впоследствии Робину, вспоминавшему об этой сцене, казалось, что Валери поцеловала его совершенно бессознательно. Он сам ничего не сознавал в ту минуту, так как кровь закипела в его жилах. Вернувшись в свою комнату, Робин почувствовал волнение, несмотря на свое желание остаться равнодушным. Валери же, лежа в кровати, говорила себе:
– Он любит меня, иначе не стал бы целовать. Как это удивительно, о, Робин, Робин!
Она была молода и надеялась вознаградить его за все перенесенные им страдания. Валери считала, что сумеет заставить его забыть о жестокости Лайлы. У нее было желание доказать ему, что значит истинная любовь, не имеющая никакого сходства с эгоистичной привязанностью, которую питала к нему Лайла.
Валери ревновала Робина к ней, однако ее утешала мысль, что «Лайла была замужней женщиной и Робин поэтому не мог ее любить по-настоящему».
Они встретились утром при ярком солнечном свете. Валери покраснела, а Робин снова испытал сладостное волнение, за которое презирал себя.
– Вы не ушиблись? – спросил он ее.
– Нет, вы спасли меня во второй раз.
Воздух казался необыкновенно мягким и прозрачным в этот солнечный день.
– Давайте устроим пикник, – предложила Валери. – Возьмем с собой завтрак и отправимся в лес.
Они медленно поехали по узкой тропинке…
– Как здесь хорошо, – произнесла Валери, спешившись на опушке леса и направляясь в прохладную тень. Она вскипятила воду для чая на спиртовой машинке, пламя которой ровно горело в тихом воздухе.
– Вы счастливы теперь? – спросила она Робина.
Он рассмеялся, стоя возле нее и глядя в светлые глаза. В смехе его звучала нежность, но Робин не сознавал этого.
– Да, – отвечал он ей.
И Валери сказала серьезным тоном:
– А это самое главное.
Они честно поделили завтрак, по окончании которого Валери легла на стволе срубленного дерева и закурила папиросу, глядя на Робина из-под полуопущенных ресниц.
– Садитесь возле меня.
Он подошел к ней, взял ее за руку и начал говорить прерывающимся голосом:
– Валери, вы знаете…
– Я знаю только то, – прошептала Валери, – что люблю вас, Робин, всем сердцем. – Она прижала свою молодую, прохладную, доверчивую щечку к его щеке. Робин обнял ее и покрыл бесчисленными, яростными поцелуями маленький ротик.
Наконец, он отошел от Валери, чувствуя ненависть к ней и к самому себе. Он целовал ее, надеясь испытать снова то, что когда-то чувствовал к Лайле, но не испытал ничего подобного. Он понимал, что не любит Валери, и считал себя негодяем.
– Нам пора вернуться домой, – сказал он тихо.
Они молча поехали верхом, и через некоторое время Валери произнесла:
– Я заставлю вас забыть о прошлом, Робин; это мое самое сильное желание.
Тогда он посмотрел ей прямо в лицо и сказал решительно:
– Валери, я недостоин вашей любви и не имел права целовать вас. Но болезнь и переживания последних месяцев выбили меня из колеи, и я…
Джордж ехал им навстречу.
– Для вас получено письмо из Ражоса, – обратился он к Робину. – Мартин сказал мне, что сам получил его, но забыл. Письмо ждет вас дома. Поедем дальше, Вал, – вам следует немного поупражняться.
Он ударил рукой по лошади Валери, и они помчались вперед.
Робин следил за ними взглядом. Опустил поводья, закурил папиросу и попытался разрешить мучивший его вопрос. Он не любил Валери. Отношение к ней было так же похоже на чувство к Лайле, как небо на землю. Он не знал, как выпутаться из создавшегося положения. Валери любила его. Эта мысль была ему неприятна, но в то же время волновала. Он отвел лошадь в конюшню, вытер ее и покрыл попоной.
Ему хотелось заняться чем-нибудь, чтобы не думать о принятом решении – пойти и честно объясниться с Валери.
Джордж снова позвал его, и Робину нужно было ответить.
– Идите сюда и выпейте коктейль домашнего приготовления, – кричал Джордж.
Робин пошел по выгоревшей от солнца траве, перепрыгнул через низкую ограду и увидел письмо, лежащее на столе, адресованное на его имя. Он узнал почерк Лайлы.
