Текст книги "Искатель. 2013. Выпуск №9"

Автор книги: Ольга Морозова

Соавторы: Владимир Лебедев,Сергей Саканский,Алексей Зайцев,Николай Кокухин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– А ты слушай их больше, баб-то. Да и с каких это пор ты сплетнями интересуешься? Не замечал за тобой такого. Марина баба хорошая, добрая. Замужем, между прочим. Это для тех, кто не знает. Муж в соседнем селе работает, механизатором. Нормальная семья. Все этим бабам надо – кто, где, с кем. Делать, что ли, нечего?

Ульяна уткнулась в бумажки.

– Да я просто спросила. Пришло в голову – и спросила. Думала, новенькая…

– За мужа, что ли, переживаешь? Думаешь, уведут? Как это я сразу не догадался, дурак старый, – Демьяныч засмеялся. – Не бойся. Гришка твой парень крепкий, на всех хватит.

– Да ну вас, Иван Демьяныч! – Ульяна покраснела.

– Да не обижайся ты, девка! Шутки у меня такие, солдатские. Пора бы привыкнуть. Замужем она, сказал же, замужем.

Ульяна перебирала бумаги. Дура, зачем спросила? Хотя лучше у него, чем у кого-то еще. Он хоть не скажет, а бабы сразу догадаются, сплетни пойдут. Даже он догадался, хоть и не понял, что к чему.

Через неделю председатель засобирался в леспромхоз, по делам. Ульяна с ним напросилась.

– Тебе-то зачем?

– Бумажки они передали, там подписи не хватает.

– Так давай я поставлю. Скажи где, и все сделаю.

– Вы забудете, а мне отчет сдавать. Самой, что ли, потом ехать?

– И то правда, могу и забыть. Ну, поехали. Заодно увидишь, где муж работает. Да и мне веселее будет.

Старенький «газик» трясся по ухабам, буксовал в грязи, и Ульяне казалось, что голова ее привязана на тонкой ниточке, которая вот-вот оторвется.

– Иван Демьяныч, а помедленнее нельзя? Всю душу сейчас вытрясете…

– Некогда, Уля, некогда. Да и зачем медленнее? Дорога пустая… Сейчас на шоссе выйдем, легче будет.

В леспромхозе Демьяныч оставил Ульяну, а сам побежал по своим делам.

– Ты, Уля, иди, делай там что хотела, а потом жди меня возле машины.

– Хорошо.

Ульяна прошла в контору – небольшое кирпичное здание на кромке леса. Открыла дверь и растерялась. В большой комнате сидело несколько женщин. Они пили чай и болтали.

– Вам кого? – Одна из них, чернявая, молодая, заметила Ульяну и обратилась с вопросом.

– Мне учетчицу.

– Я учетчица.

– Марина?

– Она самая. Что хотела?

– Подпись на бумаге поставить.

– Что за бумага?

Ульяна протянула бумажки, прихваченные для оправдания своего посещения. Чтобы не было подозрительно.

– Да тут же все есть – и директор наш, и бухгалтер расписались… Я-то вам зачем?

– Не знаю… – Ульяна пожала плечами. – Проверка приезжала, велели подпись поставить… Мне что велят, то я и делаю. Наш председатель меня привез, сказал, чтобы сделала.

– Ну, как знаете, мне нетрудно, особенно после начальства. – Девушка размашисто расписалась. – Пожалуйста.

– Спасибо. – Ульяна взяла у нее из рук бумажку и вышла.

И что Гриша в ней нашел, непонятно. Чернявая, маленькая, груди, правда, отрастила, как у дойной коровы. Но это и все ее достоинства. Разве что на Галину чуть сманивает. Но и то самую малость. Грудями, что ли, она ее мужа к стенке приперла? Сучка похотливая… Муж есть, так ей еще и любовника подавай. Ульяна кипела от ненависти..

Чтобы остыть, вышла на улицу, расстегнула пальто. Гришу, что ли, поискать? Пусть знает, что она в любой момент приехать может… Огляделась по сторонам – нет никого. Работают. Ладно, что людей беспокоить? Домой надо ехать, подальше от этой сучки, пока в волосы ей не вцепилась. Демьяныч ей издалека рукой махнул:

– Погуляй, Уля, еще минут сорок, мне вопрос решить надо. Погода вон какая хорошая.

– Ладно, в лес схожу пройдусь, воздухом подышу.

– Осторожнее только, далеко не ходи!

– Я с краешку!

Демьяныч убежал, а Ульяна пошла по тропинке. Снег уже таять начал, солнышко припекало, Ульяна втянула ноздрями свежий запах хвои и талого снега. Все в природе по своим законам идет, и нет ей дела до человеческих горестей. Прошла вперед – и вдруг голоса услышала. Замедлила шаг, спряталась за пышную елку. Сердце забилось, беду учуяло. Выглянула осторожно, чтобы не увидели. Господи! Гриша! Да не один… Телку эту неподъемную к дереву прижал, груди ее расплющил, жарко в шею целует… Никого, и ничего не видит перед собой. А та разомлела, отворачивается, будто и не хочет вовсе…

– Гриш, Гриш, не надо… увидят… и так разговоры ходят… зачем?

– Останешься сегодня? На полчасика…

– Да не могу я, домой надо, что я мужу скажу?

Гриша рукой ей под подол лезет, шарит там жадно… Ульяну чуть не вырвало.

– Ну, Марин, соскучился сильно… горю весь, не видишь? Не надолго… быстренько… пожалуйста… а то сейчас пойдем подальше… не увидит никто… – Гришина рука мяла расплывшиеся груди, а вторая задрала подол платья, где мелькнуло нижнее белье.

Ишь как уговаривает, обхаживает, как кобылицу… Ульяну бросало то в жар, то в холод. «Господи! И зачем ты мне все это показываешь?! Чем я так уж пред тобой провинилась? Почему я обязательно ЗНАТЬ должна?! И не только ЗНАТЬ, но и ВИДЕТЬ, и СЛЫШАТЬ? Что за изощренное наказание? Другие всю жизнь живут, а ни о чем и не догадываются даже, а ты мне все как на духу докладываешь? Разве я просила тебя? Просила?!» – Ульяна затряслась в беззвучном рыдании.

Голоса стихли, и Ульяна осторожно выглянула из-за елки. Страшилась очень увидеть то, что видеть совсем уж не хотела. Боялась, не выдержит, закричит прямо здесь, завоет, как раненое животное, бросится прямо на них, будет рвать зубами и ногтями. Но ничего такого не было. Гриша с телкой ушли, как и не было их здесь. Ульяна всерьез подумала, что привиделось ей все это, воображение разыгралось. Она вылезла из своего нечаянного укрытия и побрела обратно.

Возле машины уже нетерпеливо топтался Демьяныч.

– Ну где ты пропала? Ищу тебя, ищу… Ехать надо, а тебя нет. К мужу небось бегала?

Ульяна покачала готовой.

– Ну, все равно садись. Дома налюбуетесь друг на дружку. – Ухватил за рукав пробегающего мимо молодого парня.

– Здорово, Петька! Иль не узнаешь?

– Да как же, Иван Демьяныч, узнал, – парень смутился.

– Гришку не видел? Жена вот приехала…

– Он на дальние делянки пошел… в бригаду. – Парень отвернулся, поймав пристальный взгляд Ульяны. – Все равно не дождетесь, он к вечеру только будет…

– Да мы и не собирались его дожидаться, я так спросил. – Председатель открыл дверцу машины. – Поехали, Уля.

Ульяна влезла с другой стороны, захлопнула дверь, отвернулась от окна. Вспомнила слова мужика – «все у нас знают». Точно, все знают. Вот и парень смутился, а с чего бы ему смущаться? Ну, жена приехала, что с того? Тоже знает… и покрывает. Круговая порука. Ульяна еле сдержала слезы.

«Газик» долго чихал, прежде чем рванул с места, и Ульяну отбросило на спинку сиденья. Всю обратную дорогу они молчали, думая каждый о своем. Рабочий день был на исходе, и председатель довез Ульяну до дома. Она вышла, стараясь не выказать раздражения.

– До завтра, Иван Демьяныч.

– До завтра, Уля.

Дома все валилось из рук, перед глазами так Гриша и стоял. Дышит жарко, глаза остекленели. Или показалось все это ей? Что же делать, Господи? Молчание. Делай что хочешь. Твоя жизнь, ты и разбирайся. У меня, мол, и других забот хватает. К матери, может, сходить? Поплакаться… Да нет, вряд ли она поможет чем. Всю жизнь жила за отцом как за каменной стеной, горя не знала. Что она может посоветовать? Уходи, скажет, без него проживем… А как она уйдет? Об этом мать думать не будет. Об этом Ульяна думать должна. Сама. Без отца и без матери.

Гриша ввалился домой веселый. Шутит. Рассказывает что-то, интересное наверное. Ульяна улыбается, делает вид, что слушает, а у самой на душе черти воют. Гриша прервался на полуслове, спросил удивленно так:

– Ты, Уля, слушаешь? Смурная ты какая-то в последнее время… Случилось чего?

– Нет, слушаю, Гриша, слушаю. Нехорошо мне просто…

– Ну вот, опять нехорошо. Может, врачу все-таки показаться? Ты так не шути.

– Да нет, прошло уже. Накатило. Так в моем положении бывает, я спрашивала. Врач говорит, не обращайте внимания.

– Ну, если так, ладно. В воскресенье к матери поедем, вместе. А то она все спрашивает, как ты там да как.

– Поедем, Гриша, поедем.

– Вот и славненько.

Ульяна гремела посудой, убирала со стола. Молодец она все-таки. Выдержала, не выплюнула ему в лицо злые слова, хотя сама все видела, не сорока на хвосте принесла. И отвертеться ему нечем было бы. Решила с Мариной прежде поговорить. По-хорошему, без скандала. У нее тоже муж есть, понять должна. Да и видела Ульяна, тяготит связь Марину – устала или прятаться надоело. Значит, дорожит мужем. Этим Ульяна и воспользуется. А там уже как Бог на душу положит. Видно будет, что из того разговора получится.

Дня через два Ульяна завела разговор с мужем:

– Гриш, а что это ты на автобусе домой не ездишь?

– Да что мне этот автобус? Ребята подбрасывают, и успеваю я на него не всегда. Как уйдешь подальше, так и все, поезд ушел.

– A-а. А я у вас недавно была, с Демьянычем приезжали.

– Это еще зачем?

– Дела были. К учетчице вашей.

Гриша насторожился, переспросил удивленно.

– Дела, говоришь? К учетчице? Это к какой же?

– Да страшненькая такая, Марина кажется. А что? – Ульяна смотрела на мужа невинными глазами.

– Да так, ничего. А насчет страшненькой, это кому как покажется. – Он изо всех сил хотел казаться равнодушным, но Ульяна видела – нервничает.

– Неужто и тебе нравится? Сиськи как у дойной коровы, того и гляди замычит.

– Приревновала, что ли? Чего на человека бросаешься? Маринка баба хорошая, замужем, между прочим. Муж в соседней деревне, в Солонцах, механизатором работает. Там и дом у них. Живут душа в душу. Машина даже есть…

– Машина? Что же он ее после работы не встречает? Женушку-то любимую? Вдруг украдут?

– Да полно тебе. Работает он много, в командировки часто ездит. А когда свободен, всегда приезжает. Да тебе-то что за дело до них?

– Нет мне никакого дела. Интересно просто, с кем ты там работаешь, а то сам не рассказываешь ничего, не поделишься ничем. Будто я чужая тебе. Ты-то моих всех знаешь, а я…

Гриша вздохнул облегченно.

– Да что там у нас интересного? Рассказывать нечего.

– Ну, просто… Если бы мы к вам не приехали, я бы даже не знала, с кем ты работаешь. И друзей у тебя нет. Никто к нам не приходит…

– А чего ходить? Нечего ходить. Нам и твоих подруг хватает. Там у нас так: поработали – разошлись. Ты, кстати, дела-то сделала?

– Сделала. Тебя увидеть хотела, но сказали, ты на дальние делянки ушел, не скоро будешь.

– Да, я частенько туда наведываюсь. Народу расслабляться нельзя давать, а то на шею сядут, а у меня план. Премия. Не будет премии – сожрут заживо, вот и кручусь.

Ульяна обняла мужа сзади.

– Ты у меня молодец. Заботливый. Не сердись, я от безделья спрашиваю, так, язык почесать.

Гриша похлопал Ульяну по руке.

– Да я и не сержусь. Иди, кровать разбирай, устал я что-то.

Ульяна сняла покрывало, откинула одеяло и взбила подушки.

Солонцы, значит. Вот где ты, голубушка, обосновалась. Жди, милая, гостей.

Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, Ульяна, придя утром на работу, позвонила в леспромхоз. На всякий случай заготовила отговорку, что, мол, бумаги забыла. Неприветливый женский голос равнодушно проговорил в трубку:

– Да. Слушаю.

– Мне бы Марину. Учетчицу.

– Нет Марины. Бюллетень взяла. Со вчерашнего дня отсутствует. А что хотела-то?

– Знакомая. По личному.

– A-а. Ну, тогда дома ее ищи, в Солонцах.

Ульяна, обрадованная неожиданной удачей, положила трубку. Вот тебе и везение. Дома, на бюллетене. Она влетела к председателю в кабинет.

– Можно мне уйти пораньше?

Тот посмотрел на Ульяну поверх очков.

– Здравствуйте, во-первых. А во-вторых, это куда это тебе вдруг понадобилось?

– Да виделись уже. Или забыли? Приболела я что-то, отлежаться хочу.

– Ну, смотри. Завтра на работу. Некогда болеть. Что-то ты, правда, красная какая-то… Иди лечись. – Он снова уткнулся в бумажку, потеряв к Ульяне интерес.

– Ладно. Отлежусь сегодня, пройдет. – Ульяна прикрыла дверь.

Сразу пошла на остановку, села в автобус. Пока ехала, думала, что скажет, но мысли в автобусной тряске растекались по голове, и она не могла сосредоточиться. Махнула рукой, будь что будет. Что скажет, то и скажет. Ее-то вины ни в чем нет.

В Солонцах Ульяна зашла в магазин, купила вино и конфеты. Все-таки не ссориться пришла, а поговорить. С вином легче.

Дом Марины она нашла быстро, успела в кадрах поинтересоваться ее адресом. Могла бы, конечно, и тут у кого-нибудь спросить, но зачем? Деревенские – народ любопытный, им любой чужой человек интересен.

Дом оказался деревянным, но добротным. Забор сверкал свежей краской, на окнах веселенькие занавесочки. Ульяна помешкала прежде, чем постучать, но потом забарабанила кулаком в дверь. Минуты через две дверь распахнулась, и Марина удивленно уставилась на Ульяну.

– Ты?! Что опять? Подпись не там поставила?

– Я по личному. Можно? Не на пороге же нам беседовать.

Марина передернула плечами.

– Ну, входи, коли по личному. Только болею я, расхворалась совсем.

– Ничего. Я лекарство принесла. – Ульяна достала бутылку вина.

Вслед за Мариной она прошла на кухню, где на столе стояла чашка с чаем, малина на сахаре и мед.

– Видишь, лечусь. Так что хотела-то? Вроде мы не подруги…

– Не подруги. Только муж мой, Гриша, я слышала в друзьях у тебя ходит.

– Ах, вот оно что! А я-то голову ломаю, что это ты на меня так странно смотришь. Донесли, значит? Ладно, садись, поговорим. – Марина сходила в комнату, принесла бокалы, открыла бутылку и налила им с Ульяной. – Выпьем для храбрости?

– Выпьем. – Ульяна вылила содержимое себе в рот, поперхнулась, закусила конфетой. – Так это правда? Про мужа…

– Отпираться не буду, что было, то было. Так вышло, извини… Случайно получилось, не хотела я.

– Не хотела, так и не было бы ничего! – Ульяна начала заводиться. – Если сучка не захочет, сама знаешь… Прошу тебя по-хорошему, оставь мужа в покое! Я все забуду, ни словом не упрекну, не рушь семью, ребенок у нас будет… Иначе… иначе я твоему все расскажу, пусть и тебе плохо, не мне же одной страдать…

– Говорю же, виновата, бес попутал… – Марина налила себе еще вина. – Сама давно все закончить хотела, да Гришка не пускает. Хоть с работы уходи…

– Вот и уходи, если тебе твое счастье дорого. На всех углах уже шепчутся, не боишься, до мужа дойдет?

– Боюсь. Я мужа люблю. Тебя как зовут?

– Ульяна.

– Ульяна, прости, прости дуру! Я с работы уйду, переведусь. Не хочу я такой грех на себе носить. Давно расстаться с ним хотела, но он настырный. Но теперь все, хватит, скажу, муж подозревать начал. – Марина вдруг расплакалась. – Уже три года живем, а детей нет. Вот и сорвалась я: может, он виноват, думала. – Она вытерла слезы полотенцем.

– Ладно, не плачь. Сказала, зла держать не стану. Живи спокойно, но и нас в покое оставь. – Ульяна допила вино. – Пошла я, некогда, домой еще доехать надо. – Ульяна тяжело поднялась, в голове стучало. – Надеюсь, мы поняли друг друга?

– Не волнуйся, я, чай, не глупая, понимаю. Тоже баба. – Марина отвернулась к окну, постояла молча.

Ульяна, не прощаясь, вышла и пошла на остановку. После ее ухода Марина выпила уже остывший чай – жалко выливать, только заварила, с мятой и зверобоем, машинально ополоснула чашку и поставила рядом с раковиной. Села за стол, плеснула в бокал вина из бутылки, медленно выпила. Услышав шаги в прихожей, вздрогнула, кто бы это? Муж Семен стоял в дверном проеме и смотрел на нее в упор. Взгляд злой, даже остервенелый. Губы трясутся, побелели.

– Что, сучка, доигралась?

– О чем ты, Сеня?

– «О чем ты, Сеня?!» Посмотрите на эту невинность! И о чем это я?! Не догадываешься, тварь? – Семен сделал шаг в сторону жены, угрожающе подняв руку. – И бюллетень-то мы взяли, чтобы с любовничком вдоволь натешиться, пока муж в командировке. А я-то думал, заболела моя ягодка, пораньше приехал. А она тут с хахалем вино распивает!

– Да что ты, Сеня! С каким хахалем?!

– С таким!!! Откуда это все?! Вино, конфетки… два бокальчика новых достала. У, стерва!

– Да знакомая одна заходила, поговорить…

– Знакомая?! Знаю я твоих знакомых, слухами-то земля полнится. Говорили мне мужики, гуляет у тебя баба, Сеня, а я все не верил! Васька так все уши прожужжал, я даже морду ему хотел набить, а теперь, выходит, извиняться должен! Баба-то моя гулящая! – Семен, тяжело дыша, подвинулся ближе, так что Марина могла увидеть налитые кровью бешеные глаза. И ведь знала, что ревнив муж страшно, что с огнем играет, а делала. Вот и черпает теперь полной ложкой, хоть по злой прихоти судьбы и не виновата в этот раз. Но вот за все другие разы и получит сполна. Нет преступления без наказания. Думала, что ушла, ускользнула, как змея, в узенькую щелку, ан нет, не получилось. Себя не обманешь, Бога не обманешь, людей не обманешь.

– Опомнись, Сеня! – только и успела произнести, как на нее обрушился удар тяжелого мужниного кулака. Марина закрыла лицо рукой, но второй удар не заставил себя ждать – он пришелся точно по голове. Марина охнула и осела на пол, чувствуя, что теряет сознание. Последующего за этим града ударов она уже не чувствовала, лежала, согнувшись, прижав колени к животу. А вошедший в раж Семен не слышал хруста ломающихся костей и разрывов кожи. Он терзал лежащее перед ним бездыханное тело, нанося чудовищные удары точно в цель. От каждого такого удара тело Марины немного подпрыгивало, словно тряпичная кукла, и снова опускалось на прежнее место.

Семен перестал бить жену, только когда почувствовал боль в руке. Он удивленно воззрился надело своих рук и устало опустился на табуретку. Обвел мутными глазами помещение, где произошла расправа, и закрыл лицо руками. Марина, скрючившись, лежала в углу, не подавая признаков жизни. Под ней растекалась лужа крови. Брызги крови виднелись на обоях и столе. Семен тронул жену за плечо.

– Ты это… того… вставай… не дури… уйди к матери от греха…

Марина не шевелилась. Семен забеспокоился. Страшно стало, что переборщил, а вдруг как помрет? Мысль обожгла, но и вывела из оцепенения. Глупости! Кто своих баб не бил? Тем более за дело. И ничего, живут. Бабы вообще народ живучий. Ну, наподдал, не сдержался, что с того? В другой раз думать будет, прежде чем мужикам на шею бросаться. Он снова потряс жену за плечо, никаких признаков жизни. Семен испугался не на шутку, выбежал из дома и побежал к врачихе. Та была на месте, писала что-то.

– Что тебе, Семен? Что как оглашенный врываешься?

– Маша, беда! – Семен еле перевел дух. – Маринка там, дома, помирает! Беги быстрее, Маша!

Врачиха перепугалась, стала лихорадочно собирать чемоданчик.

– Да что случилось, Сеня?! Ты как не в себе.

– Не в себе я, Маша, не в себе, пойдем быстрее!

Семен летел впереди, врачиха семенила сзади, временами переходя на мелкую рысь. На полноватом лице испуг и недоумение.

Марину они нашли на том же самом месте, где Семен ее и оставил.

– Господи! Сеня! Да что это с ней?! Избил ты ее, что ли? Да ты в своем уме? – Врачиха пощупала пульс. – Жива еще. Сумку дай. И за что ты ее так?

Семен протянул сумку. Врачиха достала шприц и быстро сделала укол.

– В «скорую» звонить надо, в город везти. Надо же, а! Ты посмотри, что наделал, изувер! Я участковому сказать должна.

– Не говори, Маша, дело-то ведь семейное… сами разберемся.

– Я вижу, как ты разбираешься. Чуть не убил девку. А вдруг у нее внутреннее кровотечение? Спасибо скажи, что дышит еще. Перенеси хоть на кровать, не тут же ей валяться!

Семен поднял ставшее чрезвычайно тяжелым тело жены и перенес на кровать. Марина слабо пошевелилась. Семен укрыл ее одеялом.

– Иди, Маша, «скорую» вызови, худо ей совсем…

– Хорошо хоть понимаешь, побегу. – Врачиха выбежала из дома.

Семен сидел у постели жены, держа ее за руку. Злость прошла, и он корил себя, что не сдержался. Может, и правда знакомая приходила? Неужели Маринка такая дура, хахаля прямо в дом водить? Дурак он, дурак! Эх, да что теперь говорить! День трудный выдался, со вчерашнего дня дома не был, в соседней деревне торчал. А тамошний слесарь Ванька, как назло, про бабские измены всю дорогу рассуждал, и какие они коварные, эти бабы, и то и се! И нормальных, мол, нет теперь, все на передок слабы. Тьфу! Слушал он, слушал, завелся даже. Ну сколько же можно! Но осадок нехороший остался, настроение испортилось вконец. Да еще на фоне Васькиных речей про его собственную жену. А тут на тебе! Вино, конфеты, Маринка чумная какая-то… Вот и не сдержался, всыпал ей по первое число. Даже слушать не стал оправданий. Хоть, может, и не виновата она? Сердце у Семена щемило от дурных предчувствий.

«Скорая» приехала через час – долго из города добираться. Врач, мужчина средних лет, бросил взгляд на Марину, пощупал пульс и велел нести носилки.

– А куда вы ее, доктор?

– В больницу, куда же еще? Это вы ее так?

Семен кивнул. Врач молча покачал головой.

– Несите быстрее, и так времени много потеряли.

– Серьезное что? – Семен увязался за носилками.

– Молчите уж, тюрьма по вас плачет!

– Я с ней поеду! – Семен решительно схватился за дверцу машины.

Марина на мгновение очнулась, открыла широко глаза, увидела Семена, прошептала что-то нечленораздельное, закрылась рукой, второй машет на него, как отгоняет.

– Иди, мужик, домой, хватит с нее твоего присутствия на сегодня. Иди и молись, чтобы выжила, дурень! – Врач бесцеремонно оторвал руку Семена от дверцы. – Давай, ехать пора. – Он влез в машину и закрыл дверь изнутри.

«Скорая» тронулась, включила сирену, а Семен еще долго смотрел ей вслед.

Марину так и не успели довезти до больницы, она скончалась, не приходя в сознание еще в пути. Тело сразу отвезли в морг, вызвали следователя, составили протокол. Следователь позвонил участковому и попросил задержать Семена в качестве подозреваемого в убийстве жены, что тот и поспешил исполнить. Семена он застал дома за бутылкой, как водится у русского народа – все беды водкой заливать. Он не успел еще сильно напиться, но уже был пьян.

– A-а, Гаврилыч! Зачем пожаловал? Воспитывать? Так меня в детстве надо было воспитывать, сейчас-то что?

– Вот и я думаю: сейчас что? Поздно уже. Теперь тебя в другом месте воспитывать станут. Возможно, и долго.

– О чем это ты? Что-то я плохо соображаю! Машка нажаловалась?

– Машка-то Машкой, Сеня. – Участковый сел на табурет. – Собирайся, пойдем со мной.

– Никуда я не пойду, – Семен заупрямился, – мне и тут неплохо. Маринке еду на завтра собрать надо.

– Еда ей, боюсь, уже не понадобится… Так-то вот, Сеня…

– Что значит «не понадобится»? – Семен потряс лохматой головой. – Что это ты такое говоришь?

– А то и говорю, Сеня, что умерла Маринка. Убил ты ее…

– Убил?! Врешь! – Семен вскочил с табурета и схватил участкового за грудки.

– Руки убери, я при исполнении. Не вру я, умерла. Хочешь, в больницу позвони. Дело на тебя завели, а мне задержать тебя нужно, завтра машина из города за тобой придет.

Семен тяжело осел на табуретку, которая жалобно скрипнула под ним, и завыл, закрыв лицо руками.

– Ну полно выть, словно собака! Натворил дел, теперь отвечай. Что матери-то ее скажешь, как в глаза посмотришь? А отцу? Лишил их дочери за здорово живешь…

Семен не слышал его. Как в тумане, он вышел вслед за участковым из дома и спокойно позволил посадить себя под замок. Утром он влез в казенную машину, которая умчала его из родного села, теперь уже надолго…

Следствие не заняло много времени. Все было ясно как божий день. Умерла от побоев. А вернее, даже не так, причиной смерти явился сердечный приступ, спровоцированный побоями. Так что и расследовать было особенно нечего. Подозреваемый вину свою не отрицал и быстро признал себя виновным. Сказал, приревновал, мол, и дело с концом. Обычное дело, чего там копаться? Какая разница, к кому, и так далее? Он же убил, а уж зачем – это его дело. Все документы быстро передали в суд и, учитывая добровольное признание и всяческую помощь следствию, а также положительные характеристики с места работы, назначили наказание, не очень суровое, но достаточное, чтобы поразмыслить о дальнейшей жизни. Семен, терзаемый неослабевающим чувством вины, счел его даже за благо. Он не догадывался, что в деревне его жалели, наслышанные о подвигах его жены на любовном фронте. Считали, что это она довела мужика до ручки. Сельчане удивлялись, что Семен жил как слепой, но так как прямых доказательств Марининых хождений на сторону не было, все разговоры сводились к сплетням и слухам. У сильного, как известно, всегда бессильный виноват. Но Семен, охваченный раскаянием, ничего этого не знал й не слышал. Потеря любимой жены плохо подействовала на его рассудок, вызвав что-то вроде помутнения сознания. На суде он вел себя смирно, чем подкупил даже судью, и она прониклась к нему почти материнской жалостью. Адвокат Семена попытался добиться от своего подзащитного признания, что жена гуляла систематически, но Семен категорически отверг это. Увещевания и угрозы не помогли, и адвокат махнул на Семена рукой, предоставив всему идти своим чередом. Все завершилось быстро и аккуратно, дело закрыли и сдали в архив, а Семен отправился отбывать наказание в места не столь отдаленные.

Известие о смерти Марины от руки мужа быстро облетело весь леспромхоз. Гриша узнал одним из первых, на планерке. Директор объявил об этом буднично и просто, будто речь шла о корове или лошади. Велел выписать денег на похороны, ну и собрать, кто что может. Гриша сидел, опустив голову, слушал монотонную речь директора. Закралась шальная мысль, что это не из-за него случилось, она ведь дома была, на больничном, а так избить можно только в приступе сильной ярости. А откуда возьмется такая ярость, спрашивается? Только из увиденного своими глазами. Значит, привела еще кого. Пока мужа нет дома. То-то она в последнее время все кочевряжилась, нет да нет. Замену, небось, ему нашла. Надоел, значит. Все бабы такие, лживые, лицемерные, глупые… Но беспокойство не отпускало – есть его вина. Вряд ли кто у Маринки еще был, он бы это понял. Просто бросить его хотела, завязать. А он прицепился, не отпускал. А чего прицепился? Жена дома молодая ждет не дождется. Льнет к нему, любит… Что надо было? Но, как Галка утонула – глупо так, нелепо, – тоска его снедает, гложет, кошмарами ночными мучает, покоя не дает. Что-то в Ульяне его отталкивает, пугает. Что – и сам не поймет. Но взглянет она так иногда, думая, что он не видит, и у него сердце сжимается. Не любила Ульяна Галку, ох не любила! Хотя что с того? За что ей любить-то ее? А что утонула, так это несчастный случай. Страшно, но так уж на роду написано ей, видно, было. И ничего-то не поделаешь. Но после ее смерти как отворотило Гришу от Ульяны. Он и женился-то, чтобы разговоров не было. Порядочного из себя корчил. Обещал – значит, обещал. А душа уже не лежала. Каждый раз будто холодом могильным ему от Ульяны веяло, когда в постель ложились. Оттого и к Маринке прикипел, от тоски. Тепла человеческого захотелось. А так сны его терзают, будто русалка Галину на дно тянет, он спасти ее хочет, протягивает руку, но русалка скалится, лицом поворачивается, и он видит – лицо-то Ульянино! Она хохочет, а он руку Галины отпускает и в страхе просыпается. Вроде как и тут не виноват, а выходит – виноват. Не забыла его Галина, знал от это, и он ее не забыл, но гордость мешала себе в этом признаться. Думал, женится на Ульяне, молодой, красивой, назло ей, да вышло, что себе назло… А Галке теперь все равно… И Ульяна мучается, это видно. Мучается, но не уходит. Любит его, дурака. Но сердцу разве прикажешь? Разве скажешь ему – люби ту и не люби эту? Само оно выбирает, с головой не советуется. А жаль.

– Эй, Григорий! Уснул, что ли? – Голос директора вернул Гришу в леспромхоз.

– Да нет, нормально все. – Гриша смутился.

– Марину, учетчицу нашу, муж убил. Слышал?

– Слышал. Изверг.

– Не из-за тебя ли?

– При чем я-то здесь? Я вчера на работе был, весь день в конторе проторчал, сами видели.

– Видел, видел. Никто тебя не обвиняет. Но ты же с ней шашни крутил.

– Какие шашни? Вы что, за ноги держали? А что до того, что симпатия была… ну была, что с того? Откуда я знаю, что у них там в деревне творится? У меня дома жена молодая.

– Вот именно, молодая. Ладно, Григорий, это все на твоей совести. Было, не было – не наше дело. Иди работай пока.

Гриша нахлобучил кепку на голову и вышел. Как же все складывается по-дурацки! Одну любил – утонула, другую любил – муж убил. И везде он присутствует. Незримо, как исчадие ада, как дитя Сатаны. К чему ни прикоснется, все в прах превращается. Как жить-то теперь? Одна радость – ребенок у Ульяны будет. Ребенок, это хорошо, это счастье. Лучше бы сын, но дочка тоже неплохо. Может, тогда душа его отогреется, услышав детский смех?

Домой Гриша пришел вовремя. Ехал на автобусе, думал, осуждать его будут, но ничего, сонно клевали носами, равнодушно обсуждали смерть сослуживицы. Мужа ругали, что переборщил, а про него ни слова. Скользили пустыми взглядами, будто и ни при чем он. Понял – Марину саму виноватой считают; крутила хвостом, вот и докрутилась. А с мужика что взять? Мужик, он и в Африке мужик. У него одно на уме. Погулять, позабавиться. Но Грише от этого не легче. У него своя совесть есть. И эта его совесть нещадно бередит ему душу. Без всякой жалости.

Возле калитки Гриша закурил сигарету, постоял немного, потом зашел. Ульяна бросилась навстречу.

– Гриша! Ты рано сегодня…

– Не ждала, что ли?

Ульяна смутилась.

– Не привыкла просто… Не балуешь ты меня ранними приходами.

Гриша стянул сапоги.

– Как чувствуешь себя?

– Хорошо. Есть будешь? – Ульяна бросилась накрывать на стол.

Гриша положил ложку в рот, пожевал, не чувствуя вкуса.

– Не хочется что-то… Полежу пойду…

– Случилось что?

– Несчастье у нас в конторе… Марина, учетчица, умерла…

– Умерла?! Такая молодая? Болела, что ли?

– Муж убил. Из ревности.

– Гулящая, что ли?

– Сболтнул кто-то… Не знаю пока… Избил сильно, сердце не выдержало…

– Ах, вон оно что! А я-то думала!

– Что ты-то могла думать?

– Да так, ничего… жалко ее, молодая… а ты чего так расстроился?

– Расстроился и расстроился, работали вместе… не лезь…

– Как скажешь. – Ульяна начала убирать со стола.

– Бутылку лучше поставь. Помянуть ее хочу…

– Да нет у нас.

– Нет, так сбегай, магазин еще открыт. Или трудно мужу раз в жизни угодить?

– Сбегаю. – Ульяна накинула кофту.

В магазине она взяла бутылку, выдержав пристальный взгляд Верки.

– Что так на меня смотрите, тетя Вера?

– Да в леспромхозе бабу убили, говорят, учетчицу, слышала?

– Слышала, муж сказал.

– Страсти-то какие… за что ее?

– Из ревности, муж убил.

– Гуляла, значит… сама напросилась.

Ульяна молчала. Она прекрасно помнила, как заезжий леспромхозовский шофер рассказывал Верке про связь учетчицы с Гришей. Нехороший взгляд у Верки, ох, нехороший. Небось думает, что Гриша к этой смерти отношение имеет. Разнесет, стерва, по всей деревне, опозорит. Ульяна взяла водку с прилавка и вышла из магазина.