Текст книги "Искатель. 2013. Выпуск №9"

Автор книги: Ольга Морозова

Соавторы: Владимир Лебедев,Сергей Саканский,Алексей Зайцев,Николай Кокухин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Иди, милая, Ульяну позови. – Ласково погладила девушку по голове, подумала: «Тоже вот убогая…»

Когда Ульяна вошла, посмотрела на нее изучающее.

– Хорошо работаешь, молодец. Хвалят тебя. Как, не передумала еще? Монахиней стать?

Ульяна глаза опустила, руки вдоль тела как плети висят. Похудела здесь, с лица спала.

– Нет, матушка, не передумала. С радостью постриг приму. Заждалась уж…

– Вот и хорошо. Готовься, скоро уже.

Ни радости, ни огорчения на лице, стоит, как неживая. Хотя что она ждала от нее? Разве от большой радости сюда люди приходят? То-то и оно, что нет. Елизавета прогнала от себя раздражение.

Ульяна поклонилась в пояс и вышла.

В монашестве она приняла имя Анастасия. Сестра Анастасия, так она теперь звалась. После пострига выбралась в город, позвонила матери. Мать от радости даже дара речи лишилась, расплакалась прямо в трубку. Сестра Анастасия спокойно выслушала ее причитания, ничто в груди не шевельнулось. Сообщила, что с ней все в порядке, но монастырь не назвала, опасалась, что мать приедет, уговаривать начнет. Не чувствовала себя готовой слушать все это. Обещала звонить, как возможность будет.

После пострига жизнь ее текла в прежнем русле. Только молиться стала больше. Таяла на глазах, никто в монастыре не мог понять, что с ней творится? И только она знала. Твердо знала теперь, что не со всяким грехом человеку под силу справиться, не всякий грех так просто замолить можно. Может, у иного и получается, да она, видно, не из таких. Либо раскаяние ее фальшивое и происходит из страха больше.

Как-то молилась она в своей комнате, вдруг свеча погасла, будто порыв ветра ее задул. Почувствовала она шорох какой-то в углу, обернулась – нет никого. Хотела свечу зажечь, да спички не найдет никак. Шорох повторился, да таким явным стал, что сомнений не было – есть там кто-то. Подошла поближе, вгляделась. Вдруг глаза на нее из темноты глянули, будто бросились. Отпрянула сестра Анастасия, перекрестилась, попятилась да на кровать села. Крестится истово в темноте, руки дрожат. Этот кто-то из угла встал и к ней подошел. Глаза у сестры Анастасии закрыты, губы молитву шепчут. Кто-то сел рядом, кровать скрипнула, за руку ее взял. Рука холодная, как у покойника, мокрая. «Открой глаза!» – шепчет, да так настойчиво. Анастасия подчинилась, глаза открыла, видит: коробок со спичками у нее в руке. Непослушными пальцами подожгла фитиль, комната озарилась призрачным светом. Вздохнула с облегчением, но через мгновение похолодела от ужаса. Рядом сидел кто-то, вздыхал жалобно. Не хотела, но, подчиняясь неведомой воле, повернула голову. Девушка возле нее сидит, молодая, волосы черные, распущенные, мокрые, вода с них стекает прямо на постель. Постель намокла уже, и на полу лужа. Сердце у Анастасии забилось как бешеное, узнала она гостью свою непрошеную – Галина! Та улыбнулась печально так, жалобно:

«Узнала меня? – Сама же и ответила: – Вижу, узнала. Зачем же ты сделала это? Не любил ведь он меня, так, наваждение, прихоть минутная. Неужели жизни за это лишить не жалко? Я ведь молодая была… вся жизнь впереди. А он тебя любил, все хорошо бы было. А теперь? И у себя счастье украла. Разве здесь твое счастье? Но я зла на тебя не держу, простила давно. Холодно только мне, вода знаешь какая холодная… – Ближе подвигается Галина к Анастасии, голову на плечо кладет. – Думала, спряталась здесь, имя сменила, Богом прикрылась, так я и не найду тебя? Думала, молитв твоих испугаюсь? Да чего мне пугаться? Я не нечисть и не дьявол, я теперь часть тебя…» Сказала это и засмеялась хрипло, с надрывом. Анастасия чувствует, что вода лицо ее заливает, на грудь капает, чувствует, что задохнется сейчас, кричать хотела, но как рот открыла, вода туда хлынула. Без чувств упала на кровать. Очнулась утром, свеча почти догорела, но Галины не было. Сон, значит, приснился, подумала. Слава Богу!

Но с тех пор повелось. Частенько Галина к ней захаживать стала. То в углу сидит, не подходит, вздыхает, то подойдет, на кровать сядет, и опять – зачем да зачем? Анастасия даже свыклась с ней, бояться перестала. Сидит молча, слушает ее стенания. Та и уходит восвояси под утро. Как-то долго не приходила, Новый год на носу, метель завьюжила, Анастасия думала, что все, ушла навсегда. Только и смогла ей сказать: «Прости!» А что еще скажешь? Но как-то среди ночи проснулась оттого, что жарко ей. Испугалась, думала, свечу забыла потушить и горит теперь. Глаза открыла, видит – постель пламенем объята. И странно как-то – нигде огня больше нет, только здесь, на кровати. Села Анастасия рывком, встать хотела, да не тут-то было. Будто не пускает кто. Чувствует, волосы на голове шевелятся, рукой дотронулась – а там языки пламени пляшут. Вдруг рядом совсем стон раздался, видит – Гриша лежит на кровати. Черный уже, обгорел, стонет от боли. Она помочь ему хочет, да не может, будто сковало ее всю. А Гриша глаза раскрыл, и в них такая мука, такая боль… и укоризненно так спрашивает обугленными губами: «Зачем ты, Уля… погубила нас? Я любил…» Тут огонь пожирает его, и вот уже только косточки черные на кровати лежат. Снова Анастасия без чувств падает, а утром, когда в себя приходит, видит – постель черная… А через два дня, в особенно лютый мороз, вечером, сестра Анастасия еще спать не ложилась, вечернюю молитву заканчивала, смех послышался за спиной, голоса веселые такие. Оборачивается – Галина с Гришей за руки держатся, счастливые, довольные… Целуются прямо перед иконами и говорят в один голос: «Прощаем мы тебя, Ульяна…» За ними еще кто-то прячется, Анастасия всматривается – Дима! И он пожаловал. Не страшась света белого, подходит к ней и прямо в губы ее целует. А поцелуй холодный такой, будто змея кусает – и сладко и больно. Когда отрывается Дима от Анастасии, видит она, что в крови он весь, на руки свои посмотрела, а они в крови по локоть… с губ тоже кровь капает… Завыла Анастасия, по полу катается, потом успокоилась, встала привела себя в порядок. Вышла на улицу и пошла на реку.

Прорубь, где монахини воду набирают, обледенела вся, вода холодная, пар от нее идет. Анастасия одежду монашескую аккуратно сняла, возле проруби сложила. Стоит нагая, а холода не чувствует совсем, в черную бездну всматривается. Перекрестилась и тихо в воду сошла…

Утром сестра Ефросинья пошла к проруби воды набрать и нашла одежду. Недоуменно осмотрелась вокруг – и закричала от ужаса, закрыв лицо руками: из-подо льда на нее смотрели широко раскрытые мертвые глаза сестры Анастасии…

Но Ефросинья, хоть и не слишком смышлена была, а ума хватило сразу к матушке побежать. Вбежала, задыхается, глаза вытаращила, матушка смотрит строго:

– Чего тебе? Что ты как оглашенная?

– Матушка! Там! Там… ой, не могу! Язык не поворачивается!

– Ну уж будь добра, поверни его!

– Там сестра Анастасия утопла! Глазищами из-подо льда так и зыркает!

– Что ты несешь, дура! Как утопла?

– Не знаю. Только одежда ее на берегу осталась… Сама, значит…

– Молчи! Этого нам еще не хватало! А ты не перепутала ничего? Может, показалось спросонья?

– Ох, уж и не знаю теперь, может, и правда привиделось?

Матушка уже одевалась.

– Идем, покажи.

Ефросинья остановилась немного поодаль проруби.

– Сами идите, матушка, не могу я…

Настоятельница подошла, походила вокруг, отошла подальше, вздрогнула, отвернулась и перекрестилась. Не обманула Ефросинья, и не показалось ей.

– Одежду забери, пойдем отсюда.

– А с ней что? Так и оставим?

– А что с ней? Течением отнесет… Теперь что? Молчи только! Знаю, болтаешь, смотри у меня! Выгоню! По миру пойдешь!

– Да что вы, матушка! Неужто я не понимаю! Чай, не совсем дура…

– Вот и хорошо, что не дура. – И сочла нужным прибавить: – Бес ее одолел… Бесноватая была, прости Господи! Тихая, тихая, а себе на уме… странная совсем. Молись, сестра, чтобы в тебя бес не вселился.

– Да что вы, матушка! Упаси Господи! – Ефросинья начала истово креститься. – А что скажем, как спросят? Куда она делась?

– Куда, куда… Ушла поутру… Была монахиня, нет монахини… насильно не держим. Бог ей в помощь, а ветер в спину. Куда пошла, не ведаем… Так-то… запомнила?

Ефросинья закивала.

– А одежу куда?

– Мне давай, скажу: вернула… все, иди, устала я…

Ефросинья, крестясь, ушла, оставив матушку Елизавету одну.

Елизавета закрыла дверь кабинета и открыла потайной сейф. Вытащила оттуда причудливую шкатулку, поставила на стол и откинула крышку. Монеты. Старинные, потемневшие… золотые, должно… Дар сестры Анастасии монастырю. Вздохнула. Права она оказалась – был у девки камень за пазухой. Говорила что-то про то, что чокнутым муж стал, клады мерещились… видимо, не только мерещились. Может, мужа-то она и сожгла из-за этого? А потом совесть замучила, отмолить грехи захотела… А вон оно как вышло – не получилось отмолить-то… н-да… Настоятельница закрыла шкатулку и убрала обратно в тайник. Что теперь делать с этим? Дар греховный, но манкий… Большое богатство, видно… Ладно, потом подумает, жизнь – она длинная…

Алексей Зайцев
РАССКАЗЫ

ИНОЙ КАРНАВАЛ

Когда чернокожий саксофонист отыграл последнюю трель, вызвав поток аплодисментов, среди которых были и мои собственные, а стрелки на часах слились в галочку, показывая одиннадцать вечера, я допил эспрессо, доел шоколадный кекс и вышел из «Джазовой синкопы» прогуляться.

Я шел по дороге, освещенной бледными фонарями и тусклой луной, сияющей в небе, словно блюдце. Пахло прелой листвой, и этот запах приносил с собой какие-то давно забытые картинки из детства. Листья лежали, укрыв серый асфальт, пожухлые, сморщившиеся, на некоторых из них уже белел первый снег. Ветер прохладной волною бил в лицо, и мне казалось, что я захлебываюсь в нем, словно в потоке воды. Где-то неподалеку сердито лаяла собака, решившая устроить одинокий бунт против сковавшей район тишины.

Минут через семь я заметил, что за мной упорно следуют два здоровенных типа в старых свитерах и мятых джинсах, испачканных грязью. Чтобы проверить, не померещилось ли мне это преследование, я свернул в сторону. Они сделали то же самое. Я начал волноваться. А что если они решат на меня напасть? В незнакомом районе поздно вечером такое вполне может случиться. Тем более что вокруг, как назло, не было ни души. Тут мои преследователи ускорили шаг. Я обернулся и вгляделся в их лица: оба были крайне далеки от джаза, эспрессо и шоколадных кексов. Зато, по всей видимости, очень неплохо умели ломать кости. Тот, что выглядел покрепче, сунул руку в карман и вытащил небольшой нож. Я бросился бежать.

Бежал, стараясь запутать след, а в итоге все глубже зарывался в темные и нежилые кварталы, утопая в них, словно упавший в грязь мотылек. Будто паук, увязший в собственной паутине, я сам вредил себе, убегая от последней надежды столкнуться со случайными прохожими.

А грабители (теперь я был убежден, что эти двое хотели меня ограбить) бежали следом.

Свернув в очередной раз влево, за угол старой девятиэтажки, я чуть было не вскрикнул от удивления – прямо передо мной располагался огромный парк аттракционов, сиявший во тьме яркими красно-зелеными огнями. «Должно быть, все еще работают, – пронеслось у меня в голове, – а значит, тут должен быть и сторож, у которого можно попросить помощи».

Я пробежал мимо чертова колеса, мимо деревянных лошадок и длинного паровозика, мимо предсказывающей будущее скульптуры джинна, но так и не встретил ни единого человека. Грабители немного поотстали, и я поспешил осмотреться. Кроме большого, похожего на шатер каменного здания прятаться было негде. Я подбежал к обитой железом двери и в отчаянии дернул ее на себя. На мое счастье, она оказалась не заперта.

Войдя, я очутился в длинном темном коридоре, едва освещенном бледно-зеленым светом, идущим от настенных ламп. Я быстро огляделся в поисках укрытия и, заприметив широкий шкаф, немедля туда забрался. Прикрыл дверь почти полностью, оставив лишь узкую щелку, чтобы подглядывать.

Едва я спрятался, как дверь в каменный шатер отворилась и вошел один из моих преследователей. В руке он держал все тот же маленький нож, чуть поблескивающий на зеленом свету. Грабитель осмотрелся по сторонам и медленно двинулся к шкафу. Сердце мое замерло. Я дал себе слово, что, как только он подойдет достаточно близко, я резко открою дверь и ударю его ногой по лицу. Внезапно он остановился, словно о чем-то задумавшись, секунды две постоял в нерешительности и наконец повернулся в другую сторону.

Присмотревшись, я увидел, что заставило его так поступить. Там, в глубине коридора, стоял еще один человек. Разглядеть его было непросто, почти невозможно, он сливался с тьмой так плотно, будто был в нее одет; единственная деталь, которая, благодаря зеленоватому освещению, была видна вполне отчетливо, – это страшная скрывающая лицо птичья маска, острый клюв которой слегка касался губ.

Человек в Маске молча двинулся к грабителю. Тот, поигрывая ножом, тоже сделал к нему два шага. Но только два. Потом Человек в Маске ловким движением выхватил пистолет и выстрелил в грабителя. Тот умер не сразу. Около минуты его трясло. Словно от ударов током, тело его изгибалось и корчилось, принимая самые немыслимые позы и совершая непостижимые движения. Было видно, как по телу его, будто змейки, бегали крохотные синие молнии. Все это время Человек в Маске держал руку, сжимающую пистолет, вытянутой. Когда же он опустил ее, тело мертвого грабителя рухнуло на пол.

Спустя мгновение дверь скрипнула и вошел второй грабитель.

Человек в Маске снова поднял руку с пистолетом, и кошмар повторился. Звука выстрела, как и в первый раз, слышно не было.

Я сидел тише мыши. Сердце мое сковал ужас. По лицу стекали капли пота, рубашка промокла насквозь. Я не сомневался, что, если Человек в Маске заметит меня, со мной произойдет то же самое, что и с грабителями.

Примерно с минуту Человек в Маске стоял над убитыми без движения. Потом он подошел к двери, через которую я проник в шатер, достал из своей невидимой в темноте одежды связку ключей и запер дверь. Обернулся и прокричал в глубь коридора, откуда пришел, одно-единственное слово. Это слово я до сих пор слышу в ночных кошмарах. Хриплым, гортанным голосом индейского шамана он прокричал: «Альвадорио!»

Спустя секунд десять из коридора пришли два человека, одетые в пестрые костюмы Арлекинов, и, взяв под мышки труп одного из грабителей, поволокли его по полу куда-то в зияющую пасть черного коридора. Минуты через две они вернулись и точно так же уволокли труп второго грабителя.

Все это время Человек в Маске молча стоял, вглядываясь в темноту. Явившихся Арлекинов он даже не удостоил взглядом.

А дальше случилось нечто совсем невообразимое. Тишину демонического шатра разбили удары настенных часов. Часы пробили двенадцать. Едва отзвучал последний удар, как зажегся яркий свет, и я увидел, что коридор, который прежде скрывала тьма, напоминает собой шахматную доску. Пол, потолок, стены – все было раскрашено в черно-белую клетку.

Из глубины коридора, казавшегося бесконечным, приходили мужчины, одетые в костюмы Арлекинов, и женщины в костюмах Коломбин. Лица их были укрыты масками, и на мгновение мне показалось, будто я попал на Венецианский карнавал. Пришедшие (а всего их было около тридцати человек) выстроились на черно-белом полу, словно шахматные фигуры.

Теперь я смог разглядеть также и Человека в Маске, убившего двух грабителей. Стало ясно, почему в темноте мне показалось, что одежда его состоит из кусков тьмы: он был одет в черную мантию из дорогой парчи, которая даже сейчас, казалось, источает тьму. Маска его при свете нагоняла ужас: лист железа покрывал лицо до самых губ, только для глаз были сделаны прорези, а над губами свисал острый совиный клюв.

Человек в Маске хлопнул в ладоши, и в тот же миг заиграла музыка, тревожная и одновременно гипнотическая, в ней смешивались звуки шарманки и скрипок, шум ветра и скрип несмазанных дверей. Едва музыка ворвалась в здание, Арлекины и Коломбины принялись танцевать. Их танец поражал воображение, они двигались не как люди, а словно заведенные куклы. А лица их, покрытые белым гримом, делали схожесть с куклами просто пугающей. Все это время Человек в Маске молча стоял ко мне спиной и смотрел на танцующих, но создавалось ощущение, будто бы именно он подсказывает им танец. И даже больше – будто он и есть тот кукловод, что заставляет их двигаться.

Танец продолжался ровно час. Как только пробили настенные часы, свет снова погас, музыка стихла и танцующие начали расходиться. Движения их снова сделались живыми, от инфернальной механики не осталось следа. Потом ушел и Человек в Маске.

Я просидел в шкафу еще минут двадцать. Увиденное напугало меня не меньше, чем смерть грабителей. Что происходит в этом здании? Кто все эти люди? Кучка актеров, репетирующих представление? Но почему среди ночи и строго по сигналу хозяина в черной мантии? И почему эти актеры так легко отреагировали, увидев два трупа, почему, не произнеся ни слова, унесли их, словно это обычная для них процедура?

Аккуратно, стараясь как можно меньше шуметь, я приоткрыл дверцу и выбрался из шкафа. Подошел к входной двери в шатер и, схватившись за железную ручку, дернул ее что было сил. Но дверь не поддавалась. Деревянная, обитая железными листами, она была для меня неуязвима. Взломать ее не удастся, ключи находятся у загадочного убийцы. От отчаяния я готов был заплакать. Стоя перед запертой дверью, я проклинал себя за любовь к вечерним прогулкам и нежелание ехать домой на такси. Если бы я только знал, в какую попаду переделку! Внезапно я услышал шаги. Во рту у меня пересохло, сердце затрепыхало, словно пойманная птица. Не помня себя от ужаса, я обернулся.

Передо мной стояла Коломбина. Одна из тех, что танцевали полчаса назад на шахматном полу. Почти не различимая во тьме, она стояла, сложив руки на груди.

– Что вы здесь делаете? – голос ее взорвал тишину и вместе с ней мои последние шансы на спасение.

С трудом подбирая слова и нелепо пятясь к двери, я произнес:

– Понимаете, за мной гнались грабители, и я решил здесь спрятаться.

– Какой ужас! Идемте скорее со мной, вам нельзя здесь оставаться!

Она подошла ко мне и, взяв за руку, потянула куда-то в глубь таинственного коридора.

Однако я продолжал стоять на месте.

– Зачем это нужно?

– Если вы сейчас же отсюда не уйдете, вам конец. Решайте.

– Идем, – я кивнул и, держа ее за руку, последовал за ней.

Она вела меня через шахматную доску мимо множества закрытых дверей. Каждую секунду я ожидал столкновения с ужасным Человеком в Маске либо его Арлекинами. Она вполне могла вести меня к ним.

Наконец она остановилась возле одной двери. Открыла ее, втолкнула меня внутрь, вошла следом и включила свет. Тут-то я ее и рассмотрел. Лицо, покрытое белым гримом, поражало мертвенной бледностью, казалось каким-то неживым, напоминало о вампирах. Губы накрашены алой помадой. Верхнюю часть лица почти до кончика носа скрывала черная бархатная маска в сеточку. Вьющиеся каштановые волосы доходили до самых плеч. Над правым ухом в волосы был вплетен ярко-красный бутон розы. Но больше всего меня поразили ее глаза – умные и грустные, они проникали взглядом в самую душу. Ее лицо завораживало. Я никогда не видел такой красивой девушки. Одета она была в костюм Коломбины – сочетание красных и черных ромбов. Эта одежда так сильно обтягивала ее тело, что явственно выступали упругая грудь и превосходные бедра. Помимо удивительной красоты лица, у нее была идеальная фигура. Рост примерно метр восемьдесят. Впрочем, возможно из-за туфель – черных, бархатистых, на огромных-преогромных каблуках.

Комната, в которой я оказался, была невелика. Как и коридор, выполнена в стиле шахматной доски – все тот же пол в клеточку, потолок в клеточку, стены. Из мебели в комнате только кровать, ночной столик и шкаф для одежды. Вместе с тем комната была красиво украшена: на стенах гигантские веера различных расцветок, павлиньи перья, венецианские маски, куклы-марионетки, необычное зеркало, рама которого напоминала раскрывшую клюв сову. Кроме того, на полу и кровати были разбросаны причудливые платья, искусственные розы, маски, туфли на каблуках.

Включив свет, Коломбина тут же закрыла дверь на ключ.

– Садитесь и сидите тише мыши! – На этот раз голос ее не показался мне столь пугающим, как тогда в темноте. Теперь, когда я видел, как она хороша, он показался мне волнующим и красивым.

– Как скажете. – Я сел на кровать и демонстративно огляделся вокруг. – У вас тут прямо настоящая гримерная.

– Я знаю. – Она смотрела на меня так пристально, что мне стало не по себе. – Как вы здесь оказались?

– Меня преследовали. Я… понимаете, я очень люблю джаз. Люблю джазовые концерты. Вот и этим вечером я тоже пошел в джазовый клуб. Слушал там игру одного музыканта. А потом… потом я решил прогуляться. И за мной увязались два здоровенных типа с ножами. Я убежал от них и спрятался здесь.

– Боже, – она обхватила голову руками, – вы даже не представляете, в какую беду попали!

– Кто этот человек в маске?

Она села рядом со мной, и я почувствовал, что от нее пахнет карамелью. Запах был таким вкусным, что хотелось вдыхать его вновь и вновь.

– Не спрашивайте, лучше вам этого не знать.

Я снова посмотрел ей в глаза.

– А вы? Вы актриса?

– Не могу вам сказать.

– Вы играете в его театре?

Она резко встала, будто давая понять, что вопросов больше задавать не стоит.

– Вы должны бежать отсюда, пока он вас не нашел.

– Я бы и рад, но дверь заперта.

– Дверь будет отрыта только через два дня.

– Почему?

– Так тут заведено.

После этих слов мне опять стало страшно.

– Скажите, ради бога, куда я попал? Я думал, это парк аттракционов.

Несколько секунд она молча глядела на меня сочувственным взглядом, как обычно глядят врачи на смертельно больных пациентов.

– Лучше бы вы столкнулись со своими грабителями. Участь, которая подстерегает вас здесь, может оказаться гораздо ужаснее.

– Вы меня пугаете.

– Не бойтесь, я постараюсь вам помочь.

– Каким образом?

– Эти два дня вы пробудете в моей комнате. На второй день дверь в шатер снова будет открыта, и вы сможете отсюда сбежать. Только не делайте глупостей. Стоит мне закричать – и вам не поздоровится.

– Насчет этого не волнуйтесь. Я буду во всем вас слушаться.

– Вот и славно. Сейчас я принесу вам еды.

Она снова открыла дверь и ушла. Я сидел на кровати и разглядывал висящие на стене маски. Даже самые красивые из них вызывали страх. Внезапно я услышал за дверью шаги. Все внутри меня сжалось, и я приготовился к драке. Как знать, она вполне могла привести с собой Человека в Маске. Дверь скрипнула. Она вошла. Одна. В руках – широкий поднос. На подносе – большое блюдо с фруктами: виноград, два куска дыни, груши и яблоки, а кроме того, стакан сока, судя по цвету, апельсинового.

Я встал и принял поднос.

– Огромное вам спасибо.

– Не за что. К сожалению, остались только фрукты. Завтра принесу вам супа и ветчины.

– Спасибо, – повторил я.

– Ешьте. – Она села рядом со мной на кровать и принялась смотреть, как я поедаю виноград. Казалось, это доставляло ей удовольствие.

Когда я расправился с виноградом и принялся за грушу, она произнесла:

– Завтра вечером вы должны будете отсюда уйти и спрятаться в шкафу.

– В каком шкафу?

– В коридоре. Вы ведь там прятались?

– Откуда вы знаете?

– Знаю, и всё. В общем, завтра вечером, ближе к одиннадцати вы должны будете снова там спрятаться.

– Вы же говорили, что я смогу пересидеть у вас.

– Только не в это время. С одиннадцати и до часа комнаты проверяются.

– Кем проверяются? Бог мой, что у вас тут происходит? Какой странной жизнью вы живете!

Она промолчала. Я тоже помолчал несколько Минут, потом отстранил поднос и внимательно на нее посмотрел.

– Скажите, почему вы мне помогаете?

– Не задавайте вопросов. Если я отвечу, вам будет только хуже.

– Хорошо, как скажете, я же обещал вас слушаться.

– Вот и славно. А теперь давайте спать. Я очень устала. И кстати, раз уж вы заговорили о послушании, спать вам придется на полу.

– Как скажете, – повторил я и лег на пол.

– Постойте. – Она открыла шкаф и вынула одеяло. – Постелите себе.

Я взял одеяло, постелил на полу и снова лег.

– Спокойной ночи. – Она подошла к выключателю и погасила свет. Потом сняла туфли и прямо в маске и в костюме легла на кровать.

– Спокойной ночи.

Первые минут двадцать я думал только о Человеке в Маске. Вспоминал, как он убил грабителей и как по его команде два Арлекина уволокли их трупы. Я думал о том, что место, в которое попал, просто ужасно и что я впервые вишу на волосок от смерти. Но потом вкрадчивый запах карамели, исходивший от Коломбины, заставил меня полностью переключиться. И, вопреки здравому смыслу, я начал думать не о том, как мне отсюда выбраться, а о том, как было бы здорово снять с нее маску и поцеловать в розоподобные губы. Заснул я, наверное, только часа через два, и снилось мне, как я снимаю с нее обтягивающий костюм в ромбических узорах.

Когда я проснулся, она уже сидела за столиком у зеркала и пила кофе.

– Доброе утро, – голос ее был бодрым и веселым.

– Доброе.

Я отбросил в сторону одеяло и прошел в располагавшуюся в двух шагах от комнаты душевую. Привел себя в порядок. Вернувшись, я обнаружил на столе поднос с супницей, черным хлебом и аккуратно порезанной ветчиной. Коломбина сидела на кровати и разбирала свои маски.

– Когда же вы успели? – указал я на поднос.

– Пока вы причесывались.

– Просто не люблю ходить лохматым, – смутился я.

Она внимательно посмотрела на меня и в первый раз улыбнулась.

– Ешьте.

Я сел за стол и с удовольствием съел горячего куриного супа и ветчину.

Все это время она молчала, продолжая перебирать свои маски.

– Спасибо, – я не столько стремился отблагодарить ее за еду, сколько привлечь внимание.

– Пожалуйста, – она даже не посмотрела в мою сторону.

– Скажите, эти маски… вам среди них не страшно?

– А вам среди ваших друзей?

– Ну, это все-таки не одно и то же…

– Разве?

– Конечно.

– И в чем разница?

– Ваши маски… они какие-то зловещие… даже самые красивые из них. Понимаете, в них чувствуется что-то пугающее, что-то демоническое… Какая-то…

– Магия?

– Да. – Некоторое время я молчал, пораженный тем, насколько точно это слово характеризует сковавший меня страх.

– Что ж, возможно, вы и правы. – Она продолжала разбирать свои маски, даже не глядя в мою сторону. Мне же хотелось разговорить ее, узнать о ней как можно больше.

– У вас тут довольно скучно. Как вы живете без музыки?

– А вы?

– Я постоянно слушаю музыку. У меня дома стоит огромный музыкальный центр, и я каждый вечер гоняю на нем диски Луи Армстронга, Дюка Эллингтона, Эллы Фицджеральд.

– У меня тоже есть музыка. Хотя и несколько иная.

Она подошла к шкафу, открыла дверцу и принялась что-то искать. Пока она это делала, я разглядел несколько совершенно умопомрачительных платьев, висящих в ее гардеробе, они были столь необычны, что я с трудом мог представить, куда еще их можно было бы надеть кроме карнавала. Наконец она вытащила красивую деревянную шкатулку, от которой буквально исходил дух древности. Я бы не удивился, если б узнал, что этой шкатулке лет триста.

Коломбина подошла ко мне, села рядом, раскрыла шкатулку. Заиграла старинная мелодия, наподобие той, под которую они танцевали прошлой ночью. Эта мелодия была одновременно и красивой и пугающей. Она усыпляла, погружала в транс, словно взгляд опытного гипнотизера.

Коломбина посмотрела мне в глаза, и я понял, что она хочет узнать мое мнение об услышанном.

– Очень необычная музыка, – сказал я.

– Что вы чувствуете, когда ее слышите?

– Будто погружаюсь в какой-то вязкий кошмарный сон. А вы?

Секунд десять она молчала, а потом медленно-медленно, словно во сне, произнесла:

– Я чувствую себя так, будто бы давно уже умерла и стала лишь одним из звуков этой мелодии. Когда она играет, я только и делаю, что жду своего часа, точнее своего мига, чтобы прозвучать. А еще я чувствую, что эта мелодия ведет меня за собой… ведет куда-то далеко-далеко в иной… загадочный мир.

Вот это было точно, из этой мелодии будто протягивалась некая нить, теряющаяся где-то далеко-далеко, в каком-то кошмарном месте, из которого нет выхода.

– Это какая-то жуткая музыка, давайте уж лучше без нее.

– Как скажете. – Она закрыла шкатулку и снова убрала ее в шкаф.

– Скажите, а вам она нравится? Эта мелодия.

– Глупый вопрос.

– Почему?

– Скажите, а вам нравится ваше дыхание? Нравится биение вашего сердца?

– Это слово здесь неприменимо.

– Вот именно.

Минут пятнадцать мы сидели молча, потом я предпринял еще одну попытку до нее достучаться.

– Скажите, почему у вас нет ни одной живой розы в комнате, одни искусственные?

– А какой мне прок от живых?

– Они цветут, дышат, наполняют комнату жизнью.

– Зато мои никогда не увянут.

– Но ваши тряпичные розы никогда не будут пахнуть.

– Я могу побрызгать их духами, и они будут пахнуть ничуть не хуже живых. А кроме того, они никогда не поранят мне пальцы своими дрянными шипами.

Вечером, как мы и договаривались, она провела меня к шкафу, в котором я прятался прошлой ночью. На всякий случай я все-таки подошел к входной двери в шатер и дернул за ручку. Дверь была заперта.

– Я же вам говорила, – голос ее был строгим, но глаза смотрели сочувственно.

– Хотелось все же попробовать.

– Прячьтесь. И сидите там тише мыши!

– Хорошо.

Я подошел к шкафу, открыл дверь и залез в него, как прошлой ночью. Коломбина прислонила указательный палец к губам, призывая меня к тишине, и ушла. В темноте я видел, как удаляются от меня ее стройные, обтянутые пестрой тканью ноги.

Без пяти двенадцать, когда я уже вдоволь «насладился» сидением в шкафу и, как следствие, болью в затекшей спине и шее, появился Человек в Маске. Он будто выплыл из тьмы. И едва я его увидел, сердце мое забилось в сто раз быстрее, желудок заныл, а во рту пересохло. Казалось, я увидел самого дьявола.

Между тем он прошел до того места, где стоял вчера ночью, и трижды хлопнул в ладоши. Зажегся свет. Часы пробили двенадцать. Из коридора начали приходить Арлекины и Коломбины. Все они – и мужчины и женщины – были примерно одного роста, и все очень хороши собой. Однако по-настоящему меня интересовала только одна Коломбина, та, что укрыла меня в своей комнате и кормила обедом. Она пришла одной из последних. Всё в том же костюме, ослепительно красивая и невыносимо загадочная. Почти сразу к ней подошел Арлекин. Он был отлично сложен, и лицо его в целом было довольно симпатичным, но мне казалось, что он недостоин ее, недостоин моей Коломбины, с которой хотелось танцевать мне. Да, именно так, я хотел обнять ее, прижать к себе, вдохнуть приятный карамельный запах и закружить ее в танце.