Текст книги "Дар божий. Соперницы"

Автор книги: Ольга Дрёмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Взяв жену за руку, не раздеваясь, как был в грязных ботинках и плаще, Лев увёл её на кухню. Налив воды в стакан, он заставил её сделать несколько глотков и немного успокоиться.

– Маришка, расскажи мне всё толком, я ничего не понимаю, – стараясь держать себя в руках, произнёс Лев.

– Вчера вечером Гриша не пришёл домой, – прерывисто вздохнув, Маришка на мгновение остановилась, но потом, с усилием сглотнув, продолжила дальше: – Они гуляли с Андреем на улице, всё было, как всегда, а вечером вернулся он один. Я испугалась и спросила, где Гриша.

– И что он сказал? – перебил её Лев.

– Он сказал, что Гриша уехал насовсем.

– Куда уехал? С кем уехал? – Голова Вороновского пошла кругом. – Что ты такое говоришь? Что значит уехал? Ему только десять лет.

– Андрей больше ничего не хочет говорить, он только твердит одно и то же: «Я знал, что всё этим закончится!»

– Ты звонила в милицию?

– Звонила, только что толку? Я говорю, что ребёнок пропал, а они отвечают, что три часа опоздания с прогулки – не разговор, вот если бы он дней десять как пропал – тогда другое дело, а так… не могут же они каждого заигравшегося мальчика за руку водить.

– Так… – с расстановкой произнёс Лев. – Тогда остался один Андрей. Пойдём к нему.

– Он молчит, – снова всхлипнула Маришка.

– Заговорит, – скрипнул зубами Лев. – Глупый маленький мышонок, он просто не понимает, насколько всё это серьёзно.

Войдя в детскую, Лев увидел, что Андрей лежит, отвернувшись к стене и уткнув лицо в подушку. Развернув его к себе, он увидел, что глаза ребёнка, обычно такие доброжелательные и светлые, пусты и неподвижны.

– Андрюша, – негромко сказал он, – расскажи, что случилось с Гришей.

Мальчик, закрыв глаза, болезненно сморщился, но не произнёс ни единого слова. Освободив плечи из отцовских рук, он снова улёгся, отвернувшись лицом к стенке.

– Нет, так не пойдёт, – проговорил Лев, снова поворачивая мальчика к себе. – Ты ведь знаешь, где он. Посмотри, мама плачет, ты должен сказать всё, что тебе известно. Мы найдём его, обязательно найдём, и у нас всё будет, как прежде.

– Не будет, – вдруг произнёс Андрейка и посмотрел на отца. – Как прежде уже никогда не будет. А об этом предателе я говорить не стану.

– О каком предателе? – уцепился за фразу Лев. – Ты говоришь о Грише? Да? Какой же он предатель?

– Самый обыкновенный. Я говорил ему, что всё окончится плохо, а он в нём души не чаял, с ума сходил! Как я его ненавижу! Зачем он пришёл к нам в школу?

– Да кто пришёл?! – сорвался на крик Лев. – Объясни толком! Ведь не иголка, человек пропал, твой родной брат!

Андрейка вздрогнул, как от удара хлыстом, никогда, за всю свою жизнь, он не слышал, чтобы отец кричал. Усевшись на кровати, он посмотрел на отца и маму и вдруг, содрогаясь всем телом, отчаянно заревел. Он даже не плакал, он почти кричал, плечи его ходили ходуном, из груди доносились какие-то хрипы, по щекам струйкой текли огромные круглые слёзы.

– Ты не понима-а-а-ешь, – всхлипнул Андрейка, – он нашёл нас, а Гри-и-ишка, как дура-а-а-ак, стал ходить за ним… хвостом. Я говорил ему, го-вори-и-ил, что всё будет пло-о-охо, но он не верил мне…

– За кем стал ходить наш Гриша? – пробираясь через сетку непонятных слов, Лев попытался вытащить самое главное. – За кем?

– За ним, за этим чёртовым физкультурником!!! – взвизгнул по-щенячьи Андрейка и снова разревелся.

– Дневник, – прошептала Маришка.

Ну конечно, всё было на поверхности, но, расписываясь на последней страничке за годовые оценки близнецов, ей даже в голову не пришло посмотреть на первую. Нет, правильно говорят, что самые слепые – это твои близкие.

– Математика, английский, музыка, рисование, – вела пальцем Маришка, – вот. Физкультура – преподаватель… – Губы Маришки побледнели, и она замолчала.

– Ну, что там? – Лев вырвал из рук жены дневник.

То, что он увидел, поразило его не меньше, чем Маришку. Красивыми круглыми буквами Гришкиной рукой на последней строке было выведено: Неверов Станислав Анатольевич.

* * *

– Хватит ныть, – не выдержал Неверов. – Вот мы ходи-и-и-ли, вот мы ви-и-и-дели… Хватит, Гриша, это всё в прошлом, забудь про это, перед тобой открывается новая жизнь, а ты всё старьё перетрясаешь.

– Папа говорил, что без прошлого будущего не бывает. – Гришка искоса взглянул на Стаса, шагавшего рядом с ним.

Стас возмущённо вздохнул. Морока с этим нытиком, да и только! Вот если бы с ним оказался другой сын, Андрей, то всё было бы проще. Уж тот-то ныть не стал бы, ни за какие коврижки. Надо же, как этот подлый докторишка отыгрался на его детях, вырастил тряпичных кукол, а не мужчин! Неизвестно, что из себя представляет второй, но с этим возни будет прилично, это ж пока из него человека сделаешь – умом повредишься.

Проблемы росли, словно снежный ком, увеличиваясь с каждым днём. Если бы вывезти удалось обоих братьев, с документами было бы намного проще: Андрей изъял бы их из дома не задумываясь, а этой тюте-матюте Стас побоялся даже предложить такой выход. А всё Вороновский со своими сантиментами! Если как следует не замести следы – фальшивые бумаги скоро обнаружат, и тогда конец всем планам.

– Вы сказали, что скоро к нам Андрей прилетит, а когда скоро? – Глаза мальчика вопросительно посмотрели на Стаса, и в который раз он подумал, что они точная копия материнских. Такие же, карие, с жёлтой крапинкой, были у Аньки Светловой. Если от неё он взял только глаза, это ещё ладно, а если в его голове поселились её заскоки, тогда, возможно, он безнадёжен. Мальчик продолжал смотреть на Стаса, а тот, нервничая от глупого вопроса, соображал, как ответить лучше. Что он заладил, в самом деле, когда да когда? Откуда я знаю, когда? Что я, Иисус Христос, что ли? То, что это когда-нибудь произойдёт, понятно и первокласснику, а вот когда – вопрос сложный.

– Знаешь, Гриш, я и сам точно сказать тебе пока не могу. То, что это случится, я знаю наверняка, но вот как скоро – время покажет. И ещё, Гриш, почему ты всё время обращаешься ко мне на вы, я не чужой тебе человек, а отец, мы же с тобой договаривались. – Стас наклонился к мальчику и заглянул к нему в лицо. Надо бы с ним помягче. Ну что делать, раз он привык тюти-мути разводить, ничего, это мы всё поправим. Хорошо ещё, что парень решил с ним поехать по собственному желанию, а то хлопот был бы полон рот.

– Простите меня, – растерялся Гришка, – то есть прости меня… папа, – выдавил он с трудом и чуть не подавился словом.

Стас заметил, с каким усилием мальчик произнёс то, о чём он его попросил, и нахмурился.

– Ничего, привыкнешь, – подбодрил он сына, – я тебе во всём помогу, не зря же я твой отец.

– А вот папа говорил… – завёл волынку Гришка.

– Да какой он тебе, к чёртовой матери, папа? – не выдержал Стас.

– А кто же он мне? – остановился посреди тротуара Гришка.

– Чужой дядя он тебе, ясно? Двух пап не бывает, как и двух мам. Твоя мать умерла много лет назад, а та женщина, что временно воспитывала тебя, никакая тебе не мама.

– Как же мне теперь их звать? – растерялся мальчик.

– Их вообще никак не нужно звать, понял? Про них забыть нужно, и как можно скорее, – выпалил Стас, но тут же пожалел об этих словах, увидев, как глаза Гришки наполнились слезами.

Чёрт знает что такое! Не хватало только, чтобы он разревелся! Вот ведь какую тряпку из парня сотворили! Да, перекроить его будет непросто, хорошо ещё, что он увёз его в десять, позже было бы уже точно всё потеряно.

– Гриш, прости меня, я очень нервничаю, ведь я столько лет мечтал взять тебя за руку, пройти вместе по улице, – пошёл на попятную Стас. – Знаешь, люди, которые были с тобой все эти годы – они очень хорошие, правда, – кивнул головой он, увидев просветлевшее лицо ребёнка. – Я не хотел сказать про них ничего дурного, понимаешь? Но они чужие тебе, ближе нас никого нет на свете.

Гришка согласно кивнул головой, конечно, он это понимает, просто папа волнуется.

– А Андрей?

– Что Андрей? – не понял Стас.

– Ты сказал, что мы с тобой самые близкие, а как же Андрей?

– Андрей скоро это тоже поймёт, и тогда я заберу его к себе, и мы станем жить втроём.

– Хорошо бы, а то я очень по нему скучаю, – с тоской проговорил Гришка.

Вот это уже лучше, если скучает один, значит, то же самое чувствует и другой.

Гришка шёл, держа Неверова за руку и с интересом поглядывая по сторонам. Удивительного было много. Первый раз за всю жизнь Гришка летал на самолёте, и впервые он находился в другой стране. Чужие улицы манили разноцветными витринами, люди на этих улицах говорили на смешном, журчащем языке, гостиничный номер был такой же, как в настоящем кино, а рядом шёл человек, который казался Гришке необыкновенно красивым и сильным, и этот человек был его отцом.

Жалко, конечно, что не было мамы с папой и Андрейки, всем вместе было бы гораздо интереснее, но новизна всего увиденного занимала мысли мальчика почти целиком вот уже пять суток.

В витрине книжного стояла огромная иллюстрированная энциклопедия. Вот было бы здорово купить такую и сесть вечером к папе на коленки, листая эту красивую книгу и рассматривая фотографии. Папа рассказывал бы о стране, а он, Гришка, затаив дыхание и боясь пропустить хотя бы слово, слушал его дивные истории. Потом они сели бы все вместе пить чай. Наверное, мама испекла бы что-нибудь очень вкусное…

– Смотри под ноги, а то размечтаешься, да того гляди под машину попадёшь. – Голос Стаса не был сердитым, но Гришке стало очень обидно, что его мысли были прерваны в такой замечательный момент. – И о чём ты всё время мечтаешь?

Врать Гришка не любил, но сейчас он почувствовал, что его мысли отцу совсем не понравятся, поэтому, растерянно улыбнувшись, проговорил:

– Там, за стеклом, такая книжка красивая была, вот я и подумал, что здорово было бы её почитать. – Гришка покосился на мужчину, шагавшего рядом.

– От этих книг одно безобразие в голове, ты будь пореальнее, одними книгами сыт не будешь. Кстати, ты есть хочешь?

– Хочу, – повеселел Гришка. – А какой у нас сегодня будет суп?

– Я думаю, недельку можно обойтись и без супа, – уверенно произнёс Стас.

– А мама говорит, что без первого обеда не бывает и что для желудка… – Гришка осёкся, поняв, что он сказал лишнее.

– Знаешь что, давай раз и навсегда договоримся: мы с тобой начали жизнь с нового листа, и теперь, что хорошо и что плохо, станем решать сами. Лады?

– Лады, – выдавил из себя Гришка. Конечно, так будет лучше, но маме бы это совсем не понравилось.

* * *

В «Макдоналдсе» было шумно и весело, смешные клоуны с рыжими волосами и круглыми поролоновыми носами развлекали зашедшую перекусить ребятню. Мест свободных почти не было, поэтому как только они вошли и Стас увидел, что около окошка освободился двухместный столик, он потянул Гришку за руку.

– Да хватит тебе глазеть, клоунов в своей жизни не видал, что ли? Пойдём к окну, а то займут места, стоя есть придётся. – Он потащил мальчика к столику и, усадив, проговорил: – Кто будет подходить, скажешь, что занято. Я пойду, закажу два обеда, а ты меня подожди здесь, да никуда не смей уходить, а то страна чужая, где мне тебя искать, понял?

– Понял. – Гришка кивнул головой, не в силах отвести глаз от забавных ярких клоунов.

Внутри кафе всё было так же, как и тогда, осенью, в Москве, когда они пошли все вместе отмечать их с Андрейкой десятилетие. Так же играла музыка, было весело, и они с братом объедались клубничным мороженым, было так вкусно, они напополам с Дрюней смолотили столько, что чуть не треснули. Смешной рыжий клоун подарил им большущие коробки с подарками. Конечно, они с братом тогда догадались, что подарки купили мама с папой, а клоуны их только подарили, но всё равно было так здорово! Из «Макдоналдса» они все вместе пошли в кино, а потом папа катал их на машине почти до самой темноты, а они смеялись, глядя в окно и придумывая всякие небылицы. Папа тоже улыбался, а мама была такая молодая и красивая!

В центре зала по-прежнему прыгали клоуны, а по щекам Гришки почему-то потекли слёзы. Стараясь удержать их, он до боли прикусывал нижнюю губу, но они всё текли и текли, не желая останавливаться и превращаясь в сплошной солёный ручеёк.

Нагрузив два подноса едой, Стас пересёк зал в направлении столика, где его должен был ждать Григорий. За столом мальчишки не было. Решив, что он пересел куда-нибудь еще, проклиная бестолковую детскую непосредственность, Стас обошёл весь зал, но ни за соседним, ни за каким-то другим столом Гриши не оказалось. Вернувшись на прежнее место, Стас поставил подносы на стол. На стульчике, где ещё недавно сидел мальчик, лежал скомканный мокрый носовой платок.

– Интересно девки пляшут, неужели она думает, что я не догадаюсь, где щенок? – проговорил Стас, и его лицо исказила злая гримаса. – Глупо, у меня есть даже номер её телефона. О том, что мальчишка здесь, могла знать только она одна, и никто больше.

Не обнаружив ребёнка ни на улице, ни в туалете, Стас, забыв о еде, развернулся и пошёл к телефону.

* * *

Стас приготовился к тому, что на его звонок трубка снята не будет, но, к его величайшему изумлению, уже на третьем гудке послышался щелчок, и женский голос произнёс:

– Алло!

– Какого чёрта ты устраиваешь цирк? – стараясь не заорать в трубку, прошипел он.

– Стас, это ты? Что случилось, почему ты кричишь? Ты в городе?

– Неужели ты могла подумать, что я всё спущу на тормозах? С кем ты решила поиграть? – закипел он. – Конечно, я в городе, и тебе это известно лучше, чем кому-либо другому.

– Что за дикая интонация? Кто тебе позволил говорить со мной в таком тоне? – возмутилась Беркутова.

– Я ещё и не в таком тоне намерен с тобой говорить. – Лицо Стаса перекосилось от злобы. Что она себе думает, что его можно провести, словно неразумного дитятю? – Где Гришка?

– А разве ты его не привёз? – Голос Ирины дрогнул в нехорошем предчувствии. – Разве ты прилетел один?

– Хватит ваньку валять! – гаркнул в трубку Стас. – Гришка у тебя?

– Послушай-ка, ты, щенок малохольный! – сквозь зубы произнесла Ирина. – Или ты сбавишь обороты, или нам с тобой говорить не о чем. Рассказывай по порядку, что произошло.

– Ты хочешь сказать, что ни о чём не знаешь? – не поверил он.

– О чём я должна, по-твоему, знать? – Её голос звучал резко и обиженно, но для Стаса сейчас это не имело никакого значения.

– Подожди, Ир, – вдруг оторопело проговорил он, – скажи, где ты живёшь?

– Ты считаешь, мне это нужно? – интонации её голоса звучали резко, но Стас словно не замечал этого.

– Мне нужно знать, как далеко ты от Парламентской площади. – Ира услышала, что голос Стаса в трубке дрогнул, и поняла, что дела обстоят серьёзнее, чем ей представлялось.

– Минут пятнадцать езды на машине, а если на городском, то все сорок. Стас, что произошло?

– Значит, это не ты, – выдохнул в трубку Неверов.

– Что «не я»?

– У меня увезли Гришку, – проговорил Стас. Он чувствовал, как у него по вискам скатываются крупные капли холодного пота, а руки начинают мелко-мелко подрагивать. – Значит, это не ты, – безучастно повторил он.

– Что значит увезли? Кто увёз?

– Я думал, что это твоих рук дело, потому что, кроме тебя, о нашем приезде никто не знал.

– Идиот! – разъярённо прошипела Беркутова. – У меня на этого сопляка были свои планы, а теперь всё коту под хвост, и всё из-за твоей дури! Неужели так сложно было не отпускать его руки? Десятилетний мальчик, в чужой стране, ты и вправду думаешь, что он псих? Куда ему бежать?

– Кому нужно увозить его?

– Знаешь, никому твой Гришка на дух не нужен, – уверенно произнесла Беркутова. – Потом, в таком городе, как Оттава, никуда он не денется, даже если очень захочет. Если до вечера мы его не найдём, то его найдёт полиция. Тогда тебе светит статья за похищение ребёнка, а я пойду как соучастница. Это пахнет пожизненным, ты меня слышишь, кретин?!

– Как нам быть? – Голос Стаса перешёл с крика на едва слышный хрип.

– Найди его, далеко уйти он не мог, значит, где-то рядом. Я выезжаю. Мы должны обнаружить его первыми, иначе нам конец. Когда он будет у нас, есть только один способ заставить его молчать.

– Давай вернём его в Москву, – запаниковал Стас. – Ну его к чёрту, вместе с его придурошным папашей! Я уже ничего не хочу! Пусть катится на все четыре стороны, лишь бы меня оставили в покое!

– Прежде всего, его нужно найти, – резонно произнесла Беркутова. – Возвращать его теперь уже не имеет никакого смысла.

– Но когда мы его найдём, не хочешь же ты сказать… – Но Стас не успел договорить, потому что на том конце трубки раздался щелчок, и послышались гудки отбоя.

* * *

Пошли пятые сутки с тех пор, как пропал Гришка. В углу прихожей стояли нераспакованные коробки с канадскими подарками. Где-то за окнами, во дворе, лаяла собака; с шумом проносились и, удаляясь, затихали гремящие железом автомобили, а в квартире Вороновских по-прежнему стояла тишина, нарушаемая только тиканьем часов на секретере, перебирающих страшные секунды неизвестности. На ноги были подняты все, кто только мог помочь, но поиски результатов пока не дали.

Маришка, Андрейка и Лев сидели в комнате, друг напротив друга, и слушали тишину.

– Это я во всём виноват, – вдруг произнёс Андрейка.

– Не надо понапрасну винить себя, сынок, – с трудом проговорила Маришка. Лицо её опухло от слёз, а голос, ставший каким-то чужим и незнакомым, прерывался на каждом слове.

– Ты ничего не знаешь! – выкрикнул Андрейка, и глаза его загорелись. – Ты ничегошеньки не знаешь!

Лев устало поднял голову и посмотрел на сына.

– Малыш, нам сейчас всем нелегко, – произнёс он.

– Не надо меня утешать, я знаю, что говорю! – захлебнулся Андрейка. – Когда он уходил за руку с этим, я сказал ему, что он предатель, что он последний негодяй и предатель и чтобы он никогда не возвращался назад! – Голосок Андрейки звенел пронзительно и горестно, а глаза его были полны слёз. – Я сказал ему, что даже если он подохнет где-нибудь под забором, то мне будет наплевать! Вот что я ему сказал, теперь и вы знайте об этом, пусть, мне всё равно!

Кулачки мальчишки сжались, плечи поникли вниз, и весь он как-то съёжился и стал меньше.

– Ты сказал это в запале, Гришка знает, что ты этого не хотел, – попыталась успокоить сына Маришка. Она притянула его голову к себе и принялась гладить его непослушные тёмные вихры, но Андрейка вырвался из её рук, вскочил на ноги и, зло сверкая глазами, закричал: – Вы опять ничего не поняли, я так хотел, я этого хотел, слышите!

Андрейку била дрожь, руки его тряслись, а из глаз катились крупные круглые горошины слёз. Поднеся ладошки к лицу, он плотно прижал их к глазам, словно хотел отгородиться от всего мира, но слёзы, солёные и обидные, скатывались у него с рук, находя дорожку между пальцами. Слёзы были противными и едкими; сползая вниз, они оставляли на тыльной стороне ладошек кривые полоски.

– Не надо, Андрей, не казни себя так, этим Гришке не поможешь. – Маришка встала с дивана, прижала Андрейкину голову к себе и провела ладонью по трясущимся лопаткам мальчика. – Пойдём, я уложу тебя спать, – тихо сказала она.

– Я не пойду, – замотал головой он, – я не могу пойти туда один, без Гришки, понимаешь, мама?

– Да, сынок, понимаю, – Маришка с жалостью посмотрела на Андрейку.

– Я всё равно не усну без него, – всхлипнул тот.

– Пойдём к тебе, ты просто ляжешь, и мы поговорим, – предложила она. – Я не заставляю тебя спать, ты просто ляжешь отдохнуть, а я посижу рядом.

– Ты никуда не уйдёшь? – с надеждой спросил он.

– Никуда, – пообещала она, беря его за руку.

Горе Андрейки было огромным, но юность берёт своё: минут через пятнадцать всхлипывания затихли, и он заснул, а Маришка вернулась в большую комнату. Лев по-прежнему сидел в кресле, слушая тиканье часов и держа одну руку рядом с телефонной трубкой.

За то время, что пробыл в Москве, он изменился до неузнаваемости. Бледное лицо выглядело отрешённо и мёртво; между бровями залегла глубокая вертикальная складка, напоминавшая трещину в коре дерева; карие глаза неуловимо высветлились, будто сожжённые невыплаканными слезами, а на голове появились новые седые пряди.

Говорить было не о чем; звук стрелок, перепрыгивающих деления с раздражающей пунктуальностью, разрывал мозг на тысячи мелких кусочков, доводя до тошноты. Всё, что можно было сделать, он сделал. На ноги была поднята вся милиция, данные Гришки объявили в розыск. Телефон накалился от напряжения, не успевая переключаться с номера на номер, а потом вдруг всё стихло, и в этой тишине стало нечем дышать.

Сидя в кресле, Вороновский думал о том, о чём не мог сказать вслух, не желая добавлять исстрадавшейся душе Маришки ещё и эту боль. Нет, виноват в том, что произошло, не Андрейка, а он, Лев. В мире всего поровну, и доброго и дурного, иначе и быть не может, иначе Земля давно соскочила бы со своей оси. Всё в мире уравновешено, всё правильно и вымерено, но не всегда справедливо. Возмездие за искушение должно было коснуться только его одного, но расплата за грех оказалась во много раз большей самого греха.

Маришка сидела в уголке дивана, завернувшись в тёплый плед, бессмысленно глядя в одну точку. Болезнь ещё не прошла окончательно, и её снова знобило. Прикрывая воспалённые веки, она чувствовала, как сухой мелкий песок царапает глаза, словно проводя колкой наждачной бумагой и обжигая роговицы. В ушах звенело, отдаваясь сотней комариных писков, а голова, тяжёлая и непослушная, сама собой клонилась к груди.

Больше часа они сидели молча, за окном уже начало темнеть, когда тишину квартиры разрезал телефонный звонок. Маришка и Лев одновременно ухватились за трубку, и она, выскользнув, упала на пол. Лев бросился на колени, боясь, что звонки прекратятся, но трубка не замолчала, и вслед за первым звонком раздался второй.

– Алло! – Ладони Льва стали влажными от волнения и, чтобы не выпустить трубку снова, он схватился за неё обеими руками. – Алло! – повторил он громче.

– Лев Борисович?

– Я вас слушаю! – проговорил он и кивнул головой Маришке, указывая глазами на кнопку громкой связи. Дважды просить не пришлось: метнувшись молнией к базе, Вороновская нажала нужную кнопку и замерла в ожидании.

– Лев Борисович, это вас из розыска беспокоят, капитан Чистов, – проговорил достаточно молодой мужской голос. – У нас есть новости относительно вашего сына.

– Я слушаю очень внимательно, – проговорил Лев, и Маришка увидела, что муж старается держаться молодцом, но губы его дрожат.

– Мы проработали все вокзалы, водные пути и аэропорты. Нам удалось выяснить, что ваш сын Григорий был вывезен из России по подложным документам на самолёте и сейчас он находится в Канаде.

– Где? – выдохнул Лев.

– В Канаде. К сожалению, ничего больше я пока добавить не могу, но вы не волнуйтесь, наши канадские коллеги уже в курсе, и, как только появятся какие-нибудь сведения, мы сразу же вам обо всём сообщим.

– Он в Оттаве, – проговорил Лев, и голос его оборвался, а лицо покрыла мертвенная бледность.

– Почему вы так решили? – удивлённо спросил Чистов.

– Ему больше негде быть.

– Канада большая, – усомнился Чистов. – У вас есть какие-то дополнительные сведения?

– Да, – глухо подтвердил Лев.

Объяснять ничего не требовалось, Маришка всё слышала своими ушами. Повернувшись ко Льву, она смотрела на него, прямо в лицо, не отрываясь, не говоря ни слова. Лев поразился тому, что глаза её не выражали ничего: в них не было ни боли, ни отчаяния, ни слёз, в них не было ничего.

– Она в Канаде, – сказал он и замолчал, ожидая её реакции, но Маришка продолжала стоять, не шевелясь, словно изваяние из камня, и смотреть ему в лицо. – Я видел её.

Стрелки часов продолжали тикать, каждый раз перекладывая невесомое зёрнышко в чью-то корзинку жизни. Лев видел, как запёкшиеся губы Маришки изломались:

– Если Гриша у неё в руках, то нам рассчитывать больше не на что.

* * *

Ещё сутки миновали с тех пор, как телефонный звонок принёс хоть какие-то известия о Грише и наполнил страхом сердца Вороновских. Говорят, человек – не иголка, но, вопреки всем законам жизни, известий о мальчике так и не было.

Время – странная штука, оно беспощадно и милосердно одновременно. Недели и месяцы, складываясь в годы, незаметно мелькают одни за другими, неудержимые и неумолимые, как сама судьба. Но есть в мире сила, способная если не остановить, то хотя бы замедлить мелькание дней, – это человеческое страдание. Чем тяжелее груз боли и отчаяния, чем глубже страдание и горе, тем медленнее поступь времени и тем длиннее его дорога.

Вся предыдущая жизнь Вороновских вместилась в этот тоннель ожидания, неверия и надежды, неизвестности и отчаяния. Казалось, что время замерло на одном месте, не в силах сдвинуть столь неподъёмный для себя груз. Минуты бежали, складываясь в часы и вновь распадаясь на секунды, время оторвалось от реальности, существуя отдельно от пространства и здравого смысла.

Телефонный звонок прозвучал неожиданно, заставив всех вздрогнуть и обернуться. Длинные, протяжные гудки говорили о том, что на соединении другой город.

– Алло! Здравствуйте, я могу поговорить со Львом Борисовичем Вороновским?

– Я вас слушаю, – в предчувствии чего-то очень важного Лев затаил дыхание, боясь помешать словам женщины, находящейся на том конце трубки. Голос её был знаком, но то ли от помех на линии, то ли от волнения, вспомнить, где он его слышал, Льву не удавалось никак.

– Лёвушка, это вы? Как хорошо, что я вас застала дома. Это Латунская Елена, из Оттавы.

– Елена? – Сердце Льва ударилось так, что боль прокатилась по всей спине, разламывая тело надвое. Вороновский прикрыл глаза и вздрогнул.

– Лёвушка, у меня для вас есть хорошие новости, только обещайте мне, что вы не станете сильно волноваться. У меня ваш Гриша.

– Гриша?! – крикнул Лев. Все трое сидящих за столом вскочили, при этом Андрейка неловко задел рукой чашку, и она, упав на клеёнку, разбилась. – Он у вас? – От напряжения желваки на его скулах заходили взад-вперёд, а лицо потемнело.

– Знаете, всё вышло абсолютно случайно, сегодня днём мы с моей внучкой пошли в «Макдоналдс»…

…За столиком сидели бабушка с внучкой. Женщина была ещё не старой, худенькая, невысокая, с серыми лучистыми глазами и добрым взглядом, она смотрела на своё маленькое сокровище, забавную курносую девчушку лет десяти, и улыбалась.

– Джейн, детка, возьми носовой платок, ты вся в мороженом, – ласково проговорила она.

Девчушка крутилась на стуле не переставая, вытягивая шею и глазея по сторонам. Ей нравилось здесь буквально всё: и нарядные флажки, и шарики, и веселая музыка, и яркие цветные заплатки на клоунских штанах.

– Бабушка, а ведь быть в «Макдоналдсе» – это весело? – вдруг спросила она.

– Очень, – улыбнулась в ответ женщина. – А почему ты об этом спрашиваешь, детка?

– Посмотри, все смеются, а мальчик, который сидит у окна, плачет! Бабушка, а почему он плачет? Он совсем один, наверное, он потерялся, да? – И Джейн показала пальцем на Гришку, по лицу которого и вправду градом катились слёзы.

– Какой мальчик? – женщина обернулась в ту сторону, куда показывала внучка, и в её добрых сияющих глазах появилось удивление. – И правда, Джейн.

Надо же, один, такой маленький, неужели потерялся? Елена слегка нахмурила брови и задумалась. Странно, лицо ребёнка было ей знакомо, такое ощущение, что она видела его совсем недавно. Где это могло быть? Изображение в её памяти было неподвижным, но настолько похожим, что перепутать она не могла, это точно. Только было ещё что-то, что-то такое, что… Боже мой, да ведь на фотографии, которую показывал у них дома Лёвушка, их было двое. Конечно, никаких сомнений, это один из братьев-близняшек. А где же второй, и где, в таком случае, сам Лев? Он же должен был быть уже в Москве, тогда откуда здесь этот мальчик?

– Джейн, милая, ты пока доешь мороженое и посиди здесь, а я узнаю, что у мальчика произошло и не сможем ли мы ему чем-то помочь, хорошо?

– Конечно, бабулечка, я посижу, а ты спроси, почему он так плачет. Мне его так жалко! – согласилась девочка.

– Ты никуда не уйдёшь? – Латунская подняла на внучку свои лучистые глаза.

– Что ты, бабушка, я буду ждать тебя здесь, обещаю.

Елена поднялась из-за столика и пересекла зал, подойдя к Гришке и сев рядом с ним.

– Здесь занято, – Гришка проговорил заранее приготовленную фразу и снова хлюпнул носом.

– А ты здесь не один? – спросила женщина на чистейшем русском языке. Гришка перестал хлюпать и повернулся на её голос.

– Нет, я здесь… с папой.

Елена заметила, что последнее слово мальчик произнёс с трудом, как-то уж очень натянуто.

– Скажи, а твоя фамилия, случайно, не Вороновский?

Гришка удивлённо поднял глаза на женщину.

– А откуда вы знаете? – негромко проговорил он и стал оглядывать зал, на всякий случай пытаясь найти глазами Стаса, но очередь у касс была большая и его видно не было.

– Значит, всё-таки Вороновский.

– Да.

– А где твой папа, и почему ты плачешь?

Родители учили братьев никогда не заговаривать на улице с чужими людьми, но эта женщина опасений не вызывала, – она знала, кто он, и потом, ведь они были не на улице.

– Лев где-то здесь? – спросила она.

– Нет, он в Москве вместе с мамой и Андрейкой, – услышала Елена.

– Как же так, – растерялась она, – ты же сказал, что ты с папой, или я что-то не так поняла?

– Я действительно с папой, только с другим, он там, берёт нам обед.

– Вот оно в чём дело. Значит, если Андрейка в Москве, то ты, стало быть, Гриша?

– Да, я Гриша, – шмыгнул носом мальчик. – А кто вы?

– Я хорошо знаю твоего папу, всего несколько дней назад он заезжал к нам, когда был в Оттаве, в командировке. Гриша, – беспокойно произнесла Латунская, – скажи, пожалуйста, а твои папа с мамой знают, где ты есть? – В голосе Елены слышалось сомнение. Что-то здесь явно было не так.

– Нет, они ничего не знают, – мотнул головой Гришка.

– Ничего не знают? – испуганно проговорила она, и Гришка увидел, что на щеках женщины, видимо, от волнения, появились два розовых круглых пятна. – Как же так, Гриша, они же будут беспокоиться?

Мальчик хлюпнул носом и заплакал опять.

– Я не знаю, как мне быть, я хочу к ним обратно, но новый папа ни за что меня не отпустит! И потом, я его тоже люблю. – Гришка выглядел жалким желторотым птенчиком, дрожащим, несчастным и запутавшимся.

– Знаешь что, я хорошо знаю твоего папу и просто уверена, что он сейчас очень переживает. Давай мы с тобой поедем ко мне, оттуда позвоним ему и узнаем, как там дела, а потом, если ты, конечно, захочешь, мы сможем вернуться в гостиницу к твоему новому папе. Ты ведь знаешь, где ваша гостиница?

– Знаю, там, по улице прямо, это недалеко. Только я не смогу уехать, потому что новый папа ничего об этом не знает, он будет волноваться.

– Но ведь ты уехал от старого папы, ничего ему не сказав? – произнесла Елена. Наверное, можно было бы придумать что-нибудь лучше, но в голову как-то сразу ничего другого не пришло, а время поджимало. – В случае чего ты же вернёшься.