Текст книги "Выстрел рикошетом (СИ)"
Автор книги: Ольга Талан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)
Глава 14: Затянуть петлю.
Темай:
Ночь не решила проблем. Уже к часу нам стало известно, что публикация, как и подбор материала, были оплачены одним из промышленников, сторонником Королей. Дело приобретало совсем другой окрас. Ни я, ни моя мать были не при чём, просто две партии САП тихо убирали с доски фигуры противника. И на этот раз фигурой, которой грозила опасность, была я.
Утром Хаинь открыла в сети первые статьи по поводу выходки моей матери. "Сын на опыты" – был заголовок самой первой из них. "Мать Артемиды проводит опыты на даккарцах" – самый опасный для меня.
Я отложила в сторону планшет с раскрытой статьёй:
– И что теперь? Будем валить Амильятти?
Топить рейтинг матери совсем не хотелось, но чтобы остаться как-то на плаву, скорее всего, придётся первой признать её неразумность.
– Пока нет. Ника велела ничего не предпринимать, ждать до трёх часов. Потом она объяснит, что будем делать.
Ждать? Сейчас, выплеснувшись в сеть, информация начнёт распространяться по всему САП с нарастающей скоростью. Через три часа она уже станет общедоступной. Но если Ника велела ждать, то, возможно, у неё есть план. Или она решила утопить меня... Хотя нет, она не могла такого решить. Я всегда признавала её очень умной, но в таких вопросах она часто была, как бы это сказать помягче... фанатична. Да, именно фанатична! С напором ярого служителя культа, напролом, презрев всякую логику, спасала тех, кого относила к "своим". В этом не было никакого расчёта, она билась до последнего, даже в самых безвыходных ситуациях. Даже тогда, когда эта битва топила её саму. Хотя, признаться, у неё было неподражаемое умение, как-то по умолчанию, выходить чистой из любой грязи. Осуждение не касалось её. Не липло к ней. Она, как истинная Мева, проходила сквозь ряды несогласных, просто игнорируя их и следуя только своим целям. Да, в такие моменты, как сейчас, я очень надеялась, что всё-таки принадлежу к этому её кругу "Своих", и она не бросит меня, не сменит на другую спортсменку, каких огромное множество в её окружении.
Просто ждать было невыносимо, и я пошла к Маркусу. Он спал. Абсолютно глупо втиснувшись к нему под бок, я улеглась рядом.
– Уфс, это кто тут такой, с холодными ногами, пришёл? – Маркус демонстративно открыл один глаз. – Да и выражение лица у тебя какое-то подмороженное. Семиньяка наделала тебе проблем?
Только сейчас вспомнив о сенаторе и её непонятном разговоре с Маркусом, я помотала головой:
– Нет вроде. А что она от тебя хотела?
– Как вы все, – он потянулся, зевая, – хотя она, та ещё извращенка, вызнавала, что ты обычно делаешь у меня в постели, в подробностях и капая слюной.
Маркус подмигнул, подгребая меня себе под бок. Я усмехнулась:
– Она просто хотела убедиться, что отдаёт сына приличной во всех отношениях женщине.
– Да? Ну, тебе видней. А, по-моему, она тут готова была кончить от одного только моего рассказа.
– Надеюсь, ты обрисовал моё поведение не слишком развратным?
– Да что ты, я тебя, вообще, монашкой описал, просто самой невинностью.
Лежать на его плече было тепло и очень уютно. Казалось, что мир замер, и пока я чувствую его рядом, ничего не случится.
– Расскажи мне что-нибудь.
Маркус покосился на меня с некоторым недоумением, потом усмехнулся:
– М-да, женская натура неизменна и не зависит от того, какой именно пол втаптывается в дерьмо в данном обществе. Ну, и о чём тебе рассказать?
– Не знаю, о чём-нибудь, что тебе интересно.
– Что интересно мне? У меня нет таких увлечений, которые бы захватывали меня всей тушкой с головой, о которых я мог бы вещать часами. Я всегда был какой-то ... бродяга что ли. Хотя нет... я люблю летать! Но не двигаться запланированным курсом, а вот именно лететь из порта "А" и к чёртовой матери, куда глаза глядят. Так чтобы чувствовать машину, как себя, сливаться с ней и больше ни от кого не зависеть. Идиотское увлечение! В итоге, как правило, закончившаяся жрачка, и в башку стучится понимание, что, чтобы жить, надо вкалывать.
– Ты много летал?
– Только последние годы, с тех пор как купил свой корабль. Да и то, эта колымага больше стояла в ремонте, чем бороздила космос.
Маркус:
Темай пришла какая-то пришибленная. Абсолютно по-женски втиснулась мне под бок, улеглась на плечо и попросила:
– Расскажи мне что-нибудь...
В этой фразе уже не было ни амазонки, ни чемпионки, в этой фразе была обычная баба, такая, как в любом порту вселенной. Которая встречает тебя улыбками, завлекает в постель, а через пару дней, когда тебе пора сваливать дальше, везти какие-то чёртовы ящики в какой-то чёртов конец вселенной, она вот так вот лежит на твоём плече и абсолютно не понятно, о чём думает.
В моей жизни было много женщин. Большинство из них были необходимы для выживания. Но некоторые просто были. Нельзя сказать, что я кого-то из них особо там любил. Ну, или что я всех их не любил. Любил, но по-своему и всех сразу. Темай не была исключением. У меня не было к ней ни обиды, ни какого-то другого дерьмового чувства. Если откинуть всю эту амазонскую мишуру, она была просто женщиной. И родись в другом месте, жарила бы котлеты и рожала детишек. Просто тут мир такой.
Вот Хаинь была в этом смысле мужиком. Она бы не стала вот так лежать на моём плече и неизвестно о чём думать. И вот эта Семиньяка бы не стала. А Темай лежала, задумавшись о чём-то своём, грустная и нуждающаяся во мне.
– Я люблю летать. Так чтобы выйти из порта "А" и больше не задумываться, куда летишь, просто чувствовать корабль, космос, бесконечность, неизмеримость, и весь этот космический пофигизм. Знаешь, космосу всё равно, что в нём происходит. Абсолютно насрать. Ты летишь, – ему насрать, тебя подстрелили, – ему абсолютно так же насрать. Он всегда спокоен и холоден.
Я рассказывал ей о разных портах и планетах, где бывал. Иногда она улыбалась одними уголками губ, иногда совершенно по-детски закусывала нижнюю губу, иногда смеялась. Я, вообще, умею смешить женщин. Женщина, которая смеётся, как минимум, уже не замышляет тебе пакостей.
Джессика:
Я как будто чувствовала кожей камеры, направленные сейчас на меня. Интересно, сколько за ними глаз? Может, там никто и не смотрит, а я тут переживаю. А может, за мной сейчас следят какие-нибудь злобные маленькие глазки журналистки, любительницы скандалов. И она оценивает каждое моё движение, каждый жест, каждую интонацию, чтобы потом подчеркнуть ошибки и с присущим ей сарказмом прокатить в своей статье.
Вот она – я добровольно делаю шаг в задницу. Сама всё понимаю, но не могу иначе:
– Райсель, я хочу просить тебя стать моим мужем. Согласен ли ты?
Мальчишка смотрел на меня, широко распахнув глаза, восторженно и искря надеждой на всё человечество, причём, видимо, в моём лице. Сколько искреннего счастья! Чёрт, на такое можно подсесть. Волнуясь, он облизнул губы абсолютно невинно, но и одновременно так, что я тут же вспомнила, что передо мной, вообще-то, не ребёнок, а вполне взрослый молодой человек. Мало того, я собираюсь с этим человеком заключить типа брак, а значит, эти губы мне тоже причитаются, через две недели. Брак... Куда я лезу?!
Райсель слегка выпрямился и уже спокойным, слегка высокопарным тоном красиво ответил:
– Это большая честь для меня, директор Джессика. Я с радостью приму Ваше предложение. Я согласен.
Понятия не имею, что в этот момент должна была бы сделать или ответить местная правильная женщина. Мужчина, в моём перевёрнутом сравнении, поцеловал бы руку девушке, но в САП, кажется, проблемы с поцелуями на публике. Поэтому я просто кивнула:
– Спасибо.
На этой ноте вежливости мы плавно перешли к обсуждению свадьбы. Именно уже не юридической части брака, а церемонии. И я великодушно свалила на Райселя все права и обязанности решать эти вопросы. Учитывая, что платит за церемонию его мать, пусть фантазирует, что хочет. Мой финансовый взнос в это предприятие был уже оговорён и составлял ровно двадцать тысяч – сумма так называемой благодарности матери. Цена подержанного городского лайнера эконом класса. Очень и очень дёшево для брака в САП.
– Директор Джессика, а Ваши родители прибудут на церемонию?
Я вынырнула из своих мыслей. Мои родители? Ангел на мгновение поднял на меня взгляд, какой-то открытый и радостный. С особой верой, что сейчас, вот сию секунду, я совершу что-то героическое, ну, или типа того. Нельзя так на людей смотреть! Это вредно для моей психики. И, вообще, где я ему явлю родителей для свадьбы:
– Отца у меня нет, а мать... – Я вдруг представила маман в этом обществе, с его правилами, камерами, высокой моралью и поняла, что ей, вообще, нельзя сюда нос совать. Она успеет прослыть неразумной ещё до того, как покинет здание порта. – К сожалению, у неё годовое турне. Эту акцию мы планировали последние два года, там очень плотный график. Она не сможет приехать.
Глаза мальчишки, напротив меня, не потухли, но в них поселилось ожидание. Чего? Что я сейчас достану из рукава запасных родителей? Я поймала его быстрый взгляд. Чёрт! Как не удобно быть надеждой всего человечества! Но мне жутко хотелось вернуть в эти глаза огонь:
– По нашим обычаям родителя в свадебном ритуале может заменить какая-то другая уважаемая особа. У вас такое возможно?Мать Райселя тут же с радостью подхватила идею:
– Да, конечно, у нас тоже так делают.
– Тогда, – я продолжала смотреть на мальчика. Что он со мной творит? – я хотела попросить генерала Даниэллу исполнить эту роль на моей свадьбе. Я очень уважаю эту ами, её мудрость и предусмотрительность поражают меня и стимулируют совершенствовать собственные навыки. Я бы очень хотела видеть её в роли моей матери на этой свадьбе.
Огонь вернулся. Заискрился на каждой ресничке, взорвался, рассыпался по мне восторженной верой. Одним выстрелом, мгновением, на которое он поднял взгляд. Подвиг удался. Я снова та, кто всё может и всех спасёт. И самым идиотским способом упиваюсь этим ощущением.
Темай:
Меня разбудила Хаинь:
– Вставай, Ника приехала.
Я потянулась, только сейчас понимая, что заснула в комнате у Маркуса, но его самого здесь уже нет. Хаинь, видимо, поняв мои мысли, добавила:
– Я разрешила Маркусу погулять по нетрансляционной части дома и пообщаться с жителями, чтобы он тебя не будил. Так что он испытывает терпение Земиля, обшаривая безвременники на кухне.
Я поднялась:
– Мне нужно привести себя в порядок.
– Нет, даже хорошо, что ты сонная. Ника начала спектакль с порога, так что весь диалог идёт в трансляции, и в нём она категорично потребовала тебя, прямо сейчас. Будет логично, если ты, поспешив, выйдешь, как есть. Заодно, станет понятно, почему ты до сих пор не выступила перед журналистами. Скажешь, что работала ночью, лишняя копейка в образ твоего отпуска.
– Как скажешь.
Лишь слегка поправив на себе одежду, я поспешила вниз. Ника сидела в гостиной. Весь её вид выражал крайнее недовольство, я бы даже сказала – возмущение. Она демонстративно заметила меня за секунду до того, как я переступила черту трансляции:
– Я разбудила тебя, генерал?
– Да, ночью пришлось немного поработать, помогая коллегам, так что я позволила себе дневной сон.
– Мне нужна твоя помощь.
– Я к твоим услугам, Первая.
– Помнишь тот договор, что я заключала пятнадцать лет назад?
Задав этот вопрос, неолетанка отвела глаза в сторону. Это был условный знак соглашаться. Ника часто играла на публику экспромтом, и у нас были вот такие договорённости.
– Конечно, помню. А что?
– У меня есть по нему претензии. Хочу, чтобы ты, как моё доверенное лицо, присутствовавшее при его заключении, сейчас поехала со мной и помогла спросить с ответчицы. В гневе мне лучше не делать это одной.
Я не понимала решительно ничего, кроме знаков Ники, велевших соглашаться. Но в разговор вступила Хаинь.
– Генерал Даниэлла, если хотите, я тоже могу составить вам компанию.
Ника, казалось, на секунду задумалась:
– Да, это было бы чудесно, политик Хаинь, – и тут же, кивнув, двинулась прочь из трансляции. – Я жду вас в лайнере.
Уже когда машина тронулась с места, она снизошла до объяснений:
– Итак, я не могу изъять информацию, выброшенную в СМИ людьми Королей. А значит, единственный способ влияния, это добавить к этой информации свою, полностью изменяющую первоначальный смысл. Моя добавка такая: пятнадцать лет назад, за два месяца до заключения Амильятти так нашумевшего сегодня договора, при твоём, Темай, участии в качестве доверенного лица, я подписала с твоей матерью свой договор. Договор был умышленно засекречен. По нему твоя мать обещала родить для меня сына от своего даккарского мужа. Также Амильятти обещала обеспечить медицинское обслуживание мальчика и предоставлять мне подробные отчёты о состоянии его здоровья. И по достижению совершеннолетия, мальчик автоматически передается мне в качестве рейтингового мужа. Также одним из основных условий договора было соблюдение его тайны и недопущение никаких скандалов и шумихи вокруг мальчика. Возмущённая нарушением именно этого пункта, я сейчас и еду к Амильятти.
Хаинь усмехнулась:
– То есть Вы, генерал, превращаете эксперимент с совмещением рас в заказную генетику?
– Да, думаю, никто не станет возражать, что я достойна завести рейтингового мужа прославленного рода. В то же время моя физиология не позволяет близкие контакты с мужчинами генетики САП. Даккарские гены добавляют мальчику выносливости и темперамента. Гены самой Амильятти проверены множеством поколений промышленников и банкиров. Да и даккарец был выбран не из последних, его мужскую линию до пятого колена составляют офицеры, даже есть один генерал. Генетика на заказ спорна, но не порочна ни при каких обстоятельствах. Кроме того, для меня самой такое решение тоже выгодно. Некоторое время назад жёлтые СМИ трясли моё постельное бельё, перетирая мысль, что я где-то прячу юного жениха даккарской крови. Этот мальчик, правда, даже на юного пока не тянет, совсем ребёнок. Но меня никто не торопит. Все стороны будут удовлетворены.
– В доме Амильятти Вы, генерал, тоже планируете играть в трансляции?
– Да, политик Хайинь. Это самый действенный манёвр. Я обвиняю Амильятти, дальше мы уходим из трансляции и обсуждаем мой вариант выхода. Она, как разумная женщина, соглашается, и я увожу мальчика из-под прицелов внимания журналистов. На этом моменте Амильятти становится им неинтересна, интерес полностью переключается на меня. А мне пара сотен лишних глаз в трансляциях погоды не изменит.
Хаинь расплылась в улыбке. План, явно, пришёлся ей по вкусу. Да, заказная генетика, да ещё и для Ники, это абсолютно меняет дело. Ника занимается даккарцами. Это она, фактически, протащила их в свободные земли. Её желание иметь мужа даккарской крови логично. Мало того, такой жених объяснит, почему, собственно, даккарцев свободных земель Ника для постели не использует. Она сильно избирательна. САП поддержит её избирательность. Этот скандал споткнется об Первую драконов, как волна о многовековые скалы. Он не пошатнёт это маленькое существо огромной воли. Волна просто рассыплется на мелкие брызги. Но...
Но с этими брызгами так же легко рассыплется и ещё кое-что. Кое-что, о чём, решая проблемы партии Драконов, никогда никто спорить не будет – это жизнь этого мальчика. Жизнь моего брата, ни разу мной не виденного. Жизнь, неизвестно зачем и с какими надеждами данная ему моей матерью. Я знала свою мать, она обязательно спросит моего совета, прежде чем согласится на предложение Ники. Она обязательно спросит, хорошо ли её сыну будет в новом доме. Она, действительно, временами не разумна, она думает о своих детях больше, чем о своём статусе в обществе.
И что я ей скажу? Что из-за своей травмы Ника абсолютно не сдержана в сексе? Что её редкие постоянные любовники быстро чахнут, а потом, однажды, просто исчезают? Что в ней сила маленького танка, и она частенько сбрасывает напряжение, помахав кулаками? Что в гневе она способна убить, и не раз это делала? Что весь штаб Драконов просто боится её до дрожи в коленках? А единственный человек, к которому она ласкова много лет – женщина. И эта женщина, Алина, наверное, единственный человек на свете, кто видел искреннюю улыбку Ники.... я не представляю, что я скажу матери!
Глава 15 Удачный выход
Темай:
Мать ничего не спросила. Вернее так: под напором Первой Драконов она не сумела, вообще, даже подумать о вопросе:
– У тебя есть выбор, торговец Амильятти. Либо ты принимаешь мою игру, и я увожу твоего сына прочь от всего этого скандала, и никто не посмеет сказать о нём плохо, и никто не пристанет к нему с расспросами, он будет уважаемым мужчиной и моим законным рейтинговым мужем. Либо ты отрицаешь мои заявления, тем самым хоронишь собственный рейтинг, рейтинг всех своих детей и фактически отдаёшь своего младшего сына на растерзание скандалу.
Ника не дала ей никакой возможности подумать, что-то прояснить, вообще, предпринять какие-либо действия. Она умеет вот так прийти, встать перед тобой, одновременно маленькая и великая, и заставить подчиняться одному своему слову. Что там слову, взгляду. Нагрянуть лавиной и утянуть по выбранному именно ею направлению. Мать смотрела на распечатки статей, видимо, сделанные Никой специально для острастки, вообще, она не любит бумажных документов. Смотрела на текст лже-договора, который нужно подписать задним числом:
– Мне нужно полчаса, чтобы прочитать договор...
Ника с минуту смотрела на неё, как будто пронизывая, просвечивая глазами насквозь:
– Хорошо, но не выходи пока в трансляцию. И... я хочу взглянуть на отца твоего сына. Мальчики часто вырастают похожими на отцов. Я видела твоего сына в трансляции, как он выглядит сейчас, мне любопытно, каким он вырастет. Этот даккарец ведь до сих пор живёт в твоём доме?
– Отец Энтониэля? Да, он до сих пор мой муж. Выпьете чаю со мной? Я прикажу накрыть стол на территории гарема и позвать моего даккарского мужа.
Гарем матери всегда будил во мне какие-то старинные фантазии и сладкие воспоминания. Именно в этой части дома многое происходило в моём отрочестве. Когда я, четырнадцати-пятнадцатилетняя, сначала пробиралась в эти комнаты по самым несуразным причинам, потом откровенно напрашивалась на секс, потом этот секс брала. Мать и её эдзы, как многие северянки Фриды, держали большой гарем. На них троих в нём было сейчас четырнадцать мужей. Это количество было постоянным, хотя иногда они меняли одного-двух мужчин с такими же традиционными северными гаремами подруг и партнёров.
Мы поднялись в круглую гостиную на мужской половине дома. Тут я девчонкой облизывалась на эротические танцы, которые мужчины исполняли для взрослых женщин. Тоже особая черта старой северной культуры: на территории гарема мужчин, посвящённых Меве, обучали соблазнять. Моя собственная семья жила по современным традициям, и все радости северянки были мне малодоступны.
Ника, скрестив ноги, уселась на подушку, внимательно осматривая помещение. Пара юношей накрывали трапезу на низком столике, но она, казалось, не замечала их. Зато, когда в комнате появился даккарский муж моей матери, всё её внимание сосредоточилось именно на нём.
Он был огромен. Причём, казалось, даже это слово не полностью отражало его размеры. Он был просто горой, даже по сравнению с теми даккарцами, каких я в немалом количестве видела в землях богов. Слегка располневший, но на руках видны ещё огромные мускулы, крупные черты лица, широкие жесты, громкий голос.
– Амиль, ты звала меня? – он плюхнулся на пол, возле матери, как огромный кот, потягиваясь и укладывая свою голову ей на колени. – Я не хочу есть, так что, если я тебе нужен, будешь работать подушкой.
Невероятно, но мать, которую с утра просто трясло от свалившегося на её голову скандала, рядом с этой махиной начала улыбаться. Текст договора, который она вряд ли успела прочесть за это время хоть мельком, был передан эдзе. Хотя Ника не стала бы как -то хитрить в этом договоре. Мать очень осторожно, бережно погладила даккарца по волосам, провела пальцами по скуле. Это было что-то... я же видела отчёты после того, как, вообще, обнаружилось, что у матери в гареме есть даккарец, – она трижды обращалась к неолетанкам, корректируя его сознание. Она ломала этого огромного дикого зверя! Ломала, потому что не рождены эти мужчины для дома. Потому что ни за что на свете ни она, ни та же Морена не смогут приручить даккарский дух. Он будет вырываться и в какой-нибудь момент всё равно сбежит на свободу, ну, или уйдёт к богам, вспоров себе горло. Тогда, что это? Любовь? Безответная любовь женщины к свободному духу Даккара.
Ника допила чай:
– Торговец Амильятти, твоё время вышло.
Мать кивнула, закусывая губу. Её эдза, вернула договор и опустила ладонь ей на плечо, выражая поддержку. Они всегда были идеальной семьёй, эти три женщины, прожившие, прошедшие бок о бок два столетия и всё это время готовые друг за друга выгрызть врагам горло.
– Хорошо. – Мать поцеловала даккарца в висок и что-то шепнула, после чего он неспешно удалился. Она смотрела в глаза Первой. – Вы обещаете, что не дадите моего сына Энтониэля в обиду?
Ника кивнула:
– Обещаю! Поверь, торговец Амильятти, одно моё имя остудит пыл большей части журналистов, а из остальных я раздавлю любого, кто посмеет взглянуть на твоего сына без должного уважения. Я не дам его в обиду.
Не даст! Никому чужому не даст даже взглянуть косо, но сама...
Мать, соглашаясь, кивнула и сделала жест, приглашая нас в трансляцию, игра подходила к развязке.
Мой даккарский брат вошёл в комнату неслышно, вежливо поздоровавшись с присутствующими женщинами. Он был высоким, впрочем, при таком отце это было неудивительно: в свои четырнадцать лет мальчик был фактически с меня ростом. При этом черты лица и манеры безошибочно выдавали в нём подростка: детские щёчки, чистый открытый взгляд абсолютно чёрных глаз. Он не был красавчиком, его даже трудно было назвать симпатичным, но его открытость очень располагала.
Мать позвала его к себе:
– Энтониэль, садись, мне нужно очень серьёзно с тобой поговорить.
Мальчишка, боязливо, пристроился на край дивана. Мать подбирала слова:
– Энтониэль, я не могла тебе рассказать этого раньше, но мною ещё до твоего рождения был заключён договор на твой брак. Даже так, ты был зачат для этого брака. Мало того, этот брак рейтинговый...
Мальчик хлопнул глазами:
– Но я же не Ангел? У меня не чистые гены.
Ника, устав ждать, когда мать подберёт слова, вмешалась в разговор:
– Критерии чистоты генов разные. Я неолетанка, и для меня твои гены идеальны.
Мальчик смотрел на неё слегка испугано:
– Да?
Мать погладила его по руке:
– Да, мой мальчик. И это не всё. Я запретила тебе сегодня выходить в сеть, потому что туда попала кое-какая информация, которая сильно вредит твоему рейтингу. Очень скандальная информация. Из-за этого скандала я вынуждена отдать тебя в дом генерала Даниэллы раньше времени. Там ты будешь недосягаем для журналистов. Я знаю, малыш, что ты ещё совсем ребёнок, и мне больно расставаться с тобой так рано, но так будет лучше.
– Да?
– Да. Я приказала собрать твои вещи, ты уезжаешь сегодня.
– Да...
Мальчишка выглядел уже совсем испуганным. Он смотрел то на мать, то на Нику:
– А это надолго? Послезавтра будут игры, Персиль обещал сходить со мной...
Мать принялась объяснять, что так будет лучше, что так безопасней, так он останется уважаемым членом общества. Мальчишка готов был расплакаться, шепча под нос: "Я не хочу". В какой-то момент Ника взяла его за руку. Верхней рукой, той самой рукой, которой в гневе способна свернуть шею крепкой взрослой женщине, она мягко накрыла его ладонь:
– Сейчас за порогом этого дома толпа журналистов. Они хотят навредить тебе и твоей матери. Поэтому ты поедешь со мной. В моём доме тебя никто не посмеет обидеть. А через месяц, когда опасность пройдёт, мы с тобой вместе обсудим всё, и, если захочешь, ты вернёшься до совершеннолетия в дом своей матери. А ещё, если ты хочешь посетить в этот месяц какие-то приличные публичные мероприятия, я найду, кто с тобой туда сходит.
Это тоже было её талантом, вот так вот, парой слов убить в зародыше все возражения, заставить поверить себе, пойти за собой, отдать себя целиком в её руки – сильные руки маленького существа.
Мальчик согласился. Мы покидали дом через парадный вход. На пороге мать обняла его и отступила. Ника взяла его за руку:
– Никого не бойся и ничего не отвечай им.
За порогом нас встречала пятёрка воинов из охраны Ники. Раздвигая перед нами толпу журналистов, они, как живой таран, провожали нас к лайнеру.
– Генерал Даниэлла, вы тоже замешаны в этом опыте с даккарской кровью?
– Энтониэль, ты чувствуешь обиду на мать? Ты подашь жалобу на неё за негуманное обращение с тобой?
– Генерал Темай, вы были в курсе происходящего в доме вашей матери?
– Малыш, ты будешь протестовать против навязанного тебе брака? У тебя есть право выбора!
Голоса отсекло, как только за нами захлопнулись двери лайнера. А спокойный голос Ники добил их окончательно:
– Энтони, не бойся, они просто покричат на этой лужайке и разойдутся, я раздавлю любого, кто посмеет сказать о тебе плохо в сети.
Моего запястья коснулась рука Хаинь. Её насмешливый взгляд говорил: "Всё уже хорошо. Мы снова на коне, мы опять победители" А ещё: "Я люблю тебя, девочка, и ни за какие коврижки не отдам этим шакалам". Я опустила голову ей на плечо. Сейчас был именно тот момент, когда это плечо, опора, поддержка своей семьи – было самым главным.
Райсель:
Вот всегда так, как поязвить над твоей неудачей – сбегается сотня человек, а как поздравить с назначенной свадьбой и уже подписанным брачным договором – только восемь. Сегодня утром мама и директор Джессика в присутствии доверенных юристов подписали договор о моём браке. Можно сказать, что я уже женат, просто с отсрочкой.
Что я чувствую? Я счастлив! Это обнимающее ощущение, когда всё удаётся, солнце улыбается в окна, и мечты вот-вот сбудутся!
Настала пора предсвадебных хлопот. Директор Джессика очень галантно доверила выбор всего необходимого моему вкусу, настояв только на одном, – её наряд не должен быть белым.
Я пытался учесть старые ошибки. Я собрал всё, что удалось найти по планете Вебек, и постарался разобраться в её традициях. Всё было сложно. Вебек основали контрабандисты свободных земель, создали для себя и своих семей защищённый порт. Их культура, религии, обычаи настолько разнились, что единственным словом, которым различные авторы описывали культуру Вебека было – "суп". Всё и вся! Сотня религий, полторы тысячи национальных групп, миллионы вариаций традиций. Какие именно из них исповедует директор Джессика, и почему белый наряд нельзя на свадьбу, мне пока понять не удавалось. Мы немного говорили. Только о свадьбе или её фирме. Там в фирме был напряжённый момент – открытие, и я, конечно, понимал, что все силы и мысли моей невесты сейчас должны быть именно там.
– Райсель, а ну-ка подскажи мне, как художник...
Я оторвался от планшета, быстро подняв глаза на директора Джессику. Мы были в мастерской портнихи, заказывали наряды для церемонии. Моя невеста стояла перед зеркалом с двумя отрезами ткани, приложив их к своей груди. Портниха на чём-то настаивала, но директор Джессика не слушала её, она ждала, когда подойду я. Уже само это заставляло сердце стучать быстрее и замирать от острого ощущения возвращения в мир, где моё мнение важно.
Я подошёл ближе. Директор Джессика повернулась ко мне:
– Что из этого, по-твоему, мне подходит? – Портниха, молча, показала и ту ткань, что была в руках у неё. Моя невеста, казалось, не обратила на неё внимания, а просто добавила. – Белым мой наряд быть не может, по моим традициям это внесёт в церемонию чуждый ей символизм.
Ткань в руках портнихи подошла бы лучше, но она была почти белой. Ткань в руках директора Джессики была слишком яркой. Я прошёлся взглядом по другим выложенным на столе тканям и поднял красивый отрез, небесно-голубого цвета. Учитывая, что я собирался делать свой костюм в тон тому, что выберет мой будущая жена, мне очень подойдёт этот цвет. Ей, кстати, тоже.
– А как Вы отнесётесь к голубому? Мы можем добавить к нему пару элементов отделки из синего, того что вы держите в руках. Основной тон голубой и два-три элемента синего.
Она улыбнулась, откладывая ткань на стол:
– Да, мне нравится. Пусть будет так.
Портниха тоже отложила ткань и уважительно кивнула мне. Чем был для меня этот короткий диалог? Этот жест? Что я чувствовал в этот момент? Было бы преуменьшением сказать, что меня переполняла гордость. Что я снова чувствовал себя достойным человеком этого мира. Я, казалось, парил в ладони от земли. Всё было намного сильнее! Настолько, что не подбирались слова, разве что краски. Моя душа готова была боготворить эту женщину и превозносить те силы, которые привели её ко мне.
Мы вышли из мастерской портнихи. Мне неуместно хотелось отвлечь её, поймать её внимание, просто бесцельно побыть рядом.
– Вам сейчас нужно спешить?
– Да, у меня сегодня официальное открытие офиса.
– А можно мне поехать с Вами?
Наверное, это было глупо. Я обещал себе больше не ошибаться, сверять каждый шаг с канонами и нормами, чисто и идеально идти по пути ангела. Быть логичным, высококультурным и послушным. Но тут, рядом с ней, моя жизнь уже начинала меняться. Снова разворачивать крылья. И я физически не мог вот прямо сейчас поехать домой, обратно в серость ожидания новой встречи.
Директор Джессика оглядела меня задумчиво:
– Я там буду занята, и мне будет некогда разговаривать.
– Я не буду Вас отвлекать.
Джессика:
Просить своего инвестора ещё и сыграть роль моей матери на свадьбе, я отправилась лично. Даниэлла встретила меня в саду, готовясь завтракать.
– Сразу предупрежу, что в этом доме не соблюдают правила нэрми по питанию. Что бы ни советовал твой браслет, моя Алина всё равно будет кормить всех исключительно тем, что ей захотелось приготовить. – При этой фразе лицо её озарилось тёплой улыбкой.
Я огляделась, разыскивая линии трансляций. Их не было. Это было абсолютно домашнее помещение. Мой инвестор заметила моё движение:
– В моём доме новый житель. Поэтому мы переместили все наши трапезы и общение подальше от посторонних глаз.
Послышались голоса, вернее, один голос. Рыжая жена Даниэллы несла поднос с едой, попутно беспрерывно рассказывая что-то чернявому мальчику. Мальчик молчал и, вообще, смотрел на нас всех слегка испуганно.
– Директор Джессика, это Энтони. По моим планам и планам его матери через несколько лет, когда подрастёт, он станет моим мужем. Пока он живёт в моём доме, потому что так безопасней.
Мальчишка хлопнул абсолютно чёрными глазами, и я, наконец, поняла, что мне в нём больше всего кажется неправильным. Даккарский сероватый оттенок кожи! Он даккарец, но, видимо, совсем подросток, потому как почти одного роста со мной, ну, чуть повыше, и совсем худенький какой-то. Имея в голове представление, что обычно даккарец – это такой шкафчик, необъятной высоты и ширины, я не имела никаких шансов опознать расу сразу.
