Текст книги "Тариф на любовь"
Автор книги: Ольга Сакредова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
– За эти годы, Лена, я не стал ласковее или сильнее. Я стал умнее на восемь лет грязи и продажности… и очищения от них. Если ты в курсе моих дел, то должна знать, что этим я не промышляю уже давно. Вместе с институтом я закончил обслуживать женщин интимно.
– Но можешь сделать исключение для меня, – настаивала Лена и с улыбкой добавила: – Я учла инфляцию, Ваня.
– Господи! – Он начал терять терпение и поднял очи вверх, словно там мог увидеть того, к кому обращался. – Что за семейка? Муж никак не оставит в покое Настю, и жена туда же.
– Она что – любовница Юлика? – на миг отвлеклась Лена. Или хотела отвлечь его, подумал Иван. Лена не подарок, с ней нужно держать ухо востро.
– Нет. – Голос был уверенным и резким, в нем звучала отчаянная надежда.
– Но к нам это не относится.
– Относится, Лена. Пойми одно: после развода ты никогда не оказалась бы и не будешь в моей постели. Ты отказалась от большего, и, будь я самым низким подонком, тебя однозначно ждет отказ. А теперь уходи. Мы все сказали друг другу.
Она пыталась возразить – то ли оправдаться, то ли его обвинить. Иван резко пресек ее, выпроваживая в коридор и помогая надеть плащ явно не из галантности.
Но после ухода Лены утреннее приподнятое настроение, легкость мысли и радужные надежды рассыпались в прах. На смену пришло ощущение нечистоплотности. Гром его порази! Он пять лет выскабливал из себя последствия, и в один миг его труды пошли насмарку. Как теперь появиться перед Настей? Как можно говорить ей о влечении, когда порочное прошлое лезет из каждой клетки мозга, из каждой кожной поры. Вожделение, которое еще недавно было радостной мукой, стало мукой стыда, какого не заслуживала ни одна женщина, и более всех Настя.
Иван даже в мыслях опасался произнести ее имя, что бы его прошлое не коснулось – не дай бог! – ее. И только ее имя было его спасением. Трепетно, медленно, вкушая каждый звук, он осторожно произносил: «Настя… Настасья… Настенька…» – пока жесткая мочалка терла его тело и вода охлаждала натертую красноту. Одеваясь, Иван не знал, как посмотрит в глаза Насте, что посмеет ей сказать. Но там, рядом с ней, было его исцеление и его будущее. Он расчесал мокрые волосы и вышел из дома, решив не пользоваться лифтом и дать себе какое-то время для восстановления утраченного настроения.
* * *
– Так что же вас привело ко мне? – прервала молчание Ася.
Ее смущала собственная жесткость и нетерпеливая прямота. Ведь женщине, на себе ощутившей мужскую руку, надо было успокоиться, вновь обрести достоинство. Но смущало также и то, что Лена разглядывала ее пристальнее, чем положено едва знакомой гостье.
Лена поставила пустую чашку на блюдце и обратила ясный взор больших голубых озер на Асю.
– Мне больше некуда было идти. Я имею в виду – в этом районе. Возвращаться к Ване? Сама понимаешь, возникнут ненужные вопросы. А мы простились на хорошей ноте.
Асю так и подмывало выяснить, какая нота является хорошей для бывших супругов. Но ведь это не имело значения для нее! А воображение и логика давали ответ без выяснений.
– Честно говоря, – продолжала Лена, – я их обоих не хочу видеть. Все это бессмысленно и противно.
– Вы сами сделали выбор, – тихо промолвила Ася.
– Выбор? Ты думаешь, он у меня был? Да, конечно. Ваня полон шарма, обворожительности, он – само внимание к женщинам. Я же видела, как девчонки в институте зубами скрежетали от зависти, что он – мой. Но общежитие – хуже шалаша, которым нас пугают. Впечатление такое, что стены увеличивают звук, а не заглушают. А эти постоянные толпы, а непрекращающийся шум в коридоре, общие кухни… Ты не представляешь.
– Почему же? – возразила Ася. – Я прожила в общежитиях десять лет. В рабочем хуже, чем в студенческом.
– Но ты не была замужем, – настаивала Лена.
– Не была. Но мужчин от этого не стало меньше в общежитиях, и дети гарцуют по коридору не тише, чем всегда.
– Я хотела избавиться от опеки родителей. Жить с ними взрослой девушке невыносимо. Да, мне нравились общежития, когда я знала, что в любой момент могу вернуться домой.
– Так вы городская? – удивилась Ася. – Как же вы очутились в общежитии?
– Ваня не хотел жить с тещей. А я не настаивала.
– Но когда вам приелась студенческая коммуна…
– Я хотела собственную квартиру, понимаешь? Собственную…
Лена методично втолковывала свою жизненную позицию. Ася ее не понимала, но она уже встречалась с такими людьми и не очень-то удивлялась тому, что они требуют постоянного подтверждения их правоты, не заботясь о желаниях других.
– Поэтому вы ушли от Вани, – констатировала Ася.
Лена улыбнулась и задумалась.
– Ваня любил меня, Юлик же просто боготворил…
В этот момент раздался звонок. Улыбка слетела с лица Лены, а Ася обреченно вздохнула.
– Только не говори, что я здесь, – испуганно предупредила Лена.
«Ну что за люди? – горестно подумала Ася. – Уверены, что они – центр земли». А вслух сказала:
– Это могут быть и не ваши любимые, – и пошла в коридор.
Она открыла в тот миг, когда нетерпеливый звонок повторился.
– Кажется, я ошиблась, – глядя на Ваню, отметила она. – Все-таки центр переместился.
– Здравствуй, Настя. – Он осторожно вглядывался в нее, пытаясь найти следы пребывания Юлика. Она же была не то чтобы вялой, но смотрела равнодушно, как на чужого.
– Тебя опять облили?
Он улыбнулся:
– На этот раз я сам нашел душ. Можно войти?
– Нет.
Ваня опешил:
– Ты не одна?
– Да.
Если б Настя полусловом, полувзглядом дала понять, что ей нужна помощь, Ваня бы горы перевернул, но против ее спокойного отказа он был бессилен. Больше часа прошло, как он видел входящего в дом Юлиана.
– Настя…
Он не мог оставить ее с Юликом, а вход ему был заказан.
– Настенька, ты хочешь помириться с ним?
– С чего ты взял? – Ася искренне удивилась, но ненадолго. – Впрочем, сейчас не время, Ваня. Я не могу говорить с тобой.
– Кто у тебя?
Ася замялась – не могла найти определения гостье, чтобы не соврать и не выдать ее. Иван понял замешательство Аси по-своему.
– Настенька, – тихо начал он, – ты достаточно умна, чтобы знать: не нужен он тебе. Ничего хорошего у вас не выйдет. Лучше сейчас перебороть себя – после будет тебе же труднее. Ну что с тобой? Ты так хорошо держалась…
– Кого ты уговариваешь, Ванюша? И на что?
Оба – и Ася, и Иван – замерли. Он от двоякого чувства облегчения – хвала Господу, что это не Юлик, – и тревоги – что здесь делает Лена? Что успела выболтать? Ася пыталась отделаться от словечка, которое часто звучит на устах завсегдатаев пивных. Чего, спрашивается, она выкручивается, не пуская Ивана в дом, когда эта – тьфу! – стоит, мнет воротничок на платье и кокетничает с ним? Так она не хотела их видеть!
Ася уже собралась сказать колкость, но Иван опередил ее.
– Что ты здесь делаешь? – грубо спросил он.
– Настенька пригласила меня в гости. – Недоумение в глазах Лены одновременно говорило о том, что она сама себе хозяйка и только сохранившаяся любовь заставляет ее оправдываться. – Я шла к остановке. – Лена махнула рукой в сторону окна. – Настя окликнула меня и пригласила.
Ася не могла оправиться от остолбенения. Ей было интересно, как отнесется ко лжи Иван, но отвести взгляд от Лены было выше ее сил.
– Лена…
– Но ведь правда, Настя, ты видела меня из окна?
– Д-да…
– Ну вот, видишь, Ваня? А чего ты там стоишь? Заходи, раз пришел.
– Нет! – вытолкнула из себя Ася и глубоко вздохнула. – Извините, у меня дела. Лена, мы поговорим в другой раз.
– Другого раза не будет, – твердо сказал Иван. – Нечего тебе здесь делать.
– Иван! – возмутилась Леночка, сразу став неприступной красавицей, холодной и влекущей.
– У тебя большая родня, Лена. Там проявляй свои таланты.
– Знаешь, любимый, – улыбка вновь заскользила по ее лицу, – кажется, не ты здесь хозяин.
– И поэтому ты наглеешь? Что, сорока не все сплетни растрепала?
Лена встрепенулась, а Иван мысленно выругался, что не сумел сдержать наболевшее.
– Ванюша, есть о чем рассказывать? – с явным намеком поинтересовалась Лена.
Ася воспользовалась паузой, пока Иван лихорадочно искал ответ.
– Вы опоздали, Лена, Ваш муж, как вы знаете, опередил вас.
– И?.. – заикнулся Иван и смолк. Не допусти, Господи!
Не допусти!!!
– И что же он сказал? – уточнила Лена.
– Ничего, что я не услышала бы от Ивана.
– Да? – Лена недоверчиво подняла брови и пытливо посмотрела на бывшего мужа.
Он не сводил глаз с Аси, а она боялась поднять взгляд выше сложенной у стенки обуви.
Сколько можно ее использовать? Наглости людской нет предела. Но кто им позволил врываться в ее дом, в ее жизнь, играть ею, диктовать ей поведение, сводить счеты между собой на ее нервах?!
– Видать, белье грязнее, чем я думала, – пробормотала Ася и… взорвалась: – Уходите! Оба! Я не собираюсь участвовать в вашей игре. С вашими гормонами разбирайтесь сами, а меня ждет стирка.
Никто нe сдвинулся с места.
– У-хо-ди-те! – сквозь зубы прошипела Ася. – Видеть вас не могу!
Иван посторонился, стал поближе к Насте, пропуская Лену вперед. Случайно его рука коснулась Асиных пальцев, она яростно отдернула руку и отошла подальше, непоколебимая в намерении выпроводить наконец всех.
Стоя в дверях, Иван обернулся:
– Я приду позже.
– Нет.
– Вечером.
– После пятнадцатого, – строго объявила Ася, как разговаривала с монтажниками на работе, требующими пересчитать их зарплату в сторону увеличения.
– А раньше никак? – Он пробовал пошутить, но улыбка вышла умоляюще-кислой.
– После отчета, – твердо повторила Ася и закрыла у него перед носом дверь.
Сущий бедлам!
Ася глубоко вздохнула, прижала ладонь ко лбу. Голова ныла не от боли – от нервов. Обрывки слышанных сегодня фраз не выходили из головы и, как шары, вздувались, грозя расколоть череп.
А в стиральной машине три часа находилась все та же первая партия белья. Оставшееся стоически дожидалось своей очереди.
Глава 12
Воскресенье, третье октября.
На тахте кучей брошено чистое белье, на стуле рядом аккуратно, одна на другой, лежат две выглаженные простыни, а у окна на застеленном шерстяным одеялом столе Ася сражается с непослушным пододеяльником.
Все же она успела вчера завершить стирку. Благодарение небесам, ночью дождя не было. Сегодня в глажке она практиковала свою силу.
Воскресенье. Третье октября.
Неприятное сочетание. Для Аси удачное начало месяца приходилось на первую половину недели – в этом случае на отчетный период выпадало два выходных, а значит, перед «финишем» можно было отдохнуть и в оставшиеся день-два гору бумаг превратить в отчет на три листа.
Пятнадцатое октября выпадает на пятницу. Ужасно! И с зарплатой надо торопиться, а после выходных без продыху собирать воедино сотни показателей, чтобы на забитую графами и цифрами голову писать отчет.
Что там загадывать! Сейчас главное – дотянуть до конца недели. Хорошо бы на выходные уехать. Если повторится вчерашний день, она точно сойдет с ума. Что только не испытала она вчера: от брезгливости до страха, от пренебрежения до тошноты.
Ася понимала, что не права, тем не менее хотелось винить только Ивана. И она винила его. Вчера весь вечер сердито бурчала и сейчас, расправляя складки на пододеяльнике, бубнила себе под нос о вовлечении ее без спроса и разрешения в их брачный треугольник, о лживости женщин, особенно красивых, и о похотливости мужчин, особенно женатых.
Вот бы он пришел вечером, как намеревался. Уж она бы высказала ему все накопившееся за день, месяц, год… пять лет! Что он себе позволяет?! Думает, если такой неотразимый и неподражаемый, ему все можно?
– Хватит! – оборвала себя Ася. Ей надо сосредоточиться, а не распаляться. В конце концов, не его вина, что она верила Юлиану, что без любви ложилась с ним в постель, что притворялась, не чувствуя, и ждала несбыточного.
И чья же вина? Она, что ли, пробудила в себе женщину? Или она осыпала комплиментами удивительного незнакомца, похожего на Золушкиного принца? Или она обольщала его невиданными до сих пор ласками?
– Хватит, – взмолилась уже Ася. – Думай о работе. Думай о… Думай о том, куда смыться на выходные. Так, чтоб не очень дорого.
В следующем месяце придется жить предельно скромно, потому что она собиралась купить палас, красивый, желто-коричневый со множеством оттенков. Когда Ася впервые увидела его у Зины, она неделю болела им. Кленовые листья на темном фоне напоминали ей картины детства, когда она ходила в парк осенью и ногами ворошила лиственный ковер.
Через неделю, максимум через две этот ковер будет лежать в ее комнате и идеально гармонировать с мебелью орехового цвета. Как изменится ее дом! Станет теплым, уютным, светлым и добрым. Что еще нужно для счастья?
Ася вздохнула и снова пресекла мысли об иных путях к счастью.
Наконец пододеяльник был выглажен, уложен, как новенький, и может пополнить стопку на стуле. Для «отдыха» Ася взяла пару наволочек, вернулась к столу и снова задумалась.
Через час выглаженное белье было разложено по полкам в шкафу, чего нельзя было сказать о мыслях. Они все так же находились в разброде, не помогал даже надвигающийся отчет. Ася решила проветриться – поехать в общежитие, вытащить из духоты подруг (хорошо бы Веру) и пойти в кино, например. Нет, кино – когда наступят холода. Сейчас, в последние солнечные деньки, лучше погулять в парке, найти неподалеку открытое кафе, выпить кофе, съесть пирожное. Следуя моде и веяниям, Вера любит пожаловаться на фигуру, но аппетит ставит выше и не отказывает себе в сладком.
Ася выбрала прямую юбку, без вычурностей и очень удобную; синяя блузка выгодно оттеняла выгоревшие за лето волосы, а бордовый плащ немного сгустит светлую зелень глаз – на темном фоне они всегда более выразительны. Одевшись, она накинула сверху халат, подумав, что перед прогулкой неплохо бы пообедать.
Звонок в дверь остановил ее на полпути. Забыв о пресловутой культуре языка, Ася чертыхнулась. Со вчерашнего дня она стала опасаться неожиданных визитов. Черт действительно приложил к тому руку, так как перед дверью стоял Юлиан. Он был в подпитии, и на его лице блуждала виноватая улыбка начинающего пьяницы.
– Ты зачастил, – сухо проинформировала Ася.
– Пришел с тобой поговорить! – Блаженная улыбка не сходила с его лица.
– Вчера ты все сказал.
– А, забудь! – небрежно махнул в сторону рукой Юлик. Он обхватил Асю за плечи, развернул, освобождая себе дорогу. – Давай начнем все снова.
Щелкнул дверной замок, и Ася осталась наедине с Юликом.
* * *
Ваня долго не мог заснуть и утром встал не отдохнувшим. Мозг сверлила одна-единственная мысль: что рассказал Насте Юлик? Он прекрасно уразумел благородный жест Насти, пытающейся предотвратить откровения Лены, но кому как не ему знать, что рассказал он о себе далеко не все. Причем сознательно избегал самый неприглядный период жизни.
Юлиан не должен был знать о похождениях Ивана, однако знал. Как? От кого? Впрочем, имея такую жену, глупо спрашивать. Связь же между женщинами имела свои тайные каналы и работала безупречно. Кстати, однажды он ублажал преподавателя своего института, правда, она работала на другой кафедре и вряд ли общалась так тесно со студентками. Нет смысла докапываться до источника информации. Единственно, в ком он не сомневался, это в Нате. Они вдвоем были одного поля ягоды, и оба не афишировали, как проводят свободное время, хотя и особой тайны не было. Но это не меняет дела.
Иван пробовал продолжить работу. Но вся бухгалтерия вновь стала для него марсианским языком, и он не мог осмыслить уже проделанное. Он выключил компьютер и начал мерить комнату шагами.
Две недели – срок большой. За эти дни мало ли что может случиться. И наверняка он сойдет с ума, терзаясь в неведении. А не дай Бог, эти «приличные» супруги наговорили Насте невесть что, тогда она вообще будет бежать от него, как от огня.
Выяснить бы, что они наболтали ей, но Настя не глупа, далеко не глупа. Она быстро умножит дважды два, если он начнет задавать вопросы, и тем самым лишь подхлестнет ее любопытство. А сама она будет избегать этой темы. Очередное проявление благородства – не говорить о людях плохо, кем бы они ни были. Ване очень нравилась эта черта в характере Насти, но в данном случае это было большой помехой.
Постоянным фоном маячила мысль самому все рассказать. Он собирался давно и долго, но не сейчас, когда Настю обуревают свои сомнения, когда Юлик мало того что не хочет достойно оставить ее в покое, так еще и жену сюда приплел. Не хватало Насте увязнуть и в его проблемах. Для нее, пожалуй, это будет шоком похлеще, чем разрыв с Юлианом. Но две недели! Нет, это слишком долго.
Лучше зайти к ней сегодня. Ничего не выяснять и не объяснять, просто назначить свидание. Не встречу по-соседски, а настоящее свидание двух людей, чтобы вдвоем выйти в центр или куда она захочет, посидеть в кафе; или пойти в театр, наверняка ей нравится что-нибудь классическое; или просто походить по улицам, если погода позволит… Пусть это будет после пятнадцатого, но знать он должен сейчас. Даже вечера ждать не надо. Вечером пусть она отдохнет, а днем может урвать пару минут для разговора.
По привычке Иван не поехал на лифте, а побежал по лестнице. На пятом этаже его охватило странное чувство.
Учащенное сердцебиение нельзя было отнести к перескакиванию через ступеньки. Конечно, он волновался, но не настолько же, чтобы так кололо в груди. И что это за непонятная возня за какой-то дверью…
Сердце замерло на мгновение, когда послышался приглушенный Настин крик. В два прыжка Ваня оказался перед ее квартирой. Палец вдавил до упора кнопку звонка, а кулак другой руки стучал в дверь, как в набат. Затихли ли там, за дверью, или нет, Иван не слышал от шума звонка, ударов и звона в ушах. Ему надо быть у Насти, рядом с ней. Он боялся подумать, что там может происходить, и стучал, звонил, стучал…
Никто не открывал. Отчаявшись, он начал плечом высаживать дверь. Черт с ней, с дверью, он поменяет, только бы с Настей ничего не случилось.
Дверь распахнулась одновременно с очередным ударом Ивана. Он влетел в коридор, инстинктивно протянув вперед руки, чтобы смягчить удар о стену, и подсознанием отметив, что кого-то придавило дверью. Обретя устойчивость, Иван быстро нашел взглядом хозяйку. Она сидела у трюмо на полу, рядом валялась сорванная со стены полочка. Халат на ней был порван, а блузка под ним без единой пуговицы расхлябанно выпросталась из юбки, обнажив нежно-розовую кожу и белый кружевной лифчик. Волосы всклокочены, щеки пылают огнем, дрожащие пальцы запечатали готовый сорваться крик, а глаза, полные гнева и ужаса, блуждают по тесному пространству.
– Переживаешь за клиентку, любовничек? – раздался за спиной Вани знакомый голос, скрывающий непонятную обиду.
Иван сжался. Пальцы сами собой сомкнулись в кулаки. Ему некогда было искать причину обиды Юлика, он предупреждал его однажды достаточно ясно, чтобы человек с высшим образованием понял, о чем идет речь, и поостерегся.
Юлик не понял. Жесткий кулак встретился с его подбородком, затем боль ударила в нос, скользнула по кадыку, тупо разлилась в боку. Снова подбородок… опять живот…
Значительную часть бойцовского задора Юлик утратил в поединке с Асей, но Ивана не остановила его пассивность. Он не дрался – он избивал, он учил слушать свои предостережения. Юлиан изворачивался как мог, но удары находили его везде. Иван специально не трогал жизненно важные точки; ему надо было, чтобы этот подонок не терял сознания и держался на ногах, пока Иван убеждает его в когда-то высказанных словах. Боль в суставах пальцев уже давала о себе знать, но он ему еще не все доказал, и Настя продолжала сидеть в потрясении.
– Я не могу, – она поперхнулась от своего хрипа, сухо прокашлялась, – не могу это видеть! Убери его!
Иван не столько расслышал, сколько догадался. Один миг он смотрел на Настю, потом завершающим ударом въехал в солнечное сплетение. Юлик начал сползать по стене не дыша. Иван подхватил его за грудки и вытащил на лестничную площадку.
– Что ты успел рассказать Насте? – охрипшим от сухости в горле голосом спросил он.
– Он-на все знает…
Дальше Ивану было неинтересно. Брезгливо морщась от винного перегара, смешанного с кислым запахом пота, он подвел Юлика к лестничному пролету.
– Скажи Насте спасибо, что я остановился, – прошептал Иван и тут же уточнил: – Мысленно скажешь. А если я еще раз увижу тебя в этом районе, не быть тебе мужчиной, понял? Будешь первым евнухом в городе. Ты все понял? Или слова на тебя не действуют – только сила?
Юлиан немного пришел в себя, во всяком случае, начал дышать и попытался поднять голову. На слова Ивана он вновь уронил ее. Ваня удовлетворился таким полуответом и толкнул его вниз. Юлик едва перебирал заплетающимися ногами ступеньки, руки цеплялись за перила, хватали воздух… Стремительное движение вниз остановила стена нижней площадки, на нее же наткнулся и затылок Юлиана. Иван проследил за торможением бывшего сокурсника, потом развернулся и вошел в Настину квартиру, закрыв за собой дверь.
– Туфли… – Девушка все еще сидела на полу и держалась за больное горло. – Его туфли.
Снова щелкнул дверной замок. В Юлиана полетела его собственная обувь. И опять тишина. Только недовольный лифт ворчит, как старый привратник, шаркающий на зов какого-то зашедшего человека.
Иван сел на корточки напротив Аси. Пальцы так и тянулись к нежной разгоряченной коже под распахнутой блузкой, но он осторожно, чтобы не напугать и без того перепуганную девушку, поправил края блузки, ласково провел по кисти, прижатой к горлу, пригладил растрепанные локоны, успокаиваясь их мягкой шелковистостью и теплой густотой.
– Очень больно, Настенька? – прошептал Иван.
Она покачала головой, избегая смотреть ему в глаза.
– Только охрипла от крика.
– Он больше не придет, обещаю. Нужно привести себя в порядок и забыть об этом. Давай я помогу тебе встать.
Ваня обхватил хрупкие плечи Аси и поднял ее. Она прильнула к его груди, вбирая его силу, уверенность, покой. Но как только ноги обрели способность держать ее, Ася начала вырываться из его объятий.
– Не прикасайся ко мне, пожалуйста, – слабым голосом просила она.
– Я только хочу помочь тебе.
– Не надо.
Ладони все сильнее отталкивали его, ноги пятились назад, увлекая за собой тело. Делать нечего. Иван ослабил объятия, но не смирился с тем, что его отвергают.
– Почему, Настя?
Она прислонилась к стене, плотно прижала к ней ладони, чтобы удержаться на ослабевших ногах, и отвернулась. Что он мог наговорить?
– Что он тебе сказал? – выпытывал Иван.
– Ничего интересного.
– И все же?
– Это касается только меня.
– И меня. Я вправе знать, что он тебе наболтал. Настенька, пожалуйста, это важно. Важно для нас двоих.
Ну почему он так действует на нее? Почему ей хочется накричать на Ваню, побить его, обидеть? Почему с ним она забывает о воспитании и наверх всплывают первобытные инстинкты?
Думать об этом было поздно. Дремавшие стихии были потревожены, и Ася чувствовала себя слишком слабой, чтобы удерживать их.
– Хорошо. Я скажу. Он называл меня сукой, испорченной шлюхой, – теперь она смотрела прямо на Ивана, и глаза ее были полны ненависти, – мелочной тварью, которая будет ползать у его ног, потаскухой из свинарника…
– Замолчи!
– Почему же? Ты хотел слышать. Тебе это важно.
– Замолчи, – уже тише попросил Иван. Он двумя руками, как шлемом, окружил голову Насти, запустив пальцы в ее спутанные волосы, и прижал к своему плечу. – Ты отлично знаешь, что не это я хотел услышать. Может, ты решила разозлить меня? Хочешь, чтобы я догнал этого ублюдка и выбил из него мозги или что-то другое, чтобы он не смог причинить вред пи одной женщине?
– Отпусти меня.
– Почему, Настя? Почему? – Он поднял ее голову так, чтобы она смотрела ему в глаза. В них уже не было ненависти, только боль и горечь, но и Ивана терзала та же боль. – Я недостоин тебя, Настя? Я слишком грязный для тебя? Почему я не должен прикасаться, если меня тянет к тебе, как к солнцу? Чем я заслужил твою брезгливость? Я не прокаженный, не заразный, не слабоумный, не урод, в конце концов. Почему же ты отворачиваешься от меня, как от чумного? Что плохого в том, что я прикоснусь к тебе, обниму, успокою, утешу? Почему ты не видишь во мне нормального мужчину, которому не чужды проявления элементарной человечности?
Он замолчал, пристально вглядываясь в потемневшую зелень Настиных глаз. Что скрывается за этим лиственным покровом? Какие мысли и чувства таятся в этой головке? О чем кричит душа и молчат уста?
Ася не выдержала его пронзительного взгляда. Она слегка повернула голову, то ли ласкаясь о его ладонь, то ли отворачиваясь от его глаз.
– Настя, – с тихой мольбой позвал Иван. – Ты нравишься мне, очень нравишься. Я понимаю, что говорю не ко времени и не к месту. Тебе тяжело. Трудно обрести веру, когда ее предали, я понимаю. Но вдвоем легче переносить горести. Не отталкивай меня, я хочу помочь. И не хочу терять тебя. Я подожду, пока ты освободишься от него, пока боль не отпустит твое сердце. И тогда… Тогда я хочу, чтобы ты пришла ко мне. Я надеюсь на это. Пришла сама, по своей воле. Не пугливым жаворонком, но свободной, решительной, какой я тебя видел раньше, какой ты была всегда. А до тех пор не отталкивай меня, не противься моей помощи. Только знай одно, Настасья: тебе не надо быть со мной неприкасаемой. – Его голос сел до глухого шепота и теперь напоминал о морском прибое в ночи. – Да, мне хочется обнимать тебя, целовать… ласкать. Хочется ощущать твои руки и губы. Но никогда я не потребую больше, чем ты захочешь мне дать, и отдам все, что захочешь ты. И никогда не отпущу. Мы должны быть вместе, понимаешь ли ты это сейчас или нет? Вместе.
Она молчала. Ее горячее дыхание опаляло запястье мускулистой руки Ивана, щека прижималась к его ладони. Но она упорно молчала. Иван отчаялся услышать что-либо. Ему хотелось поцелуями смыть безразличие с ее лица, вернуть жизнь ее глазам, но он отважился лишь большим пальцем погладить ее щеку, перед тем как убрать руки.
– Отдыхай, Настенька. Никто не потревожит тебя до самого отчета и позже, обещаю. А я буду тебя ждать. Сколько скажешь.
Еще несколько секунд он смотрел на безмолвствующую Настю. Затем вышел, тихо прикрыв за собой дверь, и лишь там позволил себе глубоко вздохнуть.
Вот так. И свидания не назначил, и ни на шаг не продвинулся вперед, и впереди все та же постылая неопределенность.
Ася с трудом оторвала ладони от стены. Доплелась до ванны. Душ очистил ее кожу – и только. Бросила подушку на тахту, свернулась калачиком и позволила слезам очистить душу.
Юлиан не столько напугал ее, сколько разозлил, хотя были моменты, когда она теряла веру в себя. И тем не менее Иван явился вовремя. Снова он. Как ангел-хранитель. Кажется, у них обоих это входит в привычку – Асю впутывают в историю, а он ее спасает. И хотя во время борьбы с Юлианом она стучала в стену в надежде привлечь внимание соседей, но в глубине души надеялась на Ваню, поэтому не удивилась его вторжению.
Удивило другое. Она нравилась ему. Что бы это значило? Что после любовных кувырканий она воспользуется льготами? Или нравится настолько, что он готов даром переспать с ней? Она не так наивна, чтобы не понять его, вот только не была оговорена плата.
Но самое интересное заключалось в том, что Ася не раздумывая приняла его предложение. Мало того, готова была пасть в его объятия тут же, в коридоре, где несколько минут назад ее пытался изнасиловать Юлиан. Остановила та же причина. То, что с одним являлось спасением, с другим стало ненавистной преградой. И конечно, то, что она чувствовала грязь от рук и губ Юлика, была им осквернена. Потому и вырывалась от Ивана – чтобы не запачкать его. Боже! Как ей хотелось прижаться к нему, раствориться в его тепле, обнять и никогда не отпускать! Но изорванная, растрепанная, охрипшая, она не смела поднять глаза. О, как он мучил ее, заставляя смотреть на него. И как томилась она в противоречивом желании прижаться к нему и остаться одной. В чем-то она преуспела. Своим молчанием добилась последнего, оставив Ваню в неведении.
Обо всем этом думала Ася в полудреме, когда иссякли слезы, вечером, когда читала Апухтина и тихо плакала над печальными стихами. Утром она проснулась с новым ощущением – ожиданием далекого-близкого свидания.
И отчет прошел несколько странно. Все та же прорва бумаг и цифр, ставшая привычной усталость – хоть падай. Но вместе с тем хладнокровное стремление вперед. Работа уже не являлась самоцелью, а была лишь неизбежным препятствием на пути к достижению цели. Может, потому, что голова по-прежнему была забита работой, а душа… Душа ждала.
Оба выходных Ася уходила из дому. Побывала во всех музеях, посмотрела все выставки. В субботу вечером пошла в Оперный театр, слушала «Трубадура» Верди. Странная интерпретация. Главный герой исполнял свою партию на итальянском языке, главная героиня – на русском, а остальные вместе с хором – на украинском. За кулисами главные герои, видно, не были в восторге друг от друга, чтобы не сказать хуже, и на сцене не утруждали себя иными чувствами. Смешно и горько! Бедный Верди, знал бы, как из его творения делают водевиль!.. Однако Ася отвлеклась на время от своих горьких мыслей, ее намерения за вторую неделю окрепли, и ожидание не так тяготило сознание.
Ваня следил за ее возвращением каждый вечер. Он не допускал мысли, что она не помнит или не обратила внимания на его порыв в последнюю встречу, и по ее виду пытался угадать настроение девушки. Но что может сказать вид уставшего на работе человека? На приветствия она отвечала, глядя куда-то за его плечо, и торопилась войти в дом. Как-то он сделал вид, что не заметил Настю, и не поздоровался с ней. Она прошла, слова не сказала. На другой вечер – снова. Больше Иван не рисковал. С нее станется забыть о его существовании, если он позволит. И опять возобновилась вечерняя перекличка: «Здравствуй». – «Здравствуй».
Началась вторая неделя. Ася вошла в квартиру в тревоге – Ваня не поздоровался с ней. Ожидание, пусть и уверенное, доставляло беспокойство и волнение, и Ванино ежевечернее, по-домашнему растянутое «здра-авству-уй» действовало как успокоительное. В одном слове умещалось ожидание, которое он обещал, и терпение, столь не свойственное, но тоже обещанное им. И вдруг – молчание. Нельзя не заметить человека, по-солдатски выстукивающего каблуками перед носом, а он внимательно высматривал что-то в другом углу двора. Может, устал ждать или хочет, чтобы она первая заговорила? Кто его знает!
Ася бы заговорила, но не знала о чем. Вся она жила ожиданием, мир вокруг нее замер, и нарушить тишину означало бы катастрофу.
На другой день Ваня опять «не заметил» ее, и она запаниковала. Неужели она не так поняла, как хотелось ему? Тайная любовь коварно влияет на воображение. Может, ей почудилось большее, в то время как Иван просто выражал соседскую взаимовыручку? И тогда единственной и последней возможности познать жизнь в его ласках не существует? Неужели она обманулась из-за своей фантазии?
