Текст книги "Необыкновенные приключения юных кубанцев (СИ)"

Автор книги: Ольга Репьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– Видала? – вернулся он к Марте. – Только что выпустил двух бабок, а меня – ни в какую. Говорит, выход с той стороны. Что бы это значило?

– Неужели готовится облава? … – упавшим голосом прошептала она, побледнев так, что обозначились веснушки.

– Да ты не боись! Не выпустят и там, перелезем через забор.

Поспешили на выход. Уже издали заметили: и тут дежурит полицай. Просто, заходя, в тот раз не обратили на него внимания. Стали наблюдать. Бритый, одет прилично, выглядит добряком. Вот только глаза – так по сторонам и стреляют. Женщина с хозяйственной кошёлкой вышла беспрепятственно. Без задержки вошло двое пацанов: один коренастый, лицо в крупных оспинах, второй помельче, в линялой рубахе, коротких штанах, с облупленным носом. А вот девчонку лет тринадцати, хотевшую выйти за калитку, остановил.

– Ты почему ж уходишь, не дождавшись, ай спички в доме не нужны? – спросил участливо, с улыбкой.

– Шпычкы-то нужни, та грош нэмае…

– У немцев большой праздник, поэтому детворе будут отпускать бесплатно, – понизив голос, пообещал бритый «по секрету».

– А чи вы нэ обманюетэ? – усомнилась было та.

– Конешно, кто без грошей, тем дадут меньше – по коробку спичек и брусочку мыла, но и за то спасибо. Иди вон к тому ларьку, займи очередь, а то может и не хватить!

Поверив лжи полицая, девчонка вернулась.

– У меня отпали всякие сомнения, – сказал Андрей. – Нужно драпать, пока не поздно!

Южная сторона забора примыкала к лужайке, по-местному именуемой подыной. Сквозь штакетины видны увядающие лопухи, будяки, невысокий пыльный кустарник. Оглядевшись, не следит ли кто внутри базара, приблизились к забору. Присев, Андрей скомандовал:

– Залазь мне на плечи; – когда она, держась за штакетины, взобралась, выпрямился. – Заводи ногу на ту сторону… цепляйся носком за рейку… теперь другую… прыгай!

Перемахнул сам – Марта сидела с болезненной гримасой, держась за щиколотку правой ноги.

– Никак вывихнула?.

– Похоже на то… больно – не могу…

– От же ёк-карный бабай! – «выругался» он впервые с тех пор, как пообещал «не буду». – Идти не сможешь? Давай попробуем. Хватайся мне за шею.

Он наклонился, помог ей подняться. Но даже незначительная нагрузка на больную ногу вызвала столь резкую боль, что пострадавшая громко застонала.

– Надо бы сперва вправить вывих… Тебе не приходилось?

– Было дело… Довольно неприятная штука. Но – потерпи, раз так.

Снял туфлю, взялся за ступню обеими руками, резко дёрнул. Марта вскрикнула, и через минуту из-за куста вынырнул полицай. В незаметно подкравшемся Андрей узнал… своего соседа.

– 3драсьте, дядя Пантелей! – впервые столь вежливо поздоровался он. – Как вы тут оказались?

В душе презирая его как предателя, он при встречах держался лояльно: здоровался и с ним, и с Мархвой Калистративной. Несколько обрадовался, что «попался» именно сосед: может, поспособствует уйти от облавщиков.

– Я-то тут по дилу, – холодно буркнул сосед, – а якого биса вы по заборах шастаетэ?

– Шли вот с нею на хутор, зашли на ярмарку, – пояснил он, забыв перестроиться на его диалект. – Стали выходить, а нас не пускают. Ну, мы и решили через забор. Да только она неудачно спрыгнула… кажись, сломала ногу. Это ж Марта, вы должны её знать: её мама работает секретаршей у самого коменданта, – добавил для верности.

– Шо, зовсим поламала, шой ходыть нэ може?

– Ну, может, и не «зовсим», но сильно подвернула.

– Ось тут нэдалэчко стоить якась машина, я попросю шохвёра, вин одвэзэ вас на хутир.

– Ей теперь не до хутора… Хай посидит с часик, пока боль утихнет, и я отведу её до дому, – предложил он свой выход из положения, но полицай повысил голос: – Шо сказано, тэ й робы! Поможи ий дойты до машины.

При их появлении с кузова крытого брезентом грузовика спрыгнул рыжий чубатый верзила.

– Ось, прыймы. Та нэ здумай отпустыть! – приказал Пантелей. – Може, це як раз ти, шо нашкодылы.

Верзила кивнул понимающе, легко пересадил обоих через задний борт в кузов, запрыгнул сам.

– Дять, за что нас схватили? – обратился к нему Андрей. – Мы никакого преступления не сделали! И вобще, что происходит?

– А то, шо якись пацаны – понял, нет? – напали ночью на стан… на комендатуру то ись. Охрана на минуту отлучилась, а они тем временем выпустили из каталажки – понял, нет? – аж двох арестованных бандитов. Вот их и хочут теперь заловить – понял, нет?

– Мы к этому никакого отношения не имеем. Я – вчера только с хутора, никого тут не знаю, кроме вот её. А она – дочь секретарши здешнего коменданта. Как его звать, не знаешь? – спросил у Марты.

– Господин Безе. Вы должны его знать, если бывали в комендатуре. Отпустите нас или сообщите ему или маме – он даст такое распоряжение. А мама еще и отблагодарит. Пожалуйста, прошу вас!

– Отпустить, сообщить. – вслух прикидывал рыжий. – Надо бы, конешно, но – слыхали приказ главного?

Послышался свисток вроде милицейского, затем громкая немецкая речь. Заработал мотор, грузовик тронулся с места. Марта – они сидели на откидной скамье рядом – шепнула на ухо:

– Приказано подать машину ко входу на рынок. Сейчас начнется…

– Вы шо там шепочетесь? А ну марш аж до кабинки – понял, нет?

Ничего, однако, не «началось «. Остановились у ворот. Тут уже поджидала большая толпа подростков, в основном мальчишек, и с ними тот, бритый и прилично одетый полицай.

– Откинь борт и помоги ребятишкам подняться наверх, – приказал он рыжему, но не строго – с улыбочкой на лице.

Ребята тянули руки, и тот втаскивал их под брезент. Никто не протестовал, напротив: слышался непринуждённый разноголосый гомон и даже смех.

– Чему это вы все радуетесь? – спросил Андрей у коренастого, с оспинами на лице пацана, виденного ими ранее и поднявшегося одним из первых в кузов.

– Ты чё, не понял? – удивился тот. – Съездим на склад, поможем нагрузить машину, а нам за это спички, карасин и мыло – бесплатно!

Вскоре вместительный кузов оказался набитым до отказа; было слышно, как закрепили задний борт, даже не вместив всех желающих получить дефицит бесплатно. Андрей смекнул, что можно, прорезав брезент, выпрыгнуть – и никто их обратно загонять не станет. Попросил Марту подняться – из-за нехватки места она сидела у него на коленях – чтобы достать из кармана складник. Но машина дёрнулась и стала быстро набирать скорость; вырулив на дорогу, шофёр дал газ…

Куда везут, в какую сторону? Из-за вздыбленной дорожной пыли определить было невозможно. Вскоре, впрочем, он сориентировался: слева показались развалины взорванного нашими при отходе хлебного элеватора. Значит, везут к железнодорожной станции.

Наконец грузовик остановился. Вместо рыжего сзади оказались два гитлеровца с автоматами. Они откинули борт, кузов стал пустеть. Андрей попросил рябого помочь ссадить сестру, сказав, что у Марты неладно с ногой. Тот, взяв её под мышки, поддержал, пока он снизу подхватил на руки. Щиколотка ещё болела, но «уже не так».

Из кабины вылез третий немец – щеголеватый, в чёрной форме, со знаками отличия, которых Андрей не знал, но догадывался: высокое начальство.

– Репьята! – обратился к детворе на ломаном русском. – Фсем паташоль плише. Слюшай меня корошо. Ме вас сапыль скасайт… как это? … што… склат, на котори… нушни нам товар… ехайт ната на поест. Ви тут потоштайт, никто ухотит нелсья!

Сделав такое объявление, офицер ушёл, наказав что-то автоматчикам.

Злополучные грузчики разделились на две группы (семеро девчонок несколько в сторонке), переговаривались, глазели по сторонам. Место, в общем-то, большинству хорошо знакомое: слева подъездные коммуникации к элеваторским зернохранилищам; спереди – метрах в сорока, – довольно высокая железнодорожная насыпь, откуда доносилось шипение невидимого из-за вагонов паровоза; справа – продолговатое кирпичное здание вокзала; рядом с ним – импровизированный пристанционный базарчик с двумя грубо сколоченными столами под развесистой гледичей (по-местному – дикой акацией). Оттуда глазело несколько женщин-торговок.

Андрей отозвал Марту в сторонку:

– Который ушёл, он не сказал, куда и зачем?

– Нет. Приказал этим глядеть в оба и всё.

– Ты это самое… Когда вернётся, поговори с ним по-вашему. Скажи, что вы с мамой тоже немцы, что она давно уже сотрудничает с новой властью. Напомни, что работает секретаршей у здешнего коменданта. – Марта отрицательно повертела головой, но он не дал ей возразить. – Прибреши, что вы с нетерпением ждали ихнего прихода и всё такое. Он тебя верняк отпустит.

– Нет, Андрюша, я этого делать не стану, – наотрез отказалась она. – Обоих нас он не отпустит, а без тебя мне ни свобода, ни даже жизнь не нужна. Вместе кашу заварили, вместе будем и расхлёбывать, чем бы это ни кончилось.

– Ну и напрасно! Нужно попытаться использовать этот единственный шанс: спасёшься сама, а может, с помощью мамы и меня выручишь.

– Пока доберусь до мамы – я ведь не только станицы не знаю, но даже, где она работает – тебя уже увезут.

– Спросишь, люди подскажут. Зато хоть ты не пострадаешь. Я не хочу, чтоб из-за меня…

– Нет! И слушать не желаю. Вовсе не из-за тебя. А шанс не единст венный: мама вот-вот придёт домой обедать…

– Вчера она не приходила, – перебил он.

– Впервые за всё время. Придёт, узнает, что я не вернулась, как пообещала дедушке, и сразу догадается. Не пройдёт и полчаса, как она появится здесь.

– Сегодня всё идёт нам назло. Поэтому я не советую, я приказываю: делай так, как я…

Разговору помешал подошедший к ним рябой.

– Вы не здешние… Держитесь отдельно да и своих я знаю почти всех. Чо такие невесёлые? – Лицо его светилось добродушной улыбкой, и несмотря на крупные оспины, казалось довольно красивым.

– Да, мы случайно попали в вашу компанию, – ответил Андрей, недовольный, что помешали разговору. – А ты напрасно радуешься! Не знаешь, в какой переплёт попал…

– Ты на что намекаешь?.

– Так вас же надули! Не за товаром повезут нас на поезде.

– Почему так думаешь?

– Не думаю, а знаю совершенно точно. Нас с сестрой схватили намного раньше, и тот чубатый, что помогал влезть на машину, он говорил совсем другое. Будто ваши пацаны выпустили из каталажки арестованных бандитов. Их, мол, решили «заловить» и узнать, кто именно это сделал.

– Брешет: ничего этого не было, – заверил рябой.

– Я тоже так подумал. А посля узнал – немного волоку по-фрицевски – что на самом-то деле нас хочут угнать в Германию.

– Как – в Германию? Ах, гады! Ну, козёл! – скрипнул зубами рябой, пригрозив кому-то, по всей вероятности, в станице, – я тебе устрою…

– Никому ты теперь ничего не устроишь, – заметил Андрей, кивнув в сторону охраны.

– Да? Ты не знаешь Степана Голопупенка! Гад я буду, если не убегу прям отсюда. Спасибо, что предупредили, – пожал он обоим руки. – Как зовут-то?

– Меня – Андрей, а сестру – Марта. Но учти: они гнаться не станут – пристрелят и всё.

– Нехай лучше убьют на родине!..

Степан вернулся к своим, стал что-то с ними обсуждать. Затем вчетвером перешли на край, от вокзала, озираясь на автоматчиков. А те поначалу стояли врозь, затем сошлись вместе: тот, что стоял от базарчика, не смог прикурить – отказала зажигалка. Пройдя к напарнику, он закинул автомат за спину, прикурил сигарету, и они, поглядывая в сторону девчонок, стоявших отдельно и ближе к ним, стали увлеченно что-то обсуждать.

Первым с места сорвался Степан. Следом – ещё трое. Стража среагировала с опозданием: схватились за оружие, кода те отдалились на добрых два десятка метров. Стрелять поверх ребячьей толпы было несподручно, нужно было её обогнуть, что один и сделал. К тому времени беглецы, пригнувшись и кидаясь из стороны в сторону, отбежали ещё дальше. Автоматная очередь настигла последнего: взмахнув руками, паренёк упал без крика…

Стрельба привлекла внимание людей на насыпи, но пожелавших перехватить беглецов не оказалось. Стрелявший прошёл к убитому, носком сапога перевернул лицом кверху. Оно было окровавлено, а малец мёртв.

После такого происшествия ребят пинками и окриками сгрудили в плотный табунок и в дальнейшем держали под дулами наизготовку.

Под гледичей начали появляться разбежавшиеся было торговки. Забрав свои ряженки да семечки, смывались. Лишь две из них несмело, с остановками, приблизились к убитому. Автоматчики не обращали внимания, и мальца унесли.

Ещё через четверть часа вернулся офицер. Спокойно выслушал доклад о случившемся, дал какие-то указания, и под строгим конвоем горе-грузчиков увели наверх, где на запасном пути их поджидал состав из десятка вагонов. В товарняк, что стоял впереди паровоза, по свежесколоченному трапу затолкали упиравшихся мальчишек и хнычущих девчонок и задвинули тяжёлую, на колесиках, дверь…

Яркий день остался по ту сторону, по эту – полумрак и духота. Два узких окошка вверху да голый, притрушенный застарелым мусором, пол – вот и все «удобства». Когда глаза приспособились к сумраку, на лицах большинства узников можно было прочесть растерянность, отчаянье и страх. Девочки, сбиваясь в отдельный угол, продолжали хныкать и растирать слёзы по лицу.

– Пройду к ним, – сказала Марта. – Объясню, что происходит и попробую успокоить. Заодно познакомлюсь, теперь у нас судьба общая.

– Говори, что мы с тобой брат и сестра, – посоветовал Андрей. – А я займусь ребятами.

Он протиснулся в самую гущу.

– Кончай, братва, шуметь и послушайте, что я вам скажу! – попросил внимания. Шум поутих. Девчонки, переставая хлюпать носами, тоже придвинулись вплотную. Стало слышно, как пшикает стоящий под парами локомотив. – Вы верняк не знаете, что с нами случилось. Я малость волоку по-фрицевски и из ихних разговоров кой-чего усек. Так вот, нас заманили под видом спичек и мыла, а теперь ещё и заперли в этой духотище не для того, чтоб везти на какой-то там склад! Мы им понадобились, чтоб спастись от партизан.

Это открытие вызвало глухой ропот.

– А хиба тут е партизаны? – усомнился шкет лет двенадцати.

– Не перебивай, дослушай до конца, – посоветовали ему, и Андрей продолжил:

– Вы думаете, что в тех вагонах, позади паровоза? Не знаете. А я разобрал из ихнего разговора: в них пшеница и картошка. А ещё разное награбленное добро. Теперь они хочут всё это сплавить в свою фрицевскую Германию. А чтоб партизаны не пустили под откос, прицепили спереди вагон с детворой. Теперь про партизан: и тут е, и повсюду на кубанской земле, особенно вдоль железной дороги, – явно закусил удила Андрей. – Фрицы токо про них и долдонят: партизаны мерещутся им под каждым мостом, под каждым кустом вдоль дороги и в каждом камыше, ежели я правильно понял. И спасти нас теперь смогут только партизаны.

Видя такую его осведомлённость, товарищи по несчастью стали задавать вопросы. Некоторые ставили его в тупик. Но он решил, что если где и подзагнёт, вреда не будет. Главное – успокоить и вселить хоть какую-то надежду на благополучный исход.

– А як партизаны узнають, шо в вагони мы? – спросил кто-то.

– Думаешь, они не догадливые? Зачем нужен вагон спереди паровоза? И потом, – пришла более убедительная догадка, – фрицы верняк прикрепят на вагон объявление. Большими, конешно, буквами, чтоб можно было прочитать издаля.

– А если не спасут партизаны, что будет с нами потом? – поинтересовалась девчушка с вьющимися кудряшками и миловидным личиком, на вид лет двенадцати.

– Об этом у них разговоров пока не было… Но я думаю так: отпустят на все четыре стороны, как только проедем партизанскую угрозу.

Его ответы вернули заложникам некоторое присутствие духа. Вернувшись в свой угол, девчонки окружили Марту. Мужская часть строила предположения, как же всё-таки пойдёт дело дальше: станут ли кормить, будут ли выводить до ветру или придется ходить в угол вагона. Выдастся ли случай задать лататы, как это сделал Степка Голопуп (его знали многие как отчаянного заводилу).

Спустя час, а может, и все два, паровоз вдруг ожил: задышал чаще, коротко свистнул, вагон дёрнулся, и под колёсами сперва нечасто, потом во всё возрастающем темпе застучали стыки. Вернулась Марта в расстроенных чувствах.

– У тебя ножик острый? – спросила, присев рядом.

– Конешно. А зачем он тебе?

– Надо спороть с платья синие ленточки. И немедленно.

– Зачем? – удивился он. – Пацаны, а ну отвали, дайте поговорить с сестрёнкой! – Те послушно отодвинулись.

– Ты, возможно, не обратил внимания… Когда мы были ещё внизу, эти два верзилы пялили глаза на девочек. И говорили такие гадости… У меня сердце кровью обливается, как подумаю!..

– Уж не снасильничать ли собираются?

– Именно так… Даже Лена с Нелей, вон те, что постарше, догадались, хоть и не понимают их языка. И особенно не избежать этого мне.

– Почему так решила? – обеспокоился не на шутку Андрей.

– «А вон та, в платье с синими полосками, – настоящая конфетка! «– Так, если слово в слово, сказал обо мне один из них. И добавил: жаль, мол, что старшой заберёт это лакомство себе…

– Что ты говоришь! – ужаснулся Андрей.

Вот я и подумала: нужно поскорее убрать с платья это украшение – буду не так приметна.

– Полоски убрать нетрудно. Но ты больше приметна другими своими украшениями. Как быть с ними?

– Ты о чём? – не поняла она.

– Будто не знаешь: привлекательная мордочка, стройная фигурка. А особую похоть вызвали у них, мне думается, твои выпуклости спереди. Их тоже надо бы убрать.

– Груди что ли? Но как же их уберешь…

– Придумать надо. Ленты в темноте спороть не получится, но мы отчекмарим их вместе с подолом. Платье длинное, и три сантиметра его почти не укоротят. Как и рукава.

– И зачем только я его напялила, такое приметное! – пожалела она.

– Лучше б ты родилась не такой красивой, – в свою очередь пожалел и он.

– Но я тебе помогу. Лицо мы обезобразим, с помощью слюны и пыли. Косы расплетём, волосы перепутаем. Будешь выглядеть, как полоумная идиотка, на которую и смотреть-то противно. Не возражаешь?

– Конечно, нет! Спасибо, что додумался.

– А вот сиськи… их надо примотать туго-туго, чтоб стали, как лепёшки Наверно, больно будет, они ведь у тебя ещё твёрдые.

– Потерплю. Только чем примотаем?

– На мне новая майка. Сделаем из неё широкий бинт, но чтоб хватило обмотать тебя раза два-три. А закрепим примотку лентами.

– Ты у меня такой сообразительный! – Исполненная благодарности, она обняла его и приникла щекой к лицу.

Через некоторое время состав сделал остановку на какой-то станции. Взобравшись на плечи высокорослого крепыша по имени Серёга, Андрей через зарешеченное окошко хотел сориентироваться, куда их завезли. Но не удалось: никаких построек видно не было; похоже, что стоят в тупике. Оставив вагон здесь, паровоз куда-то укатил.

Ещё засветло (если можно так сказать про полутёмный вагон) они с Мартой успели управиться со всем, что намечали. Переделывая «выпуклости» в «лепёшки», он поинтересовался:

– А что это твёрдое под левой сиськой?

– Твой вчерашний подарок, – пояснила бывшая именинница. – Я догадалась прихватить его утром с собой.

– Нашла место! Давай мне в карман. А то потеряешь.

– Не потеряю. Низ лифчика двойной, я, когда ты сидел отвернувшись, сделала прорезь в чашечке, и наш талисман там, как в кармашке.

– Ты сурьёзно веришь в талисманы? А по-моему, это такая же выдумка, как про бога или этих, как их, аллаха, будду и прочих.

– А я в талисман верю. И он отведёт от нас всякие беды.

– Пока что этого не вижу… Вот теперь ты похожа на пацана, – проведя ладонью по спине, а затем спереди, сказал Андрей, довольный своей работой.

В темноте и неизвестности время тянулось томительно медленно… Хотелось есть, а ещё больше – пить. Дневная духота стала несколько спадать, но воздух в вагоне становился всё более спёртым, поскольку кое-кто «сходил» в угол. Разговоры стихли, все стали укладываться на ночь. В отличие от ребят, улёгшихся покотом, девочки решили коротать ночь сидя, плотно прижавшись друг к дружке, чтоб не мёрзнуть: почти все они были одеты в лёгкие платьица или кофточки. Марта примостилась рядом с «братом». Андрей укрыл её пиджаком, а голову она пристроила ему на грудь.

Но уснуть не успели. Снаружи послышался весёлый, похоже – пьяный, смех, клацнул засов, и дверь со скрежетом отошла. В узком проёме блеснул свет, в вагон поднялись двое. Кое-кто вскочил.

– Лешаит! фсем лешайт! – приказал, задвинув дверь до упора, офицер.

Неожиданные посетители, раздвигая ногами лежащих, направились в угол к девчонкам. Те сидели, опустив книзу лица, так как свет от электрического фонарика слепил глаза. Один из охранявших, беря за волосы, поворачивал их к свету, разглядывал каждую, пока не осмотрел всех семерых. Кончился осмотр тем, что отобрали троих: Лену. Нелю и малявку с вьющимися кудряшками. Их подняли и стали подталкивадь к выходу:

– Пошоль, пошоль!

Чувствуя недоброе, старшие упирались, плача навзрыд. Меньшая визжала, как резаная, вырывалась из рук охранника, пока тот не передал её поджидавшему внизу напарнику.

Когда снова клацнул снаружи запор и стих плач уводимых, в притихшем вагоне послышались голоса:

– А нашо их забралы?

– Ты чо, идоси не знаешь?

– Невже ж совисти хватэ? Светки ж ще и трынадцяты нема.

– От же гады! Хрицы прокляти!

Андрей расслышал, что Марта всхлипывает. Обнял, принялся успокаивать:

– Не плачь, слышишь?. Что ж теперь… теперь уже ничем не поможешь. Ты из-за девочек?

– И за них, и за себя страшно. Они ведь долго искали меня. По полоскам на рукавах платья. Я чуть не умерла от ужаса: ну как найдут здесь… – И она опять залилась слезами.

– Не переживай так, – заходился он уговаривать. – Видишь, всё обошлось. Первый раз сработал талисман. Да ежли б и нашли… офицер увидел бы, какая ты страхолюдная и заехал бы в морду этому чёрту. За то, что хотел подшутить над своим начальством.

– Ты так думаешь? – перестала она всхлипывать.

– Уверен. Ты сейчас похожа не на конфетку, а на эту, как её, на кикимору болотную. Да и платье-то оказалось бы без приметных полосок.

– Ночью-то, может, и пронесёт, но днём…

– Да, надо что-то предпринимать… Поговорю с братвой, придумаем, как обезопаситься. Безвыходных положений не бывает.

Уговоры несколько успокоили её и приободрили. Вскоре она задремала, но и во сне изредка судорожно всхлипывала.

Андрей уснуть больше не смог. Размышлял, что бы такое придумать для спасения не только своей ненаглядной, но и оставшихся четырёх малолеток.

К утру все продрогли и потому проснулись раньше, чем в вагоне начало сереть. Послышались приглушенные разговоры. Находившиеся поблизости Сергей Попченко со станичниками о чем-то совещались. Андрей шепнул Марте, что хочет принять участие.

– Об чём разговор, пацаны? – подключился и он.

– Думаем как бы сбежать, – сказал Серёга. – Хочем надрезать доски в полу, чтобы в подходящий момент проломить дыру и смыться.

– Одни или с девчатами?

– Надо бы всем. Но – как получится.

– «Как получится» – не пойдёт, – возразил он. – Неужли душа не болит за землячек? Ведь эти гады тремя не ограничутся. А до Германии ещё далеко.

– А ты вроде обнадёживал, что нас освободят партизаны, – поймал его на слове пацан по кличке Сухарь.

– На партизан надейся, но и сам не плошай, – переделал он известную поговорку на свой лад. – Это когда ещё будет!

– В следующую ночь мы их просто не впустим. Застопорим двери с помощью, например, ремня.

– Не ночью, так днём зацапают, – возразил Андрей. – Нет, это не выход! Я предлагаю другое: как токо они задвинут дверь и направятся к девчонкам, давайте все, сколько нас есть – а нас на каждого из них по десятку – разом набросимся, свалим, кляп в пасть, коленкой на горло и… ну, там видно будет.

– А третий – вдруг он с автоматом? – Это опять подал реплику Сухарь.

– Навряд. А чтоб не догадался, что происходит внутри вагона, подговорим девчат, чтоб погромче кричали. Когда пистолет офицера окажется в наших руках, приоткроем дверь и кокнем его в упор. Машинисты навряд чтоб…

Совещание прервано было вознёй снаружи. Отъехала почти на всю длину вагонная дверь. Посветлело, внутрь хлынул свежий воздух. В вагон по приставленному трапу поднялся офицер. Потянув носом, брезгливо сморщился.

– Сейдшась ви путет тишайт свеши востух. Фсем вихотит нис – пистра! – распорядился он.

Андрей быстренько стёр с лица Марты излишний марафет («перебор тоже опасен»), перепутанные волосы уместились под кепкой, пиджак тоже отдал ей. Осмотрев, сказал с удовлетворением:

– Ты стала неузнаваема. Даже я сомневаюсь, что вижу тебя, а не какую-нибудь замухрышку.

Спустившихся вниз построили в колонну по два и куда-то повели под бдительным присмотром. Что за станция, узнать не удалось и сегодня, так как она оставалась в стороне. В промежутках между соседними колеями там и тут видны скелеты обгоревших вагонов, чёрные рваные цистерны, сваленные набок.

Привели в некое полупустое помещение, стоящее на отшибе. Здесь их ждала молочная фляга с водой и кружкой, и возле неё сразу образовалась очередь жаждущих напиться. Двое в гражданском приготовили завтрак – хлеб и какое-то варево. Оно оказалось с неприятным запахом, невкусным. Но голод не тётка – ели, хотя и с явным отвращением. Марта отказалась наотрез:

– Не могу эту гадость проглотить, с души воротит…

– Привыкай. Лучшего от них не дождешься.

Но уговорить не получилось, и Андрей съел обе порции, а хлеб, свой и её, сунул в карманы пиджака:

– Проголодаешься сильнее – съешь, он вроде ничего.

В этом помещении продержали почти до обеда. Затем строем погнали ли обратно. Уже издали они заметили надпись на «своём» вагоне: короткое слово «Д Е Т И», выведенное белой краской, занимало треть боковой площади. Впереди него стоял теперь пассажирский вагон, за ним – платформа с балластом, поверх которого лежали несколько рельс и с десяток шпал. Метрах в десяти от неё виднелась дрезина.

И ещё одно новшество: широкий вход в вагон забран решёткой из толстых реек, которая откидывалась книзу, служа в то же время и сходнями. Пол внутри посыпан ракушечником. У входа – фляга с водой и кружкой. В углу, служившему отхожим местом стояла алюминиевая кастрюля с крышкой. А в девчачьем… сидели уведённые ночью.

Вид у девочек был жалок, если не сказать ужасен. У Нелли лицо в синяках, опухшая нижняя губа искусана. У Лены надорвано, к тому же, платье спереди так, что видна грудь, тоже с кровоподтёком, но она наготы даже не замечает. Самая младшая, Света, прислонилась к ней мертвенно-бледным личиком и кажется спящей. От них всё ещё несло винным перегаром…

Решётку подняли, закрепили. Состав, громыхнув буферам, тронулся с места, набирая скорость. Снова из-под колёс понеслось надоедливое «тук-тук – тук-тук». 3а насыпью мелькали телеграфные столбы, проплывали поля, оставались позади речушки и перелески, небольшие населённые пункты. Один красивый пейзаж сменялся другим, вот только сквозь слёзы всё это было плохо различимо…