Текст книги "Далекие твердыни"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Много лет назад госпожа Моль прислушалась к советам ниттайского коменданта. Ее власть уже тогда была огромна – ее слово влияло на политику Кабинета министров… В Кестис Неггел действительно поехали дочери вельмож. «Юноши из знатных семей уже с головой в заговорах, – вспомнились губернатору слова Наставляющей Сестры, – а девушки готовы на все, лишь бы не возвращаться в отчие дома». «Половина причта Ирмерит – туземки», – подумал Хараи. Церковь предоставляла не только возможность трудиться, но также защиту и покровительство; для того, чтобы, живя в родительском доме, заниматься светским трудом, юным туземкам требовалась необыкновенная сила духа.

«Какой же властью обладает госпожа Моль сейчас? – размышлял Хараи. – Полагаю, именно она решила назначить меня наместником. Кто же она?»

Ответа на этот вопрос он уже не ждал. Рэндо только надеялся, что госпожа Моль, способная назначать людей на высочайшие государственные посты, способна и повлиять на деятельность законодательной власти; пришел же когда-то на острова циркуляр, смягчавший отношение властей к айлльу…

«Я полагаю, – писал он теперь, – что небольшое горное государство айлльу разумно будет рассматривать так же, как мы рассматривали бы независимое государство, созданное человеческой расой. Несмотря на мятежи и заговоры, наш добрый государь был терпелив с Царем-Солнце и милостив к нему. Я много лет наблюдал за айлльу. Несмотря на мрачные легенды, которые ходят о них на островах, они способны к верности не менее, а то и более, чем люди. Я беседовал на эту тему с Наставляющей Сестрой. Вера велит нам относиться к этим удивительным существам с милосердием и заботой, как подобает истинным арсеитам. Кроме того, разве не послужит к вящей славе Уарры принятие вассальной клятвы от айлльу?»

На этом Рэндо отложил перо. Он не собирался отправлять письмо сегодня; он составлял черновик, который намеревался закончить по возвращению от Маи. Губернатор был уверен, что Маи привез из Золотого города не только предметы, но и живых пленников. Хараи собирался поговорить с ними. «Если потребуется, – подумал он решительно, – я воспользуюсь своей властью и заберу их у Маи. Сейчас у айлльу нет никаких прав. Но госпожа Моль действует быстро. Я уверен, она прислушается к моим советам. Тогда Маи окажется преступником, а я бы этого не хотел…»

Заперев секретер, Рэндо откинулся на спинку кресла.

– Аяри, – позвал он.

Серебряный демон появился незамедлительно, будто ждал за дверью; скорее всего, так оно и было.

– Я еду к полковнику Ундори, – сказал Рэндо. – Он вернулся из путешествия. Говорят, он нашел город айлльу… ты можешь остаться дома, если хочешь.

Аяри опустил голову.

– Я родом из этого города, Рэндо, – сказал он.

Губернатор изумленно воззрился на айлльу.

– До сих пор я ни слова об этом не слышал.

– Ты не спрашивал.

Крыть было нечем, и Рэндо улыбнулся.

– Тогда, полагаю, ты хотел бы поехать.

– Да.

– Прикажи запрягать, – губернатор поднялся и жестом остановил демона, уже направившегося исполнять приказание: – Аяри…

Он помолчал. Айлльу смотрел на него пристальным неподвижным взглядом.

– Не бойся, – сказал, наконец, Рэндо. – Вы можете рассчитывать на мое покровительство. И ты… и все айлльу на островах.

Лицо Аяри сделалось холодно-высокомерным. Но теперь губернатор уже понимал, что это лишь маска, призванная скрыть его истинные чувства. Помедлив, серебряный демон поклонился ему и вышел, не сказав ни слова.

За свою многосотлетнюю жизнь Айарриу эле Хетендерана трижды задумывался о смерти.

Юный айлльу рос, сознавая свое бессмертие и бессмертие своих родных; в этом он не отличался от маленького человека. Но если для людского ребенка бессмертие было иллюзией, которая так или иначе рассеивалась по прошествии нескольких лет, открывая дитяти ужас конечной жизни, то для айлльу бессмертие было действительностью, столь же естественной и доказуемой, как действительность воздуха и воды. Айлльу мог погибнуть в сражении или пасть жертвой интриги, но это во многом был собственный выбор погибшего. Тот, кто дрожал за свою жизнь, не умирал. В годы детства Айарриу на островах было несколько городов айлльу. Острова принадлежали им. Строились дома, рождались дети, создавались предметы искусства. Первые признаки упадка уже появились в ту пору, но их не замечал никто. Йут, который выращивали люди, казался всего лишь невинным развлечением; строго говоря, людей и терпели за то, что они поставляли владыкам островов сладкий дурман.

Впервые Айарриу задумался о смерти, когда умирал его отец, Эккериу эле Хетендерана. Но мысли эти были вовсе не теми, каких можно было ожидать. Всевластный повелитель Золотого города умер не в битве; он чрезмерно пристрастился к йуту, и мало-помалу нежный яд отравил его. Агония Короля Демонов продолжалась столетия. К концу ее он уже мало напоминал разумное существо и вызывал у айлльу лишь отвращение и стыд. Даже королева Интайль, обладавшая необыкновенно чувствительной для демоницы душой, перестала испытывать жалость к супругу. Его смерть была смертью сгнившего дерева, и с нею в Золотом городе стало светлей и чище. Первая мысль Айарриу о смерти не внушила ему страха перед нею. Смерть освежала мир.

Второй раз принц думал о смерти в тот час, когда сражался с Эн-Тайсу среди горящих руин Серебряного города. Эле Тиккайнай был невероятно могуч. Айарриу никогда не сталкивался с настолько опасным врагом. Был час, когда он думал, что проиграл битву: в последний момент, когда уже пала Серебряная башня, когда войско Тиккайная было уже разбито, загнанный в угол Эн-Тайсу одолел своего противника… но Айарриу не хотел умирать. Почуяв запах иного мира, он понял, что не может, никак не может шагнуть за грань. Эта, вторая мысль о смерти вселила в него нестерпимый ужас, преобразившийся в чудовищную ярость. Неистово бросившись на врага, принц поверг его – и поверг вместе с ним собственный страх. Во многом из-за этого он так ненавидел Эн-Тайсу и так наслаждался его мучениями; тиккайнаец воплощал в себе то, что Айарриу хотел раздавить, сделать ничтожным и не заслуживающим размышлений.

Третий раз был тогда, когда Желтоглазый, озлобленный неудачей своего странствия, пьяный, явился срывать на айлльу свой гнев. В живых к тому времени оставалось трое, и чаще всего он являлся истязать Айарриу, потому что тот все еще сопротивлялся. Желтоглазый решил добиться от него собачьей покорности. К тому дню, когда за Айарриу пришел Высокий Харай, он достиг цели – ужас перед Желтоглазым затуманивал разум принца, превращая его в скулящее животное, готовое лизать руки мучителю. Но тогда, когда еще были живы двое из вельмож Золотого города, когда они смотрели на него, Айарриу не мог беспрекословно исполнять унизительные веления Желтоглазого. Желтоглазый злился. В тот день в его руках появился нож. Принц решил, что его дни сейчас закончатся. Он даже перестал бояться. Смерть, отвратительная и бесславная, была, безусловно, лучше продолжения жизни… Но отсутствие сопротивления неожиданно успокоило полковника. Вместо того чтобы перерезать Айарриу горло, он вдруг расхохотался и отстриг ему уши. Потом потрепал айлльу по окровавленным волосам, игриво подергал за ошейник и ушел.

…Легкая коляска Высокого Харая уносилась к дому Ундори. Аяри скакал за нею верхом и думал, что Желтоглазый смертен. Пусть его не убьет враг – время легко уничтожит его, на это потребуется всего три или четыре десятилетия.

Только будет уже поздно.

Люди живут мало, но быстро. Если Желтоглазый задастся целью уничтожить айлльу до последнего, ему вполне хватит для этого тридцати или сорока лет. И айлльу, проживших много тысячелетий – не станет.

А Высокий Харай тоже смертен.

И он может умереть раньше.

Эн-Тайсу вернулся из Ниттая озлобленный и разочарованный: он не добился от Киная Ллиаллау ничего путного. Полковник Ундори не встречался с вельможей лично, к Ллиаллау являлся один из его ученых помощников, худой горбоносый нийярец. Этого ученого на Хетендеране боялись едва не больше, чем самого полковника; те легенды, которые называли Желтоглазого злым богом, его молчаливого чернявого спутника полагали главным поставщиком жертв к его столу. «Я сделал для господина Рэндо все, что мог! – в отчаянии воскликнул Ллиаллау. – Мог ли я сделать больше, господин Эн-Тайсу?» – и тиккайнаец отступился: Кинай говорил правду.

Тайс оказался в тупике. Ученый помощник Желтоглазого принадлежал к людям, которых уаррцы называли «шестым сословием». Айлльу мало что знал о них, губернатор не допускал его к делам, связанным с Домом Теней. Однако Тайс видел, что даже Харай, со всем своим могуществом, опасается «бесфамильных господ». Губернатор имел право использовать теней для различных поручений, но в действительности они подчинялись только собственным хозяевам, загадочным и далеким. Бесфамильный, бывший при Ундори, вовсе не обязательно действовал по его указке; вернее, это нельзя было бы доказать Хараю, поэтому Тайс и не пытался. Он не хотел снова видеть Рэндо в гневе.

Оставалось только ждать – и ожидание закончилось тем, что Харай едва не погиб.

…Аяри вспоминает события вчерашнего дня и оскаливается в ожесточении.

Он тоже не достиг успеха. Он выследил прочих убийц, но толку от этого не было: все они погибли от таких же заклятий, что убило первого. Нельзя было найти того, кто послал их. Нити, бесспорно, повели бы к Желтоглазому… но что толку! Рэндо все равно не поверил бы. Какие нужны доказательства, чтобы переменить его сердце? Айлльу не знали. Даже Тайс, долго живший рядом с людьми и лучше их понимавший, терялся.

Один грязный Кинай, как ни странно, сумел заронить сомнение в душу Рэндо. Но потом Желтоглазый приехал, улыбнулся Высокому – и сомнения рассеялись. Желтоглазый имел над ним странную власть. И все же эта власть была не беспредельна. Рэндо мог бесконечно верить своему другу, но это не значило, что он во всем с ним соглашался. Когда Ундори переступал черту, Харай делался тверже стали; в очередной раз встретившись с этой стальной стеной, Желтоглазый решил погубить того, кого называл другом.

Аяри закрывает глаза.

«Люди живут быстро, а некоторые – быстрее прочих, – думает он. – Желтоглазый всегда добивается того, чего хочет. Он нашел Золотой город. И вчера он едва не убил Рэндо».

Аяри недоволен собой. Харай благодарил его, и говорил доверительно и тепло, и даже просил прощения за резкость. «Этот человек готов и рад верить, – думает принц, – едва только увидит повод. Лучше бы он верил меньше». Аяри неприятно сознавать, что вчера ему удалось уберечь Харая только благодаря собственной наивности. Он не чуял всех этих сложных и хитрых заклятий, жертвой которых едва не пал губернатор. Айлльу увидел жалкого человека с луком и решил сломать ему пару костей за неразумие. Он знал, что из лука уаррца не убить, Тайс бы на месте Аяри сдержался, оставив убийцу его судьбе… и множество судеб переменились бы в одночасье.

Островитяне полагали айлльу богами: сила и бессмертие были достоянием богов. Пришлецы с континента так же умирали от времени, но, несмотря на это, принц Золотого города готов был разделить нелепую веру рабов: полковник Ундори и губернатор Хараи – существа иной, высшей природы. Думать об этом было странно и тяжело. Боги смертных не знают увядания, боги бессмертных – уходят скоро…

Пока живет Рэндо, не умрет и Золотой город.

«Он обещал», – думает Аяри, прихватывая клыками губу. Ветер бьет в лицо. Тайс скачет впереди, не оборачиваясь. Эле Хетендерана вспоминает, о чем говорил ему Эн-Тайсу, и ненавидит его сильнее, чем когда-либо, но безмолвно повторяет его слова: «Я хочу, чтобы он жил долго…»

День выдался – как драгоценность: погожий и прохладный. В преддверии лета здесь, на юго-востоке, такие случаются редко, они обычны для Сердцевинной Уарры, не для островов. Яркий солнечный свет заливает окрестности – дорогу и луг, и мост через Ллаю-Элеке. Отсюда река течет к Ниттаю, принимая в себя могучие притоки, становится мутнее от ила и шире. В верховьях она чиста и узка, как серебристая лента. Усадьба Ундори под безоблачным небом кажется меньше, чем есть. Выстроенная по грузному северному канону, в непогоду она выглядит мрачной и давящей…

«Забор», – только и думает губернатор, подъезжая; дорога петляет, и с изгиба ее видна часть заднего двора. Ее обнесли высоким забором. «Наверняка Маи прячет что-то от моих глаз. Теперь он не допустит, чтобы я попал туда, куда не должен попасть», – от этих мыслей Рэндо становится тоскливо. Он слишком хорошо понимает, когда и почему между ними исчезло доверие, и с этим ничего нельзя сделать. Примириться с жестокостью Маи означает предать себя – и предать тех, кто доверился Высокому Хараю.

«Я не обману их молитв», – повторяет Рэндо; сердце его неспокойно. Мысли его в беспорядке – они мечутся от уверенности к противоположной уверенности, Хараи то действительно подозревает друга в том, что он стоит за всеми событиями недавних дней, то отрицает это, ненавидя себя за низость. Он размышляет, кто еще может вести подобную игру, и вспоминает, как быстро распространились слухи о его новом назначении. Остальные губернаторы островов более честолюбивы, чем Хараи, наверняка они недовольны тем, что ему отдано предпочтение. Губернатор Тиккайная, живущий в Метеали, столице архипелага, выше Хараи по происхождению и мог почувствовать себя оскорбленным…

«Как все это низко, – думает Рэндо, стискивая зубы. – Я поручу это Дому Теней. Пусть шестое сословие занимается тем, что ему подобает. Я здесь не за этим». Для пошатнувшейся дружбы серьезным испытанием будет уже то, что он намерен воспрепятствовать ученым занятиям Маи. Если он станет еще и всерьез подозревать Ундори в покушениях на его жизнь, то дружба умрет.

Нет; Рэндо Хараи войдет в дом друга с открытым сердцем, как в прежние времена. Он будет искренним, пусть даже придется говорить неприятные вещи. Тени – удел шестого сословия, между дворянами нет места теням.

Полковник Ундори ждет на крыльце; он курит и улыбается.

Губернатор машет ему рукой.

– Что предпочитаешь, – насмешливо спрашивает Маи, – вначале обед, потом познавательная экскурсия, или наоборот?

– Помилуй! – смеется Рэндо, выходя из коляски, – я еще не настолько стар, чтобы голод пересиливал любопытство. К тому же я плотно позавтракал.

– Узнаю старину Хараи. Он все предусмотрел. Ладно, Рэндо, скажу прямо: у меня здесь имеется и отличный зверинец, и целая выставка предметов искусства, я готов тебя развлечь, но все-таки хочу, чтобы ты побывал в лабораториях. То, что я делаю там – самое главное для меня.

– Маи, – отвечает Рэндо; он почти растерялся перед лицом такой откровенности, но она же и безгранично радует его. – Мое внимание полностью в твоем распоряжении. Ты знаешь, я не так сведущ в науке, как ты. Но я постараюсь вникнуть в суть.

Маи улыбается; золотые глаза его светятся, и в груди у Рэндо теплеет от этой улыбки.

– Я постараюсь объяснить, – говорит Ундори и делает приглашающий жест рукой.

Уже берясь за ручку двери, он останавливается.

– В моих подвалах, – замечает он, – много бесовски опасных штук. Не стал бы приглашать туда твоих прекрасных богов.

Рэндо, стоя на крыльце, оборачивается. Возвышаясь в седлах, айлльу смотрят на него; лица их безмятежны и холодны. Губернатор коротко кивает им ресницами. Тайс лениво отводит глаза, черты Аяри остаются неподвижными.

– Пусть отправляются в лакейскую, – пренебрежительно велит Ундори.

Дом кажется нежилым. В отсутствие хозяина за ним следят слуги, нигде не пылинки, медь и бронза начищены, серебро блестит – но словно бы замедлилось дыхание дома, под высокими потолками сгущается пустота, и, точно плетями вьюнка, все здесь оплетено сумраком. Рэндо чувствует себя неуютно. Тревожась, он оглядывается, вслушивается в отдаленные звуки жизни и вдруг понимает, в чем дело. Ответ так прост, что в него трудно поверить.

В доме одного из могущественнейших магов Уарры нет магии.

Никакой.

Маи зажигает свечу.

– Она восковая, – изумленно говорит Рэндо, притрагиваясь к гладкому боку. – Просто восковая свеча.

– Без единой схемы, – кивает Ундори. – Я заказываю специально. Кстати, по той же причине мне пришлось и в слуги нанимать одних туземцев. Смешно! В Уарре нельзя найти мало-мальски смышленого мужика или бабу, чтобы совершенно не владели магией. Пару заклятий знает каждый – да хоть от похмелья заклятие…

Рэндо улыбается.

– Мои схемы настолько широкие, что иногда схлопываются просто так, – ворчит Маи, – под собственной тяжестью. Тебя я не боюсь – ты мастер, хоть и практик. А народ груб, груб и неаккуратен. Мне не хочется потерять плоды месяца трудов из-за того, что повариха решила сберечь молоко от скисания. Осторожно, здесь лестница.

Лестницу тоже освещают простые свечи. Губернатор и не упомнит, когда видал такие в последний раз. Свечи всегда снабжали заклятиями Третьей магии, а за последние десятилетия перешли на яркие лампы со стеклянными колбами… Маи задерживается, запаляя фитильки от своей свечи.

– Что случилось? – вдруг спрашивает он серьезно.

– Ты о чем? – теряется Рэндо.

– У тебя на лице следы, – Маи стоит к нему лицом и хмурится. – Заклятия?

– Да. Был… неловкий случай. На защиту пришелся сильный удар.

– Брось канон Даро, – сурово велит Ундори, и Хараи фыркает от смеха, глядя, какую недовольную мину строит друг. – Брось эту древнюю дрянь. Я даже по следам вижу, что ты расписывался по Даро. Придумана сотня канонов, но ты пишешь самый примитивный.

– Я вообще человек простой и грубый.

– Да, только от сохи… господин наместник, – Маи весело скалится. – Канон Тавери, Рэндо. Убедительно тебя прошу. Силы не меньше, но – никаких ожогов. Мы пришли.

И он распахивает дверь.

Точно не было этой четверти века… Хищный, тигриный блеск глаз Ундори чуть меркнет, лицо его становится мягче; он кажется совсем юным в полутьме своей лаборатории, освещенной лишь россыпью огоньков. Маи проходит вдоль стен, и там, где он идет – зажигаются свечи. Белые мыши тихо попискивают в клетках, кролики сидят, прижав уши. Рэндо вспоминается, с чего началась ученая карьера Маи: он создал новую базовую схему, которая стала основой целого букета медицинских заклятий. Многим болезням нервной системы пришлось отступить благодаря ему. Офицер Ундори конструировал боевое заклятие, но случайно создал исцеляющее…

– Это мое сердце, Рэндо, – тихо говорит он, и Хараи вздрагивает: голос Маи звучит так тепло, что ему становится больно. – Это место.

– Ты работаешь над чем-то медицинским? – спрашивает Рэндо, пытаясь избежать неловкости. – Я вижу, мыши… контрольная группа и опытная группа. Правильно?

Маи сощуривается.

– Кто-то клялся, что все забыл. Правильно.

– И каков результат?

– Мыши из первой контрольной давно передохли. Это вторая контрольная. Я применил на них все известные укрепляющие заклятия – стимулирующие иммунитет, замедляющие старение… они одряхлели, но еще бегают. Опытная группа, если не попадется коту, переживет меня.

– Продление жизни, – вполголоса говорит губернатор; у него захватывает дух, он смотрит на друга почти благоговейно. – Вот над чем ты работаешь…

Глаза Маи светятся в полутьме.

– Нет, Рэндо. Бессмертие.

* * *

Дом полон запаха Желтоглазого.

Это не только запах его тела – это аура его мыслей, странных и жутких, и еще аура страха, который испытывают перед ним его жертвы. Запах пробирается в ноздри и мучает мозг. Даже Тайс, которому посчастливилось никогда не бывать в руках Желтоглазого, чувствует это: он притих и идет позади. Кажется, если сейчас Аяри начнет приказывать ему, он будет повиноваться.

Аяри стоит невероятных усилий бороться с собственным страхом – и с воспоминаниями, от которых все внутри сжимается и цепенеет. «Желтоглазый не придет сюда, – думает принц, – он сейчас с Хараем», – но от этого не становится легче. Наконец, Айарриу понимает, что боится не своего мучителя, а всех тех опасных вещей, которые он обещал показать губернатору. Если полковник Ундори решит использовать их, чтобы избавиться от неудобного друга…

Законы Уарры не похожи на законы островов. На континенте есть люди, чья власть превосходит власть наместника, тем более – Желтоглазого. Последний побоится совершить открытое убийство, ибо по закону за него полагается казнь. Но эти законы для принца чужие, он не верит в их силу, и тревога не оставляет его.

Айарриу останавливается. Эн-Тайсу стоит у него за спиной и ждет.

– Расспрашивай слуг, – говорит Айарриу. – Я не умею говорить с людьми.

– Куда ты пойдешь? – спрашивает Эн-Тайсу.

Айарриу оборачивается и смотрит ему в глаза.

Эн-Тайсу отступает на шаг.

– Хорошо, – говорит он.

Эле Хетендерана мог бы порадоваться своей неожиданной власти, но ему – и тиккайнаец понимает это, именно поэтому он подчиняется, испытывая подобие уважения перед твердостью чужой воли, – ему слишком страшно.

Он поворачивается и идет назад.

…Минуту назад ноздри Айарриу уловили запах человека: старого, больного, не владеющего магией и совершенно не испытывающего страха перед Желтоглазым. Человек прошел неподалеку. Запах его был омерзителен для чуткого носа айлльу, принца затошнило, когда он распознал все болезни, поселившиеся в теле человека к исходу шестого десятка лет его жизни – но в густом покрове живой гнили различались иные нотки. Они были слабы; Айарриу предположил даже, что чует их лишь потому, что хочет чуять, но потом убедился: несколько минут назад слуга находился рядом с айлльу.

Желтоглазый привез из Золотого города целый обоз клеток… Так сказал Тайс, и Аяри ему поверил. У Тайса в запасе было достаточно жуткой правды, чтобы лгать. А потом и Харай сказал, что хочет увидеть айлльу из города. Он собирался взять их под свое покровительство. Услышав это, Аяри так растерялся, что промолчал, хотя следовало упасть в ноги… «Я поблагодарю его потом, – решил он, поразмыслив. – И я поговорю с ними первый».

Эн-Тайсу собирался говорить со слугами Желтоглазого. Туземцы, которых тот нанимал, все не отличались большим умом; Желтоглазому нужны были такие слуги, чтобы не владели магией. Хитроумный и скользкий, как угорь, Тайс полагал, что у них можно будет выведать что-то о встречах Ундори и его приказах. Он умел втираться в доверие.

Айарриу думал о своем городе.

…Идти по гнусному запаху больного тела неприятно, но несложно. Почти не принюхиваясь, Аяри шагает туда, откуда пришел слуга. Запах ведет во флигель. Лестница – узкий коридор – окна под потолком, и из них тянет запахом зелени – лестница – незапертая дверь… Аяри выходит на свет, и сердце его обрывается. Он слишком хорошо помнит это место. Меньше двух лет прошло. Когда-то он думал, что окончит здесь свои дни. Почти ничего не изменилось с тех пор, только повозок меньше, но недавно они стояли здесь: на желтой прибитой земле заметны следы тяжелых колес.

Солнце светит.

Ослепляет.

Ничего нет. Только запахи – чудовищно, невозможно знакомые… Дыша ими, Айарриу стоит, не думая ни о чем, забыв о времени. Не может, не должно быть в доме Желтоглазого этих запахов, немыслимо представить, чтобы удушающий, мертвящий дух Желтоглазого смешивался с этим нежным благоуханием… Нет Желтоглазого, и дома его нет. Кувшинки цветут в озерце, томится под солнцем сочное разнотравье, придворные дамы хрустально смеются, смешивая ароматы в расписных чашах, ослепительно сияют золотые крыши, поют свою песню вечные льды… Ледяная лилия айлльу – Айелеке эле Хетендерана.

Ее не может здесь быть. Это иллюзия, мучительное видение, порожденное злобной волей Ундори. Потому-то двери оказались незаперты, что угрюмые заклинания перегораживают запретный путь. С самого дна разума они поднимают образы, которых Айарриу даже не боялся, потому что не мог о них думать. Айелеке в доме Желтоглазого.

Но такую иллюзию разве что Тайс мог бы вообразить, с его грязными мыслями и грязным языком… потому что никогда, во сне ли, бодрствуя ли, Айарриу не представлял перед собою сестру нагой.

Она стоит перед ним. Она словно подернута инеем. Зрачки ее даже не пульсируют – распахнулись широко, как черные луны, и замерли. Она нага, точно наложница, которую сейчас понесут к хозяину, и только волосы, благоуханный серебряный водопад, прикрывают ее тело. Единственный предмет, надетый на ней – собачий ошейник.

– Арри, – говорит она, и голос ее по-прежнему подобен шепоту ручья летним днем.

Опомнившись, Айарриу отводит, наконец, лицо; остановившимися глазами глядя куда-то в сторону, он быстро расшнуровывает рият, стаскивает его с плеч и укрывает наготу Айелеке.

– Арри, – повторяет она, точно забыв все иные слова.

Брат вскидывает глаза.

Все так, как прежде. Он словно смотрит в странное зеркало, лишь немного изменяющее его черты, делающее их нежнее и тоньше… Айарриу и Айелеке – близнецы. Между двумя айлльу не может быть связи прочней, чем такая: демоны непостоянны в любви и ненадежны в дружбе. В детстве принц и принцесса осознавали себя единым существом. Потом связь перестала быть такой тесной, но они неизменно с полумысли понимали друг друга…

– Я заберу тебя отсюда, – шепчет он и порывисто прижимает сестру к груди. – Я заберу тебя.

Айелеке высвобождается из его рук и уходит.

Оторопев, Айарриу смотрит ей вслед, не птыаясь препятствовать. Белый рият падает с плеч принцессы. Она словно забыла, как носить одежду. «Я увидел ее и прикоснулся к ней, – приходит в голову принцу, – но ее здесь нет. Это призрак…» Серебряные волосы Айелеке колышутся… она идет неторопливо, но уверенно, точно услышала зов, и скрывается в доме.

– Оставьте ее, мой принц, – слышит Айарриу и вздрагивает. – Желтоглазый сделал с нею все, что хотел.

Незнакомый айлльу склоняется, зашипев от боли, и поднимает с земли верхнее платье принца. Подает ему. Айарриу все не может прийти в себя. Он внюхивается в запах сестры, все такой же нежный и приятный, пытаясь понять, что с ней. Пальцы его машинально зашнуровывают платье.

Айлльу стоит, ожидая, когда Айарриу переведет на него взгляд.

Лицо его страшно изуродовано; на нем нет шрамов, но кожа айлльу точно была скроена не по его мерке и свисает с костей.

– Вы не узнаете меня? – спрашивает он, наконец. – Говорили, что мой запах изменился… Или вы тоже побывали в руках Желтоглазого и теперь не понимаете слов?

– Что?

– Перед вами Ниэрену эле Диайя, принц, – айлльу слабо улыбается и кланяется. Его позвоночник точно копье: спина не гнется.

Айарриу изумленно смотрит на дальнего родича. Пара лет прошла с тех пор, как он последний раз видел Ниэрену, как он мог не распознать его запах?

– Госпожа Айелеке назвала ваше имя, – говорит царедворец, – это удивительно. Она не помнит даже имени госпожи Интайль. Есть надежда. Желтоглазый не всесилен.

– Что?.. – едва слышно повторяет принц.

…В последнее свое путешествие полковник Ундори взял с собой не ученых и следопытов, а людей, называемых «тенями». Их было много, и каждый в бою не уступал самому Желтоглазому. К тому времени, как небольшая армия уаррцев пересекла горы, ушей королевы Интайль уже достигли слухи о завоевании островов. Она поняла, как разительно люди Запада отличаются от привычных айлльу смиренных островитян. В Золотом городе полагали, что Айарриу погиб в сражении. Если даже принц эле Хетендерана не сумел справиться с уаррцами, айлльу следовало думать не о том, как покарать их, а о том, как спастись. Двор решил оставить город и отправиться морем на Яннию; там жрецы Царя-Солнце все еще хранили в своих школах и монастырях сокровенные тайны островов.

Но выбраться из города не удалось. «Тени» успели окружить его. Вся знать айлльу разом угодила в руки людей.

– Никто не понимал, что нужно этим людям, – говорит Ниэрену. – Они ничего не требовали, ни о чем не спрашивали, не хотели знать, кто королева, а кто служанка. Позже мы поняли, что им не нужны наши тайны, и даже наши сокровища не нужны. Только наши тела.

– Города больше нет?

– Я не знаю. Желтоглазый не разрушил его. Сломив сопротивление и набрав пленных, он повернул обратно. Возможно, в городе еще кто-то живет. Простите мне дерзость, мой принц, но, быть может, теперь вы ответите на мои вопросы? Я никак не думал, что увижу вас снова, и я весьма изумлен тем, что вы появились здесь.

– Сколько вас? – сухо спрашивает Айарриу.

– Несколько десятков, я полагаю. О многих я не знаю, живы они или мертвы.

– Что Желтоглазый сделал с моей сестрой?!

– Только он может ответить на этот вопрос…

Даже сейчас бешеный взгляд Айарриу пугает царедворца, и тот снова кланяется, хотя это движение очевидно причиняет ему боль.

– Он использовал какое-то заклятие над госпожой Айелеке, – уставившись в землю, говорит Ниэрену. – После этого она как бы потеряла разум… она не разговаривает, не носит одежды и почти все время спит. Иногда он зовет ее к себе, и после этого она улыбается. Вот все, что я знаю.

Айарриу закусывает губу. Зрачки его пульсируют.

– Мой принц, – говорит Ниэрену тихо, – может быть, вы захотите повидать вашу матушку?..

– Она уже не встает, – говорит Ниэрену, едва поспевая за быстрым шагом Айарриу. – Но она в полном рассудке, хотя душа ее полна боли… Госпоже Интайль довелось видеть свою дочь в таком ужасном состоянии, она думала, что и вы, принц, погибли. Надеюсь, ваше появление доставит ей немного радости.

– А что с тобой? – сухо спрашивает Айарриу. – Твой запах стал другим. Ты еле двигаешься. И кожа обвисла.

Ниэрену улыбается.

– Насколько я знаю, – отвечает он, – это называется старостью.

Айарриу замирает на месте, так, что бывший царедворец Золотого дома мало не тыкается носом ему в спину.

– Айлльу не стареют!

– Желтоглазый решил доказать обратное…

– Что с моей матерью? Она тоже больна этой болезнью?

– Нет.

…Повозки стоят вдоль высокого забора; в ярком свете полуденного солнца лишь под ними остается немного тени. Под одной из повозок лежит куча тряпья. Среди мерзкого, колом стоящего духа грязи и животных Айарриу различает запах, похожий на аромат матери. Его трудно узнать. Принц даже не помнит настоящего запаха ее тела: госпожа Интайль всегда любила благовонные притирания. В доме Желтоглазого их нет, и к тому же она больна…

– Госпожа Интайль, – говорит Ниэрену. – Госпожа, проснитесь! Даже здесь, в этом ужасном месте, нас находит радость. Откройте глаза.

Бледная рука, лежащая поверх расшитых лохмотьев, чуть поднимается. Ниэрену, кряхтя, встает на колени и сжимает руку королевы. Айарриу замер в трех шагах от повозки и не может двинуться с места; его сковывает ужас и отчаянное, превозмогающее веление воли нежелание видеть и понимать.

– Оставьте меня, господин Ниэрену, прошу вас, – тихо говорит мать; речь ее так изысканна, точно она не лежит в бессилии и грязи на земле, а отдыхает среди роскоши своих покоев. – Мне снится чудесный сон… я вижу своего сына живым…