Текст книги "На кладбище Невинных (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Сен-Северен весь день пропадал в храме, здесь, за высокими соборными стенами, находил покой душе, беспокойство стихало, он забывался в молитвах. Но искушения не оставляли его и здесь! Сумасшедшая старуха, которая едва не довела его до истерики дурацкими мольбами о здравии внука, снова появилась в церкви. Мало того, кинулась целовать его ризы, вопя, что маленький Эмиль начал вставать и сам ходит! Её вопли собрали толпу в притворе, и как Жоэль не старался объяснить глупой женщине, что внука исцелил Бог, толку не было. Он смутился ещё больше, когда, окружённый восторженной толпой простолюдинов, вдруг заметил в притворе знакомую фигурку и, приглядевшись, понял, что не ошибся.

Пришла Стефани де Кантильен.

Жоэль, однако, воспользовался её приходом, чтобы освободиться от навязчивых прихожан, которым вечно подавай чудеса да знамения, и готовых, аки язычники, обоготворить священника вместо Бога. Нехристи, одно слово. Но разговор со Стефани поразил Жоэля. Она пришла поговорить с ним, не найдя его у маркизы де Граммон, заезжала к нему и его дворецкий сказал, что он – в Сен-Сюльпис.

– Что-то случилось, Стефани? Кроме, конечно, всех этих ужасов.

Она покачала головой.

– Нет. Но то, что происходит… это дьявольщина. Я долго колебалась, мне было стыдно рассказать вам. Но… Я подумала, что, наоборот… это пройдёт, если я признаюсь вам во всём.

Жоэль напрягся. Господи, неужто и Стефани, как Люсиль, признается ему в любви?

– Это началось… я не помню точного дня… Я думала… об одном человеке… Он нравится мне, я…  – она умолкла.

– Предположим даже, что его зовут Бенуа…  – продолжил аббат, обрадовавшись откровенности мадемуазель и тому, что его самого это не касалось. Но он ошибся.

Стефани невесело улыбнулась.

– Вы наблюдательны. Да, мне нравится де Шаван. Но… Я не о нём. Это случилось под вечер. Я, кажется, уснула, или… дремала… И вдруг я… Я не лгу, поверьте! Я услышала ваш голос. Вы…  – Она жалобно взглянула на него. – Вы говорили о любви и звали меня. Я… понимала, что это наваждение… но… противиться почти не могла. Я встала… но тут вошла Сесиль, моя горничная. Они испугалась, закричала, думала, что мне дурно, говорит, я была как сомнамбула…

Аббат побледнел.

– На следующую ночь я боялась оставаться одна, и Сесиль была рядом. Всё повторилось. Но ведь это… были не вы?

Де Сен-Северен почувствовал, что его знобит, точнее, пробрало морозом. Он сунул руки в карманы и тут же вскочил, нащупав в левом лист бумаги. Жоэль торопливо извлёк его. Ну, конечно…

Он протянул Стефани письмо мадемуазель де Монфор-Ламори.

– Прочтите, мадемуазель.

Она бросила на него изумлённый взгляд и заскользила глазами по строчкам. Ахнула, прижав трепещущую ладонь к губам, когда прочла подпись. На лице её проступил ужас.

– Боже мой… это как же? Я… следующая? – Мадемуазель де Кантильен, что и говорить, была далеко не самой глупой из молодых девиц.

Сам же аббат, тяжело плюхнувшись на скамью, погрузился в размышления, кои до сих пор непроизвольно отталкивал от себя. Из туманного прошлого встала до боли знакомая фигурка Мари. Она тоже не могла объяснить, как всё произошло, лишь помнила, как странная непреодолимая сила вдруг заставила её среди ночи подняться и самой прийти в спальню д'Авранжа. Он шла, как околдованная, и ей почему-то казалось, что она идёт к нему, Жоэлю…

Камиль д'Авранж. Что он тогда сказал? Что всем напряжением душевных сил взалкал Мари, готов был продать душу чёрту за единую ночь с ней. Обезумевший, он начал призывать её к себе. Вскоре дверь его спальни раскрылась, и Мари словно в полусне переступила порог… и назвала его Жоэлем.

Разве он, Жоэль, забыл это? Нет. Просто похоронил воспоминания, но вот, призрак по первому слову встал из могилы и скользил перед глазами…

До него с трудом дошёл жалобный голос Стефани.

– Что же мне делать, отец Жоэль? Я боюсь!

Сен-Северен вздохнул.

– То, что вам грозит опасность – очевидно. Я сейчас отвезу вас в дом к своему другу, Анри де Кастаньяку. Надо вызвать туда же Бенуа де Шавана и братьев де Соланж. Вас надо просто запирать в спальне на ночь. Забить окна. Опасность слишком велика. – При этом Жоэль, поймав её испуганный взгляд, замер в недоумении. Если его предположения правильны, и эти мерзости творит д'Авранж, то… Это же невозможно! Ведь сам Жоэль стократно замечал, что Стефани – дорога Камилю! Он дарил ей безделушки и опекал, рекомендовал нужным людям и при некоторых особах бросал в её адрес утончённые комплименты! Господи, ведь он нянчил её малышкой и из колледжа писал ей письма, начинавшиеся словами «любимая моя сестричка»! Это не он… Всё пугающе похоже на случай с Мари, но… этого не могло быть.

Тем не менее, если сомнения аббата и допускали непонимание и дурную двойственность, то опасность, угрожавшая мадемуазель, была несомненна. Служба давно закончилась, церковный двор опустел. Аббат, не раздумывая, усадил мадемуазель в её экипаж, сел рядом и велел гнать к Менильмонтану, где жил де Кастаньяк.

Ему не пришлось долго объяснять Анри и его сестре необходимость приютить мадемуазель и её друзей, ибо ей угрожает опасность – о гибели Женевьёв де Прессиньи Кастаньяки уже знали.

На всякий случай Жоэль решил обезопасить дом от визита Камиля д'Авранжа.

– Я прошу вас, мадемуазель, в эти дни не видеться ни с кем, никому не писать. Даже если придёт ваш брат…

Мадемуазель де Кантильен взглянула на него сумрачно.

– Вы… о ком? О Реми или о Камиле?

Аббат смутился.

– В общем-то, об обоих.

Стефани пожала плечами.

– Они не придут. Реми я просто боюсь, а Камиль… боюсь, что мсье д'Авранж ещё почище его милости виконта будет.

Отец Жоэль в изумлении замер.

– Что? Он же нянчил вас, Стефани.

– Все мы когда-то в куклы играли. Я… я слышала о нём много мерзостей, но никогда не верила. Не хотела верить. Я любила его. – Она бросила мрачный взгляд на окаменевшего де Сен-Северена. – Вы сказали тогда, что любовь Христова открывает глаза. Не знаю. Может, я любила его не Христовой любовью. Ибо обычная любовь ослепляет… По крайней мере, иногда. Я не хотела видеть в нём дурного. Мне сказала… я не могу назвать… Он подло обесчестил нескольких девушек. Я не верила, но когда моя подруга по пансиону… он надругался над ней! Я просто вдруг вгляделась в него, услышала его разговор с Реми. Они подлинно братья – два колеса одной повозки. Я сказала, что не хочу больше знаться с ним.

Жоэль тяжело вздохнул и столь же тяжело опустился в кресло.

– Вы сказали ему это… Давно ли?

– Три дня назад.

– А голос… мой голос… вы услышали до этого?

Стефани замерла.

– Да… нет! В тот же вечер! Как приехала домой, – мадемуазель побелела, – а почему вы спрашиваете об этом?

Аббат торопливо поднялся.

– Мне трудно пока что-то объяснить, мадемуазель. Я сейчас привезу де Шавана и вашу горничную.

* * *

… Визит Сен-Северена в дом де Шавана отнял больше времени, чем рассчитывал аббат.

Жоэль показал Бенуа письмо Розалин де Монфор-Ламори, и довёл его до синюшной бледности сообщением о том, что у мадемуазель Стефани уже несколько дней – сходные видения. Он велел Бенуа заехать за горничной мадемуазель де Кантильен Сесиль, помочь ей собрать вещи и отправиться к Анри де Кастаньяку. Необходимо поместить мадемуазель в спальне второго этажа, забить все окна и баррикадировать на ночь дверь её спальни. В чужом доме входной двери ей не открыть, но необходимо распорядиться, чтобы один из лакеев спал на топчане, придвинутом к двери. Мадемуазель собой не управляет.

– Вы хотите сказать, Жоэль… что это дьявольщина?

– А разве в народе убийцу не прозвали Сатаной? – аббат вздохнул. – Всё это подождёт, Бенуа. Вы же понимаете – лучше трижды перестраховаться, чем подвергнуть жизнь мадемуазель опасности.

С этим Бенуа не спорил.

– Кому же и воевать с Сатаной, как не слугам Божьим, – говоря это Беньямин, не вызывая лакея, торопливо одевался. – Про вас, кстати, при дворе чудеса рассказывают, врачуете болящих, говорят, молитвами исцеляете…

Аббат растерянно уставился на Шавана.

– Господи, Боже мой, силы небесные, от кого вы этот вздор слышали-то?

– От господина де Морепа, он как раз спрашивал у герцога де Сент-Эсташа, лечите ли вы чешуйчатый лишай? А герцог услышал об этом от мадам де Фонтенэ, а та говорит, что ей горничная о чуде этом рассказала, что с её отцом, Роже Мади, случилось по молитве-то вашей. Он тут поставщик дров…

Аббат тяжело вздохнул. Господи, за что напасть такая? Какой лишай? Он даже не знал, что это такое! Впрочем, Реми что-то говорил… Все знания аббата Жоэля о болезнях исчерпывались несколькими прочитанными когда-то книгами по медицине, ныне давно забытыми. На собственном опыте он знал, что такое головная боль да мозоли, натёртые по весне новыми туфлями. Да ещё один раз был укушен пчелою, которую сам же неосторожно и придавил.

Бог мой, ну за что Ты попускаешь такое? Если бы не опасность, угрожавшая мадемуазель де Кантильен, Жоэль, наверное, испытал бы при подобном известии полное душевное изнеможение, но сейчас только махнул рукой. Эти глупости будет время опровергнуть и после.

Бенуа взглянул на него странно.

– Почему глупости? Вы же сами говорили – дар от Бога. Это рабство, его не выбираешь, это оно выбирает вас. От креста убежать хотите?

– Господи, какой дар? Какой крест? Бога ради, Бенуа, пожалейте вы меня! Тут Сатана лютует, под носом у нас людей пожирают, а вы о каком-то лишае! Не знаю я никаких лишаев! И знать не хочу.

Жоэль завёз Бенуа в дом мадемуазель, потом хотел было поехать к себе, но вспомнил, что через час в доме де Прессиньи начинались похоронные обряды.

Движимый неожиданной мыслью, аббат решил ехать туда.

Глава 2
«Карета с закрытым накидкой гербом, ночное небо, какой-то странный petite maison где-то у таможни Вожирар, да кладбище Невинных…»

Всё, что аббату хотелось, это повидать старую графиню де Верней. Фраза её сиятельства, случайно уроненная в полиции, которую он просто пропустил тогда мимо ушей, сейчас жгла. Когда он подъехал к дому де Прессиньи, приближался второй час дня, и гроб несчастной Женевьёвы устанавливали на катафалк после отпевания на дому. Старик Ксавье остался дома, так как совсем обессилел и, как шептали некоторые, впал в детство.

К изумлению многих, и аббат оказался из их числа, старая графиня чувствовала себя превосходно, распоряжалась деловито и отрывисто, отнюдь не гоняя по дому слуг без толку. Напротив, всё делалось с разумением, делавшими честь её сиятельству. Всё было готово к назначенному часу, шло размеренно и величаво. В два часа пополудни катафалк двинулся от дома в сопровождении вереницы карет, и де Сен-Северен велел своему кучеру пристроиться в хвост. На кладбище, стараясь не мешать печальному ритуалу, Жоэль неторопливо отвёл графиню чуть в сторону от остальных, но, не доверяя расстоянию, отделявшему их от прочих, заговорил на итальянском, спросив госпожу де Верней, какую именно глупость она услышала от Женевьёвы накануне её исчезновения? Старуха смерила его подозрительным взглядом. Сен-Северен поспешно продолжил, не говорила ли мадемуазель, что слышит странный голос, зовущий её, не имела ли каких видений? Что она говорила?

Взгляд старой графини утратил напряжённость, в нём промелькнуло изумление.

– Именно этот вздор она и несла. Причём говорила, что это был ваш голос, и видела в этой бредовой фантазии явное свидетельство вашей любви к ней. Дурочка была упряма, и разубедить её в этой вздорной выдумке я не смогла.

Сен-Северен покачал головой.

– Боюсь, это была не выдумка. Я не о любви, конечно. Она действительно это слышала. Это подлинно Сатана.

– Вы имеете в виду… Я слышала рассказы о подобных чародеях, что могут поработить любую волю и внушали жертвам… всё, что угодно. Но сейчас, в наше время? Кто в это поверит?

– D'accordo ma, va benissimo. На этом-то, боюсь, всё и строится. Я ведь и сам… не могу поверить.

Аббат лукавил. Не мог он поверить не в магические дьявольские заклинания, околдовывающие девиц, ибо те, кто служат Богу, лучше прочих знают и о кознях дьявола, не мог поверить аббат в нечто куда более дьявольское, точнее, в подлинно инфернальную мерзость, в распад человеческой души, в запредельную подлость того, кто рос и мужал рядом с ним, готового отдать на поругание и заклание даже ту, кого называл сестрой.

Графиня, смерив его взглядом, неожиданно для него выразила надежду на то, что чего бы там не мерещилось мессиру ди Сансеверино, у него хватит ума не соваться в пасть дьявола в одиночку и вовремя предупредить полицию. Особенно, если он обнаружит место, где упомянутый выше Сатана творит свои мерзкие шабаши. Негодяя нужно взять с поличным. В ответ мессир ди Сансеверино любезно ответил, что не настолько самонадеян, чтобы пытаться в одиночку скрестить шпагу с его высочеством Князем Ада. Он внимательно оглядел толпу, пытаясь найти в ней Камиля д'Авранжа, но тщетно. Его не было.

Аббат незаметно покинул кладбище.

Карету он приказал остановить у Арен Лютеции, у двери особняка д'Авранжа и приказал доложить о себе. Он был готов к тому, что его не примут, но старый лакей Камиля проводил его к господину. Гостиная его сиятельства представляла нагромождение роскоши на богатство, однако, не казалась ни уютной, ни привлекательной. Всё здесь несло странный отпечаток распада: от обоев исходил еле ощутимый запаха погребной плесени, что-то старческое и смертное таили трещины лака дорогих полотен, а тяжёлые портьеры, чьи заломы напоминали погребальные извивы савана, усиливали гробоподобие старинной мебели.

Хозяин, и Сен-Северен сразу понял это, был смертельно пьян. Камиль развалился, не потрудившись снять тяжёлые зимние сапоги, на парчовом диване. Было ясно, что с утра его отчаянно рвало, но сейчас ему несколько полегчало. Взгляд д'Авранжа был мутен, но осмыслен.

– Зачем ты… чего…  – Камиль с трудом сел на диване. – Что тебе надо? – наконец вполне внятно произнёс он.

Жоэлю был неприятен этот опустившийся человек, но сейчас было не до собственных ощущений.

– Как я понял, ты не оставил своих дьявольских экспериментов? Это ты тот Сатана, что выманивал девиц из домов?

На лице Камиля, отяжелевшем и потемневшем, появилась ироничная улыбка.

– Я говорил тебе, дураку, я не каннибал.

– А я и не говорил, что ты один.

Лицо д'Авранжа, однако, не изменилось.

– Ты несёшь вздор.

– Стефани слышит голос… тот же, что слышала и Мари. Это делаешь ты, не понимаю, как, но это делаешь ты, – де Сен-Северен вгляделся в лицо Камиля.

– Ты несёшь вздор.

– Вздор? И тебе не жаль сестру?

– Ты несёшь вздор.

Д'Авранж был непробиваем, при этом, как заметил аббат, он странно напрягся, уставившись на Жоэля всё более тяжелеющими глазами. Сен-Северен поморщился: ему показалось, что запах рвоты усилился, к тому же запахло клопами и Бог весть откуда потянуло склепом. В этом доме вообще пахло странно – тайнами старого города, кабинетом алхимика с его ртутными опытами, городской канализацией, возможно, много лет назад здесь кого-то убили, а, возможно, пытались изобрести новый сыр, да и забыли заплесневевшее изобретение в подвале. Слишком сложный запах. Аббат с гневом взглянул на Камиля и начал обмахиваться ладонью, как веером.

– Силы небесные, чем это смердит у тебя, во имя всего святого?

Странно, но абсолютно безразличный к предшествующим обвинениям де Сен-Северена, совершенно равнодушный к любым его словам, теперь д'Авранж неожиданно взъярился. Аббат с изумлением смотрел на налившиеся багровым пламенем глаза Камиля, на его злобно обнажившиеся клыки и нервно трясущиеся руки. Теперь он был подлинно безобразен.

– Смердит?! Как ты смеешь? Как ты смеешь?

Жоэль подумал, что от чрезмерных возлияний его собеседник, видимо, тронулся умом. О чём он?

– Я спросил, чем воняет у тебя так гадостно, только и всего! – Он повысил голос, опасаясь, что Камиль просто не расслышал его. – То ли крыса под полом сдохла, то ли у кухарки яйца протухли. Да что с тобой, сумасшедший? – он торопливо отодвинулся от наступавшего на него пьянчуги, спешно вытащив из сапога кнут. Не хватало ещё сцепиться с этим смердящим существом, брызжущим слюной и явно умалишённым. – Может, повязать этого сумасшедшего и свезти к доктору? – На своё несчастье отец Жоэль подумал это вслух.

Здесь уместно сказать, что сам аббат, человек подлинно смиренный, прекрасно сознавал своё духовное несовершенство, понимая, насколько мало соответствует тем высоким образцам Царственного Священства, людей Божьих, взятых в удел, о коих неоднократно читал в житиях. Те Отцы были в его понимании людьми, настолько пребывающими в Духе, что всё земное для них теряло смысл. Они, ходившие всю жизнь в одной полуистлевшей на их плечах рясе, всегда были для него немым укором. Сам де Сен-Северен, необычайно, даже болезненно чувствительный к дурным запахам, был наиопрятнейшим чистюлей, купавшимся трижды в неделю зимой, и семикратно – летом. Сейчас Камиль вызывал в нём откровенную гадливость.

На д'Авранжа меж тем было страшно смотреть, настолько побагровело его лицо.

– Не может быть… ведь не может…

Аббат начал подлинно опасаться за здоровье бывшего сокурсника. Ведь удар сейчас хватит, ей-Богу!

– Да чего не может быть-то? – изумлённо вопросил он.

Тут, однако, Камиль д'Авранж столь же неожиданно успокоился, сколь внезапно до этого взъярился. Он сел на диван, как невольно заметил де Сен-Северен, именно на то место, которое до этого испачкал рвотой, и лениво проговорил:

– Так, стало быть, на основании той детской истории ты заподозрил меня в убийствах? – Он высокомерно усмехнулся, и Жоэля почему-то пробрал мороз. – Так вот запомни, это всё вздор. Выкинь из головы дурацкие подозрения, слышишь? Я не убийца и не каннибал. Подержать в объятьях трепыхающуюся юную красотку – это, чего скрывать, мне в удовольствие, но всё остальное… Я люблю кровь девиц… но после – она и даром мне не нужна.

– Я готов тнбе поверить, но ты должен понять, что следующей жертвой Сатаны будет Стефани.

Аббат удивился: его слова не произвели на Камиля никакого впечатления. Напротив, он зло усмехнулся.

– Когда-то я сделал твою невесту своей любовницей, а теперь ты сделал мою сестричку своей дочуркой? Ты, надо сказать, быстро натаскал её – и теперь она воротит носик от братца, вынянчившего её. Теперь я для неё – надменный блудник и богоборец-вольтерьянец. – Он направил дула глаз на Сен-Северена. – Я это вынес. Но она кое-что добавила… Ну да ладно.

Аббат всё понял.

– Ты из-за этого напился?

– Ты несёшь вздор, – зло полыхнул глазами д'Авранж, – что мне всё это?

Аббат понял, что броню лжи д'Авранжа ему не пробить. Глупо было говорить с этим человеком, глупо было и оставаться в этом зловонном склепе: отец Жоэль боялся, что сутана провоняет дурным запахом.

– Ладно, мне пора. Может, и вправду, всё глупые подозрения, – вздохнул он. – Обрывки пустых снов, как говорят в Италии, sonno agitato, sogno premonitore…  – Сен-Северен уходить, однако, не торопился. Он решил на прощание бросить ещё один пробный шар, бросить, ни на что не надеясь, но шестым чувством понимая, что это сделать надо, даже если он получит ещё одну порцию той же упорной лжи. Он ничем не рисковал.

Жоэль уставился в лицо д'Авранжу, когда-то сопернику, теперь – противнику. Напрягся, вглядываясь, стараясь не пропустить ни единого движения перекошенного пьяного лица.

– Мне почему-то постоянно видится один и тот же сон, я ведь, ты знаешь, sensibile, – проговорил он на выдохе. – Это почти осязаемое видение: карета с закрытым накидкой гербом, ночное небо, какой-то странный petite maison где-то у таможни Вожирар да кладбище Невинных…

Жоэль выиграл.

Лицо д'Авранжа побледнело, кровь, отлившая от щёк, тут же прилила к ним снова, вызвав на них алые пятна. Было заметно, что скулы Камиля страшно напряглись и он делает над собой нечеловеческое усилие, чтобы не выдать волнения, но, пьяный, не может контролировать себя. Аббат же поправил на шее шарф и лениво попрощался.

Д'Авранж нервно кивнул, но ничего не сказал на прощание.

Аббат с трудом, ощущая неимоверную усталость, взобрался в экипаж. Если раньше, после прошлой встречи, ему стало стыдно за свою былую глупость, когда он пытался обрести в этом человеке друга, то теперь он откровенно злился на себя. Какое общение может быть у Христа и Велиара? О чём только думал? Вон Сена, тёмная вода, чьи берега стянул камень набережной! Верно, земля должна ограждать себя от воды, способной размыть её в грязь. Гранитную преграду надо ставить между собой и этими людьми! Любить нужно своих врагов, но никто не велел любить врагов Божьих и целовать в уста мерзопакостные адептов дьявола. Анафема, маран афа!

Дома Жоэль уединился у камина, пригубил принесённое камердинером вино, поблагодарил Галициано и углубился в размышления. Если подсчёты графини верны, на следующую охоту Сатана выйдет через три дня. Всё это время Стефани де Кантильен проведёт в доме де Кастаньяка. Это упредит удар негодяя. Остаётся надеяться, что мадемуазель в безопасности. Район Ле-Аль оцеплен, но это без толку. Рetite maison де Конти. Местечко, что и говорить, подходящее. Таможня Вожирар. Д'Авранж недаром побелел. Он, Жоэль, угадал.

Но тогда получается, осенило его, что Сатана – един в трёх лицах! Герцог не может не знать, кому открывает ворота своей загородной резиденции. Следовательно, он – либо участник ночных бесовских шабашей, либо даже заправила! Камиль д'Авранж, пользуясь своим дьявольским, подлинно дьявольским талантом внушения, заставляет девиц приходить к нему в карету, что бы он там не врал, он причастен к этой мерзости. Правда, карета Камиля отнюдь не наимоднейшая, как описывал де Шаван… Но как бы то ни было… Камиль заманивает жертв, а герцог… нет, покачал головой аббат, он забывает третье лицо дьявольской троицы… Реми де Шатегонтье. Ему де Сен-Северен без сомнений отдал бы пальму первенства в этом триумвирате. Леру-то, пожалуй, прав. Камиль – дурачок, а всё задуманное носит печать ума страшного. Разнузданного и блудливого, но осторожного, патологически холодного и изощрённо изуверского, притом, подлинно вольтеровского, иронично сардонического и язвительного.

Ума Реми де Шатегонтье? Но так ли это? Реми ничего не выиграл ни на одном убийстве. Подлинно ли он – Сатана? Сам виконт слишком тщедушен, чтобы осуществить такое. Впрочем, силы небесные! Плащ! Ведь на плаще несчастной Женевьёв были пятна пудры. Её откуда-то переносили втроём! Нет-нет, ему не мерещится.

Скажем наперёд, аббат в своих рассуждениях ошибся. Причём, во многом.