Текст книги "На земле живых (СИ)"

Автор книги: Ольга Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

  – ...Вдруг ты недостаточно хорошо прожарил Мормо? А заодно хотел проверить, не шевелится ли Нергал?

  – Что ж ты врал, что больше не понимаешь, кто что думает? – вспылил искренне возмущенный Риммон.

  Хамал рассмеялся.

  – Тоже мне – иероглифы. Будто я тебя не знаю? Небось, ещё, на всякий случай, и ружьецо туда захватил, а?

  – Нет. – Торжествующе сообщил Риммон. – Кочергу.

  – Ясно. А Эстель рассказала, как всё произошло? Как их туда заманили, зачем это понадобилось Мормо и Нергалу, и, самое главное, почему она не улетела? Что ей стоило-то? Ведь полнолуние же! Говорила она?

  – В самых общих чертах. Я особо не расспрашивал. Начинает дрожать и плачет. Как я понял, им передал куратор, чтобы они пришли в деканат как можно скорее. В коридоре они встретились с ним, он куда-то отлучился, просил их подождать. Тут их и схватили оба выродка. Мормо читал какие-то дьявольские заклятия, хотел, убив их, воскресить свою Лили. Сумасшедший. То рыжее привидение, что я спалил, была, видимо, она. Я-то подумал, что мне мерещится. Симону убил Нергал, а её – Мормо.

  – Почему она не улетела? Она же носится на своей метле как шаровая молния. Мормо не догнал бы её!

  – Она осталась с Симоной.

  Оба замолчали. Риммон задумался об Эстель, гордясь своей избранницей, а Хамал – об Эммануэле. Он онемел, когда Ригель воскресил Эстель, а не Симону. Сейчас он увидел в этом странную предопределённость. Удивительно. Невер кинулся в огонь за Риммоном, между тем был куда как уязвим для ожогов. В готовности Сирраха рисковать жизнью за любого из них он не сомневался никогда. Ригель был готов умереть за Эстель. Оказывается, и малютка Эстель была готова разделить участь подруги, хотя и могла спастись. Не потому ли именно ей предстоит – жить? А он? Что сделал он для других?

  Хамал уже забыл, как, трепеща и цепляясь за каменные выступы, шёл по карнизу спасать друзей. Последовавшие за этим события вытеснили из его памяти этот незначительный эпизод.

  – Ей надо отдохнуть, – заговорил вдруг Риммон, отвечая своим чаяниям, – успокоиться. Она немного не в себе. Всё время плачет и молится. Метлу поломала и выкинула. Разбила даже стеклянный шар Симоны, представляешь? Иногда вообще заговаривается, словно бредит. Говорит, что подлинная Любовь – только Господня, и – это очень больно. Уверяет, что видела там нашего Вальяно, и что он – как тебе это понравится? – Архангел. А куратор, говорит, – ангел смерти. Это ведь пройдёт, как ты думаешь?

  На Хамала эти слова произвели совсем не то впечатление, какого ожидал Риммон. Не проявив ни малейшего беспокойства о душевном здоровье Эстель, он метнул быстрый взгляд на Сирраха.

  – Где она их видела? В Зале Тайн?

  – Нет. – Глаза Риммона указали вверх. – Там.

  -... я так и думал.

  Глава 36. Благость Господа.

  'Подлинная вера в бессмертие – вовсе не утешительна,

  ибо отягощает жизнь безмерной ответственностью'.

  А. Шопенгауэр.

  На следующий день обнаружилось исчезновение куратора. Он не просто исчез, – пропала и его комната в Южном портале корпуса, стена как в воду канула, и коридор стал длиннее на сотню футов. Эммануэль почти бегом помчался к Вальяно. Явленная ему странная связь этих людей заставляла предполагать, что профессора он тоже больше не увидит.

  Он ошибся. Рафаэль Вальяно сидел в своем любимом кресле у камина под деревянной статуей Христа работы Богара де Нанси, уткнувшись в толстый фолиант, и с улыбкой поднялся навстречу Эммануэлю.

  – Мой мальчик!

  – Профессор... – Эммануэль был так рад видеть Вальяно, что эта радость на миг затмила в его душе скорби минувших, таких страшных для него дней. Вальяно нежно обнял его, и Эммануэлю снова явственно почудился запах лигуструма, ореховой пасты, греческого ладана и сосновой хвои – ароматы его детства.

  – Я ещё здесь, не волнуйся.

  – Ещё?

  – Да. Но у тебя будет достаточно времени, чтобы получить ответы на все свои вопросы.

  Эммануэль смущённо молчал. Слишком многого он не понимал. Но главный вопрос он задать боялся и потому осторожно спросил:

  – Вы, как наш Хамал, читаете мысли?

  Вальяно усмехнулся.

  – Нет, Эммануэль. Я, если так допустимо выразиться, читаю души.

  – Кто вы, читающий души?

  – Мое имя Рафаэль. – Вальяно с улыбкой наклонился к Эммануэлю. – Действительно, Рафаэль, – снова усмехнулся он, заметив, что Ригель не очень-то верит ему. – Это мое подлинное и изначальное имя, поверь.

  – А кто куратор и куда он исчез? Я вчера... Мне показалось...

  -Я должен кое-что рассказать тебе, Эммануэль. – Вальяно усадил Ригеля в кресло рядом с собой и неторопливо в немногих словах поведал ему начало этой драматической истории, потерянное в веках. – Теперь вы свободны от чёрных дьявольских даров. Любой из них мог погубить своего носителя. Собственно, ради этого он и даётся. Горе всем, кто одарён подобным. Назначение дьявольского дара – либо посеять в душе человека ложное сознание своей исключительности, порождающее гордыню, и сделать его глухим к Божьим заповедям, либо, дав ему возможность реализовывать все свои желания, погубить его душу.

  – Я и не знал о нём... и Риммон не знал...

  Глаза Вальяно заискрились.

  – Этот юноша, скажу тебе по секрету, доставил мне немалое удовольствие. Наблюдать за лицом Эфронимуса, когда дьявольский дар в отчаянии уничтожать всё окружающее – невероятной силы! – оказался направлен против самого Бафомета! Мне неприлично, но я даже ощутил некую тень злорадства в своей душе. – Вальяно весело рассмеялся, и его пепельные волосы рассыпались по плечам. – Ну, а что до того, что ваши дары не были известны вам самим... Так ведь каждый из вас наделён и Божьими дарами. Боюсь, Эфронимус недооценил это обстоятельство. Риммону, способному в отчаянии сокрушить город, дана огромная сила духа, всегда спасавшая его от отчаяния. Невер наделён от дьявола красотой и неуязвимостью, но дар душевного благородства мешал ему использовать их во зло. Тяжелее всего пришлось Хамалу. Человеку большого ума сложно не заметить, что он головой над всеми, но для того, чтобы понять, как мало значит ум, если он бездушен и бессердечен, нужно иметь гораздо больше ума, чем это принято думать. Он всё же смог уразуметь это, и потому – уцелел. Ну, а что до тебя... Дар Богопостижения – высший из всех – удерживал тебя от самонадеянности, ты просто не пользовался бы своими исцеляющими способностями, даже если бы знал о них.

  – Да. Не я дал болезнь, не мне и целить.

  – Вот видишь. Впрочем, Невер заметил, что прикосновение твоих рук излечивает его головную боль, и частенько беззастенчиво пользовался этим, но сам ты – своей волей – оживил бы разве что кота Корасона. Помнишь его?

  Эммануэль изумлённо распахнул глаза, вспомнив полосатого любимца своего детства. Неожиданно он помрачнел.

  – А... мои родители? Вы что-нибудь знаете о них? Кто я?

  Взгляд аметистовых, напоминавших лепестки цикория, глаз Рафаэля Вальяно тоже потемнел.

  – Твоего отца звали Хосе де Ригель-и-Вильегас, а мать – Габриэль Вичелли. Ты родился в Каталонии. Потом... вы жили в Италии. Это не имеет никакого значения, но даже Нергал нашёл бы твой род достаточно благородным. Твои предки были участниками крестовых походов. Один из них был сподвижником Людовика Святого. Были и поэты, кстати. К сожалению, не только...

  Эммануэль затаил дыхание. Он чувствовал, как осторожно выбирает слова Вальяно. Профессор любит его. Скрывать от него он стал бы лишь то, что могло причинить боль. Вальяно снова замолчал, а Эммануэль не находил в себе сил задать роковой вопрос. Вальяно, казалось, был рад его молчанию. Наконец он тихо произнёс:

  – Знание о гибели близких тебе не нужно. Ничего не изменить. С тобой Бог. И у тебя есть друзья.

  Эммануэль взглянул на Вальяно. Он понял. С болью сиротства он смирился с детства. Но сейчас он понял больше, чем раньше. Его близкие спасены? Он ещё раз взглянул в лицо Вальяно и сжал зубы. Нет. Они – погибшие души. Это то, что Вальяно не хотел говорить ему. Ригель горестно вздохнул.

  – Но разве справедливо, чтобы случайные люди стали жертвами проклятия и были обречены на гибель?

  – Ты полагаешь, что если Нергал и Мормо были детьми чёрных родов, то они были обречены?

  – А что они могли сделать?

  – Да то же, что и Риммон, – отречься от дьявола. То же, что и Хамал, – смирить гордыню и осознать собственную греховность. То же, что и Невер – всей душой взалкать Бога. Да и кто сказал тебе, что проклятие способно пасть на случайного человека? Случайности лишь кажутся таковыми, изыскания твоего друга-книжника, увы, подтверждают это. Клеймо дьявола отметило его слуг и оставалось в веках только на его адептах... – Он помолчал, а потом тихо продолжил. – Вас спасла Любовь Божья, явленная вами в готовности умереть друг за друга. Это – высшее, на что способен на земле Человек. И ещё, тебя порадует это известие – Максимилиан, твой духовный отец, пребывает ныне в сонме святых. Эта радость тебе нужна. – Он осенил место у стены знамением креста, и потрясённый Эммануэль увидел аббата, лицо которого помолодело лет на сорок. Caro padre...

  И снова запахло орехами и лигуструмом, греческим ладаном и сосновой хвоей. Аббат посмотрел на своего духовного сына и улыбнулся ему. Эммануэль улыбнулся в ответ, и на глаза его навернулись слёзы. Ему хотелось, чтобы отец Максимилиан благословил его, но тот неожиданно приветствовал его как священника, потом – стал медленно исчезать, точно таять в воздухе. Ригель долго смотрел на то место, где стоял его наставник. Наконец, он опомнился.

  – А ... Симона?

  – Безвременная и мученическая кончина омоет её прегрешения. Молись о ней.

  – Мне... тяжело. Я думал, что не вынесу всего этого. Мне было бы легче умереть.

  – Ну, что ты, мой мальчик, – Вальяно с улыбкой обнял Ригеля за плечи, и Эммануэлю показалось, что боль его стихает, скорбь успокаивается, а душа обретает покой. – Господь никогда не шлёт человеку испытание, превышающее его силы. Непосильных бремён не бывает. Бывают ничтожества, оправдывающие свою слабость жизненными тяготами. Помни об этом. Бремя от Господа, и бремя непереносимое, только одно, – когда Он оставляет тебя. – Рафаэль Вальяно повернул к себе Эммануэля и прикоснулся тёплой ладонью к его щеке. – Но тебя, мой мальчик, видевшего благость Господа на земле живых, Он не оставит никогда.

  Эпилог.

  Возвратись, душа моя, в покой твой, ибо Господь облагодетельствовал тебя.

  Ты избавил душу мою от смерти, очи мои от слёз и ноги мои от преткновения.

  Буду ходить пред лицом Господним на земле живых.

  Пс. 114, 9.

  С описанных событий минуло десятилетие.

  Судьба беззлобно посмеялась над Хамалом, больше всего боявшимся, что его сыновья будут считать его трусом. После всего случившегося он, подобно Фоме, истово уверовал, но так как женился на внучке старика Моозеса всё же не для того, чтобы читать ей по ночам 'Отче наш', за минувшие годы к Эстэр три раза приглашали повитуху. И что же? Одна за другой на свет появились три дочери. Хамал, как добрый христианин, не теряет веры и надежды, особенно на этот раз, когда получил уверения отца Эммануэля, что тот неустанно молится о рождении его сына.

  Молится об этом по его просьбе и Морис, через год после окончания Меровинга принявший монашество. Эстель все эти годы внимательно приглядывается к его лицу, по-прежнему завораживающему своей красотой, ища на нём следы сожаления о постриге. Но в точёных чертах Мориса – спокойная отрешённость и бестрепетная безмятежность. Его монастырь находится всего в версте от прихода Ригеля. В доме отца Эммануэля, где стены увиты виноградом, а в зале у камина стоит прекрасная статуя Христа работы Богара де Нанси, он – всегда желанный гость.

  Риммон, как и собирался, женился на Эстель. По мнению Хамала, он полностью под каблуком у своей белокурой супруги, но – абсолютно счастлив. Несколько раз в году Сиррах принимает своих друзей у себя в доме, где ныне только его кабинет да библиотека не напоминают дамский будуар. Дом очищен от алхимических фолиантов, магических трактатов, тёмных портьер и философичных черепов на столах, безжалостно вышвырнутых супругой сразу же после бракосочетания. Ну, и Бог с ними, право, не спорить же по пустякам с женой, господа? Мудрый Риммон никогда не спорит.

  Его сыновья – первенец Эммануэль, близнецы Морис и Гилберт и младший, Рафаэль, не причиняют особых хлопот, а старший – любимец отца – даже сочиняет стихи!

  Однако жизнь в его семействе не безоблачна. Маленькая Симона, белокурая дочурка Сирраха, в конце апреля нынешнего года была поймана матерью при попытке оседлать метлу. Нахальная летунья даже поднялась на добрых семь футов от земли! Естественно, метла, сломанная надвое, отправилась на свалку, а шестилетняя ведьма была пребольно отшлёпана. Сначала – матерью, а потом и отцом. Но сам факт, согласитесь, господа, – настораживающий!

  Факт настораживающий, согласились господа, собравшиеся у него в преддверии Пасхи. Хамал задумчиво покачал головой и с опаской пожаловался друзьям, что его старшая дочурка Дебора недавно сказала ему, что не находит удачной его намерение подарить ей на день рождения коллекцию кукол ... Хочет маленькое ландо и пони.

   – Ну, и что тут удивительного? – не подумав, ляпнул Сиррах.

  Хамал бросил туманный взгляд на друга.

   – Ты думаешь, я ставил её в известность о своих намерениях?

   – О, мой Бог...

  Ладно, с этим ещё будет время разобраться. Но что делать с маленькой ведьмой? Достаточно ли предпринятых мер? Неверу показалось, что нет. С ним согласился и Эммануэль. В итоге он повёл малышку, свою крестницу, на местное кладбище и долго гулял с ней среди могил, повествуя об ужасных событиях, когда-то произошедших в Меровинге.

   С тех пор малютка стала испуганно отскакивать от мётел и истово креститься.

  Но бдительность, бдительность, господа, не должна ослабевать ни на минуту, ведь дьявол, как особо подчеркивает Апостол, постоянно panem circulus et quaerens, quem devoret, ходит кругами и ищет, кого поглотить...