Текст книги "Завещание фараона (СИ)"
Автор книги: Ольга Митюгина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Причем даже первая стража, чье время от заката до полной темноты, не успевала закончиться[2]. Ну как тут ругаться?
Да и надо ли?
Агниппа просто светилась от счастья, хотя ее и настораживала тень, временами набегавшая на лицо любимого. Казалось бы, они мило сидели под деревьями, шутили и болтали обо всем на свете, обнимались и целовались… но нет-нет, и какая-то непонятная тревога и боль появлялись в его глазах. Атрид неожиданно умолкал и, закусив губы, устремлял взгляд в пустоту.
Это тревожило, а иногда и пугало.
– Ты что-то скрываешь от меня, – дня через три не выдержала девушка, мягко тронув Атрида за щеку и повернув к себе его лицо, когда он снова столь загадочно задумался. – Тебя что-то тревожит.
Молодой человек попытался улыбнуться.
– Тебе показалось.
Агниппа покачала головой.
– Ты просил не лгать тебе… а сам мне лжешь. Сюда добрались твои враги из Беотии? Они видели тебя? Угрожали тебе? – с тревогой допытывалась она.
Атрид тяжело вздохнул.
– Нет… Ничего подобного. Не волнуйся.
– Тогда что?
Агамемнон натянул на губы улыбку.
– Ты ведь тоже не все открываешь мне, золотоволосое чудо, – отшутился он. – Та пряжка драгоценная, твое прошлое… Я больше не допытываюсь ни о чем, ведь так?
Агниппа посмотрела на него внимательно и серьезно, даже строго. По ее лицу бежали тени от листьев – сквозь листву еще сочился медовый свет уходящего солнца.
– Хорошо, – очень спокойно сказала она. – Если я тебе все открою, скажешь ли ты, что тебя беспокоит?
Атрид не выдержал ее взгляда и отвел глаза. Ему мучительно хотелось узнать ее тайну, но тогда пришлось бы открыть ей и свою, признаться в том, кто он. Как золотоволосое чудо отнесется к такому?
К такой беззастенчивой, бесконечной лжи!
– Н-нет, Агниппа, не говори ничего, – тяжело вытолкнул он. – Я не хочу… не могу тебе сказать! Но поверь, ничего плохого в моем секрете нет!
– Я верю, Атрид, – печально ответила девушка, опуская взгляд. – Мне просто хотелось, чтобы между нами не оставалось недомолвок. Вот и все…
Вся душа Атрида перевернулась при этих словах. Ведь ему хотелось – до боли хотелось! – все открыть любимой, во всем признаться, чтобы… но как даже мечтать о таком?.. возвести ее на престол Эллады…
Секунду поколебавшись, юноша небрежно, как бы между прочим, спросил:
– Слышала, Агниппа, наш царь хочет жениться?
Ее лицо сразу открыло Агамемнону всю безнадежность его затеи. Носик девушки недовольно сморщился, а губы исказила неприязненная гримаса.
Презрительно передернув плечами, девушка холодно, полным отвращения голосом, обронила:
– Ну и что?
– Ничего… – печально вздохнув, убито ответил Атрид.
Да, Агниппа его любила, в этом он не сомневался, но она не любила царя. Что победит в ней, любовь или неприязнь, если она узнает?..
Атрид предпочитал не проверять.
Но и оставлять ситуацию «как есть» он тоже не мог, а потому решил потихоньку исправлять свою «царскую» репутацию в глазах возлюбленной.
Причем начать прямо сейчас!
– Ну почему ты так долго сердишься на него? – с мягким укором покачал он головой. – Никогда бы не подумал, что ты такая злопамятная! Нет-нет, не обижайся! Послушай… А вдруг ты на площади ему очень понравилась, а?
– Ага! Конечно! – зло съязвила Агниппа. – «Если б ее поступок не был глупым, я восхитился бы ею!» Какая смешная девочка Агниппа! Какая глупенькая! Ну и простим ее – от нее же ничего, кроме глупостей, не дождешься! Так?..
Глаза ее метали черные молнии. Атрид, опасаясь еще больше рассердить любимую, молчал, закусив губы.
Ну что он мог сказать? Что она и в самом деле поступила глупо, а он – действительно великодушно? Что ни в Персии, ни в Египте, ни в Ассирии царь не потерпел бы подобного?
А все эти логичные доводы – и правда то, что она хочет услышать?
Но что тогда ему сказать ей? Что, боги?..
От бессилия и нелепости ситуации слезы закипали на глазах.
Еще не хватало: великий Атрид плачет! Кому рассказать – не поверят.
– А если бы он встал перед тобой на колени и молил о прощении, как самый презренный раб, ты простила бы его? – сдавленно спросил он.
Агниппа растерялась. Она об этом уже не думала.
– Да! Нет! Ой, не знаю! Боги, Атрид, что с тобой? Что случилось?.. – испуганно сказала она и заботливо утерла со щеки любимого слезу, которую он даже не заметил. – Ну пожалуйста… не надо. Я и не думала… Боги, тебя так обидел мой тон? Прости меня, пожалуйста, прости! Извини. Я совсем не хотела обидеть тебя, дорогой мой… Любимый… Пожалуйста! Я всегда так говорю, когда злая. Но я ведь… нет, я злилась не на тебя! Обещай, что ты простишь меня! Хорошо? Я больше не буду из-за тебя злиться. Никогда! – Агниппа улыбнулась и даже головой помотала для убедительности. – Но и ты постарайся не сердить меня, ладно?
– Ладно, – убитым голосом сказал Атрид и вздохнул.
Больше всего ему сейчас хотелось напиться вдрызг.
Замкнутый круг упорно не хотел размыкаться…
* * *
Все же, несмотря ни на что, в целом Атрид был счастлив. Конечно, проблемы никуда не исчезли, но все они меркли перед любовью, что дарила ему Агниппа. Агамемнон жил их встречами в роще и разговорами наедине со своим золотоволосым чудом, а томительные часы ожидания вознаграждались нежностью, что наполняла их свидания: ласковые пожатия рук, долгие поцелуи, почти беззвучный шепот пылких клятв. А разве ради того, чтобы поносить Агниппу на руках, не стоило потерпеть день?.. В эти скоротечные два часа, что они проводили вдвоем в совершеннейшем одиночестве, Атрид отдыхал душой, забывая обо всем на свете.
Теперь он узнал, какое оно – настоящее счастье.
Разумеется, он не забывал о своем долге государя и каждый день добросовестно являлся разбирать текущие дела. И всякий раз, видя постную мину советника, с трудом удерживался от улыбки.
Спустя шесть дней после памятного разговора в роще царь, не сдержавшись, все же поддел Ипатия вслух:
– Ну что ты словно прокисшего вина хлебнул? Все никак не смиришься с моим решением?
Он сидел на царском кресле в мегароне, наполненном свежим ароматом янтаря, в той самой простой белой тунике, что подарила ему Агниппа. Свет солнца, падавший от входа, красиво блестел на каштановых кудрях молодого правителя.
Ипатий, в золотистом хитоне и красной хламиде, насупившись, смотрел на владыку Афин.
– А ты все витаешь в своих грезах, государь? – резко бросил он. – К чему только это тебя приведет!
Агамемнон и бровью не повел.
– Не знаю, Ипатий, – спокойно ответил он. – Но знаю, что Агниппа любит меня.
– И…
– И что из нее получилась бы превосходная жена и мать, а царицей она была просто рождена! – чуть повысив голос, не дал советнику и слова вставить царь. – По-моему, царское достоинство у нее в крови.
Ипатий отшатнулся, как от удара. Атрид не смог сдержать усмешки.
– Ц-царь… – советник даже начал заикаться. – Опомнись, царь… подумай! Ну, ты ее любишь, пусть так… Но ты не женишься на ней, надеюсь?
Агамемнон иронически поднял бровь, глядя на такое волнение.
– Я хочу на ней жениться, Ипатий.
Похоже, его забавляло возмущение придворного.
Аристократ как стоял, так и сел – прямо на ступени, ведущие к трону. Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
Нет… Этого просто не может быть. Как? Неужели тут появится женщина, перед которой ему придется пресмыкаться так же, как и перед царем? Царица! Одно ее слово сможет обратить в ничто все его старания и ухищрения! Если царица скажет «нет», то хоть в лепешку разбейся, а ничего не сделаешь. Ведь Атрид – уже сейчас понятно! – будет во всем ей потакать. Царица, самая могущественная женщина в стране, которая повинуется только царю и больше никому – никому! – в целом свете…
Тут Ипатий совсем некстати вспомнил о Нефертити – государыне, перед которой трепетала такая страна, как Египет…
И, взяв себя в руки, поднялся со ступеней. Ему требовалось во что бы то ни стало переубедить Агамемнона.
– Царь! Понимаешь ли ты, на какой скандал пойдешь? – голос его срывался и дрожал от волнения.
– На какой? – невозмутимо спросил Атрид.
– Во-первых, чтобы стать царицей Эллады, она должна быть чистокровной эллинкой.
Царь пожал плечами.
– Она гражданка Афин.
– Но в ее жилах течет египетская кровь! «Огненная кобылица»! Скорее, рыжая кобыла-полукровка!
Эти слова вырвались у Ипатия прежде, чем он успел их осмыслить. Советник осекся – и сделал пару шагов назад, увидев выражение глаз своего повелителя.
– Что. Ты. Сказал? – ледяным тоном отчеканил Агамемнон.
Ипатий выставил перед собой руки.
– Не горячись, о царь! Выслушай! Я не хотел… просто… кобылица – это же благородная скакунья, а… Да, я всё. Я… Ведь Агниппа – обычная, никому не известная горожанка… царь… я… Да, я грубо сказал! Но я… Я – твой друг, а если ты женишься, об этом заговорит вся Эллада!
– Довольно, – жестко прервал жалкие объяснения Атрид. – Заговорит вся Эллада, да? Пусть. Всякий, сказавший нечто подобное о царице, заплатит за свои слова. Как и ты. Посмотрим, надолго ли хватит болтунов.
– Я ничего такого… царь…
И тут Атрид треснул кулаком по подлокотнику кресла.
– Хватит!.. – рявкнул он. – Я не мальчик, чтобы пугать меня подобным вздором! И я знаю законы. Женщина может быть иностранкой и греческой царицей.
– …при условии, что в ней есть царская кровь! Разве Агниппа дочь какого-нибудь царя? Или египетского фараона?
Агамемнон резко взмахнул рукой.
– Все это ерунда! Предрассудки. «Царская кровь»… Неважно! Не-эллинка может быть царицей, и этого довольно! Как я сказал, так и будет. Я пойду наперекор всем, не в первый раз!
– Но ведь ты говорил, что Агниппа царя терпеть не может!.. – ввернул Ипатий.
Агамемнон замолчал, не успев даже начать. Из него словно выдернули некий стержень. Плечи молодого правителя поникли.
В зале воцарилась тишина, которую нарушал только пересвист ласточек, доносившийся через портик.
Наконец владыка Афин вздохнул и очень тихо сказал:
– Не надейся на это, Ипатий. Я все равно расскажу Агниппе о том, кто я. Обещаю. И если она осчастливит этот дом своим присутствием, то решение о твоей судьбе я передам в ее руки: потому что расскажу и о твоих словах. Пусть решит твою участь сама! А теперь вели позвать Проксиния. Я хочу, чтобы ты в моем присутствии передал ему все дела. Больше ты моим советником не будешь. После всего я не могу доверять тебе, и… Только последний мерзавец мог так сказать о женщине – тем более, о любимой женщине своего друга и государя. Ступай за Проксинием!
– Но…
– Мне больше нечего тебе сказать. Прочь с глаз моих!
И Атрид погрузился в документы, перестав замечать Ипатия.
* * *
Пока Агамемнон наблюдал, как Ипатий передает дела Проксинию, Агниппа тоже не сидела без дела. В этот солнечный день у нее было прекрасное настроение, и девушка вышла проводить Мена до базара. Возвращаясь домой, на улице, почти дойдя до своей калитки, она столкнулась с Меропой – темноволосой черноглазой девушкой, что снабжала свежими сплетнями все окрестности. Вот и сейчас Меропа не упустила возможности поболтать.
Остановив Агниппу и обменявшись парой общи фраз, она с любопытством спросила:
– Слушай, говорят, ты замуж выходишь?
– Я?.. – покраснела Агниппа.
– Пора, пора, – покивала Меро. – Тебе ведь двадцать уже. А ему сколько?
Воспитанница Мена не смогла сдержать мечтательной, теплой улыбки.
– Ему двадцать два, – не стала больше запираться она. – Он на два года меня старше.
– Приличная партия, – солидно одобрила Меропа. – Он ведь уже месяц как у вас живет?
– Да.
– А встречаетесь вы уже дней десять?
Агниппа с невольным восхищением покачала головой.
– И откуда ты все знаешь, Меро?
Соседка усмехнулась.
– Так глаза и уши есть! И не только у меня. Вся улица знает. Значит, скоро свадьба?
– Не знаю, – снова покраснела Агниппа. – Мы еще об этом не говорили. Но, похоже, – с улыбкой добавила она, – все идет к тому.
Меропа запрокинула голову, глядя на небо, и довольно сообщила:
– Ну, значит, две свадьбы будем справлять!
– Две?..
Меропа вновь, чуть насмешливо, глянула на соседку.
– А ты разве не знаешь? Все Афины говорят!
– О чем?
– Царь хочет жениться!
– Ну и пускай! – неприязненно бросила Агниппа, сразу замкнувшись, но Меропа словно не заметила, что новая тема мало интересует собеседницу.
– И знаешь на ком?! – с азартом продолжала она. – На простой, никому не известной девушке-горожанке, совершенно не считаясь ни с чьим мнением!
– Да?.. – Агниппа приподняла бровь с холодным презрением. – Что же, она, должно быть, богата?
– В том-то и дело, что нет! – живо возразила Меропа. – Говорят, он просто влюбился в нее без памяти, как мальчишка, и за одни красивые глазки хочет сделать царицей!
– Вот как?.. – невольно поразилась Агниппа. – Я хуже думала о нем. Приятно, когда можешь изменить мнение о человеке в лучшую сторону. Но как же они могли познакомиться?
– Не знаю, – пожала плечами Меро. – Говорят, на празднике. Ну, в честь победы.
– Постой, – помотала головой девушка. – А кто? Кто говорит?
– Да все Афины! – всплеснула руками Меропа. – Разве будут люди зря болтать? Тем более про такого человека, как Агамемнон?
Агниппа лишь пожала плечами. В конце концов, какое ей дело до всех царей в мире, до их личной жизни и политики? Она больше не царевна и в скором времени, наверное, выйдет замуж за простого человека. И гори вся эта царская мишура синим пламенем!
* * *
Миновало два дня. Вечером Атрид и Агниппа, как обычно, вместе собирались отправиться в рощу за городом, и молодой человек, выйдя со двора, уже стоял на углу, ожидая девушку и наблюдая за редкими прохожими, возвращавшимися домой.
Солнце уходило за горизонт, заливая небо алым и золотым великолепием, и в остывающем воздухе разливался запах моря, а цветы боярышника и граната благоухали как никогда – пьяно и безумно…
Юноша заметил издали светлый гиматий девушки и радостно улыбнулся, но почти тут же улыбка его померкла: в конце улицы показался летящий галопом всадник на великолепном гнедом коне, и Атрид, все больше хмурясь, узнал Ипатия.
Бывший советник тоже заметил своего государя – и направился прямо к нему.
Натянув поводья, царедворец осадил своего прекрасного скакуна возле Атрида и спешился.
– О ца… – начал было он, но, заметив, как сверкнули глаза Агамемнона, быстро поправился: – Атрид! Хвала богам, я отыскал тебя!
– Я приказал не появляться здесь, – сквозь зубы процедил владыка Афин, наблюдая за приближением Агниппы. Девушка заметила, что ее возлюбленный разговаривает со знатным незнакомцем, и замедлила шаг. Их слов она пока не могла слышать.
– Ты приказал известить тебя в случае крайней необходимости! – возразил Ипатий. – Проксиний отправил меня к тебе…
– И что же случилось? – скрестил руки на груди царь и иронически приподнял бровь. – На нас снова напали персы?
– Прибыли послы, государь!
Агамемнон поморщился.
– И что? Скажи им, что я приму их завтра. Эти финикийские торгаши могут и подождать!
– Нет-нет, царь! – живо возразил Ипатий. – Это не финикийцы. Это египтяне!
Брови Агамемнона поползли вверх.
– Вот как? В таком случае отведи им покои и прими так, как подобает принимать гостей…
– Это личные послы Нефертити! И они настаивают на немедленном приеме, государь!
– Вот как! Личные послы самой Нефертити? – Правитель Эллады нахмурился. – Значит, это действительно что-то важное… Подожди!
Он быстро направился к Агниппе, настороженно замершей в отдалении.
– Что случилось? – сразу спросила она. И взглядом указала на Ипатия. – Кто этот человек?..
Атрид чуть улыбнулся.
– Старый знакомый. По Беотии, – как можно небрежней ответил он. – Милая… Прости. Тебе лучше всего вернуться сейчас домой. Я должен уйти.
Агниппа испуганно схватила его за руку.
– В такой час? Куда? Что происходит, Атрид?
– Все в порядке, любимая, – он заботливо заправил ей за ухо выбившуюся из косы прядь. – Я вернусь, как только закончу дела.
– Я буду ждать тебя на нашем месте. В роще, – стараясь скрыть тревогу, улыбнулась девушка.
– Ни в коем случае! – Атрид покачал головой. – Скоро начнет смеркаться.
– Ничего страшного, – улыбка Агниппы стала проказливой, хотя на дне глаз по-прежнему плескалась тревога. – Зато тогда ты точно нигде не задержишься! Ты ведь будешь за меня волноваться.
Царь ласково усмехнулся – и осторожно обнял Агниппу.
– Какая коварная интриганка… Прекрасный план! И все же я настаиваю – иди домой. Ты поняла?
Он отпустил любимую, только когда она кивнула, и, подойдя к уже севшему в седло Ипатию, вскочил на коня позади него.
Советник пустил жеребца в галоп.
– Я буду ждать в роще! – смеясь, крикнула им вдогонку Агниппа – и Атрид, уносимый горячим скакуном, уже ничего не мог сделать…
Ипатий остановил коня только перед ступенями царского дворца. Владыка Эллады, хмурый, как осенняя туча, спешился.
– Я поднимусь к себе переодеться, а ты передай послам, что через полчаса я приму их в главном зале.
С этими словами молодой человек быстро поднялся по ступеням и скрылся в тенях портика, где слуги уже запалили факелы, и неровный золотистый свет пламени танцевал на холодной белизне мраморных колонн.
Атрид быстро пересек полутемный зал, где поспешно зажигали бронзовые чаши светильников, и поднялся по лестнице в свою комнату.
Он и не заходил в нее с тех пор, как ушел отсюда месяц назад. Здесь ничего не изменилось – да и не могло измениться. Кто осмелится что-то трогать в комнате царя без его разрешения? Только бесшумно зашла рабыня, зажгла светильники и так же тихо, подобно тени, выскользнула из комнаты.
Атрид быстро стащил с себя простую тунику и облачился в другую, из золотистого персидского муслина, на плечи накинул короткий плащ из львиной шкуры, который скрепил на груди выпуклой золотой пряжкой. В Элладе такие плащи считались символом верховной власти – как и тонкий золотой жезл, украшенный на верхнем конце кованым листом трилистника, постоянный спутник царя на приемах, советах и собраниях народа. Сейчас, пока Атрид одевался, жезл этот, извлеченный из шкатулки, ждал владыку Эллады на столе, тускло поблескивая в мерцании светильников.
Атрид думал. Чего хотела Нефертити?.. Он вернулся в Афины с победой месяц назад. Если быть точным – месяц и три дня. Именно в тот день он встретил Агниппу… Египетский корабль преодолевает расстояние от Афин до Дельты дней за двенадцать. А там, говорят, у них есть какая-то Дорога Зеркал, по которой сообщения летят быстрее птицы. Значит, Нефертити отправили известие о его возвращении в страну практически сразу, стоило ему ступить на берег Аттики. И, видимо, получив это известие, она не тянула с организацией посольства. Конечно, отправить его к царю Эллады – это не к какому-нибудь удельному князьку гонца послать. Нужно подготовиться. А учитывая, что послы прибыли сегодня, Нефертити потратила на сборы послов всего дней семь, никак не больше. Можно сказать, солнцеподобная не теряла ни секунды. Что же могло заставить ее так торопиться? О чем пойдет разговор?
Одно несомненно – о чем-то очень важном.
Агамемнон много слышал о Нефертити, хотя лично, конечно, никогда не встречался с ней. Он понимал, что такая женщина не станет понапрасну гонять корабли через море. С Египтом он поддерживал дипломатическую переписку, но послов принимал впервые. Никаких конфликтов и споров с этой страной Эллада не имела; правда, вести, что привозили в Афины греческие и финикийские купцы, были несколько… странными. Не разделяй Элладу и Египет море, Атрид назвал бы их даже тревожными. Аменхотеп IV затеял в Фивах строительство грандиозного храма, посвященного – неожиданно! – одному из малозначительных богов, которого фараон вдруг начал выделять и превозносить чуть ли не превыше чтимого повсеместно в Египте Амона.
Жрецы и знать выражали недовольство, и Аменхотеп всю свою энергию направлял на то, чтобы усмирить их и продолжить свои реформы. В этой ситуации Египтом фактически управляла Нефертити, поскольку фараону столь приземленные дела, как политика, были малоинтересны, а знать и жрецы против царицы ничего не имели. Что же до народа, то в этой стране он вообще никогда не имел голоса.
Атрид, анализируя все это, так и не смог предположить, о чем же его могла бы попросить солнцеподобная.
Обувшись в новые сандалии с золотыми поножами, Атрид повесил на пояс из хорошо выделанной коричневой кожи меч в таких же кожаных ножнах, взял жезл и, закончив с переодеванием, посмотрел в зеркало – гладко отполированную, высокую бронзовую пластину.
Перед ним стоял царь – именно царь, а не какой-нибудь молодой человек с западной окраины Афин.
У Атрида даже выражение лица изменилось – стало более спокойным и серьезным, даже величественным. Это был уже Атрид-при-людях, владыка Эллады. Агамемнон снова влез в шкуру правителя, в которой ему всегда было одиноко и пусто – но в которой он проходил, тем не менее, большую часть своей жизни. Вот и сейчас ему предстоял долгий прием – во что-то вникать, что-то обсуждать… Это еще часа два, не меньше! А ведь Агниппа, бедняжка, ждет в роще! Боги, хоть бы она выбросила из головы эту свою нелепую идею – дождаться его там… Ночь, ветер, лес… А он вынужден сидеть здесь, в мягком кресле, в теплом мегароне – сидеть и слушать, что там бормочет посол!
При мысли об этом из груди Атрида вырвалось рычание, и он изо всех сил пнул ни в чем не повинный стул.
И в этот момент в дверь постучали.
– О царь, пора, – раздался снаружи голос Ипатия. – Сейчас придут послы.
– Хорошо, иду! – ответил Агамемнон, мгновенно согнав со своего лица все следы раздражения и озабоченности.
Он вышел из комнаты и быстро спустился по лестнице в главную залу. Ипатий следовал за ним, почтительно отставая на несколько шагов.
Своей планировкой царский дворец ничем не отличался от других домов греческих аристократов. С крыльца, пройдя через портик и широкую дверь, человек попадал в главную залу – мегарон. Здесь проходили обеды, принимали гостей, проводили праздники и торжества. Из нее направо и налево вели коридоры – в служебные помещения и в комнаты прислуги. Комнаты для хозяев и гостей находились наверху, куда вдоль левой стены вела из мегарона широкая лестница, переходящая в антресоли, что тянулись над задней, главной частью мегарона, над креслом хозяина дома. Именно на антресоли выходили двери господских комнат и малого, верхнего, зала.
С антресолей также вели коридоры в глубь дома: направо – к комнатам мужской половины, налево – женской. Послов, ожидавших царского приема, обычно отводили в специальный отдельный дом, стоявший в саду.
Сейчас мегарон царского дворца, напоенный запахом янтаря, сиял: множество золотых светилен пылали, и их свет танцевал на золотистом мраморе стен, подчеркивал контраст огромных, белых и коричневых, плит пола.
Царское кресло, стоявшее на возвышении, тоже блистало: горела позолота на резных деревянных подлокотниках и высокой спинке – и серебряные пластинки инкрустаций. Мягко мерцал мех черной африканской пантеры, покрывавший сиденье.
Атрид прошел мимо почтительно склонившихся советников и министров, поднялся по ступеням и привычно сел на трон. Чем быстрее он разберется здесь с делами, тем меньше Агниппе придется ждать его – в темнеющей роще, на ветру…
Довольно!
Сейчас – только государственные дела.
А губы ее пахнут земляникой… Такой одурманивающий запах…
Довольно!
– Позовите послов, – приказал царь.
Он сидел, величественно выпрямившись на троне, спокойно глядя со своего возвышения на зал и твердо сжимая в руке золотой жезл – символ верховной власти. За его спиной, слева, замер Ипатий.
Владыка Эллады. Как давно царедворцы не видели своего государя таким!
И вот, провожаемые Проксинием, в зал через портик вошли послы – будто осыпанная драгоценным дождем процессия, во главе которой шли двое мужчин в белых роскошных одеждах из знаменитого, тончайшего египетского льна. Оба уже в годах, оба держатся с достоинством, даже величественно. Но если один облачен в простую снежно-белую ризу, то одеяние второго украшено роскошным поясом, а нарамник золотым воротом-ускхом с инкрустациями синей смальтой.
Это были первый советник Нефертити Рунихера и верховный жрец Осириса Кахотеп. Их очень хорошо знала Агниппа!
Послы, по обычаю Египта, не доходя до царского возвышения нескольких шагов, упали ниц:
– Целуем пыль у ног твоих, великий царь!
– Встаньте, – разрешил Атрид.
Те поднялись. Рунихера вышел чуть вперед и заговорил:
– Да ниспошлют боги тебе и твоей стране счастья и благополучия, о государь великой Эллады! Слух о твоей мудрости и справедливости идет по всей Ойкумене, достиг и золотых Фив.
Агамемнон чуть заметно кивнул:
– Вам того же желаю, послы. Я тоже много наслышан о вашей мудрой и прекрасной царице. Я преклоняюсь перед ее умом и способностями. Что же заставило ее, столь могущественную, отправить вас ко мне, преодолевая все трудности, чинимые коварным морем?
– О царь! – продолжил Рунихера. – Наша солнцеподобная царица просит тебя о помощи. Из Египта сбежали двое опасных государственных преступников, и стало известно, что укрылись они в твоей стране. Более того, в Афинах. Вот их-то она и просит тебя разыскать, а затем выдать Египту.
Атрид задумчиво склонил голову и чуть хмыкнул.
– Вот как… Государственные преступники. И вот это вы посчитали настолько важным, что не пожелали ждать до завтра, но потребовали у моего советника, чтобы он оторвал меня от других дел?
Послы вновь рухнули ниц.
– Прости, великий царь! – вскричал Рунихера. – Прости, если по недомыслию мы оскорбили тебя! Однако, когда ты узнаешь, кто эти люди и что они совершили, ты, возможно, поймешь нас, владыка!
Агамемнон досадливо поморщился.
– Встаньте! – вновь бросил он. – Так кто же они?
Оба египтянина торопливо поднялись. Их слуги и рабы так и остались стоять коленопреклоненно.
– Беглецы весьма высокородны! – заговорил Рунихера, а жрец Кахотеп согласно кивал в такт его словам. – Поверишь ли, великий государь? Это единокровная сестра нашей царицы, дочь фараона-Осириса Аменхотепа III – правда, от наложницы, но все же удостоенная титула царевны. Второй преступник – ее советник. Злодеяние же, совершенное ими, столь велико, что наказание за него – смерть!
Атрид позволил себе иронически усмехнуться. Кажется, в своей жизни он уже сталкивался с чем-то подобным… Скорее всего, царевна-беглянка замышляла переворот – так же, как в свое время и его дядя со своим сыном. Вернув себе власть, он пощадил и Фиеста, и Эгиста, но Нефертити, очевидно, смотрит на такие вещи иначе.
И это ее право, конечно же.
– Так что же совершили эти люди?
– Основная вина лежит на царевне, о царь. Вина же советника в том, что он общался с ней во время ее заточения в башне, а затем помог бежать. Конечно, он воспитывал пресветлую, и как человек я его понимаю… Но как подданный – не нахожу оправдания!
Агамемнона уже начинало утомлять это хождение вокруг да около.
– Так что же сделала царевна? – позволил себе он нотку нетерпеливого раздражения в голосе.
– На это пусть тебе ответит святой отец Кахотеп, – почтительно ответил Рунихера. – В вопросах религии он более сведущ, чем я.
Жрец вновь поклонился и вышел вперед.
– Вина пресветлой в том, о царь, что она не уважила волю своего покойного отца-фараона, что тройной грех – ибо, по его завещанию, ее следовало принести в жертву Осирису, которому я смиренно служу. Какое оскорбление нанесено и великому богу, и памяти божественного Аменхотепа III этим дерзким непослушанием! Она не захотела повиноваться, отвергнув волю бога, который указал на нее как на угодную себе и сообщил об этом ее отцу – ведь фараон сродни богам и может говорить с ними! Более того, кровь царевны, обагрившая бы землю Египта, пролилась бы во имя его процветания – а девушка не пожелала отдать свою жизнь во имя благополучия своей страны! Вот! Вот в чем ее вина!
Жрец умолк.
Атрид откинулся на спинку трона. Да, не такого он ожидал. Что за дикое обвинение в естественном желании сохранить жизнь! Увы, судить он не имел права. В Египте свои законы, свое понимание добродетели и порока.
– Итак, Нефертити хочет, чтобы я приказал искать их по всей Элладе?
– Да, о великий царь, – с поклоном снова заговорил Рунихера. – И она обещает тебе за помощь двести тяжелых талантов золотом.
Агамемнон приподнял бровь. Да уж… Это уже не просто служение закону. Тут явно что-то личное.
Но для Эллады, воистину, такая сумма – огромная прибыль!
Впрочем, если беглецов и найдут, он сперва поговорит с ними – и только потом решит, выдавать их или нет. Деньги, конечно, никогда лишними не бывают, но, с другой стороны, и решают они не все.
И не все в мире ими измеряется.
– Хорошо, – вслух произнес Агамемнон. – Приметы и возраст преступников.
– Советнику уже за пятьдесят. Да, года пятьдесят два-пятьдесят три… Девушке сейчас двадцать, а когда она бежала, было всего восемнадцать! Такая порочность в таком юном возрасте… – Рунихера сокрушенно вздохнул. – Видимо, недаром говорили, что ее отметил Сетх.
– Она некрасива? – уточнил Атрид.
– Напротив! Красавица. Лишь солнцеподобной уступает красотой. Стройная, с белоснежной кожей, поскольку в этом пресветлая пошла в мать – та была эллинкой, родом из Афин. У нее высокий лоб, чуть вздернутый нос. А вот глаза – как у египтянки, черные и миндалевидные. Особая примета – рыжие волосы. Да, густые, длинные и золотисто-рыжие волосы – почему я и сказал, что она отмечена Сетхом, богом пустыни.
– Что?..
Агамемнон побледнел и всем телом подался вперед, с силой сжав подлокотники кресла. На протяжении монолога посла глаза юноши открывались все шире и шире. Вся кровь прихлынула к сердцу. Разве мог он не узнать Агниппы в этом описании?!
Но, может…
Может, он ошибся в своем предположении?
Агниппа и египетская царевна в его представлении не совмещались. Он всегда считал ее простой девушкой из Беотии – да, с какой-то тайной в душе, но…
Но чтобы эта тайна доросла до размеров государственной политики?
Посол прервался.
– Ты что-то сказал, о царь?..
– Н-нет, ничего… Продолжай. Назови мне приметы ее советника.
Рунихера покачал головой.
– О, ее советник… Я позволю себе сказать о нем несколько слов сверх внешности, государь, ибо твои люди должны знать, с каким противником им придется столкнуться.
Он был одним из знатнейших вельмож Египта и обладал одним из крупнейших состояний. Был другом покойного фараона и служил ему в качестве лазутчика и военачальника – причем был талантливейшим и непревзойденным в своем деле, о великий царь! Своим господам он предан безоглядно, но, замечу, до тех пор, пока их поступки совпадают с его представлениями о чести. Вот потому-то он и рассорился с покойным фараоном. Подумать только, государь, этот советник счел возможным судить поступки повелителя Египта!.. Ему, видите ли, пришлось не по душе, что фараон не любит свою побочную дочь! С тех пор его верность принадлежит только пресветлой. Ходят слухи, что он питал в своем сердце тайную и изменническую страсть к ее матери, наложнице фараона. Разумеется, между ними ничего не было, но лишь то, что он посмел даже поднять взгляд на одну из женщин нашего владыки, даже вздохнуть о ней – преступно!
